Ты помнишь как все начиналось

Ты помнишь, как всё начиналось………..

Глава первая

      Ничего бы не было привлекательного в простом провинциальном восточногерманском городе  Мюнстров,  не попади туда  самый главный «фашист всех народов» Адольф Гитлер со своей  огромной свитой в апреле 1933 года на охоту.  Городишко как городишко, каких множество на территории  Германии – небольшой. уютный. с  чистыми улочками. уютными пивными барами  и немногословными жителями, трепетно охраняющими  свою многовековую историю.
     Понравилось великому нацистскому кормчему все: и теплый прием местных властей, умело предугадавших  замечательные способности худенького, с короткими усиками, невзрачного австрийца  и создавших оптимальные условия, в первую очередь, обеспечением тишины и полным отсутствием женского пола. Именно так Адольф мог думать о будущем Великой Германии, именно там  он вынашивал свои планы по ее созданию.
Особое впечатление на немецкого лидера произвела не умело организованная охота на оленя и косулю, а  шикарная  местная природа,  неописуемая красота которой, как-будто, подчеркивала величие его любимой Германии, положительно влияла на него, помогая в созревании  великих планов по будущему обустройству мира.
Именно после отъезда Гитлера из Мюнстров и появился его приказ о создании и постоянной дислокации, вблизи данного городка (10 км.), танковой дивизии «СС» «УТЛИХ»,  его первого и самого любимого детища.
  В максимально короткие сроки военные власти выполнили   поставленную задачу:  в лесу появились многочисленные благоустроенные, с горячей водой, казармы, просторные танковые боксы, широкие асфальтированные дороги, уютные  4-х этажные жилые дома для проживания эсэсовцев и членов их семей. 
Для них не жалели ни чего: ни денег,  ни сил. В то время еще не было возможности для привлечения дешевой рабочей силы из порабощенных фашистами территорий, и поэтому, приходилось ограничиваться собственными силами, зато при строительстве была обеспечена знаменитая немецкая пунктуальность и качество. Из различных районов страны доставлялись самые  наилучшие строительные материалы, использовались самые передовые  строительные технологии, привлекались самые опытные специалисты строительного и военно-промышленного  комплекса.
        20 апреля 1935 года свой день рождения Адольф Гитлер праздновал  в стенах  уютного офицерского кафе-клуба танковой дивизии «СС» «УТЛИХ»,  расположенного посередине умело сохраненной  березовой рощи, в  центре жилого городка. Перед этим он обошел каждый бокс, каждый жилой дом – побеседовал с  их новыми  обитателями:  солдатами и офицерами – публично бросил  лопату черного селезского угля в печь одной из квартир.
Ему понравилось все, и особенно то, что удалось выполнить Его четкое указание – условия проживания офицерского состава должны соответствовать занимаемым должностям: каждый младший чин должен был видеть преимущества и уровень сервиса у старших начальников, и при этом,  все это огромное несоответствие должно было стимулировать данную категорию к проявлению особого рвения  по службе во имя Великой Германии.
         Как и положено по статусу -  самым красивым был 2-х этажный особняк первого  командира данного подразделения СС барона Мартина фон Нойштрица, который находился на самом живописном месте, на красивой возвышенности, на берегу искусственного водоема. Отсюда, как на ладони, отлично просматривалась вся жизнь  подчиненных. Особенно, барон любил  ранним утром наблюдать за  их действиями: в 6 часов утра через мощные громкоговорители , вместе с гимном Великой Германии и бравурными фашистскими маршами просыпался весь гарнизон.
        Нойштриц очень гордился тем, что, именно в его особняке были  многочисленные комнаты,  паркетные полы, изготовленные из датского дуба, огромный каминный зал. Также в отдельных домах проживали его заместители   и командиры частей. Остальные же категории офицерского состава проживали в 4-х этажных домах, состоящих из 3-4-х  подъездов. Общим во всех местах проживания гитлеровцев было наличие всякого рода фашистской и магической символики, которой так увлекался Адольф Гитлер, и которую так рьяно  и искусно воспроизвели  опытнейшие немецкие мастера – все полы  и угольные печи в квартирах были выложены  соответствующим рисунком из  кафельной плитки.
       В этот гарнизон отбирались лучшие из лучших, самые здоровые из здоровых офицеров  и солдат, сюда направлялась самая современная танковая техника. Офицеры и солдаты были преисполнены особой гордостью, ведь их соединение носит святое для всех немцев имя «Адольф Гитлер»! В будничные дни весь личный состав был занят исключительно усиленной боевой подготовкой: многочисленные  практические занятия, учения, стрельбы, в ходе которых шлифовалось профессиональное мастерство, закалялся моральный дух фашистов. В выходные же дни, время быстро пролетало - офицеры проводили время со своими семьями на природе, в  офицерском кафе-клубе и дома.
       Все было бы хорошо, если б их любимый Адольф не ввязался в свою главную авантюру – вторую мировую войну, и в особенности,  в войну с Советским Союзом! Хорошее и спокойное когда-нибудь заканчивается!
       Примерно с апреля 1942 года в  военном городке Мюнстров все реже стали звучать знаменитые немецкие бравурные марши, а если и звучали, то с оттенком какой-то невообразимой грусти и печали, с явным предчуствием чего-то страшного и ужасного. Все  больше и больше в гарнизоне можно было встретить женщин в черной одежде, мужчин с ампутированными конечностями. Все чаще и чаще в офицерском клубе звучали траурные мелодии Баха – да, немецкие мужья, чьи-то братья, чьи-то дети погибали за идеи своего фюрера на полях  Второй мировой войны!
        И с каждым днем, с каждой потерянной жизнью любой немец  чувствовал бессмысленность продолжения этой Великой бойни, сознательно организованной их Великим фюрером , который, находясь в депрессии и агонии, все еще призывал своих соотечественников гибнуть за идеи германского Рейха.
И вот, наконец-то, все окончательно закончилось 9 мая 1945 года всеобщей капитуляцией немецко-фашистских войск -  простые советские солдаты по фамилии Егоров и Кантария водрузили Знамя Победы над рейхстагом, тем самым, окончательно закрыв тему Великой Победы советского народа над фашистской Германией.

       А какова же судьба уютного немецкого городка Мюнстров? Как ни странно, он остался, практически, целым. Так получилось, что основные боевые действия в этом районе проходили далеко на севере, в районе  немецкого города Росток – неповрежденными остались и многочисленные ангары, боксы для техники, подъездные пути, а также, многочисленные жилые дом.
        После окончания военных действий Великая Германия перестала существовать и была разделена на части – на востоке страны образовалось народное государство ГДР (Германская  Демократическая Республика) во главе  с товарищем Вальтером Ульбрихтом, а на западе – ФРГ (Федеративная Республика Германия) во главе с канцлером Аденауэром. Одни немцы хотели строить социализм и коммунизм,- вступили в военную организацию Варшавского Договора, а другие - решили пойти, по уже хорошо проверенному, капиталистическому пути и вошли в военно-политический блок «НАТО».
       В этот период Великий Советский Союз на правах победителя и борца за равенство всех трудящихся и угнетенных народов  разместил свою многомиллионную войсковую группировку в Восточной Европе, и в частности, в ГДР, с основной военно-политической задачей – контролировать, а если потребуется, дать своевременный и решительный отпор агрессивным действиям войск  германского бундесвера и НАТО, в целом.
       И поэтому, кто-то из очень умных  советских  генералов, не долго думая, принял верное управленческое решение,  в частности, о размещении на месте дислокации дивизии СС развернутой танковой бригады, входящей в состав 2-й общевойсковой армии, штаб которой размещался  в приморском городе Росток. Так начиналось строительство и образование Группы советских войск в Германии (ГСВГ).
       Генералы в Москве команду-то дали, подчиненные дружно и быстро начали её выполнять и перевыполнять, но, как обычно, у русских людей, о главном – о простых людях, о солдатах и офицерах, не подумал никто. Количество техники и личного состава, подлежащих размещению, во много раз превышало  аналогичные показатели  гитлеровских войск.
       Приказы родной Коммунистической партии Советского Союза и военного руководства не обсуждаются, а выполняются быстро, точно и в кротчайший срок! 
Многочисленную военную технику разместили сравнительно быстро – не вошедшую в боксы и ангары поставили рядом с ними, то есть на свежем воздухе, накрыли брезентом – чтобы натовские враги не догадались! Как говорится, танк, он и в Германии, танк! Советский металл – самый лучший металл в мире!
       А что делать с солдатами? Тут вспомнили старые суворовские времена, только что завершившуюся мировую войну,  неиссякаемый моральный дух простого русского бойца, его удивительную способность  к выживанию и достижению победы в условиях отсутствия всяких человеческих условий и возможностей.
       Выход из данной ситуации нашли быстро – советский солдат – это не какой-то избалованный  фашист, а Великий Победитель! Им абсолютно не нужны столики в столовой на 2-4 человека, термос с кофе, галеты на учениях, одноместная кровать. Советский солдат особую комфортность ощущает, находясь  на учениях с любимым «сухпаем», с вечно задерживающейся полевой кухней, проживая на двухярусных кроватях, а зачастую, и просто, на нарах!
      А вопрос размещения советских офицеров? Нет никаких проблем! Все принимали Присягу, давали клятву стоять насмерть, стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения воинской службы ради сохранения дела Великого Сталина и борьбы с империалистическими агрессорами во имя интересов трудового народа и крестьянства и скорейшего построения коммунистического будущего!
      В ГСВГ офицерский  состав направлялся на 5-7 лет, отбирались лучшие из лучших, ведь их служба проходила в условиях постоянной военной угрозы со стороны вероятного противника и поэтому требовала от солдат и офицеров постоянной бдительности и наивысшей мобилизационной готовности.
      Большие военноначальники, в обязательном порядке,  считали своим долгом отправить  сюда своего  сынка, не важно как, окончившего военное училище, а если, нет такового, свою доченьку, предварительно выдав замуж за какого-нибудь более менее молодого лейтенантика, в надежде вырастить из него перспективного офицера.
Комиссары и политруки изо дня в день призывали: «За нами – наша великая Родина! Перед нами - коварный и хорошо вооруженный противник. Он может в любой момент нанести коварный удар! Нельзя допустить, чтобы враг потревожил мирный труд советского народа и помешал ему в славном деле строительства коммунизма!».
      Военнослужащим, проходящим службу за границей, значительно увеличили денежное довольствие: одна зарплата – в марках – выплачивалась  на территории ГДР, а в родных  рублях – на территории СССР. Как  говорится, только хорошо служите, родные наши защитники Отечества, а Родина Вас никогда не  забудет!
     А офицерские семьи? Ах, семьи! Да, да, конечно, у советских офицеров и сверсрочников действительно может быть, и скорее, должна быть семейная жизнь! Но вначале – Родина, Партия, коммунизм, а потом, всё остальное! »Берите с собой жену, детей и приезжайте. Немцы же жили, а мы, что, хуже? Ваши семьи не пропадут- будут жить так, что не выгонишь! Понравиться всем!», - призывали политработники.
     Опять же, не мудрствуя и не лукавя, пошли советские генералы, как ни странно,  как  говорится, по  протоптанной дорожке – по пути своих заклятых врагов – фашистов. Как? Они просто не стали »выдумывать новый велосипед», и сохранили полностью суть и основы размещения личного состава, применяемые эсэсовцами в 30-е годы. Так, советского командира развернутой танковой бригады разместили с семьёй в особняк командира дивизии СС, самый лучший коттедж гарнизона Мюнстров, и аналогично – в отдельные дома поселили его заместителей и командиров структурных подразделений.
     А судьба простых советских офицеров и сверхсрочников с их семьями? Их количество намного превышало аналогичное количество у немцев. Тут выход из создавшейся ситуации нашли, как ни странно, ещё быстрее! В 3-х комнатной квартире, в которой ранее проживала одна семья эсэсовца, «весьма уютно» разместились уже 3!!!  советских  семьи. Так были созданы «ДОСы» - дома офицерского состава.
      На кухне (слава Богу, их немцы строили для себя большими – ведь собирались жить долго и счастливо) установили, для полного удобства, 3 столика по типу «обеденных», и одна большая печь, с широкой чугунной плитой, отапливаемая чёрным  селезским углем,   составляли новый интерьер в новой заграничной жизни советских людей. Санузел и ванная комната, хотя и были удобными и не маленькими, остались местом общего пользования.
       Ещё было одно наследие, оставленное фашистами, которое казалось совершенно в диковинку нашим гражданам – холодные бетонные полы и стены, с многочисленной фашистской символикой, умело выложенной из камня и плитки.  Всё это «искусство» резко бросалось в глаза и напоминало всем: жителям о совсем недавнем прошлом, о борьбе с фашизмом – особо неловко себя чувствовали участники недавних боевых действий и дети. Одно было хорошо – в каждой  комнате находилась огромная печь, обложенная инкрустированной кафельной плиткой, но опять же, топить которую приходилось  всё тем же углем.
      На территории военного городка находились школа, магазин, Дом офицеров, кафе, стадион. Военнослужащим Советской Армии категорически запрещалось  посещать немецкую территорию и вступать  в контакт  с иностранными гражданами без соответствующего разрешения вышестоящего начальства! «Ваше дело – служить Родине, не покидать  пределы гарнизона, бдительность, и ещё раз бдительность! Враг не дремлет и может, завербовав Вас, выведать наши военные секреты!» 
      Зато некоторое послабление было позволено  другой категории советских граждан - один раз в месяц, под руководством представителя военной контрразведки или политработника, офицерские жены могли  реально вкусить все прелести западной, и как говорилось, загнивающей, буржуазной жизни – на специально выделенном, для этой цели, автобусе, боевые подруги советских офицеров и сверхсрочников с лихвой тратили «мужьевы» марки в немецких магазинах, покупая ,  невиданные для простого советского человека, товары: хрусталь, обувь, фарфор, картины, трикотаж и ковры. На Родине все это носило одно ёмкое название – дефицит!
     Для этих мероприятий им отводилось строго ограниченное время, обычно, не более 4 часов. Как правило, времени было явно недостаточно для   удовлетворения  женских потребностях, как сегодня говорят, в шопинге.Советские офицеры со своими семьями,  находились в таковых условиях достаточно долгое время, и покидали «загнивающую» народную Германию, конечно же, с огромным сожалением. Но Присяга, Долг  -     святое дело! Они уезжали туда, куда их посылала Великая Родина – родной Советский Союз: на Дальний Восток, Забайкалье, Среднюю Азию….
     Наиболее  «достойные», именно те, которые имели сильных покровителей в военных кругах, могли даже не возвращаться в СССР, а переезжали на выбор: в ЮГВ (Южная Группа Войск- Венгрия),ЦГВ (Центральная Группа Войск -Чехословакия ), ЗГВ (Западная Группа Войск – Польша).
