Зачем оно искусство

Зачем оно искусство?

Поводом для  моих размышлений о роли искусства в жизни общества послужило необычайно распространившееся так называемое «массовое» искусство,  которое  захватило многие сферы общения человека с прекрасным, вытесняя собою всё, считающееся  настоящим «высоким» искусством.  Как к этому следует относиться? Я обсуждал эту проблему с друзьями и решил поделиться здесь результатами  интересных, но так и  не окончившихся споров.
Размышляя над проблемой искусства в наше время и его роли в развитии человеческого общества, я, конечно, задался вопросом о своём праве на такие размышления. Речь идет, естественно, не вообще о праве любого человека думать о чём угодно, оно безусловно.  Речь идет о праве, в основе которого должны быть знания в определенной области с тем, чтобы  рассуждения имя рек, в данном случае – мои,  не были обывательскими, графоманскими, примитивными. Вопросом этим я задался потому, что серьёзными знаниями в этой области  не обременён. Тем не менее, я ответил себе – имею – и понял, что должен объясниться.
Человек, овладевший научной методологией познания действительности,  всегда понимает границы своего разумения и поэтому, размышляя о чем-либо, никогда не будет настаивать на безусловной истинности  своих  воззрений. Но этого мало. Он должен  хотя бы накопить некоторый багаж удавшихся попыток проникновения в сферы, не затрагиваемые его профессиональной деятельностью.  Иначе он вряд ли будет чувствовать себя достаточно уверено в своих размышлениях. Насколько экскурсы в малознакомые области окажутся успешными, полезными и признанными  коллегами и специалистами – это уже другой вопрос. И всё же, главное –  собственная оценка. Я отношу себя, возможно, в силу своей самонадеянности, к людям именно такого типа, овладевшим материалистической методологией научного познания, и потому не только размышляю о том, о сём, но и решаюсь то, что у меня появляется в голове,  излагать вслух и на бумаге. 
Первый раз я осмелился  высказаться   по вопросам, связанным с искусством, несколько лет назад. Мой доклад, или лекцию, может быть, лучше сказать – беседу, я назвал «Красота и её роль в эволюции человеческого общества». Это были мысли чисто философского плана: что такое красота и почему появление у человека восприятия действительности  через красоту эволюционно обусловлено.  На подобранных слайдах я демонстрировал красоту в природе, живописи, скульптуре, архитектуре, музыке, говорил о красоте научного творчества,  стремился убедить слушателей в том, что  в природе красоты самой по себе не существует. Это понятие как особое восприятие человеком окружающей его действительности, возникает только в общении людей друг с другом, и это общение возможно только, если    наличествует общий язык между ними.  При этом объект, воспринимаемый через красоту, характеризуется тем, что он:
а) отличается от  ему подобных обычных объектов и тем самым привлекает к себе внимание людей,
б) отличается от  себе подобных обычных объектов, но не  отрицает их содержательности, его отличие выражается лишь иной формой представления их общего содержания. Иначе говоря – при новом, отличном  от всего, что было до сих пор, изображении букета цветов,  он  не  должен  превращаться  в  яичницу,  он должен быть по-прежнему букетом цветов,
в) восприятие красоты объекта зависит от условий жизни данной человеческой общности, от исторического  развития и культурных традиций, и, таким образом,  не может выступать как нечто абсолютное, оно изменяется вместе с людьми и условиями их жизни.
г) восприятие необычного объекта активирует, благодаря эмоциональному возбуждению, деятельность человека. При этом положительные эмоции от объекта, воспринимаемого красивым, вызывают стремление отойти от рутины старого, привычного, творить нечто  новое.
