Консультант. Уход3

Необходимое пояснение.
Хочу сразу и честно предупредить уважаемого читателя, что никаких фантастических вещей в данном рассказе или, лучше сказать, главе, так как это серия рассказов, которую автор впоследствии собирается объединить в одно цельное произведение, нет. Да, здесь на первый взгляд нет фантастики, но этот рассказ нельзя выкидывать из контекста всей темы, именно поэтому  автор и поместил его в жанр фантастики. Итак, начнём.
Вскоре послей нашей последней встречи с моим чудаковатым другом, Борис сам позвонил ко мне и попросил приехать в его одинокую холостяцкую квартиру. Из предыдущих рассказов читатель уже имеет представление о жилище Бориса, где хотя и существует порядок, но порядок чисто технический, такой, где лишь инструмент и приборы сборщика и наладчика электронной аппаратуры находятся в абсолютном порядке, а всё иное, например, относящееся к быту, не столь любовно аккуратно. Правда, книги Борис тоже хранил весьма заботливо и всегда знал, где и что у него находится. Именно поэтому я и не буду отвлекаться на описание жилища этого чудака и нелюдима.
Как обычно, Борис, следуя своей гостеприимности, провёл меня на кухню, где сразу же выложил на стол угощение в виде грудинки и батона. Как читатель уже понял из предыдущих рассказов, мой друг не очень утруждал себя работой у плиты, у него и чай то был в неизменных пакетиках, ибо в доме отсутствовал заварочный чайник. Мы молча принялись завтракать. Я не торопил своего друга, который в этот раз неотрывно изучал меня с сосредоточенно-хмурым видом. Наконец, когда мы оба вполне неплохо перекусили, Борис спросил:
- Ты ведь, Толя, хорошо разбираешься в литературе?
Честно говоря, я всего ждал от Бориса, но чтобы он приглашал меня для беседы на литературную тему, было полной неожиданностью. Я даже несколько растерялся и не знал, что отвечать. Да, конечно, вот уже более пятидесяти лет я посещаю книжные магазины, читаю регулярно не потому, что заставляю себя, но просто из органической потребности. Но разбираюсь ли я в литературе? Конечно, у меня есть определённые знания в этой области, но лишь в той мере, в какой можно получить совокупность знаний без систематики. Именно поэтому я и молчал, собираясь с мыслями. Но Борис меня опередил.
- Конечно, разбираешься, - объявил он безапелляционно, - я видел твои литературные странички в интернете, читал твои стихи и прозу.
Далее Борис замолчал. Вероятно, он считал, что других аргументов приводить и нет необходимости.
Я рассмеялся.
- Слушай, Боря, - сказал я, - я ведь сейчас безработный. Да, конечно, я, как и ты, пенсионер. Но ведь наши пенсии немного поменьше, чем, допустим, у Лужкова.
Борис при этих словах хмыкнул и широко ухмыльнулся. Кажется, он за последние годы немного научился понимать юмор. Это меня радовало.
- Ты же вроде где-то работал? – продолжая добродушно лыбиться, спросил Боря.
- Работал, теперь не работаю. Ищу работу, что совсем нелегко. Но дело не в этом. Я что хотел сказать относительно знания литературы. Вот недавно я зашёл в один из книжных магазинов, в одну известную у нас фирму, - я назвал её, - сделал попытку устроиться там на работу.
- Да у них целая сеть магазинов, - воскликнул Борис.
- Да, ты прав. И не только. Есть и туристическое агенство. Так вот они меня к себе не взяли.
- А кем ты собирался к ним устраиваться.
- Это я оставил на их усмотрение. Ведь я у них когда то сбывал сборник стихов, моих стихов. Они ведь знают меня как автора. И, тем не менее, брать на работу культурного, образованного, с высшим образованием, трезвого и не курящего не стали. Не подхожу я для них.
- А чего ты хочешь, - презрительно скривив губы, воскликнул Борис, ведь судя по названию фирмы, она принадлежит бывшему деятелю культуры, вероятно обкомовскому товарищу. Это они ведь только плачутся, что кругом безграмотные уголовники власть захватили, а на самом деле всё это бывшие партийные деятели или их дети. Поговоришь с таким, тот тебе скромно ответит, что у него папа был инженером. А спросишь, какая должность у папы была, так опять же скромно потупившись, пояснит, что начальник треста или директор завода и, конечно, член обкома.
