Г

        Как только мы прекращаем бежать, мы останавливаемся. Как только мы прекратим дышать, остановится сердце. И мир остановится тоже, всего лишь на долю секунды, а потом продолжит губить и плодить, прощать и карать, сжигать и тушить, топить и спасать, словом, все тоже, что он привык обычно делать.
        А я привыкла смотреть в окно и ждать. И смотрю я даже не на улицу, не на людей, машины, бездомных псов и стайки голодных голубей, я смотрю в нерушимую пучину неба, в бездну ночи, которая украла у меня любовь. Если бы существовала статья уголовного кодекса, которая могла бы наказать ночь за кражу любви, я бы сделала все, чтобы коварная преступница поплатилась за свое злодеяние. А пока, я продолжала смотреть в окно и покончила с этим бездарным занятием только в половину первого; перестала мять в руках уголок скатерти, перебирать бусинки на жемчужном ожерелье, перечитывать записку на салфетке. Даже не на бумаге – на салфетке! А записка сообщала: «Прости, красавица, сегодня я никак не смогу. Давай поужинаем в следующий раз. Твой Г.» Вот уж, действительно «Г.».
        И не было бы так обидно, если бы было впервые. А еще, если бы всякий раз, когда он пропадал без объяснений, в небе высвечивался бы сигнал в виде летучей мыши, тоже было бы не так тоскливо. И мне бы не хотелось достать из шкафа все его дурацкие галстуки и замесить из них рагу с добавлением клюквенного джема, зубной пасты и гуталина, в той самой кастрюле, в которой я приготовила  картофельное пюре с соусом песто и сыром, как раз к ужину.
        Это был пятый, юбилейный по счету пропущенный ужин. Как я это все терплю? Наверное, я просто добрая, или слабая. Наверное, я боюсь признаться самой себе, что у него кто-то есть, кроме меня. И, наверное, я просто не умею устраивать сцен, не люблю прощаться, не люблю есть в одиночестве ужин, приготовленный на двоих. Конечно, курицу и пюре можно поставить в холодильник, можно не откупоривать вино, можно накинуть пальто поверх черного платья и выйти на улицу, там купить в палатке бутылку пива и пакетик сушеных кальмаров, ну или фисташек. И, да здравствует унылая ночка.
        Мой милый «Г», я осознаю, что пока я прогуливаюсь по опасным ночным улицам с бутылкой пива, которое, кстати, ненавижу, в твоих руках бьется сердце какой-нибудь секретарши, а сама она вся извивается в твоих объятьях, пока ты наслаждаешься ее топленым телом, елозишь на ней, потея,  и слушаешь ее стоны. Ты даже представить не можешь, как меня тошнит от пива, и от тебя, стоит лишь представить как ты и она…
        Впрочем, лучше не засорять голову этой скабрезной ерундой. Куда приятнее думать о том, как свободные и прекрасный кони, резвятся и скачут по просторам диких прерий, или например, о том, какое счастливое у маленького ребенка лицо, когда он  сдирает блестящую оберточную бумагу на глазах у родителей, которые так старательно упаковывали подарок.  Думать о животных и детях всегда приятно, особенно тогда, когда  не остается выхода, о чем думать, потягивая из узкого горлышка светлое пиво, до мерзкой отрыжки неприятное.
        - Эй, крошка! – пробубнил чей-то прокуренный голос и увесистая рука, принадлежащая ему, опустилась на мое плечо.
        - Отвали, кретин! – огрызнулась я в ответ, не глядя на мерзавца, перепутавшего меня, в моем дорогом пальто, с какой-то грязной шварью. И тут из темноты полезли его дружки, такие же пьяные отморозки с бешеными глазами и очень сильными руками.
