города

 где-то есть города. города с высокими деревьями, пронзающими небеса. города, в которых по воскресеньям на главную дорогу выпускают слонов, арлекинов и музыкантов с медью. я жил в одном из таких когда-то давно. в незапамятные еще времена. когда родители ставили детям красивую музыку на ночь, читали сказки из больших книжек с картинками, женщины обматывали вокруг лебединых шей платки, а бабушки закладывали за ветхие и тонкие уши сухие цветы. тогда еще не принято было среди молодых знойных пар кидать букеты в лицо, не снимать обувь, когда заходишь в чужой дом и говорить заботливым и кротким хозяйкам, что стряпня их никуда не годится. мы были юны и красивы, на моей голове золотились пышные кудри, и сестра моя, еще маленькая, простирала свой ясный, наполненный самим богом взгляд куда-то ввысь. в воздух взлетало конфети, стреляли шутихи и бутафорские пушки. кто-то громко и прекрасно пел в микрофон, медленно продвигаясь во всеобщем картеже, в кузове разукрашенного грузовика. тот день, врятли когда-то смоет волна моей памяти. это было чистейшее торжество, великий день любви и признания. я держал сестру за руку, а у меня на плече лежала смуглая рука отца. кругом лилось вино, со столов, выставленных на улицу, манили фрукты, конфеты, вафли и шоколадная паста. парад продвигался, а люди вздрагивали и морщились, осушая бокал за бокалом. я смотрел на них, чуть приоткрыв рот, а они умилялись нам. тогда люди не знали, как им не умиляться при виде счастливых детей. нам показывали блошиный цирк, наши запястья сжимали руки родителей, что бы мы не выпустили веревочку воздушного змея, нам подносили мороженное в вазах и газировку в граненых стаканах. мы ни о чем не заботились. наши обгоревшие розовые лица, наши сандали и ботинки с развязанными шнурками, наши счастливые и изумленные глаза - все сверкало в свете магниевых вспышек.

 я пересматриваю фотографии сидя на стуле у себя в комнате, склонившись над письменным столом. думаю, как жаль, что тогда, давно, еще не было цветной фотографии. вот бы ощутить вновь это буйство красок. а еще лучше вдохнуть полной грудью тот запах весеннего прозрачного утра, те ароматы сандала и орхидей. или прикоснуться к грубой коже циркового слона и, как в детстве посчитать указательным пальцем его шершавые складки на коленке. вместо этого я провожу дрожащей рукой по своей седой щетине и краснею, пытаясь вспомнить сколько мне лет. навсегда маленькая сестренка покоится на кладбище за городом, а мамы и папы уже давно нет в живых. но они и по сей день зовут меня по утрам. как к обычному воскресному завтраку. сегодня я достал нашу старую семейную коробку из под конфет со старыми фото и раскладываю их на столе, потому что утром услышал как мама позвала меня. окликнула в тишине своим тонким голоском, как в детстве. мне кажется, сквозь сон я даже хрипло отозвался. былое, минувшее, прошлое, канувшее, погибшее - все взорвалось в моей памяти. как взрываются на глубине мины, поднимая брызги. я принял это за чудо, и с самого утра погрузился в то далекое, уже незыблемое, приросшее к действительности, как многовековой камень к скале, забвение. я подошел к зеркалу и разглядывал свое отражение: свои глаза и лоб в глубоких морщинах, посмотрел на свой нос, отколотый зуб, на то как бела до сих пор моя кожа и как и следа не осталось на лице от моей рыжины. я узнал там себя. себя, беззащитно лежащего на папиных руках, который переносил меня из одной комнаты в другую, по завершению всякого шумного семейного праздника. я вспомнил нашу музыку на пластинках, звук папиной ручной кофемолки, и ту ночь, когда я увидел во сне колодец и закричал. тогда папа сел на край кровати, заботливо провел рукой по одеялу и грубыми руками аккуратно вытер слезы с моих щек.. где-то есть города - начал папа, закуривая - города с высокими деревьями, пронзающими небеса..