Борис отвернул голову, как бы собираясь презрительно сплюнуть, но вместо этого лишь вновь саркастически хмыкнул.
Я с удивлением посмотрел на своего друга. Меня удивило не то, что Борис знается с людьми такого уровня, в конце концов короткие встречи по жизни могут быть с кем угодно даже у такого нелюдима как Боря. Но удивило меня то, что оказывается, Боря не был столь наивен, хотя вроде бы и замыкался всю жизнь на одной физике.
- Насрать, что думают эти бонзы, - вновь поворачивая ко мне своё лицо, отчеканил Борис, - я то знаю, разбираешься ты в литературе или нет.
На эти слова я лишь скромно пожал плечами. Мы немного помолчали. Наконец я спросил:
- А что, собственно, ты хотел?
Борис нахмурился и, вскочив со стула, умчался из кухни, лишь коротко бросив:
- Сейчас.
Вернулся он действительно быстро. В руках у Бориса была большого формата общая тетрадь.
- Что это? – не скрывая любопытства, воскликнул я.
- Это стихи, - пояснил Боря.
- Ты пишешь стихи?! – в невероятном изумлении вскричал я.
- Нет, нет. Это стихи не мои, - отвечал Борис, раскрывая передо мной свою тетрадь, которая вся была исписана Бориным подчерком.
И хотя моё изумление несколько улеглось, я, листая страницы тетради, начинал приходить всё более и более в это же состояние. Дело в том, что, хотя нигде и не был указан автор стихов, я видел, что это произведения известных советских поэтов, более того, всё это очень известные в СССР песни. Я был настолько обескуражен увиденным, что лишь вопросительно взглянул на своего друга.
Борис приблизил ко мне своё лицо и шёпотом сказал:
- Я хочу с этой тетрадью отправиться в прошлое, в свою юность.
Услышав такое, я чуть было не изматерился. Нет, не на Борю, а, что называется, для души. Я внимательно посмотрел на Бориса. Он также неотрывно смотрел на меня, смотрел так, словно это я решал его будущее. Глубоко вздохнув, я покачал головой. Это не было жестом согласия, как не было и жестом отказа. Скорее я покрутил шеей с таким видом, словно мне жал воротник рубашки, хотя это была моя любимая рубаха, которую я носил столь давно, что, казалось, сросся с ней. Эта рубаха была удивительно ноской и уже пережила несколько других, купленных приблизительно в одно время с этой. Впрочем, к чему это я? Я побарабанил пальцами по столу и с горькой усмешкой поинтересовался:
- Ты хочешь от меня услышать мой опыт общения с нашими местными литераторами? Так?
- Да, так, - тотчас подтвердил Боря.
Я широко ухмыльнулся точно так же, как перед этим ухмылялся Борис:
- Если тебя интересует мнение о наших губернских литераторах, то скажу тебе откровенно, я о них очень низкого мнения.
Боря хотел перебить меня, но не стал и я продолжил:
- Да, среди них есть несколько человек талантливых, которых приятно почитать. Я говорю, в общем-то, не о тех, кто состоит в союзе писателей, а вообще, что называется, о любителях.
Я немного помолчал, собираясь с мыслями.
- Но тебя, скорее всего, интересует именно та атмосфера, которая царит среди членов, - я усмехнулся и продолжил, - союза писателей. Вообще, если говорить честно, то писателей среди них просто нет.
Я вновь сделал паузу, не потому, что хотел привлечь внимание Бориса к моим словам, он и так слушал весьма внимательно, но лишь собираясь с мыслями. Говорить об этой публике было и легко и трудно одновременно. Легко в той части, в какой я непосредственно общался с ними, и трудно, потому что ни с кем я не состоял в близких отношениях. Моё знакомство с этой публикой было скорее шапочным. И всё-таки я имел довольно точное представление о нашем литературном бомонде.
- Хотя, какой это высший свет, - я даже не заметил, что говорю вслух, отвечая на свои мысли.