   Таким образом, красота побуждает к деятельности и, следовательно, является одним из факторов, способствующих развитию. Каждому этапу развития соответствует своя красота, появившаяся на предшествующем этапе,  звавшая вперед к данному этапу, и новая, зовущая вперед к будущему этапу, при этом первая  теряет новизну, устаревает, и так  без конца.  Иначе говоря, подарив человеку эмоционально-интеллектуальные  особенности психики, природа не могла не использовать эти особенности в качестве одного из  (множества других) эволюционных факторов. Природа никогда не упускает возможности использования любого фактора, любой особенности, любых свойств живого в эволюционном процессе. Любопытно, что в свете сказанного  эффектное эмоциональное утверждение, приписываемое  Достоевскому, «красота спасет мир» приобретает новый глубокий смысл. 
Здесь необходим некоторый комментарий. Речь шла именно о красоте в самом широком смысле, если хотите – о красоте бытия, а не только  о красоте в искусстве. Можно говорить о духовной красоте человека, о красоте общения, речи, о красоте в спорте, в играх; я уже упоминал о красоте научных теорий и т. д.
В докладе я говорил также о псевдоискусстве, то есть об искусстве, которое отрицает само себя,  и демонстрировал при этом «Черный квадрат» Малевича, основателя супрематизма.  Всмотримся в эту черноту на белом фоне. Она что красива? Да нет, конечно. Простейшая геометрическая фигура.  Так что она?  Она – чернота, то есть ничто.  Спрашивается: может ли быть ничто искусством и вообще чем-то?  Ответ очевиден – только ничем, и факт полного отсутствия содержательности этой  «картины» не могут спасти никакие фантазии, к которым прибегают изощренные эстеты. К чему зовёт эта «картина»? К тьме, к смерти, к отрицанию всего, что есть в жизни, и, соответственно, к отрицанию искусства, красоты в нём и к отрицанию самой себя.  Единственно, что можно признать за этим изображением – это графическое (не словесное) высказывание Малевича об расцветавшем в его время псевдоискусстве. Это печать непригодности к употреблению, которую ставят на испорченных вещах, на недоброкачественных продуктах. Он мог изобразить эту печать в виде черного креста, любой загогулины, смысл высказывания остался бы прежним.
Доклад вызвал оживленное обсуждение. Особенно рьяно некоторые слушатели защищали Черный квадрат. Бог с ними. Меня больше затронуло выступление находившегося среди слушателей   известного искусствоведа.  Искусствоведом была милая женщина, замечательная рассказчица. Одни и те же события в её пересказе сегодня,  завтра, через месяц, через год можно было слушать с одинаковым восторгом, так это было живо,  завлекательно, вкусно.  Не буду называть её фамилии, ограничусь именем и отчеством, Вера Николаевна, так будет этичнее – если, что не так, я не о ней, а если так, то знающие её коллеги поймут, что это она.  Изложу кратко суть её неудовольствия моим  докладом.
Она выразила своё разочарование: во-первых, тем, что в докладе совершенно отсутствовала история искусства, во-вторых, как следствие первого, понятие красоты не  рассматривалось в аспекте исторического развития искусства, хотя, как это следует из написанного выше,  историзм учитывался в докладе, в-третьих, сам доклад был упрощением вопроса и поэтому примитивным. Наконец, она  была совершенно не согласна с оценкой Черного квадрата Малевича, который сыграл большую роль в  развитии  русского  и мирового абстрактного искусства.
 Серьёзные упреки, не правда ли?  В своем выступлении она не затронула, как потом выяснилось – не поняла, основного вопроса, которому был посвящён доклад: «Что такое красота?», не как менялось понятие красоты в искусстве, а почему оно возникло, что оно такое, не зависимо от  изменений происходивших в жизни в тот или иной исторический период.  Она была поглощена своим бытием в искусстве, его историей, и не мыслила возможности разговора о чем либо  ином.  Этот пример  характерен для понимания различий в подходе к той или иной проблеме  с общих научно-методологических позиций и с позиций узко  профессиональных.  Я был доволен своим докладом, она – нет, что, в моём понимании, было обусловлено узостью её отношения к  окружавшим нас проблемам. Я считал это различие в подходах интересным и показательным.  Но теперь, задумавшись над эволюционным значением искусства в целом, я понял, что мой прежний подход и рассуждения на тему о красоте страдают не меньшей узостью. Вера Николаевна легко могла продемонстрировать ограниченность моего подхода,  вспомнив картины Босха, Брейгеля, Гойи, периода снов и фантазий.   В них важнейшую роль  играют элементы искажения реального,  искажения красоты, даже элементы уродства, вскрывающие внутренний мир человека, обличающие порочность человеческого бытия. И у меня не возникло бы мысли отрицать их принадлежность к искусству и влияние на людей, а следовательно, и роль такого типа «некрасивого» искусства в эволюционном процессе.
