Призрак Оперы

Эпиграф:

«Если против двух влюблённых
целый мир. То их сердца, что сотканы
из пламени. Сильней лишь разгорятся
и этот мир они спалить грозятся»



Как угасало солнце и пламенно прощалось, так угасала, жизнь в уставшем, дряхлом теле неизвестной никому старушки Катарины. Рядом с ней сиделка читала свеженький роман, то и дело, поправляя громоздкие очки. О, юная сиделка ещё не знавшая страстей любви,ни радость материнства, ни истинного горя. Она чиста, как лист, готовая, для нового романа.И старушка Катарина глядела молча в летнее окно.А за окном лишь зарево заката сложило тени на вишнёвый сад и тихо превращалось в сумрак ночи,где звёзды пели космические Арии и как бриллианты украшали главную царицу неба, красавицу Луну. Старушка перевела взор на потрескивающую свечу, что разгоралась, и, встретив взгляд сиделки юной, которой скучной стала книжка. Взамен историю любви вдруг ей предложила рассказать.Истории любви, чей возраст ровно 100. И юная девица, вначале нехотя, дала согласие, о том не пожалела.


«ГЛАВА ПЕРВАЯ»


В балетной школе, что числилась при Оперном Миланском театре, гремевшего, тогда на всю Италию, каникулы случились.И молодые балерины у входа к ярмарки толпились.Среди девчат была и я, тогда уже надежды смелые на гениальность подавая.Мы смеялись, поедая сласти и упивались, ликованием от свободы. О, как юна была и торопила свои годы. Мне было лишь пятнадцать, и я вовсю мечтала, о любви.Но, помню, как сейчас я отбилась от подруг и, влекомая толпой,я приближалась туда, откуда доносились звуки щёлканья бича, хохота и воя.Должно быть редкостный зверёк, раз столько он собрал зевак.
И рассуждая так, пыталась тщетно, сквозь толпу пробиться к клетке. Я проползла по низу через ноги всех стоящих, и оказалась я у решётки самой.
И вскрикнула, не от восхищения,а от ужаса негодования. На соломе лежало худенькое тельце мальчика, лет десяти, с багровыми рубцами повсеместно, на не заживающем теле.


Этот мальчик забился в угол клетки и на мучителя затравленно смотрел. Пьяный, жирный, матерящийся цыган приказывал ему от правой стороны лица ладони оторвать. Но мальчишка выл, как раненный волчонок, и по-прежнему скрывал лицо, а его мучитель грозно поднял хлыст и жертва, инстинктивно вытянула руки, лицо открыло. Толпа аж ахнула от отвращения. Начали креститься и кричать:

«Да это на его лице - дьявола печать!!»
«Уж лучше бы убила его мать ещё в утробе!»
«Мерзка же тварь, лежала б лучше в гробе!»
«… а то ещё укусит…»


И бросив через решётку горсть монет, толпы простыл и след. Лишь я осталась с жалостью смотреть: «Ух, мне бы в руки плеть! Я показала бы цыгану, что ползал, собирая деньги, как носить на теле больно рану!» Мальчишка же в углу, прижав к щеке ладонь, безвыходно, смотрел на сей, процесс привычный.Вдруг наши взгляды встретились. И с каждою секундой выражения наших глаз менялись. Он – злобно, а я – жалостно, отчаянно - я нежно, доверчиво - а я приободряя. И вдруг - решимость! Что озарила лица двух, чьи судьбы до сего момента так разнились.


Цыган не слышал скрипа не закрытой двери, не видел, как руки жертвы и спасительницы воедино сжались, как через всю толпу, как ветер мчались, и вырвались как лани из капкана! Сквозь тернии, по извилистой тропинке, лишь поднимая пыль столбом.А когда цыган заметил, было уже поздно биться об пол лбом! Я спрятала его.
Спасла!


И в подземелье тайном, великой Оперы обитал теперь его властитель. Он рос, не выходя на свет, и создал цепь единых лабиринтов. Он созревал под волшебство гармонии великой музыки и голосов божественных певиц, под звук оваций.Он обитал в пещере, словно узник, он жил в миру фантазий, грёз - от боли, и горючих слёз его спасала – Музыка.

Когда в театре наступала ночь, то можно было слышать эхо поступи Его. На стенах с фресками мелькала тень. Но для Него не существовало слово - День!
С годами Он превратился в Миф. Но власть Его росла. Он был гением волшебной Музыки и Рифм. Его произведения раз в год, что вложены в конверт, появлялись на сцене Оперного Театра, и каждый год гремела оглушительней другой премьера.Конверт белёсый с вишнёвою печатью из сургуча, имевшей форму буквы «F» - что означало с трепетом «Фантом» иль Призрак, как угодно…в письме же том, что приходило лишь к директору Театра две традиционной просьбы:


«Благодарю за неизменный репертуар.
пусть ложа № 25 пустует - помните о том
И 50% от сего - мой гонорар
С удовлетворением, Ваш Оперный Фантом»


И это указание, с почтением выполнялось с любою сменою директоров.Все 20 лет, и чтобы в мире не менялось, все пожелания Фантома исполнялись, Ему никто и шёпотом не смел, ответить «Нет».Но вот директор Оперного Театра по – старости, покинул этот свет. И пустующее место заняли два бизнесмена, что приехали в Милан из Штатов USA. Два американца: рыжий – мистер Флетчер и лысый – мистер Гриф.Они открыто заявили: Прочь мистику, всё это чушь, и этот ваш Оперный Фантом всего лишь – Миф. Что было дальше? Зададитесь вы вопросом. А дальше, я поведаю вам, то, что с жаром обсуждает публика лет сто!




Новые директора, оперы Миланской, мистер Флетчер и мистер Гриф, установили свои правила отныне. Поменять решили почти, что весь состав отлажено - сплочённой труппы! Все партии отныне отданы испанской приме, с которой оба американцев связывал контракт и нечто большее, чем бизнес. И третье покусительство на великое искусство! На корню поменять весь 20-летний репертуар, отныне ихнего театрика! Оба в унисон заявили, что все эти устаревшие произведения про вечную любовь, про несбыточные мечты и грёзы, слёзы, розовые сопли! Кому нужна вся эта лирика? На дворе 19 век! Век прогресса, блеска, шика!Побольше голых тел. Кто сказал вульгарность? Италия! И вся Европа - скорей раскрепоститесь! А наша прима Розмарин - поможет в этом деле вам, сеньоры, сеньориты! Улыбнитесь!