Но, обратив на это внимание, я уже обратился дальше к Борису:
- Приходилось мне как то посещать семинар одного нашего старого литератора, члена союза писателей, подполковника в отставке, который всю жизнь и в армии проработал в газете.
Честно говоря, говорить об этих людях мне не хотелось, но я всё же решил просветить Бориса насколько было возможным.
- Знаешь, Боря, меня очень удивляло, что человек, ведя семинар, совершенно не знакомит аудиторию со своими произведениями.
- Что, такой скромный? – робко встрял Борис в мой монолог.
- Дело в другом. Просто ему нечем было похвастать.
- У него что, не было выпущено ни одной книги? – в величайшем изумлении вскричал Боря.
Реакция друга меня несколько рассмешила. Я усмехнулся:
- Были. Одну я всё-таки увидел. Он как то принёс свою детскую книгу, стихи.
- Ну, ну, - Борис весь подался вперёд.
Усмехнувшись, я покачал головой:
- Ты даже представить себе не можешь, насколько жалкой оказалась эта книга.
- Зачем же он её принёс? – изумлённо воскликнул Борис.
- А чёрт его знает, - откровенно признался я, - может у него это самая лучшая книга из всех выпущенных.
- Но ведь ты говоришь, что этот человек в литературе проработал всю жизнь, - удивлённо воскликнул мой товарищ.
- Вот к этому я и подвожу, - ткнув в направлении Бориса указательным пальцем, пояснил я. Хотя, навряд ли это объяснение что-либо прояснило моему другу. Но в это раз Боря не задавал никаких вопросов, а лишь удивлённо глядел мне в лицо.
- Дело даже не в том, что среди многих тысяч членов союза писателей, собственно хоть сколько-нибудь писателей раз, два и обчёлся. Дело не в этом.
- А в чём? – несмело спросил Борис.
Но я, проигнорировав вопрос друга, продолжил мысль:
- Дело в том, что количество в данном случае перерастает в качество далеко не в лучшую сторону.
- И в чём же это проявляется? – с хмурой сосредоточенностью поинтересовался Борис.
- А в двойственности всех этих писателей, вот в чём, - ответил я с усмешкой.
- Как это? – не понял Борис.
- Да очень просто. Каждый из этих в основном ничтожеств, старается выглядеть другому другом, а за спиной делает ему же пакости.
Борис такому заключению был весьма удивлён.
- А ты не сгущаешь краски? - спросил он меня.
- Нисколько, - твёрдо возразил я и продолжил, - ты пойми, все эти люди работали при социализме, все они на своих должностях получали грошовые зарплаты. Вот представь, работает такой мухомор, член союза писателей в редакции, получая ничтожную плату, а у него семья, он и выпить не дурак и приходит к нему какой-нибудь начинающий литератор, приносит, скажем, стихи. Думаешь, он их опубликует? Чёрта с два. Если это очень хорошие стихи, так он их продержит у себя в столе несколько десятков лет. Я уже встречался с таким явлением. Показывал мне один деятель такие стихи, которые у него провалялись в столе лет тридцать. Человек уже и военное училище закончил, и в запас вышел, а его стихи всё валяются у этого хмыря в столе. А ведь это были отличные стихи. Вот ведь какая обстановка царила и царит в нашей литературе. А ведь это не какой-нибудь диссидент, это были стихи курсанта высшего военного училища. Даже если бы курсант заплатил этому редактору, что для курсанта, возможно, было и весьма трудно, но, допустим, допустим, что он бы напоил этого редактора, то и тогда эти стихи не увидели бы свет. Да, не увидели, потому что эти стихи гораздо талантливее, чем вирши этого редактора. Вот в чём дело. Вообще, вся эта сволочь, а в основном это именно такая публика, насквозь продажная, которая за бутылку продаст мать родную, а за две собственных детей, не любит даже давать дельных советов. Я, например, когда только начинал писать стихи и посещал редакции, то всего двое редакторов мне указали конкретно на чисто технические ошибки.
- Ну, ты и описал наших литераторов, - удивлённо воскликнул Борис.