Искусство может быть вызывающе  некрасивым, отрицающим красоту, когда  его содержание направлено на обличение зла и порока. В этом случае оно вызывает эмоциональный протест, направленный на искоренение всего, что мешает жизни. Воздействие  таких произведений искусства может быть  чрезвычайно сильным, вспомним «Гернику» Пикассо. Отрицательные эмоции от объекта, воспринимаемого через уродство, вызывают стремление с ним не встречаться, его устранить.
Такие произведения,  кому-то это может показаться странным, в действительности, благодаря искажению красоты  утверждают необходимость  настоящей красоты жизни.   Не забудем ещё раз сказать о Черном квадрате, чтобы окончательно поставить точки над всеми  «и». Может быть, эта «великая» картина тоже относится к классу  произведений искусства, деформирующих реальность, уродливых, но зовущих к красоте, к свету?  Нет, она  не уродлива, никакой действительности она не искажает, реальные формы не деформирует, она проста, она – квадрат, и её чернота –  ничто  никуда не зовет.
Теперь, после этих предварительных замечаний, можно перейти к рассмотрению другой проблемы – какова роль так называемого массового искусства в развитии высокого искусства, истинного искусства, которое способствует движению общества к новым высотам культуры, к более совершенному бытию?  Но прежде необходимо понять, лучше даже определить, что такое искусство, или несколько мягче – что является главным в объекте, претендующим на ранг искусства, определяющим его эмоциональное воздействие на человека и позволяющим считать его важнейшей составляющей жизни общества?
Разделяя искусство на высшее (истинное) и низшее, или просто на искусство и не искусство, я, конечно, понимаю всю условность такого разделения. Любые границы, особенно в культуре, всегда размыты. И всё же для дальнейших размышлений такое разделение на «да» и «нет» при первом рассмотрении полагаю допустимым.
Прежде всего, предмет искусства должен возбуждать эмоции у людей; понятно, что не у всех, но у многих, представляющих определенную культурную группу. Он должен возбуждать эмоции, конечно, не всегда, но хотя бы иногда и не единожды.  При этом речь идет не об эмоциях, обусловленных прямым реальным воздействием на человека – ему страшно, за ним гонятся  волки, ему приятен легкий ветерок в жару – нет! Речь идет о том, что ему стало страшно при взгляде на картину, на которой изображена стая озверевших волков. Он знает, что это только картина, но  художник сумел убедить его, что они здесь, гонятся за ним, и он поверил художнику. Солнце на картине не греет, ветра нет, но зритель почувствовал и  изнуряющую жару, и спасительное дуновение ветра, и ему захотелось окунуться в синее озеро где-то там, вдалеке, чуть намеченное художником на картине.  В чём состоит волшебство художника, как ему удалось «обмануть»  вас, заставить верить, что это не изображение, а сама жизнь?  Никто не знает, и сам художник тоже.  Но есть что-то в нем, позволившее ему вместить в себя и передать в созданном творении своё ощущение встретившейся и поразившей его реальности.  В этом его дар, его талант. Перед вами полотно Э. Мунка «Крик». Это же, действительно, крик, вы его слышите, вы его ощущаете. Как это удалось Мунку передать на плоской поверхности полотна безумие, ужас услышанного им когда-то крика? Он это сделал, но почему именно так? Объяснить невозможно. Можно сказать лишь, что так он этот крик почувствовал. 
