Души яркие! Где же вы в самом-то деле? 8

   

                VIII

       Во время очередного пребывания в гостеприимном доме дона Джузеппе Павел и Олег в один из дней, выйдя во двор, услышали беспокойный голос Ланы, находившейся в этот момент в оконном проёме её комнаты:
       – Помогите мне как-нибудь выйти из заточения, дон Джузеппе уехал на мессу и закрыл выходную дверь, полагая, что я у вас.


       Олег заулыбался и сказал:
       – Я тоже однажды попался на эту удочку. Ты настолько крошка, что я, заглянув в твою комнату, с трудом разглядел, что под одеялом кто-то есть. Сейчас позвоним 911, не волнуйся. – А, обращаясь к Антоновичу, добавил: – Пойдёмте в мою комнату.
       Через окно они спустились на козырёк крыши, защищавший входную дверь, и по нему добрались до окна комнаты Ланы. Пленница мгновенно оказалась на руках папы.


       Несколько минут спустя мужчины продолжили начатую вчера работу – покраску корпуса яхты дона Джузеппе, которая стояла «на стапелях» во внутреннем дворе церкви.
       После обеда и короткого отдыха Павел и Олег отправились на пляж. У них было уже привычное место морских ванн под высокой скалой с узким побережьем из гальки, хотя вход в воду требовал осторожности из-за подводных валунов.


       Заплыв Олега, как правило, был более продолжительным, чем у Павла. Выйдя из воды, Олег устроился на своём полотенце и пустился в откровения, которые, совершенно очевидно, спровоцировал эпизод со «спасением пленённой принцессы».
       – А ведь этот козырёк использовали и мужчины «Мечты» для общения с женщинами во время недавнего пребывания в доме нашего доброго Дона. «Мальчики» были размещены в тех же комнатах, которые занимаем мы, а «девчонки» были в комнатах Ланы и Вероники.      


       – Но дон Джузеппе мне говорил, что Нина спрашивала у него разрешения на возможность делового общения всей группы в одной из комнат. И он не возражал, – не скрывая недоумения, парировал Павел.
       – Дон – опытный человек, чтобы не заметить написанного на лицах его гостей, но и деликатный, чтобы не демонстрировать чрезмерного любопытства. И потом, Вы не допускаете, что он просто хотел предупредить Вас об опасности, нависающей над Вашей семьёй?


       – Дон Джузеппе достаточно откровенен со мой. И такого рода приёмы – Павел чуть не сказал «иезуитские» –  ему не нужны. 
       – Ну, уж если я затеял этот разговор, то обязан признаться, что мне о межоконном общении хвастался Витольд. «Под мухой» он может выдавать желаемое за действительное.            
       Павел знал о страсти Олега «посудачить». Корень то этого слова «суд», значит, его напарника  не очень тревожит заповедь Христа: «Не суди, да не судим будешь». А Олег, демонстрируя свою строгость, рисовался под порядочного, но был таким же грешником, как и те, того он осуждал.


       Павел же давно перестал интересоваться деталями портретов тех, кто окружал его Нину. И, зная, что она не «его Нина»,  говорил эти  слова на  автопилоте.      
Он поднялся с полотенца и пошёл на новый заплыв. Но, видимо, этот день для Павла был «критическим». Когда вечером после ужина они остались за столом вдвоём с доном Джузеппе, тот сразу завёл разговор о том, что его беспокоило давно и что для итальянцев казалось совершенно неестественным.


       – В первый ваш приезд Лана не смогла адаптироваться к условиям пребывания в семье Винтуруччи, хотя в этой семье были дети её возраста. Меня это удивляло, потому что практически все другие дети стали «своими» в короткий срок.
       Я полагал, что её хозяйка не смогла найти к ней ключик и, к тому же, не уступала просьбам Ланы навещать отца. И мне пришлось взять Лану в свой дом, равно как и  Веронику, но по другим причинам.


       Лана оказалась не только рядом с папой, но и со своей подругой по школе. Конечно, она стала вести себя оживлённее. Меня умиляло, когда её головка бывала на плече папы.
       И всё же я довольно часто сталкиваюсь и поныне с её вытянутым и задумчивым личиком. Ты как-то можешь это объяснить?
       – Дорогой дон Джузеппе, когда Лана только родилась, я часто наблюдал, даже ночью, подходя к  кроватке, её открытые глазки и глубокую задумчивость, словно она искала решение мировых проблем. Она бросала в такие минуты на меня или на Нину спокойный взгляд и продолжала о чём-то думать.


