Человек в черном пальто

1.
Облака несутся вспять и по черепаховой оправе коры дерева поднимаются ввысь капли дождя. Время меж тем продолжает свой обычный размеренный бег. Зеркала луж сочатся отражениями глаз в небеса. Затухший окурок снова вспыхивает, вздыхает и вбирая в себя дым, словно кусочек мяса в лапах китайских палочек, возвращает моим пальцам табак себя.
Раскаты грома, кажется, еще далеко и дождь, который идет, не здесь. На обочине дороги стоит человек в черном пальто и его силуэт лишь на мгновение вырывает вспышка молнии. Словно резкий порыв ветра она рисует на черном листе трафарет фосфоресцирующих, стремящихся ввысь капель. Ветер и дождь. Дождь, словно ветер. Время прошлое и будущее. Рядом несуществующее настоящее, неприметной каплей разбавленной в воде соли падает на край тебя, моя дорога.
Сегодня 24 марта, все еще 24-е. Ни будущее, ни прошлое, ни настоящее – время в четвертом измерении. Я и сам пока еще этого не понимаю, но уже чувствую четвертое измерение времени дня. Оно, кажется, рядом, но стоит лишь это понять, как его не стало. Чувствуешь – понимаешь, что оно есть – ощущаешь его в себе – пытаешься ощутить в нем себя, но напрасно. Неудачная последовательность действий – слишком логично. Выверенные и целесообразные шаги во времени, где нет времени – бесполезны. В четвертом измерении времени логичный алгоритм не срабатывает. В нем нет человека в черном пальто…

2.
Со мной явно что-то происходит. Я пишу о том, чего нет на самом деле. Создаю из того, что не вижу образ того, что увидел создав. В результате трудноуловимые сложные или вовсе бессмысленные смысловые галлюцинации, оставшись на исписанном каракулями чистом листе, образуют некое подобие того, что в принципе могло быть. Летающие дома, капли дождя падающие ввысь, звезды, устремляющиеся в черный космос, вслед за угасающим в ночи, падающим следом. Но кому нужны взлетающие звезды, когда желания загадывают в пустоте ночи на падающих?..
В одну из таких ночей, уязвленный до глубины души беспросветным ожиданием самого себя, Сергей одернул занавеску, защищавшую комнатное пространство от уличных комаров-мыслей и моли обыденности и выпрыгнул в открытое окно…

«Нет это не тени в раю» - подумал Сергей. Худой, почти постоянно небритый, не совсем молодой, но еще человек. Он сидел, окутанный клубами сигаретного дыма в маленькой комнате с потертыми обоями на четвертом этаже старого обветшалого дома, периода «кукурузной лихорадки», единственной радостью которого были окно и балкон. Сергей открыл окно и в комнату подул свежий ветер ранней весны…
«Вот бы и мне так: вдохнуть полной грудью свежий ветер, ощутить его живое дыхание и написать что-то главное и нужное, такое же животрепещущее, как и он, чтобы еще сущее, но дремлющее в душе каждого читателя, будто в зимней спячке, затрепетало, словно горицвет на весеннем ветру и расцвело, как сходит снег, и издали кажется, что все вокруг горит золотистым огнем…»
Раздался звонок.
Серые клубы дыма рассеялись…
«Нет, я не писатель» - подумал Сергей. «Серые клубы дыма рассеялись…», а что дальше? Он? Она? Кто там за дверью может быть? Онаизм? Да кто угодно, пока его не увидишь. Может и не открывать вовсе, чтобы не портить очевидностью необъяснимую возможность кого-то конкретного быть никем и всем одновременно…
Раздался второй звонок…
«Серые клубы…» - нет, решительно ничего! – вспыхнул Сергей. Мысли – голые неваляшки. Одна и та же мысль как закрутится, словно от удара, на одном и том же месте, где ее центр тяжести и крутится-качается. Не падает, не взлетает, не уходит. И она, между прочим, не одна – их много таких. И качаешь ее ты сам – дал бы ей посильнее, наверняка бы улетела, но не бьешь – привык, боишься центр тяжести сместить, свой…
Третьего звонка не было. Клубы в сером так и не рассеялись. Сергей лег спать. В пепельнице догорали пару скорчившихся в огне листков, чернея на глазах…
3.
