Хлам жизни

«Интересно, а куда все подевались?» – только сейчас он понял, что идет совершенно один по центральной улице города.  Судя по его лицу, на котором не дрогнул ни один мускул, и ничего не выражающему взгляду, данный факт его мало удивил. Он все так же продолжал свой путь, упрятав по нос лицо в длинном вороте куртки и засунув руки в карманы. Стоял серый пасмурный день. Время года определить в точной степени было невозможно, какая-то болезненная смесь зимы и поздней осени. Низкое небо нависало над головой и, казалось, сейчас упадет и раздавит. Первый, выпавший накануне, снег уже давно превратился в коричневую жижу под ногами,  ровным слоем покрывающую тротуар вперемешку с заботливо посыпанной  городскими службами солью и реагентами. А он все шел и шел, даже не смотря особо вперед. И без того короткий световой день, еще более укорачивался отсутствием солнца, но это была лишь иллюзия. Дни для него все равно тянулись слишком медленно, один за другим. Нескончаемая вереница похожих как клоны дней. Не приносящих ни радости, ни боли, просто существование. В голове у него все так же мелькал рой мыслей, казалось хаотически разбросанных по его сознанию, ни к чему не привязанных, не имеющих никаких выводов. Ничего не хотелось, просто идти, просто что-то делать и не думать. Позвонить  кому-нибудь?  Набрав несколько номеров, он только слышал каждый раз электронный голос робота сотового оператора «Абонент недоступен либо находится вне зоны действия сети». Ну и пошли все! Он как раз проходил мимо какого-то музея, взглянув быстрым взглядом в сторону хорошо отреставрированного здания, он подумал, а не зайти ли посмотреть. Просто нужно чем-то занять голову, чтобы не думать, просто что-то делать и все. Что за музей он не знал, но здание казалось до боли знакомым и родным, как будто он не в первый раз его видит, а провел как минимум половину своей жизни тут. Подойдя поближе, чтобы рассмотреть надпись на табличке он смог прочитать только слово «Музей». Больше ничего написано не было. И что за музей? Странно как-то. Ну да ладно, поглядим. С этой мыслью он открыл большую скрипучую, тяжелую входную дверь и решительно вошел внутрь. Его встретила тишина, пустота коридора и эхо захлопнувшейся двери. Серый блеклый свет, проникающий в большие окна, создавал гнетущий полумрак. Пройдя по изветшалой ковровой дорожке в конец коридора, он заглянул в главный зал. Перед глазами предстала полная разруха. Штукатурка кусками свисала с когда-то красиво декорированных лепкой стен и потолка, разбитые окна прятались за обрывками в прошлом великолепных гардин. Оставшиеся кое-где на стенах картины,  с которых угрюмо смотрели поблекшими глазами чьи-то лица, почернели под слоем пыли, скинутое в дальнем углу разбитое зеркало злобно скалилось своими осколками. Все пространство комнаты было завалено всевозможным  хламом, через который невозможно было даже пробраться. Затхлость воздуха и густой столб пыли, видный в редких просветах резко били в нос.  «Это что еще за фигня?» – пронеслось у него в голове.  Тут послышался шорох где-то за его спиной, он обернулся и увидел, как открылась дверь в начале коридора и оттуда медленно показалась фигура женщины. Она была невысокого роста, волосы были аккуратно спрятаны под завязанный на голове платок, синий бесформенный халат до середины икры скрывал ее фигуру, только закатанные рукава оголяли мощные трудовые руки. Сколько ей было лет, он сказать не решался, но она попадала под общее определение «пожилая». Женщина держала в одной руке швабру, в другой жестяное ведро, с которого, болтаясь, свисала сырая серая уже затертая до бесформенности половая тряпка.

- А вы кто? – поинтересовался он с ноткой удивления.

- Санитар леса, блин - ответила женщина саркастично и гулко засмеялась. Пустой коридор наполнился эхом ее смеха. – Уборщица, не видишь что ли? - бубня себе под нос, она направилась в зал и принялась раскидывать обломки вещей, изредка задерживаясь на какой-нибудь, что бы с интересом рассмотреть. - Понакидают сначала, захламят все, а я потом разгребай. - И не оборачиваясь, громко прокричала, обращаясь к молодому человеку все еще недоуменно созерцающему эту сцену - Тебе, как погляжу, делать особо нечего, на вот швабру, подсоби бабушке.

- Я те че, уборщик?

- Во-первых, не тыкай мне, как видишь, я тебе в бабки гожусь, имей уважение к старости, сам таким будешь. Ну и, милок, кто же мне еще  поможет, как не ты? Кроме тебя тут нет никого. У тебя получится, поверь, тут ничего сложного, главное начать, - удаляясь в дальний конец зала, она продолжала бухтеть себе под нос, – у тебя тут еще ничего, хоть бардак, есть над чем работать. А иной раз позовут, придешь на уборку, а там пустота и эхо только гуляет в голых стенах и ни пылинки, вот тогда совсем плохо, тут уже ничего не поделаешь.

