Гамильтон

…Наше эго делает все, что может, чтобы мы не замечали наших травм. Почему? Потому, что мы сами выдали ему этот мандат. Бессознательно. Мы так боимся снова переживать боль, связанную с каждой травмой, что пускаем в ход все средства, только бы не признаться себе, что испытываем страдания отвергнутого существа из-за того, что сами себя же и отвергаем. И те, кто нас отвергает, пришли в нашу жизнь для того, чтобы показать нам, насколько мы отвергаем себя сами…
Лиз Бурбо «Пять травм»

Это был человек, который жил так, словно у него было все впереди. «Человек, задающий вопрос не ищет ответов, – считал Гамильтон, он хочет лишь того, чтобы его запрос был удовлетворен». Гамильтон презирал таких людей, ему становилось тошно на них смотреть. Как только на новой работе ему задавали подобные вопросы, он увольнялся. Он не расстраивался, что без него они не справятся – «людей с подходящими для вопросов ответами всегда в достатке», – говаривал он.
Гамильтон носил коричневые брюки (иногда они бывали оранжевые или синие), серые рубашки и кофты, которые нередко разбавлял черными свитерами и розовыми пуловерами, на ногах неизменно красовались бурые или черные туфли (ноги изменяли им только с зелеными кедами), иногда на нем был шарф (черный, коричневый и желто-зеленый) и пиджак (неизменно черный и вельветовый). По правде сказать, бывали дни, когда его видели совсем не похожим на себя, но ведь это был Гамильтон и именно поэтому его узнавали.
Я скажу Вам правду – он не был Дон Жуаном, но с ним легко шли на контакт (или вернее сказать – контакты), когда он был либо «еще», либо «уже» почти трезв – это самое приятное время, считал Гамильтон, время, когда ты начинаешь чувствовать, что уже не день, но еще не вечер. Мы встретим его сегодня и познакомимся с ним как раз в удачный момент…

1. 
 - Мы договаривались на шесть. Сейчас уже четверть седьмого – небрежно бросила Гамильтону Лилит, делая глоток Мартини.
- Это лучше чем если бы мы договорились на семь, по крайней мере для меня. – сказал он присаживаясь рядом.
- Что ты пьешь?
- То, что и всегда. Ты не хочешь извиниться? Может, предложишь мне чего-нибудь взамен этих 15 минут?
- 11?
Она улыбнулась и опустила глаза: Может быть. Не все сразу.
- А я и не говорю обо всем. – Он заказал себе хересной водки и еще Мартини. Сделав глоток, достал из кармана сигареты и положил на стол.
- Еще куришь?
- Бросаю – он улыбнулся.
Он закурил и почувствовал, что ему не о чем с ней говорить. Такое часто бывало. Он приходил на встречу, они молчали, потом ели, платили по счету, поднимались в номер, спали вместе, закуривали, он всматривался в открытое окно, выпускал в него сигаретный дым, она закуривала немногим позднее, в это время он уже пил, наливал ей, закуривал еще, они снова спали вместе, а проснувшись утром кто-то из них обнаруживал отсутствие другого. Так было и в этот раз. С той лишь разницей, что она ухитрилась всунуть ему в карман пару скомканных бумажек до его ухода. Он обнаружил это только утром, когда собрался расплачиваться за завтрак. В этот момент ему стало теплее обычного и осадок прошлого вечера почти исчез. Он уже неделю не работал и видимо сегодняшнее собеседование, он решил отменить, потому что, зайдя в дом и приняв душ, он надел шорты и майку и прихватив с собой кожаный мяч, отправился на улицу.

2.
- Что-то ты зачастил. – Бруно, мужчина, который половину своего столетия уже прожил, что держал забегаловку на библиотечном углу, между улицами Святого Августина и Первого мая, наверное, любил его, потому что просто так поить и кормить незнакомого человека не записывая сумму съеденного и выпитого на его счет, нынче не принято – это вышло из моды.
- Мне нравится здесь. Я люблю это место, но тебя больше – потому что если бы существовало это место без тебя, я бы его не любил.
- Шельма. – он налил ему еще. – Ты слышал, что говорят про Путу?
- Путу? Она ведь уехала, верно?
- Уехала она полтора года назад, говаривали, что она устроилась манекенщицей в Париже и ее мать даже приходила и показывала ее фотографии, кажется в журнале Эсквайер или Нью-Йоркер. В общем-то неважно – главное что у нее все там было хорошо. А неделю назад она вернулась одна с ребенком на руках. С тех самых пор ее мать выходит только поздним вечером, чтобы купить в лавке хлеба да молока – стыдится видно. Я ее вчера встретил и говорю: «Луиза, зашла бы, что ли как-нибудь, пропустили бы по стаканчику». А она мне: «Спасибо Бруно, может и зайду» и так по доброму прямо в глаза посмотрела, никогда прежде так не смотрела. Ты знаешь, словно она поцеловала меня взглядом, так мне приятно стало.
Бруно налил еще, и себе.
- Ты ведь давно ее домогаешься?
- Давненько. – протянул Бруно.
- Ты близок к цели.
- То-то и оно, что близок. Когда был далек, хотелось больше и даже не задумывался над тем, что будет после. А теперь… - он сделал глоток.
- Знаешь, у меня было такое. Я безумно хотел одну девчушку, она была моложе меня на шесть лет. Когда я почувствовал, что и она меня хочет, поначалу обрадовался, как настоящий самец в период гона. Но позже, подумал, почему она меня хочет и в душе словно расцвел темный цветок. В общем у нас так ничего и не было. – Гамильтон осушил стакан.
Разливая остаток бутылки Бруно покосился на Гамильтона: «Ты хочешь сказать, что если я буду продолжать думать то  повторю тебя?».
- Может и нет – ты меня старше. – Гамильтон слегка прищурился и посмотрев на Бруно улыбнулся, а потом продолжил, - хотя, кто знает.
- Вечером придет Хуан. Будет игра. Зайдешь?
- Может.
Бруно улыбнулся и когда Гамильтон потянулся в карман чтобы расплатится дружески потрепал его по плечу: «В другой раз сынок, в другой раз…»