Утро и физическое пробуждение, заметьте – только физическое. Несмотря на всю беспомощность своей сущности, Сергей все-таки смог добиться кое-чего в этой жизни – он был дипломированным специалистом и работал в университете, хотя и считал, что преподавание в украинском университете сегодня, само по себе акт бессмысленный завтра, разлагающий душу, неделимую субстанцию тебя на мелкие и мельчайшие части нигилизма. Количественное и не всегда возможное качественное знание о многом, передаваемое из одного источника одновременно многим, суть малоэффективная просветительская функция и роль ее в будущем студента иногда поистине ничтожна. В данных условиях преподаватель, становится, словно вектор сонаправленный векторам-студентам, любому и каждому из них. Это нулевой вектор, при котором каждая точка пространства переходит в себя, с ним не связывают никакого направления…
4.
Как-то утром Сергей проснулся и подумал: «А вдруг я простой человек, которому нужно ходить на работу?»
Простота новой формы мысли-неваляшки на некоторое время ввела его в состояние оцепенения. Чуткое сердце тронула вуаль уходящего сна – словно по бьющемуся внутри него органу провели сырой половой тряпкой. Проникли внутрь, под кожу и грудную клетку, и трут с нажимом сердце. Ощущение грязи. «Гадко как-то приходит откровение…»
Ничтожество, заурядность, бессмысленность – триединство отчаяния, всепроникающего опустошения и рядом с ним его «Я», и в руке у него половая тряпка, грязевой кровью сочится…
«Я». И за окном «Я». И в окне «Я». И окно во мне – тоже «Я».
Рядом со мной игра: «Беседа вчерашнего «Я» и ходы настоящего дня, а еще часы и звонок, и все вместе – мой новый день».
Достав из часов карман, «Я» засунул в него обман. Повернулся, улыбнулся, пошел. Грязной тряпкой в чужого «Я» день вошел…
5.
Студенты обсосали все его косточки. Он вышел из университета курагой. Съежившись вокруг своего коричневого портфеля, прошел по знакомой улочке к боковой дверце углового дома. Пробравшись сквозь вспоротые животы двух кварталов, вновь оказался во чреве у старухи Изергиль. Застегнул пуговицу ее шерстяного кармана и в замусоленных его вещах нашел следы себя. Умывшись с головой, задал затрещину боковику двери, в котором насытившись пылью сидела жужелица трухлявого пня – моль обыденности… Опрокинув свое тело и взмахнув худосочными крылышками она стала всего лишь пыльным пятном у него на ладони. «Я» и моль, а у него на ладони – моль меня…
Сергей вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. У окна стоял человек в черном пальто и молча смотрел. Сергей скинул башмаки и залез на диван. Усевшись он стал смотреть на человека, который смотрел в окно. «Ну и денек», - сказал он.
«Послушай, – не отворачиваясь от окна, произнес человек в черном пальто. – Ты хоть понимаешь, что разговариваешь сам с собой?»
«Разве?» – недоверчиво спросил Сергей.
«Да. Определенно. Я вот ведь точно знаю, что меня здесь нет. Я всего лишь плод твоей фантазии. Я там. Видишь, вон там за окном…» – человек показал ему рукой место-точку где-то вдалеке…
6.
Одна половинка окна, которая обычно открывалась для того чтобы впустить в комнату свежий ветер была закрыта москитной сеткой. Посредине комнаты лежал ковер с красно-серым орнаментом, между окном и диваном. Диван, на котором могли одновременно поместиться примерно три Сергея, стоял облокотившись о стену, напротив окна в двух метрах от последнего и с успехом разваливался. Слева от дивана, у другой стены находился двустворчатый шкаф, рядом с ним, ближе к окну – умывальник. Справа от дивана была входная дверь. Слева от окна стоял стол и стул. Удобства были в коридоре. Рядом с ними душ. Теплую воду давали по часам: с 6:00 до 9:00 и с 22:00 до 23:00. Через час Сергей пойдет в душ. В комнате уже потемнело и человека в черном пальто почти не видно, слышно лишь его дыхание. Диван все так же прогибается под телом Сергея.