       Павел понимал, что Дон хочет от него большей откровенности. Понимал также, что за прошедшие три года представители «Мечты», работавшие в одной упряжке с иностранцами, и восхищали их, и шокировали. Поэтому, как ответить на поставленный вопрос?
Конечно, то, что сказано, ничего не объясняет. О реальном климате в семье вообще нельзя говорить.
       Сыграть же надоевшую роль жизнерадостного слепца, значит сказать, что ты патентованный глупец и твоё место на обочине вполне заслуженно.


       И Павел решил повторить экспромт, который он высказал однажды, оказавшись на допросе у психолога. Два эгоиста, трудоголики по натуре, не заметили, что их ребёнку уже 12 лет. Её ровесницы присматриваются к мальчикам. Чему их учат примеры родителей? Это решение он принял ещё и потому, что совсем не исключал, что дон Джузеппе говорил и с Ланой. А она знает итальянский язык лучше папы.
       Вернувшись в свою келью после разговора доном Джузеппе, Павел ещё долго думал и о том, что конкретно в нашей жизни могло быть не по душе иностранцам. Выплыл в памяти совсем уж незначительный  пример. 


       Итальянцы, прибывшие в город огромной толпой, пригласили в ресторан всех детей (принимавшихся ими прошедшим летом) вместе с их родителями. Кодекс семьи там чтят по заповедям Бога. А сейчас над столами – дым коромыслом.
       Две сотрудницы «Мечты», обходя столы с рюмками водки в руках, приглашали гостей (оплативших стол) выпить с ними «за дружбу между народами».


       К Павлу подошёл отец двух мальчиков, знавший его как сопровождающего; того самого, кому доверил своих детей, и спросил:
       – Павел Антонович, а кто эти две «козы», что бегают вокруг столов с водкой?    
       – Это сотрудницы той организации, которая как раз и обеспечила пребывание наших детей на летнем оздоровлении. А одна из коз – моя жена.
       – Вот, влип, извините.
       – Не переживайте!


       Это действительно не столь значимый прокол. Но серьёзные проколы придут слишком скоро после того памятного праздника.
       На этом воспоминании Павел решил поставить точку и включил аутотренинг, чтобы уснуть.
       Все последующие дни отдыха в Италии добавляли потихоньку новые штрихи к образу итальянцев. В первый же день по прибытии гости заметили за столом дона Джузеппе новый персонаж – совсем ещё юного чеченца по имени Мурад с искалеченной правой рукой, когда-то сшитой, по всей вероятности, неопытным  лекарем, если это вообще был медик.


       В одной из телевизионных программ показывали фрагмент боевых действий в Чечне, и этот подросток не упустил случай показать и словом, и жестом, кому следует резать глотки. Реплика была сказана по-русски, но дон Джузеппе возмутился мгновенно:
       – Я прошу, за моим столом и в лоне церкви не демонстрировать агрессию, спровоцированную жаждой убийства.


       – Mi scusi (извините меня) – ответил парень.
       Окончание обеда прошло в молчании, все понимали – парень не скоро избавится от навязанных ему стереотипов оценки происходящего вокруг.
       А после обеда Павел недолго искал момента поговорить с парнем наедине.
       – Послушай, Мурад, я смотрю, ты довольно чисто говоришь по-русски.
       – Моя мать – русская, но она сбежала от нас в свою Сибирь, когда началась война.
       – Я бы хотел попросить тебя, быть впредь чуточку благоразумнее. Ты уже не ребёнок и не можешь не знать, что не все русские – убийцы, и не все чеченцы спят и видят, как они режут глотки «неверным».


       – Итальянцы меня понимают…
       – Итальянцы благожелательно относятся к тебе совсем не потому, что в твоей трагедии виноваты русские, а потому что ты – жертва войны, которую ведут, вопреки здравому смыслу, и русские, и чеченцы. Не понимая, что они, как люди с оружием в руках – заложники выродков, жаждущих наживы на этой войне. Хочу, чтобы ты это понял или, по крайней мере, серьёзно подумал о том, что я тебе сказал, и что наверняка скажут итальянцы. Ты пробовал чем-либо заняться?


       – Пробовал, но кому нужен однорукий работник и без квалификации.
       – Я не врач, но мне кажется, что если бы тебя осмотрел настоящий хирург, возможно, твою руку нашли бы способ спасти. Ты ещё очень молод.
       – На операцию нужны деньги, а я живу на подаяниях, понимаете?
       – Ещё бы! – ответил Павел, думая про себя, что судьбе этого юноши не позавидуешь.