        - Пивко попиваешь, красотуля, - сюсюкая, ко мне полез один из них, причмокивая губами и шаркая нечищеными ботинками. Самый крайний, ковырял языком зубы и с вожделением, почесывал то место, про которое так часто пишут в подъездах и на заборах. Вот он, момент, когда должен появиться супергерой в развивающемся плаще и облегающем костюме с эмблемой на груди, как рыцарь со знаком ордена на щите. А какой знак был бы вышит у моего героя - «Г», или буквы «М.О.» - Мистер Обман, а может рисунок того самого органа, о котором просто не могут умолчать зашарпанные стены подъездов? Любой из вариантов полностью раскроет характер моего рыцаря, моего славного супергероя, который, почему-то не спешит мне на выручку. Если он не появится сию же минуту, боюсь, эти животные меня, либо ограбят, либо изнасилуют и убьют, или убьют и изнасилуют, тут уж как кому больше нравится.
         Четыре массивные фигуры наступали на меня, а пятый стоял позади, тот, кого я обозвала кретином, тот, кому я не мешкая, врезала по голове недопитой бутылкой светлого пива. Она разбилась о его макушку, разлетелась на мелкие кусочки, некоторые из которых были испачканы кровью. Горлышко осталось у меня в руке, и я продолжала воинственно сжимать его, как рукоять заточенного меча. Итак, с горлышком от бутылки пива в руке, в дорогом пальто, на высоких каблуках, я кинулась бежать. Ветер трепал накрученные волосы и в них путались ресницы. Ноги, как шальные несли меня к эстакаде на такой скорости, на таких высоких каблуках, что в это сложно было поверить. Я не слышала и тем более не видела, гонятся ли за мной квартет ублюдков, натаптывая ритм ужаса своими дешевыми ботинками с пыльными мысами. Но я не могла заставить себя обернуться, заставить себя остановиться, потому что как только мы прекращаем бежать, мы останавливаемся, а как только прекратим дышать, сердце остановится.
         У меня болели ноги, сердце упало в живот и стучало через пупок. Дышать становилось почти невозможно, не хватало воздуха, я ловила его ртом, забыв про нос и, в конце концов, мои губы стали неметь. Этот чрезвычайно неприятный мне мир, где нельзя насладиться ночью, где нельзя поквитаться с ней за украденную любовь, или как там люди называют это болезненное чувство, он предоставляет этой коварной блуднице с порванными бусами небесных тел, возможность губить, унижать и уничтожать, подкрадываясь в темноте. Этот неприятный мне мир, выхлебал из моего бокала смирение все без остатка. Поэтому я бегу, бегу от дома, бегу от записок на салфетке, от ужина в холодильнике и от тебя, мой милый «Г».
        - Ой, простите, - так мне пришлось остановиться. Нарвалась на какого-то растрепанного беднягу, чуть не упала и не сшибла его с ног. От неожиданности он уронил ключи от машины. Он только что, при мне закрыл ее.
        - Ничего страшного, - сипло буркнул он, поднимая ключи и не глядя на меня. А у меня асфальт завертелся под ногами, я дышала, дышала, дышала и не могла надышаться. Мне казалось, что если я нагнусь – меня обязательно вырвет сердцем или пивом. Растрепанный владелец «тайоты» разогнулся и посмотрел на меня. Выглядела, я должно быть, так, как выглядят люди, балансируя на грани обморока и жизнеспособного состояния.
        - Помощь не требуется, девушка? – спросил он меня, и поддержал за руку, когда у меня подкосились колени, и я чуть не упала. Держа его за руку, я ощутила незримый заряд, парализовавший мой язык. Я просто смотрела на владельца синей «тайоты», на черные точки зрачков, обвитые змейками зеленого цвета. Я смотрела, как он встревожено часто моргал, не прикрыв окончательно рот. И я поняла, что нужно срочно заставить язык шевелиться и, спотыкаясь о небо, отталкиваясь от зубов, мой язык потребовал:
        - Ваше имя. Как вас зовут?
Тяжело дыша, еле стоя на ногах, я ловила резвые мысли и, сужая их до единственной извилины, не отрывала взгляд от растрепанного зеленоглазого незнакомца.
        - Глеб, - обронил он, улыбнувшись слегка. И выставил вперед руку, чтобы во второй раз предотвратить мое падение.
         “Снова «Г»”, - подумала я.
                9 августа 2010г.