История четвёртая. Миф

— Так всё-таки забавно, — задумчиво, если не сказать мечтательно, протянул Евгений Габриэлович Ангелов-Райский, более известный как Архангел Джин. — Мы гуляем с тобой вдвоём. Будь я человеком и узнай, что такое возможно, я бы, мягко говоря, очень удивился.
— Слушай, Архангел, я тебя с собой не звал, — мрачно отозвался его спутник, Степан Лютикович Денница, более известный как Вертиго, Дьявол Младший. — А то, что ты потащился за мной, так это твои трудности. Я, знаешь ли, приучил себя к ежедневным прогулкам. Моцион. Ибо когда целыми днями сидишь в Аду, или даже тут, в «Недрах», что, в принципе, почти одно и то же, ужасно устаёшь от этой пародии на воздух. Вот ты когда-нибудь дышал воздухом Преисподней? Нет? Могу устроить. Тамошний воздух ужасен, у меня от него голова пухнет. И эти крематории… Так что я просто решил, что мне будет полезно подышать воздухом этого Мира, пока люди и его не превратили в подобие адского.
— Ах, ты прав, — Джин с наслаждением втянул носом воздух и улыбнулся: — К тому же, ты чувствуешь? Пахнет весной, Вертиго! Весной! И так потеплело, даже птицы запели. Душа радуется. И чего Кастальский с нами не пошёл, спрашивается. Ему бы это пошло на пользу.
— Да-а уж…

(некоторое время назад, офис Потусторонней Компании)

Офис напоминал лазарет после крупного сражения.

Тут и там раздавались тяжёлые стоны умирающих. В тяжёлом, как свинец, воздухе всё ещё витал дух событий вчерашней ночи. То и дело кто-то просил воды. Ясное дело, ни о какой работе речь идти не могла.

Директор сидел в своём кабинете, бессильно уронив голову на стол. Он не шевелился, потому что даже малейшее движение причиняло как физическую, так и моральную муку.

— Герман Сергеич, а пошли гулять! — в кабинет ввалился Джин, весёлый, свежий, как румянец на щёчках юной девы.

Превозмогая боль, Кастальский поднял голову, и тут же лицо его исказила гримаса нестерпимой боли. Он не без труда сфокусировал взгляд налитых кровью глаз на Ангела. Взгляд этот был мутен, щёки директора ввалились, губы были обветрены и кое-где измазаны чем-то алым.

— А у тебя тут помада, — Ангел заботливо удалил следы сражения с лица пострадавшего. — Нет, как же я всё-таки счастлив, что мы, Ангелы, не пьянеем. А то у нас что ни праздник, то вакханалия. «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать». Ну или как у БГ, там, про похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.

Директор беззвучно открыл рот, словно рыба, выброшенная на берег. Наконец его иссохшее горло исторгло из себя несколько совершенно нечленораздельных звуков.

Джин вздохнул.

— Ладно, я свяжусь с Валей. В конце концов, если уж его чудодейственная настойка вам тут не поможет, то вам уже ничто не поможет. Жалко, что ты не идёшь гулять. На улице чудесная погода. Подумать только, Новый Год, и такие последствия. Нет, я конечно помню, что год Кота, раз в двенадцать лет, все дела. Но, Герман, как по мне, так у нас подобное наблюдается после каждых праздников, а отнюдь не раз в двенадцать лет. Эх, гулять умеете, да. А вот пить ни черта не умеете. Ладненько, я пошёл, пока-пока!

И легкомысленно жестокий Архангел удалился как ни в чём не бывало. С минуту директор смотрел ему вслед, но потом силы оставили его, и директорская голова с гулким стуком ударилась о столешницу.

…

— Да-а уж… — покачал головой Вертиго. — Я всё думаю, как так вышло, что ни вы, Ангелы, ни мы, адские, не хмелеем и не страдаем от похмелья, тогда как обычные Духи и Кошки в этом ничуть не отличаются от людей?
— Тайна сия велика есть, — со смехом отозвался Джин. Вертиго укоризненно покачал головой:
— У тебя нет сердца, Архангел. Где, спрашивается, твоё райское милосердие?
— Райским наслаждение бывает, — отпарировал Джин. — А при чём тут милосердие? Можно подумать, их насильно пьянствовать заставляли. Сами виноваты.
— М-да, вот уж действительно крушение стереотипов, — Вертиго хмыкнул. — Мало того, что Дьявол гуляет с Архангелом, так Дьяволу ещё и жалость не чужда, в отличие от Архангела.

Джин только фыркнул. Вертиго рассмеялся.

— Ладно. А за каким бесом мы оказались именно в этом районе?

Вокруг была Комсомольская площадь, а с пьедестала неподалёку на Друзей строго смотрел В.И. Ульянов-Ленин.

— Э-э, понятия не имею, — Джин пожал плечами. — Нарочно я сюда не шёл. Это лучше ты мне объясни, моционщик, какой-такой моцион около вокзала? Тут воздух, я думаю, не сильно лучше адского.
— Сам удивляюсь, — ответил Вертиго. — Неужели ты думаешь, что я сознательно потащился бы в эту, как бы это помягче… клоаку?
— Стра-анно… Ты ведь понимаешь, что это не просто так.
— Само собой. Ладно, давай посмотрим, что нас сюда привело.

И они пошли дальше.

Возле подземного перехода и стоявших рядом палаток тут и там кучковались бомжи. Для Трёх Вокзалов — явление обычное, и Друзья поначалу не обратили на них никакого внимания. Однако Джин вдруг почувствовал, что кто-то легонько потянул его за рукав куртки.

Он обернулся и увидел этого бомжа.

Это был махонький сухой старичок, явно не русской, скорее какой-то восточной национальности. Он был одет в старую, хотя и удивительно опрятную телогрейку, ватные штаны и какие-то диковинные валенки азиатского розлива. На голове его была шапочка, когда-то с вышивкой, а нынче изрядно потрёпанная. На морщинистом, словно скомканном лице не было и намёка на усы или бороду. Небольшие чёрные глаза смотрели с неожиданной добротой.