     Также наиболее удачным считался перевод офицера из-за границы куда-нибудь поближе к столице нашей Родины – Москве: Белорусский, Московский или Киевский военные округа. Здесь, в отличии от Прибалтийского военного округа, например, уважительно относились к человеку в военной форме, оперативно решая все, в первую очередь, социальные вопросы. Безусловно, на этих территориях ещё были свежи тяжелые впечатление о войне, о многочисленных потерях и о той великой роли советского солдата по освобождению населения от фашистской чумы.

      Но Советский Союз был не только великой, но и огромной по территории, державой,  и поэтому, как гарант стабильности и безопасности в мире, он имел многомиллионную армию. Поэтому, большинство офицерского состава направлялось за Уральский хребет: в Сибирский, Уральский, Дальневосточный и Среднеазиатский военные округа.
    Конечно, в советских кругах считалось «за счастье» попасть в качестве военнослужащего, или члена его семьи,  за границу СССР – особенно радовались жены и родители офицеров: материальное благосостояние было обеспечено на долгие годы вперед!
Когда офицеры, с утра до вечера, пропадали на службе, повышая свою боевую готовность на различных стрельбах, учениях и полигонах, их верные боевые подруги спокойно вкушали все прелести «сложной и нелегкой» доли жены военнослужащего. Работы по специальности, как правило, не находилось – а зачастую, и какая-либо специальность полностью отсутствовала – «зачем она, если муж зарабатывает в 5-7 раз больше советского инженера!? Прокормит меня и моих детей».
      Вот и получается, что их предназначение на немецкой земле состояло в воспитании детей (при наличии таковых), упражнении в кулинарных способностях (если таковые имели место быть), просмотре немецкого телевидения, а также, одного единственного советского канала на русском языке (хотя, их и в СССР было 3-4 шт.)
      Поэтому, данная категория советских женщин была мало похожа на тех жён декабристов, которые, бросив всю свою привилегированную жизнь в столице, помчались на крыльях любви и преданности за своими мужьями в далекую и холодную Сибирь и находились там, в  условиях нищеты и многочисленных лишений, многие годы, а кто-то, и до конца своих дней.
      Практически все девушки (наличие высшего образования не обязательно) узнав, что её новый любимый служит или получил назначение за границу, бросали всё, а зачастую и всех (в т.ч.  и предыдущих мужчин) и, буквально, сломя голову, клялись в верной преданности своим новым избранникам в погонах. Дело в том, что для не женатых офицеров (холостяков) период нахождения заграницей составлял лишь 3 года – налицо  обоюдное  и совместное желание поправить своё благосостояние – выигрывали все!
       Только вот беда, зачастую проблемы с верностью у женщин начинались уже  непосредственно в военных городках  - хотя дело и не доходило до развода, но страдали, в первую очередь, дети, и офицеры в другие гарнизоны отправлялись уже в полном одиночестве. Их бывшие «верные» оставались с мамами и папами на европейской территории, то есть, в домашних условиях. Самое большое, на что мог рассчитывать защитник Отечества, то на «Я обязательно приеду…когда потеплеет…когда тебе дадут хорошую квартиру…я не могу оставить родителей…честно, честно приеду…может быть…когда?...не будем загадывать, дорогой.  Как я тебя сильно любила… Когда? В Германии».
       Были и такие, наиболее активные и продвинутые, представители слабого пола, которые продолжали дежурить у проходной  гарнизона или военного училища, в надежде заполучить очередной аналогичный вариант, очередного молодого лейтенантика и вновь уехать за рубеж. А предыдущий брак, ребенок? Ничего страшного, дорогой – нашей любви ребенок не помеха. Ты же меня сильно любишь, да, значит, и полюбишь нашего малыша! Да мне очень не повезло! Мой предыдущий был алкоголиком и плохим отцом – ты мой самый-самый!»
        Процесс подготовки военных офицерских кадров в советский период был настолько серьезным и важным – государство не жалело для этих целей ни денежных средств, ни материальных ресурсов. Советский военный человек ни должен  нуждаться  ни в чём! При этом, этот сложный процесс не позволял, в должной мере уделять какое-нибудь серьёзное внимание  организации своей нормальной семейной жизни. Учили всему, но только не этому! Где и как найти и выбрать свою будущую супругу? Как проверить её морально-нравственный  облик? Неужели  это  возможно сделать за 5-6 часов нахождения в увольнении за пределами училища – поход в кино, пару поцелуев, если повезёт – этого времени не хватит даже на проводы своей любимой девушки в её любимое общежитие! При этом, какие-либо, другие формы отношений мужчины и женщины, обсуждаться не могут!
        Моральный Кодекс строителя коммунизма, комсомольская, и тем более, партийная организации жестко требовали от советских  мужчин – встречайся только с одной девушкой; обращайся исключительно только на «Вы»: «Люся, имею сильное желание поцеловать Вас, разрешите сделать это?».- « Ну что Вы, Павел,… ну, ладно, я согласная, и только один-одинёшенький раз в щечку – остальное, после свадьбы!»
         Как  правило, офицерские жены не имели высшего образования, или же учились в различных техникумах и институтах на заочной форме обучения, что позволяло им вырываться в Союз два раза в год на сессию (многочисленные импортные подарки, огромная куча денег мгновенно разлетались среди родителей, знакомых, и, конечно, же,  преподавателей).
        Но таковых было – единицы, большинство женщин занималось домашним хозяйством, в обязательном порядке, обсуждая последние слухи и сплетни с  такими же, неработающими, соседками и находясь в привычном ожидании запланированного  прихода своего  «ненаглядного» супруга со службы.
      ..Быстро проходило время – позади уже остались и времена Великого товарища Сталина, с его жесточайшим авторитаризмом,  и «кукурузные» времена товарища Никиты Хрущева, с его знаменитой  «оттепелью», и наконец-то, наступили интересные времена «Дорогого и любимого Леонида Ильича Брежнева»,  с его настоящим «застоем» и знаменитыми гонкой вооружений и  «мирным сосуществованием двух различных мировых систем: загнивающего капитализма и развитого социализма. 
        В эти времена ни один провидец не мог представить себе отсутствие  руководящей роли  самой передовой партии в мире – Коммунистической партии Советского Союза в  вопросах умелого управления государством, и тем более, возможный приход к  её руководству  в недалеком будущем, таких авантюристических «перестройщиков», как, «человек с пятном» - ставрополец Горбичев (он же – мистер  Горби) и «самый русский грузин из всех грузин»  Шавардадзе (он же - гер Шава). Они, практически,  втроем (как же, без верного руководителя и  теневого предводителя всех «перестройщиков» - любимой  первой леди, Раисы Максимовны) сделали то, что не смогла совершить, ни белая армия  и германские войска в гражданскую войну, ни Гитлер со своей многомиллионной громадой – в Великую Отечественную, ни  капиталисты во главе  с США  со своей мощнейшей разведывательной сетью – сначала развалили, своей говорильней и болтовней, а потом, полностью угробили великую державу СССР. Но это, как говорится, уже другая история!

 А нам пора вернуться в замечательный военный городок Мюнстров – уже наступил апрель 1970 года
      ..В одной из комнат квартиры номер 7, расположенной на втором этаже ДОС-21,  у огромного окна, почти, целый час стоял маленький, худенький, семилетний  мальчик – Антон Саевич -  он без всякого интереса смотрел на незнакомый дворик, в котором игрались маленькие малыши под неусыпным контролем своих матерей, и никак не мог свыкнуться с мыслью: «Зачем он приехал сюда?».
  Как было хорошо совсем недавно, когда он жил с дедушкой и бабушкой  в небольшом белорусском городке  Борисов, который находился в 70 километрах  от  Минска – столицы Белоруссии.
      Любимый дедушка Григорий – полковник, танкист, очень заслуженный советский офицер. Сам-то дед – не особо разговорчивый человек, а вот, жена его, бабушка Аня, много рассказывала о нём, да и самому Андрею было интересно узнать о героическом прошлом своего деда.
    Дед Антошки – самый главный авторитет! В 17 лет, во время учебы в техникуме, как чемпиона по лыжным гонкам, забрали на финскую войну, затем – танковое военное училище и с 1943 года – на фронтах Великой Отечественной войны – два тяжелых ранения, контузия,  с многочисленными наградами на своем любимом   Т-34 дошёл до Берлина. Закончил войну старшим лейтенантом в должности командира роты. Не успел насладиться долгожданным вкусом Великой Победы  -  направление  на Восток, к китайской границе. Оттуда – снова на войну, теперь уже на вторую японскую, как говорили местные забайкальские сторожилы. Прошел всю Маньжурию, опять ранение, горел в танке,  подбитом  японцем-«камикадзе». Дошел до Порт-Артура – снова Победа, чарка китайской рисовой водки и фронтового спирта на берегу Японского моря и снова . . . . .
     «Старший лейтенант Бовин! Вам необходимо прибыть для дальнейшего прохождения службы в распоряжение командующего 22-й армии, в город Чита. Вам понятно? – Так точно! – Выполняйте!- Есть!»
     И вот – железнодорожная станция Чита, с её маленьким, неказистым, и даже, несколько, убогим зданием железнодорожного вокзала, и это, неудивительно, ведь дата его строительства датирована  1877 годом! Вокруг – множество железнодорожных путей, по которым ежедневно проходили или останавливались на короткую остановку, для дозаправки углем и водой, множество паровозов с  огромным количеством вагонов, в основном, с военными грузами, техникой и личным составом. Одни направлялись дальше, в европейскую и азиатские районы великой страны Советов, другие – в обратную сторону – на Дальний Восток и в Приморье.
      6 ноября 1945 года  стояла  сухая, морозная погода, ярко белый снег плотно покрывал  не только всю землю, но и  красиво лежал на верхушках многолетних кедровых деревьев – густой таёжный лес начинался совсем недалеко, в каких-то ста метрах от последнего запасного пути.
      Старший лейтенант Григорий Бовин, родившийся в псковской губернии, самой, что ни есть, российской глубинке - с самого раннего детства, привыкший к этому настоящему, исконно русскому, пейзажу, шел поступью уверенного  советского человека, и с великим удовольствием вдыхал свежий забайкальский воздух всей мощью своей   широкой атлетичной груди. Ни, казавшаяся ему, искусственной, немецкая, ни безликая китайская природа, не могли вызвать у него приятных  воспоминаний и ощущений, столь характерных для настоящей славянской души,  напомнить ему счастливые времена своего детства и юности. Это способна сделать только своя, только родная русская природа!
      Крепкого телосложения, мускулистый,  невысокий, с черными красивыми кудрями, он   ощущал огромный прилив жизненных сил и радовался долгожданной свободе, тишине и миру. Как долго он шел к этому! Неужели все   тяжелое и плохое закончилось? Тяготы и лишения войны, гибель своих боевых товарищей и друзей, всё это  было рядом, не в каком-нибудь художественном фильме или историческом романе. А ведь ему – всего лишь 25 лет! Надо, надо обязательно жить, хотя бы, ради памяти не доживших, до такой спокойной жизни, боевых друзей!!!......
     На станции жизнь текла своим чередом, где-то играла гитара, баян, слышны веселые песни, горели многочисленные костры и дымились вагонные «буржуйки». Завлекающе вкусно пахло жареной картошкой и армейской тушенкой – люди не могли скрыть свои эмоции и искренне радовались наступившей  окончательной Победе, долгожданной  свободе и вместе  мечтали  о будущей спокойной мирной  жизни.
    - Ты чё, заблудился али от своих отстал? С какого полка, старлей? – спросил пожилой усатый старшина, подбрасывая дрова в костер около вагона-«теплушки».
    - Да нет, в штаб армии прибыл для дальнейшей службы. Ты не  подскажешь, старшина, где он?
    - Не, в этом тебе я не помочник. Мы тутака  праездам – мая пяхота в Приморье катит, нам далеча. А  одежка, старенькая у тебя, видать-то всякие виды видывала. А, танкист?
    И тут его взгляд, буквально, замер на груди офицера – из-под расстегнутого полушубка  были видны два ордена Красной Звезды, многочисленные медали, в том числе, «За отвагу», «За боевые заслуги».
 – Вы, товарищ старший лейтенант, это, пожалте в нашу кампанию, у нас и сто фронтовых имеется! Да хрен с ним, то  со штабом Вашим, давайте выпьем за товарища Сталина, за  нашу Победу! Коллектив у нас проверенный, не один пуд вместе съели! А, товарищ старший лейтенант?- уважительно спросил он.
   - Нет, большое спасибо, пехота. Не с руки с запахом к начальству. Никак нельзя! Благодарю за приглашение,- ответил Бовин и направился к зданию железнодорожного вокзала в надежде там узнать точное местонахождения штаба 22-й армии.
 - Штаб наш главный, - с умным лицом ответил  болезненного вида, худой, в круглых очках, высокий, как жердь,  безрукий мужчина лет пятидесяти, сидевший в маленькой промерзшей, прокуренной  комнате с табличкой «Начальник станции - Розенталь Ф.Ф.»,
 - Учреждение важное, и что я Вам скажу, очень даже секретное,- и тут же, осёкшись, продолжил:
 - Я бы просил Вас, товарищ военный, показать своё удостоверение или что там у Вас есть. Ой, я смотрю, что Вы, уважаемый, такой молодой, а уже совсем  заслуженный человек! Боже ж мой, боже ж мой, сколько у Вас наград, и Вы, я думаю, дадите старому  Розенталю на них посмотреть. Когда же Вы, мой  дорогой, успели их заслужить?
    Внимательно  изучив  предписание и удостоверение личности, сверив фотографию с оригиналом, успокоившись и получив, самое главное, наивысшее удовольствие от своего поступка и проявленной революционной бдительности, откинувшись на спинку старого стула, значимо продолжил:
 - И что, Вы били японских самураев?
 - И фашистов тоже! – резко  ответил офицер.
      Розенталь наклонился  к груди Бовина и продолжил:
  - Я, конечно, извиняюсь, но, Вы не стойте – я, что Вам скажу – лучше вовремя присесть, чем не вовремя сесть, это говорил мой дедушка Роман Соломонович. Присаживайтесь, надо согреться. Сейчас Розенталь будет угощать Вас кипяточком. А как Вас, молодой человек, величать?
 - Григорий,Григорий Бовин! – четко ответил офицер.
  - О, превосходно, превосходно, какое  замечательное имя – Григорий, чудесно. Боже ж мой, живите долго и счастливо, мой дорогой!  Как там, у Симонова, Ваня Бровкин, а тут, Григорий Бовин, вместе бьют они врага! Это просто здорово!
