Команда шхуны Ариадна

                К.Велигина afalina311071@mail.ru

                КОМАНДА  ШХУНЫ  «АРИАДНА»
               
                Глава 1. На острове Эргесса.    

     Граф Алаб`ерд Фроз, бывший пират и контрабандист, а ныне капитан шхуны «Ариадна» шел по дворцовым покоям в тронный зал, где его ожидала царица Эргессы, высокородная Фарида`, дочь Рашида аль Джана.
     Его шаги звучали в притихших коридорах и анфиладах отчетливо и немного приглушенно. Несколько придворных в восточных одеждах сопровождали его, выказывая этим почтение желанному гостю, а заодно наблюдая за тем, чтобы гость, ненароком или умышленно не сбился с правильного курса. Вдоль стен также стояли придворные в восточных одеяниях, в шелку и атласе. Их чалмы, шаровары и халаты сверкали в лучах солнца узорами бисерных и жемчужных вышивок. Солнечный свет щедро заливал покои и залы приморского дворца царицы Фариды, выстроенного в стиле рококо (царице импонировала европейская жизнерадостность).
     Придворные низко кланялись Алаберду Фрозу и посматривали на него одобрительно. Давно им не приходилось видеть такого статного европейца, чья поступь была так тверда, нетороплива и свободна, точно он был хозяином этого дворца. И в то же время весь его вид выражал мужественное, исполненное достоинство смирение и миролюбие гостя, пришедшего оказать честь и уважение настоящей хозяйке дома – царице острова.
     Капитан Фроз был высок и строен. Его прямые светлые волосы доходили до плеч, лицо невольно привлекало к себе своим открытым и приветливым выражением; в чертах угадывалась мужественность, даже некоторая суровость, но синие глаза на загорелом лице смотрели ясно, дружелюбно, даже озорно, а в уголках губ пряталась веселая усмешка, живая и добродушная. На вид ему было около тридцати с лишним лет. Одет он был в черных бархатный камзол с серебряными пуговицами и брабантскими манжетами, в черные бархатные штаны и высокие щегольские ботфорты с алмазными пряжками. В руках он держал свою черную треуголку и какую-то маленькую сафьяновую шкатулку весьма тонкой работы, а на боку у него в ножнах, инкрустированных слоновой костью и драгоценными камнями (всё это сверкало и переливалось в солнечных лучах) висела шпага – восточный клинок, предмет его гордости.
     «Итак, - размышлял он про себя, - главное не забыть наставлений старушки Селии Лоу: выбрать того, кто поднесет царице веер из перьев павлина, но сначала остановить свой выбор на другом лице – для отвода глаз… однако как великолепно разубран дворец, и с каким вкусом! Право, восток – это сама красота и, бесспорно, сама загадка. Говорят, и царица Фарида очень хороша собой. Посмотрим. Бог мой, о чем я только думаю! Мне бы следовало быть серьезней. А всё же здесь замечательно. Недаром Эргессу прозвали островом любви и роскоши. Жаль только, что здесь так жарко, а одеться полегче нельзя, этикет не позволяет».
     Огромные, белые с золотыми ручками двери распахнулись – и Алаберд Фроз вошел в большой тронный зал.
     В блестящем паркете отражалось солнце, льющееся в высокие окна из-под наполовину спущенных шелковых штор веселого темно-золотистого оттенка. Посреди зала возвышался трон, обтянутый драгоценной пурпурной тканью, повсюду стояли фарфоровые вазы с букетами роз и жасмина самых разных сортов. На троне восседала сама царица Фарида, дочь Рашида аль Джана, а за троном, рядом с ним и возле стен стояли ее приближенные и любимые рабы, телохранители и слуги – всего человек пятьдесят, различных возрастов: женщины, девушки, юноши, зрелые мужчины, старики, дети. Все они приветствовали знатного гостя поклоном, а царица милостиво наклонила голову и улыбнулась.
     С первого же взгляда на нее Алаберд Фроз понял, что слухи о красоте «эргесской Клеопатры», как называли царицу Фариду в Европе, были более, чем справедливы.
     Очень стройная, с нежной золотистой кожей, безупречными выразительными чертами лица и миндалевидными глазами серны, обрамленными длинными ресницами, Фарида казалась значительно моложе своих тридцати лет. Ее прозрачные одежды ниспадали пышными складками, и сквозь них, как сквозь туман, можно было разглядеть очертания высокой крупной груди, изгибы стана, бедер, коленей и высоких икр. Ее плечи и руки, упругие, приятно полные, были обнажены; предплечья украшали широкие золотые браслеты. Длинная стройная шея царицы мягко восходила от линии плеч к правильному узковатому овалу лица, губы розовели, как лепестки фиалки, в уши были вдеты маленькие серьги из розового коралла, оправленные в золото, а улыбка ее была одновременно и царственной, и женственно милой.
     «Царица Савская!» – восхищенно подумал Алаберд Фроз, опускаясь на одно колено перед троном и целуя край пышной одежды Фариды. Он невольно задержал взгляд на узких, нежных, безупречной формы ступнях ее величества, обутых в золотистые легкие сандалии с ремешками, как у древних гречанок… но тут же отвел глаза и поспешно встал.
     «Какая женщина! – подумал он. – Но, увы, в сердце моем живет всё-таки не она. А жаль, право, жаль».
     Царица грациозно склонила изящную головку с прозрачным платком на темно-каштановых волосах – и с улыбкой, очень тепло и сердечно молвила:
- Приветствую вас, граф, знаменитый искатель приключений! Имя Алаберда Фроза известно не только в Европе, но и у нас, на Эргессе. И я чрезвычайно рада тому, что именно вы, раскаявшийся корсар и бесстрашный капитан, нашли Слезу Дракона, перстень моего отца.
     Ее голос, грудной и низкий, звучал очень приятно, с легким очаровательным акцентом, тек, точно мед; Фроз слушал его, как музыку.
- О, царственная звезда Востока, прекрасная и благоуханная роза Эргессы, - заговорил он с большим одушевлением. – Видит Бог, какую радость я испытываю, возвращая вам перстень, который султан Турции уже почитал своим… но с помощью бесчисленных даров мне удалось убедить его в том, что он ошибается. Слеза Дракона – ваша, всемилостивейшая госпожа, и горе тому, кто осмелится утверждать обратное!
     И он с поклоном протянул ее величеству сафьяновую шкатулку. Маленькая рука взяла у него подношение. Свита с любопытством обратила взоры на свою повелительницу. Та открыла шкатулку, и тут же ее лицо точно озарилось: так заиграли на нем блики от огромного розоватого бриллианта тончайшей огранки, вставленного в гнездо массивного золотого перстня.
     Вся свита тихонько ахнула, а Фарида, радостно засмеявшись, поцеловала бриллиант и обратила сияющий благодарный взгляд на Алаберда Фроза.
- Это он! – сказала она счастливым голосом. – Слава аллаху, это перстень моего отца, Рашида аль Джана! Целых пять лет, с тех пор, как его похитили, я не находила себе места, господин Фроз… и тут вдруг мне сообщили, что вы направляетесь к Эргессе вернуть мне мою потерю. У меня нет слов, чтобы выразить, как я вам благодарна. Скажите, какой награды вы желаете? Я не пожалею для вас ничего, с чем действительно смогу расстаться.
- Право, я бескорыстно оказал вам услугу, ваше величество, - отвечал Алаберд Фроз, усиленно делая вид, будто действительно так оно и есть.
- Нет, нет, - очень любезно, даже чуть шаловливо возразила ему царица. – Вы, безусловно, человек бескорыстный, но я не хочу прослыть неблагодарной. Совесть и минуты не даст мне покоя, если я не отплачу вам за услугу. Я прошу вас, я настаиваю: требуйте награды! Вы не должны отказывать мне.
- Я был бы ничтожнее последнего раба, если бы посмел отказать вам, великая владычица древнего острова, - горячо отозвался Алаберд Фроз. – Но я попросил бы позволения немного подумать… можно, ваше величество?
- Думайте, - благосклонно согласилась «владычица острова». – Но не более пяти минут, иначе я не выдержу и сама осыплю вас дарами.
     Она обернулась к свите:
- Мустафа, возьми Слезу Дракона и отнеси в сою сокровищницу. А ты, Смарагд, подай мне веер.
     Веер! Фроз быстро и внимательно взглянул на свиту и увидел того, кого царица назвала Смарагдом: он нес ей веер из павлиньих перьев. Это был хрупкий юноша-европеец лет пятнадцати, очень миловидный, со светло-каштановыми, слегка вьющимися волосами и зелеными, как крыжовник, глазами. Одет он был в батистовую блузу с широкими по-восточному рукавами, в панталоны из тонкого льна и в такие же сандалии, как у царицы (другой обуви на Эргессе никто не носил) Он с учтивым поклоном подал царице веер и встал в стороне.
     «Так! Самое главное есть, - хищно стукнуло в голове у Фроза. – Теперь сокровища Раг`орды наши. А сейчас нужно найти «отвод глаз» – и назвать этот предмет первым. Так мне наказала Селия Лоу, мудрая женщина. Я буду не я, если не поделюсь с ней сокровищами. Итак отвод глаз. Поищем-ка его среди дам и постараемся не ошибиться».
     Он посмотрел на рабынь и служанок, стоявших слева от трона. Его взгляд привлекла к себе одна молодая, лет восемнадцати, девушка, также с европейскими чертами лица и в европейском же легком кисейном платье. Она была нежна, как лилия, и как-то особенно, первозданно грациозна. Ее темно-русые волосы были уложены на голове и прикрыты мантильей из тончайшего кружева, а на красивом бело-розовом личике лежала печать кроткого достоинства и ясной смиренной задумчивости. Заметив, что Фроз смотрит на нее, она нежно порозовела и улыбнулась ему с такой приветливой скромностью и легким смущением, что он решительно подумал: «Вот», - и больше искать не стал. Выбор был сделан.
- Ну, придумали вы что-нибудь? – ласково и шутливо обратилась к нему царица Эргессы, обмахиваясь веером.
- Да, ваше величество, - отозвался Фроз. – Я хотел бы, чтобы вы отдали мне вон ту девушку.
     И он указал на ту, которую выбрал.
- О, так вы интересуетесь людьми, а не золотом, - улыбнулась царица. – Что ж, у вас хороший вкус. Эта девушка – ваша соотечественница, моя рабыня из Гальтании, Юнона Линд`аль. Дитя мое, - обратилась она к покрасневшей Юноне, - теперь твой хозяин – граф Алаберд Фроз, знаменитый капитан. Подойди к нему и поздоровайся с ним.
     Юнона Линдаль преодолела свою робость и подошла к Фрозу. Двигалась она легко и грациозно, как танцовщица. Приблизившись к Фрозу, она хотела поцеловать его руку, но он сказал ей:
- Не нужно, сударыня, - и ободряюще ей улыбнулся. Потом снова посмотрел на царицу и сказал:
- А еще, о знойная роза Эргессы, я хотел бы взять вон того юношу по имени Смарагд; он весьма украсил бы мою свиту.
- Смарагд? – царица слегка растерялась. – Но, капитан… видите ли, Смарагд Арреола не раб. Он мой заложник, сын альдонийского верховного князя Гарольда Арреолы.  Мне очень жаль, но я не могу отдать вам того, кто мне не принадлежит. Быть может, вы выберете кого-нибудь из рабов? Все они – сыновья африканских королей и князей. Взгляните, до чего статные красивые люди! – она с удовольствием оглядела своих черных и темно-шоколадных невольников, которые, в самом деле, радовали глаз своим великолепным сложением и на редкость тонкими для негров, правильными чертами лица.
     Фроз опустился перед царицей на одно колено и очень почтительно возразил:
- О, жемчужина океана и всех его лагун! Рабы вашего величества прекрасны, точно агат или черная слоновая кость, им поистине нет цены, Но я выбрал именно Смарагда Арреолу – и не в рабы (упаси Боже!), а в товарищи моего путешествия. Мне было предсказано, что юношу по имени Смарагд принесет мне удачу в предприятии, которое я затеял. Государыня! Позволь его высочеству Арреоле сопровождать меня. Обещаю, что по окончании плаванья я верну его тебе живым и здоровым. Даю слово дворянина.
     И, вытащив из ножен шпагу, он торжественно поцеловал клинок.
     Ее величество была покорена красноречием Фроза и его дворянскими манерами.
- Хорошо, - сказала она. – Я верю вам на слово, граф; к тому же, услуга, оказанная мне вами, бесценна. Смарагд, подойди к капитану Фрозу и поздоровайся с ним, а потом ступай, собери вещи.
     Смарагд Арреола приблизился к капитану с несколько настороженным лицом, и Фроз прочел в его глазах недоверие, но вместе с тем взгляд Смарагда выражал и любопытство, смешанное с искренней приветливостью, видимо, свойственной ему от природы.
    Он пожали друг другу руки, и Смарагд покинул зал, чтобы заняться сборами в дорогу.
- Я не могу отпустить его одного, - заявила Фарида. – С ним поедет мой надежнейший раб… - она обернулась и подозвала к себе одного из совершенно черных негров с умным лицом и внимательными глазами.
- Б`анго, ты поедешь с господином Арреолой и будешь оберегать его от опасностей; также ты будешь помогать господину Фрозу. Понял ли ты меня?
- Да, госпожа, я понял тебя, - с достоинством ответил Банго.
     Пока царица давала наставления своему рабу, Фроз вдруг почувствовал на себе чей-то обжигающий, крайне неприязненный взгляд. Этот безмолвный сигнал угрозы исходил от стоящего у стены молодого слуги или раба с темным лицом и черными глазами. Покусывая губы, он переводил тяжелый ревнивый взгляд с Фроза на Юнону Линдаль, стоявшую рядом с ним, - и обратно. «Ба! – подумал Фроз. Вот тебе и живой Отелло». Он также заметил, что Юнона Линдаль старается не смотреть на «Отелло», и понял, что она его побаивается и ни в малейшей степени не отвечает ему взаимностью. Но он тут же забыл об этом, так как царица уже отпустила Банго и снова устремила глаза на Алаберда.
- Чего бы вы еще хотели, господин Фроз? – спросила она. – Но предупреждаю: ваших соотечественников и еще одного юноши с именем Смарагд у меня больше нет.
- Я совершенно доволен тем, что получил, ваше величество, - ответил Алаберд, отвечая на ее улыбку такой же дружеской, чуть озорной улыбкой. – И я глубоко вам признателен за вашу несказанную доброту. Для полного счастья мне теперь не хватает, чтобы вы поднялись на борт моего судна, дабы я мог показать вам его.
- С удовольствием принимаю ваше приглашение, - откликнулась Фарида. – Но вы очень мало взяли за свою услугу. Это хорошо, потому что теперь я смогу одарить вас так щедро, как только пожелаю. А сейчас прошу вас отобедать со мной. Почему вы не привели ваших отважных матросов, капитан? Я хочу и их угостить обедом!
- Я сейчас позову их, роза Эргессы, - встрепенулся Фроз.
- Не утруждайтесь. Амин, иди сюда, - ласково подозвала она мальчика лет восьми. – Беги на берег, дитя мое, и позови от имени капитана Алаберда Фроза всех его людей ко мне в гости.
     Амин поклонился и убежал, а ее величество подала руку Фрозу и сошла с трона.
- Пойдемте в пиршественный зал. Сколько человек придет с «Ариадны»?
- Тридцать два, ваше величество.
- Мустафа, - обратилась Фарида к своему египетскому вольноотпущеннику. – Пусть в малом пиршественном зале поставят тридцать два прибора.
     И обернулась к Юноне Линдаль:
- А ты, Нон, ступай и соберись в дорогу. С тобой поедет Мунна, она поможет тебе собрать вещи. Мунна, ты слышала? Капитан Фроз, я дарю вам еще и Мунну: она очень расторопна и усердна; к тому же, она и здесь прислуживала Юноне.
    Фроз приветливо кивнул головой молодой индуске в сари, которая поклонилась ему. Это была приятная женщина, но в красоте она сильно уступала царице и Юноне.
- Мунна недавно приняла крещение, - шепнула царица Фрозу, идя с ним рука об руку к дверям тронного зала. – Теперь у нее христианское имя: Елена; по-вашему `Элен. Называйте ее иногда Элен, ей будет приятно.
     Она улыбнулась:
- Я люблю своих рабов и слуг так же, как всех моих подданных, и стараюсь, чтобы им жилось у меня хорошо.
- Не сомневаюсь, государыня, что подвластным людям хорошо у вас, любезно ответил Фроз. - Вероятно, они платят вам такой же любовью?
- Да, конечно, ответила Фарида, при этом лукаво блеснув своими глазами серны. Алаберд едва не рассмеялся. Он вспомнил, что злые языки утверждали, будто молодая царица – самая веселая вдова на всей Эргессе и совершенно не нуждается в утешении нового супруга, всегда имея под рукой белокожих телохранителей из Австрии, Голландии, Шотландии и других земель «Франкистана» (этим названием в Эргессе обозначали едва ли не всю Европу).
     Сам Алаберд Фроз был довольно строгих нравственных правил, особенно с тех пор, как король Гальт`ании Клемент простил его и вернул ему доброе имя и дворянство. Но Фроз был далек от того, чтобы порицать молодую жизнерадостную царицу за ее греховный образ жизни, который она благоразумно не выставляла напоказ. Мало того, он и сам не отказал бы ей «в утешении», если бы она дала ему понять, что это ей угодно, - но поступил бы так больше ради нее, чем для собственного удовольствия. В его сердце жила любовь к той, которая давно вышла замуж за другого. Это случилось двенадцать лет назад, но он до сих пор не мог позабыть Шарлотту Грэй, хотя и очень старался. Он был бедным дворянином, она отказала ему, когда он посватался к ней, и вскоре вышла замуж за их общего богатого соседа, которого (Фроз это отлично знал!) она совсем не любила. С горя Алаберд – ему было в ту пору двадцать лет – ушел в пираты, после стал контрабандистом и только три года назад раскаялся и решил жить честно. Вместе почти со всей своей командой он явился во дворец с повинной. Король Гальтании принял их милостиво, объявил, что прощает их вины, и нарек их Искателями Приключений. Отныне они состояли на службе у его величества. Их задачей было бороздить моря, чтобы после рассказывать королю о том, что они повидали в других землях, и, когда возможно, привозить ему найденные ими где-либо клады. Король Клемент Второй очень полюбил встречи со своими бывшими корсарами и всегда ожидал их с не меньшим нетерпением, чем его придворные ученые и летописцы. Эти последние записывали каждое слово Фроза и его матросов. Раскаявшиеся пираты прославились на всю страну и слыли уважаемыми людьми. Вот уже как три года они были богаты и счастливы.
     Двери в большую пиршественную залу распахнулись под нежные звуки свирелей и арф, и царица Фарида торжественно подвела своего гостя к празднично накрытому столу. Он ломился от яств; окна по случаю жары были распахнуты настежь. Царица и гость заняли места во главе стола. После них по левую руку от Фариды сел князь Смарагд Арреола, а далее расселась по местам вся свита, приученная Фаридой сидеть по-европейски, когда это требовалось, - то есть, на стульях. За спинками стульев встали юные рабы низшего сословия, всегда готовые подать и принести всё, что от них потребуют.   
     Огромный стол имел весьма заманчивый вид. Здесь были большие омары, рыба, приготовленная различными способами, мясо, также разных видов, рис, всевозможные овощи, все разновидности копченой, соленой и вареной рыбьей икры, восточные прохладительные напитки и в`ина едва ли не всех известных Фрозу стран мира.
     Потом отворились двери в малый пиршественный зал, и Фроз увидел, что там накрыт стол для его матросов. Он поблагодарил царицу за радушие и гостеприимство, и пир начался.
     Фарида, дочь Рашида аль Джана, потчевала своего гостя и расспрашивала его о том, что он видел за годы своих путешествий, разбойничьих и мирных, и куда собирается идти теперь? Он давал ей подробные ответы по поводу прошлого и несколько уклончивые относительно будущего. Зачем этой прелестной женщине и ее царедворцам знать о том, что он намерен найти древние сокровища рагордов для своего короля? Впрочем, Фарида не слишком любопытствовала знать цель его нового путешествия. Зато ее очень интересовала парижская мода, нравы и обычаи китайцев, испанская коррида и итальянский карнавал. Фроз не скупился на ответы и разъяснения. Он был отличным рассказчиком, и вся свита слушала его с большим интересом. Только «Отелло», темнокожий раб или слуга, продолжал смотреть на Фроза исподлобья. Но Фроза нисколько не тревожили эти мрачные ревнивые взгляды. Едва подмечая их, он тут же о них забывал.
    Царица то и дело обращалась к Смарагду Арреоле, и он отвечал ей на эргесском и альдонийском языках. Эргесского Фроз не понимал, но альдонийский был для него родным, ибо Альд`ония и Гальтания всего двести лет назад разъединились и перестали быть одной державой.
     Когда царица вышла в соседний зал поздороваться с прибывшей на обед командой «Ариадны», Алаберд обратился к Смарагду Арреоле:
- Ваше высочество, поверьте, вам не придется жалеть о том, что вы отправитесь со мной на шхуне.
     Ему хотелось хоть немного оправдаться перед юным князем, чтобы тот не думал о нем, как о каком-нибудь жестоком самодуре, пожелавшем взять его с собой из каприза.
     Смарагд ответил ему самой приветливой улыбкой и сказал:
- Капитан Фроз, я охотно буду сопровождать вас, потому что люблю путешествия. Если бы я не хотел с вами ехать, государыня узнала бы об этом – и ни за что не отпустила бы меня против моей воли.
     В его улыбке и голосе было столько обаяния и доброжелательного, даже дружеского чувства, что Алаберд вздохнул с облегчением.
- Благодарю вас, господин Арреола, - молвил он, действительно испытывая признательность к юному князю, который, к тому же, нравился ему по-человечески. – На «Ариадне» вам будут оказаны почет и уважение, подобающие вашему высокому сану.
- Спасибо, - просто ответил Смарагд и с любопытством спросил:
- А вам действительно было предсказано, что я принесу вам удачу?
- Честное слово, - ответил Фроз.
- Это очень интересно, - отозвался Смарагд и добавил:
- Мне хотелось бы принести кому-нибудь удачу, особенно такому знаменитому человеку, как вы. Я слышал о вас много хорошего и буду рад сопровождать вас.
     Фроз был сердечно тронут его словами и хотел ответить, что для него будет честью плавать вместе с будущим государем Альдонии… но тут вернулась Фарида, и пир продолжился.
     После обеда царица повела Фроза в сад, куда велела подать кофе, мороженое, восточные сласти и фрукты. Раб вез весь этот десерт за царицей и ее гостем в специальной тележке, а они, время от времени угощаясь то одним, то другим, гуляли по саду. Фарида показывала Фрозу свои бассейны, пруды, цветники, ручных гепардов и обезьянок, а также множество пестрых попугаев. Некоторые из последних умели внятно читать стихи или же ругаться на всех европейских языках, что привело Фроза в восторг (он умело его скрыл). Говорящие птицы всегда приводили его в восторг, даже если не говорили ничего умного: ведь это была не их вина.
     Потом Фарида велела слугам показать сад матросам, а сама вместе с Фрозом, Смарагдом Арреолой и несколькими телохранителями отправилась на «Ариадну» Вслед за ними целая толпа рабов и вольноотпущенников несла подарки царицы капитану Фрозу. Среди этих подарков были ярды тончайшего эргесского шелка самых разных цветов, обеденный сервиз чистого золота, три драгоценных серебряных вазы, украшенных мозаикой из самоцветных камней, два говорящих попугая, розовый и белый (один ругался, другой читал стихи), фрукты, китайский фарфор и еще множество драгоценных или просто красивых вещей, разных по степени своего назначения и полезности.
     Пока царица и Смарагд осматривали «Ариадну», хваля ее чистоту, убранство кают и оснастку (царица знала толк в судах, у нее их было пять штук), Фроз подарил Фариде музыкальную шкатулку в виде баркентины, играющую тридцать три мелодии, заводную брошь-бабочку, раскрывавшую и складывавшую крылья, браслет, сплетенный из золотой проволоки, с темя крупными рубинами, и крохотную китайскую собачку, которая умещалась в кармане. Царица очень благодарила его, особенно за собачку; она обожала животных.
     Потом они покинули «Ариадну» и отправились осматривать маленький флот Эргессы (правда, два корабля из пяти находились пока что в плаванье) и весь оставшийся день ездили по острову верхом.
- Очень жаль, - сказала Алаберду Фарида, что вы уходите с утренним отливом. Мне так хотелось бы, чтобы вы погостили у меня подольше! С вами очень весело и легко, граф; мне кажется, вы удивительно милый человек.
- Благодарю за комплимент, коралловое ожерелье Эргессы, - ответил на это Фроз, уже несколько утомившийся подыскивать пышные сравнения, которых требовали политика и восточный обычай. – Я обещаю, ваше величество, что когда привезу вам князя Смарагда обратно, то прогощу у вас две недели, а теперь время не терпит.
- Две недели? – Фарида очень обрадовалась. – Как же вы добры, капитан Фроз! Я буду с величайшим нетерпением ожидать вас. Как долго вы предполагаете путешествовать?
- Месяца два-три, не более, - улыбнулся Фроз.
- За это время можно повидать весь свет, - засмеялась Фарида. – Что ж, в добрый путь! И считайте меня своим другом, капитан: я всегда окажу вам помощь, если вы будете в ней нуждаться; только дайте мне знать.
     Алаберд Фроз с искренней нежностью и признательностью поцеловал в ответ обе ее руки несколько раз, хотя это и противоречило восточному этикету, и заверил ее, что сама Шахерезада не сравнилась бы своей красотой и сердечностью с царицей Эргессы, и что он также ее верный друг и покорный слуга.
     Очень довольные друг другом, они отправились ужинать. Матросы «Ариадны» уже были на шхуне. Там же уже находились Смарагд Арреола, Юнона Линдаль, Банго и Мунна-Элен. Весь трюм был забит дарами царицы, свежей пресной водой и провизией. Теперь ожидали только капитана, который обещал, что вернется ночевать на шхуну.
     Наконец, он появился. Шел двенадцатый час ночи. Фроз проверил, на месте ли его новые спутники. Всё было в порядке: они мирно спали в отведенных им каютах. Тогда и Фроз ушел в свою каюту и, бросившись на диван, заснул, не раздеваясь.
     Всю ночь ему снились то царица Эргессы, то рабыни, плясавшие перед ним во время ужина, то рагордийские сокровища. Под утро же он заснул так крепко, что уже не видел снов – и не слышал, как на «Ариадне» подняли якорь, поставили паруса, – и шхуна отправилась в плаванье…

                Глава 2. Начало путешествия.

     Из бортового журнала капитана Фроза.
     «Так как кроме меня никто не ведет журнал и даже не знает о его существовании, я могу чувствовать себя свободно и записывать всё, что мне угодно. Слава Богу!
     Вот уже два дня, как мы в плаванье. Ветер отличный, идем пока что на всех парусах прямо к Раг`орде, в бухту Норд: оттуда совсем недалеко до Леса Летучих Мышей. Я никогда не бывал в Рагорде; нам понадобится проводник. Думаю, мы найдем его без затруднений.
     Историческая справка: говорят, что рагорды – ветвь индейцев, переселившихся из Южной Америки на отдельный остров … широты` и … долготы`, и основавших собственное суверенное государство. Это случилось почти тысячу лет назад. И вот уже триста лет, как Рагорда принадлежит Гальтании. Впрочем, наместник в Бак`онде – рагорд, а не гальтаниец. (Баконда – столица Рагорды).
     Жители острова исповедуют христианскую веру, но культура и обычаи у них не европейские, а свои, племенные, оставшиеся издревле. Говорят, земля Рагорды очень богата, природа живописна, а сами рагорды – радушные, но строгие хозяева и рачительные землевладельцы. При дворе его величества Клемента служат несколько рагордов. Они очень почтенные люди, но придерживаются европейских манер и европейского образа мыслей, так что я могу сказать с уверенностью: настоящие рагорды мне до сих пор еще не попадались.
      Что же касается клада в Лесу Летучих Мышей, то я узнал о нем от одного из придворных рагордов. Правда, он несколько недоверчиво относится к существованию сокровищ. По его словам, клад принадлежит племени инка. В двенадцатом веке от Рождества Христова они посетили Рагорду – и с позволения тогдашнего рагордийского царя Тьеда Цага закопали в лесу несметные сокровища. Через несколько лет они вернулись за ними и, якобы, увезли их обратно на родину. Но ходят слухи, что на самом деле сокровища остались в лесу, просто инки перенесли их в другое место. Не знаю, есть ли во всём этом хотя бы крупица правды. Очень хочу думать, что есть. Но не будем увлекаться раньше времени непроверенными слухами.
     Итак, мы идем в Рагорду.
     Мои новые спутники весьма мне по душе.
     Юнона Линдаль стала очень весела и мила со мной, когда я объявил ей, что она свободна, и что я отвезу ее на родину. Она оказалась дворянкой из Ск`орпита, городка на северо-западе Гальтании. Шесть лет назад пираты взяли на абордаж судно, на котором Юнона вместе с ее родителями ехала в Англию (у них там родственники), ограбили шхуну, убили пассажиров и команду, но пощадили четырех юных девушек. В их числе была Юнона Линдаль, ей было тогда двенадцать лет. Девушек продали на рабовладельческое судно. Юнону купила царица Фарида в Эргессе, судьбы трех остальных девушек неизвестны.
     Я заверил леди Юнону, что она под моей защитой: пусть ни о чем не беспокоится. Она горячо поблагодарила меня. Радость и сознание полученной свободы сделали ее еще более очаровательной. Теперь она могла бы смело поспорить своей красотой и обаянием с царицей Эргессы. Но леди Юнона гораздо скромнее Фариды Рашид аль Джан… впрочем, не хочу даже мысленно ни в чем укорить Фариду: она славная женщина, дай ей Бог здоровья и счастья!
     На радостях Нон (я позволю себе так называть ее про себя) тут же освободила свою рабыню Мунну-Элен. Мунна растрогалась, но заявила, что свобода ей ни к чему: она хочет остаться при своей госпоже и служить ей.
     Я спросил леди Юнону, что за «Отелло» мерил меня угрожающими взглядами в тронном зале у царицы, а после и за столом. Она засмеялась и ответила, что это Джарид ибн Осман (кажется, сарацин или перс, Бог его знает). Он два года преследовал леди Юнону пылкими взглядами и объяснениями, добиваясь ее взаимности; даже просил ее руки у царицы Фариды, но та отказала ему, зная, что Юнона против. «Слава Богу, я не увижу больше этого человека», - сказала мне Нон с таким радостным, облегченным чувством в голосе, что я даже чуть-чуть посочувствовал бедняге Джариду: так сильно была не разделена его страсть (именно страсть, ибо любовью это назвать трудно).
     Смарагд Арреола, который, по словам Селии Лоу, предсказательницы из Фр`юлинга, должен принести мне удачу в моем настоящем предприятии, оказался очень славным спутником. Ему всего пятнадцать лет, но он весьма умен и вежлив. На него приятно смотреть и с ним приятно говорить. В нем присутствует какая-то княжеская изысканность и вместе с тем подкупающая простота. К нему очень подходит слово «милый». Скажу по совести, я еще не встречал таких мальчишек… прошу прощения, будущих верховных князей. Я думал, таких и на свете-то не бывает. Но оказалось: есть. До чего же он дружелюбен, добр, любознателен и сколько в нем жизнерадостности! Правда, сперва его укачало, и он лежал без движения в своей каюте около суток, но потом ожил, и мы с ним немедленно подружились. Он хрупкий, невысокий, «миниатюрный», как сказал бы мой отец. Но двигается быстро, ловко, легко, точно олененок. Его можно встретить в любой части шхуны: то он беседует с кем-нибудь из команды, то внимательно слушает кого-нибудь, то просто, задумавшись, смотрит на море, а подойдешь к нему – взглянет и улыбнется. Его улыбка очаровательна. Подозреваю, что когда он подрастет, то разобьет немало женских сердец. Пока что о дамах он не думает, хотя с Юноной Линдаль и с Элен очень приветлив. Мои ребята любят его, а мне немного стыдно, что я собираюсь использовать юного князя как талисман. Но, кажется, его самого это обстоятельство нимало не беспокоит.
      Банго, его слуга, не спускает с него глаз, но в то же время почти не приближается к нему: этакий ненавязчивый телохранитель. Что можно сказать о Банго? Ему от тридцати пяти до сорока лет, он совершенно черный, но черты лица у него довольно красивы, и сложен он отменно. Кажется, он очень силен. Голос у него низкий, звучный, но говорит он мало. Смарагд с ним вежлив, но часто забывает про него, как и я. Банго так молчалив, что о нем невольно забываешь. Впрочем, он каждый день спрашивает меня, не нужно ли чем-нибудь помочь? Я попытался заговорить с ним о царице Фариде и получил односложные ответы. Заговорил о нем самом и его семье, ставшейся на Эргессе, - то же самое. Подозреваю, что Банго очень умен и даром тратить слов не желает. Если так, в Рагорде ему будет хорошо. Я слышал, тамошние жители тоже крайне лаконичны. Загадочный человек! Но его глаза, заботливые, внимательные и спокойные, внушают доверие.
     Кажется, Смарагда немного настораживает молчаливость Банго: сам-то ведь он по характеру общительный и открытый. Но они в добрых отношениях.
     Вот, пожалуй, и всё на сегодня. Дай нам, Господи, достичь Рагорды за неделю!


