Детская бутылочка

Когда от меня ушла жена, я уехал в маленький город в Брянскую область. По образованию я филолог, работал редактором в приличной столичной газете. Но тогда…тогда я не мог даже представить себе ни этой газетной суеты, ни статьей, ни споров, ни горячки перед сдачей номера. Меня не то чтобы мутило от этой работы, просто все мысли куда-то ушли. А редактору без мыслей никак нельзя. И поэтому я решил уехать.
В Брянск я приехал случайно. Просто купил билет на первый попавшийся поезд. Город показался мне слишком большим, поэтому я сел в пригородный автобус и попал в этот городок. Работу я решил искать самую неквалифицированную – чтобы только не думать, а механически что-нибудь делать делать-делать. Решил, что устроюсь дворником. Но прямо на остановке висело объявление о том, что в местный роддом требуется посудомойщица. Я оторвал корешок объявления и пошел снимать комнату. Свою квартиру в Москве я сдал, денег у меня было достаточно, зарабатывать мытьем посуды я, конечно, не планировал. А мытье тарелок всегда меня упсокаивало. В роддоме мне страшно удивились. Но взяли. Потому что больше никто на мою должность не претендовал.
Уже через две недели я прекрасно освоился на новом месте. У меня выработался свой механизм мытья детских бутылочек, которых было великое множество, и с работой я справлялся раз в пять быстрее моей предшественницы тети Саши. Помимо мытья посуды я еще помогал в прачечной и даже чистил снег перед главным входом. Сил ни на что больше не оставалось. Я приходил в свою комнатку в десять метров и падал замертво.
А через месяц уволились сразу две детские медсестры. И я стал еще и развозить по палатам молочные смеси, которыми кормили новорожденных, пока у мам не было молока. Я шел по коридору с тележкой, на которую были нагружены бутылочки, в белом халате и чепчике, и чувствовал себя героем какого-то совершенно незнакомого романа. В сущности, я и предположить не мог, что купив билет на Казанском вокзале в Москве, я так невероятно изменю свой образ жизни. Тоска по Лёле, моей Лёле, которая оставила меня так неожиданно, конечно, никуда не делась. Но вот эти мои новые обязанности, совершенно новая обстановка вытесняла ее куда-то дальше и дальше.
В тот день я уже прошел все палаты, у меня на тележке осталось всего две бутылочки, когда в конце коридора послышался топот. Бежала медсестра Мария Егоровна. Бежала и кричала «Иванова! Иванова с ребенком ушла!». За Марией Егоровной бежала санитарка Вера. Они заглядывали в палаты в поисках сбежавшей мамаши, но ее нигде не было. Не обратив на меня никакого внимания и чуть не опрокинув мою тележку, они пронеслись в другой конец коридора и скрылись на лестничной клетке. Я не торопился включаться в погоню, не видя ничего ужасного в том, что женщина с ребенком самовольно покинули наше не слишком приветливое заведение. Поэтому я спокойно докатил свою тележку до кухни, въехал внутрь и тут понял, что Иванова ушла одна.
Прямо рядом с мойкой на разделочном столике лежал запеленатый в белую с побледневшими цветами пеленку ребенок. Маленький комочек лежал спокойно. Я подошел к нему поближе. Ребенок спал и тихо-тихо посапывал. Я смотрел на него. Он был очень-очень маленький. Я смотрел на него. Я чувствовал что-то, чем нельзя управлять. Оказалось, это слезы. Я смотрел на него. Я чувствовал, что слезы вот-вот сбегут из глаз. У него было бледное личико с маленьким носом и остренький подбородок. Маленький заворочался и тихо заплакал. Я огляделся. Вокруг никого не было. На тележке стояли две оставшиеся бутылочки. Мне было очень страшно, но я взял плачущий кулечек на руки. Он был легкий как шелковый шарфик. Он был теплый. Я не верил сам себе от того, что чувства были словно отдельно от меня. Я никогда не мечтал истово о детях, не завидовал друзьям, ставшим отцами и то, что я плакал над этим чужим ребенком, было странно и не похоже на меня. Может быть, я плакал не над ним? Но не над собой же я плакал?..
Я дал ребенку бутылочку. Я не знал, как ее нужно давать, но он сам схватил соску губами и стал потихоньку сосать, чмокая, как маленький насосик. Я стоял у окна и кормил ребенка. Он лежал у меня на руке. Меньше, чем мое предплечье. Я прижал его к себе покрепче. Он тихонько сосал бутылочку. Словно это был мой ребенок.
Прежде, чем это маленькое существо стало действительно моим прошло два года. Мне нужно было снова вернуться в Москву, где была моя квартира, вернуться в мою газету, где мне платили деньги. Мне нужно было собрать целые талмуды справок. И заверений. И подтверждений. Что завтра я не убью. Не покалечу. Не обижу этого маленького приветливого ребенка. Ребенка, который мне улыбался. Хватал меня за ухо. И гладил мою черную бороду, когда я приезжал к нему в каждые свои выходные дни. Взять мальчика к себе было не просто, но в этой борьбе был такой ясный и простой смысл, что она ни минуты не казалась мне ни тягостной, ни бесконечной.
Я мыл посуду. А стал папой. Не знал не только своей судьбы, но даже и себя
самого. Как должно быть это было смешно – думать, что первый попавшийся поезд везет меня в какой-то случайный город. Ничего похожего.
Этот поезд вез меня в город, где ждал меня мой ребенок.