«Шальная Розмарин
В башке - веселье,
В крови - Адреналин!»

И «эти двое» превратили Оперу в вертеп! Бездарной музыки и слога! Они не верили ни в дьявола, ни в Бога. А такие люди склонны к роковым поступкам.
Их прима, рыжая в летах певичка, наряженная в пух и прах! Ходила, вечно ныла всем и вся, попросту сказать поёт – как птичка, ну а в жизни всего лишь бестолочь и истеричка. Её трамплином к высокому искусству была банальная кровать. Чего скрывать? И пока директора заказывали фрак. К театру Оперы всё ближе подбирался мрак.


А Опера и вправду стала выглядеть мрачнее.Как ни старались люди, что остались от прежнего состава, как бы преданно они не исполняли долг. Художники всё так же оформляли сцену, прислуга драила паркет, и натирали некогда хрустальное, огромное светило – люстру. Но был ли в этом толк? Про эту чудо люстру кстати, слагали многие сонет.

"Держась на тросах, она над сценою царила.
И зритель вздрагивал от света что она дарила
С душою каждого на языке галактик говорила
Аккордом первым являлась для оркестра"



Так было всё ещё не давно, и в Опере свободного не находилось места.Но новые директора уж постарались славно. Конечно, их во всём винить нельзя, ведь они были слеплены с иного теста, чем Миланский зритель. Ну, подумаешь, харкнули в священную обитель. Ну не лестно критика отозвалась о новом подходе к оперным канонам! Опера лишь Опера, неужто вешать на стены ейные иконы? А прежний зритель, любивший после трудовой недели, точно в восемь вечера на воскресенье, отложить суеты и заботы. Облачиться в праздничный наряд, и выбрав каждый свой законный ряд, в полутьме при тысячи свечах, когда оркестр разогревался под каждый свои ноты, ждать в предвкушение своих надежд и грёз свершение.И, наконец, оркестр был готов, и дирижёр заносит палочку и, замирая в предвкушение, он ожидает главного сигнала. Сигналом тем являлись ликующие вздохи, когда нежданно вспыхивала люстра, и огоньки бриллиантов, изумрудов и сапфиров, лишь были дополнением к волшебной музыки и нежных голосов, что вместе сливаясь воедино имело яростную силу, и как гипнозом вселяли в душу чувство – что излечивало, хоть на миг разбитые сердца, вселяло
каждому надежду! А может и спасенье?


Когда же люстра затухала, и зритель неохотно поднимался с мест, итак же не охотно уходил из зала, то директор прежний целовал нательный крест и мысленно молил о том, чтоб продолжал творить Фантом! И вот в один из дней, в дверь кабинета новых «Боссов», вошла без стука и вопросов, учительница танцев бальных. И виднелось что-то белое, на конверт похожее, в руке у ней. Сделав лёгкий реверанс, она, положила, конверт сей, на пыльный стол, двух чуть подвыпивших директоров.А мистер Флетчер, как будто не заметив лёгкой наглости сеньоры, с ухмылкой взглянул на скромное такое декольте, что задёргал от того своею рыжей шевелюрой. И лысый мистер Гриф с напыщенностью индюка взял грубо со стола письмо. Повертев его, содрал вишнёвую печать, что форму буквы «F» имела. И взяв в одну ухоженную руку бутыль бурбона, он не меняя саркастического тона вслух прочёл письмо такого толка:


"Жалость это всё что вызывает ваше
сомнительное творчество.
Вульгарное зрелище - жалкая певичка
чей голосок сравним с поганым блеянием овцы
А главное - вы забыли обо мне, глупцы!
Фантом жив! А вот за жизни ваши,
не поручится даже Всемогущий.
Но я на удивление терпелив и снисходителен к невежам!
Если вы не смените бездарную певичку,
и возвратите обратно мой репертуар
который я копил годами
То вы не познаете мой гнев
К сему письму я прилагаю моё новое творение
за которое я получить желаю каких то 25 бачей.
И настоятельно прошу о том, чтоб ложа №25 пустой была.
Ваш и в тот же миг ничей,
Фантом»



- Что за бред?! Записка психа! Ты слышал, Флетчер, должны ему мы 25-ть «кусков зелёных»! Спрашивается, за что? За арию?! Да-а, уж, Гриф, похоже он на всю голову «фантом»! А опера, вот эта вот его - дурдом! Хе-хе-ха…

- И мы должны не забывать о том! - закашлявшись, от радости иль гнева, заключил в итоге мистер Флетчер.

И, наконец, немного поостыв, два бизнесмена, наконец, заметили, что преподавательница школьного балета, всё ещё стоит с невозмутимым видом около стола. Она была невероятно элегантна и стройна, её осанка выдавала её аристократическое происхождение. На вид ей было меньше сорока. Ироничный и спокойный взгляд, чуть с проблеском презрения, точёные черты лица,и нервно сжатые уста, с едва заметною усмешкой, а голос поражал своею чёткостью, и мягкостью и кратким красноречием. То ли лукаво насмехалась, то ли старалась быть учтивой через силу:

- Ах, извините, мой этикет. Но я же из Милана, а вы, американцы, должны считать нас и вовсе безнадёжными в делах правления не то чтобы страны,
а даже, этого не впечатляющего театра.

 - У вас всё? - скучно произнёс мистер Гриф, явно не довольный скромному декольте сеньоры. А давайте хряпнем мы бурбона! Нет? А виски? Тоже нет?
Непьющая испанка это пошло. А, давайте… "

- А давайте – резко перебила сеньора сальную тираду лысого американца - вы примите вот это от имени творца! И место скромное найти прошу в репертуаре вашем. Сие его творение. И прошу простить, нет времени для светских разговоров, я удаляюсь! И сеньора положила на стол дубово-красный, стопку листов с изображением нот и слога. И поспешила к двери. И была уже готовая её закрыть, как остановлена, была вопросом:

- Да, уж! С этикетом у вас сеньора туговато! Мы можем хоть имя ваше знать? В случае вас отыскать и прочего? Ну, там…оклад повысить? Уволить? Жениться!!


На этот эскапад острот, баронесса ответила со сдержанной улыбкой:

- Окладом я довольна, уволить же меня не посоветую, 17 лет как я уже вдова, и взглянув на вас, о том не сетую! А в случае беды, на помощь позовите баронессу Катарину. То есть меня.