— Сыночек, — голос его был тонкий, чуть дребезжащий. — Сыночек, угости папироской.

Джин отчего-то смутился, но Вертиго уже протягивал дедушке пару сигарет и зажигалку. Тот посмотрел на Дьявола-младшего с благодарностью.

— Спасибо тебе, сыночек, спасибо.

Вертиго слегка улыбнулся и молча кивнул. Старичок прикурил и радостно запыхал сигаретой. Его лицо лучилось радостью.

— Дедушка… — Джин чувствовал, что ему хочется что-то сделать для этого старичка. — Дедушка, чем ещё мы можем помочь тебе? Может, тебе нужны деньги? Или ещё сигарет? Может… — он лихорадочно соображал, что же он может сделать.

«В конце концов, мы же Потусторонняя Компания. Мы исполняем мечты. Неужели я ничем не могу помочь этому старичку?»

А тот заулыбался, покачал головой:

— Нет-нет, сыночек, не надо, спасибо тебе, хороший, спасибо.
— Лучше мне подкинь деньжат, коли не жалко, — откликнулся один из сидевших неподалёку бомжей.

Джин растерянно посмотрел на него, но Вертиго мысленно одёрнул его:

«И не думай даже. Дашь одному — вся площадь подтянется».

Джин присел перед стариком на корточки.

— Послушай. Мы можем тебе помочь. Правда. Ты ведь о чём-нибудь мечтаешь, да? Наверняка же, а? Скажи, я могу исполнить твоё желание. Мы можем. Только скажи, чего ты хочешь.

Старик смотрел на Джина, слушал и улыбался.

— Почему ты не скажешь? Ты не веришь мне, да? — Джином овладело странное чувство. Он никак не мог понять, что вообще происходит. Почему он вдруг проявляет такое внимание к этому старику, простому бомжу, коих множество в Москве и России?
— Я верю тебе, сыночек, — старичок улыбался. — Верю. Я знаю, кто ты. Ты сахиусан тэнгэр.
— А? — Джин растерянно посмотрел на Вертиго. Тот, казалось, был несколько озадачен. А старичок продолжал: — Друг твой — Эрлэг номын хаан (он надул щёки, сделав грозное лицо). Но не злой — добрый (он хитро посмотрел на Вертиго). Добрый.

Дьявол поморщился. Джин посмотрел на него вопросительно:

— Вертиго?
— Он знает, — Дьявол-младший кивнул. — Это монгольский.
— Чудеса да и только, — Джин покачал головой. — Откуда же ты знаешь, кто мы такие, дедушка?
— Э-э, да чего вас знать? — словно бы удивился старичок. — Мне знать не надо, я смотрю — и вижу. Вот и всё.
— М-да, необычно… — пробормотал Джин. — Но как же твоя мечта?
— Мечта? — старичок снова заулыбался. — Есть мечта. Вот ты купи мне чебурек, а? Вот моя мечта. Так давно чебурек не ел. Купишь чебурек, вот и мечта сбылась.
— Вот уж воистину святая простота, — озадаченно проговорил Джин. — Чебурек. И всё?
— Всё, — твёрдо ответил старичок.
— Уверен?
— Уверен, сыночек, уверен.
— Ну… — Архангел держал в руке свежий, только что испечённый ароматный чебурек, — держи, дедушка. Вот… Мечта твоя.

Лицо старичка озарилось таким неподдельным детским счастьем, что даже Вертиго стало как-то не по себе. Старик осторожно взял чебурек двумя руками, любуясь им, жмуря глаза от удовольствия, вдыхая сладкий жар; ноздри его трепетали от восхищения. Он осторожно развернул пакет, в который был завёрнут чебурек, но не спешил приступать к еде, наслаждаясь каждой секундой этой гастрономической близости со своей мечтой. Джин и Вертиго следили за ним, затаив дыхание; никогда раньше им не приходилось видеть ничего подобного, даже Вертиго, не говоря о Джине.

А счастливый обладатель чебурека наконец надкусил своё сокровище. О, с каким восторгом он жевал этот крохотный кусочек, как дегустатор, как настоящий ценитель. Он ел совсем не так, как едят голодные люди — жадно, отхватывая большие куски; он ел неторопливо, смакуя каждую крошку. Это было настоящее священнодействие, и Друзья невольно подумали о том, что им, Потусторонним Существам, повидавшим всякое, пережившим всякое, никогда не испытать этого экстатического блаженства от такой простой вещи, как чебурек, куска мяса в слойке теста.

И вот, когда он наконец закончил, а последние крохи теста были собраны морщинистой ладошкой и слизаны все до единого, когда от чебурека, казалось, не осталось даже запаха, он сложил пакет в несколько раз и сунул его куда-то под свою телогрейку.

— Буду нюхать, — заявил он Друзьям. — Вспоминать мой прекрасный чебурек.

На глаза Архангела навернулись слёзы. Он опустился перед стариком на колени.

— Послушай… Я могу дать тебе сколько угодно чебуреков. И не только. Я могу дать тебе всё, что захочешь. Почему? Почему ты не попросил ничего, кроме одного чебурека?

Старик улыбнулся. Он смотрел на Джина даже чуточку снисходительно.