     Розенталь снял большой закопченный чайник с самодельной печки, смутно напоминающую электрическую, налил в две  кривые железные кружки какую-то мутную коричневую жидкость и грустно произнёс:
   - Угощайтесь. Они говорят, что это  настоящий грузинский чай. Хотя, это намного лучше, чем ничего. Если это чай, тогда, я Вам скажу, что Феликс Розенталь – чистокровный бурят.
    Офицер достал буханку черного хлеба и большие куски сахара, завернутого в бумагу, из своего вещевого мешка:
 - Угощайтесь, пожалуйста!- сказал он.
     Розенталь аккуратно взял один, самый маленький кусок сахара, как можно нежно, откусил его, очень бережно отломал руками горбушку хлеба и, поднеся его к своим  толстым губам, закрыв глаза, дрожащим голосом тихо произнёс:
   - Да. Да! Как мало надо еврею для полного счастья, всего лишь, немного покушать! Ой, как мне стыдно, как стыдно, Вы меня, инвалида, извиняйте.
     И немного подумав, достал из старенькой армейской тумбочки холщевый мешок,  величиной с арбуз, и высыпал на стол небольшую кучку  черных семечек:
   - А теперь Розенталь будет угощать товарища военного редким продуктом, моя сестра Роза прислала мне мои любимые семачки из Киева.  Вы любите семачки?  Да, конечно, даже герои должны любить семачки. А Вы не были в Киеве? Замечательный, скажу я Вам, город! Крестчатик, милый Подол, скоро там опять зацветут знаменитые  каштаны!
       Рассказав  подробно   будущий маршрут следования к штабу армии, как прирожденный интеллигент, спросил:
   - Я что Вам скажу, товарищ военный! Я ведь до войны инженером работал на ткацкой фабрике в Белоруссии, в городе Бобруйск. Не слышали о таком? Зря. Великолепный город! Ну, так вот, и работал очень даже неплохо,  очень даже хорошо - мой портрет висел даже на доске Почета, правда, недолго! Какое было великолепное время! Раньше там висели мои дорогие папочка и мамочка – они тоже инженеры!
   - Но почему-то, этот  урод,  Гитлер  решил нас победить. Я до сих пор, спрашиваю - за что, Боже ж мой?  Феликс-папа, Феликс-сын, все Розентали никогда никому не сделали ничего плохого. Поэтому, мы быстро собрали вещи, потому что знали, что это надолго! А ведь у нас была большая семья- 10 человек. Сели в эшелон и попали под Харьковом  под  бомбежку – все  мои погибли, а я ничего не помню, очнулся уже в санбате, и вот,  сейчас, без руки, зато, слава Богу, какой-никакой, а живой, - как-то, совсем обреченно сказал начальник станции, и тут же, добавил:
    - Молодец, Софушка моя – выходила инвалида, не бросила и сынулю мне, Ромку, родила. Женился снова, вот в какую даль занесло. А сын  мой обязательно военным будет!
     И вдруг, словно опомнившись, тихо-тихо, задумчиво произнес:
    - Может быть… да, да…, правда ему на скрипке очень играть нравиться, просто, не оторвешь. Вот и Софе тоже нравится …А табачку у Вас не найдется?
Бовин  достал из кармана пачку папирос и протянул её инвалиду. Тот аккуратно взял одну штуку, жадно затянулся, от удовольствия закатил свои большие черные глаза. Выражение его лица напоминало человека, выигравшего десяток облигаций Государственного сталинского займа.
   - Ой, трофейные, спасибо Вам, уважаемый!
   - Вы не слышали, товарищ Сталин, говорят, хочет собрать всех евреев в одном месте  и создать настоящую еврейскую Республику в нашей Советской стране?  Сколько было бы вместе порядочных людей! Это было бы здорово, а товарищ Сталин знает, что делает!  Дай боже, чтоб она была где-то рядом здесь, тогда и никуда ехать не надо, - задумчиво произнес он.
   - А сейчас Розенталь позволит себе дать Вам небольшой совет. Вы знаете, Софочка мне всегда говорит, что я имею хороший нюх на хороших людей! И что Вы думаете, что это плохо? Не надо, не отвечайте, я сам скажу – это просто здорово! И не  надо ничего говорить. Я прекрасно вижу перед собой настоящего  сильного мужчину!!  Я угадал? Правильно! Не надо  лишних слов! Вам,  перед тем, как в свой Штаб, необходимо определиться с жильем. Ночлег, я Вам скажу, штука важная,  соскучились по цивильной постельке, а? Может быть, и ещё  по чему-нибудь? Не сомневайтесь, уж кто-кто, а Феликс Розенталь знает! Там, на площади, много предложений – у Вас хлеб, тушенка, конечно, есть, а, если повезет, то и хорошенькую вдовушку найдете. Ведь  голодно у нас тут, а женщина, она ведь, тоже человек - с хитрецой в глазах и какой-то  грустью в голосе, сказал  начальник станции и  тихо, жалобно добавил:
   - Вы меня извините, надоел я Вам!
      Оставив всю пачку папирос, Бовин  развязал вещевой мешок, открыл свой небольшой старенький деревянный чемодан и положил на стол перед ним пачку чая, буханку черного хлеба и большую банку свиной тушенки.
   -  А это, друг, твоей Софе и Ромке, - сказал он и протянул плитку натурального черного  шоколада. Давай держись, тебе еще сына поднять надо! – сказал Бовин и вышел из комнаты.
-  Боже ж мой, боже ж мой, какой приятный молодой человек! Настоящий  советский офицер! Дай Бог ему  удачи и здоровья! Дай бог, дай  Бог!! Пошли ему тихую службу, пошли ему спокойную работу на маленьком складе продуктов! Сколько он уже насмотрелся! Пускай отдохнет! Помоги ему, боже! - тихо повторял Розенталь, вслед удалявшемуся танкисту.
       Оставив начальника станции в огромнейшей растерянности, и  в тоже время, одновременно, в таком моральном, давно забытом, состоянии, что тому хотелось рвать и метать, петь и танцевать, нет, не бежать, а просто лететь домой уже сейчас, немедленно – и там  крепко обнять, расцеловать своих  дорогих близких и вручить им неожиданный  офицерский подарок.
       Григорий Бовин  уже успел  найти Штаб армии, который, действительно, располагался в центре города, на центральной площади, в большом пятиэтажном здании, с массивными колоннами у главного входа, но перед этим, он последовал совету своего случайного знакомого и выбрал первое попавшееся, на его глаза, объявление, написанное чьим-то корявым почерком на маленьком листе школьной тетради:«Пинсионерка  по Садовой дом 2 здаст чистаю комнату за прадукты.» Таких объявлений висело множество на стене, у Бюро пропусков, располагавшегося с тыльной стороны здания Штаба армии. Сорвав листок, и аккуратно сложив его, положил его  в боковой карман полушубка и уверенно зашел туда.
   - Девушка, вот мое предписание и удостоверение личности, какие мои дальнейшие действия?
    Приглядевшись внимательно через окошко, Бовин увидел «девушку» - худенькую бабульку, лет семидесяти, в старой армейской шинели, без погон и сером пуховом шерстяном платке. Взяв документы, она долго рассматривала их через, свои треснувшие во многих местах, очки, как-будто искала там знакомые буквы:
   - Бовин, значит. Хорошо, посмотрим. Бабинов, Бойко, Бишман, Баранов, есть, Бовин, - уверенно сказала «девушка» и оторвала свой большой указательный палец от какого- то потрёпанного журнала, больше напоминающего амбарную книгу:
  - Бовин, кабинет 33, сейчас пропуск выпишу  и пойдешь, служивый, на третий этаж, в кадры ихние. Уразумел, а!
       Получив пропуск, и миновав молоденького постового, одетого в огромный черный тулуп и большие валенки, Григорий Бовин подошел к   нужному кабинету, на двери которого был наклеен бумажный листок: «Начальник отдела кадров - подполковник Семеренко П.П.», сняв полушубок, тщательно поправил награды на своей старенькой гимнастерке, рукой пригладил свои красивые кудри, быстро перекрестился, оглянувшись по сторонам, и постучав в дверь, вошел в кабинет:
   - Товарищ майор! Старший лейтенант Бовин для дальнейшего прохождения службы прибыл!
     Сидевший за огромным деревянным столом, грузный, огромного роста, выбритый налысо, с короткими рыжими усиками «а-ля Гитлер капут», офицер, медленно поднялся с трофейного кресла  и подойдя к нему, сказал:
    - Ну, что, Григорий, отвоевался? Семеренко обнял его своими крепкими руками.
    - Садись, дорогой, рассказывай, только не торопись, времени у нас с тобой предостаточно, спешить нам некуда
     «Не может быть! Перед ним стоял, его, уже бывший, командир  курсантской роты Ульяновского танкового военного училища, Петр Петрович Семеренко, которое он закончил четыре года тому назад, и с которым у него сложились довольно простые, хорошие, чисто человеческие отношения во время  обучения»,- удивленно подумал Бовкин.- Вот так встреча, на всё воля Божья!
   - Да, Гриша, ты всегда был примером для остальных – смотри, какой у тебя «эконостаз». Молодец! Заслуженным человеком стал, а ведь кто тебя вылепливал, паренька забитого! Ты ведь Вологодский! Ой, нет, по-моему, вспомнил – мы, ж, пскапские, верно?
 - Верно, товарищ подполковник - с волнением ответил Григорий.
 - Какой я тебе, на хрен, товарищ подполковник. Зови меня, Петр Петрович, понял?- с некоторой обидой произнес Семеренко.
     Тут неожиданно раздался резкий телефонный звонок.
  - Есть! Так точно! Записываю! Уточню! Понял Вас! Есть! Будет выполнено в кратчайшие сроки, товарищ полковник! – отвечал, покрытый, от волнения,  холодным потом, начальник отдела кадров, при этом, почему-то, сильно покраснев и  вытянувшись во весь свой исполинский рост.
   - Москва звонила, Гриша, Москва. А это, брат, иногда  бывает и похлеще твоей передовой. То же самое, только не стреляют! Попробуй не выполнить или заволокитить указивку из Центра и всё, кранты сразу, не раздумывая. Сошлют в тьму-таракань, туда, где Макар телят не пас! Понимаешь? – как-будто, оправдываясь за свое поведение, сказал кадровик.
   - Мне сейчас нет времени с тобой разговаривать, сам понимаешь, команду надо выполнять, надо тут поразмыслить, что и как. Понимаешь, Бовин?- уже совершенно другим голосом произнес Семеренко.
   - Вот, что – давай  завтра, в час дня,  ко мне домой, там спокойно и поговорим. Ты где остановился?
   - Садовая  2, у  пенсионерки одной, - ответил Бовин.   
   - Молодец, Григорий, ты всегда был рассудительный. Хотя мог и  пристроиться у какой-нибудь вдовушки, их много желающих. Ну, ладно, это у тебя еще впереди. Ты, случаем, не обженился? Ладно, дома погутарим.  Мой  водитель заедет за тобой, будь дома у своей пенсионерки. Понял? – на ходу, быстро сказал кадровик.
   - Товарищ ...., Петр Петрович,- поправился Бовин, а куда меня служить-то? – как-то, не очень уверенно, спросил он.
   - Ах да! Наша Родина своих «сталинских соколов» ценит особо, - громко и уверенно, каким-то, артистически заученным голосом, сказал Семеренко, и обнял своего бывшего  курсанта:
    - И судьба, таких, как я, как и ты, абсолютно, не безразлична матушке-Отчизне! Поедешь, Гриша,  служить в Даурию, на границу с китайцами. Принимай там батальон свой танковый! Считай, что это боевой приказ самого товарища Сталина!.
    И оглянувшись на большой портрет  Великого кормчего, висевший  на стене, в  центре кабинета, таким же важным тоном, произнёс:
    - Наш генералиссимус – товарищ Сталин, никогда не ошибается. А мы, его верные «соколы», обязаны, не раздумывая, выполнять любой сталинский, мудрый  приказ. Понял? До завтра!
     Выйдя из здания штаба, Бовин направился по адресу, указанному в объявлении. Дом номер 2 по Садовой улице ни чем не выделялся среди других  многочисленных невзрачных строений этого города, которые попадались Григорию: деревянный, с покосившимися окнами, худеньким забором и небольшим, но уютным двориком.
    - Есть, кто дома?- спросил Григорий, пройдя через открытые ворота  и постучал в старую, скрипучую входную дверь, которая, едва-едва держалась на петлях.
    - Ой, солдатик, ой, родненький! Ой, миленький! Неужель на постой пришел? Слава Богу! Никифоровной,  Авдотьей Никифоровной кличат меня. А ты  проходи в дом, солдатик – радостно вскрикнула хозяйка. Она, закутанная в какие-то лохмотья, выглядела так ужасно, что, Григорий, впервые в своей жизни, не смог для себя определить, хотя бы, примерный возраст, находящегося рядом с ним, человека.
     Дом  по улице Садовой 2 состоял  из большого чулана, двух  раздельных, одинаковых по размеру, комнат, кухни с огромной русской печью в дальнем углу, в которой, из небольшого чугунка, доносился приятный запах вареной картошки. В доме было очень уютно, хотя из мебели были лишь четыре кровати,   стоявшие  по две в каждой комнате, большой шкаф и комод, на котором, в аккуратных самодельных рамочках черного цвета, находились фотографии трёх мужчин: одного, уже пожилого человека, и двух, ещё совсем молоденьких пареньков. Большие  православные иконы находились, как и положено, в  углах комнат, на самом высоком и видном месте.
     - Мужик мой умер недавно, болел долго, как сыночков, двух моих, проклятая война унесла,- начала  женщина своё знакомство с постояльцем.
     - Пошли на войну-то они осенью сорок первого, и сразу  то, под Москву-матушку попали. Сибирские пехотные дивизии,слыхал? Много забайкальцев-то тогда полегло, много похоронок поприходило,- еще спокойным  голосом сказала хозяйка и вдруг заголосила, когда взор её упал на фотографии своих мужчин:
     - Ой, горе то, какое, господи, горе! И не пришлось-то моим сынулькам послужить-то, как следует, в первом же бою антихристы поганые, гадюки фашистские убили родненьких моих! А отец-то ихний, хозяин мой любимый, не выдержал то горя навалившегося, слёг  с болезнью, да  и не встал болей. И за что мне такое наказание, господи, верни ты мне мужа моего и деток моих! За что покинули Вы меня родненькие!