     Если пассажиры «Ариадны» нравились Алаберду Фрозу, то и он тоже очень нравился им.
     Юнона Линдаль не знала, как и благодарить капитана за его доброту и великодушие. К тому же, он привлекал ее к себе как человек. За два дня плаванья она убедилась, что этот бывший пират действительно раскаялся. Теперь он имел вид настоящего дворянина, но при этом был прост, любил пошутить и посмеяться. Озорные искорки всегда поблескивали в его синих глазах, а в уголках губ угадывалась дружелюбная и всегда тоже немного озорная усмешка. Леди Юнона видела, что он мужествен и честен, порядочен, к тому же, красив. Она была всего лишь молодой девушкой-сиротой; ей не понадобилось много времени, чтобы безоглядно влюбиться в тридцатидвухлетнего капитана. Она сама еще не сознавала, что это влюбленность. Просто ей было хорошо и спокойно в его присутствии, а без него точно становилось холодно - и одиноко. Скромная и ненавязчивая, она не осмеливалась заговаривать с Фрозом первой, но когда он обращался к ней, в ее душе словно восходило солнце. Вообще она была счастлива: Фроз освободил ее и теперь вез в Рагорду, чтобы после доставить на родину, где многочисленные родственники примут ее в свои объятия. Что могло быть прекрасней этого? Поэтому Юнона всему радовалась, была очень приветлива со всеми и дружественно ласкова с юным князем Альдонии, а матросы, бывшие пираты и конрабандисты, смотрели на нее с добрыми улыбками.
     Капитан, леди Линдаль и Смарагд завтракали, обедали и ужинали вместе, в большой капитанской каюте, и за трапезой вели увлекательнейшие беседы. Разговоры были самые одушевленные. Между прочим, Алаберд Фроз узнал, что у царицы Фариды был сын, прижитый ею с ее супругом, царем Эргессы Даудом аль Гассаном, умершим восемь лет назад. Она очень любила мальчика, но тот умер в пятилетнем возрасте. Фарида тогда слегла с горя, а когда спустя месяц встала, оказалось, что ее здоровье подорвано. Больше детей она не имела, зато обожала и баловала чужих малышей. «Мои дети – это мой народ», - любила повторять царица. И в самом деле, эргессцы чувствовали себя любимыми и обласканными своей заботливой правительницей. После нее престол должен был занять младший брат ее покойного мужа, Асаф аль Гассан. В настоящее время ему исполнилось двадцать лет, и он занимался внешней политикой, в которой Фарида, по ее собственному признанию, ничего не понимала. Во дворце Фроз не видел его, ибо как раз в это время князь Асаф гостил в Палестине; но в скором времени его ожидали обратно.
     И Смарагд, и леди Юнона заверили Фроза, что Асаф аль Гассан – юноша очень сметливый, блестящий политик и дипломат – и будет достойным преемником Фариды.
     Смарагду тоже очень понравился капитан Фроз. Он считал его мужественным, веселым, славным человеком – и про себя жалел, что Фроз не его старший брат. Наследнику альдонийского престола часто бывало одиноко. Он никому не признавался в этом, даже доброй царице Фариде, но он страстно тосковал по отцу, с которым встречался всего раз в год и к которому должен был вернуться через полгода уже навсегда. На Эргессе у него не было ни друзей, ни близких приятелей, поэтому он привязался к Фрозу так же сильно и быстро, как Юнона Линдаль; и так же, как и она, молчал об этом. Общительный и открытый от природы, он становился сдержанным и застенчивым, когда дело касалось его сокровенных чувств и мыслей. Если бы его слуга Банго был более разговорчивым, Смарагд, может, привязался бы к нему, но Банго был на редкость молчалив. Он точно подчеркивал всем своим видом и поведением, что его дело – исполнять приказ царицы Фариды, и ничего более. Поняв, что интересных бесед от Банго не дождешься, Смарагд пожал плечами и решил оставить негра в покое с вопросами и разговорами. Всё его внимание сосредоточилось на Фрозе, Юноне и дружелюбных матросах, а Банго стал чем-то вроде красивой добротной мебели, которая хороша и удобна, но о которой мало думаешь.

                Глава 3. Мертвый штиль.

     Ночь – лунная, тихая, безветренная, душная. На море мертвый штиль. Кажется, что вода и воздух уснули под звездами и под золотистой луной. Всё море сверкает и переливается; оно полно огней, как будто под водой идет безмолвный карнавал. Весь мир объят сном и сам похож на сон. Никаких звуков, только вода неохотно, вяло плещется за бортом шхуны.
     Алаберд Фроз и Смарагд еще не спят. Они сидят в капитанской каюте, куда Фроз пригласил Смарагда, и пьют прохладное пиво, которое принес им из трюма слуга капитана Эльвар Дорд. Там, в трюме, стоит бочонок, обложенный балластовыми мешками с песком; благодаря им, пиво сохраняет прохладу.
     Дверь каюты и иллюминатор открыты настежь. Фроз курит свою черную трубку с золотым кольцом, вделанным в чубук, и посматривает на огонек у кормы, напротив дверей каюты. Там, совершенно невидимый, сидит возле маленькой лампы Банго: верный страж Смарагда Арреолы.
     И Фроз, и Смарагд одеты легко: в хлопчатобумажные рубашки и такие же штаны до колен, а на ногах у них всё те же неизменные сандалии. Пахнет ароматным табаком, размякшей от жары смолой бортовых швов и водорослями.
     Смарагд с интересом посматривает на задумавшегося капитана. Красивое, обычно веселое лицо Фроза сейчас необычайно серьезно, озорные искры в глазах погасли, светлые волосы забраны сзади серебряной мужской заколкой, а на груди, в вырезе полурасстегнутой рубашки, поблескивает золотой крестик на цепочке.
     Неужели этот человек был когда-то пиратом, с удивлением думает Смарагд и неожиданно спрашивает:
- Капитан Фроз, а вы часто брали суда на абордаж?
     Тут же он слегка краснеет от сознания собственной бестактности и хочет уже извиниться за свое неуместное любопытство, но Алаберд вовсе не смущен его вопросом.
- Да, было дело, - отвечает он. – Слава Богу, теперь всё это позади.
- И вы грабили и убивали? – с некоторым недоверием спрашивает Смарагд.
- Грабил – да, - признает Фроз. – А убивал, только когда на меня нападали, в схватке. И людям своим не позволял просто так убивать.
     Он улыбается и смотрит в лицо своему собеседнику. Узкое, зеленоглазое, совсем юное, это лицо напоминает ему его собственное отрочество, хотя он ничем внешне не походил на Смарагда. Но, возможно, души их были похожи – как у всех детей на свете.
- Я был не самым жестоким пиратом, ваше высочество, - говорит Фроз, отпивая глоток пива из хрустального бокала. – Может, поэтому я был им недолго.
- Не называйте меня «ваше высочество», - просит Смарагд. – Называйте просто по имени – Смарагд. Ладно?
- Хорошо, - кивает Фроз. – Тогда и вы называйте меня просто по имени.
- Согласен, - Смарагд тоже улыбается. – В таком случае, обращайтесь ко мне на «ты», я буду рад.
     Фроз смеется.
- Благодарю! И тоже прошу обращаться ко мне на «ты».
     И добавляет:
- Никогда бы не подумал, что английский эль может довести людей до баварского брудершафта.
     Они пожимают друг другу руки. Фроз снова набивает трубку табаком и зажигает ее. Смарагд наблюдает за его действиями с любопытством. Ему нравится трубка Алаберда, нравится ароматный табачный дым (Фроз покупает только самый лучший табак), но курить самому ему бы не хотелось.
- А как уменьшительное имя от «Алаберда»? – несмело спрашивает он.
- Элб, - коротко отвечает Фроз и вспоминает: Шарлотта Грэй называла его так, - и родители, и друзья… Он вздыхает: из тех, кого он знал с детства, теперь рядом с ним никого нет. Впрочем, своих матросов он любит не меньше, чем друзей юности.
- А мое уменьшительное имя Сэмми, - говорит Смарагд Арреола.
     Фроз слегка подмигивает ему по старой пиратской привычке.
- Мне можно называть тебя так? – спрашивает он.
- Да, - говорит Смарагд. – Только не очень часто, а то я потеряю авторитет.
     Алаберда веселят его слова, но он сдерживает улыбку. Нельзя потерять то, чего нет, думает он; ведь малыш не у себя в княжестве.
     Вслух он серьезно говорит:
- Всё понял – и принял к сведению. А теперь, князь Смарагд, нам с тобой, пожалуй пора спать… как ты думаешь?
- Ты хочешь спать? – Смарагд немного огорчен.
- В штиль я всегда хочу спать, - признается Фроз. – Особенно после эля. И ведь уже почти час ночи. Может, я странный человек, но я никогда не любил ночные бдения: даже в разгар своей пиратской карьеры.
- Да, конечно, - Смарагд вздыхает и встает. – Доброй ночи, Элб.
- Доброй ночи, - Фроз встает тоже. – Не огорчайся. Я буду рад, если ты завтра опять придешь ко мне после ужина.
     Смарагд, тотчас встрепенувшись, смотрит на него с благодарностью.
- Спасибо, я обязательно приду, - отвечает он с достоинством, тщательно скрывая ликование. И вдруг спрашивает:
- А можно, госпожа Линдаль тоже придет?
     И торопливо добавляет:
- Понимаете, капитан… то есть, Элб… мне кажется, ей грустно и одиноко одной. Она мне ничего не говорила, но мне почему-то так кажется.
- Вот как? – Фроз втягивает в себя дым. – Что ж, я ничего не имею против. Пожалуй, она и в самом деле скучает. Я приглашу ее.
- Спасибо, - Смарагд пожимает ему руку и уходит. Алаберд видит, как он идет к своей каюте, а рядом с ним, едва заметный в своей темной одежде, тенью движется Банго с лампой в руке.
     «Телохранитель», - с чуть насмешливым уважением думает Фроз и вновь опускается на диван за столик – докурить трубку и допить эль.
     Он смотрит в иллюминатор на крупные звезды. Его сонные мысли тоже похожи сейчас на эти звезды: они так же рассыпаны в голове, отдельно одна от другой. «Сегодня на вахте Дитер и Готлиб, - вспоминает он. – Дал бы Господь ветра, а уж там течение подхватило бы нас – и в Рагорду на полном ходу… вот бы отлично! Славный малый этот Смарагд Арреола… а Юнона Линдаль пусть приходит, если захочет. Это Сэмми замечательно придумал, я бы сам не догадался. Конечно, с Нон было бы веселее. Но этикет и всё такое… как бы она не отказалась. Впрочем, она не ханжа и доверяет мне; почему бы ей не согласиться? Незачем ей скучать одной, она не заслужила этого. Ох, эти женщины! Как начнешь их вспоминать, так можешь и до утра просидеть над этим занятием. Загадочные существа…»
      Перед его мысленным взором проходят женщины, встречавшиеся на его жизненном пути. Их довольно длинную вереницу замыкают жены турецкого султана (правда, он видел их только издали, гуляющих в саду), царица Эргессы Фарида, ее рабыни, что танцевали перед ними вечером, накануне того, как он вернулся ночевать на судно, Юнона Линдаль…
- Господин, раб ее величества Фариды хочет говорить с тобой, - вдруг слышит он за своей спиной низкий голос с сильным эргесским акцентом – и резко оборачивается, выдернув из-за пояса пистолет (жест совершенно машинальный, привычка пиратского капитана).
     В дверях, почтительный и строгий, стоит Банго в темной тунике, с лампой в руке.
     Фроз немного удивлен, но приветливо говорит:
- Заходи, Банго, и садись; я тебя слушаю.
     И вкладывает пистолет обратно за пояс.
     Негр входит в комнату и садится напротив Фроза за стол, в кресло, где сидел недавно Смарагд. Он ставит лампу на пол. Его кожа черна, точно глянцевая клеенка; только блестят белки глаз на лице.
     «Здоров же он», - с почтением думает Фроз и предлагает:
- Эля?
     Банго качает головой.
- Я пью только виноградное вино, господин, но сейчас бы и его не стал пить.
- Я слушаю тебя, друг, - Алаберд с любопытством глядит в сумрачные глаза негра. Банго хочет говорить! Это что-то новое и удивительное.
- Ты взрослый человек, господин? – без всяких предисловий спрашивает Банго, сурово глядя на капитана.
     Вопрос так неожидан, что Алаберд широко раскрывает глаза.
- У тебя есть сомнения? – чуть иронично осведомляется он, справившись с удивлением.
     Банго пожимает плечами.
- Тогда почему ты ведешь себя, как ребенок? – спрашивает он, не спуская глаз с Алаберда. – Если я правильно понял, ты взял с собой господина Смарагда, потому что тебе было предсказано: он принесет тебе удачу. Так?
- Так, - отвечает Фроз.
- И ты поверил предсказанию?
- Да, - Фроз заинтересовывается всё больше.
- Это значит, ты не взрослый, - с некоторым пренебрежением роняет Банго. – Только дети верят предсказаниям. Ты так поверил, что даже поехал в Турцию и добыл Слезу Дракона для царицы Фариды, и всё это ради того, чтобы увезти господина Смарагда в Рагорду. Так?
- Так, - соглашается Фроз, дивясь про себя проницательности негра и пытаясь понять, к чему тот клонит. – Ты угадал, Банго, но что из этого? Предсказаниям верят не только дети. Вспомни Библию или Коран (не знаю, что для тебя авторитетней). Если святые люди предсказывают что-либо…
- Тебе предсказал святой человек, господин? – перебивает Банго.
- Нет, - Фроз слегка смущается. Селия Лоу не была святой. Кое-кто даже утверждал, что она ведьма; это определение вполне к ней подходило.
- Значит, не святой предсказал, - в темных глазах раба мелькает торжество. – И ты поверил!
- Это мое дело, друг, кому мне верить, - хладнокровно отвечает ему Фроз. – Я смотрю, ты стал куда как красноречив.
- Я говорю, когда есть, о чем говорить, - деловито поясняет Банго. – Но если тебе предсказал не святой, как же ты мог поверить?
- Знаешь, - Алаберд смотрит на него очень внимательно. – Я бы ни слова тебе не ответил, ибо не обязан тебе отчетом в своих поступках, но мне интересно понять, чего ты хочешь. Так вот, слушай. Мне предсказала удачу женщина из города Фрюлинга, что в Гальтании. И показала – слышишь, показала! – в миске с водой Смарагда Арреолу, когда тот подносил госпоже Фариде веер! «Вот, - сказала мне Селия Лоу, - этот человек принесет тебе удачу в Рагорде. Достань для Фариды Слезу Дракона, и она отдаст тебе этого человека. Ты узнаешь его, когда она велит ему подать ей веер». Видишь теперь, как верно она всё угадала?
     И он в свою очередь с торжеством смотрит на Банго.
- Вижу, что она ведьма и очень хитра, - отвечает на это Банго. – Вот, что я тебе скажу, господин: она показала тебе господина Смарагда, чтобы ты поверил ей и увез его от царицы, где его охраняли и берегли, и привез в чужое место. А в этом месте люди, которых знает эта ведьма, украдут господина Смарагда и возьмут за него выкуп и с тебя, и с моей госпожи, и с князя Альдонии, а то и еще что-нибудь хуже того выдумают.
     Фроз даже не допил пиво: так его поразили слова Банго. «А ведь это действительно может быть, - с тревогой сказал он сам себе. – В самом деле, какой особенной удачи можно ждать от пятнадцатилетнего мальчика, который даже не слыхал о кладе инков. Впрочем, слышать о чем-либо – одно, а приносить удачу – другое».
     К нему вернулось его самообладание, и он улыбнулся негру.
- Ты очень умный человек, Банго, - сказал он с искренним уважением. – Может быть, ты прав, а может, и нет. Вот, что мы с тобой сделаем: будем беречь господина Смарагда, как зеницу ока, а когда вернемся на Эргессу живыми, вместе с ним, я выкуплю и освобожу тебя, хочешь? Ты достоин свободы.
- Свобода мне ни к чему, - хмуро ответил Банго. – Ты мне не веришь, господин. Смотри, как бы тебе не потерять наследника альдонийского престола и собственную жизнь. Лучше всего было бы вернуться на Эргессу и оставить там господина Смарагда; без него тебя не тронут.
- Нет, - быстро сказал Фроз. – Я не вернусь на Эргессу, потому что это не дело. Его и там могут похитить, а опасности могут угрожать мне и без него. И потом, вдруг Селия Лоу всё же сказала правду? Ведь ты не можешь доказать, что она солгала мне. Согласен, мы рискуем. Но я обещаю тебе: Смарагда Арреолу не похитят прежде, чем убьют меня и моих друзей. Слышишь, Банго? Я клянусь тебе в этом.
     Банго пристально посмотрел на него и тряхнул курчавой головой:
- Хорошо, господин. Но если мне придется сложить голову на Рагорде, передай моим жене и детям, что я умер достойно.
- Передам, - Фроз протянул ему руку, и Банго, помедлив, пожал ее.
- Будем стоять друг за друга, - сказал Алаберд. – Не годится отступать перед опасностью. Спасибо, что предупредил меня, но если бы ты сделал это раньше…
     Банго махнул рукой.
- Уж я-то не колдун и не провидец, - молвил он. – Вчера только в голову пришло. А до этого всё думал: что-то не так. И не мог понять, что же мне покою не дает. Но уж раз на то пошло`, я буду охранять и тебя, и господина Смарагда.
     Фроз достал початую бутылку французского вина, и они с Банго выпили по рюмке, после чего пожелали друг другу доброй ночи, и Банго ушел.
     «Ай да Банго, - думал Фроз, укладываясь в постель. – Недаром Фарида так ценит его. Голова у него работает лучше, чем у дюжины белых. Ничего; с нами пойдут десять человек, и все люди вооруженные и отличные бойцы. Даже если Селия Лоу обманула меня и готовит нам ловушку, мы выберемся. И не из таких переделок выходили. А Смарагда я в обиду не дам – и не только потому, что он наследник альдонийского престола. Он доверился мне, и я несу за него ответственность. Дай Бог всем нам вернуться в Эргессу целыми и невредимыми!»

                Глава 4. На всех парусах.

     «Ариадна» летит на всех парусах, рассекая волны, теплый попутный ветер подгоняет ее.
     Смарагд Арреола стоит у борта и смотрит, как скользит по волнам грациозная крылатая тень поднятых парусов. Солнечные блики сверкают миллиардами змеек в морской ряби. Солнце то мелькнет позади Сэмми, то вновь спрячется за грядой парусов.
     На душе у наследника престола весело. Скоро они будут в Рагорде, и, наверно, он увидит там много такого, чего до сих пор никогда еще не видел. За четыре года, проведенные им на Эргессе, он уже успел позабыть, что такое его милая сердцу Европа, но теперь вдруг точно вспомнил, понял, почувствовал. Наконец-то он увидит леса, реки, луга – то, чего не было и не могло быть на Эргессе. Луга там, конечно, попадались, но их так тщательно берегли, что было мало удовольствия ходить по ним, а уж ездить верхом по этим драгоценным зеленым островкам ему никто бы не позволил.
     Мертвый штиль продолжался четыре дня. За эти дни Смарагд еще ближе сошелся с капитаном Фрозом и Юноной Линдаль. Делать было решительно нечего, и все дни они проводили вместе, придумывая самые разные развлечения. Юнона не всегда могла участвовать в них – и тогда становилась зрительницей: например, когда Смарагд с Алабердом Фрозом стреляли из пистолетов по цели или сражались на рапирах – учебных шпагах с шариками на концах. Смарагд улыбается, вспоминая, как удивился Элб, когда он, Сэмми, несколько раз победил его в поединке на рапирах; а из пистолетов оба стреляли одинаково хорошо. Даже Банго удивлялся искусству Смарагда, хотя и старался не показывать, что удивлен, но Смарагда заметил. И нечего Банго так удивляться. Если бы он на Эргессе обращал на Сэмми побольше внимания, он вспомнил бы, что Асаф аль Гассан, деверь и престолонаследник царицы Фариды, занимался с ним, Сэмми, фехтованием и стрельбой во всякое удобное время: просто так, от скуки. Асаф был выдающимся мастером этих боевых искусств и выучил Смарагда на славу. Даже отец Смарагда, князь Гарольд Арреола, не смог победить сына рапирой, когда полгода назад гостил у царицы Фариды. Отец остался очень доволен. «Мой Сэмми, - сказал он и крепко обнял сына. Смарагд вздыхает. Он очень любит отца и скучает по нему. Лучше он не будет пока что о нем думать…
     А еще они с Элбом купались. Юнона, конечно, не видела этого. Матросы спустили им за борт парус и получилось что-то вроде бассейна. И они плавали там вдвоем. Смарагд вздыхает. Элб такой высокий, сильный, загорелый; он, Сэмми, по сравнению с ним розовый, чуть золотистый от загара… к тому же ниже ростом и заметно тоньше. Когда они купались, он вдруг особенно ярко ощутил эту разницу между ними и на минуту смутился. Но с Фрозом было так легко и просто, что очень скоро Смарагд позабыл о своем смущении. Они ныряли, играли, смеялись; Смарагду давно не было так весело. А после них купались матросы – такие же сильные и загорелые, как Фроз.
     А один раз вечером матрос по имени Дитер играл на губной гармошке, а Фроз и леди Юнона танцевали. Смарагд не мог оторвать от них глаз, до того они были красивы. И как легко и изящно они двигались! Леди Юнона в эти минуты была удивительно хороша. Смарагд тоже мог бы пригласить ее, но постеснялся: ведь Алаберд Фроз танцевал значительно лучше, чем он.
     По вечерам, когда совсем темнело, Юнона Линдаль читала им вслух при свете лампы пьесы Лопе де Вега, и они слушали с удовольствием. Фроз и Смарагд сидели на диване, Юнона в кресле, а Банго – у дверей. Иногда и Мунна-Элен приходила послушать, но Банго всегда слушал внимательней, чем она.
     Вообще Банго заметно изменился. Он стал немного разговорчивей и улыбался чаще, но всё еще держался особняком. Видимо, он помнил о том, что раб должен знать свое место, хотя ни Фроз, ни Смарагд, ни Юнона, ни остальные никогда не говорили с ним, как с рабом.
     Смарагд задумчиво вздыхает: он заметил, что Нон, как ему теперь позволен называть ее, влюблена в Элба. Да, она влюблена в него, и Смарагд удивляется про себя, прочему Элб, обычно такой чуткий и проницательный, не видит ее влюбленности и не отвечает ей взаимностью, а всего лишь просто дружит с ней, как с сестрой? «Ведь она красивая, она не может не нравиться ему», - думает Сэмми. Но тут же останавливает себя: не его дело думать об этих двоих; они разберутся и без него. Просто он очень любит их обоих – наверно, потому, что и они любят его. В Эргессе Сэмми и Нон мало общались друг с другом, но теперь, когда судьба свела их с Алабердом Фрозом, они стали точно брат и сестра.
     Смарагд слегка хмурит брови. Алаберд Фроз предупредил его, что в Рагорде им может угрожать опасность. «Ты не должен разговаривать с незнакомыми, Смарагд, - сказал он. – И если что-то покажется тебе подозрительным, всегда говори мне, хорошо?» Его лицо было очень серьезным, даже озабоченным, когда он говорил это. Смарагд удивился: ведь до сих пор ни о какой опасности речи не шло. Но он добросовестно обещал Элбу, что будет осторожен. «И прости меня», - вдруг добавил Элб, отводя глаза. «За что?» - Смарагд удивлялся всё больше. «За то, что я взял тебя с собой», - был ответ. «Но я очень рад, что ты взял меня с собой», - возразил Смарагд. Фроз  ничего на это не ответил. Он улыбнулся Смарагду и переменил тему беседы.
     … Порыв теплого ветра, налетев сбоку, срывает с Сэмми льняную панаму. Смарагд машинально пытается удержать ее- и едва не падает за борт, но сильные руки Банго хватают его под мышки и ставят на палубу.
- Спасибо, Банго, - говорит ему Смарагд и задумчиво смотрит на плывущую среди волн панаму. Ему на мгновение представляется, что он уже утонул, или его проглотила акула, и осталась одна только панама…
- Сейчас я принесу тебе другую, господин, - говорит Банго. Он уходит и через две минуты возвращается с запасной панамой. Сэмми надевает ее и снова благодарит Банго.
- Не благодари меня, я твой слуга, - напоминает негр.
- Слуг тоже следует благодарить, - возражает Смарагд.
- Моя госпожа не благодарит слуг, и покойный господин этого не делал, - стоит на своем Банго.
- Они эргессцы, а я европеец, - отвечает Смарагд. – Мы другие. Мы благодарим своих слуг.
     Банго пожимает плечами, как будто желает сказать: это уж как вам угодно.
- Банго, - вдруг спрашивает Смарагд, - тебе, наверно, не хотелось покидать Эргессу? Скажи честно.
- Если бы мне очень не хотелось, я бы уговорил госпожу не отсылать меня, - отвечает Банго неохотно.
- Но тебе, наверно, тоскливо, скучно с нами, - продолжает Смарагд. – Мы чужие тебе… да?
     Банго удивлен.
- Это не так, господин, - отвечает он. – Чужие вы мне или нет, я пока еще не знаю, а вот, что с вами не заскучаешь, так это ты можешь мне поверить, - он усмехается. – Нет, господин Смарагд, на «Ариадне» никому не скучно, ни своим, ни чужим: уж такое это судно. Веселое! – добавляет он с некоторым сарказмом. – А дальше, на Рагорде, еще веселее будет; сам увидишь.
     Смарагд смеется:
- Почему ты так думаешь? Из-за опасностей? Да?
- Я ничего не знаю, - отвечает Банго, спохватившись. – Это вот господин Фроз у нас всё знает, а я негр: что я могу знать? Мое дело беречь тебя, господин, и господина Фроза. Всё остальное меня не касается.
- Не бойся, Банго, всё будет в порядке, - с улыбкой заверяет его Смарагд. – Мы будем очень осторожны. А если ты чего-то боишься, оставайся на шхуне, не сходи с нами на берег! Я не скажу об этом ее величеству Фариде, обещаю тебе. И капитана Фроза упрошу ничего ей не говорить.
     Банго растроган.
- Нет, - отвечает он. – Я пойду с вами; и даже если сама госпожа приказала бы мне не ходить, я бы всё равно пошел.
     И он решительно отворачивается от Смарагда, давая этим понять, что разговор окончен.
     «Совсем еще ребенок, - думает Банго, садясь в тени и делая вид, что дремлет. – Нет, нельзя было хозяйке отдавать его за бриллиант. Задаст ей господин Асаф, когда вернется. А господин Фроз смельчак, тут ничего не скажешь. Честный, благородный, отважный – эмир, паша, да и только. Но не очень умный. Вот мы сложим свои головы за господина Сэмми. А если господину Сэмми это не поможет, и украдут его? Зря тогда умрем, глупо – и всем будет горе. Но вот поди-ка докажи это капитану! Нет, идет на риск, и всё тут, хоть тресни. И ради чего? Уж наверно ради какой-нибудь ерунды – клада или чего-нибудь такого. Белые, как сороки, на всё блестящее кидаются, хотя по их же религии им сказано, что, мол, не люб`ите золота больше, чем ближнего своего. Да ведь, вроде, Фроз не такой. Да, не такой. Не любит он золота больше людей, это видно. И перед королем своим выслужиться не хочет. Тогда в чем же дело? Отступать, говорит, не хочу! Силен шайтан против человека – отступить не дает вовремя. Вот, что я сделаю: помолюсь христианскому Богу (он, говорят, самый главный), попрошу, чтобы вразумил капитана. А капитана попрошу, чтобы отыскал на Рагорде христианского священника. Когда такие запутанные дела, без настоящего Бога никак не обойтись, уж я знаю».
     И Банго начинает молиться, как умеет, своими словами, про себя, умоляя Господа не оставить их и просветить их умы – и у господ, и у рабов. «Пощади, Господи, князя, - просит он мысленно. – Вон он стоит, тонкий, как деревце, и не соображает ничего, и зла в своей жизни еще не видел. Ведь он, Господи, Твой раб. Помоги ему, не допусти, чтобы его украли, обидели, причинили ему зло! Не допусти, Господи!..»
     И Банго кажется, что христианский Бог слышит его и обещает ему: всё будет хорошо, раб с острова Эргесса, не печалься. Я – Самый Сильный – и уберегу вас от бед.

                Глава 5. Объяснение и прибытие.

     Раннее утро.
     Юнона Линдаль просыпается в своей каюте, на мягкой кушетке, прибитой к полу, как и вся мебель на шхуне. Матросы называют это «принайтовить». Кушетка принесена сюда из капитанской каюты и застелена тончайшим бельем, подаренным Юноне царицей Фаридой.
     Иллюминатор приоткрыт; оттуда веет свежестью, теплым радостным ветром, а сквозь темно-зеленую штору пробиваются веселые солнечные лучи. Ни один из бликов не лежит ровно, все они в постоянном движении: пляшут на стенах, на потолке, на полу: ведь судно переходит с галса на галс и, кроме того, беспрестанно покачивается.
     Мунна-Элен еще спит в своей подвесной койке-гамаке, потому что час ранний. Нон не хочет будить ее. Она вспоминает: сегодня днем судно должно прибыть в северную бухту Рагорды под названием Норд. И тогда… тогда капитан Фроз возьмет с собой десять человек и пойдет на юго-запад, а судно двинется к Баконде, столице Рагорды, чтобы там ожидать приказаний от Алаберда Фроза или же его самого.
     Радостное чувство от светлого утра вдруг гаснет в Нон. Ей становится грустно. Ведь сегодня она расстанется с тем, кого тайно любит , - и на много-много дней.
     Она тяжело вздыхает. Потом встает с постели и смотрит в зеркало, вделанное в дверь каюты. Перед ней стоит девушка в тонкой ночной рубашке, свежая. румяная со сна, с маленьким носом и красивым ртом, с рассыпавшимися по плечам темно-русыми волосами. Ее кожа нежна, лоб чист и бел, но в серых глазах – печаль, даже боль. Да, боль. Ей будет очень тяжело, когда Алаберд Фроз покинет ее. Но, разумеется, она даже намеком не даст ему это почувствовать. Он не должен переживать из-за той, к которой совсем, совсем равнодушен. И ей самой гораздо лучше было бы позабыть о нем, раз она для него просто случайная попутчица. Он выбрал ее по капризу, освободил из рабства по доброте, и из чувства долга теперь доставит домой – вот и всё! Больше их ничто не связывает друг с другом.
     Она отходит от зеркала, умывается, одевается в легкое кисейное платье, короткие до колен чулки и матерчатые башмачки без каблука, на лентах, и принимается расчесывать и укладывать свои длинные волосы.
     Она старается не думать об Алаберде Фрозе. Старается не вспоминать его улыбку, смех, озорной ласковый взгляд, его шутки и ту братскую – увы, всего лишь братскую! – заботливость, которую он о ней неустанно проявляет. И зачем только он встретился на ее пути, этот человек! Он полон обаяния, красив, весел, смел; она влюблена в него, а он словно не знает, что такое любовь. Может, он любит другую? Нет, не похоже. Женский инстинкт подсказывает Нон, что это не так. У нее такое чувство, что он старается отгородиться от любви смехом и шутками – точно боится этого чувства. Ах, если бы она могла прямо спросить его… о чем? Любит ли он другую? Нет, она никогда бы так не спросила, даже если бы этикет позволял. Ничего она не спросит. Да ей ничего и не надо: только бы видеть его, слышать, знать, что он рядом и помнит о ней… но и этого скромного счастья она скоро будет лишена. Он покинет ее, и весь мир превратится для нее в ничто. Попросить его взять ее с собой? Нельзя! Даже если он ей не откажет, она будет ему в тягость. Итак, выход один: держать себя в руках и с улыбкой смотреть в лицо печали! Капитан Фроз не должен догадываться о ее чувствах.
     Она решительно накидывает на голову прозрачный платок и выходит из каюты.
     Солнце, теплый ветер, скрип снастей, запах смолы и моря – всё это охватывает ее живительной веселой волной. «Как хорошо!» – невольно думает она, на мгновение забывая о своем горе.
     И вдруг видит Алаберда Фроза.
     Как всегда, легко одетый, загорелый, веселый, он подходит к ней, и ее сердце сжимается от счастья видеть его, от волнения, от любви к нему, такой же горячей и глубокой, как небо над ними.
- Доброе утро, леди Нон, - он склоняется к ее руке, и его глаза в очередной раз пленяют ее своей озорной ласковой силой.
- Доброе утро, капитан Фроз, - отвечает она ему в тон.
- Рано вы сегодня встали, - его улыбка полна обаяния.
- Вы тоже, - отвечает она, беззаботно улыбаясь ему в ответ, хотя внутри нее всё дрожит от переполняющих ее чувств. Всё ее существо - и душа, и тело - тянется к нему, но воля сдерживает и то, и другое.
- Скажите, капитан, - обращается она к нему, - мы подойдем к Рагорде до обеда?
- Нет, после, - отвечает он.
- И… и вы покинете «Ариадну» уже сегодня? – мужественно спрашивает она.
- Нет, завтра с утра, - отвечает он и с лукавой улыбкой добавляет:
- А вам хотелось бы, чтобы я покинул вас уже сегодня?
     Слезы закипают в ее груди от такого несправедливого предположения, хотя она и понимает, что это всего лишь шутка. Но она продолжает улыбаться.
- Просто я немного любопытна от природы и хотела бы знать ваши планы. Как долго вы думаете пробыть на Рагорде?
- Думаю, что не более месяца, - отвечает он немного виновато. – Я понимаю, вы торопитесь домой… - он задумывается. – Знаете что, леди Нон? Ведь в Баконде вы можете сесть на любое судно, идущее в Гальтанию. Как я раньше не подумал об этом!
    Он смеется.
- Похоже, я еще не до конца отделался от мысли, что вы больше не моя рабыня, а свободная дама.
- Нет, - она слегка бледнеет. – Я действительно ваша рабыня, а не свободная дама. Но если я вам до такой степени в тягость, разумеется, я уеду в Гальтанию.
    И, повернувшись, с достоинством удаляется обратно в свою каюту.
    Фроз ошеломлен. «Бог мой! – проносится в его голове. – Она обиделась… на что?.. не может же она…»
     Внезапная догадка вдруг озаряет его мозг. Он словно чувствует толчок в грудь, и дыхание в нем занимается. Какой же я дурак, говорит он сам себе. О, глупец! Мы жили больше недели на одной шхуне, каждый день беседовали, и я ничего не понял. А теперь… теперь она, конечно, смертельно оскорблена. И несчастна…
     Фроза точно обжигает: прекрасная молодая девушка несчастна из-за него.
     Он стоит перед закрытой дверью ее каюты, растерянный и взволнованный. И вдруг понимает: это не он выбрал ее на Эргессе, это судьба отдала ее ему. А он-то думал, что его сердце занято Шарлоттой Грэй! Ничем оно не было занято, и никем: одними лишь пустыми мечтами и сентиментальными воспоминаниями – этими эгоистическими преградами для живой, настоящей любви! Он боялся снова обжечься, боялся полюбить. А вот Юнона не испугалась. Она ринулась в манящее пламя, зная, что обожжется, что ранит душу. Но она пошла на это, потому что любит его, и не может иначе.
     А он? Любит ли ее он?
     «Безумно, - отвечает он сам себе. – И сразу полюбил! Только почему-то не понял этого. Позже бы до меня, конечно, дошло… но она бы не вынесла. Бог знает, на что бы она решилась, думая, что ее любовь не разделена…».
     Он негромко, но решительно стучит в дверь каюты. Она открывается не сразу. Нон встает на пороге – с влажными глазами, робкая, почти испуганная тем, что поневоле выдала себя. Ее глаза широко раскрыты. В них – страх перед его отказом, стыд за свою порывистость и горькая, смиренная готовность выслушать всё, что он ей скажет. Сейчас он вынесет приговор ее любви!
     Но он не выносит приговора, а предлагает ей руку:
- Нон, пойдемте в мою каюту.
     Она опирается на его руку и послушно идет, ни о чем не спрашивая.
     В капитанской каюте он запирает дверь, сажает ее на диван и сам садится рядом. Потом очень бережно берет ее за руку и говорит:
- Леди Юнона, простите, что я до сих пор не понял ни себя, ни вас. Всё дело в том, что я одичал от одиночества и впал в манию величия. Вы разбудили мое сердце, расколдовали его и… Нон, я прошу вас стать моей женой.
     Охваченная трепетом, она едва находит в себе силы ответить:
- Нет, вы не любите меня. Не нужно меня жалеть.
     Он поворачивает ее лицом к себе так, что она поскорей закрывает глаза, и говорит:
- Я не делаю предложений из жалости. Я люблю вас, и кроме вас знать никого не хочу. А если я и упомянул про возвращение в Гальтанию, то лишь потому, что даже не подозревал о вашей любви ко мне, а о своей еще не успел догадаться. Так бывает, поверьте. Я люблю вас и хочу, чтобы вы были моей.
     И он нежно и крепко целует ее в губы, сухие от волнения. Она быстро открывает глаза, вспыхнувшие надеждой, и, пытливо глядя на него, торопливо спрашивает:
- Это правда, Элб, вы меня любите?
     Он отвечает ей таким взглядом, что слов уже не нужно. Тогда она плачет, уже не стесняясь своих слез, а он привлекает ее к себе и целует так много раз, что ее слезы высыхают, и она обнимает его в ответ, совершенно утешенная и счастливая.
     Больше они ничего не говорят друг другу. Но за завтраком Смарагд Арреола замечает их просветленные лица, глаза, полные упоения и торжества, и радостно думает: «Наконец-то! Как жаль, что завтра им придется расстаться. Нон, конечно, измучилась бы в дороге, ей луче остаться на «Ариадне». Впрочем, Элб найдет выход: ведь теперь они говорят на одном языке и понимают друг друга».