       А ещё через несколько дней Олег передал Павлу разговор с их общими друзьями, состоявшийся в баре.
       По мнению этих друзей Мурад воспринимает свой пансион, включающий походы в бар, как должное, тем более что очередь приглашающих была неиссякаемой.
       Павла и Олега уже не удивляло и более чем человечное отношение итальянцев к беженцам из Африки (итальянцы их называют clandestini, хотя в переводе это слово означает: безбилетник, заяц, подпольщик).


       Эти несчастные пытаются пересекать огромное и опасное море на утлых судёнышках (чуть больших корыта) в нестерпимую жару, без воды и еды, рассчитывая на чудо, или, по крайней мере, на содержание во время процедуры подготовки к экстрадиции. 
       Павел как-то спросил дона Джузеппе:
       – Вы не боитесь нажить проблемы Франции и Германии, навязанные им «тёмными» пришельцами?
       – Павел, я не поверю, что ты расист. А меня это не смущает, потому что вряд ли доживу до серьёзных проблем такого рода.


       Оба улыбались, будучи почти ровесниками, хотя Павел уже успел почувствовать на своей шкуре цену равнодушию всех мастей.
       И следующий вопрос, который он долго носил в себе, боясь обидеть благородных и добрых людей, решил сформулировать сейчас как просьбу:
       – Дон Джузеппе, меня и радовала, и умиляла ваша безграничная щедрость и доброта к нашим детям. Но, слушая их в автобусе или в самолёте, я попал в объятия беспокойства. Они уже привыкли к тому, что очередной визит принесёт им новые подарки, причём очень дорогие. Это «привыкание» меня и пугает как первый шаг к иждивенчеству. С моей точки зрения надо очень деликатно, но настойчиво вводить в уши, что блага надо учиться зарабатывать самому.


       – Павел, это ведь дети! Кто же им подарит мелкие радости жизни, как не старшее поколение?
       – Всё правильно! Моя просьба только в том, чтобы доставляемые нами и вами радости не стали ожидаемой манной небесной. Жизнь достаточно жестока, человек не должен оказаться в полной растерянности, утратив по какой-то причине источник этой манны.


       – Павел, тебе бы проповеди читать, почему ты не выбрал дорогу служения Богу?
       – Ты знаешь уже, что в годы моего детства и юности эта дорога была опасной. А я труслив. Потом, в нашей станице церковь была разрушена в попытке использовать кирпич в строительных работах колхоза.
К несчастью ни одного целого кирпича извлечь из развалин не удалось. Население тихо и незаметно поплакало, и дорога к Богу оказалась самой короткой. Старшее поколение по утрам и вечерам крестилось перед иконой в верхнем углу дома, а детей приобщать к молитвам по большей части боялись.


     Последние дни пребывания на Эльбе были посвящены в основном сборам нехитрого багажа. Надо признать, что для Олега это была одна из наиболее сложных процедур. Что поделаешь с врождённой запасливостью?
       А примерно через две недели после возвращения домой Нина получила через посредников письмо от дона Джузеппе. По-итальянски она говорила достаточно бойко, но письмо священника было и длинным, и изобиловавшим словами далеко не бытовой лексики. Поэтому она попросила Павла перевести «депешу» в спокойной домашней обстановке.


       Павел сделал это с особой тщательностью, он знал, что Нина будет сличать его перевод с первоисточником не из соображений контроля, а чтобы пополнить свои знания, как новыми словами, так и какими-то интересными оборотами.
       Читая письмо, Павел понял, что опять он может оказаться крайним. Из того, о чём они говорили с доном Джузеппе в отношении климата в семье, ничего в письме не было. Но впечатление, что Дон говорит с Ниной как исповедующий с заблудшей душой, просто пугало. Как ни деликатен был текст, но было очевидно, что священник знает многое и очень встревожен этим знанием.


       Говорил ли он с Ланой? – вопрос. Олег знал итальянский в терминах болтов, гаек, отвёрток и бытовой лексики. А вот дочка Олега знала итальянский вполне прилично, но были ли они «осведомителями»? – второй вопрос. Знали многое о жизни сотрудников. «Мечты» официальные лица общественных организаций Италии, как частые визитёры. Но кого-то подозревать или осуждать из названных лиц Павел считал грехом.   


       А в итоге все его переживания были напрасными.
Перевод Нина прочитала, положила его в свою сумочку, но практически никакого его обсуждения в семье не было.  Она сказала только:
       – Письмо адресовано мне. И я на него отвечу.      
               