     - Тихо, тихо. Не надо, Авдотья Никифоровна, слезами горю не поможешь, - успокаивал её Бовин, достал все содержимое своего вещевого мешка: три буханки черного хлеба, четыре банки тушенки, чай, сахар и положил на стол.  Через  несколько минут, уже несколько успокоившись, хозяйка  уважительно произнесла:
   - Самому-то, я смотрю, тоже досталось, хлебнул горюшка-то. А? Такие награды-то, их  ведь ищо и заслужить-то надо-то! А молодой-то  какой? Сколько годков- то тебе. А? Двадцать пять, ужо? Ой, господи и моим сынулькам токож было бы! Вот что, родненький, все тебе сделаю по-доброму. Сейчас баньку растоплю, бельишко чистое постелю, с дороги, поди, устал-то. А?
      Через несколько часов Григорий Бовин уже лежал на мягкой домашней перине, в чистом офицерском белье. Все его тело, весь его молодой организм был настолько расслаблен уютной домашней обстановкой, что ему абсолютно не хотелось думать, вспоминать  что-то, терзать свою память мыслями о прошлой жизни – ему  очень хотелось одного – уснуть крепким безмятежным сном счастливого человека.. И поэтому, уже через несколько минут, Григорий, слегка похрапывая, как ребенок, не мог слышать, как Авдотья Никифоровна звала своего молодого постояльца на, можно сказать, торжественный ужин. Он, просто-напросто, спал.
      Григорий проснулся в семь часов утра, ему казалось, что проспал он целую вечность, так было хорошо на душе. Обнаружив в стареньком сарае незамысловатые инструменты, он довольно быстро отремонтировал входную дверь, наточил  и очистил огромный топор, валявшийся, видно, давно в углу сарая, и приступил к рубке дров, большая куча которых находилась прямо посредине двора у самого входа.
      Закончив разбираться с дровами, около двенадцати часов, Григорий присел во дворике передохнуть, посидеть на солнышке. Достав папиросу и закурив, он увидел, как, напротив, от соседнего двора, огороженного большим высоким деревянным забором, выехала новенькая открытая бричка, в которой находились двое – невысокий мужчина, лет сорока пяти, худощавый, в черном, длинном драповом пальто, с каракулевыми  воротником и шапкой и   стройненькая  молоденькая черноволосая девушка, в приталенном светлом, коротком полушубке.
      - Спасибо, Григорий, за помощь,- поблагодарила Авдотья Никифоровна, пришедшая к полудню домой из церкви. Вот пошла  со  сранья,  свечки-то, за упокой, своим мужичкам, и за таких, как ты, за живых, поставила. Ты  давеча, как младенец-то, уснул, даж не покушал ниччо. Пасля баньки-то, этось неплохо, на здоровье! Ой, я гляжу, и не позавтракал, ведь я все на столе-то оставила, Гришенька!
      - Благодарствую! С праздником Вас, Никифоровна, с днем Великой Октябрьской Социалистической революции - ответил Бовин.
     - Да уж, такой праздник, что название-то, без ста граммов-то и не выговоришь,- отчеканила бабулька.
     - Я смотрю, у вас тут соседи  важные живут, видел, как отец с дочкой выезжали на бричке, - продолжил Бовин.
    - Да уж, важные-то, важные! Это точно! Да только никакие они не отец с дочкой, а муж  да жена! Анька, уж как три года как родила девку свою – Люську. Ой, не любит её она. Ой, не любит!
    - Почему,- спросил Григорий.
    - Почему? Почему? Да потому, что, дитё получается своё, да не любимое, да не желанное. Не хочет  молодая Анька  с ней сидеть, вечно её своим старшим сестрам подсовывает. Не нагулялась  красивая девка ишо, не нагулялась. Родила-то в восемнадцать лет, а мужик-то ейный, фигура важная, директор промокатной фабрики, поди раза в два старше её будет! Он у нас в городе человек всеми уважаемый и порядочный – Иннокентий Захарович Козин. И что, баб читинских ему мало было в городе? Да за него любая бы пошла, только позови!  А взял в жены такую молодую и строптивую – куда глаза глядели? Анька-то, хоть и молодая, но девка с характером – нелегко, видать, ейному мужу-то.  Ой, не легко!
     Вот сейчас  девка, на парикмахера-то, учиться пошла, не сидится дома-то!
Но тут к воротам дома подъехал старенький темно-зелёный трофейный «Виллис», из него быстро вылез здоровенный старшина, с рыжими усами, как в довоенном фильме про Тараса Бульбу, лет сорока пяти, и быстро, войдя во двор, произнес:
   - Здоровеньки буллы, товарищ старший лейтэнант! Старшина Погоняйло, Михал Михалыч! Прибув за Вашей персоной по указанию майора Сэмэренко! Поихалы, таварищ старший лейтэнант, карэта  под названьим «Виллис», ждэ! 
    - Хорошо! Буду готов через десять минут, а ты, старшина, помоги снести в дом дрова хозяйке! – попросил офицер.
    - Будэ зроблэно, товарищ старший лейтэнант, марафэт будэ полный!
      Через пятнадцать минут старшина Погоняйло уже выжимал из трофейного автомобиля все последние силы, умело двигаясь по старым читинским улочкам, напевая при этом, популярную мелодию из репертуара Марка Бернеса:
          - Вы, товарищ старший лейтэнант, не волнуйтэсь, к  шефу доставлю в миг! И нэ сумнэвайтэсь!
           И действительно, ровно в два часа дня Николай Бовин уже сидел  за праздничным столом в  частном доме майора Семеренко. Одноэтажный дом был добротным  уютным каменным сооружением, расположенным  в красивом  живописном месте, на взгорье берега  реки Читинка.
          Праздничный стол в доме Семеренко выглядел так, что, если бы не  красный маленький листок отрывного календаря, висевшего в коридоре дома,   показывавший  наступивший день – 7 ноября 1945 года, то Григорий  Бовин мог представить себе долгожданное наступление великого светлого будущего и всеобщего изобилия, то есть, коммунизма!
           На столе было всё: множество  всевозможных салатов, фаршированные щука и паросенок, вкусные  копчености, свежие  помидоры и огурцы, маринованные огурчики и копченая курица, грибы, вареные крабы, квашеная капуста,  московская водка, грузинский коньяк и, конечно же, соленое, хорошо прочесноченное, сало нескольких видов. Запах и внешний вид стола был такой, как говорится, «пальчики оближешь»
     - Ну шо Рыгор,  бачишь,  як Сэмэрэнко  рэволюцию любить, ни жэлэя ни чего! – путая русский с украинским языком, гордо произнес   начальник отдела кадров.- Не стэсняйся, садись за стол, сэйчас праздноваты начнем и стал разливать коньяк  по половине граненого  стакана.
    - За  общее и святое дело великого товарища Сталина и нашего любимого товарища Ленина! За великий Октябрь! До дна, давай Бовин! – громко провозгласил Семеренко и тут же, в один миг, осушил стакан и стал быстро ломать своими мощными руками  большую копченую курицу.
    - Ты, давай, не стэсняйся, на войнэ такого не пробывал! Давай, налэтай на прелести мирной советской жизни. Меж пэрвой и второй шоб муха не пролэтэла!  А тэперь, за товарища Сталина, отца всих народив, пэрсонально! И снова налил  только себе половину граненого стакана.
    - Стоя, как настоящие офицеры!
   Бовин за это время успел сделать два небольших глотка коньяка, и приступил к праздничной трапезе, как говорится, спокойно, рассудительно - этому он научился у проклятых фашистов, не редко останавливаясь  на постой в немецких семьях.         Семеренко же продолжал, буквально, сметать всё со стола, как будто опасался  надвигающегося  конца света. Говорил за столом только он один. Примерно через два часа,  заметно покраснев, допивая вторую бутылку грузинского алкоголя, Семеренко пьяным голосом спросил Николая Бовина:
   - А ты шо, думаешь, шо  ты такой заслуженный и карта в руки? Да таких, как ты, как грязи! Поняв? У нас в Забайкалье есть такие дыры, шо мама дорогая! И ещё покруче тебя есть, и все равно  в дыру едут, потому что, я так решил, Я! Семеренко!  Понял, Бовин? А ты ещё хорошо попал. Это моя заслуга! Вот ты, Бовин, ко мне домой пришел, на моей машине приехал, а ведь пустой пришел, без подарка!  А почему? –  угрожающе спросил  кадровик  и внезапно замолчал, зациклив свой жесточайший взгляд в дальнем углу комнаты. Но пауза длилась совсем недолго.
        Вскоре  Семеренко налил такую же норму, но уже московской водки,  себе в стакан, резким  отработанным движением опрокинул его в свой рот, схватил левой рукой большую горсть квашеной капусты и стал учащенно жевать её.
    - Ты это, не дрефь, Бовин, это я, так, пошутил. Ты думаешь мне тут легко?.... Нака выкуси, понял? – вдруг резко продолжил он. И  жестко схватил старшего лейтенанта за воротник гимнастерки.
  - Ты думаешь, что, Семеренко - тыловая крыса, всю войну в обозе просидел? Да? Ну и что?.... Зато я жив, жру эти дефициты и насрать мне на твои награды!.... И грузина этого я ненавижу, всю мою родню в голодном тридцать третьем под Харьковом угробил!.. Понял?... Зато я могу то, что  ты не можешь, понял?.. – уже сильно пьяным голосом сказал он, но все же выпил ещё полстакана водки и рухнул своим мощным подбородком в большую тарелку с квашеной капустой.
      Бовин едва успел поправить ворот  своей гимнастерки, как открылась дверь, и  в  комнату вошла симпатичная, светловолосая статная женщина, лет сорока пяти, сразу видно, следившая за своим внешним видом, с утра до вечера.
    - С праздником! Извините, не успела к двум часам, меня моя парикмахерша задержала. Мы уже с ней за праздник тоже коньячку выпили. А что, женщина не человек?
И посмотрев на стол, произнесла:
    - Галина Михайловна, жена этого алкоголика, - представилась женщина.- Муж до подполковника дослужился, а пить не научился. Я смотрю, посуда цела и, слава Богу! А то опять сервиз на складе покупать пришлось бы! А вы и не кушали ничего! Не вкусно, что ль?
  - Миша! Погоняйло!- звонким голосом позвала она водителя. Тот появился в комнате  в считанные секунды, словно вырос из-под земли, как-будто, все это время, тоже находился за  праздничным столом. Приступай! Ничего нового! Все как всегда!
   - Слухаюсь  и повинуюсь, Ваше величество! – отрапортовал Погоняйло.- А куды тело несть? Оно то в капустке.-  смачно подчеркнул он.
   - В ванную, конечно, сначала в ванную, и побыстрее  убери его с глаз долой, - скомандовала супруга кадровика.- Жаль, не успела, он тут ничего лишнего  не  наморозил, а то, у него бывает. Самое главное, его вовремя остановить и вовремя уложить спать. Ничего, проспится, и завтра будет извиняться целый день, задабривать мою душеньку. 
     - Давайте выпьем! Хочу коньяк и лимон! Как во Франции! Ах, как приятно познакомиться с молодым заслуженным человеком! Поухаживайте за дамой, вы же боевой офицер! – буквально воскликнула она и посмотрела на Бовкина таким заманчиво страстным  похотливым взглядом,  что тот вынужден был отвести свой взгляд. 
       Старший лейтенант Бовин, от волнения не знал, что делать – в такой пикантной ситуации он оказался впервые. На войне всё было понятно и ясно, вот он враг, если не ты убьёшь его, то, он тебя обязательно. Всё просто, как дважды два четыре. А тут?
- Ну что Вы не шевелитесь, шалунишка! У молодого человека есть имя? – уверенно спросила она.- Или он оставил его на войне?
   - Григорий Бовин, - неуверенно ответил молодой офицер.
   - Григорий. Нет, нет!Гришенька, только Гришенька! Ах, как великолепно! Наливайте же поскорее, не томите, красивая женщина хочет.., очень хочет.., - заигрывающее произнесла хозяйка дома, и подошла вплотную к офицеру, хочет, очень хочет  выпить на брудершафт с молодым красивым офицером! И никто ей в этом не сможет помешать. Никто и никогда! –  уверенно повторила она и крепко поцеловала Григория в его красивые губы.
   - Хочу ещё!  Хочу ещё выпить и  хочу такой же поцелуй, нет, нет, еще страстнее и сильнее! При этом она молниеносно налила себе вновь коньяк, бросила туда лимон и резко приблизилась к офицеру.
   Григорий  Бовин отошел в сторону и присел за стол.
   - Пожалуйста, сядьте за стол. Вы, наверное, меня с кем-то перепутали. Я пришел сюда в гости по приглашению Петра Петровича, а не целоваться с незнакомой женщиной на брудершафт,- резко сказал он.
   - О, так у нас молодой офицер имеет характер!? Вы же пришли благодарить моего супруга  за свое успешное распределение, не так ли?  Вы что, не такой как все?
   - Нет! Не такой! Я, вообще, не люблю быть похожим на всех, дамочка. Прошу меня извинить, мне пора уходить. Все было вкусно и здорово. Передайте супругу, что, я завтра,  после обеда, прибуду за документами. До свидание! – уверенно произнёс Бовин.
    - Интересно, интересно! Давно не приходилось мне видеть такого своеобразного  мужчину! – произнесла Семеренко и вдруг громко крикнула: Погоняйло! Отвези товарища старшего лейтенанта. Только быстро - туда и обратно!
     -Есть, Ваша светлость! – отчеканил преданный водитель и уже через пять минут он, все так же, лихо, управлял  своим трофейным автомобилем.
     - Нэправда Ваша, товарищ старший лэйтэнант! Галя  Михайловна – жэнщина сурьёзная, до двух не считает. Она уси назначэнья дэлаэт! Раз казала цэловаты, то потрибно поцэловаты! Если шо не такэ, то хавайся у картоплю, скорийши! Поцэловали бы её и вопрос закрыт. Тэм более, она то и ничэго себэ мадам. А тэпэрь и Петровичу достанэться по полной программе,- медленно рассуждал он.
   - Никогда нельзя делать то, что не хочешь делать! Никогда! Тебе понятно, старшина. А Петровича и мне жаль, пить не умеет и жену-мегеру выбрал, - уверенно произнес Бовин.
   - Оно - то так, -  задумчиво и с грустью ответил старшина. Всё  вэрно, а я вот всю жизнь прэтворяюсь. Интересно получается - я, вот, всю жизнь дэлаю то, что  мне не нравится,  а, в конце-концов, получается так, что всё нравится всэм  и  мнэ тожэ..... Вот и прыихалы!

      - Ну, что тебе не хватает в жизни, сестрица? Красота, ум, муж хороший и состоятельный, ребенок – всё есть. Что ещё надо? Так  повезло, дурехе,  а она не ценит. Ты что, на нас, своих сестер, старых дев хочешь быть похожей? Мужья на войне погибли, одна – бездетная, а у  второй – сын  на руках, ивалид!