Вечером, перед сном, каждый, особенно в одиночестве (а разве когда-нибудь человек бывает не одинок?) думает о своем. Сергею приятно размышлять о том, что может думать человек. В особенности тот, что стоит у окна. Сам же Сергей зачастую думает о том, что он думает и не является ли это ошибкой. Чаще всего эта мысль приходит ему в голову после того как он задается вопросом: «Зачем живет человек?» Точнее: «Зачем живет Сергей?», потому что зачем живет человек, человек знает, по крайней мере, так думает Сергей.
7.
Анимизм одушевлял предметы, индустриализм опредмечивает души…
Все так же неприметно, даже не скрипнув дверью в комнату попадает и исчезает в ней еще один вечер одинокого человека. Словно по мостовой лепестка скользит в темноту и небытие капля воды. Срывается и погружается в лужу сна, растворяясь в ней без остатка. Да будет так до скончания лужи сна…
8.
Мне кажется или я действительно смеюсь?
По брусчатке к ратуше шагают черные сапоги. Оба левые, одинакового размера и с одной и той же ноги. Пропитавшиеся потом они расстегнули свои кафтаны подставляя грудь ночному прохладному ветерку. Вольно так на душе, на площади испещренной трафаретами душ. Они улыбаются друг другу и если бы не отсутствие у них рук, они наверняка бы держались за руки. Счастливые левые сапоги.
Из-за угла ратуши на след от фонаря прыгнули босоножки. Такие воздушные, что глядя на них можно подумать – они из облаков. Чистых, белых облаков парочка правых босоножек тридцатого размера. Такой размер найти нелегко, особенно в сапогах…
9.
Сегодня вечером после работы черт дернул Сергея включить телевизор. После нажатия на кнопку появились на его экране те же лица, словно и не выключали его год тому назад. Те же люди говорили о том же. Страна находилась в очередном затяжном кризисе. Снова нежданно, негаданно пришла Зима.
Люди и их разговоры. Больше других раздражали разговоры депутатов ВРУ. Они предлагали принимать законы пакетом, чтобы не обсуждать их долго и не читать. Праздники на носу – пора принимать…
Сергей выключил телевизор.
Человек в черном пальто повернулся снова к окну и закурил. Сергей процедил сквозь зубы: «Взял бы пулемет и перестрелял».
«И что дальше?» - спросил человек.
«Дальше?»
«После того как ты их всех перестреляешь?»
«Мы разработали бы программу, стратегию дальнейшего развития нашего общества, пришли бы к власти те, кто умеет эффективно управлять»
«Не будь наивным – ничего не изменится. Управление – это люди. Захотят люди эффективно управлять – им никакая программа не нужна, не захотят – никакая программа не поможет»
Сергей подошел к окну. Затянулся сигаретой человека и взглянув на место-точку, где-то вдалеке, многозначительно промолчал.
Если бы ему сегодня сказали, что он завтра умрет, он наверняка бы не удивился. Что ж в этом странного? Очень даже привычно…
Такова жизнь – самокат без тормозов…
10.
Так вот в калейдоскопе сменяют друг друга картинки, узоры и мозаики. Черно-белую пленку киноленты разукрасили разноцветными карандашами. Теперь на экране цветная картинка черно-белого кино. Зрители переживают вместе с героями фильма их чувства, оценивают их поступки и перешептываются друг с другом, прикрывая рот ладонью, чтобы героям с экрана не было видно кто и кому говорит. История, которую видит зритель, трагическая – все главные герои погибают. Зрителям безусловно грустно и печально, кто-то даже хочет помочь и переснять последние кадры фильма, но как только они собираются что-либо изменить, на экране появляются титры. Они идут на фоне красивого, одиноко стоящего на краю обрыва дерева, листва его густа и на экране выглядит очень сочным зеленым цветом, он успокаивает. Зеленый цвет черно-белого кино с надписью «конец» возвращает зрителей в зрительный зал. Зажигается свет. Вскоре «Я» остается один в пустом зрительном зале глядя на безжизненный белый экран. Скоро и его попросят уйти…
11.
«Сергей Игоревич! Сергей Игоревич!»
Сергей стряхнул с себя оковы задумчивости и рассеянно взглянул на группу студентов, непонимающе глядевших на него из зрительного зала университетской аудитории. На краю стола, за которым он сидел примостилась большая, жирная муха и скоблила свои лапки.
«Сергей Игоревич!»
