ностальжингтон

          «Joy’s recollection is no longer joy, while sorrow's memory is sorrow still»
                George Gordon Byron


левиафан встал посреди комнаты и опустил руки. они повисли. огромная темная зала раскинулась во все стороны, и только мерцание маленькой новогодней елки озаряла худощавое тело и скорбное лицо левиафана. он стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. блуждающий по комнате взгляд был туманен и неясен. окружал его миниатюрный город, выстроенный из воспоминаний.
целый вечер он провел, сидя на полу, аккуратно расставляя вещи по комнате. он выстраивал кварталы из разноцветных бутылок, пачек заграничных сигарет и подаренных книг. прикреплял скрепками черно-белые фотографии к кисточкам и цветным карандашам - устанавливал рекламные щиты. он любовался отточенностью форм, расстилая на паркете узкие улочки из старых фото-пленок, и широких упаковочных лент. медитативно склеивал кирпичики акварельных красок и создавал из них стены памяти, стену плача и пост-модернистские мостовые из полихромной брусчатки. плюшевые, фарфоровые и картонные игрушки на глазах превращались в древние памятники, а приоткрытые поздравительные открытки, установленные в ряд - стали основой для чудесного европейского пригорода. рисунки служили то рекламными баннерами, то киноэкраном в единственном местном drive-in. не зная что сотворить из своей любимой картины, левиафан установил её на пересечении двух улиц - решил, пусть и капле непостижимого стрит-арта найдется место в его городе.
запачкав клеем руки, перемазав пальцы акварелью, левиафан мысленно прощался с прошлым. он поджимал губы, напряженно сглатывал и часто хлопал веками. он любовался на свой строящийся город, в котором все могут быть только неисчерпаемо счастливы. в котором ничто и никогда будет забыто. «так строился рим..» - думал левиафан, прикасаясь раскрашенными руками к глазам, - «так строился тель-авив, так закладывалась москва..» и продолжал свое дело. в его руках вырастала телевышка из старого зонта, над дорогами тянулись метры коммуникаций из нескольких комплектов сломанных наушников, опустошенные рамки служили витринами отелей и модных магазинов. он мял письма и обрамлял их в хитроумно сложенные открытки, открывая в своем городе речные каналы. на окраине построил массивную атомную станцию, перевернув две, купленные на распродаже, кружки. из конвертов виниловых дисков он соорудил дамбу, а из самих пластов простер в коридор матовое черное море.
левиафан продолжал так до глубокой ночи. рездевался и вновь одевался, тер нахмуренный лоб, поглядывал на часы и постоянно закуривал. он думал и жалел о чем-то, впадая в легкое оцепенение, бросая взгляд на букет изломанных цветов у изголовья кровати. иногда он позволял себе отдохнуть, откинувшись на кушетку. но не проходило и пяти минут, как он снова обнаруживал себя, отворяющим двери шкафа, опустошающим ящики письменного стола, теребящего в руках все новые журналы, компакт-диски, рисунки, письма, шитье, фотографии, записки. он увязал в этом, теребя волосы, вытирая о брюки влажные ладони, успокаивая нервную дрожь в пальцах. вскоре левиафан встал посреди комнаты и опустил руки..
полки были пусты, на столе стояла лишь пепельница, на постели лежала только скомканная одежда и бумажные пакеты мусора. левиафан шевельнул губами, в полной готовности провозгласить имя своего творения, устелившего всю комнату, как вдруг что-то ужалило его. там внутри, что-то словно выстрелило.
у его ног лежал чудесный город, выстроенный с любовью и бесконечной надеждой, наполненный верой, добром и кроткой памятью. пустой брошенный, безжизненный город. в котором никто и никогда не купит цветов в построенном цветочном магазине, ни один водитель не превысит скорость на новой дороге, на киноэкране не покажут ни одного фильма, ни одна дама не примерит шляпу и плащ в его доме мод, никто не ахнет перед гигантским полотном на пересечении улиц, хозяин атомной станции никогда не баллотируется на местных выборах, на этих улицах никто не затеет ночную пьяную драку, а колокола пригородной церкви никогда даже не шелохнуться, возвещая о приближении рождества. левиафан болезненно зажмурился. он стоял неподвижно, удушаемый собственным вздохом.
в коридоре послышался знакомый шорох ключей. звук всегда напоминавший левиафану скрежет лапок маленького железного насекомого в жестяной банке. срывая провода, сбивая рекламные сооружения и сворачивая телевышку, ступая ногами по открытому морю, левиафан, слегка покачиваясь, выбежал в коридор. и лишь достигнув, залитой вспыхнувшим светом, прихожей, пришел в себя - столь привычный и любимый голос окликнул его.
- я за вещами!