Анорексии - нет в России!

Милые девочки, девушки, женщины! Мы все озабочены одной целью – быть красивой. Для этого часто приходится сбрасывать лишние килограммы. Но, к сожалению, не всегда достигается результат и зачастую губится здоровье.
Наконец наши проблемы привлекли внимание мировой общественности. Уже давно в странах Европы пересматривается предел самого малого размера женской одежды. А недавно даже Франция, страна – законодательница моды, приняла закон о наказании за рекламу, призывающую к похудению. Участившиеся случаи заболевания анорексией не могут и не должны оставлять нас равнодушными. Давайте оценивать людей не по размерным характеристикам, а по их душевным и общечеловеческим качествам. Скажем: «Нет!» комплексам, начнем радоваться жизни и общению все одинаково: полные и худые, маленькие и высокие, не замечая различий…

Полноты во мне никто не видел, кроме меня самой. 46-й размер в 30 лет для рожавшей женщины – это норма. Таких же «толстых» в нашем отделе еще двое. Откровенно страдала полнотой только Любашка – миловидная, пышногрудая брюнетка. Вопрос «есть, или не есть?» дамокловым мечом висел над ней постоянно. Пятую сотрудницу нашего планового бюро, прозрачную и худосочную Ленку, ненавидели все. Понятное дело, нам бы тоже хотелось иметь такие стройные длинные ноги и тонкую осиную талию. Вот и решили мы хоть на йоту приблизиться к своему желанию в тот день, когда нашей Любаше принесли очередной листок с диетой. Приводя тысячу примеров, неизвестный автор призывал верить ему и четко следовать его рекомендациям. Мы поверили, утвердили план действий на завтра и отправились по домам.
Утром следующего дня мы единогласно исключили из отдела (только на время обеда) вечно голодную Ленку, для чего даже скинулись ей на еду в столовой. А в 12-00 с усердием крошили свежую капусту, дабы есть ее в неограниченном количестве без соли и уксуса, без зелени и лука, только с ложечкой растительного масла. Так как каждая из нас четверых принесла по кочану, количество салата оказалось очень неограниченным.
Ели с удовольствием! Пока скулы не устали жевать. Подумаешь, без соли. Это же полезно!
Часа через два началась жуткая отрыжка от капусты. Первой сошла с дистанции чопорная и вечно всем недовольная Алла Владимировна.
- У меня болит желудок, - заныла она, - капуста – слишком тяжелая пища. К тому же мой Вася любит меня всякую. Она еще долго оправдывалась, говоря какие-то слова, но мы их не слышали. Мы тупо смотрели на ее действия…
Аллочка ( так звали за глаза эту приблажную женщину), постелила на стол белоснежную салфетку, как и всегда перед обедом, поставила на нее кружку со сладким дымящимся кофе, достала из сумки сдобную мягкую булку и стала безжлостно жевать ее прямо у нас на глазах, при этом громко запивая. Разумеется, мы сильно обиделись на нее и исключили из своих рядов.
Завтрашний, а за ним два последующих обеда опять состояли из той же безвкусной капусты. И только пятый день предполагал изменения в меню в виде куска отварной рыбы без соли и хлеба. Но до этого дня еще нужно было дожить.
Работоспособность наша от очередной порции белокочанной приближалась к нулю. Крошили мы теперь не так много, но съедать ее было почему-то все сложней и сложней.
- Нет, не могу, не лезет в горло! – с отвращением призналась Галина Ивановна.
Мы так любили нашу начальницу. Она всегда была жизнерадостной и добродушной, но диета повлияла на нее, и наша Галочка становилась нервной и придирчивой.
- Конечно, - бубнила она, когда Любаша вышла из отдела, - у этой толстухи жиру, как у тюленя, ее организму есть чем питаться. А у меня в желудке скоро дырка от капустного сока будет! Я тоже хотела посетовать на судьбу, но тут вошла Любашка, и мы дружно втроем принялись совершать знакомые до боли в зубах жевательно-капустные движения.
Алла Владимировна продолжала издеваться над нами. Она демонстративно стелила свою белоснежную салфетку и, как на пикнике, раскладывала на ней еду. Мы старались не смотреть в ее сторону. Как только взгляд оказывался в том углу, и запахи еды достигали наших дыхательных органов, появлялось жгучее желание схватить со стола все Аллочкины пожитки и запихать их себе в рот вместе с белоснежной сафеткой.
Есть капусту становилось невыносимо. За три дня я возненавидела ее так, что поклялась впредь даже борщ варить без нее.
Пятый день решил все. Он и стал кульминацией нашего мероприятия. Самое ужасное произошло с утра, когда Галина Ивановна открыто заявила, что очень любит рыбу, поэтому считает, что есть ее без соли – извращение. Еще она сказала, что это перевод продуктов, в конце добавила, что голодать вообще больше не намерена по причине уже начавшихся головокружений…
 