      - Ты, что, такую жизнь хочешь, когда с утра до вечера за гроши работаешь, когда каждую копеечку бережёшь, когда ног своих не чувствуешь от усталости и каждый божий день друг на друга похожий? А? Ведь в каком богатстве живешь, не ценишь хорошее!  И в кого ты такая упрямая? А почему своего ребенка не любишь – ведь какая хорошая девочка? Ладно, мы, всегда с ней побудем! А где материнская, твоя именно, любовь? Ты, что, думаешь, раз она еще маленькая, то ничего не понимает? Нет – малышка понимает все лучше взрослого! В чем девчонка виновата? Ведь родная доченька она тебе, матери, а мы на всю жизнь останемся для неё всего лишь тётками. Кто тебя гнал замуж в 18 лет за мужа нынешнего? Переспала, заберенемела, родила и всё? Неинтересно стало с мужем? Постоянно на работе он? Веселья непонятного хочется? Внимания не уделяет молодой жене  должного? Так он мужик деловой, деньги зарабатывает большие, руководитель ответственный он у тебя. Плохо, что ль? Раз вышла замуж – живи, подстраивайся, ведь ты, именно, за мужем состоишь, а ты все на рожон наровишь лезть! Командовать приспичило? И кем? Состоятельным мужиком? Отцом ребенка твоего? Какому мужику это понравится!? Бестолковая!!! Безмозглая стервоза малолетняя!!
        Вот так, буквально ежедневно,  изо дня в день,  воспитывали свою младшую сестру Анну Мишкину её  родные, проживающие вместе, сестры, Вера и Галина, когда та привозила своего ребенка, девочку Лилю, к ним – здесь  девочка могла находиться и днями, и неделями, и как, потом оказалось, и годами!............
    -  Ну, почему на такая толстая? Почему она всё время кричит и кричит.  Жрать все время хочет, видите ли! Спать эта «толстуха» мне не дает, не высыпаюсь  я! На себя времени  не остаётся! В кого я превратилась, а ведь  молодая, я ещё! Наверное, полностью угробить решила меня эта «выдра» - часто выговаривала своим сестрам  Анна.
   - Да не мил он мне и девка эта, Лилька моя, на него похожая, один в один. Моей породы нет  вообще! Дома сидеть скучно, одни домашние хлопоты, сплошная  стирка-готовка-уборка. Даже на танцы в  клуб не сходишь. Мой »ненаглядный» старичок всегда на своей фабрике сутками пропадает, даже поесть там в столовке не может! Через весь город на бричке своей несется пожрать домой! Как они мне вдвоём надоели! Вы хоть, сестрицы мои старшие, вдовушки, помогайте мне. Воспитывайте Лильку, а я займусь будущим своим. Не буду я со стариком своим Козиным жить! А захочет, пускай забирает свою  прожорливую толстуху себе в дом! А я молодого, красивого найду – вон,  стригла больных в госпитале и познакомилась с чернявым, кудрявым  офицериком – глаз на меня положил! А чего? Я ведь красивая, стройная, кареглазая! Козин, что дураком был, когда меня заприметил?   Красавца этого Григорием зовут, на войнах был, награды имеет! Письма мне стал писать из Даурии, любит говорит, нравлюсь я ему. А зачем ему знать про Лильку! Ведь это по глупости, по молодости! Представляете, какие красивые дети могут быть от этого кудрявого танкиста!? Да и в постели он ещё несмышленыш, хоть на пять лет и старше меня. Да где же ему любовью было заниматься, когда он фашистов и  японцев  бил!...

А старший лейтенант Григорий Иванович Бовин, тем временем, получил необходимые служебные документы  в отделе кадров 22 армии, и зашел к своему бывшему наставнику – подполковнику Семеренко.
   - Ну, ты, это, Гриша, извиняй, прости, значит, если, что не так вышло. Есть у меня такой один грешок. Но ты, это, только никому ни-ни! Понял? Будешь в Чите – обязательно заходи на работу или домой, адрес знаешь. Странно, ты моей дорогой жене почему-то понравился. Я же не успел её прихода дождаться. Она у меня хорошая, но одна беда, детей  у нас нет и не будет. Врачи говорят, мол, болела часто….Ты от меня никуда не денешься. У меня ведь всё  Забайкалье, как на ладони…Давай езжай, трудновато будет, ведь не Сочи, край таёжный, но ты пскапской, справишься. Удачи! – сказал Семеренко и по - отечески, искренне обнял и расцеловал  танкиста.
     Прибыв  поездом 11 ноября 1945 года в город Борзя, в котором располагался штаб отдельной танковой дивизии, Бовин проследовал далее, в сторону китайской границы,  на железнодорожную станцию Даурия. Тут, в глухой забайкальской тайге, образовывались многочисленные войсковые подразделения, и в том числе, отдельный танковый батальон, который предстояло возглавить именно ему. За Даурией оставалась лишь небольшая железнодорожная станция Забайкальск, а потом, сразу, государственная граница с  дружественной Китайской Народной Республикой. »Русский с китайцем, братья навек», такие слова пели советские люди в популярной  песне тех лет.
     Это потом, когда стали резко ухудшаться государственные отношения  СССР и КНР, особенно, после того, как великий любитель кукурузы товарищ Никита Хрущев заклеймил позором имя  великого товарища Сталина, разоблачив культ его личности в 1956 году.
     Это потом, когда, со стороны КНР начали возникать многочисленные провокации на советской государственной границе, в том числе, и военные, такие, как, например, на острове Даманском, когда погибли и мирные и военные советские люди.
     Это потом, в 60-70 годы, в районе Забайкальска стали формироваться отдельные укрепленные районы (УРы), протянувшиеся вдоль всей  советско-китайской границы, вплоть, до Приморского края. Такие отдельные  сооружения по типу Брестской крепости, с автономным питанием, электроснабжением, техникой и вооружением, большей частью,  вкопанными  в землю, находились, практически, прямо на границе с будущим вероятным противником.
     Но это было потом, а сейчас старшему лейтенанту Бовину предстояло не просто возглавить отдельный танковый батальон, предстояло начать его строительство  «с нуля», в  глухой тайге, в морозную стужу, при полнейшем отсутствии каких-либо комфортных условий  и для размещения личного состава, и для проведения какой-либо полноценной боевой подготовки…               
 
 - Зачем он сюда приехал? Как там его родные дедушка и бабушка, дворовые друзья? С кем он теперь будет играть в свой любимый футбол на большом   центральном борисовском пустыре? Здесь играли в футбол круглый год, и зимой и летом, и в снег и в дождь!  А ведь его, наконец-то, взяли в команду, в которой он  был на 4-5 лет   младше остальных! - рассуждал маленький Антон.
        Мальчик очень гордился тем, что своим самоотверженным детским трудом, а гонял мяч он с утра до вечера, заслужил такую великую честь. Это была не просто команда, а сборная «Проспекта Революции», та улица, на которой проживал маленький Антоша.  Парни с Проспекта побеждали всех и вся! 
       На пустырь приходили многие команды: и «староборисовские», и «залинейные»,из «пианинки». И все уходили, познав горечь поражения. Единственными, кто мог оказать серьезное сопротивление «проспекту» была команда «чапаевцев», то есть, живущих на улице Чапаева. Это была очень сильная и достойная команда!
  И на 23 апреля был назначен, практически, важнейший матч нового сезона. Подготовка к нему началась ещё осенью, и Антон Саевич должен был выступать  на месте центрального нападающего. Его сюда определил  тренер и капитан команды, сам «Быха», Вася Быков, непререкаемый авторитет улицы. Он, правда, плохо учился и попадал в милицию в свои 13 лет. Но занимался в детской футбольной школе, и поэтому имел, единственный с улицы, красивую, сине-желтую футбольную форму: трусы, майку, гетры, и самое главное, настоящие кожаные бутсы. «Ты, малый шустрый, три мяча вкатил «пианинке», хоть, и  на замену вышел. Молоток! Антоняном будешь. Слыхал про такого футболиста в ереванском «Арарате»? По центру хавом пойдешь, и не суетись, больше в пас с «Репой» играй. «Педалями» своими  крути чаще, открывайся, замордовывай защиту  «чапаев» – у них по центру «толстяк» стоит, выдохнуться должен!  Силенок ещё маловато, значит, бомби короткими передачами, больше на добивании. Толкают тебя, бьют, а ты все равно к воротам лезешь. Настырный, точно, как Антонян! Молоток!  Когда сам выдохнешься, знак дай, заменю на «Платона». Усёк, малолетка?.....
 
       Уже третий час Антон Саевич продолжал стоять у окна немецкого дома  и с грустью вспоминал своё,  уже советское,  детское прошлое. Он очень хорошо запомнил  и минуты отъезда, и саму долгую дорогу на поезде, и   долгожданную встречу  с отцом на перроне железнодорожной станции со странным названием Нойштрелиц….
     - Ну, что, Гутька, поедешь, наконец-то, ты в свою родную Германдию, - шутливо сказал дедушка, Григорий Иванович Бовин, обращаясь к внуку.
     - Видишь, не получилось у нас, чтоб ты пошел в первый класс, как все нормальные советские дети, в обычную советскую школу. И в футбол свой не поиграешь уже, и на рыбалку и по грибы со мной уже не сходишь. Ладно, может оно и к лучшему! Твоим родителям уже недолго осталось  за границей находиться, наверное, чуть больше года, ну и ты, должен обязательно посмотреть эту Германдию, леший бы её побрал, - с грустью в голосе добавил он.
    - Папка, ты даешь! Что же ты  мысли плохие ребенку в уши вводишь! Да когда же  Германия плохой была? Мы-то, считай,  восемь лет прожили там, и ничего, есть что вспомнить! Ребенок, можно сказать, в новую жизнь попадает! А ты, Германдия, Германдия! Великолепная страна! И не слушай деда своего, малька, из ума, наверное, выжил! Своему первому и любимому внуку такие вещи говорить! Вот, балда псковская!- строго  ответила бабушка, Анна Максимовна и добавила:-
    - Давай лучше уборкой займись, ещё есть время, успеешь полы помыть и белье простирать. И не забудь, три раза прополаскивать надо, а то вечно наровишь схалтурить и воду не менять. Давай, быстро, пока водитель  твой бестолковый не приехал!
     - А вы, что молчите, вороны?- обратилась она к двум женщинам, только что, завершивших складывать вещи в дорогу.
     – Мамашка и «крестная», скажите, хоть что–нибудь,  или деда  бестолкового поддерживаете?  Расселись тут, лодыри!
   - Да нет, что ты Аня, права ты! Помнишь, наши семьи где познакомились? А?
В  Оберсвальде, в пятидесятом - мой Жора-то там финансистом служил, а Григорий Иванович там в замполка был. Уж двадцать лет, как вместе! И Бог дал, и сейчас в соседних домах живем. Конечно, Германия - это хорошо! – согласилась «крестная», Тамара Михайловна Позик, полная женщина, невысокого роста, лет сорока пяти.
    - Вот, поэтому, и приехала я за своим любимым сыночком!  Мальчик он уже взрослый, самостоятельно начинает думать. Хочу, чтоб он настоящую жизнь увидел, в нормальной одежде походил. Научиться, запомнит, а там, гляди и в будущей жизни пригодится. У кого такое детство было? – произнесла мама, Лиля Григорьевна, и посмотрела  укоризненно на свою мать.
    - Ладно, прекращай, а то мать тебе мало добра в жизни сделала! До самой моей смерти, что ли песню, о своей несчастной жизни, будешь петь. Может, хватит! Вон, ребенком своим займись, полезнее будет - ответила мать.
    - Всё! Хватит тут бадаться, как козы на колхозном поле! Давайте присядем на дорожку. Всё взяли с собой!? Проверьте билеты, документы! А бутерброды, пирожки «крестной»? Хорошо. Слава Богу, в добрый путь! - подвел  итоги разговору Николай Иванович.
     Через пятнадцать минут к пятиэтажному кирпичному дому, в народе называвшимся  «хрущевкой», расположенном, вблизи центральной городской площади, подъехал новенький «газик». В него сели Бовин Григорий Иванович, его приемная дочь – Саевич Лиля Григорьевна и её сын Антон.
    - Давай, Степан,  поехали! Не спеша, но быстро – в Минск, на железнодорожный вокзал, на берлинский поезд! – четко скомандовал полковник Бовин.
   - Деда, а, сколько мы будем ехать? Не опоздаем? Нет? Жалко, не хочу в Германдию – там фашисты, – с искренне детской интонацией, жалобно произнес мальчик. – Хорошо, что с друзьями своими  успел попрощаться.
    - Часа за два управимся. Это ты, молодец! Всё надо делать по-человечески, по-людски. Если хочешь, чтоб к тебе нормально относились  люди, то сам, прежде всего, к ним достойно должен относиться и уважать их. Понял? А с «Быхой» своим, капитаном, попрощался. Молодец! Видишь, хотя он из трудной семьи, а старается быть непохожим на своих родителей и братьев-уголовников. Каждый человек, гутька, кузнец своего счастья! - сказал дедушка своему внуку и обратился к его матери.
   - Лиля! Как живешь, давай рассказывай, а то времени не было и поговорить у нас. Как муж? Как учеба?  Ты на мать не обижайся, не бери все  к  сердцу!
   - Все нормально, Севостьян служит потихоньку, старший лейтенант, командир танковой роты. Я уже заканчиваю белорусский государственный университет. Высшее образование  сегодня надо обязательно! Работаю в городке пионервожатой. Мне очень нравиться и детям тоже. А как сестра моя  и брат? – спросила  Лиля.
   - Ты молодец! Ведь всегда настырная была – всего добивалась сама. Не каждая женщина сможет так поступать. Как говорится, и борщ готовит, и коня на скаку остановит! Умница! А Татьяна учится в Минске в нархозе на экономическом, Евгений поступил в Череповецкое военное училище. Мы с матерью вдвоем теперь куковать будем – Антошку ведь забираешь. А может оставишь? Ладно. Решила, так решила и дело с концом. Ну, а как у тебя с  Севастьяном? Ведь на одиннадцать лет младше ты его! Трудновато?
     Молодая женщина неожиданно задумалась, и даже, несколько испугалась заданного вопроса. Ведь с ней никто и никогда не разговаривал на эту тему, и в первую очередь, её родная мать Анна. Она уже, почти, как восемь лет замужем, но все так же, как и раньше, она чувствует себя совершенно чужой   в борисовской квартире и не с кем-нибудь,  а рядом со своей  родной матерью. Получается, что её приемный отец, совершенно чужой человек, стал настолько близок ей, что с ним хотелось беседовать, разговаривать, и, даже, советоваться.  Почему её  жизненные проблемы близки ему, а не её родной матери? Конечно,  теперь у неё двое своих детей, совершенно взрослых и, почти, самостоятельных. А она? А она? Что?  Получается, опять двадцать пять! Никому не нужное создание!? Кому рассказать, не поверит!