Вздохнув, нехотя он повиновался, но так до конца не мог понять почему. Опять же, просто хотелось чем-то заниматься, если это уборка, то пусть будет уборка, хоть что-то полезное сделает, чем просто бессмысленно бродить по улицам. Подойдя к небольшой груде вещей, он без особого энтузиазма взялся разбирать ее, пытаясь определить, что можно еще оставить, а что окончательно предать его историческому забвению. Рассматривая очередной сломанный стул, он поинтересовался:

- А кто же это тут так все разрушил?

- Ну, как кто? Без людских рук-то ничего не делается. В большинстве своем люди с легкостью могут только разрушать, тут мозгов то много не надо, а чтобы построить и не дать развалиться, тут ум надо, силы. Обленился народ, только мусорить и умеет, а потом удивляется, почему не пробраться и места нет ни для чего.

В душе он с ней согласился, так как сам только и занимался тем, что рушил все хорошее вокруг себя. Не задумываясь, иногда даже с легкостью, а пророй и с жестокостью. И не понятно, кого он этим хотел наказать, окружающий мир или себя.

Между тем, разгребая горы хлама, он натыкался на очень странные вещи: обрывки картин, с казавшимися ему знакомыми людьми, сломанные вещи, вызывающие в памяти какие-то всплески воспоминаний, измятые записки, дневники, какие-то хроники. У него возникло непонятное чувство причастности к данному месту и всему этому хламу. Расставляя все по местам, он проникался все больше мыслью, что все вещи и описываемые, в раскладываемых записях, события до боли знакомы. Не сразу, но он понял, что на самом деле разгребает хлам своей собственной жизни, ту помойку, в которую он ее превратил. Он всегда просто сбрасывал все в одну кучу, даже не пытаясь разобраться, а теперь он заботливо расставлял каждое воспоминание на полочку, будь то плохое или хорошее, он пытался расставить все в своей жизни по местам, чтобы можно было увидеть общую картину и потом идти по жизни спокойно, не спотыкаясь каждый раз о наваленный мусор. Всю свою сознательную жизнь он пускал все на самотек, надеясь, что как-нибудь само разрешиться, вместо того чтобы сесть и решить проблему, сделать выводы и идти дальше без ненужного груза обид и лишних претензий. Просто само собой оно же не рассосется, а только отложится в дальнем уголке твоей памяти чтобы в самый ненужный момент вылезти и испортить тебе жизнь еще больше, вместо того чтобы помочь принять в этот раз уже правильное решение. Он не знал, он просто не заморачивался, зачем лишний раз себя напрягать, жил как живется, никому не мешал, кроме самого себя, как выясняется. Эти мысли пришли к нему в голову совершенно неожиданно, как озарение. Вот оно, все же просто, надо только все разобрать. Он с возникшим воодушевлением принялся с удвоенной силой разбирать оставшийся мусор.

Через некоторое время комната приобрела более приемлемый вид, осталось только по мелочи, основной завал был убран. За ним обнаружилась еще одна дверь, видимо ведущая в другую залу. Он обрадовался вот он, выход, то что он так долго и безнадежно искал, быстро рванул к ней и открыл. То, что он увидел, отразилось на его лице гримасой боли и удивления:   «Нет, разве еще не все?»- это был вопрос полный отчаянья. Вторая зала была так же завалена. Тихо подошедшая сзади бабуля, остановившись и поднявшись на носочки, оглядывая из-за его спины возникший перед ее глазами беспорядок, безэмоционально резюмировала – «О-о-о, да тут еще работать и работать. Не расстраивайся, милок, - уже успокаивала она его, сочувственно похлопывая при этом по плечу, - это сейчас много времени занимает и кажется, что это бесконечно, но когда-нибудь ты точно разберешься»

Он был разочарован. Это даже было не простое разочарование, это была почти физическая боль. Столько времени потратив на разгребание этих завалов, он не ожидал такого подвоха от судьбы. Сил уже не осталось, хотелось, все забыть и выкинуть, чтобы  все оставили в покое, чтоб никто не тревожил, не бередил воспоминания, это же так больно. Из двух зол, как ему показалось, он решил сделать выбор к меньшей, вернее самой привычной и потому легкой. Он решил не копаться. Притворно ободряющим тоном он сказал: «Ай, что время тратить в пустую, от бардака еще никто не умирал, пущай пылится, потом как-нибудь». С этими словами он захлопнул дверь и пошел к выходу из музея.

-Тебе решать, хочешь быть несчастным, никто не запрещает – со вздохом сказала бабулька  и в сердцах добавила,  – хреновый из тебя уборщик, что тут скажешь.

Низкое небо все так же давило своей серостью, грязь под ногами заставляла ненавидеть мир еще больше. Он шел и не видел ничего перед собой, так как видеть уже было нечего, там была одна пустота.