- На помощь? - мистер Флетчер удивился - в случае, какой такой беды?

Но баронесса лишь одарила его таинственной улыбкой и тихо затворила за собою дверь. Как только дверь закрылась, и цокот каблуков утих, два новоиспечённых директора произвели стон на подобие двух изнывающих мотора.

- Какая? Ух! Предвижу грех!
- Флетчер! Да ты ревнуешь? Ну и смех!
- Да! конечно! После Розмарин я вообще плевал на всех!
- Она так хороша? По-моему, она как бы это выразиться…
- Согласен, она геморрой!- воскликнул не без печали мистер Гриф.
- А баронесса Катарина?
- Классическая мигрень!
- О, да! Согласен!

И оба компаньона выпили, за дам, не чокаясь.



 «ГЛАВА ВТОРАЯ»


Неделя пролетела очень быстро.Репетиции балета под аккомпанемент истерик примы Розмарин. Она разучивала арию, ту самую, что написал Фантом, довольно скучно брала ноты и при вздыхала громко от зевоты. Воскресенье.

Перед выступлением прима Розмарин, по обыкновению, в рот прыснула настойку тёплую из ароматных трав, дабы смягчить натруженные связки. Вульгарная и разодетая (или раздетая точнее), довольная собой предстала перед публикой, которая волной оваций встретила, да с улюлюканьем и свистом, так встречают из кабаре артиста. Все ожидали танцев, но заиграла нежная мелодия, и смолкли звуки зала. Воодушевлённая певица решительно взяла повыше ноту и вдруг как квакнет! Будто жаба! Зал онемел. Прокашлявшись, прима вновь запела. Но внезапно стала блеять! Как овца, которую задрать решили. На обед. Тут уж зал захохотал, что было мочи. Американцы оба схватились за свои сердца иль кошельки?

Оркестр перестал играть.А Розмарин, обиделась смертельно очень, и так испанской бранью разразилась, что счастье тем, кто не из Мадрида! Понятно, что обида, и неудачное начало, но слов таких в великой Опере ещё ни разу не звучало! И на фразе: " Чёрт вас всех дери!!!» люстра, что над нею, возьми
да упади! И на тираде неоконченной певицу махом всю накрыло. Что тут было!? Звон люстры смешался с визгом, толпа людей в кромешной тьме кричала и вопила! Внезапно, заиграла музыка, похожая на хохот - как из преисподней. Во мраке вспыхнула кровавым светом ложа № 25.

Стояла в ложе той фигура высокого и стройного мужчины иль дьявола? Он был одет в одежды цвета ночи. Волос тёмный зачёсанный назад. И смуглое лицо.И на лице том маска, белая как первый снег слепящий, на половине правой стороны. Чело его – как «Инь и Янь». Как сумрак вечера и яркий полдень. Контраст сей впечатлял. Он был красив и схож на искусителя из снов греховных и желанных.
В полной тишине под взор подобострастный всей публики раздался его голос властный:

"Я же просил все выполнить условия
Я ведь властитель Оперы и Бог
Как вы посмели чужеземцы
Чтоб эту музыку и гениальный слог
Исполнить бы решилась бездарная певичка
Всех ждёт та же участь
Кто будет петь мои творения
Без трепета душевного и без волнения
Говорю сие без сожаления
Меня вы ни на шутку разозлили.
Даю последний шанс и пожалеете о том
что гнев мой разбудили
до скорой встречи!
Ваш, Оперный Фантом»

И в миг погасла ложа № 25.И мрак рассеяли, как по команде, свечи. И зрители смогли покинуть зал, усиленно крестясь. Бедняжка, Розмарин, каким – то чудом уцелела.Но от пережитого шока онемела. И как следствие став проф.непригодной, лишилась звания примы, лишилась славы, денег, и став от вышеперечисленного свободной подалась в публичный дом. И занялась полезным для общества трудом! А за кулисами царил всеобщий страх. Никто на сцену в роли примы выйти не решался. В городе же, наоборот, и оживлённо и до утомления дружно - театр обсуждался. Все абсолютно, даже дети, ставки сделали в купюрах крупных на новую певицу, и на её исход печальный. За головы схватились два американца, теперь им не до сарказма с выпивкой, и не до танцев!

Но в чём же было их спасенье?Кто эта героиня, певица-камикадзе? Неделя на исходе и близиться уж воскресенье! Но всё по порядку. И в день премьеры, к Янкам удручённым, что в кабинете дружно пили виски - вошла вдруг баронесса Катарина. И сделав реверанс чуть низкий, положила им на стол конверт. Конверт вручённый был открыт, дрожащей американскою рукою, и текст письма печально зачитали:

"Заранее спешу предупредить
Что за срыв премьеры
Мне вас придётся всё таки убить.
Но что-то говорит мне господа
Что 25 тысчёнок США
Помогут вам продлить свои года
Пусть не надолго, хотя б до воскресения
Желаю вам везения.
от Оперного Гения"

После письма такого, мистер Флетчер и мистер Гриф, Вдруг стали мнения иного о том, кого ещё недавно именовали Словом «Миф». Они вдруг стали дружно повторять и баронессу умолять:

- О, баронесса Катарина, нам вдруг своей кончины живописна была представлена картина!

- Нам в нашем бизнесе грозит реально шах и мат! Все деньги утекли на восстановление сцены, люстры, и передний ряд!


***


Дочь баронессы, юная Кристина, мечтавшая о сцене с малых лет, наконец то будет счастлива.И в грёзах баронессы рисовалась чудная картина. Где сцена освещалась светом изумрудов и сапфиров и где дочь её как истинная прима пела арии о прелести страстей любовных болезненных и безысходных. И детство девушки несло венец печали. Её отец погиб, в самом начале ее рождения, оставив, после свадьбы её матушку, уехал он по зову долга офицера в столицу Франции, Париж, где в ту пору шла революция против дворянства. И батальон, в котором он доблестно сражался, был начисто разбит и Винсент, барон, прилежный муж и несостоявшийся отец был убит. Его поместье разорено. А в Италии, его супруга молодая на сносях вмиг сделалась вдовой, без средств к достойной жизни. Но вскоре родилась она - у матери одна она была. Одна принцесса сердечная красавица и умница и с ранних лет разумница. Она любила всей душою маму. Но каждый вечер, засыпая, отца себе в мечтаниях, рисовала. И как на удивление сквозь сон все эти годы Кристина слышала прекрасный дивный голос, несомненно, дивного мужчины то был наверняка её отец, и мягкий голос пел ей о том, как она прекрасна и как он любит её мать. И она хранит тех строчек память.

