Детство Пушкина 23 Тетрадка по истории

10 февраля 1811 года, в пятницу масленичной недели, заехала в гости к Марье Алексеевне её добрая приятельница и дальняя родственница Елизавета Петровна Янькова, невысокая миловидная дама лет сорока. Саша и Оля вместе с её дочками Анночкой и Клеопатрой учились бальным танцам у Иогеля и бывали иногда на уроках в доме Яньковых на Пречистенке.

Возвращаясь со старшей дочерью Грушенькой и супругом Дмитрием Александровичем с масленичного катания, Елизавета Петровна велела кучеру остановиться на Большой Молчановке у дома священника, где квартировали Пушкины. Она сошла с возка, опираясь на услужливо поданную руку возницы, приказала ему вернуться за нею через час и направилась к калитке, увидев, что сметливый Вася уже отпирает ей дверь.

Марья Алексеевна приняла приятельницу в библиотеке, где занималась расстановкой французских книг. Несколько дней назад Надежда Осиповна поменяла местами библиотеку и гостиную, книги были поставлены в шкафы наспех, и бабушка наводила порядок. Обе московские барыни, хоть и хорошо знали французский язык, беседовать предпочитали на русском.

- Что, матушка Лизавета Петровна, Ваши детки, супруг Ваш? Здоровы ли?

- Слава Богу, матушка Марья Алексевна, никто у нас не болеет. А Ваши внуки как? Что Надежда Осиповна? Всё безутешна?

- Внучата, благодаря Господу, в добром здравии, зять тоже. Поехали на катальные горки с утра, скоро вернуться должны. Наде моей легче стало, вот перестановку в доме затеяла, но печалится пока ещё. Дурно ей что-то сегодня, дома осталась. Да и то сказать, матушка, легко ли пережить такое горе: ведь двух малюток потеряли мы одного за другим, крестников моих. Перед Воздвиженьем Бог Сонечку прибрал, а сразу после Рождества Христова – Павлика. Малец-то слабеньким уродился, сразу боялись, что не жилец, а девочка уж большенькой была – годок и восемь месяцев. Зубки у неё трудно резались. И не чаяли мы, что от этого за три дня в лихорадке сгорит. Пришла беда, отворяй ворота! Дочь долго убивалась и теперь ещё больше к младшему внуку Лёвушке привязалась. А няня Ульяша, дворовая моя, уж как Сонечку любила и Павлушеньку! Всё плачет о них. После сороковин по мальцу, как вернулась с Надей и зятем из Донского монастыря, в коем крошечки наши схоронены, так слегла, пятый день не подымается. Жаль бабу. Овдовела рано, и детушек всех Господь прибрал.

- Ох, матушка Марья Алексевна, почитай, ни одну семью такое горе не обходит – ни бедную, ни богатую. Мы с мужем троих малюток лишились: Петруши, Лизоньки и Софьюшки.

- И я первенца своего схоронила да троих внучат.

- Всё в Божьей воле. Бог дал, Бог взял, Ему виднее. Малютки на Небесах за нас, грешных, молятся, – Елизавета Петровна перекрестилась. - Пошлёт Господь и вам утешение. Дурнота, говорите, у Надежды Осиповны? Не беременна ли снова?

- Похоже на то. Только в Петербург с зятем дочь всё равно собирается. Надобно Александра на учёбу определять. Думают в столичный иезуитский коллегиум устроить. Славится он преподавателями хорошими и строгой дисциплиной. Однако зять желает на месте разузнать, какие там порядки, чему и как учат. Иноверцы всё-таки пансион этот держат. Дело важное. Ох, и не знаю, матушка, что выйдёт из моего старшего внука: мальчик умён и охотник до книжек, но ленив, редко когда урок свой сдаст порядком. То его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернётся и расходится, что ничем не уймёшь. Из одной крайности в другую бросается, нет у него середины. Бог знает, чем это кончится, ежели он не переменится.

- Ваша правда, матушка Марья Алексевна, сама всё видела. Третьего дня на детском балу у Трубецких, Ивана Дмитрича и Катерины Александровны, перед танцами забавлял ваш Саша всех эпиграммами, а как музыка заиграла и полонез объявили, уселся в углу и ни с места. Кругом танцуют, а он сидит один, о чём-то думает. Сушков Николай Михайлыч с детьми припоздал. Только они вошли, внук Ваш сорвался и полетел его Сонечку на вальс звать. Развеселился, глаза заблестели, с другими стал танцевать – с Софьюшкой Трубецкой, с Клеопатрой моей, с Анночкой Зеленской, а котильон снова с девочкой Сушковой.

- Соню Сушкову внук давно отличает. Стишки он годков с шести пишет, матушка Лизавета Петровна. Оттого задумчив ни с того ни с сего бывает, рассеян, вещи то в гостиной забудет, то в библиотеке, то ещё где. Сочинения свои, правда, прячет, только Оленьке показывает да иногда Василию Львовичу. Дядя с ним занимается. Недурные, говорит, стихи у внука выходят. Только баловство всё это, учёба куда важнее. А нынешний день, поглядите, тетрадку свою здесь оставил. – Марья Алексеевна вынула из стопки книг растрёпанную синюю тетрадь и раскрыла её. – Ну, вот, опять стихи. По-французски больше. Так неаккуратно пишет: вымараны слова многие, над ними другие этажами надписаны, кляксы кругом, поля изрисованы. Не разберёшь толком. Как сочиняет, всё перья грызёт и обглодками пишет, что курица лапой… Да и не стану читать. Прошлый год гувернёр посмеялся над стихами внука, так он разобиделся, тетрадь в печку бросил и заплакал, – с этими словами она положила Сашину тетрадку обратно в стопку книг.

