Троечник

Мы с ним сидели в десятом классе за одной партой. Были приятелями. Он и тогда ничем особенным в классе не выделялся. На уроках учителя ставили ему тройки не за то, что он плохо учился и мало знал. Нет. Скорее, по инерции. Он очень редко поднимал руку, и во время объяснения учителя смотрел в окно.

— На, забери свою тройку, Буратино без грима, — бросила ему тетрадку наша литераторша.

Весь класс грохнул смехом.

А он сначала смутился, потом неловко как-то улыбнулся и спрятал тетрадь в портфель.

Полгода таскалось за ним это прозвище. Все сразу стали замечать его прямой и несколько вытянутый нос, оттопыренные уши и соломенного цвета всклокоченные волосы, хотя Кеша имела в виду совсем другое, его безразличие к художественной литературе и безграмотность. Антошка всегда к гуманитарным предметам относился с позиции технаря – несерьезно.

...И вот как-то я зашел к нему домой. У меня сломался магнитофон, а тут намечалась вечеринка, и нужна была музыка. Антошка неплохо разбирался в радиоэлектронике.

В комнате его царил творческий беспорядок. На столе лежали различные радиодетали, плата с торчащими из нее проводами, дымился паяльник, грудой были свалены какие-то справочники и журналы. Небрежно нарисованный эскиз его схемы свешивался со стола, придавленный за уголок авометром. Возле стола стоял книжный шкаф. И стоило только открыть его верхние дверцы, как на тебя сыпались тетради, магнитофонные бобины, фотопленка, книги и просто исписанные, исчерченные листки. На трех полках его умещалась вся небольшая библиотека. В основном это были книги по физике, астрономии, подводному плаванию и радиоделу. Все остальные ящики были заполнены инструментами, транзисторами и прочими необходимыми вещами.

Потом я часто забегал к нему просто так – поболтать, но чаще — по делу. Он никогда не отказывал.

Внешне Антошка казался спокойным и благодушным. Была в нем угловатая неторопливость мужичка-умельца, которому все по плечу. Захотел — раз и готово. Но окружающие не понимали этого, они считали Антошку ленивым. Даже его бабушка сердилась, если мы засиживались долго, она входила в комнату:

— Все сидите. Ты когда уроки делать будешь?

И Антошка уже из мужичка превращался в ссутулившегося мальчишку-десятиклассника, затюканного в школе и дома бесчисленными наставлениями и понуканиями.

...Прошло несколько лет. И вот я на улице встречаю Антошку. Он почти не изменился: все та же неловкая, кривая улыбка вспыхивает на его лице, правда волосы стали темными, и уши не так заметно торчат, а нос, наоборот, придает скуластому вытянутому лицу греческую правильность.

— Ну, как дела? — спрашиваю его.

— Ничего. А ты как? Ты ведь в школе?..

Я же тогда не поступил в университет — провалился на сочинении. Сейчас работаю в газете.

— Да ну! А я думал... Ты ведь так хотел историю преподавать...

Я не понял его иронии — он и раньше насмехался над всем и вся, и казалось, ничего серьезного для него не существует, — и пытался что-то ему объяснить. Глупо получилось.

А вечером сам он забежал ко мне. За чаем болтали о разном. Когда он узнал, что я пишу о школе — сразу замолчал, потух.

— А ты считаешь, что школа тебе ничего не дала? — спросил я и невольно усмехнулся, сознавая, что меня куда-то понесло. Вот тоже, и с другом не могу просто поговорить — все нужно о чем-то серьезном и важном, как крепко в меня засел газетчик — вот уже у Антошки беру интервью.

Антошка тогда отшутился, и мы больше к этому не возвращались. Вспоминали одноклассников, рассказывали, кто из наших как устроился в этой жизни, чего достиг в последнее время.

И вдруг Антошка... Нет, он уже не был тем прежним насмешливым Антошкой, он стал очень серьезным, мой школьный приятель Антон Вениаминович.

— Знаешь, я ненавижу школу, — голос его сделался сухим и тихим. — Где-то в четвертом или пятом классе мы писали сочинение на тему «Кем ты хочешь стать?» Может, помнишь? Я тогда написал, что хочу стать астрономом. А наша классная сказала перед всеми: «Троечник, а хочет стать астрономом!» Я тогда здорово обиделся. И решил всем доказать, что я не верблюд...

— А помнишь, как ты доказывал, что дважды два — не всегда четыре?

Он кивнул и нахмурился.

Антошке тогда здорово досталось за свободомыслие. Не помню, из-за чего разгорелся этот спор, но Антошка вышел к доске и сказал:

— Утверждение «дважды два — четыре» не всегда верно. Все зависит от системы координат, в которой рассматривать это уравнение.

Если, например, взять две капли да еще две капли — будет одна большая лужа. И из двух килограммов ягод и двух килограммов сахара не сварить четырех килограммов варенья. По-моему это очевидно.

— Ладно, ты умником-то не прикидывайся. Вместо того, чтобы тут демагогию разводить, лучше бы свою двойку за контрольную исправил. А то меня собрался учить математике.

На этом дело не кончилось: до девятого класса Антошка получал по математике тройки. Воистину, школа стала «островом сокровищ», зарытых пиратами.

...Снова вспомнил я об Антошке, когда разговаривал с нашим учителем математики.

— В школе его считали троечником. Но неужели вы, Елена Александровна, не виде ли, что это талантливый парень?

— Он сидел на первой парте — спокойно сказала пожилая учительница, — и я видела, что пока класс решает элементарные задачки, Антон уходит в себя, как бы дремлет. Но когда задача требует умственного напряжения, он оживает. И решает ее первым... А тройки он получал за элементарное...

— Но как же так?! Вы все видели!..

Эта неожиданная резкость сорвалась с языка от вспыхнувшей обиды за него, за себя, и за всех наших ребят.

— А что я могла успеть сделать за два года?

Значит, все решает случайность? Не повезло с хорошим учителем, и привет?! Но Антошка все-таки состоялся как личность и как специалист. После школы он поступил в Горный институт. Получив диплом геофизика, уехал по распределению в Кизеловскую геологоразведочную партию. Через год он стал начальником каротажного отряда. Он геофизик первой категории.

...А недавно я от него получил письмо:

«Живу все так же — в общежитии, — пишет он. — На работе — езжу на каротаж или пью чай в конторе. Месяц назад на меня нашло вдохновение. Я привез из дома незавершенные заявки на изобретение.
Решил внедрить у себя метод ВП и провести его фундаментальные исследования. Но пыл мой быстро иссяк. Сейчас просто езжу на каротаж или пью чай в конторе».

Где-то через месяц еще пришло письмо…

«Новый метод так и лежит в долгом ящике, — замечает он в другом письме. — А рацухи я штампую. Здесь это никому не нужно, — и горько пошутил. — Когда бездельничаю — получаю зарплату, а когда работаю, — то еще и премии».

Круг замкнулся. В схеме возникло короткое замыкание.

1991 г.