"Ты Ангел мой прекрасных грёз
даруешь мне всю нежность мира
дарю тебе Кристин бутон колючих роз
колючих как моя Божественная лира"

И каждое утро она находила у своего изголовья прекрасную благоухающую розу.
Так длилось все 17 лет. Её отец был ангелом хранителем её отец, которого она любила и чей не видела портрет. Как не просила матушку о том хоть маленький портретик, но баронесса Катарина всё говорила лишь потом - потом, поеду к его друзьям в Париж и, привезу портрет у а сейчас всё время отнимает, её театр и разумеется балет.Ах, это горькое «потом»! И она всё думала: "Каждый год творит, Фантом ту музыку, к которой невозможно равнодушно относиться.Кругом шептали Гений! Но отчего-то мать её была грустна, и как-то раз произнесла: Всё верно. Фантом и Гений и Творец фантазий, грёз-он музыки отец, в ней он находит утешение, но над ним так властен рок, ведь, знаю как он одинок."

У Кристины уже в детстве был роман. Влюблена была в мальчишку, его звали Кристиан, что приходился внуком старика, чей статус был - Директор Оперного Театра. Но сей роман был так невинен. Ей было семь, ему уже все десять. Ах, как похожи имена.И у обоих локоны из цвета льна. И небесно голубые очи.
Так похожи и влюблены по-детски очень! Он учил ее, как нужно плавать, как камыши прутом, будто шпагою рубить. Она же петь его учила, играла на рояле нежные сонаты. И оба поучиться друг у друга были рады. Но вскоре для двух влюблённых малышей настало горе! Родители мальчишки уехали из Италии в далёкую страну. И Кристиан с тех пор не объявлялся. Да и не объявиться уже должно быть никогда. Ведь так стремительно бегут года. Уже минуло десять лет. Вестей же не было и нет.

Кристин сидела перед зеркалом огромным, что находилось в её спальне.И плакала вздыхая. Ах, если бы отец был жив, он непременно бы убил Фантома.
Ах, как он жесток и из Оперного Рая он превратил Театр в Адский дом. Ведь театр понёс огромные убытки, хоть Розмарин была ещё «каких бы идиоток поискать», но голоса ее, лишив он, поступил жестоко очень. И теперь бедняжка стала «лёгкой пташкой» что летает ночью. Но как же он красив? И эта Маска делает его загадкой. И вправду его нрав ретив, но какой же внешностью он обладает сладкой! Ах, Боже я совсем запуталась.Мой милый папа, знаю, ты всё видишь, слышишь с темнеющих небес.Защитником мне будь толь от Ангела иль Беса, каким является Фантом. Надеюсь я о том, что я удачно на угоду Гению спою! Кристина расчесала русый волос, частым гребнем. И ресницы цвета длинной ночи сонно закрывали небесно-голубые очи. Тонкий идеальный носик стал клевать, а губы цвета нежной розы прекратили волнительно бурчать. И слышала она знакомый с детства голос. Ей снилось что чьи – то руки, сильные и нежные уложили на пуховую кровать. И кто-то в щёку легонько чмокнул и провёл ладонью тёплой по волосам. И шаги что удалялись эхом звучали под оркестр весенней влажной ночи и голос с нежным баритоном пел, что любит её очень. И защитит от страха, от одиночества и боли, желая всех благ ей сущих. И голос так любил её, как никто из всех живущих.

И вот настало Воскресенье.


Зал, балконы и портьеры и галёрки ложи все кроме ложи №25-ой, забиты зрителями. И в воздухе витало возбуждение. Кто-то заранее крестился, кто-то перед премьерой одел всё чистое, побрился, а кто-то радостно считал купюры, все ставки были сделаны и ждали увертюры! Два американских господина, мысленно прощались с капиталом, с Миланом, и с той скотиной, что Гением себя и Богом Оперного Театра нарекла. Вдруг свет погас, и полумрак от сотни свечек таинственно завис. И публика толь от азарта иль от страха заулюлюкала, захохотала и в шутку позвали. Ту на бис, кто не избежит в сей вечер краха.
Вдруг свет волшебной люстры наполнил зал зловещими флюидами. И как живая ловила все эмоции людей и тухла и мерцала и никак ни в силах была вспыхнуть радугой волшебной. Заиграл оркестр и занавес открылся луч света озарил фигурку юной дебютантки. И под флейты Кристин, закрыв глаза от страха, вступила перед зрителем нам сцену. И чудный её голос с каждой нотой рвался вверх рвалась её душа, её надежды, через связки лились горным ручейком, то нежно, ласково, то набирая страсти фонтанировал в стремлении безудержном взмыть вверх над суетой сует! И каждый зритель её был власти. В душе уже признав, что лучшей примы нет. И ария закончилась. И юная Кристин стояла в тишине, что оглушала.Вдруг весь зал заискрился в радужном калейдоскопе света, что излучала ликующая люстра. Кристина ещё слышит свой поющий голос, и сердце что наружу рвётся из груди и горла, и слёзы счастья полились ручьём. Когда овация стоящих зрителей всё не смолкала, и звали бешено на Бис!!!

- О этот триумфальный вечер! О эти аплодисменты и лестные для слуха речи! О все моления были не зазря! И Фантома я критиковала зря. И примой в этой Опере вдруг стала Я - так рассуждала возбуждённая Кристина - Ах, маменька, ах безвременно ушедший папенька! Благодаря лишь вам, сбылась всех мечт моих картина! И вот она уже в гримёрке, вокруг цветы и сладости и эйфория. И поклонники в дверь её ломились. О сколько радости за этот вечер, теперь все зрители и директора сего театра на неё молились. Ведь благодаря её таланту они не разорились. И средь этой суматохи, восторгов, ликования - находился впечатлённый юноша.

Он был приезжий.