     Из бортового журнала капитана Фроза.
     «Итак, мы с Нон сказали друг другу «да» – и сидели вдвоем до обеда. У меня нет и не будет слов, чтобы передать, какие чувства мы оба испытали, и какими глазами смотрели друг на друга. Да и нужно ли это? Любовь делает ненужным всё, кроме самой любви, а слова суетны: они искажают суть сокровенных чувств. Долой кривое зеркало! Моя задача быть в своих записях не психологом, а достоверным летописцем. Так всего вернее, меньше вкрадывается вымысла.
     Мы с Нон сидели в моей каюте, а в моей голове уже начинали расцветать стихи о ней, моей любимой и единственной:
                Юнона Линадль,
                Цветущий миндаль
                В окошко твое заглянул.
                А ты в легком платье
                Сидишь на кровати,
                Где солнечный зайчик уснул…
     Я потом допишу это стихотворение.
     «Я знаю, Нон, - сказал я ей, - вам трудно будет жить без меня даже малое время, как и мне без вас, но я вам обещаю две вещи, которые, может быть, немного утешат нас обоих. Во-первых, я буду писать вам раз в два дня, и вы сможете отвечать мне, если захотите. А во-вторых, едва только мы придем на место, я велю выстроить для вас прочный, удобный шалаш, и вы приедете ко мне из Баконды. Я встречу вас, и мы уже не расстанемся».
     Она ответила, светясь радостью: «Так и поступите, Элб. Я с удовольствием буду жить в шалаше и, если хотите, даже на ветке дерева, лишь бы видеть вас и слышать».
     Я поцеловал ее и назвал моим бельчонком, а она засмеялась. Сколько счастья было в ее смехе! Я тоже был счастлив. Пусть простят меня женщины, жившие до того дня в моей памяти на неопределенном положении. В ту минуту я отвел всем им место сестер при моей особе – и тотчас забыл о них ради Нон. Что делать! Она стала королевой моего сердца, желанной и единственной; я никому не уступил бы ее трона, даже доброй царице Фариде.
     Одним словом, мой бельчонок позабыл о всех своих печалях, и предстоящая разлука стала казаться нам пустяком.
     После обеда мы вошли в бухту Норд. Это очень красивое место, хотя и довольно пустынное.
     Мы с несколькими моими ребятами отправились в шлюпке на берег, чтобы отыскать проводника к Лесу Летучих Мышей. Для этого нужно было идти в рагордийское селение Амо-Лун, что в переводе означает «пчелиные соты». Помимо поисков проводника у меня была и другая задача: найти священника, который согласился бы нас сопровождать. Банго уверил меня, что без священника в такие предприятия лучше не пускаться. Что ж, конечно, он прав. Священник был необходим не только в нашем настоящем походе, но вообще на «Ариадне». Я удивился, что сам не додумался до этого. Мысль о христианском священнике пришла в голову негру-язычнику, воспитанному под эгидой Корана! Банго хочет даже креститься. Я обещал, что едва мы найдем священника, его окрестят, и добавил: «Ты выбрал правильный путь, Банго, я рад за тебя». Он улыбнулся мне, впрочем, скупо: как строгий воспитатель озорнику, который не злой, а просто еще не вырос, и даже порой говорит что-то умное.
     Банго и Смарагд поехали с нами. Сэмми (я пока еще ни разу не называл его так вслух) сидел в шлюпке чинно, с достоинством, как и подобает будущему правителю державы, но его взгляд выражал радость и безграничное любопытство. Сам того не замечая, он слегка улыбался и посматривал то влево, то вправо, когда мы плыли между двух берегов, поросших соснами. На Эргессе нет сосен, а здесь, в Рагорде, - сколько хочешь. Наверно, он очень радовался, что видит их…
     Мы сошли на берег и отправились в деревню. Амо-Лун очень приятное место. Но вот беда! С тех пор как Гальтания присоединила к себе остров Рагорду, местные жители откровенно недолюбливают гальтанийцев. Нас встретили весьма сдержанно, изъявив вежливое удивление, что мы бросили якорь здесь, а не в гавани Баконды. Мы пустили в ход всю свою дипломатию и подарки. Староста Амо-Луна смягчился и позвал священника, отца Андриона, который впустил нас в церковь, окрестил Банго и дал нам в спутники к лесу своего помощника, отца Маркуса, довольно молодого, небольшого роста и малозаметного, но энергичного и деятельного. Отец Маркус тут же привел к нам проводника. Его имя Кьяв Дз`онга. Он настоящий рагорд. У него смуглая, с красноватым оттенком кожа, низкие скулы, большие, черные, немного раскосые глаза, а черные волосы зачесаны назад и заплетены в три косы, скрепленные внизу одним деревянным зажимом, чтобы не болтались и не мешали. Три косы означают, что он третий сын в своей семье и еще не женат.
     Кьяв Дзонга красив. Он с меня ростом и безупречно сложен. Но гальтанийцев не любит, как и все рагорды. Его ответы очень кратки, хотя он всё понимает и хорошо говорит по-гальтанийски. Ему около тридцати лет. Он сказал мне, что его младший брат может поехать с нами как почтальон и курьер. Я согласился. Он привел брата, которого зовут Сьен Дзонга. У него четыре косы, ему около двадцати лет, он далеко не так красив, как Кьяв, но столь же ощутимо недолюбливает гальтанийцев. Лица у обоих братьев неподвижны, как маски, и очень спокойны. Такие же лица я видел в Америке у индейцев; правда, там они были дружелюбнее.
     На Банго братья взглянули приветливей, нежели на нас. А Банго смотрел на них почти с детским любопытством: он еще в жизни своей не видел рагордов, и они явно его заинтересовали.
     Я сказал Кьяву, что мне нужны выносливые лошади: шестнадцать лошадей по числу членов экспедиции. Кьяв ответил, что лошади будут готовы к завтрашнему утру. Мы договорились еще о разных необходимых мелочах. Потом я познакомил братьев Дзонга со Смарагдом Арреолой. Узнав, что он наследник альдонийского князя Гарольда, они низко поклонились ему, и мне показалось, что их лица немного потеплели, особенно когда он улыбнулся им. Перед улыбкой Сэмми устоять невозможно – до того она пленительна и лучезарно дружелюбна.
     После мы распрощались до завтрашнего дня и вернулись на «Ариадну». Там я отобрал десять человек для нашего похода и велел им собирать вещи. Своим заместителем на «Ариадне» я назначил своего старшего помощника Валентина Рётке, ответственного малого по прозвищу Тин-Кинжальщик (он умеет мастерить кинжалы). Когда-то Тин пиратствовал вместе со мной, а потом вместе со мной раскаялся.
     Взял же я с собой вот кого: Винченцо М`онти, Руб`ена Валле` , Томмазо Теллини, Сёрена Мура, Дитера Гессена, Отто Дэнса, Эльвара Дорда, Овида Лум`аля, Харлифа Брауна и `Абнера Луза. Это самые надежные и внимательные и стойкие из моих людей; впрочем, у десяти оставшихся на шхуне другие, не менее важные достоинства.
     Весь оставшийся вечер я провел в обществе Юноны Линдаль, поэтому говорить ни о чем не буду. Скажу одно: мы с ней обручились в присутствии Смарагда, Банго и Валентина, который должен был знать, какое сокровище я поручаю его охране и защите».

                Глава 6. Путь к Лесу Летучих Мышей.

     Утром они уезжают.
     Алаберд Фроз нежно прощается с Юноной Линдаль и пожимает руки всем, остающимся на «Ариадне». Послезавтра его судно уже будет стоять в Баконде, а сам он и его отряд еще будут в пути: до Леса Летучих Мышей добираться четыре дня.
     Нон не плачет; напротив, она полна радости. Ведь капитан Фроз любит ее, она обручена с ним, он будет писать ей, и они скоро увидятся! И всё-таки ее сердце сжимается (совсем чуть-чуть), когда она видит, как он спускается в шлюпку вместе с другими. Смарагд обещал ей беречь его, и Банго обещал то же самое, и она верит: и они, и все остальные будут оберегать ее Элба. Мысль об этом успокаивает ее, и она долго смотрит вслед шлюпкам, уходящим к берегу.
     … На берегу уже готовы лошади. Их оседлывают, перекидывают через них переметные сумы со всем необходимым, и отправляются в путь в сопровождении проводников и священника Маркуса, который едет на собственной пегой кобыле, не слишком красивой, но выносливой.
     Смарагда едет рядом с Фрозом на каурой лошадке и смотрит по сторонам жадным взглядом, словно желая впитать, вобрать в себя всё, что видит.
     Они едут по широкой дороге, не пыльной, плотной, рыжеватой. По обочинам дороги растут деревья с густой, пушистой, по-июньски пышной листвой. Стволы у деревьев толстые, красивые. В листве, не видимые глазу, заливаются птицы, а синее небо над ними раскинулось необъятной далью, и в нем весело чертят незримые линии ласточки. Солнце трепещет утренними тенями и на дороге, и в листве, а по обочинам возле деревьев пестреют яркие полевые цветы. Сэмми чувствует, что никогда еще не любил цветы, траву, деревья так страстно и глубоко, как любит сейчас. Именно их он видел ночами в эргесском дворце, в прохладном сумраке своей опочивальни, и даже во сне его душа рвалась к ним и тосковала по ним. И вот теперь он видит их наяву, и будет любоваться ими еще много-много дней. А как неповторимо здесь пахнет: травами, цветами, древесной корой, листьями и еще тысячами чудесных запахов, с которым не сравнится аромат самых драгоценных восточных масел!
     Восемь часов утра, но воздух уже очень теплый. Начало лета похоже на глоток солнца, думает Сэмми, земля пьет его, как вино. Сколько бодрящей, щедрой радости разлито вокруг! И какая звенящая тишина после скрипа снастей, шума волн и пронзительных чаячьих криков. Каурая лошадка трусит рысцой рядом с гнедым жеребцом Фроза. Элб о чем-то задумался, Сэмми замечает это. Конечно, он думает о Нон. И проводники, что едут чуть впереди него, тоже задумчивы. На них короткие куртки без рукавов, рубашки, кожаные штаны и кожаные башмаки, эластичные и изящные, похожие на индейские мокасины. От колен до щиколоток их ноги открыты, и Смарагд видит их смуглые, с красноватым оттенком икры. Кьяв Дзонга выше своего брата Сьена, их головы защищают красные платки, завязанные так, что похожи на кардинальские шапочки, только больше: они полностью обхватывают голову. Смарагд и Фроз - в льняных панамах, отдаленно напоминающих треуголки, и остальные тоже. Только у Банго голова не покрыта. Он сменил темную тунику на белую рубашку и штаны, такие же, как у Смарагда и Фроза.
     У всех за плечами ружья, а за поясами пистолеты, и у Сэмми тоже. Еще у него за поясом один из его любимых кинжалов, подарок царицы Фариды. Но он сейчас совсем не думает об оружии и об опасностях: он наслаждается тем, что видит, слышит и чувствует вокруг себя, наслаждается тихой радостью своей души.
     Они сворачивают с дороги на луговую тропинку. Какой сияющий зеленый простор открывается глазам Смарагда! Как высока и зелена трава, вся в узорах света и нежных теней, как густо рассыпаны цветы, сколько бабочек, пчел, жуков, сколько жизни вокруг! А вдали пасутся белоснежные овцы и стадо коров.
- Это стада нашей деревни, - с улыбкой поясняет отец Маркус Фрозу. – Есть еще лошади и свиньи, но они на другом выгоне.
     И глаза маленького священника-гальтанийца светятся тихим и радостным теплом. Кьяв Дзонга бросает на него взгляд, полный понимания. Рагорды любят своих священников, даже если эти последние – гальтанийцы.
- У вас здесь очень красиво, отец Маркус, - признается Фроз и обращается к Кьяву:
- Кьяв, я слышал, что ты и Сьен – сыновья славного вождя Гизиса из Аджи, и окончили университет в Гальтании. Так ли это?
     Кьяв поворачивает к нему свое красивое неподвижное лицо, на котором ничего не прочтешь, и отвечает:
- Да, нэк. Все сыновья вождей должны получать образование в Гальтании.
- Значит, двое ваших старших братьев тоже учились?
- Нет, нэк, они умерли до того, как их послали учиться.
     И Кьяв умолкает. «Нэк» – обращение к знатному или просто уважаемому человеку на Рагорде. Но у Фроза есть сомнения, что Кьяв действительно его вполне уважает, а Сьен следует во всём примеру брата. Когда Кьяв говорит, Сьен внимательно смотрит на него и слушает. Сам он пока что молчит.
     Фроз оборачивается к Смарагду; на его губах обычная, чуть озорная улыбка.
- Не очень-то они разговорчивы, - говорит он тихо.
- Мы с ними подружимся, Элб, - уверенно отвечает Смарагд.
- Дай Бог. Тебе не холодно?
- Какое там? – Смарагд смеется. – Мне очень хорошо.
- Почти как дома, - добавляет он чуть слышно. Фроз кивает ему. Он и сам видит, что Смарагду хорошо, и спросил его просто так, на всякий случай.
     Сам он думает о Нон и никак не может заставить себя думать о Лесе Летучих Мышей и о карте, на которой предположительно обозначено место, где спрятан клад.
     Но капитан Фроз на то и капитан, чтобы знать время грезам и делу – и четко отделять одно от другого. К тому времени, как всадники останавливаются на первый отдых, он уже полностью овладел собой. Пока Рубен Валле и Отто Дэнс готовят на костре обед, Фроз беседует с проводниками и священником о Лесе Летучих Мышей и показывает им точку на карте: пункт, куда им следует прибыть.
- Я не бывал в этом месте, нэк, - говорит Кьяв Дзонга. – Но я представляю, как пройти туда. Мы со Сьеном проведем вас.
- Это красивейший лес Рагорды, - сообщает Фрозу отец Маркус. – Но и самый дремучий. Ближайшее к нему селение военная крепость Тиль-Ичан, что значит Крепкие Стены. Это нечто вроде форта. Но крепость давно потеряла свое оборонительное значение, ибо рагорды – народ мирный. Да, Тиль-Ичан теперь больше похож на обычный город. Это и лучше: оттуда до северной опушки леса всего две с половиной мили. Там можно будет покупать еду, предметы одежды и всё прочее, что понадобится. И там есть почта!
- Это очень хорошо, - Фроз снова вспоминает о Юноне. – А нет ли в Лесу Летучих Мышей хотя бы плохонького домишки?
     Отец Маркус смеется, и даже рагорды не удерживаются от улыбок. Фроз замечает, что они хорошо улыбаются, и мысленно добавляет еще один плюс к их положительным характеристикам, которые постепенно составляет про себя.
     Домишки нет, - отвечает священник, - потому что лес очень дикий, можно сказать, первозданный: туда заходят только охотники. Там очень много больших летучих мышей. Здесь их называют д`амсунги. Они совершенно безобидны: питаются исключительно дикими плодами и ночными насекомыми, а днем спят высоко на деревьях. В лесу сухо и здор`ово, там можно жить под открытым небом. Болото там только одно, и то оно находится в другом конце леса, а возле той точки, что вы показали, господин Фроз, должно быть великолепное озеро. Мне не приходилось видеть его но я слышал, что оно бесподобно по своей красоте и чистоте. Говорят, на одном из его берегов расположено древнейшее, первое поселение индейцев, рагордийских предков. От него ничего не осталось, кроме полуразрушенной каменной стены и прекрасного сада внутри. Простые индейцы не способные были бы возвести такую стену и вырастить розы, поэтому я убежден: родоначальниками рагордов было именно племя инков. Этим объясняется и то, что позже их потомки зарыли здесь клад. Но если вам нужен небольшой дом на случай дождя, господин Фроз, он делается очень легко, я покажу вам.
     Фроз благодарит отца Маркуса, и все шестнадцать человек садятся за обед.
     Он бесподобен: тушеная с капустой говядина, запеченные в сметане овощи, свежий хлеб, а на десерт кофе со сливками и сахаром, булка и джем. Даже рагорды проводники едят с удовольствием и благосклонно посматривают на Рубена Валле и Отто Дэнса, двух запасных кулинаров с «Ариадны».
     После кофе Смарагдом Арреолой овладевает дремота. Он ложится среди душистых трав, которые приятно покалывают ему голые от колен ноги и шею, и незаметно засыпает.
- Господин Сэмми уснул, - докладывает Фрозу Банго. – А ведь нам пора ехать.
- Ничего, пусть поспит ровно десять минут, - говорит Алаберд. – Если дольше будет спать, разоспится и вставать не захочет, а за десять минут бодрость возвращается; это я знаю по себе.
     … Через десять минут он будит Смарагда, и они едут дальше.
     Леса, поля, луга, реки, рощи – всё это сменяется перед взором путников, неправдоподобно прекрасное, еще не оскверненное человеком. Время от времени им попадаются сторожевые посты: рагорды тщательно оберегают свою землю от незваных гостей. Но Фроз предъявляет охранную грамоту короля Клемента, и путников пропускают беспрепятственно.
     Городов в Рагорде мало, всего десять; остальные поселения – деревни и фермы, да и те попадаются нечасто. Поэтому Рагорда очень похожа на рай, во всяком случае, на землю обетованную. Всадники не могут надивиться ее красоте и просторам. Земля здесь действительно очень изобильна и щедра. Фроз вздыхает про себя, понимая: ей недолго оставаться такой нетронутой. Его величество Клемент, конечно, вскоре заселит эту землю дворянами, их семьями и челядинцами, и вся эта белокожая спесивая масса оттеснит к побережью скромных и гордых аборигенов, а то еще и превратит их в дешевых работников. Алаберду становится грустно: почему человеку всё время так не терпится разрушать красоту Божью? Слава Всевышнему, что жизнь человеческая коротка, иначе люди погубили бы Землю еще тысячи лет назад – и сами не поняли бы, какое зло сотворили.
     Когда в небе загораются первые звезды, они останавливаются на ночлег. После ужина все ложатся на земле, только для Смарагда Банго достает из своей переметной сумы тюфячок, темное суконное покрывало и вышитую подушку.
      Сэмми чувствует, как кровь приливает к его щекам от неловкости и досады. Еще не хватало, чтобы его сочли неженкой!
- Пожалуйста, убери всё это, - с необычайной для него суровостью в голосе просит, почти приказывает он Банго. Вежливость и врожденная мягкость характера мешают ему вознегодовать по-настоящему.
- Не уберу, господин, - хладнокровно возражает Банго, теперь, в крещении Варфоломей. – Ты не должен спать на земле.
- Я лучше тебя знаю, что я должен, а что нет, - с горячностью отвечает Смарагд.
     Но тут кто-то кладет руку ему на плечо. Обернувшись, он видит Алаберда Фроза.
- Ложись, Смарагд, - приказывает Фроз дружелюбно, но очень твердо. – Я здесь главный и подтверждаю: тебе не следует спать на земле, пока можно обойтись без этого.
     Смарагд вздыхает, но спорить не смеет. Во-первых, Элб действительно здесь главный, а во-вторых, Смарагду почему-то хочется его слушаться.
     Он снимает сандалии, ложится на тюфячок, складывает в изголовье свое оружие, как и полагается воину, и ждет, когда Алаберд ляжет рядом с ним на траве, завернувшись в одеяло. Банго устраивается у них в ногах, очень довольный тем, что Смарагд слушается капитана Фроза, и что Фроз держит сторону его, Банго.
     Впервые Сэмми спит без простыней и не в постели – и ему это очень нравится. Ему нравится, что под ним земля, в которой бродят летние соки и перебродившее за день солнечное тепло, а над ним распростерлось темно-синее небо с розоватой луной и крупными разноцветными звездами. В травах стрекочут какие-то невидимые существа и ночные кузнечики, и то и дело вспыхивают огоньками светлячки. Во всём мире разлит сонный вечерний покой, от которого на душе становится необыкновенно хорошо и уютно.
     Все уже легли, только двое «вахтенных», как по привычке называет часовых Алаберд, сидят у догорающего костра. Смарагд знает: ночью их сменят двое других. Он знает также: Алаберд сейчас думает о Юноне Линдаль, и ему нельзя мешать, но всё-таки он хочет сказать ему хоть слово перед тем, как уснуть.
- Спокойной ночи, Элб, - произносит он.
- Спокойной ночи, Сэмми, - отзывается Фроз. Смарагд радостно улыбается: впервые Алаберд назвал его уменьшительным именем. Ему это очень приятно. Он хочет сказать Алаберду, что любит его, как брата, что он, Элб, навсегда останется его другом… но он стесняется. Однако Смарагд так переполнен сейчас самыми лучшими чувствами, что ему необходимо хоть как-то их выразить, поделиться хоть с кем-нибудь своей радостью. Он не выдерживает, приподнимается и шепотом окликает:
- Банго! Спокойной ночи. Не сердись, что я спорил с тобой. Я же знаю: ты хотел, как лучше.
- Спокойной ночи, господин, - вполголоса отвечает Банго. – Я не сержусь на тех, кому служу. А на вас вообще грех сердиться: всё равно, что на бабочку.
     Смарагда очень веселят последние слова Банго. Вот он, князь, и дождался, что его сравнили с бабочкой. А между прочим, Банго видел, как он метко стреляет и сражается рапирой! Но Смарагд понимает: и Фроз, и Банго любят его и заботятся о нем не только потому что несут за него ответственность перед другими. Просто они уже привязались к нему, как и он к ним, вошли в его судьбу, стали частью его жизни.
     Он глубоко благодарен им за это. И засыпает счастливым: он больше не одинок. И сделает всё, чтобы его друг и слуга тоже не чувствовали себя одинокими.

                Глава 7. Лагерь в лесу.

     Спустя два дня они въехали в Лес Летучих Мышей.
     Фроз с глубоким любопытством посматривал вокруг. Тропинка была так узка, что приходилось ехать гуськом, друг за другом. Впереди двигались рагорды и священник, Фроз был четвертым, Смарагд пятым.
     Лес был красив и дремуч. Алаберд признался себе, что еще никогда до сих пор не встречал такого таинственного, почти сказочного леса – со звериными тропами, с густыми зарослями папоротника, с бородами испанского мха, спускавшимися с деревьев до земли. Деревья были могучи и так высоки, что почти заслоняли небо и солнце, отчего в лесу стоял какой-то мягкий зеленоватый полумрак. Впрочем, здесь было не сыро, во всяком случае, суше, чем в лесах, в которых граф Фроз бывал прежде. Птицы здесь пели не так громко и весело, как в рощах и перелесках. Они точно перекликались между собой, только чтобы напомнить о  себе – и тут же умолкали, точно смущенные тем, что осмелились подать голос. И в самом деле, здесь, в этом царстве старых деревьев, стояла какая-то особенная, торжественная, внушающая уважение тишина. Как в храме, подумал Фроз и тут же положил себе обязательно съездить в ближайшую тиль-ичанскую церковь на богослужение и причаститься: такое царственное благоговение окружало его теперь.
      Матросы, его верные товарищи и в худом и в добром, тоже притихли – и следовали за своим капитаном почти в полном молчании: великий лес произвел на них сильное впечатление.
     Но в этом лесу не было мрачно или страшно, напротив: всё в нем дышало покоем. Это был удивительно мирный лес. Порой, словно подтверждая его миролюбие, вдруг то справа, то слева неожиданно открывались веселые солнечные поляны с цветами и бабочками, то по стволу взбегала вверх шустрая белка, то стучал где-то дятел или куковала кукушка, а иной раз ухо вдруг улавливало журчанье ручья, бегущего где-то за высоким кустарником.
     Здесь пахло листвой, травой, смолистой хвоей и нарождающимися ягодами, и снова Смарагд подумал, что запах дикого смешанного леса не сравнить ни с чем на свете. Это был настоящий Божий Сад со всеми его сокровенными тайнами, заветный край тишины и покоя, суверенное государство птиц, животных, растений и насекомых – очаровательная, неизведанная страна. И Смарагд сразу же, всем своим сердцем полюбил Лес Летучих Мышей.
     Фроз тоже почувствовал доверие и расположение к новому миру, в котором все они оказались. На минуту он даже представил себе, что хорошо было бы построить здесь хижину – и жить вместе с Нон, отойдя от всяческой мирской суеты, в покое и тишине… но тут же он понял, что слишком грешен и непоседлив для такой уединенной жизни. Да и Нон рано или поздно заскучала бы здесь. Но всё-таки он был сердечно рад тому, что будет жить здесь какое-то время, и его Нон, его возлюбленная, - тоже. «Ей здесь очень понравится», - подумал он с радостью. Ему вдруг показалось, что он знает и любит Юнону Линдаль уже много-много лет, а не каких-нибудь несколько дней. По вечерам, засыпая под звездами, он мысленно беседовал с ней, рассказывал ей о своих мыслях и чувствах – и всем своим существом ощущал, как ему не хватает ее.
     Кьяв Дзонга молча ехал впереди на белой лошади, за ним на буланом жеребце следовал Сьен, его брат. Они ехали рысью, уверенно. Если Кьяву и случалось задуматься на одной из развилок, то это быстро проходило. Он внимательно осматривался по сторонам и тут же выбирал верный путь.
     Так они двигались по тропинкам, переходили вброд неширокие лесные реки, углублялись в заросли папоротника и трав, проезжали поляны, достойные эльфов и фей, по мнению Смарагда, начитавшегося в детстве волшебных сказок. Животные здесь были не пугливы. Два раза дорогу путникам перешли пятнистые олени, и несколько раз они видели рыжих куропаток. Но никто не вскинул ружье и не выстрелил: у всех было ощущение, что они в гостях, а не дома, поэтому следует вести себя тихо и вежливо.
     Наконец через несколько часов после въезда в лес они очутились на берегу небольшого, но очень красивого озера. Деревья отступили от него, и озеро, отражая небо, само казалось синим. Тростника и камыша здесь было мало, зато очень много песчаных, пологих спусков к воде.
     Всадники подъехали к древним стенам, сложенным из камня – старинным, полуразвалившимся, круглой формы. За стенами был сад, густо заросший деревьями и розовыми кустами.
     Кьяв подъехал к Фрозу.
- Я впервые вижу это место, нэк, - сказал он, - но знаю, что оно называется Экт`арга – Руины. А озеро называется Ашт, что значит Чистое.
- Благодарю, Кьяв, тебя и Сьена за то, что вы проводили нас сюда, молвил Фроз и, вытащив кошелек, расплатился с проводниками.
     Потом все спешились и стали расседлывать лошадей. Алаберд, Смарагд и отец Маркус вошли внутрь Эктарги.
     Полуразрушенная стена диаметром ярдов в пятьдесят опоясывала сад с розами и деревьями. Сэмми радостно засмеялся, увидев этот чудесный уголок, а Фроз, добравшись до небольшой поляны, почти у самой стены, глядящей на озеро, с живостью сказал священнику:
- Вот, где я хотел бы поставить две палатки, вернее, два временных летних дома.
- Место хорошее, - одобрил отец Маркус и принялся объяснять капитану Фрозу, как легче всего сделать прочные летние домики.
     После обеда в лесу закипела работа. К вечеру в Эктарге уже стояли рядом две квадратных палатки: одна побольше, другая поменьше. Пол представлял собой плот средней величины с настилом из досок, прибитых к бревнам. Вертикально и горизонтально укрепленные деревянные реи служили каркасом для стен и потолка. Каркасы обтянули парусиной, просмолили ее наверху, «на крыше», и вырезали в каждой парусиновой стене «окно», которое можно было прикрывать в случае дождя той же парусиной. Внутри каждой палатки, на реях у стен подвесили по два гамака. В палатке побольше была еще одна маленькая комнатка с прозрачным темным пологом, напоминающая святое святых в древней скинии. У этой комнатки не было отдельного выхода. Там стоял небольшой столик и складной табурет.
- Это будет мой кабинет, - объявил Алаберд Фроз.
     Большая палатка предназначалась для него и для Смарагда, а палатка поменьше – для Юноны Линдаль и Мунны.
     Матросы от палаток отказались.
- Даже если пойдет дождь, - рассуждали они, - что ж такого? Дождь вымочит, солнце высушит.
     Они ограничились тем, что развесили между деревьями подвесные койки (те же гамаки), захваченные с «Ариадны», и положили на них тонкие тюфячки. На каждом тюфячке было выведено чернилами имя владельца.
     «Какие выносливые люди, - думал Смарагд с уважением. – Им и дождь нипочем!»
     Священник и рагорды-проводники устроились еще проще: они заявили, что будут спать на земле, завернувшись в одеяла.
- Но в дождь вы будете ночевать в нашей палатке, - возразил Алаберд Фроз. – Я настоятельно прошу вас об этом!
     Те нехотя согласились.
     Банго не имел ни малейшего желания мокнуть под дождем, но не хотел спать и в подвесной койке. «Что за сон, когда постель под тобой качается, - ворчал он. – Я за это и корабли не люблю. В дождь я буду спать на полу в палатке, а в хорошую погоду на земле. Всё очень просто и нечего тут еще выдумывать».
     Фроз и Смарагд тоже не имели намеренья жить в палатке в хорошую погоду. Они подвесили свои койки к стенам Эктарги, с внутренней стороны, среди розовых кустов, - и остались очень довольны. Здесь было одновременно и тенисто, и уютно, и солнечно, и пахло так, как в самых лучших снах.
     На радостях Смарагд обнял Фроза и Банго, чем очень растрогал их обоих.
- Нам вот что… собака сторожевая нужна… - молвил после паузы Банго, чувствуя необходимость прогнать смущение, вызванное сердечным порывом Смарагда.
- Да, - согласился Фроз. Он подумал, что умная сторожевая собака была бы в настоящем их положении незаменимой помощницей.
     Они обратились к проводникам. Кьяв и Сьен ненадолго задумались, потом Кьяв сказал Фрозу:
- У вас будет пес, нэк. Я знаю человека в Тиль-Ичане, у него есть хорошая собака. Он согласится дать ее на время.
     Фроз кивнул: вопрос с собакой был решен.
     Остальная часть вечера прошла в суматохе: Искатели Приключений носили воду из озера, нагревали ее на кострах, мылись, брились и купались в приятно прохладной и действительно очень чистой озерной воде. Смарагд Арреола тоже мылся и купался, а потом, одетый в чистое, с любопытством наблюдал, как Банго варит в котле его грязную рубашку и панталоны: других видов стирки Банго не знал, да и другие тоже.
     Все очень устали и спать в этот вечер улеглись дружно. Кьяв и Сьен Дзонга вызвались быть сегодня часовыми, и Фроз охотно согласился на это.
     … На следующий день он, Смарагд, отец Маркус и проводники едут в Тиль-Ичан. Алаберд отсылает письмо Юноне Линдаль в Баконду (она получит его через три дня), Сьен закупает овес для лощадей, а потом все вместе они идут в тиль-ичанскую церковь Святого Петра – единственное каменное здание во всём городке.
     Там очень хорошо, чисто и тихо. Они преклоняют колени на золотистых, пахнущих свежим деревом, досках пола и молятся, глядя на образы святых и рыжеватые кисточки свечей, от которых исходит тепло торжественней солнечного. Они исповедываются, причащаются святых тайн и уходят, чувствуя себя спокойными и сильными. Теперь Фроз верит: никто не сможет причинить ему зло, даже если сильно постарается.
     По дороге назад, с лес, Кьяв заезжает к своему родственнику-рагорду и за деньги берет у него на время собаку. Она большая, серая, у нее короткая шерсть, и она очень похожа на волка. Ее зовут Дарзи.
- Очень умный пес, - кивает Кьяв на Дарзи.
- Он не убежит от нас к хозяину? – спрашивает Фроз.
- Нет, он будет защищать нас, - отвечает Кьяв. – Дарзи знает свое дело.
     Дарзи действительно знает свое дело. Он бежит рядом с лошадью Кьява: так ему приказал его хозяин.
     От северной опушки леса до лагеря, разбитого Фрозом, две мили. Благодаря проводникам, все шестеро быстро проезжают это расстояние.