— Э-э, такой молодой сахиусан тэнгэр, совсем молодой, ничего не понял. Если чебуреков много — какая же в них радость? — увидев, что Джин смотрит на него непонимающе, он вздохнул и продолжил: — Послушай. Я старый. Я прожил очень длинную жизнь, длиннее, чем самая длинная река, длиннее, чем путь от чистых земель Диваажин до самого дна Авичи, и ещё длинней. Теперь я сижу здесь на ящике, который мне подарили в знак уважения к моей старости. Чего мне желать? Богатства? Никогда я не был богат и не искал богатства: зачем мне оно? Если я умру, оно мне не пригодится. Так же как и всё остальное. Ты ещё очень молод. Ты ещё не понимаешь того, как думают люди. Они совсем не такие, как ты. Ты проживёшь ещё тысячу тысяч лет, а люди живут недолго. Хотя есть жадные люди, да, но даже они в конце концов понимают, что им не унести богатства с собой в другую жизнь, зато оно будет подобно тяжёлым золотым гирям, из-за которых человек не сможет сделать тот единственный шаг, который отделяет его от чистой земли. Ты подарил мне гораздо больше, чем думаешь. Подарив мне чебурек, ты подарил мне счастье, потому что я был голоден и давно не ел настоящей еды. Скажешь, ерунда? Нет, сыночек. Не ерунда. Великое поймёшь тогда, когда научишься понимать малое. А теперь иди, тебе пора. Твой друг ждёт тебя. У вас ещё много работы впереди. Много людей, много желаний. Ступай. Спасибо тебе, сыночек.

Джин вернулся к стоящему в стороне Вертиго. Старик улыбнулся и помахал ему рукой.

…

— Знаешь, Вертиго… Со мной… Наверное, никогда не случалось ничего подобного. Я помню… Когда я только стал Архангелом, и всё стало иначе… Это незабываемые, во всех смыслах, ощущения, воспоминания. Ты помнишь, как стал Дьяволом?
— Хотел бы я не помнить, — Вертиго сплюнул. — Не самые счастливые воспоминания в моей жизни.

Ангел кивнул.

— У меня тоже. Сила, а значит, и Знание. Горькое Знание… Но дело не в этом. Я также помню, как в первый раз оказался в Миролюдье. Никакого особенного впечатления на меня тогда этот Мир не произвёл, он был одним из прочих. Но ты знаешь… Чем чаще я бывал тут, тем чаще мне казалось, что он всё-таки отличается. В нём есть нечто, совершенно не поддающееся логике. Охватываемое только чувствами. Понятное только сердцу. Понимаешь? Вот и этот дедушка…
— Очень интересный старик, — задумчиво проговорил Дьявол-младший. — Есть в нём что-то… На мгновение мне даже показалось, что на самом деле он просто старый Дух, и дурачит нас, — он покосился на Джина, — особенно тебя. Ты себя со стороны не видел, то ещё зрелище. Казалось, ещё немного, и ты ему молиться станешь. Хотя… Я тебя понимаю.
— Ты просканировал его?
— Да. Он человек, Джин. Обычный человек. Хотя нет, не совсем обычный. Таких называют просветлёнными. Может, вообще анагамин.  То есть почти архат. Хотя я не понимаю, почему я тебе об этом  рассказываю, а не наоборот. Я же Сатана всё-таки. А все эти святые, они скорее по твоей части.
— Это удивительно, правда, Вертиго? Мы родились Духами, а они… И тем не менее они не сильно уступают нам, такие, как этот дедушка.

— Эй, вы!

Друзья обернулись. К ним бежал один из тех бомжей, что сидели недалеко от старичка. Казалось, он был здорово напуган.

— Что случилось? — встревоженно спросил Ангел.
— Простите, что я вот так вот к вам, но вы должны помочь! Там пришли эти ублюдки! Пацаны, хулиганьё. Они нас избивают, забирают деньги. Часто приходят, и всё бы ничего, но дедушка Луу сошёл с ума! Он их здорово разозлил! Они его убьют, если уже не убили! Вы должны…

И только тут он понял, что перед ним никого нет.

Друзья оказались на месте мгновенно — но опоздали.

Они видели, как один из быковатого вида парней толкнул Луу, и старик упал навзничь, тихонько охнув.

В этот же момент один из хулиганов заметил Друзей.

Они бросились бежать. Джин было ринулся за ними, но Вертиго остановил его:

— Займись дедом! А об этих уродах я позабочусь сам.

Сатана нехорошо ухмыльнулся. Он развёл руки, широко, словно крылья. И хотя в Этом Мире не было видно ничего необычного, но любой Дух увидел бы в тот момент, как в его ладонях возникло три чёрных шарика. Затем он свёл руки вместе, сложив их лодочкой — шарики слились воедино — и дунул на них.

Тотчас же они рассыпались чёрным ветром, который, разделившись натрое, на три волны, устремился за хулиганами. Беглецы разделились и побежали в разные стороны. Но участь их была решена.

Ими овладела вдруг страшная, необъяснимая паника, дикий ужас, который теперь гнал их, словно диких зверей, преследуемых загонщиками.

Один выскочил на проезжую часть и рванул было на другую сторону, но не успел — машина появилась словно из ниоткуда. Удар был столь силён, что его изломало, смяло, искорёжило. Он чувствовал, как трещат перемалываемые кости и рвутся мышцы. Смерть наступила почти мгновенно.

Однако в следующий миг, открыв глаза, он увидел всё тот же несущийся на него автомобиль. И опять был удар, и опять его ломало, рвало и кромсало. После смерти и темноты опять была жизнь, длившаяся несколько секунд — удар, его отшвырнуло, переломало, уничтожило.

И не было этому конца.

Вокруг стали скапливаться зеваки, удивлённо смотревшие на странного парня, который стоял прямо посреди проезжей части, ничего не видя и не слыша, и только периодически вздрагивал, словно от сильного удара.

Затем кто-то вызвал «скорую». Правда, помочь ему она уже не могла.

В это время второй, кажется, оторвался. Вокруг никого не было, тихий переулок. Неужели ушёл, подумал он. Достал сигарету и прикурил.

Тотчас же жуткое чёрное пламя рвануло по его руке. Сигарета упала в снег, но было поздно. Он горел заживо.