                *    *    *

       По осени Павел Антонович уже работал с новой детской группкой, осваивающей азы итальянского языка. Правду сказать, год от года усложнялась проблема с арендой помещения для систематических занятий, и росли налоги. Так что имели место и положительные, и отрицательные эмоции. Больше всего удручали просьбы родителей:
       – Павел Антонович, мой Саша (моя Вика) через два месяца уезжают в Италию. Научите его (её) хоть немного говорить, у Вас, говорят, заслуживающие уважения педагоги.


      Павду было неудобно спрашивать: сколько лет ваш ребёнок изучает родной язык дома и в школе? Чужой язык – без пребывания в среде его носителей, или хотя бы под контролем профессионала; без освоения самых простейших грамматических правил – абсолютная утопия.
       Приходилось честно отвечать:
       – За указанный Вами срок можно только помочь правильно произносить полсотни фраз из разговорника, и не более того.


       – Но он (она) побывал(а) в Италии всего месяц и уже что-то лопочет по телефону!   
       – Он слышит знакомый голос и, конечно, может отвечать: buongiorno! – добрый день!,  bene – хорошо,  s; – да, no – нет,  ciao – пока!  Со стороны может показаться: – не такое уж сложное дело заговорить на чужом языке. Если бы это было так! Не было бы нужды в пятилетнем посещении университетов и в кропотливой работе. Улавливаете, что в слове «кропотливой» попахивает потом? Пять лет «потеют» наши студенты! И не потому, что тупые.   


      Только один раз Павел услышал от завуча школы следующее:
       – Павел Антонович, Вы – педагог от Бога. Мой Денис серьёзно работает с Вашими заданиями и бегом бежит на уроки итальянского языка! Мы, к сожалению, не наблюдаем такого энтузиазма при изучении дисциплин школьной программы.


       – Елена Васильевна, не преувеличивайте мою скромную роль. Во-первых, у детей серьёзная мотивация. Они были, в большинстве случаев, в тёплой атмосфере итальянкой семьи и хотят снова там побывать. Во-вторых, у Вас в классе минимум двадцать человек, и не все в одинаковой степени очарованы конкретной дисциплиной. Природа их наградила в разной мере. А у меня в группе – максимум семь человек. И, в-третьих, в моей группе абсолютно семейный климат: я – отец, они – мои дети. Над моей душой не висит Дамоклов меч проверяющих, бюрократических обязательств, всего того, что по сути эффекта не имеет, но определённо раздражает.   
      

       – Вас надо пригласить на педсовет.
       – Не надо! Я с детства боюсь педсовета.
       – Росли шалуном?
       – Напротив. Чрезмерно смирным, о чём сожалею.
       – И всё же спасибо Вам за ваше внимание к нашим детям.   


       Примерно через два месяца после этого разговора Павлу пришлось поменять место дислокации. В школе, где он работал, произошёл сбой в водопроводной системе, потребовавший серьёзного ремонта.
       Это привело к потере части учеников и появлению новичков. Пришлось начинать работу почти с начала. Через несколько минут после начала первого урока в класс постучали, Павел Антонович повернул голову к двери и застыл, хорошо ещё, что не разинул рот от восхищения сказочной картиной. Стоявшая в дверях запыхавшаяся девчонка спросила:


       – Извините, я чуточку опоздала, можно войти?
       – Входи, – ответил Павел, – места всем хватит. Как тебя зовут?
       – Алеся.
       – Очень приятно, а меня зовут Павел Антонович.   


       Картинка в самом деле была сказочной. Розовые от мороза щечки (по сказке – кровь с молоком), васильковые глаза, словно отражающие чистый свет открытой души, и голос! Было бы неточным сказать грудной, но он, как и взгляд, тоже шёл из души. Какой же щедрой бывает иногда природа!
       Однако, как говорят в рекламе о бизнесменах: «Дело есть дало!» Павел продолжил урок. 


       Опоздавшая присоседилась к двум девочкам, тоже новеньким. Нетрудно было понять, что троица: Алеся, Лариса и Даша уже бывали в Италии. На занятиях, и в первый день, и в дальнейшем они были очень активны. И их старательность не вызывала негатива у остальных учащихся, как это иногда бывает. Напротив, старались все. Не часто так везёт педагогу.


       И ещё об одном везении думал Павел, возвращаясь домой с ключевого урока. Судьба, практически раздавившая его и толкавшая к безумию, вдруг расщедрилась, прислав с небес ангела-спасителя. Не купидона со стрелой, рождающей любовь с первого взгляда, а именно ангела-спасителя.


       В жизни Павла уже был подобный эпизод. Много лет пребывая в стрессовой ситуации, спровоцированной «трдуголизмом», он оказался в отделении интенсивной терапии. Забастовало сердце. Через три дня, врач, вошедший в палату и бросивший взгляд на Павла, с улыбкой спросил:
       – Ну что, голубчик, ожил?
       – Вроде бы…
       – Рано Вам так пугаться.