                Глава 8. Бухта Лилий.

     Из бортового журнала Алаберда Фроза.
     «Идет третий день нашей жизни в лесу.
     Селия Лоу назвала мне место, где может быть зарыт клад, но сказала, что наверняка ничего не знает: просто на этом месте один рагордийский мальчик, сын охотника, нашел несколько лет назад золотую змею с топазовыми глазами.
     Мы приняли решение копать на месте его находки, на небольшом холмике, таком красивом, что жаль было его разрушать.
     Кьяв и Сьен давно догадались о цели нашей экспедиции – и отнеслись к узнанному философски. Кьяв сказал, что многие пытались найти сокровища инков, но вот уже сто лет, как оставили эту затею, решив, что всё-таки инки увезли сокровища обратно. Случалось, что в лесу пропадали целые экспедиции: здесь ничего не стоит заблудиться.
     «Ни один рагорд не знает до конца этого леса, - сказал мне Кьяв, - а уж гальтанийцы тем более его не знают».
     Я спросил Кьява, почему он и Сьен, сыновья одного из знатнейших вождей, живут в деревне, а не в Баконде? Ведь губернатор Баконды их родственник.
     «Мы с братом собираемся стать священниками, - ответил мне на это Кьяв Дзонга, как всегда спокойный и невозмутимый. – Лучше быть безвестным священником и прощать своих врагов, чем добиваться почестей от гальтанийского короля и при этом ненавидеть его».
     И он посмотрел мне прямо в глаза. Я опустил их. Кьяв был прав: король Клемент, мой государь, не мог дать Рагорде ничего доброго. В который раз я подумал: лучше бы его величество оставил Рагорду в покое и вернул ей суверенитет. Ведь Гальтания большая страна, а Альдония давно готова продать ей остров Мириэль, который мало в чем уступает Рагорде… Но у короля пока что нет средств купить этот остров.
     Больше мы об этом не говорили. Я и мои товарищи помолились и принялись за раскопки. Кирки и лопаты были у нас с собой, и мы проработали весь день. Смарагд пытался помочь нам, но тут же стер себе все ладони до мозолей, и я уговорил его оставить лопату в покое. Тогда он натаскал для нас воды из родника и вылил в бочонок: пусть все работники пьют, сколько хотят.
     Кьяв и Сьен не помогали нам. Они ушли на охоту, чтобы добыть свежей дичи. К тому же им не хотелось лишний раз принимать участие в разорении Рагорды и обогащении короля Клемента.
     Отец Маркус копал вместе с нами. Он сказал: ему нужны деньги на строительство новых церквей. Я обещал ему маленькую часть клада.
     Я работал, а сам думал о моей Нон. Если Богу будет угодно, уже в следующем письме я позову ее сюда.
     Мы трудились, а Дитер Гессен, по неосторожности растянувший ногу, развлекал нас игрой на губной гармошке. Он играл матросские песни. У них ужасные слова, и я не хотел бы их цитировать… кроме одной. Там хорошие слова, и, к тому же, когда он играл эту песню, мне вспоминалась Нон и мои стихи к ней.
                Прощай, родная сторона,
                На судне я иду
                Туда, где сонная волна,
                Туда, где полная луна
                И где миндаль в цвету.

                Прощай, родная сторона.
                Не будешь ты иной
                Здесь, где леса и где поля,
                Где слышны клики журавля
                Зеленою весной.

                А за кормой ворчит прибой,
                А в кубрике рекой
                Течет вино, и пьет пират,
                Вино ему и друг, и брат,
                И слава, и покой.

                Прощай, родная сторона!
                Быть может, в этот час
                Моя невеста у окна
                Сидит, задумавшись, одна
                И молится за нас…
     Да, это хорошая песня.
     А вечером, поужинав куропатками и легким вином мы легли спать, все, кроме Банго. Он вызвался быть часовым и охранял наш покой вместе с Дарзи. Дарзи в самом деле очень умен. Он ни разу не подал голоса, но постоянно прислушивается и принюхивается. У него очень умные глаза, желтые, как янтарь.
     На следующий день мы работали снова…» 


     Раннее утро.
     Смарагд просыпается в своем гамаке, под суконным покрывалом. Он открывает глаза и видит покачивающийся у самого лица белый цветок розы. Солнце недавно взошло; резковатые утренние тени и свет лежат на траве, на Смарагде, на замшелой каменной стене, к которой прикреплена его койка. Птицы звенят так громко, так весело и мелодично, что Сэмми удивляется, как это люди могут спать в таком шуме. Но все действительно еще спят, даже Банго, который обычно рано просыпается.
     Сэмми встает очень тихо, чтобы не разбудить его и надевает только панталоны и сандалии, потому что очень тепло. Быстро и осторожно застелив свою постель, он начинает утренний обход Эктарги, «своего сада», как он ее называет.
     Там, где солнце еще не добралось до травы, она влажна от росы, а золотистые лучи пьют влагу с древесных листьев, и листья словно дымятся. Чувство свободы и радости пьянящим вином бродит в груди Сэмми. Как он доволен, что в этот час никто не надзирает за ним! Он один, и никто не мешает ему бродить по дорожкам Эктарги, здороваться с цветами и кустами роз, умываться росой и вздрагивать от холодных капель, падающих на его голые, влажные от пота плечи и спину.
     Он взбирается на груду камней в том месте, где круглая стена больше всего разрушена, и, прижавшись грудью и животом к прохладному мху, смотрит вниз, на озеро. Лучи солнца озаряют песчаное дно, и он видит стайки серебристых мальков, играющие в солнечных пятнах. От камней, на которые он опирается локтями, веет древней прохладой. Эти камни отесывали и клали люди, которых больше нет на свете. Интересно, сильно ли они походили на рагордов, своих потомков?
     Он замечает на песчаном спуске к воде плот и шест, которые сделал Фроз, чтобы путешествовать по озеру. Смарагд тут же понимает, чего ему ужасно хочется: искупаться и прокатиться на этом плоту, пока никто не проснулся и не помешал. Обходить стену ему неохота, поэтому он подтягивается на руках, перелезает через обвалившуюся кладку и съезжает по влажной шелковистой траве прямо на песчаный спуск.
     Он снимает панталоны и сандалии, ставит их на плот, сталкивает его в воду, берет шест и забирается на свое судно. Шест легко отталкивается от дна, Смарагд плывет и гордо, точно властелин озера, осматривает великолепные берега, полные зелени, солнца и пробуждающейся утренней жизни. Веет неповторимым, волнующим запахом чистой озерной воды, и длинный шест, до половины опущенный в воду, виден до самого своего кончика, который упирается в песок.
     На середине озера Смарагд бросает якорь – камень, привязанный к длинной веревке. Камень бесшумно погружается на дно. Здесь уже очень глубоко, поэтому дна не видно. Смарагд окунается в воду, а плот медленно вращается вокруг незримой оси, удерживаемый якорем.
     Сэмми ныряет, пытается достать до дна, но не может – здесь слишком глубоко. Тогда он начинает плавать вокруг плота, а потом ложится на спину и отдыхает на воде, глядя в синее теплое небо, которое словно заглядывает ему в душу ласковым оком и улыбается, обещая благодатный солнечный день.
     Смарагд вспоминает, как вчера вечером большие летучие мыши, хозяева этого леса, летали над их костром угловатыми стремительными перелетами, но не смели подлетать близко. Их узкие головы и необычайные крылья показались Смарагду очень красивыми и какими-то сказочными, и он не видел ничего зловещего в их резких движениях. «Они похожи на маленьких драконов», - подумал он вчера и вспомнил их местное название – «д`амсунги». Да, дамсунги вчера навестили их, а потом улетели. Наверно, они здоровались с нами, думает Сэмми. А может, ругали нас за то, что мы потревожили их покой. Кто знает…
     Он снова забирается на плот, не без труда поднимает тяжелый якорь и вновь плывет, отталкиваясь шестом, к маленькой озерной бухточке, которая вся бела от песка и от множества лилий, растущих у самого берега. Смарагд очень полюбил эту «бухту»: он сам открыл ее и считает своей личной собственностью; разумеется, не всерьез…
     Подплыв поближе, он ложится на спину, продолжая лениво направлять плот шестом. Он въезжает в прохладное, белое, упругое царство лилий, светящихся звездными коронами лепестков и золотистой сердцевиной. Их здесь целое надводное поле – и справа, и слева, и все они покачиваются на воде, приветствуя Смарагда. Над ним, трепеща в солнечных лучах, проносятся и застывают в воздухе стрекозы. Треск их крыльев, прозрачных, словно кисея, завораживает его слух, как завораживает взгляд блеск их туловищ, словно отлитых из блестящего синего металла с множеством различных оттенков. Еще он слышит, как плещет рыба, и квакают далеко в камышах лягушки, похожие на зеленые леденцы. И озеро, и лес – всё полно жизни, всё богато ею. Но есть ли тут сокровища? Неважно, говорит себе Смарагд, улыбаясь и прикрывая глаза. Всё равно с сокровищем жизни не сравнится никакое золото; стоит ли думать о нем?
     Последний толчок шеста. Плот мягко, точно лодка, въезжает на песок. Смарагд кладет шест рядом с собой, потягивается, открывает глаза и глядит вверх. И видит прямо над собой Кьява Дзонга, с любопытством смотрящего на него.
     Смарагд тут же вскакивает на ноги, сам не свой от неожиданности и смущения. Но, как и подобает наследнику престола, он не показывает, что застигнут врасплох, и непринужденно, словно совершенно одет, подает Кьяву руку:
- Доброе утро.
     И приветливо улыбается.
- Доброе утро, йоннэк (юный нэк), - отвечает Кьяв, с такой же приветливой улыбкой отвечая на рукопожатие Смарагда. Его волосы влажны (видимо, он недавно купался) и еще не заплетены в косы.
     Смарагд думает про себя, что он очень похож на вождя индейцев, как их рисуют в книгах, только без головного убора из орлиных перьев. Сейчас он особенно красив. На нем штаны до колен из тонкой кожи, белая рубашка полурасстегнута, а на красновато-смуглой груди поблескивает маленькое распятие из серебра и сандалового дерева, на серебряной цепочке.
- Я катался на плоту, - поясняет Смарагд и принимается надевать панталоны и сандалии нарочно не торопясь, будто бы не придавая никакого значения тому, что он раздет.
     Кьяв заплетает косы, глядя на озеро и говорит:
- Да, по озеру Ашт хорошо кататься на плоту или на лодке, здесь красиво. Но, говорят, тут на глубине живут озерные духи. Мы называем их «т`эглик» или просто тэглики. Случается, что они забирают людей и уже не отдают обратно; мне рассказывали об этом. Лучше не ныряй больше на середине озера, йоннэк.
     И он внимательно смотрит на уже одетого, вернее, полуодетого Смарагда: ведь рубашки Смарагд с собой не взял. Кьяв и Сэмми на «ты» уже несколько дней. Еще Кьяв на «ты» с Банго, и только вчера они со Сьеном стали говорить «ты» Алаберду Фрозу.
- Я не буду нырять на середине озера, - охотно обещает Смарагд, хотя в духов совершенно не верит.
- И тебе нельзя гулять одному, - спокойно и доброжелательно продолжает Кьяв, заплетая третью косу (каждая шириной в два пальца). Ты будущий верховный князь Альдонии, с тобой ничего не должно случиться.
     Смарагд улыбается и отвечает:
- Кьяв Дзонга вождь и Смарагд Арреола тоже вождь. Они не должны указывать друг другу, что делать.
     Кьяв смеется этому находчивому ответу и одобрительно смотрит на Смарагда. Он похож на олененка, думает Кьяв, - так же настороженно и грациозно поворачивает голову. А глаза зеленые, лучистые, словно виноград на солнце. И улыбка полна отваги и обаяния. К тому же (Кьяв это чувствует) Смарагд – самый нежный из всех, известных ему, Кьяву людей. А нежность при отважном сердце – это великий и редкий дар. Поэтому Кьяв испытывает к подобным людям чувство почтительной дружеской любви и стремится оберегать их.
      Он забирает косы деревянным зажимом, чтобы не мешали. К ним подбегает Дарзи, виляет хвостом и, вежливо уклонившись от ласки, снова ныряет в кусты. Он ни на минуту не забывает о своем долге: охранять людей, поселившихся у озера.
- А где Сьен? – спрашивает Смарагд.
- Уехал в Тиль-Ичан, - отвечает Кьяв. – У него там дела.
- Знаешь что, Кьяв, - Смарагд внимательно смотрит на Кьява. – Ты не должен сердиться на Алаберда Фроза и его короля. Я прошу тебя, не сердись. Знаешь, я придумал одну вещь. Когда я стану верховным князем Альдонии, я выменяю у короля Гальтании Рагорду на остров Мириэль. А как только получу Рагорду, верну ей свободу.
     В глазах Кьява вспыхивает что-то, чему трудно дать название, и тут же гаснет.
- Йоннэк забудет свое обещание, - говорит он.
- Не забуду, нет, - качает головой Смарагд. – Ты мне не веришь?
- Верю, - отвечает Кьяв. – Но об этом еще рано говорить. А на Алаберда Фроза и на короля я не сержусь: просто не хочу помогать им больше, чем уже помог. Ведь они ищут золото рагордов для себя, а не для тех, кому оно принадлежит по праву. Не будем об этом, йоннэк. Давай лучше пригоним плот обратно к Эктарге. Наверно, Банго уже ищет тебя.
     Смарагд соглашается: Банго уже и в самом деле уже может искать его. И вот они с Кьявом уже плывут по синей глади озера, вдоль берега, и Кьяв умело направляет плот шестом, а Смарагд сидит рядом с ним на бревнах по-турецки и смотрит, как проплывают мимо зеленые, длинные ветви ив, заросли камышей с бархатно-шоколадными головками и густой прибрежный кустарник, пышно одетый крупной листвой. И почти везде у камышей цветут белые лилии и желтые кувшинки.
- Здесь, должно быть, очень красиво ночью, - замечает Сэмми.
- Да, похоже, что так, - отвечает Кьяв. – Я хотел бы половить здесь рыбу ночью. Пойдешь со мной, если я соберусь?
- А Сьен?
- Сьен не любит ловить рыбу.
     Смарагд задумывается и отвечает:
- Я с удовольствием пойду с тобой, Кьяв, если Элб мне позволит.
     Они подплывают к Эктарге. Там, на берегу, их уже поджидает хмурый Банго. Он сухо здоровается с ними.
- Прости, Банго, что я ушел, не предупредив тебя, - виновато говорит Смарагд.
- Не переживай, Банго, - говорит и Кьяв. – Знай: если ты не видишь йоннэка, значит, он со мной.
     Банго смягчается, но всё же сурово говорит Смарагду:
- Господин! Ты не должен заставлять меня переживать. Клянусь, я ни в чем не помешаю тебе, но я должен сопровождать тебя, если ты выходишь за пределы Эктарги; или ты должен предупредить, что с тобой идет Кьяв или господин Алаберд. Обещай, что больше не уйдешь тайком!
- Обещаю, Банго! – отвечает Смарагд. – Честное слово. А Элб уже проснулся?
- Да. Я прикинулся, будто знаю, где` ты, чтобы он не сразу убил меня, - ворчит Банго.
- Извини, Банго, больше этого не повторится, - снова обещает Смарагд.
     Так я тебе и поверил, думает Банго, но вслух ничего не говорит. Все втроем они идут завтракать.

                Глава 9. Письма и гроза.

     «Любимый мой Элб! Я получила Ваше письмо и так обрадовалась, что нет слов передать. Как это было чудесно – получить весточку от Вас! Конечно же, я тотчас села за ответ. Ведь когда мы пишем друг другу, это всё равно, что мы беседуем.
     Мне очень скучно без вас, и я с величайшим нетерпением жду нашей встречи. Баконда – красивый город. Здесь, в центре, замечательный парк, и мы с Мунной-Элен и двумя телохранителями (обычно это Джон и Джеймс) гуляем по этому парку или катаемся в открытой коляске по городу, а я в это время думаю о Вас и еще вспоминаю Сэмми и Банго. Как у вас идет работа? Позвольте мне приехать к Вам. Быть может, я окажусь не худшим талисманом, чем Смарагд Арреола, - и принесу удачу! Впрочем, сильно проситься не смею, чтобы Вы не сочли меня назойливой. Вы и сами знаете, как я люблю Вас, как хочу быть с Вами рядом – всем сердцем, всей душой…»
     Фроз целует строки письма, пахнущие фиалкой. Скоро, очень скоро мы будем вместе, моя Нон, думает он. И вздыхает. Холм, где когда-то мальчик нашел золотую змею с топазовыми глазами, не оправдал надежд Искателей Приключений: он оказался пуст, как купеческий сундук после пиратского абордажа. Отныне можно было копать всю жизнь – и ничего не найти: ведь Лес Летучих Мышей очень велик. И даже Смарагд, ради которого он выкупил у султана перстень царицы Фариды, не приносит капитану Фрозу пока что удачи. Но он, Фроз, пока еще не досадует на Селию Лоу, предсказательницу из Фрюлинга. Потому что Смарагд Арреола – его друг, и одно знакомство с ним стоило того, чтобы выкупить у султана Слезу Дракона. И потом, эта Слеза принесла ему любовь; а есть ли в жизни что-нибудь дороже настоящей любви?
    Фроз радуется, что Сэмми хорошо. Вот уже десять дней, как они живут в лесу. Сэмми поздоровел и окреп. На Эргессе он прятался от жары в прохладных залах дворца, как черепашка прячется в панцирь, а здесь он всё время на воздухе. Хотя остался таким же хрупким и легким, каким был. Однажды Фроз приподнял его под мышки и удивился: до чего Сэмми легкий. Сам он, Алаберд, в пятнадцать лет был потяжелее, повыше и покрепче. Но сложен Смарагд хорошо. И очень ловок. И всегда старается быть полезным. Он тоже ищет сокровища вместе с Банго, чтобы помочь Фрозу. Алаберда это трогает и забавляет, однако он не смеется: вдруг да Сэмми улыбнется удача так же светло, как он сам улыбается людям? Кьяв и Сьен иногда помогают Сэмми копать и обсуждают с ним и с Банго, где могут быть сокровища. Ради Смарагда они позабыли свою неприязнь к гальтанийцам и королю Клементу. К Фрозу и его людям они тоже стали относиться мягче – и в этом была заслуга Смарагда.
     По вечерам Фроз долго не ложится спать. Он сидит в своем реечно-парусиновом «кабинете» на складном стуле, за столом, перед картой, озаренной «Аладдиновой лампой», как он называет свой масляный фонарь, подвешенный к стене, - и изучает Лес Летучих Мышей, пытаясь разгадать, где же хитрые инки спрятали свой клад? Если через неделю он не нападет на его след, то перестанет искать. В конце концов, он не археолог. Но уж он просидит здесь месяц – просто ради отдыха. Такой лес не каждый день попадается. Так он и напишет Юноне. Пусть поскорее приезжает: заодно и отдохнет здесь вместе с ним.
     «Мои ребята тоже довольны, - размышляет он. – Даже уже ездят на свидания в Тиль-Ичан. Ну, и пусть себе; быть может, в конце концов, Фортуна вспомнит о нас».
     Смарагд почти всё время рядом с Фрозом, если только он не с Кьявом или Сьеном, в которых тоже почувствовал родственные души. Банго же всегда при Смарагде, точно верный пес. Фроз заметил: Банго не доверяет прекрасному лесу, но молчит, не говорит ничего, и только не расстается с кинжалом и пистолетом, даже когда стирает. А Сэмми совершенно беспечен. И очень привязан к Фрозу. Алаберд, дружба с ним для него на первом месте, а возможные опасности – на последнем. И он бывает счастлив, когда Элб беседует с ним, или в шутку с ним борется, или рассказывает что-нибудь. Они часто купаются вместе и объезжают озеро на плоту. Элб учит Смарагда ловить рыбу (здесь ее много), а Смарагд учит его фехтовать. Но всё это только во время досуга, а этого досуга так мало: по утрам и по вечерам – с трудом наберется за день полтора часа. Только по воскресеньям Смарагд всецело «завладевает» Фрозом.
     Алаберд вздыхает, дочитывает до конца письмо Нон и садится за ответ. Приезжайте, пишет он, мы с Кьявом встретим вас возле леса, на его северной опушке, где проходит большая дорога.
     Потом он пишет отдельное письмо Валентину Рётке. «Тин, - говорится в этом письме. – Купи носилки и лошадей: пусть госпожа Линдаль и Мунна немедленно выезжают ко мне. Дай им в дорогу шестерых наших ребят. Это письмо тебе доставит Сьен Дзонга, мой курьер. Положись на него: он проводит наших к Лесу Летучих Мышей, туда, где я буду ждать их. Твой капитан Фроз».


     А через несколько дней разражается гроза. Это настоящая буря с сильнейшим ветром, с громом и молниями, с треском ломающихся деревьев и с бурным ливнем, который клокочет, превращаясь в ручьи, стекающие в озеро.
     Для лошадей в Эктарге наскоро сооружают парусиновый навес и обматывают им тканью уши и глаза, чтобы вспышки молний и рев бури не пугали их.
     Так как ливень исключительный, все шестнадцать кладоискателей прячутся в палатки. В каждой палатке размещается по восемь человек.
     Сэмми сидит на своей подвесной койке и смотрит на тех, кто укрылся в их с Фрозом жилище. Алаберд сидит рядом со Смарагдом, на койке капитана – отец Маркус, на табуретках – Кьяв Дзонга и Банго, на полу – Дитер Гессен, Отто Дэнс и Эльвар Дорд. Всем хватает места. Правда, из-за множества людей в палатке душновато, но зато сухо и безопасно. Вокруг ревет буря, стонет ветер. Парусиновые стены палатки слегка вздуваются и трепещут, но они прибиты к бревнам пола и прочно защемлены между двойными рейками; даже ураган не властен над ними. Зато в палатку регулярно поступает свежий воздух.
     Уютно горит масляная лампа; ее огонек защищен стеклом. Она подвешена к стене за бронзовое кольцо, почему Фроз и называет ее «Аладдиновой», а себя – джином. «Я – раб этой лампы, - посмеивается он иногда. – Всё время должен чистить ее и следить, чтобы в ней было масло».
     Молнии время от времени ярко озаряют палатку и всех, кто сидит в ней, гром грохочет так, как никогда не грохотал над знойной Эргессой; во всяком случае, Смарагд не помнит, чтобы когда-нибудь он слышал такие раскаты. Но ему совсем не страшно. Прижавшись к Элбу, который обнимает его за плечо, он почти дремлет, и в то же время всё видит, чувствует и слышит.
     Он видит рыжие волосы Дитера Гессена, который может сыграть на губной гармошке любую мелодию, и его же рыжую бороду, видит темноволосого, немного узкоплечего Отто Дэнса, кока из Кале, который мастер тушить овощи и жарить мясо, видит Эльвара Дорда, всегда живого и общительного. Все трое потягивают красное вино, которым угостил их капитан Фроз и слушают рассказ Кьява об озере Ашт.
     До Смарагда долетает спокойный голос Кьява:
- … я не утверждаю этого, но так говорят. Если бы Сьен не уехал с письмами в Баконду, он подтвердил бы сейчас мои слова. Ашт – одно из самых таинственных наших озер. Однажды охотники-рагорды забрались сюда и купались здесь. Один из них нырнул на середине озера и не вынырнул обратно. Его тела так и не нашли. Годом позже еще один охотник купался на озере. Он тоже нырнул, и его поймал озерный дух. Пойманного звали Тьон, он был рыбаком. Он сам рассказывал моему отцу, что когда глубоко нырнул, то вдруг нащупал под водой фигуру человека. Она была жёсткая и холодная. Человек крепко обхватил Тьона и прижал его к себе так, что тот не мог вырваться. Тьон дергал его за нос и за уши – толку не было. Он нажимал ему пальцами на глаза и бил его, но толку всё равно не было, он не мог освободиться. Тогда Тьон приготовился к смерти. Он затих, перестал отбиваться и принялся молиться. И вдруг озерный дух разжал руки, и Тьон поднялся на поверхность. Он едва успел это сделать; еще секунда – и он захлебнулся бы. С тех пор Тьон всем говорил: не боритесь с озерным духом. Если он схватит вас, не шевелитесь и читайте молитвы, тогда его руки опустятся. Те, что следовали совету Тьона, выживали; те, что начинали паниковать, исчезали без следа. А некоторые ныряли на середине озера, но вообще не встречали никакой опасности, и говорили после, что гитчи-тэглика (великого озерного духа) вообще не существует. Их было около десяти человек – не верящих в него. И было около десяти тех, кто побывал у него в плену и спасся. Еще семерых тэглики забрали себе. Таково предание озера Ашт.
- А ты сам, Кьяв, пробовал нырять на середине озера? – спрашивает Алаберд Фроз.
- Господь повелел людям не искушать Его, - спокойно ответил Кьяв.
- Да, это так, - подтверждает отец Маркус, как всегда доброжелательный и словоохотливый. – Другое дело, если бы в нырянии была необходимость. Тогда следовало бы нырять с молитвой и верой. Но такой необходимости нет, стало быть, нырять – значило бы искушать Бога. К тому же, озеро большое, незачем заплывать на его середину, а на плоту или в лодке даже и там безопасно. На свете много тайн, господин Фроз, и не всегда Господу угодно, чтобы мы находили разгадки. Кому не суждено умереть в воде, тот умрет на суше, и наоборот, это всем ясно. Поэтому ничего не следует бояться, кроме собственных грехов и пороков, удаляющих нас от Бога. Да и их не следует бояться, ибо всё дурное очищается покаянием.
     Несколько минут все задумчиво молчат, потом Эльвар Дорд спрашивает Фроза:
- Как вы думаете, капитан, Сьен уже в Баконде?
- Наверно, подъезжает к ней, - отвечает Фроз. – Да, Кьяв?
- Я думаю, он сегодня приехал туда, нэк, - отвечает Кьяв, который избегает произносить европейские имена, хотя умеет выговаривать их. Просто они чужие его языку, его душе… но вряд ли капитан поймет это.
     Хорошо, что гроза разразилась сегодня, думает Алаберд. Значит, его Нон будет путешествовать под безоблачным небом, не опасаясь ни молний, ни горящих деревьев, ни ливня, превращающего дороги в вязкую грязь.
     Вслух он не говорит об этом.
     Вскоре он замечает, что Смарагд Арреола уснул. Да, Смарагд спит, мягко привалившись к Фрозу, потому что, выпрямившись, в гамаке всё равно не сесть. Тогда Фроз осторожно встает и укладывает Сэмми в гамак прямо в сандалиях, – тот не просыпается. Банго почтительно уступает Алаберду табурет, и все, точно сговорившись, начинают беседовать тише, хотя неистовый рев и грохот над лесом гораздо громче их голосов.
     Сэмми спит на боку, приоткрыв рот, как будто хочет что-то спросить, и все время от времени поглядывают на него добрыми глазами. Его сон – это сон ребенка, хотя Смарагду скоро шестнадцать лет. Но спит он или бодрствует, все видят: он еще чистый и неискушенный, как будто ему всего десять лет. «Его берегли, - думает Фроз, - и верховный князь Альдонии, и царица Фарида, и брат ее покойного мужа, и те, кто прислуживал ему. Когда думаешь, что все берегли его от зла, невольно проникаешься уважением к людям. Ведь им ничего не стоило предать эту душу, замутить ее чистоту: просто ради забавы. Но, слава Богу, они этого не сделали. И я тоже сделаю всё, чтобы Смарагд оставался таким, какой он сейчас, как можно дольше. А если у нас с Нон когда-нибудь родится сын, я хочу, чтобы он походил на Сэмми. Честное слово, я хочу этого…»
     Вслух он говорит:
- Знаете, о чем я подумал, друзья? Возле старой сосны, у которой нижняя ветвь растет всего в двух футах от земли – помните? – есть неглубокий овраг. Мне кажется, стоит взяться за него. Внутренний голос подсказывает мне (а он редко меня обманывал), что нам не нужно уходить от озера Ашт. Оно слишком красивое и таинственное, чтобы здесь не было сокровищ…

                Глава 10. Лоде Стэлк.

     Спустя три дня после грозы Алаберд Фроз, Кьяв Дзонга и Эльвар Дорд уезжают встречать леди Линдаль и ее почетный эскорт к северной опушке Леса Летучих Мышей.
     В лагере на берегу озера Ашт остается тринадцать человек и пес Дарзи. Капитана не ждут ни сегодня, ни, быть может даже, завтра: ведь неизвестно точно, когда леди Линдаль выехала из Баконды.
     Фроз обязательно взял бы с собой Смарагда, но как раз в это утро Сэмми почувствовал себя неважно. У него болела голова, и его слегка лихорадило – возможно, потому что вчера он слишком долго находился на солнце. Теперь он лежал в своем гамаке, а Банго поил его охлажденными лечебными отварами.
     День был довольно пасмурный для Рагорды, хотя по-прежнему было очень тепло. Но солнце светило сквозь облака не слишком ярко. Зато матросы работали с удовольствем: они изучали с помощью лопат и заступов овраг возле старой сосны.
     К вечеру Смарагду настолько полегчало, что он встал с гамака и заявил Банго, что, кажется, всё прошло. Банго обрадовался этому и, выслушав искреннюю благодарность Сэмми, предложил пойти посмотреть, как работают кладоискатели. Смарагд охотно согласился.
     Они были уже в нескольких шагах от оврага, как вдруг где-то в стороне за кустами громко и злобно залаял Дарзи. Люди впервые услышали его голос – и выскочили из ямы, побросав мирные орудия труда и мгновенно преобразившись в воинов. Все схватились за ружья и пистолеты.
- Отступаем к Эктарге! – прозвучал приказ Винченцо Монти, которому Фроз поручил временное командование людьми.
     Банго бросился назад к полуразрушенной крепости, сжимая в одной руке заряженный пистолет, а другой рукой крепко сжимая ладонь Смарагда, который тоже вытащил пистолет из-за пояса. «Ну, вот и дождались, - с тоской думал Банго. – Приплыли, как говорят белые. И господин Фроза нет, и Кьява…»
     Искатели Приключений быстро рассыпались по кустам Эктарги, точно птицы, ищущие надежное укрытие в листве.
     Снова раздалось грозное рычание, потом визг собаки, и вдруг на берег озера почти что со всех сторон хлынули люди. Их было больше, чем людей Фроза. Головы врагов облекали чулки с прорезями для глаз, в руках они сжимали пистолеты. Одеты они были в зеленое и коричневое. За ними с громким злым лаем бежал Дарзи. Он прыгнул на одного из бегущих позади и вцепился зубами ему в шею. Человек упал, они принялись бороться, а остальные ринулись на Эктаргу. Их встретили ружейными и пистолетными выстрелами. Несколько человек упало, но тут Банго, спрятавшийся в зарослях акации вместе с Сэмми, заметил, что четверо человек перелезают через стену Эктарги…
- Обходят, - громко и спокойно предупредил всех Банго и выстрелил в ближайшего к нему врага, но промахнулся. Тот нырнул в кусты, а через минуту уже схватил Смарагда за шиворот и выбил из его руки пистолет. Банго вырвал Сэмми из его рук и ударил врага кинжалом. Тот упал, обливаясь кровью, а Смарагд, проворно подобрав пистолет, выстрелил в другого человека, который хотел ударить Банго сзади. Тот вскрикнул и тоже упал.
     Вся Эктарга наполнилась грохотом выстрелов, пороховым дымом, отборной руганью, зверскими восклицаниями и проклятиями.
     Банго схватил Сэмми за плечи и прошипел ему в лицо, тряся его, как грушевое дерево:
- Беги, господин: они за тобой охотятся! Беги через озеро вплавь, спрячься в старом дупле, помнишь? Оно высоко, тебя не найдут там. Беги, я тебя прикрою!
     Смарагд крепко пожал руку Банго, быстро перебрался через стену Эктарги, спрыгнул вниз и скатился к озеру.
     Едва он бросился в воду и поплыл, как услышал позади себя шум воды и выстрелы. Обернувшись, он увидел, что трое человек в масках плывут за ним, а верный Банго стреляет и промахивается. Банго и так был посредственным стрелком, а тут еще он боялся нечаянно попасть в Смарагда и мазал раз за разом.
     «Я нырну, - сказал себе Сэмми, - а вынырну в камышах возле противоположного берега: они не заметят меня там».
     Следуя этому плану, он нырнул как мог глубже (Фроз недавно научил его нырять) и, достав до дна, быстро поплыл в сторону камышей, цепляясь за водоросли, чтобы вода не подняла его наверх. Он плыл с открытыми глазами, но всё равно почти ничего не видел: так темно было здесь на глубине. Вдруг он уперся головой во что-то твердое, схватился за это твердое, ощупал его… человек! Но очень жёсткий человек, похожий, скорее, на статую.
     «Тэглик!» – вдруг отчаянно выкрикнул в нем голос, почему-то похожий на голос Юноны Линдаль. И в тот же миг холодные железные руки крепко обхватили его с такой силой, что он понял: вот она, смерть! У него оставалось так мало воздуха, он почти минуту пробыл под водой, а страшный тэглик держал его и не собирался отпускать.
     «Господи, в руки твои предаю дух мой», - обреченно подумал Смарагд, даже не пытаясь вырваться из этих неумолимых тисков.
     Но тут вдруг случилось чудо. Хватка тэглика ослабла, хотя полностью рук он не разжал. Чья-то другая, живая рука схватила Сэмми за волосы и потащила вверх. Она легко выдернула его из ослабевших объятий озерного духа и повлекла вверх, к свету, к воздуху и спасению…
     «Скорей! Скорей!..» – хотелось крикнуть задыхающемуся Смарагду… но тут он захлебнулся и потерял сознание.