Он упал, и начал кататься по снегу, пытаясь сбить чёрное пламя, но у него ничего не получалось. Боль была невыносимой; казалось,  он сейчас потеряет сознание от болевого шока — но нет, он всё ещё оставался в сознании, чувствуя запах горелой плоти — своей собственной, слыша, как шкворчит, словно на сковороде, его собственное мясо, поджариваясь в собственном жире. Он слышал треск своих костей в страшном адском пламени.

Двое случайных прохожих с ужасом смотрели на странного парня, катающегося по снегу и оглашающего окрестности дикими воплями, исполненными нечеловеческих мук и боли.

«Скорая» уже ехала к нему.

Третий уже было решил, что всё в порядке, когда вдруг увидел странных чёрных птиц, целую стаю. С пронзительными криками они летели прямо на него. Он бросился бежать, но птицы быстро настигли его. Они бросались на него, метя в лицо, в глаза, острые клювы полосовали его до крови. Он пытался разогнать их, но у него ничего не получалось. Наконец он упал, пытаясь заслониться руками, но птицы продолжали нападать. Кровь лилась ручьями с его лица, птицы выклевали его глаза — и они вытекли вместе с кровью. Птицы сдирали кожу с его щёк, лба, вырывали с корнем его волосы, рвали горло. Боль была столь сильной, что он забыл, как кричать, он просто размахивал руками, пытаясь прогнать их.

Но в реальности Миролюдья никаких птиц, конечно же, не было.

Вскоре его тоже увезла «скорая».

Вертиго довольно улыбнулся. Так странно, подумал он. Я так давно не делал ничего действительно бесчеловечного, что почти забыл, каково это.

Он затушил сигарету, и пошёл туда, где над лежащим в снегу старым Луу склонился Архангел Джин.

…

А Луу умер.

Джин сидел там, прямо на снегу, рядом с маленьким неподвижным тельцем. Он был в шоке. Он не мог поверить в то, что это случилось.
Да, Луу сам говорил о том, что прожил жизнь. Знал ли он, что умрёт так скоро?

Случайностей не бывает. Джин это знал, и подошедший Вертиго тоже знал это.

Они молчали. Да и что тут скажешь.

Наконец Дьявол-младший словно вспомнил:

— Но послушай, Ангел, тут что-то не так.
— О чём ты?
— Он умер? А где в таком случае Смерть?
— Хм, и правда. Может, ещё не отошла от похмелья?
— Ты издеваешься? Как раз она себе такого позволить не может, смертность-то в Мире высокая, работать надо. Да и замучаешься с этими покойниками, если вовремя всё не сделать.
— Ты это мне рассказываешь? Я каждый день проверяю тысячи актов об умерших, иначе у тебя в Преисподней творился бы сущий бедлам.
— И то верно. Так где же Смерть?
— Предлагаешь позвать хором, как Снегурочку?
— Как смешно, ха-ха. Я отправил запрос, сейчас ответят. О, ответили. Говорят, сейчас будет.

И точно: спустя каких-то секунд двадцать в воздухе привычно запахло тленом, и рядом с Друзьями соткалась фигура в чёрном балахоне с капюшоном. Смерть поёжилась и, вытянув из пачки «слимку», затянулась:

— Привет, ребята. Какие дела?
— Привет, — Джин сдержанно кивнул.
— Привет, Смерть, — Вертиго улыбнулся. — Как всегда очаровательна.
— Ах, милый мой Вертиго, — Смерть тоже заулыбалась. — Как всегда восхитительно галантен. Вот никто, никто больше девушке слова приятного не скажет, даже Кастальский. А мог бы. Ладно, что тут у вас? То есть тех троих я видела, что-нибудь ещё?
— То есть как — что ещё? — Друзья переглянулись. — А ты что, ничего не чувствуешь, никого не видишь?
— Нет, — несколько удивлённо ответила Смерть. — А должна?
— Да у нас тут вообще-то человек умер, — суховато заметил Джин. Смерть он недолюбливал, хотя та всегда относилась к нему с какой-то почти материнской теплотой и заботой.
— Где? — изумлённо спросила Смерть. — Кто?
— Да вот же, — теперь уже удивился Вертиго. — Вот, старичок… О.

Все трое замерли.
Старик Луу исчез.

— А где дедуля? — Вертиго непонимающе смотрел на Джина.
— А что ты на меня-то смотришь? Можно подумать, я знаю.
— А был ли дедуля? — Смерть достала из рукава помаду и зеркальце, и подкрасила губы. Джин едва сдержался, чтобы не хихикнуть: это была та самая помада, которую он утром стирал с опухшего лица господина директора.
— Н-да, озадачил нас Луу, ничего не скажешь, — Вертиго развёл руками. — Ладно, прости, что оторвали от работы.
— Ах, да что ты, милый мой, — Смерть подарила Вертиго чарующую улыбку. — Я тебя всегда рада повидать. И тебя, Джинни!
— Не уверен, что могу сказать то же самое, — буркнул покрасневший Архангел.
— Ладушки, мне пора, — Смерть помахала им рукой. — Пока-пока!

И пропала.

— Ну, — Дьявол-младший задумчиво закурил, — Кажется, истории конец, м?
— Погоди, сыночек.

Джин изумлённо захлопал ресницами, Вертиго подавился дымом. А чуть в сторонке стоял, улыбаясь, дедушка Луу, живой и невредимый.

— Так ты не умер?!! — Джин не мог прийти в себя, то ли от радости, то ли от удивления — он пока ещё не решил.
— Э-э, молодой сахиусан тэнгэр, совсем молодой, такой смешной, — дедушка Луу засмеялся. — Ну как же это я умер, когда я — вот он, перед тобой стою?
— Н-но… Я же видел… Я был с тобой рядом… Ты был мёртв!
— И Смерть, придя, не нашла никого… — пробормотал Вертиго.
— Ну-у, Эрлэг, уж ты-то не такой молодой, и что — тоже удивляешься? — старичок покачал головой. — Э-э. Сыночки. Молодые. Ничего, — он похлопал обескураженного Архангела по плечу, едва до него дотянувшись. — Ничего, однажды вы оба всё поймёте. А сейчас я хочу просто поблагодарить вас. Тебя и тебя. И попросить вас кое о чём. Вот.