3.
- Как ты думаешь, чем у нас все закончится? – Мария лежала на его плече в деревянной кровати, угловой комнаты второго этажа ее дома, расположенного на берегу моря и в окно задувал свежий морской бриз.
- Вечно у нас все заканчивается одним и тем же – ты напиваешься, затем мы ссоримся, а после занимаемся любовью.
- Тебя это не устраивает?
- Если бы меня это не устраивало, то меня бы здесь не было.
- Ты совсем не любишь меня? Ни капельки?
- Капельку люблю. – он потянулся за сигаретой и закурил. Подумал о том, что сейчас она скажет, что он ее использует. Затем, что она бы могла взять его в мужья, если это конечно его устроит, но он навряд ли будет хорошим отцом ее детям. После этого она остановится на мелочах и вспомнит, как он прекрасно ладил с ее младшеньким Джоном, когда он приезжал к ней на неделю в августе. Затем заметит, что наверняка он не найдет общего языка с Элизабет, но Джон мог бы его полюбить, если конечно она добьется того, чтобы его отец с ним прекратил видеться – это вполне реально, утверждала она. Он будет продолжать молча курить. Тогда она спросит: «Почему ты молчишь?» и, не дав ему времени ответить начнет говорить что он бессердечен и не понимает как много он значит для нее, как тяжко ей жить с неразделенной любовью. Еще немного и они поссорятся, но он не сильно из-за этого переживает, потому что знает, как ее утихомирить…

4.
- Знаешь, у меня бывает такое чувство, словно время проходит в пустую... и я не могу понять почему, но, кажется, что живу взаймы, причем не так как хотел, но отдавать долг все равно придется.
Бруно сделал глоток хересной водки и посмотрел на улицу, сквозь блеклое стекло с изображением улыбающегося выпивохи, проплывали машины. Откуда-то издалека, словно совершенно из другого мира неслась мелодия Time Of The Season в исполнении Зомби.
- Ты выбрал не того человека для исповеди. – сказал Бруно, протирая стакан.
- Я не выбирал.
- Я, не в том возрасте. Мое время прошло, нельзя сказать, что ничего не добился. Стоит ли сравнивать с тем, что мог сделать. Добавить перца по вкусу, чтоб стало невыносимо горько – стоит ли? Мне по-своему хорошо, а другого мне не надо. Уже не надо. Ты еще молод и можешь многое попробовать. И кто его знает, может что-нибудь тебе и понравится.
На морщинистом лице Бруно замер на мгновение луч уходящего солнца.

5.
Иногда Гамильтону кажется, что он попал в плен, какое-то заколдованное кольцо и что он ходит по кругу, возвращаясь неизменно в одно и тоже место – в квартиру, где вырос с бабушкой. Попадает туда он в одно и тоже время – словно в плену у воспоминаний из которых кажется вырвался. Гамильтон не может найти с ней общего языка, не может более ее слушать и просит замолчать, а она на это обижается и говорит: «С тобой совершенно невозможно разговаривать» и добавляет: «Да, с тобой действительно  невозможно разговаривать»...

6.
«Если день начался не так, то закончи его также», - говаривал Гамильтон. С самого утра (если считать, что утро начинается когда ты просыпаешься) планы Гамильтона на плодотворную работу увенчались полным крахом вследствие неспособности привести себя в должное расположение духа. Он брался сразу за несколько вещей и не заканчивал их так же успешно. Он не был Цезарем и потому его попытка расширить свою державу до зримых берегов северной Атлантики не увенчалась успехом. Половина дня стала убираться в покоях памяти, когда ему пришло в голову открыть для себя новую страницу своей жизни – сделать то, чего он никогда еще не делал…
И он написал на пустой странице четыре императива и прожил долгую и местами весьма веселую жизнь, следуя им, после которых, говорить о нем более не имеет смысла:

1. Прощенье есть всегда, проблема в том, что прощающих постоянно не хватает...

2. Право имеют только те, кто позаботился о том, чтобы его не имели другие...

3. Мы говорим о том, что нас заставляет думать, в то время как думаем о том, что нас заставляет говорить…

4. Жизнь всегда становится хуже, если на это обращать внимание…