Со двора послышался звон колокольчиков и утих.
- Зять с внучатами с катания вернулись, – заключила Марья Алексеевна.

- Матушка, едва не забыла. Вот книга, о которой Вы просили давеча. – Елизавета Петровна вынула из сумки и положила на стол первый том «Истории Российской» Василия Никитича Татищева. – Пусть Ваш внук читает, сколько надобно. У меня ещё экземпляр труда прадеда моего есть.

- Премного благодарна. У нас другие тома имеются, а этот запропастился куда-то. Верно, дочь или зять кому отдали, а те не вернули. Теперь ищи ветра в поле.

В дверях, лёгок на помине, появился Саша, румяный после катания, вихрастый, в мятой рубашке. Увидев Елизавету Петровну, он смущённо поздоровался:

- Бонжур, мадам! – мальчик поклонился и поцеловал изящную ручку гостьи.

- Здравствуй, здравствуй, Саша. Вот взгляни, что я тебе привезла, – Елизавета Петровна указала на том «Истории Российской». – Не ленись, готовься старательней к вступительным испытаниям.

- О, мерси боку, мадам! – воскликнул благодарный мальчик, взял книгу и стал её листать, но потом, вспомнив, зачем пришёл, озабоченно спросил у Марьи Алексеевны:

– Бабушка, Вы не находили здесь моей тетрадки по… по истории, синей такой?

Марья Алексеевна, делая вид, будто не знает, о какой тетрадке идёт речь, нарочно пошарила по столу, взяла тетрадь со стихами и отдала Саше:
- Вот чья-то тетрадь. Может, твоя по истории?
- Она самая, по истории! – обрадовался Саша. - Спасибо, бабушка! Ну, я пойду?
- Ступай, Господь с тобой.
- Оревуар, мадам, - попрощался Саша с Елизаветой Петровной.

Он резко повернулся к двери. Толстый том Татищева остался у него в руках, а синяя тетрадь выскользнула на пол, и один листок из неё отлетел к ногам Марьи Алексеевны.
Бабушка подобрала его, с любопытством взглянула, улыбнулась и, отдавая внуку, полушутя-полусерьёзно пожурила его:

- Экой ты шалун, Сашка. Помяни моё слово, не сносить тебе своей головы!

Когда отрок вышел, гостья спросила:
- Что там, матушка Марья Алексевна, нарисовано было на листке? Вроде, игральная карта?

- Бубновый валет, матушка Лизавета Петровна. Да только это не карта, а карикатура на гувернёра Шеделя, коего я на днях уволила. Внук представил его валетом с большой рюмкой вместо секиры. Нос, вино и знак бубновый красными чернилами раскрасил. Озорник!

- Статочное ли это дело, чтоб карикатуры на учителей рисовать?

- Да им разве укажешь? И внук, и внучка, коль вздумается, кого угодно нарисуют. Правду сказать, толку от француза этого было чуть. Учитель он так себе, а выпить любит да в картишки с дворнею перекинуться на полушки и копейки. Сядет играть под мухой, они его в дурачках и оставят. Давеча, выпивши хорошенько, пришёл ко мне жаловаться, будто Никита с Васей обманом у него двугривенный выиграли, а они мужики праведные, шельмовать не станут, Бога побоятся. Осерчала я и сразу рассчитала Шеделя.

- И правильно, матушка. Дурной пример детям и дворне ни к чему. Кто ж теперь внукам Вашим преподаёт?

- Батюшка Александр Иваныч Беликов третий год учит русскому языку, арифметике, Закону Божьему и прочим наукам. Мисс Белли даёт уроки английского. И Василий Львович занимается со старшим внуком французским и словесностью.

Услышав знакомые колокольчики, гостья засобиралась домой и стала просить прощения – по старинному обычаю это начинали делать за два-три дня до Прощёного воскресенья:
- Пора мне, матушка Марья Алексевна. Простите меня, коль что не так делала.
- Бог простит, матушка Лизавета Петровна. Простите и Вы меня.

- Бог простит.
- Может, останетесь откушать с нами блинов с лососиною?
- Благодарю, матушка, да уж тройка моя у ворот. В другой раз угощусь. Милости прошу Вас пожаловать к нам с внуками на урок танцев. Господина Иогеля супруг мой пригласил на завтра к двум часам пополудни.
- Непременно будем! Доброго пути, матушка Лизавета Петровна.
- До свиданья.

Проводив гостью, Марья Алексеевна велела накрывать на стол и вышла справиться о самочувствии дочери. Проходя мимо Сашиной комнаты, через приоткрытую дверь бабушка приметила, что внук сидит у окна, погрузившись в чтение «Истории Российской».



     Иллюстрация Егора Малькова, 12 лет

Первый рассказ здесь: http://proza.ru/2011/01/25/1496
Предыдущий рассказ здесь: http://proza.ru/2011/02/05/1657
Следующий  рассказ здесь: http://proza.ru/2011/02/05/1669


    Справочные разделы

Словарь редких слов  http://proza.ru/2011/02/05/1686
Географические названия http://proza.ru/2011/02/05/1692
Исторические лица http://proza.ru/2011/02/05/1697