Он протянул руку, и на маленькой ладошке Друзья увидели три жемчужины. Одна была белого цвета, другая — синего, а третья была золотой.

— Это вам, — сказал Луу. — Вот, тебе, — он посмотрел на Джина, — Золотая. А тебе, — он повернулся к Вертиго, — Белая. А синюю вы отнесёте своему другу, который ждёт вас. Тому, который у вас старший.
— Что — Кастальскому?? — ещё больше изумился Джин.
— Не знаю, как вы его называете. Но ты понял, о ком я говорил.
— А… Что ему сказать?
— А ничего не надо говорить, — Луу хитро улыбался, — Он мудрый, у-уу, какой мудрый. Он сам всё поймёт.
— С-спасибо… — Джин бережно взял золотую жемчужину из руки Луу. Вертиго взял белую.
— Захвати третью, — сказал он Джину, — Сам передашь ему.
— Ага… — Джин зачарованно смотрел на жемчужины. — Дедушка Луу, а что с ними нужно делать?
— Сам поймёшь, сам увидишь, сыночек, — старик кивнул. — Ты хотя и молодой, но сильный и добрый. Твоя жизнь только началась. А я просто решил сделать вам подарок. И вашему другу тоже. Вот так. А теперь мне пора.

Он сжал в своих ручках ладонь Джина, слегка поклонился Вертиго, а потом…

Они даже не успели заметить, что случилось. Но дедушки Луу уже не было рядом с ними.

— Значит, не Дух, говоришь, да? — спросил Джин. — Сканировал, да?
— Ну мало ли как, — Вертиго был несколько раздосадован. — Ты учти, я же всё-таки не Сияющий Сын Радуги, и не Кастальский даже. А если Луу был каким-нибудь старым Духом, из Перворождённых? О котором давно забыли? Иначе зачем он передал жемчужину Кастальскому?
— Сомнительно. Рипли ведь собирал тогда старых Духов. Аввакум, Маркус… Почему он ничего не знал про Луу?
— Пф, — Вертиго фыркнул. — Тоже мне. Аввакума он подловил, и то не сам, и потому, что тот был к церкви своей привязан. А Маркус решил поиграть. Ну и доигрались на пару с Рипли, натурально. А Луу, может, не хочет, чтобы его кто-то находил. А нас увидел — мы что, мы для него малолетки, если он Перворожденный. Вот и…
— А Смерть?
— А что — Смерть? Она вообще… не при чём.
— Кстати, Вертиго. Всегда хотел тебя спросить: а кто такая Смерть? Дух? А какой касты? Откуда она вообще взялась?
— Ха, — Вертиго усмехнулся. — Спроси чего полегче. Интересно — спроси у неё самой. Может, и ответит, хотя вряд ли. Она всегда держалась от всех особняком, кто её знает… Старик Люцифер знал, но помер ведь… А то, может, у Кастальского спроси, вдруг он знает? Хотя даже если и знает — вряд ли скажет, без её-то ведома и согласия.
— И то верно… — вздохнул Джин. — Ладно, пора нам возвращаться. Приключений на сегодня нам с тобой более чем достаточно.

С этими словами Архангел и Дьявол пропали, растворившись в холодном воздухе московского вечера.

…

Тем временем Кастальский пришёл в себя.

Валентин Звезда прошёлся по офису, точно заправский лекарь, вливая свой лечебный раствор, состав которого он держал в тайне, в иссушенные похмельем рты страждущих. И те понемногу оживали. Вновь появлялся блеск и осмысленное выражение в глазах, восстанавливалась будто бы навсегда утраченная координация движений, появлялась воля к жизни. А заодно и аппетит — и вот уже сотрудники Потусторонней Компании занимались исследованиями офиса на предмет чего-нибудь более-менее съедобного.

— Великая Радуга… — Кастальский массировал ещё саднившие виски. — Это ж надо было так… Ох. И ведь ничего почти не помню. Но, кажется, последним, что я помню, была Смерть. Хе, забавно, символично.
— Да уж, — Мастер Иллюзий хихикнул в рукав кимоно. — Если слухи, что нынче обсуждаются на Той Стороне — правда, то вы, эмм, и правда повеселись с нашей смертоносной подругой.

Директор почувствовал лёгкое полыхание на ушах.

— Что за глупости, Валентин! И ты, ты — Дух Первой Касты, потворствуешь каким-то глупым слухам! Тебе должно быть стыдно.
— И ничего я не потворствую, — отмахнулся Звезда, — Просто информирую. Это разные вещи. И потом, я, может быть, и Дух Первой Касты, но ничто, хе-хе, человеческое мне-таки не чуждо.
— А, ладно, — Кастальский состроил раздосадованную мину. — Неважно. В крайнем случае она сама мне всё расскажет. Если ничего не вспомню. Вот так.

Звезда уже хохотал вовсю.

— Кстати, — сказал он, отсмеявшись, — Я, однако, не вижу средь наших нестройных рядов и отрядов Белой Королевской Примадонны. Не знаешь, случаем, как она?
— Нет. Но что-то подсказывает мне, что ей сейчас куда, мнээ, более неловко, чем мне. В конце концов, обычно она в умении, эмм, праздновать умела переплюнуть нас всех, вместе взятых.
— Точно, — Валя хихикнул, а потом вдруг совершенно серьёзно добавил: — А жалко, Сиррума нет с нами.

Кастальский поджал губы.

— Да, пожалуй. Бывали, как говорится, дни весёлые…
— Ладно! — хлопнул в ладоши Валентин. — Вроде бы всех исцелил, пора домой. Но предупреждаю: если вы продолжите сегодня, завтра меня не ждите. Я на вашу ораву перевёл столько настоя, что просто страшно представить. Так что табору твоему настоятельно рекомендуется особенно далеко в небо не уходить, ага.