 
     Он приходит в себя и не понимает, где он. Кто-то бьет его по спине, из него выливается вода, он кашляет, задыхается, его рвет, из него снова течет вода. Вокруг полутемно, только неярко горит какой-то свет. Еще не поняв толком, жив он или нет, Смарагд разражается рыданиями, повторяя:
- Отец… Элб… отец… Элб…
     И тогда кто-то вытирает ему лицо платком, подхватывает его на руки и куда-то несет. А через минуту Смарагд уже сидит на охапке сена, намертво прижавшись к кому-то: к другу или к врагу, он не знает, и судорожно плачет, глядя на свет жестяного фонаря с толстым стеклом.
     Постепенно он успокаивается и видит, что сидит в какой-то земляной пещере, на сене, и может дышать. Тогда он выпускает того, кого до сих пор держал так же крепко, как его самого держал под водой тэглик.
     Рядом с ним сидит человек в лохмотьях, бывших когда-то бархатными штанами до колен и белой рубашкой. У него узкое худое лицо, узковатые, как у волка, глаза, черная шелковистая борода, черные густые волосы, очень кудрявые, но не курчавые, и он такой же мокрый, как Смарагд. Черты лица у него крупные, но не грубые, что-то в них есть опасное, зловещее: особенно в остром, волчьем блеске темных глаз. Ему лет сорок или пятьдесят. Смарагд уверен, что никогда не видел этого человека раньше.
- Что, ожил? – спрашивает Сэмми незнакомец со странной усмешкой, одновременно хищной и жалкой, и Смарагд видит, что один из его верхних белых резцов сломан пополам.
- Где я? – спрашивает Смарагд.
- В гостях, - подмигивает ему незнакомец.
- Это вы меня украли? – спокойно спрашивает Смарагд Ему очень грустно и в то же время очень хочется спать. И даже не спать, а поскорее проснуться – и понять, что и разбойники, и тэглик, и этот чужой неприятный человек – всё это ему приснилось. Это сон, просто сон, думает он. И слышит в ответ:
- Я тебя не украл, а спас. И спрятал у себя в землянке.
- Благодарю вас, - царственно говорит Смарагд, хотя ему вовсе не хочется благодарить этого человека; хочется убежать от него – в Эктаргу, к Фрозу, к Банго. Но у него сейчас нет сил даже разговаривать.
- Плевал я, братец, на твою благодарность, - откровенно отвечает ему человек с волчьими глазами. – Просто когда этот серебряный болван под водой схватил тебя, я решил, что твое время подыхать пока еще не пришло, дал болвану по голове (у него от этого пружины слабеют) и вытащил тебя.
     Смарагд молча пожимает ему руку и представляется:
- Смарагд Арреола, наследник верховного князя Альдонии.
- Л`оде Стэлк, - отвечает человек-волк. – Убийца и бывший рабовладелец из Гальтании. Сбежал с каторги, приплыл в Рагорду. Будем знакомы!
     И снова фамильярно подмигивает Смарагду. Потом говорит:
- А знаешь, будь ты рабом, а я по-прежнему рабовладельцем, я бы обязательно оставил тебя себе и никому бы не отдал: до того ты хорош собой.
     Он смеется.
     Кровь бросается в лицо Смарагду.
- Мне пора домой, - сухо говорит он.
- Не смею задерживать, - с едва уловимой иронией отвечает Лоде Стэлк.
     Смарагд медленно встает, пошатываясь, подходит к дощатой двери и пытается открыть ее, но не может сдвинуть засов.
- Помоги мне, пожалуйста, - сдержанно обращается он к Стэлку.
- Ну, нет, - отвечает Стэлк. – Если уж ты решил уйти, не спросив на то моего позволения, выбирайся сам как знаешь.
     Смарагд поворачивается к нему.
- Я очень устал, - признается он. – И очень хочу уйти к тем, кого я люблю… если они еще живы. Позволь мне уйти! Если хочешь, пойдем со мной. Капитан Фроз заступится за тебя перед королем Клементом, и я заступлюсь тоже. Король простит тебя. А если нет, мой отец примет тебя в Альдонии как доброго подданного и наградит тебя за спасение моей жизни. Даю тебе слово князя-наследника, что сделаю так, как сказал.
     Последние слова он произносит очень тихо, потому что у него почти что совсем уже нет сил говорить.
     Лоде Стэлк пристально смотрит на него с минуту, потом встает и подходит к нему. Он высок ростом и едва не упирается головой в потолок своей землянки.
- Я давно не верю ничьим честным словам, - говорит он. – Но это сейчас неважно. Важно то, что ты мокрый и еще совсем слабый. Вот, что мы сделаем: ты сейчас останешься здесь и будешь ждать меня, а я пойду выясню, что творится в Эктарге. Если там всё лучше, чем я думаю, ты вернешься к своим. А я… я позже решу, можно ли с вами связываться.
- Возьми меня с собой, - говорит Смарагд
- У меня нет ни малейшего желания таскать тебя за спиной, как индианка младенца, - отвечает на это Лоде Стэлк. – Повторяю, ты еще слаб. Положись на меня и увидишь: всё будет в порядке.
     Смарагд хочет ответить, что всё равно пойдет с ним, но вместо этого мягко оседает на землю. Он не может пошевелиться, хотя всё видит и понимает. Он видит и чувствует, как Стэлк снимает с него мокрую одежду, насухо вытирает его куском холстины и заворачивает, как в простыню, в другую холстину. Потом относит на сено и кладет его там. Он подкладывает Сэмми под голову вместо подушки какую-то свернутую валиком тряпку и говорит:
- Лежи, отдыхай. Да, совсем забыл, - он достает откуда-то фляжку с крепким вином и заставляет Смарагда выпить немного.
     Смарагд благодарит его, не открывая глаз. Он не видит, как в волчьих глазах Лоде Стэлка мелькает, точно вспышка, сострадание и забота. Потом Стэлк уходит и запирает дверь снаружи, а Смарагд погружается в крепкий сон: словно проваливается в бездонную яму, на дно какого-то черного озера, в котором нет ни капли воды…


     Он просыпается оттого, что кто-то потряхивает его за плечо:
- Эй, Сапфир, или как там тебя… давай, пробуждайся!
     Он открывает глаза и видит склонившееся над ним бородатое лицо своего спасителя. Смарагд тоже забыл, как его зовут. Он приподнимается на локтях и говорит:
- Я не Сапфир, я Смарагд. Прости, я тоже не помню, как тебя зовут.
- Лоде Стэлк, - откликается беглый каторжник. – Я был возле Эктарги, подслушивал за стеной…
- И что? Что? – Смарагд стремительно вскакивает на ноги, придерживая простыню, в которую завернут. Он не сводит взволнованных, напряженных глаз со Стэлка.
- Что! – тот усмехается. – Живы твои друзья, все до единого. Двое, правда, сильно ранены, но священник их лечит. И капитан Фроз там; его известили, он и приехал. Все горюют, думают, ты утонул. Завтра на рассвете нырять собираются, отыскивать тебя. А те, кто напал на вас, тоже решили, что ты утонул, - ну и сбежали. Ваши говорят: их было двадцать три человека; из них трех убили, еще троих взяли в плен. И сейчас сидят, думают, что им делать дальше. Помощи просить не хотят, из леса тоже уходить не хотят. Капитан Фроз сказал: мол, укрепим Эктаргу булыжниками, сделаем дубовую дверь, а вокруг поставим частокол: и пусть, говорит, приходят – встретим…
- А лошади? – заволновался Смарагд. – Они же убьют их. Или уведут с собой…
- Ну, раз ты о лошадях вспомнил, значит, ты здоров, - засмеялся Стэлк. – На, держи свою одежонку; она уже почти сухая. А я с тобой пойду, буду вам помогать. Что скажешь?
     И он испытующе смотрит на Смарагда своими узкими глазами.
- Это очень хорошо, - Смарагд улыбается ему от всего сердца. – Я скажу капитану Фрозу, что ты спас меня от смерти. Все наши будут тебе рады.
     Стэлк коротко кивает и отворачивается, а Смарагд в это время одевается. Он всё еще немного слаб, но ему уже почти совсем хорошо: ведь самое главное, его друзья живы.
     Они делают по глотку из фляги Стэлка и выбираются из землянки.
     Уже ночь, но луна ярко светит на безоблачном небе. Трава, кусты, деревья – всё, словно залито прозрачным серебром, и у него призрачный вид, а в небе бесшумно перелетают с места на место дамсунги, летучие мыши.
- Мы пойдем в обход озера, - говорит Стэлк, беря Смарагда за руку. В другой руке у него фонарь – жестяной, с толстым стеклом.
- Знаешь, - помолчав, говорит Стэлк, - когда я был рабовладельцем, я часто покупал детей. Я собирал ребят от десяти до пятнадцати лет, как бы коллекционировал их. Покупал самых красивых детей из Аравии и Средней Азии, из Индии и Африки, а также из стран Европы. Многие из них умели петь и танцевать, а иные играли на свирелях и лютнях. И все они были красивы, как маленькие боги: и мальчики, и девочки. Мне очень нравилось смотреть на них, я люблю всё красивое. В моем доме они ходили в легких одеждах: смуглые, золотистые, бело-розовые, коричневые, черные. У них были красивые фигуры, лица, улыбки и голоса, я любил беседовать с ними и смотреть, как они играют между собой. Я не причинил им ни малейшего зла ни словом, ни делом, ни помыслами: просто мне нравилось смотреть на них и заботиться о них. Когда они вырастали, я отпускал их на волю. Их учили, они жили в красивых комнатах и никогда не ссорились: я запрещал им это, и они всё исполняли из любви ко мне. Это были маленькие принцы и принцессы. Многие из них оставались служить в моем доме после того, как я освобождал их.
     Он замолчал. Смарагд заглянул ему в лицо и увидел, что оно полно задумчивости и кроткой грусти. Потом его глаза потемнели.
- У меня был друг, - снова заговорил Стэлк; теперь его голос звучал глухо и отстраненно. – Его звали Рудольф Ангвилл`ар. Он тоже любил красивых рабов и часто приходил в мой дом. Но он смотрел на моих детей другими глазами, нежели я. Тогда я этого еще не знал.
     Однажды в Турции я купил себе раба. Это был славянский мальчик. Он не был особенно красив, но умел улыбаться так же особенно, как ты. Я быстро привязался к нему – и больше, чем к остальным. Вскоре я освободил его, и мы подружились. Он стал мне настоящим братом, если не сыном, я полюбил его, как родного, и он меня тоже. У меня не было семьи, и я завещал ему все свои поместья. Ему было двенадцать лет, его звали Тодор. Он был очень умен, и у него была светлая душа; он не знал, что такое зло.
     Но однажды я должен был уехать по делам. Я не мог взять с собой Тедди, он бил слабоват здоровьем, а путь предстоял трудный. Оставлять его дома мне так же не хотелось: мои маленькие рабы ревновали меня к нему и давали ему это почувствовать, когда представлялся случай.
     Я оставил его у своего друга Ангвиллара, потому что он всегда был добр к Тодору, - и уехал.
     А когда через неделю я вернулся, Тедди лежал в горячке и бредил. Ангвиллар сказал мне, что не знает, почему он заболел. Я привез моего наследника домой, вылечил его и стал спрашивать, что случилось. Он ничего не отвечал мне на это, он вообще перестал разговаривать, и я больше не видел улыбки на его лице. Прошла неделя. А однажды утром он потихоньку поднялся на крышу моего замка и бросился оттуда вниз. И разбился насмерть. В тот же день я нашел в его комнате письмо, адресованное мне, где он рассказывал всё, что с ним произошло, называл меня своим вторым отцом и просил у меня прощения за то, что не может больше жить…
     Он написал мне о Рудольфе Ангвилларе. Ты уже, наверно, понял, что`  я узнал из этого письма?
     Сэмми кивнул, подавленный рассказом Лоде Стэлка.
- Тогда я отпустил на волю всех своих рабов, - продолжал Стэлк. – Разумеется я пристроил их, чтобы они ни в чем не нуждались. А потом явился к Ангвиллару. Я пришел к нему ночью с духовым ружьем в руках. Он спал. Я разбудил его и показал ему письмо Тодора. Он прочел, его затрясло. Он принялся всё отрицать, твердил, что это неправда, но я видел, что он лжет. В конце концов, он сказал мне: ты ведь и сам такой же, как я, иначе зачем тебе дети-рабы? И тогда я выстрелил в него. Он умер мгновенно. А я ушел домой. Скажу тебе честно: мне тоже не хотелось жить. И я обрадовался, когда меня арестовали. Я был лишен имущества и дворянства – и брошен в тюрьму. А потом меня отправили на каторгу.
     Через три года я сбежал оттуда и в трюме одного из торговых судов прибыл на Рагорду. И вот уже пять лет, как живу здесь, в Лесу Летучих Мышей. Мне теперь сорок восемь лет, Смарагд Арреола, но мое прошлое до сих пор со мной – и, наверно, так оно и будет до самой смерти.
     Когда вы появились в лесу, я узнал об этом. По вечерам я часто переплывал через озеро и наблюдал за вами из-за кустов. Я подружился с Дарзи, потому что умею ладить с животными. Мне очень понравились вы все – и особенно ты, потому что ты чем-то очень похож на Тедди. Я сразу понял: вы ищите здешний клад инков. Мне хотелось, чтобы вам улыбнулась удача: тогда бы я крал у вас немного золота и уехал в Италию: у меня там живет престарелый родственник, очень дальний. Я знаю, он принял бы меня, и я жил бы у него безбедно… Но теперь, раз я тебе помог, я хочу присоединиться к вам; это лучше, чем красть, верно? – и он улыбнулся Сэмми.
- Да, это гораздо лучше, - согласился Смарагд, которому было очень жаль этого одинокого человека, в один день лишившегося двух самых близких людей только потому, что он оказался слишком доверчивым и не сумел уберечь от зла своего приемного сына.
- А ты был женат, Лоде? – спросил он.
- Нет, - ответил Стэлк. – У меня были наложницы и дети-рабы, мне хватало их.
- Но ведь ты отбирал детей у родителей… - несмело заметил Сэмми.
- Нет, - ответил Стэлк. – Этого я ни разу не сделал. Я брал либо сирот, либо покупал детей вместе с родителями; я ведь был очень богат и мог позволить себе это. Но рабство – всё равно зло, Смарагд, потому что мир жесток. И эта жестокость рано или поздно разрушит твой земной рай, где ты бог, и погубит твоих ангелов с красивыми телами и добрыми улыбками. Это называется строить дом на песке, князь Смарагд, - и при это считать, что ты создал крепость.
     Он рассмеялся:
- Как я, однако, возвышенно заговорил! А ведь я ничтожнее червя, потому что, сам того не желая, погубил чужими руками родную мне душу, почти что собственного сына, да еще и убил друга, который оказался предателем. Бог мой! Как всё запутанно. И при этом страшно.
- Нет греха, которого нельзя было бы искупить покаянием, - заученно ответил Смарагд и добавил с живым состраданием, желая утешить своего спутника:
- Ничего, Лоде, если ты станешь нам другом, ты уже никогда не будешь один: даже если мы не найдем никаких сокровищ.
- Я больше не верю в дружбу, - отозвался Стэлк. – Но я верю в Бога. Я знаю: Он не оставит меня…


     Они достигают лагеря, когда все его обитатели уже спят. Но раненый и перевязанный Дарзи будит всех громким лаем. Смарагд кричит:
- Не стреляйте! Это я вернулся.
     Он не успевает перевести дух, как уже оказывается на руках у Элба, который целует его и прижимает к себе, твердя:
- Сэмми, живой! Боже ты мой, Сэм…
     После объятий Фроза Смарагд переходит в объятия Банго, а затем и всех остальных. Ему пожимают руки, его треплют по волосам. Все несказанно рады видеть его, кроме тяжело раненых, которые спят. Это Харлиф Браун и `Абнер Луз.
     Смарагд тоже обнимает всех, а потом выводит к обществу из-за кустов своего спасителя Лоде Стэлка и представляет его друзьям.
     Все по очереди пожимают ему руку и хлопают по плечу.
- Оставайтесь с нами, господин Стэлк, - радушно предлагает капитан Фроз. – Раз вы умеете сражаться с тэгликами, значит, вам нет цены, не говоря уж о том, что вы спасли нашего князя.
- Буду рад остаться с вами, капитан, - отвечает Стэлк, смущенный и оробевший от вида стольких дружеских лиц, обращенных к нему.
- Вот и отлично, - Фроз улыбается. – Бог мой, как я рад, что Смарагд жив! Даже и слов не подберу.
- А где Кьяв? – спрашивает Сэмми.
- Остался вместе с Дордом на северной опушке. Завтра мы с тобой, Сэм, и с Банго отправимся туда. Видите ли, господин Стэлк, я ожидаю свою невесту, она вот-вот должна прибыть из Баконды. Но Смарагда Арреолу я теперь ни за что не оставлю даже с теми, на кого всецело полагаюсь.
     И он крепко прижимает к себе улыбающегося Смарагда.
     На радостях все тридцать человек пьют вино: за здоровье наследника альдонийского престола и друг за друга – и снова ложатся спать. Не спят только двое дозорных: с пистолетами наготове они чутко вслушиваются в ночную тишину, бодрые, неутомимые, готовые встретиться с врагом лицом к лицу.
     Однако ночь проходит спокойно.

                Глава 11. Воспоминания и встреча.

     Из бортового журнала капитана Фроза.
     «Писать совершенно некогда, но всё же я нашел время. Сейчас мы сидим на северной опушке леса и ждем появления моей Нон. Пользуясь этим случайным досугом, я и пишу.
      Вчера вечером сюда, на опушку, прискакал на взмыленной лошади Рубен Валле и крикнул: «Капитан, Эльвар, Кьяв! На нас напали, хотят отобрать у нас князя Смарагда! Харлиф ранен…»
     У меня потемнело в глазах. Я велел Кьяву и Эльвару оставаться на своих местах, хотя и видел, что они рвутся ехать со мной, и, вскочив на своего гнедого, полетел вместе с Валле к Эктарге: а до нее от опушки – час пути галопом!
     Когда я приехал, битва уже закончилась. Харлиф Браун и Абнер Луз, мои славные товарищи, лежали, как бревна, перемотанные бинтами. Отец Маркус готовил для них лекарства, пес Дарзи лежал на земле, перевязанный от ушей до хвоста, а остальные, как умели, «зализывали» свои раны по старинке: кто дегтем, кто ромом, кто припарками из целебных листьев. Банго, легко раненый в голень, плакал. «Господин Сэмми утонул! – объявил он мне. – Я сам видел: он нырнул и не вынырнул…»
     «Эти черти увидели, что он утонул, - вмешался Отто Дэнс, - и ушли. Троих мы убили, троих взяли в плен, а сами все живы, кроме Смарагда…»
      Во мне точно всё умерло в ту минуту. Но я обошел своих друзей и каждому помог, и каждого обнял. Винченцо Монти ходил вместе со мной и рассказывал, как всё было, а я смотрел на поломанные кусты нашей Эктарги и на сломанные палатки и не находил в себе сил даже разозлиться на собственную беспечность: почему мне прежде не пришло в голову укрепить наше убежище?
     Пока ребята лечились, кто как умел, я с помощью Монти и Дэнса, которые не были ранены, поправил палатки, смыл кровь с травы и обрезал сломанные ветки. Потом мы поели. После обеда я пошел взглянуть на мертвых врагов (с них уже сняли маски). Эти люди были мне совершенно не знакомы. Я велел закопать их в овраге и в сопровождении Монти отправился к пленным. Все трое лежали связанные на траве. Они тоже были без масок. Мы с Монти принялись и допрашивать. Они сказали, что их нанял человек по имени Эбенезер Лоу, через своих помощников – Д`иппольда Р`экуба и Готлиба Агвиллара. Услышав фамилию «Лоу», я всё понял. О, Селия, змея из Фрюлинга! Вероятно, этот Лоу твой брат или племянник, а может даже, и сын. Банго оказался прав: Селия подстроила мне ловушку. И в результате погиб Сэмми.
     Я спросил пленных, где прячутся их начальники? Они ответили, что начальники живут у болота, куда без вех не проберешься. Они не смогли бы провести нас туда, потому что те, что вели их самих, сбежали с остальными, а одного застрелили мои люди.
     Я ушел на берег озера, сел там и заплакал. Слезы лились сами собой. Сэмми погиб из-за меня. Никогда еще в своей жизни я не был так несчастен, потому что еще ни разу не был так сильно виноват. Только я был повинен в той беде, что стряслась вчера с моими братьями. Ибо все эти люди мне братья, а Смарагд был мне еще ближе – и именно он погиб! Уже стемнело; я решил, что начну искать его тело завтра утром.
     Я вытер слезы, вернулся в Эктаргу и созвал военный совет. Мы посовещались и решили вот что:
1. Помощь не собирать. Нельзя привлекать к себе внимания в виду цели нашей экспедиции.
2. Упрочить нашу крепость, сделать ее неприступной. Для этого собрать больше булыжников, привести из Тиль-Ичана строительный раствор и заделать все пробоины… то есть, я хотел сказать, все обвалившиеся места кладки.
3. Сверху по ребру усыпать стену битым стеклом.
4. Использовать ближайшие сосны как дозорные вышки.
5. Построить дозорную вышку внутри Эктарги.
6. Закупить побольше пуль и пороху.
7. Пленных держать при себе до конца, а потом сдать из в полицию в Баконде.
8. Обнести крепость частоколом, а в стенах частокола сделать бойницы.
9. Всем, кто не дежурит, ночевать в Эктарге.
10. Лошадей временно отвести в Тиль-Ичан, оставить при себе только трех.
     Я очень жалел и продолжаю жалеть, что позвал к себе Нон. Ей совершенно нечего делать на этой «тропе войны». А с другой стороны разбойники были уверены, как и мы, что Смарагд, яблоко раздора, погиб. Мы же были им не нужны. Пленные не верят в сокровища инков, и их предводители не верят тоже, так что, вряд ли наши враги вернутся.
     Я и сам не знал вечером, во что верить, но твердо понимал: отступать нельзя. Пусть это глупо, бессмысленно, опасно, но отступать нельзя! Так же считали и мои товарищи, даже те, что были тяжело ранены. Даже отец Маркус. Но вряд ли мы вчера могли бы убедительно объяснить, почему мы не хотим оставить поиски сокровищ. Теперь я понимаю: дело не столько в сокровищах, сколько в том, чтобы не отступить, не сдаться, победить тех, кто преследует нас!
     Когда ночью Лоде Стэлк привел к нам Смарагда, живого и здорового, я точно воскрес. Мы так обрадовались Сэмми, что едва не поломали ему кости, обнимая его. Он тоже был счастлив, что вернулся к нам.
     Я угостил всех вином. Сэмми рассказал, как Лоде Стэлк спас его от тэглика и откачал в своей землянке, на противоположной стороне озера. Стэлк захотел остаться с нами. Я дал ему свою запасную одежду и обувь, чтобы он не ходил в лохмотьях; он поблагодарил меня. Кажется, он очень ничего, хотя вид у него самый разбойничий.
     Он раскрыл нам тайну тэглика. Оказывается, инки установили под водой механическую фигуру, которая каждые две минуты скрещивает руки на груди, и почти полторы минуты пребывает в таком положении, после чего снова опускает руки… и так далее. Зачем это сделано, Стэлк не знает. Он осмотрел тэглика со всех сторон и утверждает, что этот озерный страж сделан из серебра, потому что не ржавеет, или же сильно посеребрен.
     Под водой темно, но Стэлк сделал себе подводный фонарь из стекла и жести, который горит, пока воздух за стеклом полностью не кончается – то есть, в течение нескольких минут. Стэлк пытался выкопать тэглика, пытался сломать его, но это оказалось ему не под силу. Зато он нашел несколько жертв статуи. Все они были придавлены к дну озера пластинами из того же металла, из которого сделана вся фигура. Разумеется, от них остались только кости. Стэлк вытащил их и предал земле на своем берегу. Он сказал: если тэглика сильно ударить по голове кулаком, его руки ослабнут. Будем знать! Мы решили позже разобраться с этим «убийцей». Если он не живой и всего-навсего сделан людьми, значит, нам удастся обезвредить его.
     Когда я сообщил имена наших главных недругов Лоде Стэлку и спросил, не знает ли он их, он очень сильно побледнел и ответил: «Знаю одного из них, Готлиба Ангвиллара. Он тоже знает меня. Я потом расскажу вам о нем».
     И все мы улеглись спать.
     Сегодня утром, когда мы возвращались на северную опушку леса, Смарагд рассказал мне о том, кем был когда-то Лоде Стэлк и что с ним случилось. Его рассказ потряс меня. Ничего подобного я еще не слышал в своей жизни, хотя, скажу по чести, сталкивался с вещами и похуже. Мне стало очень жаль Стэлка, а еще больше мальчика, который погиб. Я подумал, что Готлиб Ангвиллар, вероятно, брат того Ангвиллара, которого убил Лоде. И я еще раз возблагодарил Бога за то, что Сэмми жив, да еще и не достался этому Готлибу, что было бы, возможно, хуже смерти. Но, подумал я, вот тебе мораль: не заводи себе красивых детей, если только они тебе не родня, а если уж взялся коллекционировать живые души, делай это с умом и не показывай даже родственникам. Иначе то, что ты почитал благом, в один «прекрасный» день обратится в великое зло. Я тоже люблю всё красивое, правда, не до такой степени, как спаситель Сэмми, но всё-таки люблю, и я понимаю Стэлка. Но знаю и другое: женись он, как все люди, и создай собственную семью, с ним вряд ли бы случилось то, что случилось. А впрочем, человеческая душа, тем более, чужая, - потемки. Я глубоко благодарен Стэлку за то, что он спас Сэмми, и буду благодарен ему за это всю жизнь, да и сам Стэлк мне нравится. До всего же остального мне пока что нет дела.
     Мы с Сэмми рассказали Эльвару и Кьяву Дзонга про тэглика озера Ашт. Кьяв захотел обязательно изучить тэглика вместе со мной и Лоде Стэлком – и постараться найти его слабое место.
     Но довольно; на дороге появились всадники в облаке пыли, кто-то приближается к нам.
     Это они! Я вижу  на дороге шестерых наших Искателей с «Ариадны» и носилки, впряженные между двумя лошадьми, бегущими друг за другом. Заканчиваю писать! Слава Богу, это они, я узнаю`  их лица. С ними ничего не случилось в дороге (а, признаться, после вчерашнего я этого очень боялся). Впереди Сьен Дзонга! Ну, теперь, даст Бог, нас никто не победит…»
    

     Едва разглядев из приоткрытых носилок Алаберда Фроза, Юнона Линдаль почувствовала такое волнение, что вся вспыхнула и откинулась на подушки. Мунна-Элен, сидевшая рядом с ней, поняла, чем вызван этот жест, и не задала своей госпоже никаких вопросов, только вытащила из складок одежды флакон с нюхательными солями – на всякий случай.
     Сердце Нон билось неистово радостно и немного тревожно. Они с Фрозом не виделись более двух недель, и она ясно почувствовала, что за это время слегка отвыкла от своего возлюбленного – и он от нее, возможно, тоже.
     Но вот лошади остановились. Нон услышала, как Фроз весело здоровается со Сьеном и своими людьми и, перекрестившись, решительно откинула полог носилок и вышла из них.
     Алаберд уже стоял рядом с ней. Он взял ее за руки, его лицо склонилось к ней – такое родное и вместе с тем чужое. Она совсем смутилась – и вместо того, чтобы броситься к нему на шею, как это мечталось ей на «Ариадне» и во время пути сюда, к лесу, встала с покорно опущенной головой, вся сжавшись и негодуя на свою неожиданную робость.
     Но капитан нашел ее скромность вполне понятной, а ее робкий вид неотразимым, и ни секунды не смутился тем, что ему как будто не рады. Он прекрасно всё понял и поцеловал сначала руки своей невесты, а потом коснулся губами ее щеки, нежной, как розовый лепесток, и шепнул:
- Вы совсем отвыкли от вашего будущего мужа, леди Нон? А вот я, напротив, только еще больше привык к вам.
     Нон увидела его смеющиеся озорные глаза, обращенные на нее с бережной любовью, и рассмеялась, оживая.
- Я, правда, немного отвыкла от вас, Элб, - призналась она. – Но я люблю вас больше прежнего.
     И крепко обняла его. А через минуту он уже целовал ее снова и снова и шептал ей самые ласковые слова на свете, а она, обняв его за шею и закрыв глаза, отвечала на его поцелуи с сердечным трепетом и упоением.
     Носилки скрывали их от нескромных глаз. Наконец, Нон мягко высвободилась, и Фроз тотчас овладел собой. Они взглянули друг на друга счастливыми глазами. Потом Фроз приветливо поздоровался с Мунной, помог Нон опять забраться в носилки, и они тронулись через лес к Эктарге.
    Теперь Нон была весела и излучала радость. Вся ее душа точно пела. «Как же это прекрасно – любить и быть любимой!» – думала она. Ей захотелось побольше узнать о жизни в лесу. Она окликнула Смарагда, весело поздоровалась с ним и пригласила сесть к ней в носилки. Он привязал свою каурую лошадку к носилкам, сел рядом с женщинами и рассказал Юноне и Мунне о вчерашнем нападении на лагерь и о собственных злоключениях. Девушки тихонько ахали, слушая его, но в то же время в них пробудилось любопытство, отвага и гордость за мужчин, которых они успели полюбить, как родных братьев. Обе приободрились. «Элб убедится, что я не трусиха, что я вынослива и заботлива – настоящая невеста Искателя Приключений! – подумала Юнона, расправляя свои хрупкие плечи. – Я буду ему помогать, буду перевязывать раненых… а главное, я буду с ним! С ним я ничего не боюсь – даже смерти».
     Это была правда: с Алабердом Фрозом Нон, застенчивая и боязливая от природы, не боялась решительно ничего; любовь наделила ее душу поистине богатырской силой и храбростью.
     … А в это время вокруг Эктарги кипела работа: люди делали свою крепость неуязвимой. С утра из Тиль-Ичана привезли строительный раствор, люди набрали булыжников средней величины, и теперь все, кто был здоров, заделывали бреши в стене, пробивали бойницы, рубили молодые деревья и тесали из них колья для ограды, делали большую дверь – на крепких петлях, с засовом.
     Лоде Стэлк помогал новым товарищам. Он был старше и опытней их всех и часто давал весьма ценный указания: как лучше устанавливать колья и на каком уровне от земли пробивать бойницы. Он вспоминал устройство своего родового замка в Гальтании, отошедшего теперь в казну. Замок представлял собой настоящую, старинную боевую крепость; в свое время, в века междоусобных войн, он был неприступен. Лоде вспоминал все хитроумные мелочи его постройки и рассказывал о них людям Фроза, а те дивились «дворянским хитростям» и старались сделать Эктаргу такой же непобедимой.
     Фроз, Юнона, Смарагд и их спутники прибыли как раз к обеду. Леди Юнону встретили, как королеву, а она со всеми поздоровалась и всем пожала руку. Фроз провел ее в палатку; Нон пришла в восхищение от своего нового жилища.
     После обеда Нон и Мунна принялись помогать отцу Маркусу ухаживать за ранеными, а Смарагд, Банго, Эльвар Дорд, Кьяв, Сьен и шестеро вновь прибывших матросов с «Ариадны» взялись помогать здоровым укреплять Эктаргу.
     Фроз был очень доволен. «Теперь нас двадцать три человека против семнадцати, - думал он. – И мы хорошо защищены».
      На всякий случай он увеличил их со Смарагдом палатку почти вдвое, чтобы она могла служить людям и лазаретом, и защитой от слишком сильного ливня. Сделав это, он велел перенести туда тяжело раненых (сегодня им было лучше) и устроил их там на подвесных койках.
     К вечеру Эктарга стала такой, какой хотел видеть ее Фроз.
     Круглая каменная стена запиралась теперь прочной дубовой дверью с засовом, ее окружал частокол, который был на ярд выше стены, а рядом, на двух соснах, справа и слева от крепости, сидели дозорные, которые должны были каждые два часа сменяться. Посреди Эктарги также выросла дозорная вышка, предназначавшаяся для ночного дежурства. Это была плотная деревянная будка на сваях, с маленькими окнами и сквозным решетчатым полом, чтобы снизу проникал воздух, иначе на вышке было бы слишком душно.
     Смарагду тоже очень понравилось их новое грозное жилье, но он немного жалел, что больше нельзя просто так перелезть через стену Эктарги, как он делал прежде: ведь теперь всё ребро стены было усыпано битыми стеклами, да и частокол мешал. Отныне следовало выходить через деревянную дверь, а оттуда – через калитку в частоколе, обходить Эктаргу – и только тогда уже спускаться к озеру.
     «Ничего, зато у меня осталась моя бухта с лилиями, - подумал Сэмми. – Я построю себе шалаш. Там, на берегу, тоже много роз. Я буду там отдыхать. Это будет мой сад, и я его никому не покажу, кроме Элба, Банго и Нон. А Кьяв и так знает про него».
     В эту ночь Юнона Линдаль с удовольствием легла на подвесную кровать с небольшой пуховой периной и чистыми простынями, под шелковое легкое покрывало: всё это Фроз купил в Тиль-Ичане специально для нее. А перед сном они с Мунной-Элен в свое удовольствие вымылись в маленьком дощатом домике в нескольких ярдах от Эктарги (об этом домике Фроз тоже позаботился заранее).
     Мунна также легла на пуховое ложе с легким покрывалом. И госпожа, и служанка были очень довольны, а Нон, ко всему прочему, согревал вечерний поцелуй Элба и его слова: «Спокойной ночи, моя Нон, мой бельчонок!»
     Она ничего не знала о пленных. А те лежали на охапке сена между крепостью и частоколом, спутанные веревками по рукам и ногам, с ранами, перевязанными отцом Маркусом. Эти раны были не серьезны, но болезненны, поэтому трое пленных пока еще не помышляли о бегстве. С ними хорошо обращались, веревки не причиняли им страданий, позволяли двигать руками и ногами. Днем и вечером их кормили, а теперь, на ночь, оставили им хлеба и воды; и пленные всерьез задумались: а не перейти ли им на сторону Алаберда Фроза? Ведь этот человек и его подчиненные были гораздо добрее Эбенезера Лоу и его сподручных, а с сегодняшнего дня, к тому же, и сильнее. Все трое были европейцами и могли не опасаться, что Лоу будет мстить их семьям, что могло бы статься, окажись они рагордами. Они почти не сомневались: Фроз одержит победу и тогда, если они будут помогать ему, он тоже отпустит их с миром, а не отправит в бакондскую тюрьму.
     Между собой они не говорили об этом, но каждый из них, засыпая, думал: «Помогу-ка я капитану, попрошу, чтобы простил. Да и вряд ли наше прежнее дурачье вернется: ведь им невдомек, что Смарагд Арреола жив. Да, так я и сделаю».
     А капитан Фроз спал в своей палатке сном счастливого влюбленного человека. Ведь его Нон была теперь с ним, всего в нескольких шагах, и отныне он будет видеть ее каждый день. И постарается не отпускать от себя Сэмми, чтобы с тем снова что-нибудь не случилось.