      После ухода врача из палаты Павел подошел к окну. Высокие сосны были в серебристом инее. Красота была неописуемая.
       – Я ещё не налюбовался тем, чем богата земля, и дети мои ещё слишком маленькие. Дерево я посадил, и не одно, в лесозащитных полосах Волго-Донской зоны, но не построил дома.


       А к моменту появления ангела-спасителя дачный дом уже почти был готов. Но в зимний период он туда не ездил. Много времени отнимала работа в его школе иностранных языков.
      Однажды, придя на урок, он в назначенное время учеников не увидел. Сначала подумал, что перепутал дни недели. Но тут появилась Алеся и почему-то одна.


       – А где Лариса и Даша? – спросил Павел.
       – Разве они Вам не позвонили? Сегодня у них репетиция, что-то готовят для поздравления будущих военных.
       – А я-то считал, что советские праздники канули в лету. И потом, извини за бестактный вопрос, у тебя аллергия на будущих военных? Грешным делом, я не сомневаюсь, что многие твои знакомые ребята неровно дышат, находясь рядом с тобой.


       – Вы шутите? – щёчки Алеси вспыхнули. 
       – Ничуть не бывало. – Я бы точно, будучи твоим одноклассником, не был бы к тебе равнодушным. Беда только в том, что я в твоём возрасте был крайне застен-чив…
       – Timido? – блеснула глазками Алеся.
       – S;, s;! Proprio timido. – и учитель перешёл на русский, – Я был не столь физически крепок и не столь привлекателен, как сверстники. Словом, мучился комплексом неполноценности. А потому ты бы так и не узнала о страданиях  юного Вертера.


       И тут преподаватель спохватился: «Ты что, старый хрен, себе позволяешь?» Хотя произнесённая тирада была спровоцирована всплывшими вдруг в памяти тайными вздохами в отношении своей первой Нины и первого трогательного отношения к девчонке.
       – Однако, Алеся, начнём мы, пожалуй, сразу с очередной «серии» о судьбе маленькой Доретты.
       Павел Антонович знал о глубоком интересе и сочувствии его учениц к шестилетней Доретте – героине книги «Сироты живых». Её богатые и, может быть, потому и эгоистичные родители, в угоду своим интересам, «спихнули» дочку в интернат. «Сериал» о Доретте продолжался уже несколько уроков как «сладкое» блюдо в конце обеда.


       Алеся прочитала и перевела, выданный Павлом Антоновичем текст (на половину странички), ответила на вопросы по тексту. Она, как и её подруга, Лариса, чувствовала себя в итальянском достаточно уверенно. Даша же, словно боясь отстать от подруг, просто бросалась в атаку за знаниями. И наставник это ценил. 
      Новую грамматическую тему было решено отложить до кворума в группе. Учитель и ученица отправились по домам.      


       А по весне, в связи с окончанием курса, Павел Антонович пригласил троицу лучших учениц на дачу, расположенную в тени соснового бора и в полсотни метров от берега Днепра. И девчонки с радостью приняли предложение.
       Но каково же было огорчение Павла, когда заглушив машину и открыв багажник, своей сумки с провиантом не увидел. Лариса и Алеся, смеясь, стали его утешать, а Даша просто сказала:
       – А у нас с собой было!      


       Павел же успокаивал себя мыслью, что в домике было припасено шампанское.
       Войдя в дом, девчонки первым делом обежали все «покои». И на втором этаже просто пришли в восторг от удивительной панорамы: с одной стороны многоводный Днепр с заливным лугом на другом берегу, а с другой – сосновый бор. Место отдыха – лучше не придумать.


       На том же втором этаже, увидев кровать 2х2, Лариса, заговорщически улыбаясь, произнесла:
       – Вот это аэродром!
       – Это не аэродром, Лариса, – поддержал шутку Павел. – Это моя камера-одиночка маниакального огородника.
       – Неужели Вы, Павел Антонович, сторонник такого сомнительного счастья? – Даша была смелой в репликах.
       – Что ты, Даша, я махровый эгоист и собственник, – парировал Павел. Он знал, что девчонки близки к совершеннолетию, поэтому не считал, что такого рода шутки должны быть упрятаны за семью печатями.   


        Спустившись на кухню, троица тут же принялась за приготовление обеда. Глядя на их проворные и ловкие руки, исполняющие ножом на овощах гимн самим себе, как рождающимся хозяйкам, Павел завидовал их будущим мужьям.
       Естественно, обед прошёл в «тёплой и дружественной обстановке». Только вот после обеда лицо Алеси показалось хозяину дома по какой-то непонятной причине потерявшим обычный цвет.