С этими словами Звезда испарился.

— Да больно надо, — Кастальский показал пустоте язык.

И в этот самый момент в кабинете его возникли изрядно озадаченные, но не побеждённые Архангел и Дьявол-младший.

Джин посмотрел на директора и произнёс:

— Ох, Сергеич, зря не пошёл с нами. Что там было — ты не поверишь.

…

— Вот значит как… — директор задумчиво разглядывал тихо лежащую на ладони синюю жемчужину. — В сущности, если это не розыгрыш, то… Да нет, слишком невероятно.
— А что это такое? — Джину было любопытно. Вертиго, впрочем, тоже.
— Это? Жемчужина. — невозмутимо ответил Кастальский, но, заметив возмущение на лицах Друзей, поспешил исправиться: — Да ладно вам. Словом, если это то, что я думаю, то либо у вас были галлюцинации, либо вам всё приснилось, и сейчас мы тоже спим… Ну или что-то такое… Либо…
— Либо?..
— Либо вы — самые везучие Существа на все Миры и времена.
— О как, — Вертиго смотрел на директора недоверчиво. — И что же, из-за жемчужин?
— Нет, хотя они, безусловно, бесценны и чудесны. Но — нет. Из-за того, кого вы видели.
— Старика Луу? А что с ним не так? Он не человек, конечно. Кто-то из старых Духов?

Кастальский усмехнулся.

— Из старых Духов… Нет, детки, нет. Если всё это не сон… А впрочем, даже если всё это сон — всё равно. Так вот. Словом, вам выпал уникальный шанс, один на бесконечность. Вы встретились сегодня с самим Великим Драконом.

Он выжидающе посмотрел на Друзей, словно оценивая эффект сказанного. Но эффекта не случилось.

— Великий Дракон? А это кто? — невинно поинтересовался Вертиго.

Кастальский покачал головой:

— Не срамился бы, Дьявол-младший. Ладно бы Джин такой детский вопрос задал. Тебе как-то не по статусу.
— Что значит «Джин бы задал»? — возмутился Архангел, — Кастальский! Когда ты перестанешь видеть во мне ребёнка?!
— Никогда, Джинни, — просто ответил директор. — Хотя ты в некотором смысле даже старше меня.

В глазах его была грусть.

— Так, ладно, — растоптал песочный замок образовавшейся паузы Вертиго. — Я бы хотел поподробнее всё-таки. Что за Великий Дракон такой?
— А? — Кастальский вынырнул из воспоминаний. — Кто? А, Луу. Луу-Ван, Великий Дракон. Это миф. Сказка. Легенда. Ей столько лет, сколько не жил ни один Дух. Мне её рассказала Н'крарл-ыльк, Великая Мать Мира Ылькар. Это было… давно. Гхм… да. Ну так вот.

…

Луу-Ван, Великий Дракон, был самым могущественным, самым невероятным Существом на все времена, рассказывала Н'крарл-ыльк. Много-много кальп назад, когда Миров Спирали не существовало, в пустой бездне неба не было вообще ничего. Собственно, и самого неба тоже не было. Не было даже пустоты. А Луу-Ван, Великий Дракон, был. Он был всем, что было, всем, чего не было, всем, что будет, и всем, чего не будет. Он был так огромен, что только из-за того, что он был всем, он мог существовать. Он не был ни материей, ни энергией, ни пустотой, и он был всем вместе. Он жил кальпы кальп, потому что он был вечностью. Он был совершенен и совершенномудр, и знал всё — потому что знал самого себя. Но кальпы кальп — это очень много. Луу-Ван, Великий Дракон создавал всё, просто придумывая это. И сразу же становился тем, что придумал. Сначала он придумал скуку — и тотчас же сам заскучал. Чтобы не скучать, он решил придумать что-нибудь ещё. Для начала он решил придумать себя самого — чтобы было не так скучно, и чтобы вообще что-то было. Он придумал себя самого, и стал сам собой. Он придумал, что его голова — это начало всего, Сияющий Свет, а его хвост — это конец всего, Пустотное Ничто. И стало так. У всего появилось начало и конец, возникли Свет и Пустота. И Луу-Ван, Великий Дракон летел из себя в себя, и головой он создавал себя, а хвостом уничтожал. И снова создавал, и снова уничтожал. Так возникало пространство и время. И так продолжалось ещё кальпы кальп. Но потом он придумал усталость, и тотчас же очень устал. И тогда он придумал сон. И свернувшись спиралью, он уснул, и спал ещё кальпы кальп. И ему снились сны, потому что просто спать ему было скучно, так что во сне он придумал сны, и тотчас же стал видеть их. В этих снах он видел свои мысли. В этих снах он впервые придумал одиночество. И ему снилось, что он очень одинок. Но однажды ему приснилось, что он проснулся. И он проснулся.

И там, где он спал, в полотне пространства остался его след в виде гигантской спирали. И именно там возникла жизнь, именно там возникли Миры Спирали. И был первый Мир — Протей, и были его жители наделены мудростью и Светом Великого Дракона. И был последний Мир — Войд, и не было его, потому что он был Пустотой, но Пустотой, наделённой Разумом Великого Дракона, и были его жители пустотным ничем, и не были.

Луу-Ван, Великий Дракон, был всеми ими, всеми Мирами, и всеми их жителями. И он часто приходил к ним, и разговаривал с ними, а они почитали его как отца и как брата, потому что каждый был его частичкой.

Но однажды Луу-Ван, Великий Дракон, вдруг понял, что придумывать больше нечего. Миры Спирали существовали, обитатели их жили счастливо и счастливо умирали, потому что знали, что вечны, ибо вечен Великий Дракон. Тогда он решил, что заслужил отдых, и уснул, и сон его длился вечность.