 Искусствоведы анализируют, объясняют,  в чём выражается талант: в точности, мягкости или экспрессии рисунка, формы,  цветового колорита, в строгости композиции, в хорошей перспективе, в динамичности фигур, в фактуре, объемности  . . . , а в целом, одним словом,  –  в гармоничности всех использованных выразительных средств.
Но гармоничность изображения – это,  всё-таки, лишь следствие совершенства  формы, которая должна соответствовать содержанию,  и в этом смысле она вторична, на первое место, хотя многие с этим будут спорить, выступает содержание.  Во многих случаях они, вероятно, окажутся правы.  Однако, в настоящем, совершенном произведении искусства форма и содержание  едины, и именно это приводит к высшей гармонии их единства,  гармонии непостижимой, но присутствующей, гармонии всего, что есть в данном творении.    Поэтому и то и другое одинаково важно. 
 Восприятие человеком любого произведения искусства обусловлено  их  взаимодействием, нет взаимодействия – нет восприятия. Вспомним теперь, что человек в своей сущности отражает бесконечное разнообразие мира.. Отсюда следует, что творения человека и по форме, и по содержанию, и по восприятию так же бесконечны, как и он сам. Поэтому не будем рассматривать бесконечность содержания и форм его выражения в творениях человеческих, как это принято делать в исследованиях истории искусств. Примем бесконечность этого разнообразия как нечто данное и обратимся к занимающему нас вопросу – о роли  массового искусства, может быть, «не искусства», в жизни и развитии общества. Оно, конечно, проявляется в самых различных формах, и всё же, ему присуще определенное однообразие.
Чем характеризуется и чем отличается массовое искусство от высокого искусства? По востребованности и воздействию на массы людей? Здесь безусловное преимущество за первым,  не случайно мы называем его массовым. По содержанию? Здесь преимущество за вторым; ему присуща определенная элитарность и оно  в несопоставимо меньшей степени востребовано массами. Важно, однако, понять положение того и другого искусства по отношению к жизни людей. Массовое искусство идет вслед за людьми, удовлетворяет их сиюминутные потребности, иначе говоря, плетётся за поступью жизни. Высокое искусство идет впереди жизни, зовет общество вперед к новому, к  развитию, и этим оно кардинально отличается от массового, оно потому и элитарное, потому и «высокое», что зовет за собой в высоту бытия людскую массу. В первую очередь оно отличается содержанием, в котором отражаются самые животрепещущие проблемы жизни.  И это на протяжении всей истории культуры.
Помните знаменитый ответ Христа и великую картину Тициана – «Богу богово, Кесарю кесарево». Попробуйте осознать сколько в ней глубинных проблем бытия?  Вспомните Гойю с его обличающими «капричос» и  протестующей   картиной  «Расстрел в ночь со 2 на 3 мая 1808 года».  Тут же вспоминается Веласкес и его «Бог войны», изнемогающий, уставший от самого себя, всем своим состарившимся обликом говорящий: «Хватит! Больше не могу!». Да что перечислять, великим творениям нет конца.  Мощь и красота «Диадумена» изваянного Праксителем. Тайна, простота, непостижимость и необходимость разума каждому из нас, всем  в «Мыслителе» Родена. Гимн мудрости человечества в «Афинской школе» Рафаэля.   Величие духа и преодоления в 9-ой симфонии Бетховена, в «Дон жуане» Моцарта. Вечное стремление к совершенству в афинском «Парфеноне».  Божественность человека в росписях Сикстинской капеллы Микеланджело.  Думаю – достаточно, каждый способен вспомнить, как ему довелось испытать восторг, сделаться сильнее в преодолении сложностей жизни при общении с великим искусством.    
А массовое искусство. Что в нём?  В нём – отвлечение  от сложностей жизни, сиюминутная радость: нам хорошо здесь и сейчас и больше ничего не надо. Нас много, мы сила, и нам плевать на тех, кто   хочет каких-то изменений, да ещё призывает нас  отказаться от благодати радости, упрекает в недоразвитости, в необразованности, в примитивности.