         Родная мать, бросила маленькую девочку у своих старших сестер, бросила добропорядочного мужа, влюбилась и уехала жить к новому возлюбленному старшему лейтенанту. Практически, до шестнадцати лет, Лиля находилась под присмотром своих тетушек в Чите, а потом уже познакомилась со своими  новыми родственниками – братом Женей и сестрой Татьяной, когда те, в конце пятидесятых, приехали в Борисов со своими родителями  из Германии. И именно Григорий Иванович Бовин стал налаживать контакт своей падчерицы с детьми! Но ведь это должна была сделать  не просто женщина,  а, именно, родная мать. Это она должна была быть заинтересована,  в первую очередь, в создании уюта, просто человеческой обстановке в доме! Это она была обязана помочь своему родному, первому ребенку адаптироваться  не просто в новых условиях, а в новой семье! К сожалению, родная мать попросту самоустранилась от этого процесса.
    -Да, Татьяна молодец! Она - вылитая ты, деда, очень настойчивая и трудолюбивая - ответила Лиля.- А Севастьян как Севастьян. Без изменений, простой  деревенский, мужик. Хорошо, что хоть экстерном танковое училище догадался закончить. Уже ж не мальчик – 36 лет в мае будет. Знаешь, как в анекдоте, нальёте – выпью, постелите – лягу. Вот так он и живет! – с грустью добавила она.
    Ведь не от хорошей жизни вышла замуж она в двадцать-то лет! Одного хотелось ей тогда – быстрее убежать из этого, совершенно, чужого ей дома, от совершенно чужих людей, от этой матери, бросившей родного дитя до 16 лет! А тут подвернулся высокий, красивый, чернявый старшина. И куда её глаза глядели?.......

     Август 1962 года. К штабу 5-танковой армии, расположенному в центральной части города Борисова то и дело подъезжали «волги», «газики». Из них выходили важные  военноначальники и направлялись в глубь здания. Сегодня там пройдёт важное оперативное совещание, посвященное предстоящим оперативно-тактическим учениям «Восход».
   - Давай, Саевич, пока я буду совещаться, займись-ка нашей красавицей, приведи её в порядок. Сегодня разговор тут будет долгим, мероприятие серьезное. Ты все понял, Севастьян?
   - Так  точно, товарищ генерал! Усё будзе зроблена! Ня трэба Вам хвиливаца! – четко доложил генеральский водитель черной «волги» старшина сверхсрочной службы Севастьян Саевич. Да и по другому и быть не могло, ведь он знал свою «красавицу»-машину, как свои пять пальцев.
      Через три часа, возвратясь из штабного гаража он уже находился на стоянке, вблизи главного входа, в ожидании своего шефа. Таких как он, водителей, было множество, и каждый убивал время ожидания по-своему: одни спали, другие читали газету, третьи возились под капотом своего автомобиля. Севастьян был очень горд тем, что вот уже 6 лет был рядом с командиром дивизии генерал-майором Алуниным Александром Терентьевичем, участником Великой Отечественной. После срочной службы, Севастьян остался в армии - возвращаться обратно в глухую белорусскую деревню ему не хотелось вовсе. После длительной командировки в знаменитые Тоцкие лагеря, что  в средней полосе России, приметили красивого, шустрого  старшего сержанта-белоруса, очень внимательно относящегося  и любящего технику. Вначале доверили «газик» командира батальона, а вскоре, и пересадили на новенькую  генеральскую «волгу». Посмотрев на своего нового водителя, расспросив о родителях, о семейных корнях, генерал дал краткое напутствие:
   - Ты, сынок, должен заботиться  о вверенном тебе автомобиле, как о родственной душе. Понял? Чистота и порядок! Машина и сам должны блестеть. В ней - полный комплект! Какой? Тебе зампотех расскажет вместе с зампотылом. И вообще, водитель, это, практически, член семьи! Увидел – забыл, сказали – сделал, а сделал – доложи! Понятно!? Иди служи, бульбаш!
      Пока остальные водители занимались каждый своим делом, старшина Саевич открыл богажник автомобиля и проверил содержимое небольшого деревянного чемоданчика «НЗ» (неприкосновенного запаса). В нём  аккуратно находились: водка «Посольская», коньяк «Ахтамар», копченое сало и колбаса, соленые огурчики, различные овощи, хлеб, специальные складывающиеся немецкие стаканчики, вилки, тарелки. Не хватало только  минеральной воды «Боржоми», которую очень любил генерал Алунин. Он вообще, собираясь в какую-нибудь командировку, любил  неожиданно остановиться каком-то живописном месте, посидеть в одиночестве, в роще или на берегу реки, вспомнить фронтовые годы, помянуть своих боевых товарищей.
     В это время оперативное совещание закончилось, и офицеры-участники стали выходить из здания.
   - Хорошо, что магазин продовольственный рядом,- подумал старшина,- успею купить минеральную воду. Закрыв свою  автомашину, он стремглав бросился ко входной двери  магазина, и вбежал так быстро, что, при входе, столкнулся своей мощной атлетичной фигурой с молодой, полненькой девушкой, которая от испуга уронила свою сетку с молочными бутылками и вареной колбасой на бетонный пол.
     - И как это не стыдно солдату! Девушку такую молодую чуть не сбил с ног! Такая детина за своими папиросами весь белый  свет не видит! И чему в армии сегодня учат!? И кто платить-то будет! – одновременно заголосили многочисленные бабульки, пришедшие в магазин за своим свежим, только что привезенным молоком.
     - Вы  мяне выбачайте, кали ласка! Я зараз усё  Вам куплю!  Не хвилюйтесь! Як Вас величать? Лиля? Вельми прыемно, а мене – Севай  кличуть,- четко,  по-военному, сказал  старшина и быстро восстановил в кассе справедливость, купив все поврежденные продукты и свою минеральную воду. – Кали такое случылася, я Ваш далжник! Куды мне позвонить, чтоб Вас, Лиля, сводить у кинатеатр?
    - Ну и шустрый военный!- подумала девушка.- Видный, высокий, широкоплечий, с интересным  местным говором. Ничего страшного не произойдет, если он и позвонит и дала номер своего телефона. – 33317,- сказала  девушка и быстро  вышла из магазина.
      У старшины не было времени далее продолжить разговор  со  своей новой знакомой, так  как он уже увидел своего генерала, выходящего из штаба армии. Краем глаза лишь он запомнил лицо и фигуру девушки: огромная светлая коса, полненькая, с красивыми  грудью и мускулами, невысокого роста, фигуристая.
      - Ну, ты где, болтаешься, Саевич? С продавщицей познакомился, когда свои папиросы  покупал? А, старшина? – строго спросил Алунин.
     - Да нет, товарищ генерал! Я пополнял необходимый боезапас в нашем «НЗ». Покупал минералку, - быстро ответил старшина. И, заодно, так точно, с девушкой познакомился, но не с продавщицей. В приличнай адёже.  Телефончик взял. Ничего себе, такая!- более радостным голосом добавил он.
   - Молодец, бульбаш!  Бдительность и смекалку проявил! Сразу два дела сделал, как Цезарь! Слышал про такого? Император великий был, полководец римский! А зампотылу своему, придется серьезное внушение сделать за не подготовку нашей дальней дороги! Минералка-то – «Боржом»?
   - А як же па другому, товарищ генерал! – улыбаясь ответил старшина, чувствуя хорошее настроение шефа своего. Привал будзем рабить там, где и в прошлый раз, товарищ генерал? В роще, на берегу Березины?
     Быстро разложив все содержимое волшебного чемоданчика на красивом пне, подставив к нему небольшой самодельный стульчик, Саевич быстро достал старенький карандаш, записал в свой потертый блокнот телефон девушки и пошел обратно в машину,  оставив своего генерала наедине со своими мыслями.
     Ровно через час, услышав знакомое «Заводи, старшина! Домой! Быстро!», Саевич выжимал максимум скорости из  своей красавицы двадцать  первой «волги». Сидящим в ней было хорошо обоим: генерал успешно доложил о подготовке к учению, отдохнул на природе и спокойно похрапывал на заднем сидении, а старшина восстанавливал в памяти счастливые минуты своего  нового неожиданного знакомства и мечтал о походе в кино с девушкой с интересным именем Лиля….
      Через неделю, получив свой долгожданный выходной день, старшина Саевич  в своем общежитии до блеска начистил черные армейские сапоги, отгладил брюки-галифе, подшил белый подворотничок на свою новую гимнастёрку, перетянул её форменным ремнем, почистил (он же все-таки танкист!) фуражку, с черным околышем   и   с важным видом направился на свидание с новой своей знакомой.
     - Смотрите,  наш Сева, кажется, влюбился и идёт покорять сердце красавицы! – шутили  его соседи по комнате.
     - Ты же не в колхозе, по-русски разговаривай! Не напейся на радости! Не забудь мороженое купить девушке! Раз колхозник, то меньше говори, а больше слушай – сойдёшь за умного! – советовали другие.
Ничего, будет и на его улице праздник! Неужели зря он на сверхсрочную службу в армии остался? Самое главное – труд и терпенье, все перетрут! И нечего обижаться на соседей в общежитии. Ведь, правда, а что он видел в жизни? Да ничего!!
        Был поздним ребёнком в семье. Жил в глухой белорусской деревне, родители его работали в колхозе. Ни радио, ни телевидения. В мае 1941 года пошел вместе с батькой  да с мужиками, по дрова, лес  помогать рубить, да сосед молодой  не удержал огромное дерево. Рухнуло оно прямо на ноги  молодому пацаненку, отвезли его на телеге в хату, положили на кровать. Ведь никаких больниц тогда не было в этой глухой любаньской деревне под названием Веженка! Через два дня привезли врача какого-то из райцентра, который, посмотрев на многочисленные серьезные переломы у мальчика, сказал, что в район надо везти, гангрена началась. Возможно, и отвезли бы его, если б не тётка Стефания, старшая сестра матери Севастьяна – Марии. Не дам, говорит, хлопчика резать. С таких лет малых  и инвалидом, калекой рабить? Не дазволю! Николи! Никаму!
А всё дело в том, что  тётку Стефанию  вся округа одновременно боялась и уважала. Её слово и мнение было – Закон! Врачи, в то время, в этих местах были большой редкостью, и поэтому, все местные жители обращались к различным знахарям и целителям. Именно такой и была тётка Стефания.
         Многих людей вылечила эта женщина, но про себя, звал народ её Колдунья Стефа, так как, очень часто прибегала  она в своем ремесле к помощи различных наговоров, ритуалов, использованию  только ей известных рецептов. Да и внешне она была похоже на колдунью: немногословная, худощавая, кареглазая, с огромной длинной черной косой с проседью.
        Вела затворнический образ жизни, жила на окраине деревни в одиночестве уже долгие годы. Была нелюдимым человеком, с таким пронзительным взглядом, что местные жители старались обращаться к ней и смотреть ей в глаза, лишь в случаях острой необходимости, вызванными, в первую очередь, болезнью своих близких. Но надо отдать должное, никому и никогда Стефания не отказывала, но бралась за помощь только тогда, когда сама была уверенна  в своих силах. Не было ни одного случая, когда бы Стефания ошиблась! И поэтому, простые крестьяне  были благодарны ей. В летне-осенний период всё своё время Стефания проводила в лесу за поиском только ей известных трав, готовила из них различные отвары, настойки.
Пошел уже второй месяц, как  Севастьян был прикован к  своей постели. Две старшие сестры его, Ева и Зоя, отец Антон и мать Мария  чётко выполняли все указания тетки Стефании, но самое главное, конечно же, оставалось за ней. Для более устойчивого положения поврежденных ног, по её требованию, отец вырезал из длинных  чушек деревянные внутренности. Эти две «лодочки» были привязаны к ногам мальчика тугими длинными веревками.
      – Ничога, Севчык! Падняму табе на ноги, не хвилюйся, хлопчык! Усё будзе добра! – про себя тихо часто повторяла она и заставляла пить его какие-то смеси, отвары, при этом накладывала какие-то мази, промасленные тряпки, бинты на раны.
       Никому из родственников она не позволяла быть рядом с ней во время  проведения своего курса лечения, даже Севастьяну запрещала смотреть на неё и заставляла смотреть его в потолок – это очень отвлекало её. Он ясно  и с удивлением наблюдал, как его ближайшие родственники побаивались тетку Стефанию, а его мать всегда брала веник, крестилась, и выметала мусор из хаты после очередного прихода своей сестры в их дом.
        Очень хорошо помнит Севастьян, как однажды утром, он услышал, как пришел родной брат отца Иосиф и сказал:
     - Слухай, Антон? Немцы войной на нас пайшли! Па радые перадали! Гаворяць ужо Минск захапили! Вайна, брат, вайна! Чаго рабиць будзем? А? Ты ж у нас в  вёске паважаны челавек? Рашай!
      - А чаму власть маучыть? Дзе наш председатель? Чаму сход не сабирае? А можа, гэта правакация и ни якай вайны няма? А? Нам паника не патрэбна сёння! – задумчиво сказал отец.- Если германцы Минск ужо захапили, то, нават, и у  нас скоро будут! Да сталицы же вёрст  сто пятьдесят, не вельми многа!
      - Мы ж с табой, не партэйныя, братка! На мой погляд, гэта здорава! Чаго нам баяцца? Якое багацця у нас могут отнять? А? Жонку? Буренку? Старую хату?
     - Партэйныя але непартэйныя! Няма розницы! Наши батьки у гражданскую  германцев  били, Атчызну защыщали, кроув пралявали! А мы, чаго, хужей будзем!? Зямлю сваю от супастата далжны абараняць абявязкова! Давай зави  мужиков, бярыте ружжа, патроны и сюды давай!  На сход, усих зави, братка!!
И действительно, в первых числах июля 1941 года, примерно, в десять часов утра, в деревню вошла  танковая колонна немецких войск, которую сопровождала большая группа автоматчиков. Через громкоговоритель, установленный в здании правления бывшего колхоза, к местным жителям  постоянно транслировалось обращение немецкого командования на ломаном русском языке: «Ахтунг! Ахтунг! Всем! Всем! Всем! Немецкие войска под командованием великого фюрера Адольфа Гитлера пришли к Вам дать долгожданную свободу и землю! Войска Великой Германии освободили Вас от ненавистных большевиков и от крепостного рабства колхозов! Теперь Вы имеете свободу! Германия даст Вам право на землю! Выдавайте коммунистов и комсомольцев! Вступайте в полицию!  Записывайтесь в активисты новой власти! Один  раз пролетел над деревней легкомоторный самолет и сбросил листовки, текст которых, практически, не отличался от радиообращения фашистов.