Но во сне с ним случилось то, чего не ждал он сам. Ему приснилось, что он придумал кошмар. И ему тотчас же приснился кошмар, и в этом кошмаре ему привиделось, что его хвост поглотил его тело и голову, и все Миры Спирали погибли. И чтобы не думать об этом, он придумал боль. И погрузившись в боль, он не мог думать ни о чём. И была боль невыносимой, и тогда он придумал горе и слёзы, и тотчас же, горюя о своих детях, горько плакал, и слёзы его падали в пустоту.

Но в каждой слезе отражался его Свет, и, преломляясь, расцветал радугой. И было слёз так много, что у его головы образовалась целая Река Радуги. Но он не обращал на это внимания, он плакал, забыв о том, что это сон.

Но каждая его слеза несла в себе его Свет, и каждая слеза стала живым Существом из Света и слёз Великого Дракона, из Радуги и Пустоты. И те существа назвали себя Духами, а реку слёз — Радугой.

И длился тот сон тысячи тысяч веков, а потом Луу-Ван, Великий Дракон, проснулся.

И когда он проснулся, оказалось, что сон его был и сном, и реальностью, и Луу-Ван, Великий Дракон запутался в самом себе и перестал различать, что есть, а чего нет. И из-за этого время вывернулось наизнанку, пространство стало Пустотой, а Пустота — новым пространством. И Великий Дракон понял, что придумал Хаос.

Великому Дракону Хаос был не по душе. И тогда он повторил то, что случилось с ним во сне — вывернулся наизнанку, поглотив голову хвостом. И в тот же миг Хаос стал Порядком.

Миров Спирали больше не было, но Великий Дракон помнил о них, и они всё равно были, — в его памяти.

А новые Миры, те, что образовались из Радуги, он так и назвал — Миры Радуги. Эти Миры не были им, а он не был этими Мирами, потому что они были рождены из его слез, и тогда же стали первой сутью, которая отделилась от него. И на этот раз он не стал приходить к обитателям новых Миров открыто. Он приходил к ним тайно, и никто не знал о нём, потому что ему было больно смотреть на них всё время и вспоминать свою боль и своё горе.

С тех пор никто не знает о Луу-Ване, Великом Драконе, и никто его не видел. Хотя он и ходит по Мирам, принимая разные обличья и меняя лица. Иногда он испытывает тех, кто ему интересен, и если это Существо проходит испытание, он вознаграждает его, хотя тот, кто бывал им вознаграждён, никогда не рассказывал об этом.

…

— Что, и это она тебе рассказала, всё-всё?? — Джин был настолько шокирован услышанным, что готов был поверить в нереальность происходящего.
— Великая Мать знала и прошлое, и будущее, — с улыбкой ответил директор, — Поэтому её сказки были и о прошлом, и о будущем.
— Сказки о будущем… — такого Джин себе представить не мог, — Значит, всё это правда? Про Великого Дракона?
— Не знаю, — Кастальский пожал плечами, — Это же сказка. Может, да, может, нет. Хотя, если учитывать то, что Н'крарл-ыльк была очень стара, а Луу-Ван любил приходить к жителям Спирали, то… Да что там — если это правда, и Луу-Ван и был жителями Спирали, и самой Спиралью, и вообще всем, то вполне логично, что Великая Мать это знала. Думаю, она была гораздо старше, чем мне казалось, — он усмехнулся, — Возможно, она была ровесницей самой Спирали.
— Если честно, я просто не могу себе этого представить, — Джин покачал головой, — Небывальщина какая-то. Но при этом очень похожая на правду. Если дедушка Луу — действительно Луу-Ван, то… Эти жемчужины…
— Да. Дар Великого Дракона. Если всё это правда. А это скорее всего так, потому что… Потому что он передал жемчужину мне. Хотя и не испытывал меня. Возможно, он просто помнит меня.
— Почему ты никогда не рассказывал об этом раньше, Гермес?
— А зачем, Вертиго? Зачем мне было рассказывать об этом? На что повлияли бы мои рассказы? Они внесли бы путаницу. Ведь если это правда, Аббат вовсе не упорядочивал Хаос и даже не разрушал Миры Спирали. Он просто, как говорится, оказался в нужное время в нужном месте. Сейчас это, по-сути, значения не имеет, но тогда… Сам подумай.
— А может, если бы мы знали, никаких Межмирных Войн и не было бы, а, Лорд Гермес? — Вертиго смотрел на директора осуждающе.

Кастальский молчал. Наконец он вздохнул и проговорил:

— Случилось то, что случилось, Лорд Сэт. Неужели ты думаешь, что я один смог бы повлиять на всю Историю? Тем более я узнал об этом уже после Первой Межмирной. Прецедент уже был создан. Радуга уже отделилась от Тени. Мои слова ничего бы не изменили. Мне бы просто никто не поверил. Ведь я бы не смог ничего доказать. Случилось то, что случилось.

Кабинет снова погрузился в молчание.

Затем директор сказал:

— Ну что ж. Я думаю, есть только один способ всё проверить и всё узнать… Хотя бы отчасти. Жемчужины.
— А что с ними надо делать? — Джин рассматривал свою золотую жемчужину.
— Если честно, понятия не имею, — признался Кастальский. — Но, кажется… Помнится, в Древнем Китае считали, что жемчужина во рту Дракона способна исполнять желания. Волшебная жемчужина — символ гармонии духовного и материального богатства. Это символ Единства Противоположностей, неразрывности материи и духа. Ну или что-то типа того, — директор пожал плечами. — Так что имеет смысл положить её в рот…
— Так странно… — протянул Джин. — Обычно мы исполняем желания. А тут… Кстати, а какое желание исполнится? Скажем, если у меня не одно желание, а несколько? Или, наоборот, я не знаю, о чём бы мне мечталось. Что тогда?

Кастальский сделал несчастное лицо.