                Глава 12. Поиски тэглика.

     Но Алаберд Фроз не может не отпускать от себя Смарагда: он слишком занять, а Сэмми слишком непоседлив.
     Вот и сегодня он ускользает от занятого раскопками Элба, чтобы построить себе шалаш в Бухте Лилий, как он назвал полюбившийся ему бережок с пляжем. Конечно, он идет не один, а с Кьявом Дзонга. Банго в это время дежурит на одной из сосен, зорко оглядывая окрестности.
     Кьяв помогает Смарагду строить шалаш, хотя он пришел в Бухту Лилий вовсе не за этим. Он ждет, когда Лоде Стэлк освободится от мелких забот и поручений и принесет ему свой подводный фонарь. С помощью этого фонаря Кьяв хочет осмотреть всё озеро Ашт. Вдруг там не один «тэглик», а несколько? Это необходимо выяснить. Сьен будет помогать ему. А пока Стэлка и Сьена нет, он помогает Смарагду сделать шалаш получше и поудобней.
     Стоит жаркое июльское утро. Смарагд и Кьяв одеты очень легко: в светлые полотняные штаны до колен и рубашки без воротников, с рукавами до локтей. И оба в ремешковых сандалиях.
     Смарагд любуется своим шалашом. С помощью Кьява он сделал его поместительным и незаметным. Крышу шалаша они обложили дерном и мхом, а внутри тенисто, полутемно, прохладно – и пахнет травой и розами.
- Теперь у тебя есть свой собственный дом, йоннэк, - улыбается Кьяв. – И в нем много места. Ты сможешь принимать здесь гостей.
- Да, - соглашается Смарагд. – Только чем я их буду угощать?
- Хороший гость с благодарностью примет то, что предложит ему хозяин, - отвечает Кьяв Дзонга. – Даже просто тишину и покой. Ведь это щедрый дар.
     Смарагд улыбается:
- Ну, это я смогу обеспечить каждому гостю.
     Он смотрит на воду. Ему очень хочется выкупаться, но после истории с тэгликом он немного побаивается воды и один теперь не купается, только с кем-нибудь.
     Приходят Лоде Стэлк и Сьен, тоже одетые очень легко. В руках у Стэлка фонарь. Он объясняет братьям, каким образом зажигать его. Внутри фонаря есть отделение, где хранится огниво. Им следует пользоваться, когда выныриваешь из воды; лучше всего, если фонарь при этом будет стоять на берегу. Впрочем, можно и иначе: один держит фонарь, другой зажигает фитиль.
     Братья внимательно слушают объяснения Лоде. Потом раздеваются и с фонарем входят в воду. И плывут вдоль берега, то ныряя, то поднимаясь на поверхность.
     Лоде Стэлк стоит на песчаном пляже, наблюдая за ними. Смарагд стоит рядом с ним.
     Стэлк переводит на него взгляд своих узковатых глаз.
- Ты, наверно, хочешь купаться, - говорит он. – Только боишься тэгликов. Да?
     Смарагд пожимает плечами. Ему не хочется признаваться вслух, что он чего-то боится.
- Купайся здесь, возле берега, - предлагает Стэлк. – Здесь уж тебя точно никто не схватит, разве что какая-нибудь лягушка.
     Сэмми смеется.
- В самом деле, окунусь, - говорит он.
     Через несколько минут он уже плавает среди лилий, а Стэлк сидит на берегу, задумчивый, неподвижный. Он вспоминает, как три дня назад услышал выстрелы из своей землянки, бросился к озеру и увидел, что в его сторону от Эктарги плывет мальчик, а за ним, тоже вплавь, гонятся трое в масках. Мальчик нырнул, остальные тоже. Потом они вынырнули, озираясь, а мальчишка – нет. И тогда Лоде Стэлк вспомнил про серебряную статую под водой. Он схватил свой фонарь, зажег его и бесшумно соскользнул с ним в воду. Через несколько секунд он уже тащил мальчика за волосы наверх, прочь из глубины. Он вытащил его под укрытие камышей, уже бесчувственного, выбрался с ним на берег и бросился в свою землянку, чтобы поскорее откачать его и спрятать…
     И вот теперь этот мальчик плавает близ берега, живой и здоровый. И улыбается, как улыбался когда-то Тедди…
     Готлиб Ангвиллар. Лоде Стэлк хмурится, вспоминая о нем. Они с ним были в добрых отношениях. Готлиб внешне мало походил на своего брата Рудольфа. Рудольф был стройный, подтянутый, светловолосый, Готлиб – тяжелый, крепко сбитый, высокий, коренастый. Он был пятью годами старше брата; брил голову, желая скрыть проплешины и носил темно-каштановые усы. Пленные сказали: сейчас он не носит их. Но по-прежнему любит драгоценности и красивых рабов. Рабов! Судорога ненависти пробегает по лицу Стэлка. Он не сомневается: вкусы у Готлиба такие же, как у покойного Рудольфа. Стэлку вспоминаются темно-карие глаза Готлиба, его прямой нос, губы – и улыбка, вызывающая какое-то неуютное, даже тяжелое чувство. Что-то нечистое, порочное было во всём его облике, но Стэлк тогда не обращал на это внимания. Братья недолюбливали друг друга. Правда, смерть Рудольфа, вероятно, не оставила Готлиба равнодушным, но Стэлк об этом ничего не знает: Ангвиллар старший был за границей, когда Стэлк убил Рудольфа. Готлиб Ангвиллар всегда был приветлив с Лоде Стэлком. А теперь ему нужен Смарагд. Конечно, главное для этих людей – выкуп. Но пока они будут дожидаться выкупа, Готлиб непременно захочет поближе познакомиться с заложником. Стэлк знает это очень твердо. До чего же хорошо, что Готлиб сейчас думает, будто Сэмми утонул! И всё-таки на душе у Стэлка неспокойно.
     Смарагд выбирается на берег, стройный, как олененок. Он доволен, что выкупался. Глаза у него зеленые, настоящие смарагды – изумруды. Он садится рядом со Стэлком и обнимает руками колени. Он весь золотистый от загара, его мокрые волосы вьются. Стэлк ни у кого еще не встречал таких мягких волос. Он не смотрит на Сэмми, потому что заметил: Смарагд не любит, когда им любуются, точно произведением искусства. Но Стэлк – эстет в лучшем смысле этого слова. Для него все красиво сложенные люди – произведения искусства. Он с детства бескорыстно любит красоту. И души людей для него подобны хрупким драгоценностям, которые следует хранить и беречь. Но ему хочется видеть улыбку Смарагда. Он оборачивается к нему и спрашивает:
- Ну что, Сэм, схватил тебя кто-нибудь под водой?
- Никто, кроме лягушки, которую ты мне обещал, - улыбается Смарагд. – Я победил ее.
     Он встает, одевается и вдруг спрашивает:
- Лоде, тебе хорошо с нами?
     Стэлк смотрит на него снизу вверх и отвечает:
- Терпимо.
- Ты не устаешь от людей? – продолжает допытываться Смарагд. – Ты ведь привык к одиночеству.
- Я рад, что теперь я с людьми, - отвечает Стэлк, вставая. Но иногда мне действительно хочется побыть одному.
- Я так и знал, - радуется Сэмми. – Вот, посмотри! Это шалаш. Мы с Кьявом его построили. Это мой дом. Но ты можешь им пользоваться. Можешь приходить сюда, когда захочешь побыть один.
     Стэлк очень тронут.
- Спасибо, Смарагд Арреола, - он пожимает руку своему собеседнику. – Я обязательно приду сюда, когда захочу тишины. Правда, кроме тишины, я могу найти здесь тебя, и тогда прощай мое желанное одиночество!
- Нет, - серьезно и честно отвечает Сэмми. – Когда ты придешь, я уйду, чтобы не мешать тебе. Обещаю, так и будет!
     Стэлк готов рассмеяться, но вместо этого его глаза вдруг становятся блестящими от слез. Он говорит:
- Кто-кто, а ты мне не помешаешь. Пойдем, я отведу тебя к Банго; тебе нельзя оставаться одному.
- Пойдем, - соглашается Смарагд. Чужое одиночество вдруг становится ему очень внятно – и начинает томить его так же, как Стэлка. Он берет Лоде под руку, чтобы тот не чувствовал себя таким одиноким. Они покидают берег, держась за руки, как дети, и Сэмми видит: Стэлку это приятно. Он даже улыбается.
- Ну, беги,  - говорит он Смарагду, и в его голосе звучит благодарность.
     Смарагд весело кивает ему на прощание и забирается на сосну, где Банго несет дежурство.
     Банго очень рад видеть его. Он вежливо здоровается с ним за руку и говорит:
- Садись, господин, вот на эту ветку; отсюда не свалишься. Вот так. Хочешь посмотреть в подзорную трубу? Да уж знаю, что хочешь. На, держи, только не урони.
     Смарагд берет подзорную трубу из рук Банго и, прижавшись к нагретому солнцем, шершавому стволу сосны, из-под коры которого выступают янтарные капельки смолы, прижимает окуляр к глазу. И смеется от удовольствия. Совершается неизменное волшебство: всё далекое вдруг приближается к нему, Сэмми, под воздействием магического стекла. Он с детства любил подзорные трубы, любит и теперь. Как много пушистой, пышной зелени! Лес просто утопает в ней, купается в тенях и солнце, ароматный, знойный, дикий. Вон, из-за каштановых стволов выглядывает олениха с гладкой аккуратной головкой и беспорядочно рассыпанными по телу белыми пятнышками, которые наполовину скрывают широкие листья кустарника. А вон на ветке лесная птица, пестрая и красивая, затаилась и молчит. Зато где-то рядом заливается дрозд, черный, с желтым клювом. Слышно, как вдали мирно и мерно, словно метроном, стучит дятел. Жужжат мухи, шмели, пахнет душистой спелой земляникой, и всюду летают прозрачные пушинки одуванчиков.
     Смарагд взглядом ищет Элба и находит его: он отдыхает на пригорке, до красноты загорелый, без рубашки; его светлые волосы забраны в хвостик серебряной мужской заколкой, а на голове панама. Лоде Стэлк сидит рядом и что-то рассказывает ему.
     Остальные копают. Пленные, освобожденные Фрозом, - тоже. Смарагд наводит трубу на Эктаргу. Там, в крепости, в тени акации, сидит в кресле, сплетенном из ивовых прутьев, Юнона Линдаль – и читает книгу. Рядом с ней – выкопанный вчера колодец. О нем вовремя напомнил Стэлк: в Эктарге должна быть вода. Колодец без ворота, с «журавлем». Мунна-Элен и раненые слушают: Нон читает им вслух.
     На соседней «дозорной» сосне сидит Эльвар Дорд и тоже смотрит в свою подзорную трубу на Сэмми и Банго. Смарагд сообщает об этом Банго, и они машут руками Эльвару. Он машет им в ответ и смеется.
     Сэмми переводит трубу на озеро Ашт. Сьен и Кьяв всё еще там: то ныряют, то выныривают. Интересно, нашли ли они еще одного «тэглика»? А на берегу сидит Отто Дэнс и ловит рыбу к обеду. Вокруг него на зеленой траве уже очень много крупной, отливающей серебром рыбы. Сейчас они с Рубеном Валле начнут готовить…
- Ну, довольно, господин, - Банго решительно отбирает у него подзорную трубу и вешает себе на шею. Весь он черный и блестящий, точно выточенный из эбонита. На нем зеленая маскировочная туника. В такой же тунике, только в ярко-красной или золотистой он ходил на Эргессе: там все негры носили эти цвета.
     Банго не смотрит, как Смарагд, на прелести природы и не стремится раскрывать про себя ее тайн. Его дело зорко оглядывать окрестности, чтобы ни одно незнакомое лицо не появилось вблизи Эктарги незамеченным. Чуть шевельнутся кусты, Банго уже внимательно вглядывается в них, стараясь определить, кто задел ветки: животное, птица или человек. Тревога всегда оказывается ложной, но Банго не ослабляет бдительности. Он из породы людей, которые не расслабляются на посту ни на минуту, и во время отдыха тоже всегда начеку: даже во сне.
     Смарагд гораздо более беспечен. Его уже тянет вниз: он соскучился по Алаберду Фрозу.
- Я пойду к капитану, Банго, - говорит он, разглядывая свои липкие от смолы ладони и покачивая ногой в ремешковой сандалии.
- Иди, иди, - машинально позволяет Банго. – Только не бегай один к озеру.
- Не побегу, - обещает Сэмми. – И знаешь что? После обеда я покажу тебе шалаш, который мы построили с Кьявом!
- Да-да, - всё так же машинально произносит Банго. – Шалаш – дело хорошее.
     Улыбка трогает губы Смарагда: Банго совсем не слушает его. Но он ничуть на него не досадует, а быстро слезает с сосны и бежит к Алаберду Фрозу – человеку, которого после своего отца любит больше всех на свете.

                Глава 13. Ссора.

     Два дня подряд братья Дзонга исследуют озеро Ашт с фонарем Лоде Стэлка и находят еще двух «тэгликов». Алаберд Фроз, Стэлк и Банго осматривают фигуры вместе с Кьявом и Сьеном.
     Фроз не может надивиться по себя мастерству инков. Похоже, что фигуры в самом деле полностью сделаны из серебра. Они стоят на большой глубине, в нескольких десятках ярдов друг от друга. У одного из низ, видимо, что-то заело в хитром механизме: его руки с плотно сжатыми пальцами не поднимаются на должную высоту и не скрещиваются, как у прочих двух подводных стражей.
     Лоде Стэлк находит инкские скульптуры некрасивыми. В самом деле, они лишены стройности и грации: большеголовые, длиннолицые, узкоплечие и узкобедрые, с прямыми, как жерди ногами. Они кажутся жалкими по сравнению с древнеримскими и греческими статуями. Но зато в них присутствует тайна, которая захватывает Стэлка, и они обладают железной хваткой, ставшей смертельной для многих людей и животных.
     «Да, любят они обниматься, эти ребята, - с невольной дрожью думает Алаберд Фроз.- Хорошо бы отучить их от этой привычки».
     Остальные думают так же. Но обездвижить «тэгликов» невозможно: для этого надо поднять их наверх, на воздух, и разобрать… однако выкопать из песчаного дна не получается: они точно прилипли к нему. Наконец, отчаявшиеся водолазы применяют единственно возможное средство: они привязывают к каждому «тэглику» по толстому полену. Теперь фигуры «обнимают» поленья и становятся безвредными для живых существ.
      Фроз очень доволен: наконец-то озеро Ашт перестало быть опасным, а стало мирным и спокойным. И всё-таки ему не дает покоя тайна подводных фигур: для чего они были здесь поставлены, зачем? Нет сомнений, они должны были охранять лесное инкское поселение от врагов. Но почему под водой? Почему именно под водой?
     Он не находит ответа на этот вопрос, и даже мудрый Кьяв Дзонга и многознающий отец Маркус не могут помочь ему в этом.
     А между тем в Эктарге и вокруг нее всё тихо. Никто больше не нападает на кладоискателей, никто не мешает им. В Баконде тоже всё спокойно: каждые пять дней Фроз получает письма-отчеты от своего помощника Валентина Рётке, Тина-Кинжальщика, который теперь на «Ариадне» за главного. Алаберд отвечает ему.
     Смарагд благоденствует. Каждый день приносит ему новые живые впечатления. Два раза братья Дзонга берут его с собой на охоту, но она ему не слишком по душе: он не любит убивать. Ему больше нравится рыбалка. И еще он любит ловить лесных птиц, а потом выпускать их. Его увлекает не добыча, а само желание: поймать, подержать в руках. Банго научил его делать силки для птиц.
     У Сэмми три «няньки», как называет их про себя Алаберд. Это Банго, Кьяв и Лоде Стэлк. Кто-нибудь из этих троих всегда обязательно сопровождает юного князя. Чаще всего это, конечно, Банго, который послан в путешествие царицей Фаридой специально как охранник Сэмми. Смарагду «няньки» не мешают: все трое молчаливы, он порой даже забывает об их присутствии, если чем-нибудь сильно увлечен. Но его главным, первым другом остается Алаберд Фроз, хотя именно он уделяет Смарагду меньше всего внимания: у Фроза слишком много дел. К этим делам теперь прибавилось еще одно: свидания с Юноной Линдаль.
      Обычно они встречаются вечером, за пределами Эктарги, на берегу озера, и гуляют рука об руку, а то и сидят вместе, молча, рядом. В эти минуты им не нужны слова. И, конечно, они целуются, когда их никто не видит.
     Сэмми рад за них обоих, но ему почему-то немного грустно, когда он видит их вдвоем. Ему кажется, что в эти минуты им нет до него никакого дела. Это соответствует истине: когда они вдвоем, им ни до кого нет дела, они забывают обо всех и обо всём. Смарагд понимает, что так и должно быть, что в любви, особенно в начале ее, иначе и быть не может. И он не смеет упрекать близких ему людей даже мысленно. Но всё-таки, когда он видит их вдвоем, забывших обо всём на свете, его сердце почему-то сжимается. Какая-то странная зависть к счастью этих двоих поднимается в его душе мутной волной, и он удивляется: откуда оно взялось, это чувство? Ведь его раньше не было. Вместе с завистью в нем рождается непонятная обида и ощущение одиночества, даже если рядом Банго или Стэлк, или Кьяв, а то и все вместе. Смарагд еще не знает, что имя всем его чувствам – ревность. До сих пор он ее не испытывал, потому что был ребенком. Жаркое горячее лето, удовольствия и опасности ускорили его взросление; в мальчике начал пробуждаться юноша.
     Смарагд еще не осознает этой сокровенной метаморфозы, перехода из одной ипостаси в другую, но таинственные превращения, совершающиеся в нем, беспокоят и мучают его. Отрочество и детство тянут его назад, а юность зовет вперед, и ее властный голос звучит в нем всё сильнее, заглушая все прочие призывы. Но всё-таки он еще не вырос, поэтому часто тревожится и мается, и задумывается о вещах, которые прежде совсем его не волновали. Он рад был бы оставаться спокойным, безмятежным, счастливым, но что-то мешает этому.
     И вот, через полторы недели после того, как Эктарга превратилась для него из руин в настоящую крепость, происходит то, что никак не могло бы произойти еще месяц назад…


- У тебя здесь очень хорошо, Сэмми.
     Нон сидит в шалаше Смарагда, на его расстеленной полотняной куртке и смотрит, как трепещут под легким ветерком в траве и в листве солнечные зайчики.
     Смарагд сидит рядом с Нон, очень довольный тем, что ей понравилась его «дача», как он называет свой шалаш.
     Юнона сегодня особенно хороша. На ней белое кисейное платьице, простое, но вместе с тем очень милое, волосы уложены аккуратной темно-русой шапочкой, губы улыбаются, в серых глазах – спокойный, чуть мечтательный блеск. И во всём ее облике какая-то особенная лучезарность, которой прежде не было. От всего ее существа словно исходит свет. Ее полуобнаженные руки белы, как лилии озера Ашт – и удивительно красивы в своей хрупкости, даже некоторой худобе. Смарагд видит ее маленькую ногу в парусиновой туфельке и в кружевном коротком чулке; сквозь тонкое кружево просвечивает бледно-золотистая косточка щиколотки. Другую ногу Нон поджала под себя. От нее исходит едва уловимый запах жасмина; вся она необыкновенно привлекательна и близка. Смарагд видит, как легко и спокойно дышит ее небольшая, но полная грудь под легким покровом кисеи, и впервые замечает пушок на ее щеках – точно у персика, только еще нежнее.
- Я рад, что тебе нравится, Нон, - он берет ее за руку и вдруг чувствует легкое волнение. Его сердце начинает биться чаще. Он пугается чего-то, и сам не знает чего, и отпускает ее руку. А она глядит на него с ласковой улыбкой и весело предлагает:
- Пойдем, я хочу посмотреть на лилии. Ты обещал показать их мне.
- Пойдем, охотно, даже радостно отзывается Смарагд и первым выбирается из шалаша.
     Они спускаются на песчаный пляж и смотрят на лилии, которые покачиваются у воды: целые заросли лилий.
- Ах, как красиво! – Нон в восторге. – Сэмми, это самое замечательное место на озере.
     Смарагд снова очень доволен, но беспокойное волнующее чувство не оставляет его. Чтобы отвлечься, он входит в воду по колени, срывает лилию и дарит ее Нон.
- Спасибо, - она с улыбкой прикрепляет лилию к своим волосам и становится еще краше.
- Ты похожа на королеву, - говорит ей Сэмми. – Ты любишь купаться, Нон?
- Да, - отвечает она, - только я совсем не умею плавать.
     И простодушно признается:
- Я иногда купаюсь – вон там, за ветвями ивы, по вечерам или утром. А Мунна смотрит, чтобы никого поблизости не было.
     Смарагд краснеет, услышав это признание. И вдруг ему становится ясно: он любит Юнону Линадль. Да, любит всем сердцем, всей душой. И не в силах противиться нежности, охватившей его, он вдруг снова берет ее за руки и робко, бережно целует прямо в губы…
     Нон словно просыпается от очарованного сна. Она не резко, но с удивлением отстраняется и строго спрашивает:
- Это еще что такое?
- Я люблю тебя, Нон, - как во сне, произносит Смарагд.
     Нон хочет рассердиться, но вместо этого начинает смеяться, потом ерошит ему волосы:
- Сэмми, какой ты смешной! И какой славный. Я тоже тебя люблю, но ты не должен больше так меня целовать.
     Смарагд снова краснеет
- Прости, - говорит он. – Я больше не буду.
     Она целует его в щеку.
- Не грусти! Ты тоже когда-нибудь полюбишь красивую девушку. А я невеста Алаберда Фроза, не забывай об этом.
     Чувство какого-то странного унижения, мятежного протеста и страсти охватывает душу Смарагда, точно пламенем. Значит, Нон считает его ребенком! «Ах, так!» – думает он и вдруг совершает нечто неожиданное. Он порывисто и крепко обнимает Нон, так, что они оба не удерживаются и падают на песок, - и целует ее снова и снова, с исступленной неистовой жадностью, совсем уже не детской. Лилия и несколько шпилек выпадают из волос ошеломленной Нон. Всё произошло слишком неожиданно, чтобы она могла сопротивляться. Но спустя несколько секунд она приходит в себя, отталкивает Смарагда, и его лицо обжигают сразу четыре пощечины. Он вскакивает на ноги, охваченный одновременно страстью, стыдом и раскаяньем, растерянный и влюбленный. А она, с достоинством поднявшись на ноги, холодно говорит:
- Подбери мои шпильки и подай мне их.
     Он тотчас исполняет ее просьбу, чувствуя себя преступником, и в то же время любовь сжигает его, пожирает, как пламя свечу.
     Она быстро втыкает шпильки в волосы и уходит прочь, не оборачиваясь. Он не смеет последовать за ней, но при этом он весь полон ею. Ему хочется броситься за ней и выпросить у нее прощения, и в то же время он чувствует, что способен провиниться опять.
     Тогда он садится на траве, повыше песка и смотрит сквозь воду на стайки серебристых мальков, греющихся в солнечных лучах. Его лицо горит от пощечин, тело всё еще полно трепета и упоения, а душа поет, изнемогая от страсти и горечи, от жажды счастья и невозможности его получить.
     Я сошел с ума, думает он, постепенно отрезвляясь. Я не смел касаться ее. Меня мало убить за это. Но как же это было хорошо! И как грустно, как больно, что это никогда больше не повторится.
     И вдруг он понимает: это могло бы повториться, если бы она не любила Фроза. Да, всё могло бы превратиться в счастье, если бы не Фроз.
     Его лицо темнеет: такая неожиданная ненависть вдруг охватывает его. Он сам пугается силы этой ненависти. Нельзя ненавидеть Элба, ведь Элб его друг! Но он не может вызвать в своей душе прежних, добрых чувств к нему. Они исчезли, точно приснились. Элб вдруг стал ему совершенно чужим и враждебным человеком – и он сам не успел понять, как это произошло.
      Когда он приходит в себя, рядом уже стоит Банго. Интересно, видел он что-нибудь или нет? Смарагд смотрит на него с подозрением. Но лицо Банго непроницаемо, и Смарагд не решается ни о чем спрашивать его. К тому же, даже если Банго что-то видел, он ничего не расскажет Алаберду, Сэмми это знает, чувствует. Скорее, сама Нон пожалуется Элбу. И тогда Элб вызовет его на дуэль. Они будут драться на пистолетах. И один из них ранит или убьет другого. Что ж, пусть так оно и будет.
     … Весь день Смарагд ходит, как в воду опущенный. Он ни с кем не разговаривает и ничего не делает: только сидит где-нибудь в тени, подальше от людских глаз. Ревность, страсть, печаль терзают его, как злые псы. Он пробует молиться, но его молитвы тонут в пустоте неискренности и мелочности уязвленных чувств. Он самого себя не любит сегодня, он сам себе противен и жалок, потому что оскорбил Нон… и потому что она отвергла его.
     Вечером, как вражеский лазутчик, он забирается на дерево и видит оттуда: Фроз гуляет под руку с Нон. Они не замечают его, ибо он скрыт листвой; Банго же сидит в кустах, следя, чтобы с князем Смарагдом ничего не случилось.
     А Сэмми не может отвести взгляда от Юноны Линдаль и Фроза, хотя знает: это всё равно, что гладить нож, который нанес тебе рану. Но он не может оторвать глаз от этих двоих. И когда Фроз обнимает Нон, и они целуются, он продолжает смотреть на них, зная, что теперь уж точно всё кончено между ним и этими двумя, кончено навеки…
     Словно тяжело больной, он слезает с дерева, идет в Эктаргу, в их с Фрозом палатку – и там долго, беззвучно плачет. Слезы ручейками струятся по его щекам. От ненависти к Фрозу и от ревности, сжигающей его, он чувствует себя самым несчастным человеком на земле. Ему хочется, чтобы Фроз с Юноной умерли, и самому хочется умереть.
     Но вдруг он точно пробуждается от сна. Слезы перестают течь и высыхают. Его внезапно осеняет счастливая мысль: он должен покинуть Лес Летучих Мышей. Да, он должен уйти отсюда. Пусть те двое любят друг друга, он им позволяет. Он уйдет от них и унесет с собой свое горе: ведь оно их не касается. Он отправится в Баконду и там на каком-нибудь судне уйдет на Эргессу. У него есть немного денег, он заплатит капитану за проезд. Это его деньги, подарок царицы Фариды. Он волен распоряжаться ими, как ему угодно.
     Да, решено, именно так он и поступит. И как можно скорее, потому что ему невыносимо отныне видеть Алаберда Фроза, делить с ним крышу над головой, слышать его голос, притворяться, что между ними всё так же, как было до сих пор. Ссориться и объясняться с ним он тоже не хочет. Хочет просто уйти – навсегда.
     Смарагд надевает свою полотняную куртку, сует в карман деньги (несколько золотых и серебро), кусок хлеба, компас (подарок Тина-Кинжальщика) и на секунду задумывается. Ведь теперь ему предстоит обмануть бдительность Банго. Это самое трудное. Но он тотчас смекает, как это сделать.
     С беззаботным лицом он выходит из палатки и говорит Банго:
- Сейчас я вернусь. Я забыл удочку в шалаше.
- Я сам принесу ее тебе, господин, - отвечает Банго. – А то, может, пусть до утра полежит? Что ей сделается?
- Нет, лучше принеси, - говорит Смарагд. – Я хочу ее усовершенствовать.
     Банго уходит. Смарагд незаметно выбирается из Эктарги вслед за ним (дубовая дверь еще открыта) и с самым беспечным видом удаляется в ближайший кустарник. А там припускается бежать так быстро, как еще никогда не бегал. Он бежит, летит, словно скакун, во весь опор, едва касаясь земли, и останавливается перевести дух только в лесной сумеречной глуши, уже далеко от Эктарги. Тогда он вынимает из-за пазухи компас. Ему нужно идти на юг. Что ж, он будет двигаться до самой темноты, а там заночует в каком-нибудь овраге. Горе сделало его равнодушным ко всякого рода опасностям. Плевать на них, на все эти мнимые страхи. И даже на настоящие. Ему, Смарагду, уже скоро исполнится шестнадцать, он ничего не боится. А потом, он верит в Бога. Бог поможет ему достичь Баконды.
     Тут он замечает, что в спешке не захватил с собой никакого оружия, даже кинжал забыл. Это плохо, но назад пути нет. Ничего, обойдусь и так, говорит он сам себе, и идет вперед, повинуясь стрелке компаса.
     Начинает накрапывать дождь. Дождь теплый, он даже приятен разгоряченному телу Смарагда. Одно плохо: из-за дождя сумерки сгущаются быстрее. И луны нечего ждать. Придется, видно, заночевать в лесу раньше, чем он предполагал. Не беда, он заночует. Теперь, летом, в Рагорде рано светает, темнота не будет долгой.
     Пройдя еще немного, он начинает спотыкаться о невидимые в потемках корни, несколько раз падает и наконец решается устроиться до рассвета в густом кустарнике, где мелкий дождь чувствуется не так сильно.
     Он забирается в кустарник и ложится на ворох сыроватых прошлогодних листьев. Лежать здесь очень неуютно, но он не думает об уюте. Ему хочется одного: поскорей заснуть, чтобы ни о чем не думать. Всякая мысль неприятна ему и причиняет боль. Но, как назло, сон к нему не идет. Он с грустью размышляет о том, как внезапны и безжалостны бывают порой повороты судьбы. Еще сегодня утром жизнь улыбалась ему, а на душе царили покой и радость. Он был окружен друзьями, счастлив… и вдруг – лес, темень, ночь. И безысходное, бесконечное одиночество.
     «Ты сам это выбрал, ты сам во всём виноват», - твердит ему внутренний голос. «Ну, и что, - ворочаясь в тоске, мысленно отвечает ему Смарагд. – Выбрал, значит, выбрал. И назад не поверну».
     Вдруг ему чудится, будто он слышит приближающийся топот копыт. Он настороженно поднимает голову и вглядывается в ту сторону, откуда доносятся звуки. В скором времени его глаза различают всадника с фонарем, а впереди, прихрамывая, бежит собака. Смарагд узнает в ней Дарзи, а во всаднике – Алаберда Фроза. «Выследили!» – ударяет в нем, как молотком, злая и в то же время какая-то облегченная мысль. Он понимает, что Дарзи его сейчас отыщет, поэтому выскакивает из кустарника и, словно белка, взбирается на стоящий неподалеку старый дуб. Там, ярдах в пяти от земли, он садится на ветке и прижимается к толстому стволу. Его бьет озноб, хотя ему совсем не холодно; он закрывает глаза, чтобы не видеть того, что внизу…
     А внизу уже прыгает и лает возле дуба Дарзи, и стоит Фроз, верхом, с фонарем в руке.
- Сэмми! – слышит Смарагд его голос – спокойный, как всегда, только немного напряженный. – Довольно в прятки играть; я прекрасно вижу тебя. Пожалуйста, спустись вниз – и поедем домой.
     Тогда Смарагд открывает глаза и отвечает, сам не узнавая своего голоса, ставшего вдруг сухим и железным:
- Капитан Фроз, я иду в Баконду, чтобы оттуда отбыть на Эргессу. Простите, я уже не могу и не хочу быть вашим талисманом. Мне не нужны пастухи, я не овца, и няньки тоже не нужны, я не младенец. Может, вы не заметили, что я уже взрослый человек. Но я взрослый и отвечаю за свои поступки, и делаю то, что считаю в настоящем случае наиболее целесообразным. Я иду в Баконду. Возвращайтесь в Эктаргу и будьте счастливы.
     «Ого! – думает Фроз не без восхищения. – А мы заговорили, как власть имеющие. У Альдонии будет замечательный верховный князь. Правда, не сразу, а когда он немного поумнеет».
- Князь Смарагд Арреола, - говорит он вслух с едва уловимой иронией. – Вы действительно взрослый человек и вольны делать то, что считаете нужным, разумеется, в разумных пределах. Вы хотите вернуться на Эргессу? Прекрасно, вы туда вернетесь, но лишь в сопровождении надежных людей, которых я для вас отберу. Я отвечаю за вас перед царицей Фаридой, чьим заложником вы временно являетесь, а главное, перед вашим отцом. Я не могу отпустить вас без свиты, иначе мне грозят большие неприятности. Прошу вас понять это и спуститься вниз.
     И уже совсем другим голосом, дружеским и теплым:
- Сэмми! Да брось ты в самом деле. Я знаю: ты поцеловал сегодня Нон, тебе кажется, что ты любишь ее. Даю тебе слово: я всё забыл, и она всё забыла. Потому что мы любим тебя, каким бы дурачком ты ни был. Слезай, поедем домой!
     Щеки у Смарагда загорелись – от стыда перед Фрозом и Юноной, от счастья, что они понимают его и не сердятся, от радости, что они любят его, несмотря на всю его глупость. Его ревность и ненависть к Фрозу исчезли без следа, словно он их никогда не испытывал. Он вдруг понял, что вовсе не влюблен в Нон, а просто любит ее, как сестру. Раскаянье охватило его душу; он готов был уже спуститься с дерева и кинуться на шею Элбу… но вместо этого вдруг почему-то сказал с неприятным язвительным смешком:
- Ничего у вас не выйдет, господин Фроз. Вам не удастся обмануть меня и выставить глупцом, чего, как я вижу, вам очень хочется. Я люблю леди Линдаль и буду любить ее до конца жизни. Но я не желаю решать наш спор дуэлью. Поезжайте домой и забудьте обо мне. Я ненавижу вас. Разговор окончен.
     Он говорил и сам ужасался своим речам. «Не слушай меня, Элб!» – хотелось крикнуть ему, но гордость и уязвленное самолюбие не позволяли пойти на уступки. Во мне сидит бес, подумал он с тоской. Не иначе, как сидит бес, не то я не нес бы такого вздора.
     Фроз внизу жёстко рассмеялся.
- Смарагд, - сказал он. - Твое счастье, что я когда-то был очень похож на тебя и вел себя почти так же; другой бы поверил твоим словам и не стал бы с тобой церемониться. Этот другой снял бы тебя с дерева и, невзирая на твое княжество, выдрал так, что ты потом неделю не смог бы сидеть – только лежать или стоять. Но я понимаю тебя и говорю еще раз: спускайся сам, иначе я буду вынужден помочь тебе. И повторяю: я люблю тебя и считаю своим другом. Не тяни время и не переигрывай, иначе ты можешь потерять мою дружбу. Видит Бог, мы оба об этом пожалеем. Слезай, Сэмми! Я обещаю, что ты вернешься на Эргессу, если захочешь. Хоть завтра поедешь в Баконду. Но сейчас ты должен спуститься вниз и поехать со мной в Эктаргу. Я прошу тебя об этом.
- Нет, - ответил Смарагд, проклиная в душе свое дурацкое упрямство, которому и сам удивлялся. – Я не слезу. А если вы попытаетесь снять меня, я выстрелю в вас: у меня при себе пистолет.
     Эти последние слова порядком взбесили Фроза. Он молча соскочил с коня, решив не тратить больше время на бесполезные уговоры, а просто снять мальчишку с дуба, перекинуть через седло и уехать с ним в Эктаргу. «Если он действительно вооружен и выстрелит в меня, - подумал Фроз, - он в самом деле отправится завтра на Эргессу, и я прокляну самую память о нем (если останусь жив). Но я не верю, что он способен так предать меня».
     И тут вдруг из поблескивающих мокрыми листьями кустов выпорхнула огненная вспышка, прогремел выстрел, и пуля прожужжала возле самого уха Алаберда. Лошадь, испуганно заржав, прянула в сторону, Дарзи с громким рычанием ринулся в кусты, а Фроз, бросившись ничком на землю, погасил фонарь.
- Элб! – крикнул Смарагд так, что лес задрожал, - и слетел вниз, во тьму. Второпях он оступился, упал на землю, разбив колени и ладони, но тут же вскочил – и снова упал, потому что Фроз дернул его за ногу. Они спрятались за стволом дуба, прижавшись друг к другу.
- Тише! – еле слышно шепнул Фроз. – Пригнись!
     И, пригнувшись, они добежали до лошади. Фроз быстро подсадил в седло Сэмми, сам вскочил позади него и, отъехав за кусты, громко свистнул. Тут же к ним бесшумно подкатился Дарзи, и лошадь понесла их во тьме рысью к Эктарге. Оба всадника едва смели дышать. Фроз держал наготове пистолет, а Смарагд – потушенный фонарь. Дарзи бежал рядом с лошадью и не переставал громко рычать.
      Наконец они добрались до крепости, им открыли калитку частокола и дубовую дверь. Фроз вполголоса отдал несколько приказаний, и тут же вся крепость вспыхнула фонарями.
- Иди в палатку, - приказал Алаберд Смарагду. Сэмми пошел в их жилище, положил на место деньги и хлеб, переоделся в сухое и стал ждать Фроза при свете лампы, вокруг которой кружились ночные бабочки. Он чувствовал себя невероятно усталым, но это было пустяком по сравнению с великой радостью от того, что Элба не убили – там, в лесу, возле дуба.
     Наконец Фроз вернулся. Смарагд взглянул ему в лицо. Оно было бледным, усталым, но синие глаза по-прежнему выражали добродушное понимание, – и в них была любовь.
- Что, натерпелся? – он протянул к Смарагду руки. Сэмми бросился к нему, уткнулся лицом ему в плечо и заплакал.
- Прости меня, Элб, - твердил он. Я сам на знал, что говорил. Я люблю Нон по- другому, чем ты. Она мне, как сестра, я и сам не знаю, зачем поцеловал ее.
- Просто ты растешь, - вздохнул Фроз и усадил его рядом с собой в гамаке. – Ты меня тоже прости – за то, что я хотя бы минуту мог подумать, что ты способен предать меня.
- Нет, я бы не предал, - Смарагд крепко прижался к нему. – Знаешь, если бы тебя сегодня убили, я бы отыскал того, кто это сделал, и тоже убил бы его. И никогда не простил бы себе твоей гибели.
- Забудь об этом, - улыбнулся Фроз. – Давай лучше выпьем за твое возвращение.
     Они выпили по бокалу красного вина. Вскоре Сэмми заснул, а Фроз пошел успокаивать Банго, Кьява и Стэлка, встревоженных исчезновением Смарагда, а заодно пригласить всех друзей в палатку, под защиту от дождя – и обсудить с ними выстрел в лесу.
     Теперь наши враги знают, что Смарагд Арреола жив, думал Алаберд Фроз. Сэмми, конечно, этого не хотел, но отныне забот нам прибавится. Сэмми, Сэмми! Ты думаешь, что ты уже взрослый, но ты всего-навсего маленький мальчик, даже когда целуешь чужих невест. Сегодня мы с тобой едва не поссорились, но я по-прежнему хочу, чтобы мой сын, если он у меня когда-нибудь будет, походил на тебя. И что самое забавное, я теперь хочу этого даже больше, чем до сих пор…