И узнал в певице гениальной, ту самую Кристин. Да пропустите же! Но все старания его пробиться к ней, все были тщетны. Он сел, на одну ступень ведущей лестницы и горестно запел:

-Играли мы детьми в саду из вишни. Мы прятались, в надежде отыскаться. О, если бы я знал тогда, Всевышний. Что так надолго можем мы расстаться. Мой ангел белокурый, моя Кристин . Часы сливаются в года. Что раньше не искал – Прости! Но помнил я тебя всегда. Отец стоял мне на пути твердил: "Что не для дворняжки капитал огромный, в той Опере как не крути ждёт беда тебя, сыночек родный" А год назад мой батюшка скончался. Мать ищет мне невесту побогаче. И я не выдержав, сюда примчался. Моя Кристин, ведь я мечтал иначе, А теперь я здесь наверно лишний?

- Молодой сеньор грустит о чём-то? - раздался такой знакомый женский голос - не тот ли это мальчуган что воровал в саду моём цветы и вишни?

- О! Баронесса Катарина! - воскликнул Кристиан робея и краснея, встал и бурчать смущённо невразумительное стал. Но одной улыбки баронессы Катарины, и просьбы волноваться перестать и как прежде в детстве её Тётушкою звать, Его приободрили! Катарина при вздохнула с грустью, как же дети скоро вырастают, и, взяв за руку того, кого бы рада была видеть дочь, повела его по лестнице, до комнаты Кристин. Оставив у дверей и настояв чтоб ждал, распрощавшись, баронесса удалилась прочь. А мысли юноши кружили и кружили. О том, как счастливо бы жили, если родители его. Да он богат. Что факт, то факт.Но девицы что с балов - любят только толстый кошелёк. А он во всей этой забаве, словно мотылёк. Лишь полетит на свет и вмиг окажется в огне. Как зверь в за траве.И мерил он шагами мысли возле двери, той, которая всегда была как ангел. Тиха, мила и искренна душою. По праву ангелочек. Но другая мысль его тревожит. Вот сейчас, когда сей ангелочек, повзрослел, не стал ли он зазнайкой или вдруг она уже не помнит ничего о детстве и о нём?! И когда он резко обернулся, для нового мыслительного шага, то лбом наткнулся на Кристин.


Цветы, что она в руках держала громко «ойкнув» упали вниз.

И оба лбы, со стоном потирая, глядели друг на друга и, наблюдая то, что время это всё молчат и лишь сопят, вдруг дружно прыснули от смеха. Они собрали ароматные цветы, и двери распахнув, вошли. Как полагается, они расставили цветы по вазам, и робко сели на диван. Сидели молча. И каждый покраснев не мог начать беседу, даже о погоде. И оба в унисон проговорили:«Это вы?»

И дружно улыбнулись. Неловкость спала и Кристиан восторга не скрывая, сделал замечание

- Я слышал, как Вы, божественно так пели и Вы красивы, и ещё краше, чем в нашем детстве!"

- Спасибо за лестный комплимент. А я вчера опять года те, детства наше вспоминала. Нас вспоминала

- Простите, что не смог дать весточки о себе. Всё было так не просто. А сейчас должно быть... - и Кристиан вздохнул с тоскою.

- О, Кристиан! Я много раз вас видела в мечтах, но видела лишь мальчика. А теперь вы предо мною такой высокий, статный, а лицо такое, и ваш взгляд, должно быть Вы... - и она ещё тоскливее вздохнула.

И дабы развеять облака смущения тихо очень вполголоса запела:


Помнишь ли ты, то время без печали?
Помнишь ли ты как кукол мы венчали?...»

Это наша детская песенка прошептали оба.

-Только без продолжения, погрустнел он.
-Тогда продолжим? - шепнула она.

И словно под аккомпанемент нежнейших флейт, запели оба:

"Но детство прошло, года пролетели.
И дети давно подрасти уж успели.
И нету преград, два сердца стучаться!
И хочется нам, как взрослым венчаться!
Люблю я тебя, сильнее с каждым мигом
Любить же опасно, так написано в книгах.
Но нету прекрасней мелодий на свете,
Как песнь двух влюблённых,
Ведь мы уже не дети…"

- Любовь, моя Кристин, будь моей женою. Сделаю тебя счастливой,
защитником от зла и бед я стану. Только стань моей!

- О, Кристиан. Буду я твоей на век! Ты отгонишь все страхи и печали, мой самый близкий человек. И они скрепили клятвы поцелуем, теперь помолвлены они. И оба красные от чувств волнения, смущения - распрощались.


Когда ушёл он то - после, ровно в десять в дверь постучалась Баронесса и вошла.

- О, дитя моё. Не нужно слов. Ах, этот взгляд! В них любовной страсти поселился яд?
- О, маменька? Дебют, признание и в сочетании с помолвкою! Кристиан – моя судьба, моя любовь. И в мыслях всё это я кручу и вновь и вновь и вновь!
-Ты так устала, спать скорей ложись. И перед сном ты гению мелодий помолись.

Они поцеловались и пожелали друг другу добрых снов.




«ГЛАВА ТРЕТЬЯ»


Уж звёзды спать ложились, сменяя на посту друг друга. Луна светила не бывало ярко. И в зеркале мерцание светил небесных, сливались в плёнку серебра. Не зеркало – вода живая. Пробило два часа. И вдруг мелодия влекомая из недр земных, мелодия, что заставляет встать с постели. Она тиха, по – ангельски нежна.


Кристина лишь в ночной сорочке пред зеркалом в рост весь стала. А зеркало мерцает серебром, и тихий чей – то голос знакомый и влекомый как из детства шепчет ей, Вначале нежно, а затем чуть властней.

«Кристин, иди ко мне-е, Кристин-н, не бойся»

И как во сне шагнула в зеркало Кристина, и под гипнозом музыки,и под властью голоса зовущего её, к неведомому и тайному. И чары той мелодии вели по лабиринту, что ярко освещён был. И вот пред взором девы юной, предстало озеро, чей мрак и холод отрезвил любого бы. Но девушка, не видя мрака, спустилась вниз по лестнице, где её ждала серебряная лодка. Как по – волшебству она, поймав в свой плен добычу, вдруг поплыла сама собой.Доплыв до ржавых, сетчатых ворот, что сами поднялись из ила, оскалившись как крокодилья пасть десятки остриями, впустила деву в лодке в кромешную слепую тьму. Доселе тихая мелодия замолкла. И тысяча свечей, и музыка органа, вдруг вспыхнув, заиграла громко. И взору нашему предстала мрачная картина. За органом человек, сидящий, вдруг резко встал и к лодке подбежал. В ней возлежала спящая Кристина. И человек, под маскою, что пол лица скрывала, так бережно Кристину нёс, в уже готовую постель. Постель во мраке выделялась безупречной белизной, а сверху красной бахромой спускались шторы. И человек под именем Фантом, сел за рояль и тихо заиграл мелодию и бережно запел о том, что у него в душе копилось.


