О Робеспьере и гибели Французской революции

Нескольких выдержек из "Великой французской революции" Кропоткина было бы достаточно, чтобы накал далеких июльских дней 1794 г. передался читателю. Термидор - это:

"Когда с полной ясностью обозначилось все зло, происшедшее из того, что революция в своей экономике основалась на обогащении отдельных личностей. Революция должна стремиться к благу всех, иначе она неизбежно будет задавлена теми самыми, кого она обогатит на счет народа."

Как тут не согласиться! Поистине, революция на то и революция, а не эволюция, чтобы обогащать широкие массы. Если революция происходит только для того, чтоб обогатить новых людей, принадлежащих к новому меньшинству, такой революции будет очень трудно оправдать себя в глазах народа. Поэтому 91-й год - не революция. Слишком большая ориентировка страны на центр, слишком сильная вовлеченность номенклатуры, да и вообще, только глупцы ее могли в те годы назвать революцией, а раз в те годы ее так не назвали, какое имеем мы право говорить о тех годах как о революции, если поменялись лишь политические, конституционные права, и то на бумаге? Весь ранжир того, что произошло, вернуло нас к состоянию на 17-й год. Это было лучше, чем двигаться вперед без реформ вообще. Мирный распад империи тоже достоин всяческих похвал. Но как только повеяло жареным в 93-м, как только произошло два выстрела в Белый дом, сразу весь революционный дух и зачатки духовной революции оказались раздавленными. Самое главное, что нам дали - это интеллектуальную свободу выбора. Революция 91-го - интеллектуальная революция, и одна только свобода циркулирования любой литературной, театральной и киношной продукции - великое достижение. Но это не значит, что у россиян ее тоже отнимут, как только смогут. В ближайшие 5-15 лет произойдет либо революция, либо окончательный откат. Это мне дух Кропоткина только что сообщил, возникнув за плечом.

Следует заняться серьезной и непредвзятой систематизацией революций. Критерием великой революции должен быть прорыв, который отделяет революционную нацию от самых-самых передовых государств данного времени в той или иной сфере. Такие революции характеризуются тем, что земля и народ, породившие их и загоревшиеся революционным духом, приносят себя в жертву интересам человечества и нередко, если рассматривать ту или иную загоревшуюся таким образом страну отдельно, эта страна выходит из революции в развалинах и со слишком тяжкими жертвами - экономическими или человеческими, или теми и другими. В целом, 1989 - 91-й год - малая революция. Она дала то, к чему нас вернул Ленин после неудачи военного коммунизма и к чему по идее должен был вернуть Сталин, самое позднее, после 32-го года, после провала коллективизации и вызванного ею голода. Но Сталин был бюрократ и террорист, такой же как Робеспьер, и оба они дали революции крохи полезного, и лишь затем, чтобы встать у руля да свести ее в гроб. Хотя, если уж идти на такие сравнения, Робеспьер скорее напоминает Керенского. Даже в минуту нарастающего отчаяния, которое чувствовали даже стены, эта последняя скала революции, еще имевшая хоть какие-то остатки репутации (ни народ, ни историки никогда не сомневались в личной фанатической честности Робеспьера), он оставался холоднее этих самых стен и повторял давно знакомую кроваво-бюрократическую чушь - внимание, это была последняя его речь (!):

- Где средство против этого зла? - говорил он в заключение речи, направленной против чрезвычайно уполномоченных Комитетов. - Наказать изменников!

Далее посыпались слова: очистить, подчинить, установить единство и верховную власть - о нет, это не слова Революции, это слова Контр-революции!

Правда, сам Робеспьер еще не знал, что это последнее его официальное выступление в Конвенте. Как не знал он того, что жить ему оставалось часов 50. Робеспьер - тот же Керенский, только в отличие от Керенского Робеспьер мог по праву говорить, что добился он всего благодаря личным стараниям. И что с того? Чуть больше искренности - пожалуй. Та же искуснейшая эксплуатация общественного мнения, предельная необузданность репрессий (вспомним разгон и расстрел июльского восстания Керенским, преследования им большевиков и манипулирование правыми). То же властолюбие, убивающее мудрость и здравый смысл. Да, именно здравый смысл. Обоих сместили. Смещают только тех, кто имеет хоть какие-то принципы. Принципы мешают здравому смыслу и мешают править вечно.

Нельзя не согласиться с Кропоткиным, который показывает на трех уровнях ограниченность Робеспьера: на уровне лавирования в период восхождения; на уровне властного фанатизма во время террора; на уровне интеллекта. Робесьпер стал всего лишь воплощением умеренного демократа. Он так и не решил для себя противоречия между насущными потребностями поднявшегося на революцию народа и своей непоколебимой верой в государственный централизм. Да и вообще, почитайте его выступления: сплошная серость. Нет не только полета мысли - нет простой смелости, всегда крайняя осторожность, оглядка на большинство. Оппортунизм всегда превалирует над идеей. Безрассудная и наглая храбрость появляется только в последнем выступлении, диктатор уже совсем тронулся, и да - истина на мгновение мелькает в его словах, в его тщательно продуманной речи - но не в выводах. Ведь свергли Робеспьера за дух сказанного - дайте мне еще, еще, еще... ВЛАСТИ! Буквальный же смысл сказанного был верен. Но инициатива с "очищения" Комитетов - общественного спасения и общественной безопасности, в которых числился и он - сильно запоздала. Так же, как запоздали к 89-му реформы крупного министра-экономиста Тюрго и проекты конституционных монархистов.

Но что касается робеспьеровского террора (проводил эту политику не только он совместно с другими членами Комитетов), который и лишил Революцию многих ее героев, спутал все карты и вообще перепутал в глазах парижан справедливость со злом, то пресловутый террор этот был столь ничтожен (приблизительно 3000 уголовных и политических смертных приговоров со стороны Революционного трибунала без нормального суда и следствия), что он не устрашал, а лишь озлоблял парижский народ.

И Робеспьер с кучкой его сторонников - последних демократов Революции - погиб, ожидая народной подмоги, загнанный в ратушу, оставленный всеми, подставивший под нож всех, кто не был посредственностью и пользовался обожанием народа - демократа Дантона, коммуниста Шомета, атеиста-радикала Эбера - всех всех всех, и теперь расхлебывал сам:

"Леба убил себя; Робеспьер-младший решил покончить с собой и бросился из окна третьего этажа; Кофингаль взялся за Анрио [начальника нац. гвардии], обвиняя его в трусости, и выбросил его из окна; Сен-Жюст и Кутон дали себя арестовать [они и раненый в челюсть Робеспьер продлили позорное существование еще на несколько часов]."

К сказанному о Р. нельзя не добавить, что сюжетам, связанным с ним, Кропоткин уделяет сравнительно мало внимания, хотя и считает его последней знаковой фигурой подъема революции, революционного всплеска. Робеспьер у него не только не герой, как в старых советских учебниках (которые патологически обожествляли любого кровавого убийцу просто за то что он кровавый и за то что он убийца), Робеспьер у него вообще посредственная личность, второстепенная, без которой революция бы легко обошлась.