Все  местные жители деревни, с рассвета, в основном, взрослое её население, было мобилизовано фашистами для строительства переправы-моста, по которому по плану германского командования, планировалось передвижение наступающих пехотных и моторизованных частей вермахта, далее, в южном направлении.
Однажды ранним утром, когда взрослые находились уже на принудительных работах, а сестры Севастьяна работали в поле, в хату вошел  с автоматом наперевес небритый, изможденный  человек, одетый по-военному, с наброшенной, наверх, короткой плащ-накидкой. На его  фуражке, с зелёным околышком, ярко виднелась красная  пятиугольная звезда.
- Ну, что, малый, в деревне фашисты есть?- спросил пограничник и, не дождавшись ответа, бросился к печи и стал жадно жевать, уже остывшую картошку, в чугунке и  пить  колодезную воду из ведра.
Едва услышав от белорусского паренька, напуганного таким ранним визитом военнослужащего Красной Армии: «Не ведаю. Я не магу хадить», военный взял картошку, кусок хлеба, ведро с водой и подошел к сеням хаты.
- Давай красавец мой, давай «Смелый», кушай, дорогой! И тут Севастьян с удивлением увидел красивейшего пса-овчарку, которого очень бережно и ласково, как своего ребенка, кормил из своих рук, неожиданный  ранний гость. Хотя пес был очень обессилен, его взгляд  и глаза выражали такую  искреннюю  любовь к хозяину, что, он изо всех сил приподнялся в  своей кровати, чтобы полностью наблюдать короткую картину проявления  человеческой любви и  чести, собачьей  верности и преданности. Такого он не видел никогда! Ничего, старичок, выкарабкаемся мы с тобой! Скоро, скоро, к нашим выйдем! Ты кушай, кушай! Пей, давай! Уходить нам надо, нельзя оставаться, - ласково обращался к ней военный, и при этом, очень нежно гладил своего пса за ухом.
Все произошло так быстро, что все происшедшее показалось маленькому Севастьяну каким-то коротким сном – он так и не успел, от волнения, ничего  ни сказать, ни спросить советского пограничника.
Ни родные сестры, ни пришедшие вечером родители, не поверили сбившемуся  рассказу Севастьяна о незнакомом  раннем госте, как тот ни старался передать свои детские, искренние ощущения увиденного.
      - Не дуры галавы, от сваёй хваробы у цябе усе мазги затуманилися! Якой ахвяцер? Якая сабака? Здурэу зоусем, малый! Вот тетка Стэфа прыйдзе зараз и мазги цябе управе! – таково  было их общее мнение, но только до того момента, когда, примерно в девять часов времени, из соседнего двора не послышались автоматные очереди. Буквально, следом, раздался противный, визглявый, как у маленькой трусливой собаки, мужской голос. Это говорил сосед семьи Саевичей, бывший  деревенский почтальон, Роман Падлюк:
    - Сдавайся, ты окружен! Тебе дается 30 минут! Выходи из сарая с поднятыми руками! Немецкое командование гарантирует тебе жизнь!
       Вся семья Саевичей, и пришедшая к ним тетка Стефания, бросились к окнам, в надежде разглядеть  всё происходящее. Одиноко стоящий сарай Падлюка был оцеплен, с трёх сторон, большой группой немецких автоматчиков, которые залегли на траве, за  его домом и баней. Их было человек 20-25. С тыльной стороны начинался  глубокий болотистый овраг.
     - Руссиш швайна! Сдавайся! – не умолкая, визжал будущий староста деревни Веженка  Падлюк. – Ты окружен! Тебе не выйти! Слышались громкие голоса и смех гитлеровцев. Действительно, шансов на спасение у советского пограничника не было. Периодически, из сарая раздавались  сначала автоматные очереди, а затем и одиночные пистолетные выстрелы.
     - Герр лейтенант! У него патроны скоро закончатся, и ту мы его возьмем, тепленького! Никуда он не денется от нас, герр лейтенант! Я вам вот сдал эту партийную падлюку, вы же не забудьте, что обещали меня старостой назначить и форму выдать. Верно служить Вам буду! Я так давно Вас ждал! – заискивающе подвизгивал полицай.
     - Усим от окна  отойти. Завесь, мать шторы! Не бабское дело глядзеть на такое! Убью животнае, убью Падлюка! – буквально вскричал отец семейства Антон  Саевич.- Глядзи, вскрикнула Мария, - авчарка палзе да аврага. В этот момент из сарая раздались, один за одним, семь выстрелов, а в ответ немцы ответили шквальным огнём по укрытию красноармейца.
     - Вот, чалавек! Сам пагибая, а пса сваяго, при гетым, спасая! Спяцыально ён агонь аткрыу, апошние патроны свае схапиу,  а, атвлек ат сабаки германцеу. Не врау Севастьян, не врау пра ихнюю любоу!- про себя подумал Антон.
      Тут неожиданно открылись ворота сарая, и из него вышел окровавленный красноармеец. Хромая, одной рукой он держался за свой раненый  правый бок, а другую, левую, приподнял вверх.
    - Герр лейтенант! Вот видите! Он без оружия! Он сдается! Большевицкая скотина!- радостно завопил предатель Падлюк.
     И тут, Саевич увидел страшную картину. Когда красноармейца окружили вокруг гитлеровцы, подойдя к нему вплотную, то он, широко расправив раненые плечи, высоко подняв свою голову,  вскрикнул: «Коммунисты не сдаются!», резко рванул за чеку, находившейся на его поясе, большой противотанковой гранаты. Взрыв был настолько сильным, что во многих хатах вылетели стекла, и на поляне образовалась огромная воронка. Десятки фашистов были уничтожены, к сожалению, погиб и советский пограничник.
Местные жители, ночью, под прикрытием темноты, аккуратно собрали оставшиеся останки красноармейца, его кокарду, бляху от ремня, и бережно захоронили безымянного советского героя на самом видном месте сельского кладбища.
       И еще долгое время, по ночам, вокруг села, в районе кладбища, раздавались  какие-то страшные  звуки, не похожие  на вой одинокого волка, а больше похожие на человеческий крик отчаяния и безысходности по поводу невосполнимой утраты – потерю близкого. Это выла пограничная собака – овчарка по кличке «Смелый», так и не притронувшаяся к какой-либо пище от местных жителей, и нашедшая свою смерть от полнейшей тоски и одиночества, рядом со своим хозяином и верным другом, безымянным советским героем – советским пограничником.   
       Медленно тянулись дни фашистской оккупации. В январе 1942 года Севастьяну разрешила тетка Стефания передвигаться по хате, правда, с помощью самодельных костылей, изготовленных отцом, а уже, через пару месяцев, он уже самостоятельно смог выйти во двор своего дома и насладиться ярким весенним солнцем. Радость в семье была огромная! Никто, кроме самой целительницы, не заметил небольшую хромоту у выздоровевшего  паренька, которая была особенно видна при быстром движении. Самое главное, что он был жив и мог  вновь  полноценно помогать своим близким по ведению домашнего  хозяйства!
        Сдержал свое слово и Антон Саевич. Вместе со своими верными земляками, и в первую очередь, с братом Иосифом, поздней осенью 1942  года устроили на дороге, ведущей к райцентру, самую настоящую засаду. Предатель  Падлюк, волею случая оставшийся живым, и потерявший правый глаз в тот  летний вечер,  возвращался, навеселе, домой с несколькими  полицаями. Они ехали на телеге, согреваясь изъятым самогоном, и въезжая в лес, до села оставалась чуть более семи километров, неожиданно увидели группу земляков-веженцев, которые копали землю в углу огромной поляны.
      - Ну-ка, стой! – скомандовал Падлюк одному из полицаев. – Ты что, Саевич с мужиками тут задумал? Холодно ведь! Чего в земле промерзшей копаешься? Дома гарэлку пить надо! – пьяным голосом спросил он.
    - Да вот, нават, манеты царския найшлы! Чырвонцы адни! Чаго рабиць с ними, ня ведаю? – громко ответил  Иосиф Саевич и  поднял из земельной ямы какой-то глиняный кувшин. – Пры камунистах  трэба было здавать кладец ураду, а сёння? Каму?  Табе? Ты ж – урад! Тады – забирай!   
      Как только полицай услышал эти слова, он и его подручные, мгновенно протрезвев от волнения, спрыгнули с телеги и побежали к землякам, оставив там свои немецкие винтовки.
     - Где? Быстро! Давай, показывай! Всего лишь, один!? – вскрикнул своим мерзким голосом «одноглазый» предатель и выхватил кувшин из рук Иосифа.
     - Не! Не! Не один, а тры трупы сёння будзе! Памылился ты, однаглазая мразь! Вяжыте этх падлюк, хлопцы! – услышал он за своей спиной знакомый голос и оглянулся. Напротив  полицаев стояло группа его земляков во главе с  Антоном Саевичем, с направленными на них, охотничьими ружьями.
      -  Вы, что, земляки? Я же, свой! Я ж, сосед твой, Антон! Вы, что, хлопцы! Не шутите, мужики! Отпустите, Христа ради! Прошу Вас! У  меня же дети маленькие! Пожалейте, земляки! – истерично стал голосить  Падлюк.
- Не, вой, сволач! Ты хуже сабаки всякай! Давайце, этих двух вырадкав, в расход!  Никакога шуму! Магилы же гатовы ужо! Жывыми закапайце!  Усю зброю забярыте сабе! А табе, мразь, зямлячок, хренов, смерць асобая, не чылавечья, будзе! Ты яе заслужиу! Сабака! Пускай паглядиць , як яго родныя сабаки сдыхать будуць, а потым, тащыте падлюку на месца сваей смерци! – жестко  дал указание Антон.
       Двум полицаям быстро связали руки за спиной, ноги крепкой верёвкой, вставили огромный матерчатый кляп в рот и бросили в, заранее подготовленные, могилы.  Они, чувствуя обреченность своего положения, вначале, пытались сопротивляться, а потом, лишь обреченно смотрели, как их тела медленно покрывала холодная осенняя земля. Через десять минут все было кончено!
      При виде  способа уничтожения своих подельников у деревенского старосты началась паническая судорога конечностей. Он стал ползать у ног своих односельчан,  унижаясь, плача, предлагая им свои многочисленные драгоценности и золото, которое у него имелось дома, в обмен на сохранение ему жизни.
      - Наваравау у народа, сабака дикая! Прыхвастень нямецкий! Няма табе пращэння, гадина палзучая! Скольки душ нявинных загублены табой, мразь! Как доуга мы чакали гэты момант, кааб расквитацца с табой, нелюдь паганая! Смерть сваю палучыш такую, як жыццё свае сабачье! Пусть жруть твае патраха такие ж, як ты, воуки, сябры твае! Прывязывай яго, мужики! – скомандовал Антон Саевич и посмотрел в испуганные, налитые кровью, глаза предателя. 
      Падлюка подвели к двум упругим, красивым, высоким березам, расположенным недалеко друг от друга. Силою четырех человек, с каждой стороны, максимально наклонили их верхушки друг к другу, привязали  к, обоим стволам руки, ноги и голову  предателя тугой веревкой и ……резко отпустили. Через мгновение деревья вернулись в исходное положение, а на земле и на ветках деревьев остались  разорванные части тела  немецкого предателя Романа Подлюка.
      «Сабаке сабачья смерть! Няхай птицы и звери гэтай падалью питаюца»,- подвел итоги своей первой  операции против фашистов Антон и повел своих единомышленников по лесным, только знакомым им дорожкам, обратно в свою деревню.
Вскоре, слава про неуловимый отряд  местных жителей, неожиданно нападающих на небольшие колонны фашистов и полицаев, разнеслась по всей округе. А уже, ближе к весне 1944 года, Антон Саевич создал партизанский отряд, численностью в двести человек, и расположил его в недоступном для фашистов, месте – небольшом островке на сильно заболоченной, практически, непроходимой местности, откуда и совершал свои стремительные вылазки против оккупантов, вплоть, до прихода войск Красной Армии.               
               
       Маленький Антоша Саевич с огромным удивлением рассматривал из окна  серого  военного автомобиля, в народе носящим  ласковое название «козлик», незнакомые  пейзажы – красивые луга и поля, уютные маленькие деревеньки. Он уезжал из своего родного Борисова куда-то очень далеко, в неизвестность. А самое главное! Зачем и почему? Что ждет его впереди?  Маленький мальчик не находил ответы на эти вопросы.
    - Уже проехали половину пути! Посмотри,  Гутька, какой строиться  огромный и красивый Курган Славы,- отвлекаясь от своих мыслей, услышал он  с гордостью произнесенные слова своего дедушки.
    - Молодец, Петр   Миронович Машеров, не забывает подвиг ветеранов! Сам ведь всю войну прошел! На этом месте в сорок четвертом три наших фронта встретились, чтобы Минск освободить и дать мирную жизнь нашему народу! И в первую очередь, чтоб такие молодые, как твоя мама и ты, малыш, могли иметь светлое будущее! Понял, Гутька?-спросил меня он –Никогда, никогда , не забывай этого!
    - Конечно, же, дедушка,- почему-то, с неподдельной гордостью, что именно ему был адресован этот вопрос, серьезно ответил мальчик.
     Быстро пролетело время поездки. И вот уже долгожданный Минск, город-красавец со своими чистыми улицами, высокими домами и красивыми многочисленными зелеными каштанами вдоль широкого Центрального проспекта города, который  и, конечно, же, железнодорожный вокзал со своими многочисленными паровозными гудками и  пассажирами, спешащими  на свои поезда. 
      - Скорый поезд  номер 55 сообщением Москва – Копенгаген  прибывает на первый путь первой платформы, стоянка поезда - двадцать минут, – уверенно произнес женский голос диктора-информатора. 
       - Не чемоданы, а настоящая мечта оккупанта! Сразу видать, что, трофейные, товарищ полковник,-  с грустью произнес старшина, водитель »козлика», занося огромные деревянные чемоданы с широкими кожаными ремнями  в спальный вагон поезда.- Пол-Борисова можно загрузить в них, наверное!
       - Ты прав, Федор, немцы всегда делают все качественно и надолго! Этим чемоданам уже за двадцать пять, а смотри, как новые и пригодились! Еще я в Германии после войны покупал!
       - Странно! Столько лет прошло, а у  нас такие и не научились делать! Ума, что-ли, не хватает у победителей?- как-то совершенно обреченно произнес он.
       - Ну, что, давайте прощаться!- произнес Григорий Иванович и крепко поцеловал свою дочку и внука.
       - Как говориться, Лиля, пиши письма, а если будет плохо, то высылай деньги!