- Что есть, то и говорю, - хмуро отпарировал я, - ты ведь знаешь, что я вовсе не склонен к злопыхательству, не склонен к желчи. А говорю тебе всё это лишь для того, чтобы ты наиболее точно представлял ситуацию.
- Хм, - Борис также повертел шеей, словно ему жал воротник.
- Потом, ты пойми, кем являешься, - наклоняясь вперёд, произнёс я.
- То есть, ты напоминаешь о моих родителях, которые прошли через тюрьму?
Борис вопросительно взглянул мне в глаза.
- Именно, - подтвердил я и тут же с ходу продолжил, - ты думаешь, что в СССР только к физике не допускали таких как ты?
- Да, нет, наверное, нет, - глубоко вздохнув, отвечал Борис.
Услышав такой несмелый ответ, я рассмеялся.
- Слушай, Борис, вот у тебя на полке стоит томик стихов поэтов, прошедших через ГУЛАГ.
- Ну, и что? – поинтересовался Борис, не понимая, куда я клоню.
- А ты посмотри повнимательнее, чем занимались эти поэты, выйдя на свободу.
- Да самой различной работой, - Борис слегка пожал плечами.
- Вот именно, самой различной, но только не литературой. А если и творили, то в стол или, что ещё хуже, на чужого дядю, то есть были обыкновенными литературными рабами. Правильно.
Не отвечая, Борис внимательно и серьёзно смотрел мне в лицо.
Я отвечал на его взгляд недоброй усмешкой.
- Ты пойми, ведь у нас идеологии уделяется очень большое внимание. У нас и сейчас закрытая страна. Если ты пройдёшься по книжному магазину, то сразу поймёшь, насколько скудная информация попадает нашему читателю. Даже труды наших партийных деятелей, деятелей революционного движения ты не встретишь. Никакого Бухарина, Троцкого, Рыкова. Да что там, даже трудов Ленина и Сталина не увидишь. А как людям изучать свою историю? Заграницей о России люди больше знают, чем мы тут, для которых многое попросту остаётся недоступным.
- Ладно, подогрей чайник, - попросил я, - что-то меня эта консультация несколько утомила.
Борис молча нажал на кнопку пуска своего электрочайника. Вскоре мы уже вновь пили чай. Говорить не хотелось. Однако вопрос оставался открытым. И через некоторое время Борис всё же спросил, пододвигаю ко мне тетрадь:
- Так что, все эти сегодня столь известные, а в СССР очень известные песни, у меня не примут в редакциях.
- Нет, может и примут, но не под твоим именем. Ты вспомни, что первые руководители союза писателей в СССР были вполне официально чекистами. Это потом уже стали назначать видных писателей, а вначале лишь чекисты. Да и потом, все эти назначенные писатели были теми же чекистами. Вообще, - закончил я безапелляционно, - все члены этого союза самым тесным образом связаны с политической полицией. А туда таких как ты не берут. Да, да, союз писателей в СССР это тот же отдел политической полиции, можешь в этом не сомневаться. Так что ни о какой карьере поэта даже не мечтай, ничего у тебя не выйдет. Даже если ты споишь всех нашим местных поэтов, то и тогда все твои усилья пропадут даром. Дело не в том, какие человек приносит стихи или прозу, главное кто приносит. И если ты чем-то не устраиваешь государство, то останешься на самой низшей социальной орбите. Это как в фашисткой Германии, если человек еврей, то пусть он хоть о семи пядей во лбу, всё равно его ожидал лишь Освенцим или что-то подобное.
Борис устало отодвинул от себя свой бокал.
- Да, - вздохнул мой товарищ, - с тобой трудно не согласиться, тем более, что я то знаю, как это бывает, пусть и не в литературе.
Я поднялся из-за стола.
- Попробуй придумать что-либо другое, с тетрадкой поэтической у тебя ничего не выйдет, - подытожил я жёстко.
- Ладно, я подумаю, - устало произнёс мой товарищ.
С этим мы в тот раз и расстались.
Хотя наша встреча потом продолжилась, но это было через несколько дней. В тот день Борис был несколько утомлён нашей встречей и решил сначала всё обдумать, прежде чем решиться на конкретное действие.