       Она встала из-за стола и спросила:
        – Никто не будет возражать, если я чуточку прилягу? – И она пошла в ближайшую комнату.
       Павел встревожился. «Обилие кислорода от ближайших сосен? Неудачный отрезок времени в жизни женщины»? И он устыдился того, что в мыслях назвал девчонку женщиной.


       Но подружек Алеси её поведение никак не тронуло. Даша спросила:
       – Павел Антонович, мы прогуляемся вдоль реки, если Вы не возражаете?
       – Только не бросайтесь с крутого берега как литературная Катерина.
    – Что Вы! Нам пока жизнь нравится, а в этом уголке, особенно. Надеемся, это не последний наш визит к Вам? –  Это уже голос Ларисы.
       – И не надейтесь! – принял роль сундука Павел.


      И девчонки, смеясь, убежали.
      Мысли Павла теперь кружились над проблемой, что сделать, чтобы девушки запомнили поездку. А по дороге к гаражу он чуть не расхохотался над собой. В чём проблема? Сейчас период цветения ландышей. Всего-то что надо, так это пригласить своих учениц погулять по лесу.


       Он вернулся в дом, тихонько подошёл к двери, за которой находилась Алеся. Похоже, она спала. А родившаяся идея о прогулке погнала его к берегу, чтобы оценить, понравится ли замысел подругам.
       Естественно, понравился. Дашу понесло:
       – Нечего Алесе здесь дрыхнуть. Идемте.


       Никаких проблем найти ландыши в лесу не было. Правда, девчушек смущал тот факт, что когда-то они  слышали о запрете рвать эти цветы.
       – Если вы раз в сто лет сорвёте по десять веточек, то это не поставит вас в один ряд с теми, что их рвёт варварски и в огромном количестве, чтобы заработать «кусочек масла на ломоть хлеба», – успокоил Павел своих воспитанниц.
       Минут двадцать они бродили по лесу, а когда вышли на дорогу, ведущую к дачному домику, Лариса вдруг спросила.


       – А что, Павел Антонович и девчонки, слабо пробежать стометровку?
      Павел, как бывший бегун, не был спринтером. В его программе бывали когда-то 5 и 10 километров, но сейчас он поднял обе руки. Больше желающих не оказалось. Даша только дала стартовую отмашку.
       Зевнул, конечно, стайер. Лариса сорвалась первой.
А учитель разрыв так и не сократил. Девушки радовались, словно Лариса выиграла олимпийский забег. А Павел назвал себя, не открывая рта и сияя улыбкой, старым идиотом.


       Бригада вернулась в дом. Лариса озвучила призыв:
       – Facciamo la merenda, per;! (Пополдничаем, однако!).
       – Subito! (Сейчас же!). – Подхватила  инициативу Алеся и вооружилась ножом. 
       По дороге домой вначале девушки приумолкли, только учитель на крутом повороте вдруг усмехнулся.
       – Что случилось, Павел Антонович? – заинтересовалась Алеся, сидевшая радом.
       –  Да вот вопрос замучил, что у меня с ногами? – и засмеялся.
       –  Ага! – с весёлым ехидством сказала Даша, – допрыгались, доскакались, так Вам и надо!


       Павел смеялся, но удержался от фразы: «С такими девчонками не грех повторить возглас  лежащего в гробу актёра Папанова, созерцавшего актрису Чурсину: «О, Господи! Не устою!».               
       В последующие годы, формировались новые группы, Но Алеся, Лариса и Даша, неизменно приходили к Павлу Антоновичу на занятия. Учитель старел, девчонки взрослели, но сложившихся дружеских отношений никто не хотел терять. А Павла мало-помалу стало тревожить сомнение в отношении состояния его души.
   



       Кто-кто, а он со школьной скамьи знал о законе, открытом Торричелли, кажется, ещё в шестнадцатом веке: «Природа не любит пустоты!» И как бы ни была изранена душа, не захочет ли она тепла другой души? Кто знает?
               
                *   *   *

       Если кто-то возьмёт коробку с тысячей пазлов, рассыплет содержимое коробки по столу и спросит Вас, что будет изображено на картине, если россыпь буде упорядочена, Вы, наверное, посчитаете задающего такой вопрос идиотом. Но вместе с тем никто не назовёт идиотами, по большому счёту настоящих учёных и религиозных догматов, которые глубоко и серьёзно изучали суфизм по ограниченному количеству «пазлов» из бесчисленного их множества, на-копленного за тысячелетия, и, похоже, общей сущности и ценности этого учения так и не постигли. А ведь некий  дервиш Худживири, на основании достижений опыта суфиев, писал о родстве (единстве) пространства и времени ещё за тысячу лет до Эйнштейна.