                14.

     Из бортового журнала Алаберда Фроза.
     «Итак, мы с Сэмми поладили, и меня при этом не убили. Никто не пострадал, даже Дарзи. Слава Богу! Но Дарзи не поймал того, кто стрелял, не задержал его – вот, что странно.
     Я не задаю себе вопросов, что творилось со Смарагдом, когда он решил бежать в Баконду. У меня вопросов нет. Я чувствую нашего князя, как самого себя. Я в пятнадцать лет очень походил на него характером; правда, был не так пылок и нежен. А Сэмми нежный (так сказал мне однажды Кьяв, и я понял, что это правда). И он пылкий; это я заметил сам, и это испытала на себе моя Нон. Будь Сэм лет на десять постарше, мы с ним, возможно, не примирились бы так скоро, но я не умею ревновать к пятнадцатилетнему мальчику, к которому, к тому же, привязан больше, чем это пристало Искателю Приключений… Словом, я люблю Смарагда и доверяю ему ничуть не меньше, чем прежде. И даже больше. В ту ночь выстрела я понял: он готов был отдать за меня жизнь. Я никогда не забуду ему этого.
      С Нон тоже всё в порядке: Смарагд попросил у нее прощения и, как умел, объяснил, почему повел себя с ней столь «дерзко». Нон от души его простила; слава Богу, она тоже его понимает. Теперь они по-прежнему друзья, как брат и сестра. Сам себе Смарагд также доверяет, потому что он цельный, честный и чистый человек. Не о всех нас я мог бы сказать то же самое.
     Но зато Сэмми лишился доверия Банго. С той ночи, как Смарагд сбежал, Банго всерьез рассердился на него. Смарагд очень долго перед ним извинялся: напрасно. Банго угрюмо молчал, и брови его были сдвинуты так сильно, что я понял: он обижен, как еще никогда. Я вступился перед ним за Сэмми, сказал, будто мы поссорились, и Смарагд сам не ведал, что творил: ведь ссора со мной, его другом, была для него ударом. «Всё равно, господин, - ответил мне Банго. – Я больше не верю господину Смарагду. Он обманул меня второй раз, а ведь обещал этого не делать. Я, конечно, раб и для него значу не больше, чем Дарзи. Но даже собак не следует обманывать: это грех».
     С тех пор он охраняет Смарагда не от души, как делал это прежде, а машинально, даже с явной неохотой, и я вижу: Сэмми тяжело переживает это. В результате он теперь всё больше со мной, или с братьями Дзонга, или с Лоде Стэлком, а когда вынужден оставаться с Банго, вид у него становится виноватый и очень печальный. Но Банго умеет выдерживать характер. Я напомнил ему, что как христианин он обязан прощать ближнего своего, если тот искренне раскаялся. «А я и простил», - сухо ответил Банго. Я хотел возразить ему, что такое прощение – иезуитство и фарисейство, но вовремя вспомнил, что ему неизвестны эти слова, а стало быть, и понятия, связанные с ними.
     Разъяснять ему, что да как, взялся отец Маркус, который значительно лучший христианин, чем я. А со мной дела теперь особые. Раз в меня стреляли, значит, хотели убить. К тому же, тот, кто стрелял, конечно, видел Сэмми, по крайней мере, слышал, как я с ним разговариваю. Значит, скорее всего, нашим врагам теперь известно, что он жив.
     Вследствие этого мы со Смарагдом почти не покидаем Эктаргу. С утра я даю указания моим ребятам, что делать и где копать, а сам остаюсь в крепости. Невероятно скучно сидеть на одном месте, и долго я, конечно, не выдержу, да и Смарагд тоже. Мы оба непоседы – и за нами обоими охотятся.
     Я устроил Сэмми получше: повесил его койку в своем «кабинете», в конце палатки за пологом. Если будет дождь, и к нам придут гости, они не потревожат Смарагда. А так, пока солнечно, мы с ним, как и все, ночуем на воздухе.
     Наши подвесные койки, прикрепленные к стене, расположены совершенно рядом, и мы часто переговариваемся перед сном, когда большинство наших уже спит.
     Вчера Сэмми сказал мне: «Знаешь, Элб, что я подумал? Эти тэглики на дне озера – они охраняют клад инков».
     При этих его словах с меня точно слетел сон, который начал было меня одолевать. Я спросил его: «Что же, по-твоему, клад в самом озере?»
     «Да, - ответил он. – Он под дном, под песком и водорослями. Иначе зачем ему ставить там сторожей? Но я могу и ошибаться».
     «Вряд ли ты сейчас ошибаешься, - сказал я ему. – Похоже, ты прав. Но как же копать под водой?»
     Он засмеялся с тихим торжеством и ответил: «Копать не нужно, не поможет. Мне кажется, надо найти рычаг, освобождающий клад: а этот рычаг на земле. Нажмешь его, и клад сам выйдет наружу, или вход к нему откроется, уж не знаю. Только я не представляю себе, как он выглядит, этот рычаг, и где его искать. Но, скорее всего, он на берегу».
     Тут я не выдержал. Я соскочил со своей койки и обнял Сэмми. «Ты гений, - сказал я ему. – Я всегда верил в то, что ты принесешь нам удачу. Голова у тебя что надо! Я без тебя и не додумался бы до такого».
     Он засмеялся и тоже обнял меня. Он действительно нежный – ласковый, точно совсем маленький. Мне это нравится в нем. Но теперь я знаю и другое: он умеет быть суровым, грозным и даже язвительным. Это мне тоже нравится.
     «Главное для нас сейчас одержать верх над нашими врагами, - сказал я ему. – Знать бы, где искать их! Знать бы о них хоть что-нибудь. И тогда можно будет спокойно заняться поисками рычага или чего-нибудь подобного».
     И мы оба вздохнули. Мы не знали, каким образом выманить на свет наших противников, и наши сотрудники тоже не могли предложить по этому поводу ничего дельного. Проще всего было бы заманить их в ловушку с помощью Сэмми. Он и сам предлагал мне это, но я никогда на это не пойду. Скорее, сам стану приманкой; надо только получше подумать, как это сделать. Я взял со Смарагда слово, что он ничего не будет предпринимать без меня; он обещал. А у меня в голове вертится одна идея. Кажется, она очень недурна, но я пока еще ни с кем не обсуждал ее. Зато про себя я перебираю все мельчайшие детали того, что задумал, - и оцениваю их со всех сторон…»

                15.

     В воде – приятная прохлада, а вокруг тишина. Огромная ива шатром из зеленых веток раскинулась над водой и полощет в ней листья, образуя небольшую купальню. Юнона Линдаль плещется там в короткой, до колен, сорочке без рукавов, а Мунна, ее индийская служанка, прогуливается по берегу, внимательно следя, чтобы никто не потревожил покоя ее госпожи. Потом, когда госпожа выкупается и оденется, Мунна непременно окунется тоже, а Юнона будет в свою очередь охранять ее от нескромных взоров.
     Сейчас Нон чувствует себя русалкой. Она становится на песок, там, где вода ей по грудь, и смотрит вниз, на свои ноги. Она отчетливо видит каждый свой палец: до того чиста вода. Однажды, когда Элб катал ее на плоту, она нечаянно уронила в воду серебряную шпильку – и увидела ее на дне, в четырех саженях от поверхности воды. Тогда Нон впервые восхитилась чистотой озера Ашт.
     Она поднимает голову. Над ней округлым сводом сплелись ивовые ветви, и получилось нечто, вроде купола часовни, а дальше, вниз – полог зеленых лоз и листьев, скрывающий Нон от людских глаз. Зато она может видеть всех и всё. Слегка раздвинув густую ивовую зелень, Нон с любопытством выглядывает из своего укрытия и видит: Смарагд Арреола плывет вместе с Банго на плоту. Он умело отталкивается от дна шестом, как учил его Фроз. Но плот еще довольно далеко, да и Смарагд правит не к иве, а к своей Бухте Лилий.
     Не выдержали они с Элбом заточения в Эктарге, вздыхает про себя Юнона. Всего четыре дня провели в крепости, а на утро пятого дня добровольно вышли из единственного укрытия – выбежали, точно коростели из ловушки, счастливые, смеющиеся. Пусть неизвестность и опасность – всё лучше, чем сидеть в Эктарге, изнывая от скуки. И она не может не сочувствовать им, потому что и сама поступила бы так же на их месте.
     На ее лице появляется задумчивая, нежная улыбка, и она снова окунается в воду. Ей вдруг представляется, что она купается здесь вместе с Алабердом Фрозом. Кровь приливает к ее щекам, и одновременно с этим ей становится очень радостно. Как бы им было хорошо тут, в воде! Но это слишком большое счастье, его нельзя допускать, а то оно улетит – и его не поймаешь. Счастье надо пить по капле, словно драгоценный нектар – бережно, скупо, и тогда оно долго не покинет тебя. В том, что они встречаются с Элбом только по вечерам, есть своя неизъяснимая прелесть, хотя душа и жаждет, требует большего.
     «Ничего, когда мы поженимся, наша жизнь превратиться в пир любви, - думает Нон. – А пока мы должны оберегать нашу радость и питаться крохами: чтобы потом с б`ольшим наслаждением встретить праздник. Я не знаю, почему это так, но это так, я это чувствую всем сердцем. Мы поступаем правильно! А если… если Элб вдруг захочет поступить неправильно, боюсь, я не смогу отказать ему… и ни о чем не пожалею!»
     Она густо краснеет и в то же время не может удержать счастливой ликующей улыбки.
     Потом встряхивает изящной головкой, как птичка, точно отгоняя искусительные мысли, и выбирается на берег. Мунна помогает ей вытереться полотенцем и одеться, они обе выходят из-под прикрытия ивы на тенисто-солнечный берег. И вдруг…
     Вдруг Юнона обращается в соляной столп, и Мунна тоже.
     В десяти шагах от них стоит человек, о котором они обе давно забыли… но вот он здесь, темнокожий, хищный, с горящими от страсти глазами. Он стоит возле кустов дикой акации и жадно пожирает глазами Юнону Линдаль.
     Секунда проходит в безмолвии, затем раздается отчаянный вопль обеих девушек – вопль, полный ужаса и призыва о помощи.
     Услышав этот призыв, Смарагд и Банго мгновенно поворачивают плот в сторону больших ив. Банго берет у Смарагда шест, и они летят, отталкиваясь от дна так быстро, как только могут. Через несколько минут они уже на берегу.
     Девушки бросаются к ним со слезами.
- Джарид ибн Осман! – всхлипывает Нон. – Раб царицы Фариды! Я видела его. Я видела его! Боже, он здесь.
- Он стоял вон там и смотрел на госпожу, - взволнованно подтверждает Мунна-Элен. – А когда мы закричали, он исчез.
- Господин, - Банго поворачивается к Смарагду. – Отвези госпожу Юнону и Мунну в Эктаргу и позови на помощь наших. А я пока разведаю, кто тут есть.
     И он решительно вынимает из-за пояса пистолет.
- Будь осторожен, Банго! – просит Смарагд. В его голосе такая искренняя мольба, что Банго понимает: Сэмми сейчас по настоящему переживает за него.
     Банго это приятно.
- Хорошо, господин, - обещает он. – А ты сделай то, что я прошу.
     Смарагд и сам понимает, что Банго нужна подмога, и что важно увезти отсюда девушек.
     Он помогает Нон и Мунне взойти на плот, сталкивает его на воду и быстро ведет плот к Эктарге.
- Не плачь, Нон, мы отыщем Джарида, мы не позволим ему причинить тебе зло! – повторяет он время от времени. Ему хочется обнять Нон и утешить, как маленького ребенка, но он не может бросить шест. И еще он очень волнуется за Банго; ведь Джарид может убить его. И откуда он здесь взялся? Скорей, скорей!..
     Они достигают берега, и Сэмми бежит к Фрозу. Он в нескольких словах рассказывает ему, что`  случилось. Фроз немедленно зовет людей и отдает им несколько команд. В скором времени пять человек уже плывут на плоту по озеру с шестами, вооруженные пистолетами и кинжалами, а Фроз, едва успев поцеловать Нон, скачет на лошади в объезд озера вместе с братьями Дзонга.
     Нон и Сэмми он оставляет под надзором десяти часовых и Лоде Стэлка. Сэмми пытается ускользнуть из Эктарги (вдруг Элбу понадобится помощь?), но Стэлка не провести, это не Банго.
- Сиди, сиди, - говорит он. – Покажи, что ты умеешь подчиняться приказам, иначе какой же ты будущий верховный князь? Только тот, кто умеет подчиняться разумным приказам и держит свое слово, достоин править народом.
     Смарагд тотчас остывает. Лоде прав, думает он. Я должен быть сильным и слушаться приказов Элба; это будет по-взрослому.
     И он ласково утешает Нон и Мунну, твердит им, что всё будет в порядке, пусть они не беспокоятся и ничего не боятся. Нон благодарит его. Она уже взяла себя в руки и не плачет. Смарагд видит: она встревожена и очень волнуется за Элба, но старается этого не показывать. В нем растет уважение к Нон: к ее внешней хрупкости и внутренней силе, к ее любви и верности. Он с почтением целует ее руку, а Лоде Стэлк исподтишка любуется ими обоими и Мунной-Элен. «Какие они все красивые!» – думает он. Но в то же время он и сам волнуется за Фроза, за Кьява, за Банго. Он поднимается на дозорную вышку, что внутри крепости, но оттуда не видно берега с ивами, и там очень душно. Вздохнув, он спускается вниз. С каким удовольствием он сейчас последовал бы за Фрозом и его людьми! Однако Фроз строго приказал ему оставаться на месте и не выпускать Смарагда и Юнону из Эктарги. И он не отпустит их, он будет с ними, пока Фроз не вернется.
     Спустя час с лишним все возвращаются обратно. Фроз и его люди обыскали весь ивовый берег, все кусты и ближайшую к ним часть леса, но не нашли следов Джарида. Даже Дарзи не взял его следа: он до сих пор скулит от досады и чувства собственной беспомощности.
     «Он второй раз не смог отыскать врага», - думает Фроз и тут же догадывается: это Джарид стрелял в него несколько дней назад, в лесу, ночью. Вероятно, у него при себе какой-нибудь состав, чтобы обманывать собачье чутье.
     «И как этот Отелло попал в Рагорду, да еще в Лес Летучих Мышей? - размышляет Фроз. – Вероятно, он следил за нами. И он не связан с теми, кому нужен Смарагд; наверно, даже не знает про них. Это хорошо. И хорошо, что он потерял бдительность и показался Юноне; известный враг всегда лучше неизвестного».
     Несмотря на то, что Джарид не пойман, Алаберд испытывает облегчение. Теперь, когда он знает врага в лицо, он может не опасаться его, даже если тот вооружен.
     Джарид один, он плохо знает лес, и у него мало пороха и пуль, хладнокровно рассуждает Фроз. Теперь мой план сработает как нельзя лучше, мы поймаем этого человека. Если Господь захочет, он станет нашим пленником уже завтра. Вот было бы хорошо.
     Смарагд очень рад, что все его друзья живы и невредимы. Он крепко обнимает Банго и вполголоса, чтобы никто другой не слышал, но с большим чувством говорит:
- Банго, ты для меня не как раб, не как Дарзи; ты мне друг. Пожалуйста, не забывай об этом. И если я снова хотя бы раз обману тебя, можешь навсегда вычеркнуть меня из своей памяти: это будет заслуженно и правильно.
     Банго тронут.
- Хорошо, господин, - отвечает он с улыбкой, пожимая руку Сэмми. И Сэмми видит: наконец-то Банго по-настоящему простил его.

                Глава 16. Себертина.

     Пасмурным, но теплым днем в конце июля Алаберд Фроз ехал лесом в сторону Баконды. Он ехал крупной рысью, а рядом с ним бежал Дарзи. После ранения он всё еще немного прихрамывал, но Винченцо Монти, умевший лечить собак, утверждал, что это скоро пройдет.
     В лесу царила необычайная тишина. Слышалось только глухое рычание Дарзи, который, видимо, чуял чье-то враждебное присутствие где-то поблизости, но не смог определить, где именно, и сердился. Фрозу тоже показалось, что чьи-то незримые глаза наблюдают за ним, и он всякую минуту ожидал выстрела, но всё-таки отъезжал всё дальше и дальше от Эктарги. В этом и состоял его план: встретиться с врагом лицом к лицу и взять этого последнего в плен: если будет возможно, живым.
     Но отъезжать слишком далеко от крепости Фрозу тоже не хотелось. Он удивлялся, что Джарид до сих пор не выстрелил в него. Наконец, Фроз подумал, что у его противника вышли все патроны, и решил остановиться на отдых и притвориться спящим, чтобы Джарид имел возможность приблизиться к нему. Так он и сделал.
     В лесу царила спокойная, немного грустная тишина. Птицы пели неохотно, как всегда в чаще; к тому же не было солнца. Фроз смотрел из-под панамы, надвинутой на глаза, на сероватые скучные облака, в которые, казалось, упирались вершины могучих деревьев, прислушивался к ленивым голосам птиц, но сам был напряжен и насторожен. Он всякую минуту ожидал нападения.
     Чтобы Дарзи не помешал ему, он привязал его подальше от себя, так, чтобы собака не видела его. Ведь если у врага кончились патроны, необходимо подпустить его как можно ближе к себе, а Дарзи спугнет его.
     Сначала Дарзи скулил, лаял и рвался с привязи, возмущенный поведением своего временного хозяина, но потом смирился и умолк, решив, что пути людей неисповедимы. Он не мог знать воли Фроза, а Фроз не мог растолковать ему того, что задумал. Дарзи был умным псом, и постиг эту истину чувством, не рассуждая. Постигнув же ее, он смирился, лег, положил голову на лапы и задремал.
     И вот, через несколько минут после того, как лай Дарзи прекратился, Фроз услышал чьи-то тихие шаги, кто-то очень осторожно, почти бесшумно двигался к нему со стороны кустов боярышника, слева. Фроз слышал: его недруг всё ближе и ближе. Алаберд уже готов был быстро перевернуться на живот и прицелиться в идущего (пистолет был у него за пазухой, под курткой, он держал его наготове)… но внезапно произошло нечто неожиданное. Раздался чей-то вскрик и возня, точно кто-то схватился с кем-то. Фроз мгновенно откатился за кусты, в маленький овраг, и оттуда с изумлением увидел, как четверо людей уводят, вернее, уносят прочь бесчувственного Джарида ибн Османа.
     Такого развития событий он никак не мог ожидать, поэтому не сразу сообразил, что делать. Но затем точно очнулся и принялся стрелять в ноги убегавшим.
- Стойте! – крикнул он им, - или я убью вас!
     Они обернулись с выражением злобы и страха на лицах и послали ему в ответ несколько выстрелов. Тогда Фроз выскочил из ямы и погнался за ними… но тут они исчезли. Да, они исчезли, точно сквозь землю провалились, а Фроз остался, растерянный и недоумевающий. Они нырнули в кусты, и ветки всё еще раскачивались, но за кустами уже никого не было.
     Где-то в стороне отчаянно лаял и рвался с привязи Дарзи. Фроз наклонился и поднял с земли то, что осталось от убегавших: шейный платок и круглую деревянную коробочку. Он открыл ее. Внутри лежали какие-то корешки с бугристыми наростами.
     Нахмурившись, Алаберд сунул коробочку в карман, выругался и пошел отвязывать Дарзи. Он дал ему понюхать шейный платок. Дарзи тотчас рванулся к кустарнику, в котором Фроз потерял своих недругов, но тут же остановился и, бросившись к корням ближайшей сосны, принялся яростно лаять на них. Фроз тоже подошел к сосне и взглянул на ее корни. К своему удивлению, он увидел под ними небольшую пещеру, скрытую травой. Он уже намеревался забраться в пещеру, но вдруг далеко в стороне заржали лошади, и шагах в сорока от Фроза стремительно пронеслись на восток несколько всадников. Это были те, кого он потерял. Вскочив на своего гнедого, Алаберд попытался догнать их, но не смог, потому что те разделились. Он мог преследовать лишь одного из них, но и тот вскоре скрылся и запутал следы, так, что Фроз и Дарзи потеряли и его.
     Вне себя от досады Фроз вернулся к сосне и исследовал пещеру. Она представляла собой небольшой подземный ход и вела на лесную дорогу: ту, по которой уехали его недруги, увозя Джарида, и на которой он, Фроз, намеревался догнать их.
     Впервые Алаберд рассердился на Лес Летучих Мышей, где озера и сосны походили на шкатулки с секретами! Ведь если бы не пещера в корнях сосны, он догнал бы похитителей Джарида. И угораздило же его лечь «отдыхать» именно в этом месте! Но тут же он подумал, что если бы он лег в другом месте, то мог бы разделить участь Джарида. Пой крайней мере, у него остался шейный платок одного из врагов и таинственные корешки: это тоже чего-нибудь да стоит.
     Он вернулся домой хмурый и всё рассказал друзьям. Его слушали невесело, но спокойно: неудачи для Искателей Приключений являлись неотъемлемыми составляющими удач. Взяв из рук Фроза коробочку с серыми корешками, Кьяв взглянул на них и засмеялся.
- Это корень тоэ, - сказал он. – Здешний дурман. Им пользуются охотники, чтобы зверь не учуял их. Если окурить себя тоэ, даже собака собьется ос следа. Вот почему Дарзи два раза не учуял Джарида, хотя и чувствовал, что тот рядом.
- Джарида выследили и увезли, а вас, капитан Фроз, не тронули, - заметил Лоде Стэлк. – Интересно, почему?
- Да, это интересно, - согласился Фроз. – Ведь они могли бы попытаться обменять меня на Смарагда.
- А может, они всё-таки верят в клад инков и ждут, когда мы его найдем, и поэтому пока не мешают нам? – вдруг предположил отец Маркус. – И Джарида убрали потому же...
- А ведь верно! – воскликнул Фроз, и все закивали головами, соглашаясь со священником и удивляясь про себя его проницательности.
- Ну, теперь мы можем работать спокойно, - повеселев, молвил Алаберд. – Наши враги изменили свою точку зрения: они, вероятно, решили взять сразу и золото, и рабов. Широко размахнулись! Наверняка им посоветовала это Селия Лоу: сами они ни за что бы не догадались.