       - Желательно, дойчмарки и хрусталь! Тогда и поможем, - вставил свое слово      пожилой старшина-сверхсрочник. Супружнику своему, Севке, мой пламенный шоферский привет! Простой он у тебя, Лилька, мужик! Молодец, что в офицеры выбился! Передай ему, может с оказией какой-то, в Союз передаст для меня «мечту оккупанта», уж больно чемодан мне приглянулся! А я ему в ответ засолю  и отправлю нашей любаньской свеженинки и сала!
Молодая мама  лишь громко рассмеялась в ответ на такую удивительную просьбу пожилого военнослужащего.
     - Отъезжающих прошу зайти внутрь! Поезд отправляется!- отчеканила звонко пожилая проводница и,  дождавшись, пока ее требование будет полностью выполнено, закрыла дверь своего вагона.
        В те, сейчас уже далекие, советские годы, властям было стыдно посылать за рубежи необъятной Родины отечественные вагоны, которые, если, и имели главное отличие  от заграничных аналогов, то называлось, оно, однозначно, одним термином – «полнейшее отсутствие какого-либо вразумительного сервиса». И поэтому, создавая видимость явного преимущества одного общественного строя, естественно, социалистического, над другим, чуждым советским гражданам – капиталистическим, для зарубежных рейсов закупались импортные вагоны и не где-нибудь, а в дружественных странах – ГДР и Венгрии. Смотрите и завидуйте недруги дела великого Ленина – вот она,  какая  социалистическая кооперация в реальной жизни. Вагоны друзей,  проводники  - свои, советские, а в целом, состав получается, нашим,   социалистическим.
         - Попрошу вновь севших, только что, пассажиров, приготовить свои проездные документы,- раздался голос женщины-проводника в коридоре вагона. – Вода ишо ни кипячена, придеться  малость обождать, но не боль  часу. Голос ее был  хотя и звонкий, но непривычный для слуха, какой-то, окающий.
     - Ну, что, сыночек! Вот, наконец-то, мы едем вместе домой!
     - Смышлен, видать, мамаша,   малыш-то, Ваш, не погодам. Чай впервой-то, на Неметчину?- пыталась завести разговор железнодорожница.
     - Располагайся поудобней. Дорога нас ждет дальняя, а для тебя, и интересная! Видишь, купе - двухместное, ты в таких никогда еще не ездил, но, ничего, привыкай –  хорошо, что нам всю дорогу никто мешать не будет!- произнесла мама мальчика, оставив монолог проводницы без должного внимания.
        - Сейчас переоденемся и пойдем руки мыть, затем, покушаем и будем отдыхать, а то ведь, рано встали, и голодными остались. Что нам дедушка с бабушкой и боженька послали?
Немного позднее  выяснилось, что, они послали довольно много вкусной и разнообразной пищи: домашние  котлетки, еще не остывшие, запеченную курочку, огурчики, помидорчики, компот собственного приготовления и вкусный белый борисовский хлеб.
          Дорога впереди была дальняя и, самое главное, для маленького мальчика, абсолютно незнакомая, и  поэтому, все происходящее  как внутри вагона, так  и за его пределами, вызывало у него  неподдельное любопытство и живой интерес.
И это было неудивительно! Родив своего долгожданного первенца в молодом  возрасте, ей едва исполнилось двадцать лет, молодая мама сразу же решила сделать из своего ребенка образцовое дитя, применив в процессе его воспитания все мыслимые и немыслимые, практические и сугубо теоретические, известные и неизвестные принципы педагогики.
          Для этой благой цели Лили Саевич, с упорством и настойчивостью, использовала и свой богатый практический опыт пионерской вожатой в школьной работе, выделяя и анализируя поведение своих лучших пионеров-ленинцев, проводя долгие и полезные беседы о тонкостях современного воспитательного процесса  с их родителями, чем вызывала не только их уважение, но и одновременно подтверждала непоколебимость и абсолютную правильность направления советской ленинской школы обучения будущих строителей коммунизма. Также не забывались при  реализации своей цели и практический жизненный опыт своих  родителей, бабушек и дедушек и многочисленные книжные труды советских писателей и ученых – благо их советская непоколебимая власть рабочих и крестьян  рекламировала и печатала с завидной регулярной настойчивостью.
          Поэтому, и не были обижены своим вниманием такие классики воспитательного процесса, как дедушка Ленин – самый человечный человек и самый лучший друг всех советских детей, как дядя Брежнев – самый главный воспитатель молодежи Великой страны Советов (на дворе заканчивался 1968 год), ну, и, конечно, при решении такого сложнейшего вопроса, как, воспитательный, в то время невозможно было обойтись без использования богатейшего практического педагогического опыта таких учителей-самородков, как, Макаренко и Сухомлинский, со своими «поэмами» и « республиками», со своим новым подходом и новейшей моделью в воспитании нового человека – человека труда, юноши, абсолютно не похожего по своим морально-нравственным качествам на своего буржуазного предшественника, неудачного плода воспитательной системы царской России.
          Именно благодаря правильному  использованию данного багажа педагогики, а также, именно пламенной веры в свое правое дело по воспитанию  подрастающего поколения в духе марксизма-ленинизма и своего характера, отличающего своей настойчивостью, доходящей, порой, до фанатизма (что ж не сделаешь ради достижения конечной цели в правом деле!), молодая мама Лиля Саевич в свои 26 лет сумела в кротчайший срок завоевать заслуженный авторитет не только у своих  новых подруг-жен офицеров, педагогического коллектива одной-единственной средней школы, но и военного руководства гарнизона Мюнстров, в частности, семьи командира танкового соединения генерала Патрушева.
          И результат не замедлил себя долго ждать – Лиля поступила на заочный филологический факультет престижного Белорусского госуниверситета, одного из лучших  в  СССР и стала старшей пионерской вожатой в школе Мюнстрова. Как говорится, лучше и не придумаешь! Перефразируя великого классика – остается только творить, творить и еще раз творить во благо педагогики и воспитания!
           - Антоша! У нас впереди дорога дальняя, будут разные встречи, разговоры, будем проезжать различные города и даже страны, поэтому, для тебя она должна стать еще и познавательной!
        - Какой? Какой?- с искренним удивлением переспросил  мальчик.
        - Ты не должен, просто так, я бы даже сказала, тупо, без каких-либо эмоций, смотреть в окно вагона и молчать! Познавать, значит узнавать для себя что-то новое, интересное, до этого момента, незнакомое - продолжила молодая мама.
        - Вот, например, сейчас в окно мы что видим? Простой, обычный мальчишка, ни такой, как ты, ответил бы очень просто – я вижу поля и леса, идет дождь. А мальчик, неуч – это который не хочет хорошо учиться в школе, ответил бы, так – а я ничего не могу сказать, ведь все видно и так, что делается за окном. Ты, мой любимый сыночек, должен ответить лучше всех и за это в школе, куда ты пойдешь на следующий год, ты получишь целую пятерку, самую высокую оценку!
        - Давай, опиши мне все происходящее за окном нашего вагона. Только не спеши с ответом! В начале – подумай, а потом, говори, и никогда не забывай про своевременное использование прилагательных и глаголов!  Мы же ведь с тобой их недавно выучили, сынуля! Вспоминай, пожалуйста!
     Маленького мальчика просьба-указание своей мамы  не застала врасплох. Его любимые дедушка Гриша и бабушка Аня, с которыми он проживал постоянно, тоже не теряли, как, говориться, время зря, и целенаправленно вкладывали в своего первого и единственного внука все самое лучшее, которым обладали сами,  свою душу, то есть, «свои университеты».
        Бабушка, в первую очередь, стремилась передать внуку любовь к  пунктуальности в поведении, чистоте и порядку в повседневной жизни, ну, а дедушке,  на примере своего богатейшего армейского опыта, как говориться, сам Боженька велел научить малыша   мужественности и любви к своей Родине, уважению к старшим.
        Первая возглавляла процесс воспитания внука с утра до вечера, то есть, практически, ежедневно и круглосуточно, а ее супруг довольствовался лишь несколькими часами ежедневно после службы и в выходные дни, которых, как, у настоящих военных, было очень-очень мало. Очень часто, особенно в летне-осенний период, дедушка брал с собой  Антошу в лес по-грибы,  по-ягоды, на рыбалку на свою родную речку Березину и чистейший приток ее - Дудинку.  В этих местах Григорий Иванович получал полнейшее удовольствие,  одновременно, с наслаждением и тоской, вспоминая свое трудное  деревенское прошлое и автоматически забывая свои тяжелейшие армейские будни: тяготы прошедших войн, погибших товарищей,  подьемы по тревоге  и  многочисленные учения.
        «Как быстро летят года,- поймал  он себя на мысли,- вот уже и внук научился в грибах и птицах разбираться, умеет червячка на крючок надевать, одна дочка уже замужем, вторая – Татьяна вот-вот школу закончит, а сын Евгений уже в далеком Череповце учится в военном училище связи. По моему пути пошел,  по военному, по нелегкому: никто никогда ему  свою дорогу не навязывал. Сам выбрал, молодец!....  Совсем незаметно пролетели эти 45 лет, совсем незаметно,-  с грустью подумал про себя заместитель командарма, закурил свой любимый «Беломорканал» и тихо затянул свою любимую песню «Из-за острова на стрежень, на гребне морской волны, выходили расписные Стеньки Разина челны»…….
   Никто из находящихся поблизости рыбаков и предположить не мог, что, у этого  скромного, невысокого, крепкого телосложения, мужчины, с красивой  вьющейся шевелюрой, на которой едва-едва удерживалась  огромная кепка, одетого в широкие брюки и тенниску, имеется небольшая трехкомнатная «хрущевка» образца 1958 года, расположенная на последнем, пятом этаже, а также, супруга Анна Максимовна, как и практически, все жены военнослужащих, круглосуточно занимающаяся ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей и внука.
            А самое главное, глядя на этого красивого мужчину, невозможно было поверить, что в его домашнем трофейном  секретере-серванте  хранится память о трех войнах, на тропах которых побывал Николай Иванович, многочисленные документы, вещи и  фотографии тех лет. И, конечно, же, главное – боевые награды, заслуженные на полях прошедших  сражений, которых было немало.      
     Там были и потрепанная  летняя «буденовка» времен  финской войны 1940 года с огромной нашитой красной звездой, и с Великой Отечественной - зимний  танковый шлем с «тангентой» (переговорным устройством), с сохранившимся запахом солярки, и, пробитая насквозь, видно, пулей советского солдата, фуражка странного вида, с очень маленьким пластмассовым козырьком – с японской войны 1945 года. На полке, в большой коробке, отделанной бардовым бархатом, находились Золотая Звезда Героя Советского Союза и два ордена Красного Знамени (в отдельных маленьких коробочках)  и различные медали: «За отвагу», «За боевые заслуги», за взятие многочисленных вражеских городов – Берлина, Праги, Вены и, конечно, «За победу над Японией». Особое место занимал офицерский кортик, инкрустированный драгоценными камнями с выгравированной надписью   « Старшему лейтенанту Бовину Г.И. от Верховного Главнокомандующего тов. Сталина И.В. за проявленный героизм 
в борьбе с фашизмом» май 1945 г. 
        - Давай, Гутька,-  ласково обратился к любимому внуку Григорий Иванович,- собирай потихоньку удочки, видишь, уже  не клюет у нас с тобой сегодня. Рыба – она, понимаешь, получше человека все моменты чувствует. Вон, видишь, какие темные тучи надвигаются - дело к дождю, видать, идет.
         - А что, дедушка, у иыб глаза небо видят, - удивленно спросил мальчик, -  они же в воде живут и к небу не подходят, а то бы, мы их с тобой юками и сачком всех выловили, и бабушка бы нас сильно похвалила! Павда?- плохо выговаривая  букву «р», продолжил он.
         - Правда-то, правда. Бабушка нас с тобой и так за большой улов похвалит, а тебе 15 копеек призовых по уставу полагается, за смекалку и усердие, проявленные на рыбалке!
          - Ух, ты! Сазу пиду и поду покупать шоколадное  моёженое, моё любимое! Спасибо, дедуля!
          - А то, что, ты про рыбы поведение спрашиваешь, то одно могу тебе сказать – многого еще человек не знает о природе и животных до конца. Порой, только одни догадки и предположения. Каждая порода, рыбы-то, ведь именно, свой характер и повадку имеет, наверное, побольше, может быть, чем у человека!  Видишь, брат, какая история получается! Не все, оказывается, может человек – философски подвел итог дедушка, и, закурив папиросу, окончательно собрал  все рыбацкие снасти.
         - Да-а-а, вижу,- очень медленно, и также, по-философски, ответил мальчик и, подойдя к самому берегу глубокой реки,  с гордостью поправил на голове, явно не по размеру, солдатскую пилотку с красной звездочкой, внимательно посмотрел в водную глубь, а затем, вверх, на темное небо. Уже начинался сильный дождь.
           Даже, если бы, и не было дождя, по плану заместителя командарма, в этот единственный, за последние 3 месяца, выходной  день, он бы, все равно, раньше обычного закончил  сегодняшний с внуком выход на рыбалку. Даже погода сегодня была на его стороне! Такое решение было окончательным и бесповоротным и принято уже давно! Сегодня – второе воскресенье  сентября! Сегодня – замечательный день! Сегодня – огромный праздник, который Григорий Иванович очень любил, любил по-своему, искренне, от всей души, следуя доброй  офицерской традиции, вот уже, более, чем 25 лет, отмечая  его, где бы не находился. Сегодня – День танкиста!
        - Поторапливайся, поторапливайся, Гутька! А, ну, увеличить обороты, босая команда!- по-доброму требовательно и с улыбкой, обратился дедушка к своему внуку.
        - Не полагается, раз, мы, мужчины, слово свое не сдерживать! Обещали к 15 часам прибыть, извольте, молодой человек, продумать и предусмотреть все до косточки, до винтика, а прибыть вовремя! Пунктуальность – удел настоящих мужчин! Понятно, малыш? У нас есть еще в резерве целых 25 минут! Это хорошо! Ещё  успеем  быстро, по-военному, переодеться, помыть  руки и в бой, то есть, за стол!- продолжал он, подходя, уже, к подъезду своего,  «хрущевского» дома.
        Маленькому мальчику ничего не оставалась, как, крепко держаться  за сильную руку своего дедушки, подчиниться ему.  Ускоряя шаг, поправляя огромную солдатскую пилотку на ходу,  он думал  ни о какой-то, ему, ребенку, непонятной мужской пунктуальности, а, практически, о главной конечной цели сегодняшнего дня – бабушкиных пятнадцати копейках призовых денег  и,  не дай Боже, отсутствии в  маленьком магазинчике,  который находился напротив их дома, его любимого шоколадного мороженого! Ради этого, маленький Антошка готов был бежать с дедушкой, хоть на край света!