Таганка, Высоцкий и клочок из школьной тетради

     Одним из моих приятелей по свибловскому двору был Димка Малышев – Димон, как его  все называли.
     Это был улыбчивый парень с душой нараспашку. Димон учился в кулинарном училище на кондитера, и в его  карманах нередко можно было обнаружить дорогие шоколадные конфеты, которые он приносил с практики с московских кондитерских фабрик.  Он специально берег их,  зная о моей ненормальной любви к шоколаду и его производным.
     События, здесь описываемые, имели место в тысяча девятьсот семьдесят третьем – семьдесят четвертом годах.
     Это было время, когда мы были молоды.
     Когда страна запоем читала книги, распевала бардовские песни, валом валила в театры.
     Время «Современника», «Театра  Сатиры», «Ленкома».
     И, конечно же, «Таганки», стоящей немного в стороне, так как, в отличие от названных выше театров попасть в нее было совсем нереально – билеты уходили в ЦК Партии, министерства и ведомства Страны Советов, продавались за валюту иностранным туристам, а оставшиеся крохи растворялись в недрах различных торгов, владеющих дефицитом.
     Ведь, никакой другой театр страны не мог похвастаться тем, что в нем играет Высоцкий. Тот самый, известный миллионам граждан  по миллионам километров магнитофонных лент.
     В ту пору и я уже был отчаянным театралом, заболев  театром в четырнадцать лет на спектакле  «Современника» «Вкус черешни» с Олегом Далем, Еленой Козельковой и песнями Булата Окуджавы. 
     Однажды Димон, как бы между прочим, спросил меня, а не желаю ли я сходить в «Театр на  Таганке»?
     - Сестра просила – сказал он – я билеты достал на спектакль «Павшие и живые», а она пойти не сможет.
     Я не сразу нашелся, что ответить Димону на такой простой, казалось бы, вопрос, так как то, что он предлагал, не могло быть правдой.
     А если неправда это - значит, розыгрыш. Попадаться на который не хотелось.
     Пауза затягивалась.
     Сообразив о ее причине, Димон вынул из кармана измятый огрызок бумаги, мне протянул.
     Это был грязно - зеленого цвета маленький клочок, оторванный от обложки школьной тетради за две копейки. С рваными краями, размером чуть больше спичечного коробка.
     На нем шариковой ручкой было написано:
     - В кассу. Два билета на 19.00. Число и месяц.  Н.Дупак.
     Заметив мое удивление, Димка добавил:
     - Да ты не волнуйся. Моя сестра уже не в первый раз с таким бумажками в «Таганку» ходит. Подъедешь в служебную кассу, отдашь молча это в окошко и получишь свои билеты. Нет никаких чудес. Просто я дружу с сыном сотрудника этого театра. И он для меня периодически выпрашивает у папы билеты.
     На следующий день я со страхом и практически безо всякой надежды поехал, все же, на Таганку.
     Перед театром пустынно было, только открытая в фойе дверь манила призывно.
     Вошел, с духом собравшись.
     Слева, если я правильно все помню, была касса с закрытым окном. А служебное окошечко справа находилось. И очередь у него стояла. Человек из пяти - шести.
     В нее то я и пристроился без слов. На ватных ногах и от пота липкий.
     Все происходило молча – очередник протягивал в окошко свою бумажку и в полной тишине, расплатившись, получал обратно настоящие билеты.
     Подошла очередь высокого худого мужчины, стоящего передо мной.
     - Два билета от Высоцкого – нарушил он тишину – на сегодня, на вечер.
     - Владимир Семенович Вам билетов не оставлял – произнес из глубины женский голос после долгого шуршания бумагами.
     - Как не оставлял? – возмутился высокий худой гражданин– Если он сам мне их вчера обещал.
     - Вот пусть сам мне и позвонит. Следующий.
     Следующим был я. Приготовившись испить свою чашу позора, я, все же, протянул в окно свой аргумент, ставший влажным в моей вспотевшей ладони.
     Лица дамы я не видел. Видел только руки ее. И пальцы ловкие. И аккуратную стопку билетов с листочками и записками, прикрепленными к ним металлическими скрепками.
     Пробежав быстро по стопочке, вынули пальцы эти два билета из нее.
     Вместе с зеленым клочком от тетрадной обложки. Братом - близнецом моей.
     - Три рубля – буднично и просто произнесла она.
     Обменяв деньги на билеты, я, еще не веря до конца в реальность произошедшего, вышел на улицу, беспечно держа их в руке.
     Тут же из абсолютной пустоты и тишины появилось множество людей, требующих, умоляющих, убеждающих меня продать им эти ненужные мне бумажки.
     Впрочем, один билет вечером им все же достался, так как  моя девушка жила  за городом и не имела домашнего телефона. Ехать за ней было поздно. Институтские друзья ее, которых я просил по телефону сообщить ей о свалившемся на нас счастье ничего ей не сообщили. А может просто не смогли этого сделать.
     Человек, купивший у меня за пять минут до спектакля ставший вдруг ненужным мне этот второй билет, посмотрел на меня, как на умалишенного. И отдавая рубль пятьдесят, кажется даже не поблагодарил.
     Спектакль был необыкновенным.
     Все играли  замечательно.
     Запомнилась Зинаида Славина, читающая стихотворение «Коммунисты, вперед!». Читающая  так, что мурашки бегали по спине. И слезы выступали на глазах.
     Блестяще играл Владимир Высоцкий.
     У него в спектакле было несколько ролей.
     В солдатской гимнастерке был он поэтом – фронтовиком.
     По ходу спектакля играл  Чаплина и Гитлера.
     Трудно передать словами, как он преображался.
     Пока партнеры по спектаклю здесь же на сцене клеили ему усики, успевал он слегка согнуться, а получив котелок и тросточку, изменить походку, превратившись в смешного и трогательного маленького человека - Чарли Чаплина.
     То же с Гитлером.      
     Набросили сзади плащ, сбили челку в другую сторону – и вот он, с небрежным нацистским приветствием, и негромким «Хайль». И лающей речью. И слюнявыми брызгами.
     И песня: «Все впереди, а ныне за метром – метр. Идут по Украине солдаты группы «Центр».
     Незабываемо.
     Потом были «Послушайте», «Мать», «Товарищ, верь…»,  «Десять дней, которые потрясли мир», «Пугачев» с потрясающим Хлопушей, великолепно исполненным Владимиром Высоцким.
     До сих пор считаю, что Высоцкого, как талантливейшего актера, кинематограф не раскрыл до конца.
     Исключение -  глубокий и настоящий Николай Васильевич фон Корен в фильме Иосифа Хейфица «Плохой хороший человек».
     "Таганке" же это сполна удалось.
     Досадно, что память об этом сберечь  и на пленке будущим поколениям оставить не получилось.
     Воистину, "что имеем - не храним".
     А жаль.
     Много лет минуло с той поры.
     А я до сих пор благодарен своему товарищу Димке Малышеву.
     И загадочному сотруднику театра, наделяющего Димона интригующими и загадочными волшебными бумажками, открывающими двери в удивительный мир искусства.
     И директору «Театра на Таганке»  Дупаку Николаю Леонтьевичу – другу Владимира Высоцкого.
     Бумажки эти подписывающему.