"Кристин, Кристин, Кристина
Проснись ведь музыку творю
лишь для тебя
Кристин, Кристин, Кристина
Раз я пережил предательство, то ты
по праву лишь моя.
Пусть сон растает, как любовь твоя
К тому, кто не достоин
кого считаю мерзким гадом
Кристин, о ангел мой,
твой Гений рядом
Я подарю тебе, Кристин, всего себя
Ты жизнь моя, что до тебя казалась адом
Проснись Кристин"


Кристина приоткрыла очи, и всё ещё под впечатлением ночи, и сна, вообразила что она В раю. И незнакомец, так таинственно лицо своё скрывая
И песней нежной зазывая, лишь пробуждал симпатию, и даже большее.
Встав с ложа, она заговорить решилась.

- Кто ты? Сон или явь? И что за странный дом?
-Я твой властитель дум и сердца. И я не сон, и я не явь. Я тень, я плоть, я потусторонний житель. И этот дом – моя обитель. Добро пожаловать, я Оперный Фантом!

Кристина села рядом с ним и как во сне, покорно слушая его рассказы под чудную мелодию рояля.

- Готова ли принять меня без маски? Не закричишь ли в ужасе сними её я.
Мне в детстве не хватало ласки. И при рожденье на меня взглянуть боялась даже мать:

Гонимый всеми я очутился в этом храме.
И только музыка спасла меня
И не смотря на боль, я благодарен даме
Что произвела на свет Тебя.
Забудь о внешнем мире, отрекись!
Лишь ты и я, навек.
Кристин, Кристин в меня влюбись
Под маской призрака, 
Всего лишь человек»


Его Кристина поцеловала в щеку, по которой солёная, текла слеза.  Он аккомпанировал, а она тихонько пела. Казалось время замерло.


Баронесса Катарина шла по коридору к комнате Кристины. Уже минуло за 12, уж день занялся, а она всё спит. Она три раза постучала, но в ответ была ей тишина.И баронесса, взволнованно дыша, дверь отворила и вошла. И онемела. Комната была пуста. И там где зеркало, должно быть, зияла пустота. Вмиг закружился потолок, и баронесса на ковёр упала, словно стебель скошенный жестоко. Лишь тишина кричала
«Помогите!»


А под всеми этажами оперного здания, там, где мрак чуть отгоняет тысяча свечей, и где души порывов и голос как горный молодой ручей, допев куплет, закончил арию. И Кристина, счастливо вздохнув, вдруг трепетно произнесла, тому, кто с нежною тоскою  на неё глядел: 

-Вы Гений! А я считала, что маменька моя про вас лишь бред несла. Баронесса..?
- Ни слова о блуднице! – заорал Фантом, резко хлопнув крышкою рояля. Он  встал, и мерить стал шагами пол. При этом зло цедил слова тоскливые, как яд:

«Что знаешь Ты? О юное создание, о матери своей? Ей титул Баронессы! Всех музык и стихов моих милей! Убил бы я её, и разорвал бы в клочья, как лживо всё вокруг, где день и свет! Я Оперный Фантом – создание Ночи. Ни слова больше о твоей мамаше. Нет! Нет! Нет! Бог сотворил тебя Кристина, оглянись! Чудесная картина, всё моё вдруг вокруг иначе стало. Ты росла, и ждал я терпеливо. Ребёнком ты была мила, ну а теперь божественно красива!»


И Кристина, дабы пылкого Фантома успокоить. Обняв его за плечи, с улыбкой нежной повела к роялю. Он сел и заиграл мелодию, чей сладок был мотив, Кристина села рядом и запела, в унисон очередной великий стих Фентома. И здесь на этом мы оставим их. И обратимся вверх, где день.

Баронесса, полуживая от домыслов и страхов, по коридору длинному бежала. К тому, кто мог спасти и дочь, её, и сам Театр.

« Кристиан! Вы спите?!»

Стучалась в дверь подавленная мать. За дверью голос Кристиана

« Тётушка, сию минуту, подождите»

И дверь, открыв и весело взял баронессу за руку, и, поцеловав в запястье, вдруг озабоченно заметил:

- О тётушка, да вы дрожите, О как бледны вы, Уж…не больны вы? Как спали эту ночь?»

- О, Кристиан, беда случилась. Оперный Фантом, о как сказать, всё дело в том, что он похитил мою дочь. И если вы Кристиной дорожите, то спасти её должны, я заклинаю!

Кристиан, лишь молча, сжал ладони Катарины. И захватив с собою шпагу, вмиг
поспешили в комнату Кристины. Пахло плесенью, и копотью. Звуки поступи уносились эхом в грядущий мрак. Только факелы, чья не угасающая мощь, освещали этот мрачный лабиринт.Лабиринт, который вёл в зловещий мир стихов и музык. Чей плен опасней ада. Как давно она здесь не была, размышляла Катарина. О как была наивна пологая, что этот ход, чрез зеркало, что замурован по её приказу был, не будет восстановлен Им. О бедное дитя, спасу ли я тебя иль обреку нас всех на гибель. Ведь Гений так непредсказуем, и если опоздать. И всё откроется.
Я буду самая плохая в мире мать. И вдруг из омута мыслей, Катарину вырвал крик, что издал несчастный Кристиан, который шёл на пять шагов вперёд. Лишь миг и он провалился вниз, и каменные плиты уже над ним безжалостно сдвигались, гася всплеск воды далёкий…тишиной. Лишь факел яростно трещал на влажных камнях подземелья. О всемогущий теперь одна я перед яростью Фантома. О, неужели я проиграла бой??

И мы видим, как Баронесса Катарина подбежала к лодке, села и понеслась туда, 
где мрак сгущался в грозное ничто.