Вроде бы всё ясно: высокое искусство  – это хорошо, массовое искусство  – это плохо. Я, конечно, утрирую, упрощаю, но с соответствующими поправками такой вывод вроде бы исчерпывает проблему. Нет! Проблема остаётся. Массовое искусство востребовано обществом, оно существует, оно распространяется, разливается по жизненному пространству бесконечными,  постоянно приспосабливающимися к рельефу жизни  струями. Сказать  «массовое искусство – это плохо» легко. Труднее понять, почему оно есть. А оно есть, оно играет какую-то роль и, может быть, важную роль тоже?  Давайте задумаемся над этим вместе.
Первое, что надо заметить, – нет резкой границы между высоким и низким (массовым) искусством.  Они проникают друг в друга по форме, по содержанию, по  авторам, по нашему восприятию. Художник творит «высокое» и на потребу. Архитектор возводит дворцы, храмы и строит простейшие коробки для жилья. Музыкант сочиняет шлягеры и исторгает из своей души великую симфонию. Пианист погружается в «симфонические этюды» Шумана и барабанит по клавишам, помогая эстрадной певичке увлечь слушателей полуобнаженными формами и сексуальными па. Поэт в муках раскрывает драмы жизни и сочиняет стишки в честь сильных мира сего. Творцы, как и все люди, погружены в реальную жизнь, и потому обречены жить не только на небесах, но и на земле. Всё правильно, и с этим  не следует спорить.
В замечательной книге «Две культуры»  физик-теоретик Е.Фейнберг сопоставил познавательную роль искусства и науки в жизни человека и показал, что искусство в жизни общества не уступает науке. Но он говорил о «высоком» искусстве. А не высокое искусство, о котором говорим здесь мы?  Какова его роль в эволюции человека?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо, во-первых, вспомнить о роли искусства как эволюционного фактора, способствующего развитию человечества  и, во-вторых, признать влияние всех видов искусства, всех рангов каждого вида искусства друг на друга. Я сказал выше, что нет резкой границы между высоким и низким искусством. Это явное упрощение, это даже неверно. Наблюдается не только влияние, наблюдается  взаимопроникновение  всех «высоких», «низких», «средних», признанных и не признанных обществом составляющих эту сферу человеческой культуры. Поэтому правильно – рассматривать  искусство, размышляя о его эволюции, как нечто единое.   И тогда сразу становится понятным, что в эволюционном развитии искусства, как и в любом  эволюционном процессе, всегда присутствует множество элементов, множество направлений, множество конкурирующих и взаимодействующих составляющих. Какие-то из них, чуть вспыхнув, гаснут, какие-то продолжают  разгораться, наконец, появляется несколько доминирующих, определяющих  направлений;  они продолжают развиваться. Их мы считаем главными, остальных – второстепенными. Но второстепенное не отделено от основного, взаимодействует с ним,  влияет на него, делится с ним, неожиданно, но обязательно, появляющимися  блестками.  Иначе говоря, главное направление развития  любого  явления, любого объекта как в природе, так и в человеческом обществе возможно и происходит только при участии  всех составляющих этого явления, этого объекта.   Отдельность, выделенность,  изолированность сама по себе никогда не развивается:  для развития необходима множественность.  Именно так следует понимать всё, что происходит в искусстве. Главное, фундаментальное направление в искусстве, отражающее жизнь человека во всей её полноте и сложности, зовущее к преодолению всего мешающего развитию и счастью, базируется на всей массе искусства. Мой друг Б.Сумм предложил для формулирования этого заключения использовать строгий научный язык:  «Коэффициент полезного действия всегда меньше единицы».  Очень просто и очень точно.  Главное развивающееся (полезное) всегда меньше целого,  которое вмещает всё, что относится к данной сфере, в данном случае – к искусству. Но главное продолжается и живет дальше, а так необходимая  ему на предыдущем этапе второстепенная шелуха остаётся в прошлом, рассеивается и умирает.   В этом, как мне кажется, состоит ответ на поставленный вопрос – какую роль играет массовое искусство в общем эволюционном потоке  развития человеческой культуры?

                Москва,  январь, 2007.