Так любовь к морепродуктам лишила нас еще одного компаньона. В полку осталось двое: Любашка, которой кроме лишних килограммов терять было нечего, и я – та, что глупо следовала моде.
Долгожданный изысканный обед радости не принес. Несоленая рыба по вкусу оказалась еще хуже, чем капуста. Она напоминала кусок отварной древесины. Галина Ивановна, сидя за параллельным столом, вела себя так же «параллельно». Она смачно посолила жирный кусок сомятины, хрустнула малосольным огурцом и, чередуя укусы рыбы с картошкой, начала трапезу. Мы были в шоке. С нами не считались. Нас не уважали. Даже Ленка перестала ходить в столовую и устраивала свои пышные обеды здесь. Мы с Любашей прозвали ее «дырявым мешком», потому что еда, поглощенная ею в огромных количествах, не добавляла ей ни грамма веса.

Отдел рушился на глазах. Отношения между нами портились с каждым днем. Мнения о необходимости худеть, разделились. В пятницу вечером мы разошлись по домам почти врагами. Галочка с Аллочкой были в чем-то правы. Нельзя так истязать себя. Мы слабели, и это было очевидно.

На остановке Любашка потащила меня к лавке, и мы, смахнув пыль юбками, плюхнулись на нее. В ушах уже начинали звенеть колокольчики, и до голодного обморока было рукой подать. Я боялась упасть и удариться головой об асфальт. Именно под перезвон колокольчиков я обратила свой взор на мужчину, стоявшего неподалеку. Он держал в руках обыкновенный прозрачный целлофановый пакет. А в нем, как бы дразня и издеваясь, испачкав друг дружку сладким липким кремом, теснились семь заварных, некогда мною так любимых, пирожных…
- Люба, видишь того мужика? – утонувшим в слюне языком, вымолвила я.
- Кирилл Кириллыча? Вижу.
- Ты его знаешь? – обрадовалась я.
- Он с вычислительного центра. Нравится? Симпатичный. Хочешь познакомлю?
- Нет, попроси у него трубочку. – прошептала я, как заговорщик.
Люба упиралась, я продолжала умолять ее.
- Только одну… - я подняла палец, - Спаси мне жизнь, пожалуйста.
Происходящее дальше воспроизводится в памяти смутно.
Помню, как сели в автобус. Помню, как плавно на мои колени опустился пакет с пирожными. Еще помню, как долго облизывала пальцы, удаляя с них сладкие маслянистые следы. Но как могла одним махом оприходовать их все семь штук – не помню!

Ночью мне стало плохо: тошнило и даже рвало. Вместо «Доброго утра» я услышала бранные слова мужа о своей дури и о том, что это никому не нужно. Пятилетний сынишка сидел рядом с кроватью, как пиявка, прилипший к моей руке. Сердце мое дрогнуло. Мне стало стыдно, ведь я не подумала о них – о своих близких. Когда засвистел чайник, пришла Любашка. Мы жили с ней в одном доме, и она часто захаживала к нам на чашечку «чего-нибудь». Я взглянула на ее такое прекрасное пухленькое, но уже чуть тронутое диетой личико, и с ужасом произнесла.
- Любаша, тебе не идет худоба! Мы привыкли к тебе такой! Мы любим тебя. На кой черт тебе это похудение?
- А тебе тем более! – засмеялась Любка.
- Идите чаевничать! – раздалось из кухни приглашение моего мужа.
Стол был готов. Чего там только не было?! Бутерброды с сыром и маслом, с колбасой, с паштетом, с джемом. Печенье: от галетного до курабье! Конфеты, пряники, булочки… Вот они маленькие светлые радости нашей нелегкой жизни.
- Да, - рассуждала Любашка, - запихиваясь бутербродом, - наша прелесть в наших слабостях.
- А слабость в чем? – спросил мой муж.
- В том, что не можем блюсти диету! – хором ответили мы.
С каким наслаждением после пятидневного воздержания уплетали мы с Любашкой весь ассортимент. На душе было тепло и спокойно от того, что закончились истязания наших организмов, от того, что завтра на работе мы сможем дружно, как и прежде всем отделом и отобедать. И мысли об этом были верхом блаженства!..