А Кристиан, на что пловец хороший был, и чудом не убившийся об воду, еле всплыл. И только с мыслями собрался, думая как выбираться, и за решётку, 
что держался он с ужасом вдруг ощутил, что стал под воду погружаться. О что за жестокая ловушка! Как в ней мог оказаться. Железная решётка. Что под ним сомкнулась, стала с визгом опускаться. Невидимый рычаг за много лет, своё предназначение неумолимо начал исполнять. И юноша, набрав весь спёртый воздух, что лёгкие вместили, перевернулся и от решётки ногами резко оттолкнулся, и кинулся на дно. Руки стрелою вниз, а ноги толщею воды месили. И вот илистое дно. А глаза искали лишь одно. Рычаг! Рычаг, что повернуть ему и не дано.
Как смерть близка. Какая же жестокая, нелепая, и ужасом что сковывает тело, и
мозг что ищет судорожно спасенье. И вдруг рука наткнулась на выступ в идеально гладком дне. И юноша руками ухватился за него, но выступ не поддался. Тогда упираясь двумя ногами в дно, скользя с него, и я яростно срывая ногти.
И выпуская изо рта спасительные пузыри. И когда уже отчаявшись, и дёрнув выступ с мыслью о конце, вдруг словно сжалившись, рычаг тот с лёгкостью божественной поддался. И со дна наверх герой наш последние теряя силы медленно поднялся. А на верху, хрипя от боли, что лёгкие пустые разрывала, наш Кристиан со вздохом каждым -  возвращался к жизни. Решётка, что в полуметре от воды, скрипя над ним счастливо, раздвигалась.


А тем временем, когда Фантом, увлёкшись, с нежным трепетом с полузакрытыми глазами, музицировал и улыбался, что не заметил,  как Кристина подошла к нему, и как бы невзначай сорвала маску с правой стороны его лица. Он с воплем диким выскочил, из-за рояля и инстинктивно прикрывая, разоблачённое лицо, ладонью исступлённо закричал на ошарашенную девушку, которая дрожала от испуга.

«Дрянь! Дрянь! Какое же коварство!»
Фантом, переворачивая стулья, свечи, отдалялся всё дальше в темноту – которая
его уродство на мгновение залечит.А Кристина не в силах ни стоять, ни плакать от шока, что врезался в её невинный мозг, о даже сотни тысяч розг, Не отрезвили так, как эта страшная картина! Она вдруг осознала, всю опасность ситуации, в которую попала.Ах, если б она только знала, что под маскою такой влекомой она увидит вдруг того, кого и в страшных снах представить не решалась.
Перед ней был сумасшедший. И она его боялась.Развенчанный же Гений рвать и метать вдруг перестал, и тяжело дыша его, цедили зубы, сжав, чуть злобные уста.

-Ты узнала мой секрет. А мою тайну узнают лишь раз. Так смотри же, я подойду поближе, и не отводи своих прекрасных глаз. Так как это – он провёл ладонью по лицу, словно слёзы стёр – это вот уродство, Будет до твоего конца, до дней последних, сопровождать, будить, и заставлять рыдать и ненавидеть, а может и полюбить творца. Желаю слышать я в ответ, твоё решительное «Да»


-Нет! Нет! О, боже! Сжалься, отпусти…я не питаю к вам той сладостной любви. Но и враждебности ведь тоже! Будьте моим другом, творцом, отцом, будьте Гением моим и Ангелом моим


- Твоим другом, ангелом и гением лишь быть? Кто ты такая, если бы не я?? - сказал Фантом и рассмеялся - Я всё подстроил, очистил тебе путь, на сцену, о которой грезила в мечтах! Лишь другом, ангелом, и гением? Забудь!  Взгляни же на меня. С младенчества я был отродьем, дьявола дитя. Родная мать цыганам продала меня. И я в мученьях погибал и сгинул бы! Если б не другая женщина, которая спасла, утешила и приручила меня лаской, добротой души,  и слов, и нежных глаз. Но в итоге кинула меня, ради титула и реверансов и ради пошлых и фальшивых фраз, что тешат самолюбие из раза в раз.Лучше быть убитым и зарытым цыганами мне быть. Чем узнать какого же это по - настоящему любить. Падать всегда больно, верь. Но если ты проявишь благоразумие и станешь здесь моей, 
то никогда не упадёшь, ведь ниже некуда упасть. Некуда. Некуда!
Некудаа!»

Фантом развёл руками и, сделав низкий реверанс, залился в хохоте, что схож был на истерику безумца.

- Эй! Весельчак! Давай же вместе посмеёмся, по мужски. Вот честь моя и шпага, готова в диалог вступить, конечно, если есть с чем?!

- О, Кристиан!! Любовь моя! Ты здесь. Спаси меня! – заплаканная вскрикнула Кристина. Мокрый и уставший юноша, стоящий по пояс в мрачном озере, держал в руках свою уверенную шпагу.

Без маски, обезображенный Фантом, чуть медленно пошёл на встречу, пошёл на диалог,и чёрного плаща полог, отодвигая, так резко из ножен вытащил он шпагу, 
что оглушила та на секунды звоном мелодичным. И голосом вальяжно – ироничным проговорил Фантом:

- Какой отважный! Юный принц спасает от злодея юную принцессу. Как мило, готов я слёзы бы пролить, но проще будет для меня тебя убить! Считай что по тебе отслужена земная месса.


И если звон клинков стальных, сравним с мелодией бы был. А выкрики – высоким стихотворным слогом. То занятная бы песня получилась. Которая поведала бы нам о многом. Но рано или поздно, истекает срок. Мелодий строк. И, к сожалению, мажорной нотой завершил конец мужского диалога. Не молодой спаситель и юнец, а зрелый и бывалый  Гений и Творец. Победоносный крик издал Фантом!  А раненый и истекающий наш Кристиан, кричал не от победы, а от ран, добрёл до берега с единой мыслью лишь о том, что он ни спас любовь, ни жизнь свою. И потерпел конец печальный в бою, где изначально решена судьба. Теперь он кровью истекал, на сцене что выстроил Творец фантазий грёз, и видимо всему пришёл конец. Кристиан в отчаянье сознание потерял.

Но тут на авансцену, вышел наш последний персонаж. Дабы окончить последний акт, этого воистину печального романа. И зритель, который сбегал мысленно в антракт и уже спешит на свет софит и напряжённых взоров,уже готовый оценить постановку всю и сей конец аплодисментами или молчаньем, разочарованием, иль с мысленном позором удалиться.


- Мальчик мой. Остановись! Ты не ведаешь, что зло творишь! - раздался женский голос и из тени вышла баронесса Катарина.