       Человек, как молекула во вселенной, тоже мало доступен к постижению его сути. А мы набираемся наглости заявлять:
       – Да я знаю его, как облупленного!
       Ничего мы толком не знаем, потому что слишком рано начинаем считать себя многоопытными, вообще прекращаем задумываться даже о себе, не слышим собеседника, упорствуем в своей позиции, не понимая, что такое поведение ведёт только к пропасти.


       Накануне Нового года Нина сказала Павлу, что иностранцы приглашают сотрудников «Мечты» и членов их семей в ресторан при гостинице, где эти иностранцы проживали.
       Вот когда вопрос идти, или не идти, стал во весь рост в виду абсурдности ситуации, из которой Павел выхода уже и не искал. Закрылся на замок и на люди не хотел. К тому же последние два дня беспокоил желудок. Но что сказать-то?


       – Что молчишь? – Нина в упор смотрела на мужа, а он на неё, пытаясь понять, хочет ли она, чтобы он просидел с ней рядом не один час. Ему казалось, что невозможно и вспомнить, когда это было прежде.
       – Папа, ну поехали! Новый год всё-таки.


       В этом «всё-таки» Ланы читалась такая надежда, что Павел начал одеваться.
       Приехал Славик, дежурные «Привет – Привет», и недолгую дорогу преодолели молча.
       У входа в гостиницу Павел пропустил Нину и Лану вперёд. Они направились к раздевалке, а взгляд Павла уперся в спины Витольда и Василия, стоявших неподалеку.
       – И вот сейчас я должен подойти к ним, забыть о том, какова роль мне отведена, и протянуть руку для приветствия?


      Он знал, что нет у него права, в чём-то их обвинять. Но и видеть их не было никакого желания. И он зашагал к выходу, заметив фигуру водителя Виктора. 
       – Слушай, Витя, Нина в раздевалке, скажи ей, что мне стало как-то не по себе. Не хочу портить вам праздник, поеду домой. 


       – Хорошо, Антонович, – ответил Виктор.
       Павел шагал по улицам под спокойным и нежным новогодним снегом. И ни о чём не хотел думать. Транспорт уже не ходил, да он и не хотел общества одиночек, а иначе и не назовёшь тех немногих, кто оказался в это время в транс-порте.
       Но он не догадывался, что Виктор, толи забыл о его просьбе, то ли вообще решил не вмешиваться в отношения Павла Антоновича с его Ниной, равно как и с сотрудниками «Мечты».


     Как же трудно не ошибаться! Если бы до Павла дошло, что Нина может не знать, куда он подевался, то, придя домой, не улёгся бы в постель. А когда Нина и Славик вошли в дом, он уже просто не успевал спастись от оценки его как доходяги.
       – Зачем вы приехали? – спросил Павел и, глядя на Нину, добавил, –  Я же просил Виктора тебя предупредить, что ушёл домой.


       Похоже, у Нины навернулись слезы. Она пошла на кухню, принесла мужу валерьянки, и уехала.
      Мама и дочка приехали домой утром в первый день Нового года и бросились каждая в свою кровать. Но Нина долго не расслаблялась, через час она, молча, уехала на работу.


       Когда Лана проснулась, Павел присел рядом  ней и, гладя её по головке, сказал:
       – Прости меня, крошка, я заставил вас с мамой переживать, но поверь, я этого не хотел.
       – А мама и не переживала, весь вечер…
       – Стоп, Лана, – прервал отец, чтобы не услышать детского суда – я тебе уже говорил, что мама, может быть, единственный человек, кто любит тебя, как никто другой.
       – И я не переживала, – выпалила дочь, словно не слышала отца. – Сказала маме, что хочу спать, и меня  отвели в номер какого-то иностранца.


       Высказавшись, Лана пошла к ёлке и стала поправлять гирлянду игрушек на ёлке.
       Раздался телефонный звонок, и Павел поднял трубку:
       – Слушаю Вас.
       – С Новым годом, Павел Антонович! – но голос Анны Павловны совсем не вя-зался с новогодней здравицей.


       – Спасибо, Анна Павловна, и простите меня за вчерашнюю выходку, я предупреждал о своём уходе Виктора, но и его у меня нет права обвинять. Мне жаль, что так случилось.
       – А Вы не у меня просите прощения. Не хочу говорить лишнего, но и Вас, и Нину многие понимают.