«Что?»
«Уже конец пары»
«И что?»
«Перерыв. Нам пора идти, можно?»
«Да, конечно. Все свободны. До завтра.»
Студенты поспешно собрались и ушли. Староста забрал журнал. Постепенно рассасываясь по разным коридорам лабиринтов студенты, словно эритроциты страдающего гипертензией человека, побежали по образовательным кровеносным сосудам университета. Лишь редкие тромбы – преподаватели, не позволяли ему получить инфаркт.
Жизнь – это движение с передышкой на смерть. Раздался звонок…
12.
Солнце зарядило за горизонтом аккумулятор радужной симфонии и по мельчайшим невидимым тканям, его энергия света мириадами импульсов побежала к единому живому и каждому утреннему дому, переливаясь яркими изумрудами, щедрой россыпью покоившихся на теле земли растений, рубинами и топазами, качающимися на ветру, аквамарином, заснувшим на руках мечты в объятьях сна. Сегодня был выходной, и Сергей отправился за город, куда именно неизвестно…
13.
Он налил себе еще вина и откинулся назад в кресле. Напротив него окно в рассохшейся раме с треснувшим стеклом. Вечером, на балконе, он пил красное вино и смотрел на город. Зажженные фонари на улочках портового городка, горящие окошки маленьких домиков, покрытых черепицей и затихающие голоса птиц, вернувшихся в свои гнезда. В маленькой, с холма, где стоял дом – миниатюрной, с балкона казавшейся игрушечной, бухточке, покачиваясь на волнах, баюкали взоры вечерних прохожих несколько шхун и с десяток парусников. Дальше в темноту уходили точки светящихся импульсов – рыбацкие лодки. Скоро, по одной, они начнут приближаться к бухте, а после, собравшись вместе, причалят к пристани. Тогда до него донесется запах свежей рыбы и до полуночи обрывки фраз и хохот, немного гитары и пьяный гогот, а после все смолкнет и выкурив сигарету он заснет.
«Сегодня мне кажется будто все ясно и понятно. Сейчас я чувствую, словно мне открылось окошко в настоящий мир, и я заглянул в него. Что я там увидел – нельзя описать словами, да и прочувствовать толком тоже невозможно. Потому что все, что здесь есть, там отсутствует. Там нет знакомых вещей. Там за окном в настоящий мир я почувствовал, что во мне присутствует его часть и она тянет меня. Она руководит мной, хотя я и не отдаю себе в том отчета. Она руководит, не приказывая. Ведет меня, не понукая. Это влечет, но всеми известными моему сознанию способами добраться до него нельзя. Оно – это то, что необъяснимо и непознаваемо. Древнее, от рождения присущее миру и мне, как его частице, неразрывно связанное со мной и вместе с тем невообразимо новое, сверхъестественное. Настолько старое, что истинный смысл его слов невозможно передать нынешним языком. Настолько новое, что слова, которыми можно было бы это описать из несуществующего языка, для которого еще не придумали правил, звуков которого неспособен воспринимать человеческий слух.»
Человек в черном пальто принес плед и укрыл им Сергея. Осторожно наклонился над ним и обняв его за плечи поцеловал в лоб.
«Спи, человек. Спи. За словами, укрытыми в ничто, нечто свое найди. Сном, открывающим окно, в мир иной, иным войди…»
1.
Ветер гонит облака по затухающему в вечерних сумерках небу. По черепаховой коре дерева спускаются вниз капли дождя. Время меж тем продолжает свой обычный, размеренный бег. Зеркала глаз сочатся светом звездного молока в небеса.
Брошенный окурок, выдыхает из себя последний дым и затухает, словно кусочек мяса в лапах китайских палочек, забирает от моих пальцев табак себя.
Раскаты грома, кажется уже далеко, и дождь, который идет, не здесь. На обочине дороги стоит человек в черном пальто и его силуэт, лишь на мгновение, вырывает из темноты небытия вспышка молнии. Словно резкий порыв ветра, она рисует на черном листе неба трафарет фосфоресцирующих, стремящихся на землю капель. Ветер и дождь. Дождь, словно ветер. Время, будущее и прошлое, а рядом с ними, несуществующее настоящее, неприметной каплей разбавленной в воде соли, падает на край тебя, его дорога…