     Над Рагордой – ясная звездная ночь.
     Кьяв и Сьен купили у рыбаков лодку, привезли ее к озеру Ашт, и вот теперь все моряки плавают в ней по очереди, наслаждаясь привычным их уху поскрипываньем уключин, ощущением весельных рукояток в ладонях, правкой рулем и тем, что лодка не течет. Она большая, отлично просмоленная, но парус на ней не поставишь, можно только грести.
     Смарагд отпрашивается у Фроза и Банго порыбачить ночью вместе с Кьявом и Лоде Стэлком, которые в последнее время сдружились. Кьяв давно позабыл о своей былой нелюбви к гальтанийцам, и Сьен тоже. Но Сьен больше приятельствовал с Банго, а Кьяв – со Стэлком и со Смарагдом.
     Теперь они все втроем в лодке, под звездным небом. Лодка почти на самой середине озера. Якорь – тяжелый камень – брошен в воду. Удочки закреплены на корме, на носу и на скамейках, но рыбаки пока не интересуются ими. Они полулежат каждый на своем месте в полудреме и слушают ночную тишину.
     Завернувшись в свою полотняную куртку, Сэмми смотрит на крупные звезды и на луну, отражающуюся в озере, потом переводит глаза на небо. Везде луна, везде звезды, мир полон ими. Пахнет озерной водой, цветами; кусты и деревья по берегам озера словно залиты серебром; на траве и воде лежат их резко очерченные тени.
     Где-то плещет сонная рыба, но поплавки удочек пока что неподвижны.
     Лоде Стэлк исподтишка наблюдает за Смарагдом. Все движения юного князя по-прежнему отрочески изящны, но взгляд, как и голос, - уже не детский. В этом взгляде нет ничего нечистого, порочного, темного, но из него исчезла та наивность, которые Лоде Стэлк замечал в первые дни своего знакомства с ним. Сэмми уже не мальчик, и всё-таки взрослым его тоже не назовешь. Сейчас он и сам для себя загадка. Но он осторожен и редко задает вопросы, должно быть, боясь, что они покажутся слишком детскими. Раньше он не боялся этого. «Взрослеет», - усмехается про себя Стэлк и переводит взгляд на Кьява Дзонга.
     Кьяв тоже сидит неподвижно, его косы поблескивают в лунных лучах. Лицо с низкими скулами, красивое, породистое, большие глаза, тонкий, немного хищный нос – настоящий индеец, сын вождя. Стэлку нравится, что Кьяв мало говорит. Именно это их прежде всего и сблизило: ведь Кьяву тоже нравится, что Стэлк неразговорчив. Кьяв много знает о лесе, о повадках зверей; и о людях тоже знает довольно. Стэлк знает: у Кьява была невеста, но она умерла, поэтому он до сих пор не женат: не может найти девушку, которая походила бы на нее. Но порядки рагордов строги: если мужчина здоров, его обязанность - продолжать род. Через год, не позже, Кьяв должен будет жениться или, по крайней мере, выбрать себе невесту: по любви или просто согласно закону. И, конечно, он так и поступит.
     Вдруг Кьяв настораживается. Его зоркие глаза замечают на противоположном от Эктарги берегу чью-то тень. Эта тень сама прячется в тени, но иной раз по неосторожности или в спешке вступает в лунные полосы. Кьяву удается определить, что это человек. И даже не просто человек, а, скорее всего, женщина: уж слишком изящны и легки движения этой тени.
- Нэк, йоннэк! – очень тихо окликает Кьяв своих друзей. – Там, на берегу кто-то есть. Похоже, это женщина.
     Он всматривается в тени у противоположного берега и уверенно продолжает:
- Она соскользнула в воду… плывет к Эктарге…
- Надо догнать ее, - решительно говорит Лоде Стэлк. Они сматывают удочки, поднимают якорь и гребут в ту сторону, куда указывает Кьяв. Стэлк работает веслами, а Смарагд правит рулем. Лодка бесшумно скользит по воде к своей цели. А цель уже попала в лучи луны, и теперь становится очевидным, что Кьяв не ошибся: это женщина. И она не пытается скрыться, уплыть от лодки. Напротив, она начинает двигаться к ней. Луна светит довольно ярко – и женщина, и люди в лодке хорошо видят друг друга.
     Еще несколько взмахов весла, и вот она протягивает к ним руки. Они помогают ей забраться в лодку. Теперь они видят: это красивая молодая девушка со светлыми волосами, которые вьются, точно плющ, светлокожая, с темными глазами. Она тяжело дышит, и в ее взгляде – настороженность. Розовое кисейное платье прилипло к телу, и с него и с волос сочится вода. Все четверо молчат, но вдруг взгляд девушки останавливается на лице Лоде Стэлка, и ее лицо озаряется самой сияющей и доверчивой улыбкой.
- Господин! – восклицает она радостно. – Вы не узнаете меня?
     Он пристально вглядывается в нее и качает головой.
- Я Себертина, - она вся подается вперед, к нему. – Вы купили меня в Турции, вместе с Тодором… помните?
     Стэлк немеет. В его памяти мгновенно проносится картина: невольничий рынок, Тодор и она, Себертина, тогда еще хорошенькая девочка десяти лет, тоненькая, хрупкая. Да, он купил их обоих. А теперь… значит, вот какой она стала, его Берта.
- Бог мой… - очень тихо говорит он и пересаживается к ней на скамью. Кьяв тотчас садится на весла и гребет к берегу.
     Стэлк обнимает Бурту и целует ее в щеку, и она его тоже. Из ее глаз льются слезы, но губы неудержимо улыбаются: она счастлива, что видит его, своего бывшего господина, который когда-то купил ее, привез в свой дом, целый год заменял ей отца, а потом, после смерти Тедди, выпустил на свободу, как и остальных своих рабов, и отдал в воспитанницы доброй женщине.
     Он накидывает свою куртку ей на плечи.
- Как же ты здесь очутилась, Берта?
- Я сбежала, - отвечает она. – Сбежала от Готлиба Ангвиллара, от Эбенезера Лоу. Они хотели, чтобы я заманила вас к ним в ловушку, господин. Но как только я узнала, что вы здесь, в Рагорде, в Эктарге, я сбежала – к вам! Потому что я не забыла вас. Никто из живших когда-то в вашем доме не забыл вас. Вы не были хозяином вашим рабам, вы были отцом. И я убежала.
- Как же ты нашла озеро Ашт?
- По вехам, которые везде порасставляли люди Лоу и Ангвиллара, - она рассмеялась счастливым смехом. – Я бежала и срывала эти вехи везде, где могла. Я убежала бы и раньше, но тогда я не знала, как меня примут в Эктарге: вдруг здесь люди оказались бы еще хуже? Но узнав, что с ними вы, я поняла, что ничего больше не боюсь!
- Как же ты попала к Ангвиллару?
     Она вздохнула:
- Он похитил меня у моей приемной матери и хотел снова продать в рабство, но потом передумал. Я хорошо танцую, он оставил меня у себя. У него пятьдесят рабынь и рабов, и я не знаю среди них ни одного, кто не сбежал бы от него с радостью. Но его рабы все в цепях; только мы, три танцовщицы не носили цепей. Он думал: мы не решимся сбежать от него на Рагорде, в незнакомой стране. А потом, старуха Лоу смотрела за нами.
- Селия Лоу?
- Да, мать господина Эбенезера. Она здесь, на Рагорде. Они живут в лесу возле болота. Их около двадцати человек. Но теперь, когда я сбежала, они, конечно, уйдут с болота, чтобы вы не нашли их. И я даже знаю куда: в `Эзинг, город мертвых, на древнее рагордийское кладбище. Там никогда не бывает людей. Я подслушала: Селия Лоу сказала господину Эбенезеру: если что-то пойдет не так, мы уйдем в Эзинг; они не догадаются, что мы там.
     Кьяв улыбнулся:
- Госпожа, на Рагорде три Эзинга.
     Она ясно и приветливо взглянула на него:
- Они уйдут на тот Эзинг, где погребен великий вождь рагордов Цв`адрос. Кажется, это место так и называется: Эзинг-Цвадрос… да?
- Да, - подтвердил Кьяв.
     А Смарагд молчал. Он правил рулем и тихо радовался тому, что Лоде Стэлк больше не одинок. К нему прибежала эта удивительная девушка, Себертина, и теперь на лице Лоде – величайшая радость и какая-то особенная мягкость и покой.
- Я плакала, господин, когда узнала, что вы в тюрьме, - сказала Берта.
     Он поцеловал ее в лоб:
- Я больше не господин для тебя, Берта; я просто Лоде Стэлк. И у меня нет ни гроша за душой. И, может, никогда не будет.
     Она прижала его руку к своей щеке.
- Пусть не будет, я всё равно останусь с вами. Вы не прогоните меня?
     Он мягко улыбнулся:
- Ни за что.
     И тихо добавил:
- Ты дружила с моим Тедди. И ты плакала о нем так же, как я… помнишь?
- Да, - она прижалась к его плечу.
- Я не оставлю тебя, - сказал он.
- В память о Тедди? – спросила она. – Потому что я плакала о нем?
- Нет, - ответил он. – Не только поэтому. Я рад, что ты нашла меня, Берта.

                Глава 17. Бортовой журнал.

     Из бортового журнала капитана Фроза.
     «Итак, нас стало больше еще на одного человека. Кьяв, Сэмми и Лоде Стэлк привезли со вчерашней ночной рыбалки совершенно особенный улов: красивую девушку восемнадцати лет по имени Себертина. Эта рыба (вернее было бы назвать ее русалкой) принадлежит Лоде, и все мы очень рады за него. Мало того, что она славная девушка, и что они с моей Нон сразу подружились, она еще, как оказалось, обладает и бесценными сведениями относительно наших врагов.
     Когда Нон и Мунна-Элен дали Берте сухие вещи и платье, и она переоделась, я пригласил ее и своих ночных «ловцов человеков» на поздний ужин в нашу с Сэмми палатку. Было не слишком поздно, около полуночи. Банго и Мунна быстро накрыли походный стол с жареной олениной, тушеной капустой, бобами и греческим вином. Отпустив Мунну, мы сели пировать, а главное, слушать, что нам расскажет наша поздняя гостья.
     Она сидела рядом с Лоде и была чудо как хороша (прошу помнить, моя Нон вне всяких сравнений). Лоде тоже был удивительно хорош. Он словно помолодел лет на двадцать и стал по-настоящему красив. Сэмми смотрел на них с очень хорошей улыбкой, да, по-моему, и все улыбались: счастье чужой неожиданной встречи подействовало на нас, как доброе вино: нам захотелось быть великодушными и всепрощающими. Но в этом мире таким можно быть далеко не всегда; во всяком случае, нам еще рано придаваться столь высоким чувствам. И это жаль!
     Вот, что рассказала нам Берта за ужином.
     Эбенезер Лоу – друг Готлиба Ангвиллара. Они прибыли на Рагорду за несколько дней до нас. Их тогда было двадцать шесть человек, исключая их самих, Селию Лоу, помощника Ангвиллара Диппольда Рэкуба и трех танцовщиц, которых Ангвиллар пожелал взять с собой. Теперь к ним примкнул еще и Джарид ибн Осман, которого они пленили. Они обещали ему Юнону Линдаль, если он будет помогать им.
     Среди подчиненных Лоу и Ангвиллара – несколько пиратов, которые мне известны с тех пор, как я сам был флибустьером. Двое из них, Гуннар Росомаха и Черный Джонси плавали под моим началом, но потом ушли от меня.
     Рабов Ангвиллар с собой не взял, потому что не доверял ни одному из них; он предпочел наемников.
     На первых порах их задача была проста: всего лишь похитить Смарагда Арреолу и взять за него выкуп, как это прорек мне Банго еще на пути сюда. Но потом старуха Лоу уверилась в том, что сокровища инков существуют на самом деле (почему она так решила, Себертина не знает), и план изменился. Они решили следить за нами и напасть на нас после того, как мы отыщем сокровища. Их они присвоят себе, нас продадут в рабство, а за Смарагда Арреолу возьмут выкуп. Лоде Стэлка ожидала особая участь. Готлиб намеревался торжественно казнить его за убийство своего брата Рудольфа. Поэтому Стэлка и хотели заманить в ловушку при помощи Себертины: Ангвиллару не терпелось с ним разделаться. Но Себертина сбежала.
     Теперь, после ее побега, их убежище стало небезопасным, поэтому они перейдут в город мертвых, на Эзинг-Цвадрос. А есть еще Эзинг-Дзонга и Эзинг-Ибрус, но они расположены дальше, и там не так удобно скрываться. Это языческие кладбища рагордов с квадратными саркофагами, похожими на обыкновенные восточные дома с плоскими крышами (там даже есть двери и окна). Правда, все три Эзинга расположены на пустошах, где ничего не растет, но через Эзинг-Цвадрос протекает река, и там есть родники… словом, нашим врагам там будет очень неплохо.
     Узнав всё это, я тотчас принял решение: мы должны напасть на них первыми. Но пока что не будем им мешать: пусть переселяются в Эзинг и думают, что мы ничего не знаем об их намереньях.
     Я спросил Берту, не знает ли она, как Джарид попал на Рагорду; может, он рассказал об этом Лоу? Она ответила: да, рассказал. Оказывается, Джарид плыл вместе с нами в трюме «Ариадны»!  Он сбежал от царицы Фариды и тайком пробрался на нашу шхуну. Правда, потом, на суше, он потерял наш след (у него не было лошади) и долго блуждал по Лесу Летучих Мышей с какими-то охотниками-рагордами. Они снабдили его лошадью, ружьем, пулями и корешками тоэ, так как он убедил их, что тоже хочет стать охотником. Наконец, он добрался до нас. Но в планы наших врагов это не входило. Зато Джарид их обрадовал: сказал, что Смарагд жив. Тогда их планы расширились и выросли до небес; до этого они просто намеревались отнять у нас сокровища и продать нас в рабство. Я едва не умилился их скромности. И, признаться, мне очень захотелось всё бросить, уехать с моими людьми в Баконду, а оттуда на Эргессу. Но тут же я сказал себе: трус! И не просто трус. Твоя миссия не столько в том, чтобы найти сокровища, сколько в том, чтобы обезвредить этих людей так же, как ты обезвредил серебряных «тэгликов». И я понял, что именно за этим приехал на Рагорду.
     Лоде Стэлк спросил Берту, каковы отношения между Лоу, Ангвилларом и Диппольдом Рэкубом? Она ответила, что они ладят между собой, потому что вкусы у них одинаковые. Ангвиллар жесток и коварен, Лоу хитер, как лиса, а Рэкуб – настоящий цепной пес. Он водворяет дисциплину среди наемников, когда улыбки и посулы Эбенезера Лоу теряют свою магическую силу. Оказывается, Лоу высок, кудряв, светловолос, но некрасив, хотя красноречия и сладкоречия ему не занимать. Диппольд Рэкуб – человек без особых примет, угрюмый, мрачный, не слишком умный. И все трое любят золото. Ангвиллар живет со своей рабыней-танцовщицей по имени Нора; остальные обходятся случайными романами с рагордийскими женщинами из ближайших селений или же обыкновенным ромом, который заменяет преданным ему людям все прочие радости жизни.
     Мы разошлись спать уже на рассвете. И хотя нам было, о чем задуматься, все мы крепко заснули.
     На следующий день я представил Себертину моей команде, рассказал, кто она и откуда, а потом передал ребятам всё, что узнал от нее. Мои Искатели Приключений были несказанно довольны. Они заявили, что теперь положат наших противников к моим ногам, подобно тому, как древние охотники клали подстреленных оленей к ногам своих вождей. Я сказал им, что люблю их, а они закричали: «Ура капитану Фрозу!» И я подумал: с такой командой нельзя не выйти победителем даже из пасти льва».

                Глава 18. Клад, которому нет цены.

     Август.
     Смарагд чувствует его летнее дыхание – позднее, знойное, пропитанное ароматом увядающих трав и цветов.
     Беспокойство, мучавшее его в июле, исчезло, растворилось в душистом воздухе леса. Он теперь чувствует себя взрослым – искателем приключений и воином, оруженосцем Алебарда Фроза. И теперь он влюблен в жизнь больше, чем во всех девушек мира: ведь жизнь прекрасней и загадочней их всех.
     Он сидит возле стены Эктарги, на берегу. Рядом с ним расположился Банго, и они оба смотрят, как Лоде Стэлк катает в лодке Себертину. Оба смеются чему-то и о чем-то тихо говорят. Сэмми знает: теперь Берта – невеста Стэлка. А этого последнего словно подменили. Он больше не бывает печальным, от него исходит тихий свет, он теперь часто улыбается и смеется. И почти не расстается с Бертой. А она, хоть и очень приветлива со всеми, любит только его: вот уже восемь лет, с тех пор, как он купил ее. Сэмми не завидует им. Он никому больше не завидует, потому что стал философом. И еще воином и искателем приключений. Что`  ему до счастья других? Он богаче их, ведь у него всё впереди. Так ему сказал Элб, и это правда.
     Смарагд ложится на траву, переворачивается на живот и принимается разглядывать замшелую кладку стены. Камни отесаны ровно, они гладкие, как кирпичи. Только один из них, у самой земли, не прямоугольный, а почему-то круглый. Он размером с ладонь. Сэмми с любопытством протягивает к нему руку, трогает его. И ясно чувствует холод металла. Это не камень, а какой-то металлический гвоздь с огромной шляпкой, вернее, одна шляпка, без гвоздя. Заинтригованный, Сэмми очищает ее от мха и паутины и вдруг видит в «шляпке» щель. Она похожа на замочную скважину. Тогда Смарагд снимает с шеи ключ от своего сундучка с одеждой и сует его в скважину. Ключ входит в нее свободно. Сердце Смарагда начинает учащенно биться. Он поворачивает ключ по часовой стрелке и слышит, как в металлическом кружке что-то щелкает. Тогда он поворачивает ключ еще раз.
    И вдруг… вдруг воздух начинает наполняться  глухим нарастающим гудением, которое становится всё громче и громче. Птицы всполошенно срываются с деревьев, летучие мыши просыпаются и тоже покидают свои ветки.
     А гудение всё нарастает, превращаясь в гул.
- Что это? – Банго прижимает к себе Смарагда и зорко оглядывается по сторонам. И вдруг вскрикивает, пораженный.
     Из центра озера Ашт появляются, поднимаются на поверхность сначала серебряные «тэглики» – все трое (только теперь они неподвижны), а вслед за «тэгликами» показывается странный небольшой остров. Он круглый и плоский, точно торт, с него летят в воду рыбы, песок, раковины, водоросли. А между «тэгликами», в лодке, посреди острова, сидят ошеломленные Лоде Стэлк и Берта. Они прижались друг к другу и смотрят на чудо, которое происходит вокруг них.
     Остров неподвижно застывает посреди озера. Гул смолкает, наступает тишина.


    … Спустя несколько минут Алаберд Фроз и все его люди, кроме дозорных, оказываются на удивительном острове, поднявшемся из глубины. В центре острова, сделанного из какого-то легкого прочного камня, открыт круглый люк; вниз ведет каменная лестница без перил.
- Дайте мне факел! – требует Фроз. – Кьяв, Сьен, Винченцо, вы пойдете со мной.
     Он оглядывает остальных и улыбается так, как умеет улыбаться только он.
- Ребята! – говорит он весело. – Клянусь вам: каждый из вас здесь побывает. Но только после меня! Договорились? Ждите!
     И все улыбаются ему в ответ. В самый ответственный момент Фроз умеет очаровать людей так, чтобы они не мешали ему и не ссорились между собой: это его талант.
     Все четверо спускаются по лестнице внутрь «острова», на его «дно». Внутри совершенно пусто и сухо, только на стенах и на полу начертаны какие-то знаки: то ли темной краской, то ли глиной. Знаки крупные, с человеческую голову; их довольно много.
- Это на древнем рагордийском языке, - произносит вдруг Кьяв.
- Ты знаешь его? – Фроз смотрит на Кьява.
     Кьяв и Сьен переглядываются между собой, потом вздыхают и решительно кивают друг другу. После этого Кьяв отвечает Фрозу:
- Да, я знаю наш древний язык. Но ты должен обещать мне быть честным, нэк. То, что я прочту, может не понравиться тебе.
- Обещаю быть честным, - говорит Фроз.
- Дайте мне чернила, - просит Кьяв. Кто-то протягивает ему походную чернильницу и перо. Он берет руку Алаберда и пишет на его ладони несколько строк, так, чтобы никто не видел.
     Когда он заканчивает писать, Фроз сжимает руку в кулак и быстро выбирается из круглого застенка, похожего на корабельный трюм. Он бросается в воду и плывет в Бухту Лилий, не разжимая пальцев правой руки. А в это время матросы спускаются вниз и окружают Кьява.
- Что здесь написано? – спрашивают они его.
- Что сокровищ здесь больше нет, - спокойно отвечает Кьяв. – Они перепрятаны.
    А в это время капитан Фроз сидит в Бухте Лилий и читает то, что написано на его ладони по-гальтанийски: «Если ты рагорд, ты не откроешь секрет чужеземцу, но если у тебя есть друг, поделись с ним. Мы, некогда бывшие здесь, перепрятали сокровища инков. Теперь оно на Эзинг-Цвадросе, в гробнице Мьята Цвадроса, вождя рагордов. Там дверь, а ключ – в страже озера Ашт. Ты узнаешь его по розе ветров».
     Фроз несколько раз перечитывает написанное, чтобы как следует запомнить, затем тщательно стирает чернила с ладони.


- Ну вот, ты и принес мне удачу, Сэм, - улыбается Фроз, обнимая Смарагда за плечо. Смарагд тоже улыбается довольной улыбкой, а Кьяв Дзонга задумчиво смотрит на них. Все трое сидят на дозорной вышке. С нее сняли крышу, и теперь здесь не так душно. На табурете между сидящими – бутылка вина и бокалы, а над Лесом Летучих Мышей – вечер.
- Что ты решил, Кьяв? – спрашивает Алаберд. – Слово за тобой.
- Половина принадлежит Рагорде, нэк, - твердо говорит Кьяв, готовы к тому, что Фроз начнет возражать. Но Фроз не возражает, напротив, на его лице – явное удовольствие от решения, принятого Кьявом.
- Я рассудил бы точно так же, - признается он.
     Они смеются и пожимают друг другу руки. Потом обращают свои взоры на Ашт. Таинственного острова там уже нет: он снова опустился на дно, когда Смарагд дважды повернул ключ в тайном замке. Предварительно с «острова» сняли «тэгликов»: просто выломали их из камня, а места вылома замазали строительным раствором и засмолили как следует.
     Все три фигуры очистили от зелени мелких водорослей, облепивших их, и разобрали по частям. В туловище одного из стражей нашли ключ: металлический стержень с металлической же розой ветров на конце. Ключ походил на железный цветок, но Фроз не сомневался: он сумеет открыть им заветную дверь в Эзинге.  Заодно удалось установить, каким образом двигались руки серебряных стражей озера. Внутри спины каждого стража было вделано сто маленьких заводных аппаратов. Когда один завод кончался, механически начинал работать другой. Теперь у каждого «тэглика» осталось всего три завода из ста.
- Вероятно, они проработали бы еще года три, - заметил Лоде Стэлк.
     Фроз решил: Эзинг надо брать штурмом после того, как разведка установит, где именно спрятались их враги.
- На разведку пойдем мы с Кьявом, - заявил он твердо. Смарагд очень просился пойти вместе с ними, но Элб не позволил.
- Ты будешь участвовать во взятии Эзинга, - обещал он, и Сэмми должен был смириться.
- Мы узнаем, где проживают наши недруги, а заодно попытаемся взглянуть на сокровища, - сказал ему Фроз и добавил с улыбкой, против которой никто из его друзей не мог устоять:
- Я всё-всё расскажу тебе, Сэм, даю слово!
     И Смарагд растаял и на всё согласился. «Элб – мой лучший друг», - в который раз подумал он – и понял, что будет очень волноваться за Алаберда. И за Кьява тоже. Элб был самым лучшим, но Кьява Сэмми тоже очень любил – как Банго, как Лоде Стэлка.


     И вот, двое суток спустя Фроз и Кьяв едут верхом на лошадях к Эзинг-Цвадросу. Кьяв ведет Фроза самыми незаметными тропами, известными только ему. Ночь светлая, лунная, поэтому двое всадников избегают открытых мест. Копыта их лошадей обмотаны тряпками, их шагов не слышно.
     Всадники молчат. Вот уже три часа, как они покинули Лес Летучих Мышей; им осталось ехать около часа до Эзинга. Ехать прямой дорогой было бы ближе, но и опасней, да и просто можно было бы всё испортить.
     На всякий случай у них с собой корешки тоэ-дурмана. Вдруг их противники завели собак? Осторожность не помешает.
     И вот наконец у реки Эз, у кустарника, Кьяв раздвигает ветви кустов и показывает Фрозу на противоположный берег:
- Вон Эзинг, нэк.
     Алаберд внимательно, жадно смотрит на странный песчаный пустырь с постройками, похожими на прямоугольные восточные дома. Это в самом деле Город  Мертвых: здесь есть улицы и переулки. И везде – дома-сракофаги, внутри которых покоятся древние рагорды.
     Фрозу становится не по себе от вида Эзинга, залитого золотисто-белым лунным светом. У него по спине бегут мурашки жути и возбуждения. Он всегда любил это острое, сладкое чувство опасности, а тут еще при нем ключ от золотого клада, который совсем близко…
     Всё это кружит ему голову. Но он берет себя в руки. Они с Кьявом спешиваются, привязывают лошадей к кустам, раздеваются и, связав одежду и оружие в узлы, очень тихо и быстро переплывают реку с узлами на головах.
     На противоположном берегу, в кустах, они снова одеваются, вооружаются, обкуривают себя корнями тоэ и вступают в Эзинг. Бесшумно, точно духи, они скользят из тени в тень, от одного дома-саркофага к другому. Домов множество, и все они разных размеров и форм: большие, малые, кубические, прямоугольные. И от каждого веет пещерной могильной тишиной.
     «Как мы найдем их здесь? – с некоторой тревогой думает Фроз. – Тут не меньше тысячи саркофагов, склепов, гробниц… Мне бы столько живых людей под временное начало, так я больше бы и не просил».
- Нэк, - еле слышно шепчет Кьяв и указывает ему на золотистый огонек, тускло мерцающий в одном из домов. В душе Фроза тотчас пробуждается надежда. Они пробираются к этому дому, минуя улицу за улицей, и, наконец, осторожно подбираются к его окнам.
     Это большой саркофаг, вместительный, как хороший одноэтажный дом. Кьяв, прижавшись к стене спиной, заглядывает в окно, смотрит некоторое время, потом уступает место Фрозу.
     Фроз заглядывает внутрь и видит: на полу, на охапках сена, спят люди, много людей. Еще двое не спят, а при свете масляной лампы играют в карты. Это, конечно, сторожа. Фрозу они не знакомы, а лиц спящих он разглядеть не может.
- Здесь нет главных, - еле слышно шепчет он Кьяву. Тот кивает.
- Черт, в сон тянет, - зевая, ворчит один из часовых. – Интересно, эта старая ведьма уже спит?
- Не  называй ее ведьмой! – цыкает на него второй часовой. – Она ведунья, это скорее.
     Он высовывается в окно и вновь возвращается на свое место.
- Еще не спит, - говорит он. – У нее там свечка теплится.
- Хитрая бестия, эта Селия Лоу, - замечает первый часовой. – И сын ее такой же.
- Молчи, - сумрачно обрывает его первый. – Если им всё удастся, ты же первый запеошь: мол, кормильцы-благодетели! Давай лучше, ходи, от слов толку не много.
     Они продолжают игру.
     Кьяв и Фроз бесшумно отходят от большого саркофага и перебегают к другому, поблизости. Он гораздо меньше первого, и в его окне действительно мерцает небольшая свеча, которую разведчики сразу не заметили.
     Фроз снова заглядывает в окно и видит: Селия Лоу сидит, зашивая что-то, а рядом, на сене, спят трое мужчин и две женщины. «Это рабыни-танцовщицы», - догадывается Фроз.
      Кьяв касается его руки, и они уходят прочь от дома, сворачивают на одну из лунных улиц.
- Я запомнил дома, - шепчет Кьяв. – Я хорошо знаю этот Эзинг. А теперь пойдем к гробнице Цвадроса, попробуем ключ.
     Фроз кивает ему. И вот они вновь скользят по каменным плитам города мертвых к мрачному саркофагу, похожему на мавзолей.
     Немного робея в душе, они входят внутрь. Здесь светло от луны. Они начинают искать дверь, долго не могут найти, но, наконец, находят: вот она, каменная, точно одна из плит саркофага. И в ней – замочная скважина, похожая на розу ветров.
    Волнуясь, Фроз снимает с шеи заветный ключ и вставляет его в замочную скважину. Кьяв тоже волнуется, хотя его лицо не отражает никаких чувств. Фроз шепчет молитву и дважды поворачивает розу ветров по часовой стрелке.
     Каменный прямоугольник, изображающий дверь, бесшумно вдвигается внутрь, а когда они входят внутрь стены, задвигается обратно, и они остаются в кромешной тьме. Кьяв на ощупь находит в дорожной суме лампу и зажигает ее.
     Вспыхивает свет, и оба разведчика замирают, застывают на месте от зрелища, подобного которому еще ни разу в жизни не видели их глаза.
     Вся большая комната или квадратная пещера, в которой они оказались, полна удивительными предметами. Здесь стоят золотые, в человеческий рост фигуры людей в инкских золотых одеждах, золотые и серебряные животные всех разновидностей, птицы, ящерицы, змеи, кукурузные стебли с початками, куски высеченной из изумруда травы, цветы, искусно сделанные из драгоценных камней…
     «Этому кладу нет цены, - проносится в голове у Фроза. – Нет цены!»
     То же самое думает и Кьяв.
     В течение нескольких минут они молча рассматривают сокровища, потом так же молча пожимают друг другу руки и уходят из пещеры, ибо с внутренней стороны каменного прямоугольника-«двери» тоже есть замочная скважина.
     А еще через полчаса они уже на другом берегу Эза – и уезжают домой на лошадях…

                Глава 19. Возвращение.

     Из бортового журнала капитана Фроза.
     «Мы с Кьявом вернулись домой, а наутро я собрал военный совет. Было решено закупить в Тиль-Ичане две подводы, но раньше отправить в Баконду, на «Ариадну» наших дам – под усиленной охраной. Они и сами понимали необходимость этого, но всё-таки волновались за нас. Мы утешали их и заверяли, что с нами ничего не случится. Наконец они сделали самое разумное, что можно было сделать: вверили наши и собственные жизни милосердию Божию – и принялись собираться в дорогу. Сборы были недолгими. Уже на следующий день моя Нон, Мунна-Элен и Себертина ехали в Баконду в носилках, сопровождаемые десятком моих людей. Я очень охотно отправил бы с ними и Сэмми, но я обещал ему, что он будет участвовать во взятии Эзинга, вернее, тех двух домов, где обосновались наши враги. А слово капитана Фроза – всё равно что слово короля. Хотя сердце мое не на месте. Смарагд Арреола – слабое звено в нашей воинской цепи. Я смертельно боюсь, что придется расплатиться за сокровища его жизнью и свободой. Да спасет нас от этого Господь!
     В то время, пока мы дожидались наших товарищей обратно из Баконды, в Тиль-Ичане для нас строили две телеги. На телеги ушло два дня, на ожидание моих людей – восемь. Мы не тратили времени даром – проводили учебные бои, устраивали стрельбища и проверяли ход наших рессорных телег, на которых должны были везти сокровища в Баконду. Мы с Кьявом договорились, что половину сокровищ я оставлю в гробнице вождя Цвадроса, а Кьяв после нашего отъезда уведомит об этих сокровищах губернатора Баконды.
     На наших врагов мы решили напасть ночью. Я строго-настрого запретил Смарагду переходить реку Эз. «Будешь прикрывать нас вместе с остальными», - сказал я ему.
     Он согласился.
     Сегодня ночью мы отправимся туда. Благослови нас, Господи!»


     И вот они у Эзинга: подобрались туда неслышно, по дороге, известной Кьяву.
     Луна светит ярко, стрекочут во тьме кобылки («полевые сверчки», как из здесь называют). Звезды рассыпались в небе и напоминают Смарагду землянику, которую он недавно собирал для обеда. Ее приняли с восторгом, но ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы выполнить задуманное. Банго помогал ему.
     Теперь они сидит рядом, охраняя Сэмми; также Алаберд Фроз оставил с ними Эльвара Дорда и Дитера Гессена. Остальные переплыли Эз и словно растворились в лунном городе мертвых.
     Долгое время царит тишина. Сердце Смарагда стучит сильными толчками. И все, кто находится рядом с ним, притихли в ожидании.
     Наконец безмолвие взрывается выстрелами. Вспышки огней, крики, брань. Сэмми молится, крепко сжимая в руке пистолет. Они, все четверо, оставшиеся здесь, на берегу Эза, передают друг другу подзорную трубу и всё равно не могут понять, кто одерживает верх: свои или чужие. Смарагд и Банго молятся вполголоса, вместе: за Фроза, Стэлка, за Кьява и всех остальных, а Дорд и Гессен повторяют слова молитвы.
     Спустя час всё смолкает. На противоположном берегу Эза появляется Фроз, живой и невредимый.
- Слава Богу! – кричит он. – Победа за нами! Мы взяли десять пленных, двое бежали, остальные убиты. Давайте нам мост, господа!
     Тут же Банго, Дорд и Гессен скрепляют между собой рейки и сваи заранее сделанного разборного моста, привезенного сюда на подводах. Вскоре мост готов. Они перекидывают его через Эз.
     К ним приводят пленных, связанных веревками. Среди них Селия Лоу, ее сын, Рэкуб и «Отелло» - Джарид ибн Осман. Они в бешенстве. Их сажают на одну из телег.
     Сэмми перебегает по мосту в сопровождении Банго к Алаберду и крепко обнимает его.
- Где Ангвиллар? – спрашивает он.
- Сбежал, - вздыхает Фроз. – Ну да ничего, двое в поле не воины. Они вряд ли сумеют причинить нам много бед.
     Они идут по лунным улицам в гробнице вождя Цвадроса. Половину ночи они выносят оттуда часть найденных сокровищ и укладывают на телеги. Им помогают две рабыни-танцовщицы, очень довольные тем, что капитан Фроз освободил их.
     На рассвете телеги трогаются в путь, обратно в Лес Летучих Мышей.
     А спустя еще несколько дней Искатели Приключений покидают Эктаргу. Они прощаются с озером Ашт, со своей крепостью, где им было так хорошо и с псом Дарзи. Все по очереди пожимают ему лапу, а Дарзи лижет всем руки. Потом Кьяв увозит его в Тиль-Ичан, к его хозяину.
     Готлиб Ангвиллар и сбежавший с ним наемник не пытаются отбить пленных или захватить сокровища. Но они и не «растворяются в неизвестности». Их захватывают в Баконде на собственном судне Ангвиллара «Испанский сокол» – и присоединяют к пленным.
      В Баконде Фроз и Смарагд прощаются с Кьявом и Сьеном, а те едва сдерживают слезы, расставаясь с ними. И вся команда Фроза тоже едва не плачет.
     Но вот шхуна «Ариадна» покидает Рагорду и идет в Гальтанию. Там король Клемент с удовольствием встречает своих Искателей Приключений и принимает от них дар – драгоценный клад. Клемент в восторге и щедро награждает всю свою команду, а юного князя Альдонии окружает поистине царскими почестями. Пленных же препровождают в тюрьму.
     Король вручает Алаберду Фрозу письмо от царицы Фариды, недавно доставленное во дворец. Оно адресовано капитану.
     «Дорогой мой друг и отважный путешественник, капитан Фроз! – пишет ему Фарида. – С нетерпением ожидаю Вас снова у себя на Эргессе. Вы обещали погостить у меня две недели, а я знаю, что на Ваше обещание можно положиться. И я хочу немного порадовать Вас.
     Сообщите моему Банго, что он больше не раб, что он и вся его семья – теперь свободные люди. А также знайте сами: если вы подружились со Смарагдом Арреолой (а я инстинктивно чувствую, что это так), вы можете не расставаться с ним, пока ему не придет время вернуться на родину (если, конечно, он сам этого пожелает и если его отец согласиться). Навестите верховного князя Альдонии Гарольда; он примет друзей своего сына, как дорогих гостей. Видите, сколько «взяток» я Вам даю за то, чтобы Вы охотно и радостно прогостили у меня на Эргессе две недели?
     И вот еще что. Если Вы уже обручены с Юноной Линдаль (а мое сердце подсказывает мне, что так и есть), мы сыграем на Эргессе свадьбу!
     Ну вот, теперь Вы уж точно приедете ко мне. До встречи! Передавайте тысячу приветов Вашей замечательной команде, которая также будет принята мной с удовольствием и радушием. Еще раз, до свидания.
    Всегда Благосклонная к Вам Фарида,                дочь Рашида аль Джана, царица Эргессы».

               
                КОНЕЦ

Начало: 26 ноября 2009 г.
Конец: 22 декабря 2009 г.