Первый субботник

Машинист Федос Пьянкин проснулся затемно и засветил коптилку. Ему не спалось, поскольку вчера на собрании его и стрелочника Лаврентия Загогулина выбрали делегатами на субботник…
Федос долго ворочался, затем встал, оделся, выбежал на улицу и вскоре достиг темного, сырого подвала, где жил Загогулин. Из маленького оконца, как будто из-под земли, пробивался свет. «Не спит наш Кромвель», - удовлетворенно подумал Пьянкин. Это было одно из трех революционных слов, которые машинист запомнил после пламенной речи комиссара Бермансона. Правда, два других он вскоре забыл, а этот Кромвель засел, как гвоздь в сапоге. 
Когда Федос вошел, Лаврентий Загогулин чинно сидел за столом и мысленно беседовал с Марксом, чей портрет был приклеен на икону Николая-угодника. Подле хозяина стояла початая бутыль самогона, лежал в лужице рассола пупырчатый огурец, а чуть поодаль пылилась книга Ленина «Империализм и эмпириокритицизм», раскрытая на третьей странице.
- Здорово, товарищ Загогулин, - бодро начал машинист.
- Здоровей видали, - без энтузиазма буркнул Лаврентий и отодвинул бутыль на край стола, ближе к Марксу и Ленину.
- Сегодня у нас праздник, - сбавив тон, почти прошептал машинист и вопросительно посмотрел сначала в сторону портрета, потом на Загогулина.
- Ренегат Каутский подаст, - отрезал начитанный стрелочник. Федос сглотнул слюну, при этом ему показалось, что бородатый немец на портрете сделал то же самое.
- Слышь, ты, жмот, может, возьмешь буденовку? Очень первачку хоцца… – невыразительно прогундел гость.
- А-а, пусть мне будет хуже, - махнул рукой Лаврентий, заботливо пряча предлагаемую вещь в самый дальний угол подвала. Потом осторожно взял бутыль и налил мутной жидкости в стакан, засиженный мухами еще до революции.
- За скорейшее искоренение всех буржуев, - привычно скороговоркой пробормотал Федос, обжигая горло хозяйской бурдомагой. Хозяин, подав ему огурец, плеснул себе самогону в щербатую чашку.
…На субботник они шли, заботливо подпирая друг друга. Уже на месте к ним сразу пристал чисто одетый человек в кепке и с бородкой. Смешно картавя, он спросил: «Вы что же так припозднились, товаГищи?». «А мы прорабатывали Маркса», - с трудом ответил Пьянкин. При этом Загогулин тоже встрепенулся, но сразу обмяк и сполз на плечо человека в кепке. Тот попытался стряхнуть стрелочника, но не тут-то было. В этот момент машинист увидел  пробиравшегося к ним высокого угрюмого человека, тоже с бородкой, но в кожаной фуражке и с маузером. Оценив ситуацию, Федос  мигом стащил стрелочника с присевшего от скособоченного картавого, и поволок его навстречу худому. Тот, поравнявшись с ними, близоруко прищурился, а потом сказал: «Не надорвитесь, товарищ». Затем, привычно поправив маузер, предложил картавому отметить энтузиазм Пьянкина по итогам субботника…
«Да-да, всенепГеменейше. Выдадим ему чугунный знак почета «За доблестный тГуд» и кусок кумача, - сказал человек в кепке, который похоже, в данный момент размышлял о судьбах всего человечества. После чего тряхнул головой, поправил кепку и вдруг почти бегом устремился за каким-то бородатым солдатом с чайником, который как раз проходил мимо.
Субботник был в разгаре.