       У Павла горели щёки. Он ясно понял, что только добавил сухих щепок в костёр, сжигавший его семейный очаг. И его понесло по кочкам…
       Кто мы такие, живущие на земле люди? Почему кошка, заботясь о чистоте гнезда, слизывает экскременты своих детёнышей, укорачивая собственную жизнь?
        Почему самка осьминога, находясь  несколько месяцев (или недель?) в пещере, своим сифоном проветривает кладку яиц, в которых развивается следующее поколение, и погибает от истощения? 


       Почему стая животных помечает зону своего обитания, насмерть борется с чужаками, хотя и братьями по роду, но никогда не убивает членов своей стаи?
     Почему мы называем себя разумными существами, если вожак человеческой стаи посылает гончих псов убивать членов этой стаи, а зачатую не просто убивать, а годами терзать душу и тело своих подданных, не испытывая при этом угрызений совести? И не придуман ли термин «совесть» нашими вожаками, чтобы члены стаи, усовестившись, потеряли способность защищать себя?


       Не потому ли инопланетяне не идут на контакт с землянами, рассматривая нас как чумных бацилл, от которых надо защитить вселенную? Они внимательно следят за нами, чтобы не упустить момент, когда мы слишком приблизимся к вратам вселенной. Вот тогда-то они и прикроют нас чёрным одеялом, лишив солнечного света.


       Павел был уверен, что в бесконечной и вечной вселенной не может не быть таких же условий для жизни всего сущего, как на Земле. А уж то, что в вечной и бесконечной вселенной всё рождается и умирает, имея лишь разные сроки бытия, знают все уже после одоления школьной программы.


       Сейчас, как скромный программист, он рассуждал так. Очевидно, Творец или Творцы не очень тщательно продумали поведенческий алгоритм людей. Создав самонастраивающуюся и самосовершенствующуюся систему людей, какая-то ветвь логики осталась подвешенной, и всё пошло вразнос, несмотря на то, что этими людьми было совершено и открыто много полезного и необходимого как в материальной, так и в духовной жизни.


       Разве не реальные Иисус Христос, Магомед, Будда, Кришна и вообще скромные умники пытались направить людей на путь истинный? Но, теперь совершенно очевидно, что их святым помыслам не суждено было дойти до сознания многих, кто был всего лишь жертвой, как казалось Павлу, не дееспособного алгоритма поведенческой программы.


       Вместе с тем знал он и то, что именно вера в Бога спасала, опять-таки, многих, кто по каким-либо причинам оказывался буквально раздавленным всем тем, что выбрасывала под ноги земная жизнь. Разве мало знаковых людей, о которых знали многие, обращаясь  к Богу, обретали облегчение и душевный покой без всяких транквилизаторов? И разве не в этом причина, что религия выигрывала в течение ряда тысячелетий у идеологов всех мастей, убеждая паству, что безверие только приумножит человеческие страдания?


        Понятно, люди, внимая священнослужителю, что-то могли понимать буквально.
        И, слушая молитвы бабушки, стоящей перед иконой, Павел замечал, что иногда некоторые слова звучали искажённо, а, следовательно, теряли смысл.   
       Но, наверное, самое существенное: в храме нет толпы. В нём каждый человек – один на один с Богом. Святость этого единения тем и сильна, что это единение – отдельный и уникальный лист на дереве бытия, нашедший благость и душевный покой.


       Конечно, людям вера необходима. Жаль только, что ходим храмы, молимся, грешим, ходим к исповедникам, прося индульгенции, и вновь грешим. Кто же не видел на экранах телевизоров тех, кто склоняют голову перед Папой, … и бомбят Югославию, Ирак, Афганистан, самонадеянно полагая, что «любимую» ими модель бытия можно и нужно навязывать силой.


       Павел был по жизни фатальным оптимистом и жертвой этого оптимизма. И он искал. Нет, не «Кто виноват?» и «Что делать?». Он всегда считал, что надо прежде всего разобраться с вопросом: «Почему происходит то, что происходит?» Только тогда можно заняться поиском ответа на вопрос «Что делать?» А искать виноватых – вообще пустое занятие. Похоже, теперь он впал в пессимизм, потому что для его страждущего сознания стал слишком очевидным вывод о неизбежности Апокалипсиса. Тот, кто не заботится о чистоте своего гнезда, обречён.
       Говорить с кем-то о своём блуждании в потёмках он не хотел. Наверное, потому что оказаться рядом с единомышленником гораздо труднее, чем быть зачисленным в штат сумасшедших.