- Ха-а- - тяжело и истерично выдохнул Фантом, и вскрикнул иронично – А вот и добрая фея! Фея! Фея! Повтори, что ты там сейчас сказала?

Катарина тяжело вздохнув, продолжила:

- Ты если и должен кого-нибудь убить, то лишь меня. Ведь ты ненависть питаешь ни к этим испуганным двум детям. Ненависть твоя лишь я. Готова умереть, я за свой грех.

- В очередь Баронесса, в очередь – Фантом ответил ей со смехом - У злодея насыщенный трудовой график, ведь я по сценарию злодей? Так? А вы все тут - добрые и честные люди! Какая жалость. Да Баронесса ты ответишь за свой грех!  Я убью вас всех, ведь ничего у меня ни осталось - лишь уродство моё и усталость.

- Мальчик мой. Я лишь тебя любила, все эти годы! Ты дитя несчастное и счастливое одновременно!

- И в чём же моё счастье?? В этом лице? Лице урода? В этом ненавидящем меня юнце, что умирает от моей руки, быть может в этой юной деве с обличьем ангела и голосом подобно соловью. В тебе?  В женщине, которую любил всем существом своим. Которая купилась на престиж, и титул, продав при этом своё тело французскому барону. Да ещё родив ему её. Убью! Пошла к чертям святая баронесса!

И обезумевший Фантом в ноги бросился рыдающей Кристины. И целовать стал её руки, платье. И за талию схватив, будто могла она куда – то улететь.

- Она и так твоя! – воскликнула чуть плача Катарина – О ложь моя во благо, стала злом лютейшим! Послушай же, послушай. Мой милейший, взгляни же на неё, мой гений и творец. У вас одни черты лица и родственные души. Кристина – дочь твоя. А ты её отец!

Фантом в молчанье гробовом, едва смог произнести:
- О чём ты говоришь…зачем так подло врать?»
- А разве не было меж нами чувств? Помнишь ночь перед моей поездкою в Париж.  Где повстречав Винсента, с которым только искренне дружила, и не более того, а когда всё предалось огласки, и поняла я то, что в положение деликатном. Да, каюсь! Я променяла твои ласки на благополучие дитя, которому намного лучше было бы иметь семью. И всё это за зря. Я обманула и всех, а главное - саму себя. И это мой непоправимый грех. С той ночи нашего разрыва, минуло уж 17 лет.
И я не жалею, и благословляю ту былую ночь. Которая дала нам нашу дочь.
Кристину.

Повисла пауза.

И слышалось биение сердец.И ошеломлённый и сломленный в конец Фантом так горько зарыдал. Сквозь всхлипы он шептал:

- Значит свадьба, титул Баронессы, а я отец Кристин?! Моей принцессы...

И сникнув, он упал к ногам двух женщин, которых он убить готов был так недавно.
- Теперь я понял, всё теперь я понял - глухо произнёс Фантом
- Я одного тебя люблю, поверь - сказала Катарина и упала на колени перед ним, и подняла его чело, и руки отвела от слёз - Не вижу я твоего уродства. А вижу лишь небесный взор. Мой мальчик, мой гений. Ведь наши чувства вовсе не позор. Ты моего дитя отец. И я мечтала бы воссоединиться. В единую семью. Взгляни же меня, взгляни на девочек своих. Взгляни на нас. И жизнь начнём, как в первый раз

Кристин, которая рыдала от шока и от страха и от нежных чувств. Кристина бросилась в объятья матери и целовала в лоб отца, о котором всегда с такою жаждою мечтала. А оперный Злодей и Гений, подошёл к тому, кого опасно ранил, пережав платком его болезненную рану, и взяв его на руки, короткою дорогою, вынес его на божий свет. А маска, белая как снег, поплавав в мрачном озере, вмиг погрузилась вниз, с собою унося все 20 лет. Все 20 лет глухого одиночества, безумия, метаний и страданий.


За годы эти изменились вдруг суждения. И прекратились на ведьм и демонов гонения. Взросло очередное поколение, в котором зиждилось зерно терпимости, смирения и просвещения. Где Фрейд лечил и познавал глубинных суть страданий, комплексов и страхов, всем, чем наполнен Человек. Хоть Кристиан и крови много потерял, и рана долго заживала. Он злобы не таил. А Катарина обнявшись с любимым и отказавшись от титула и посещать привычный светский двор. Вела с отцом Кристины разговор.  Сидя в машине.Светило солнце и спешили в мирном гуле колёса и мотор.

- Любовь моя, мы едим в наш совместный дом. Заранее я  о том под суетилась.
- На меня таращиться, как на животное соседи будут и этому совсем не рад.

И дабы развеять печаль супруга, Катарина поспешила удивить:
- О домик наш в уединение от посторонних глаз, его скрывает густой, как лес, Вишнёвый сад.

И повеселев, Фантом довольный произнёс:
- А я ведь даже не считал свой капитал, за все те годы скопилось множество монет.

И Катарина радостно вздохнула:
- Дорогой мой, мы всё же  не ошиблись в Кристиане. Из него директор Оперы прекрасный получился! Не зря в Сорбонне он учился. А Кристина наша лучшая в Европе оперная дива. Талантлива, умна, красива - вся в отца!»

И они, обнявшись, поцеловались нежно. И после смущено, словно дети рассмеялись. Смеялась Катарина, смеялся и Фантом, так весело, тепло.
В том смехе нет больше гнева, горечи, сарказма и смятения. И жили счастливо они в Вишнёвой рощи. И нянчили двух внуков. И дочь и зять их навещали очень часто.


Эпилог:

Юная сиделка заворожено глядела на старушку, которая открыла душу ей.
 
« И только я пережила всех – оканчивала свою исповедь старушка Катарина - А вот и утро. И восход вишнёвый. Я рассказала всю истинную правду о столетнем мифе. Мне так легко вдруг стало. Я слышу зов – почти беззвучно шептала Катарина - То зов моей семьи. Я слышу музыку, и дивные стихи…я вижу театр Оперы, детей...их смех и гения, я вижу гения. Я слышу вновь, свою любовь. Добро пожаловать в театр Оперы, в мой дом. Я властелин и Бог, я Оперный фантом………»


Закрылись очи, и губы в шепоте остановились. Закрылся занавес и крики «бис» сошли на нет. И в голубое небо две птицы взвились. И им в ответ, в слепящий свет страницы рассказа моего залились.


The End