— Слушай, Джинни, ну откуда мне знать, как это работает? Я же не Великий Дракон, я не знаю! Всё что я знал, я сказал. Всё! Остальное сами. Мне, между прочим, тоже со своей жемчужиной нужно разобраться. Думаю, что нам всем стоит побыть в одиночестве, в каком-нибудь тихом месте. Чтобы собраться с мыслями, желаниями и всем прочим. И не мешать друг другу. Так что давайте, по кабинетам, живо, живо.

И «счастливые» обладатели таинственного Дара Великого Дракона разошлись по своим кабинетам.

…

Джин сидел в своём кресле, и смотрел на стол. Там, на столе, лежала, поблёскивая боками, золотая жемчужина.

Интересно, думал он. Почему она золотая? Почему мне — золотая? Почему Вертиго белая, а Кастальскому — синяя? Странно всё это. Дар Великого Дракона.

«Эх, дедушка Луу, ну почему ты ничего не объяснил мне…»

Немного помедлив, он взял жемчужину и положил её в рот. Жемчужина была самой обычной. Твёрдой, чуть неровной. Ничего необычного.

Джин терпеливо ждал.

В окно заглядывала любопытная ночь, и где-то тусклые фонари светили себе под нос.

Надо будет не забыть спросить у Смерти, как её зовут, подумал Архангел. И кто она вообще такая.

Глаза слипались, хотелось спать. Он думал о разных пустяках, о попойке, о Кастальском и помаде, и о многом другом.

Он и не заметил, как заснул.

…

Под ногами хрустит гравий. Вдоль дорожек растут розовые кусты. Неподалёку стоит старинная китайская беседка-пагода.

Джин идёт по дорожке, тёплый солнечный день. На душе его спокойно. Розы так прекрасно пахнут.

Он хватается за ручку двери — кольцо во рту бронзовой лошади — и тянет на себя. Двери бесшумно распахиваются.

Там — прихожая и конторка, почти пустая: на ней только лампа под зелёным абажуром и большая амбарная тетрадь.

«Как же давно я здесь не был…»

Вот Коридор Тысячи Свечей. Только вместо Дверей, Ведущих Неизвестно Куда — Окна, из которых видны пейзажи самых разных Миров.

Вот Дверь Чёрного Дуба.

Он тихонько подходит и осторожно толкает дверь от себя. Она не заперта.

— Заходи, Эжен. Я ждал тебя.

Этот голос. Сердце Архангела сжимается. От… от страха, от волнения, от…

А он стоит там, возле окна. Чёрные волосы ниспадают на белую рубашку. На бледном лице — тёплая улыбка.

Губы дрожат, а на глаза наворачиваются слёзы. Только не заплакать, думает Джин, только не заплакать.

— Ты так изменился, Эжен. Ты стал совсем взрослым.
— Кастальский так не думает.
— Кастальский, — юноша смеётся. — Неудивительно. Я бы даже сказал, нормально. Как ты, Эжен? Я скучал по тебе.
— Н-но… Ты же ушёл, Мо… Разве нет?
— Верно, ушёл. Но меня попросили… Точнее, предложили встретиться с тобой. И я, конечно, согласился.

Мо. Не улыбайся так. Не надо. Голова кружится…

— Ну… Расскажи, как у тебя дела, Эжен.
— Дела? Какие дела… Мо…

Текут слёзы, текут-текут, никак их не остановить.

— Ну что ты, Эжен, не плачь. Не надо… Ну я прошу тебя…

Он подходит и обнимает. И плотина прорвана: Ангел зарывается лицом в его грудь; его сотрясают рыдания.

— Зачем… Зачем… Я ведь только начал привыкать к тому, что больше никогда тебя не увижу. Я только начал жить обычной жизнью. Зачем этот Дракон дал мне жемчужину, зачем… И зачем я не догадался… Золотая жемчужина — золотой шар. Как же я не догадался…

Мо гладит его по золотым волосам. Нежно, как когда-то. С любовью.

— У нас немного времени, Эжен. Не плачь. Посмотри лучше: сегодня прекрасный закат. Если бы ты только знал, как давно я не видел заката. Как давно я даже не думал о закате. Оказавшись здесь, я испытал что-то похожее на то, что сейчас испытываешь ты. Я-то думал, что уже никогда… То есть, я даже не думал. Да и этого места больше нет, Эжен. Оно подарено нам на небольшой срок, подарено Великим Драконом. Потому что это была твоя мечта. Да и… — он улыбнулся. — И моя тоже, чего уж греха таить.
— Ах, Мо…
— Тише, маленький Ангел. Тише. Я здесь. Я с тобой.

И Солнце смотрит на них слипающимся глазом. И розы в саду пахнут столь дурманяще, что кружится голова. И далёкая, давно забытая мелодия пробуждает навеки уснувшие чувства.

Скоро всё закончится. Но пока…

Пока у них ещё есть Время.
 
…

«Обычно мы исполняем желания».

«Интересно. Неужели я ещё могу мечтать о чём-то?»

Вертиго настроен скептически. Наверное, характер такой. Всё-таки Дьявол, хотя и младший.

«Клеймо на всю жизнь, на всю жизнь ты остался младшим. Хотя старшего давно нет…»

И он кладёт белую жемчужину в рот.

В этот же самый миг кабинет руководителя ЗАО «Недра» озаряется мягким белым светом. Этот странный свет заливает всё вокруг и, кажется, заполняет его, Вертиго, изнутри.

«Какое… Странное чувство… Это…»

Это было так давно, что ему кажется, будто этого не было никогда.

«Сколько жизней нужно прожить, чтобы забыть прошлое?»

— Теперь нисколько, Вретиил.
— Что??

Вретиил. Ну да… Вретиил. Это — он? Да. И нет. Когда-то он был другим.

Интересно, как становятся… Демонами? Падшими? Принято считать, что Падшими стали те, кто не смог противостоять силе Тени в Войне и перешёл на её сторону. Но ведь он был Ангелом.

«Так забавно всё-таки. Мы гуляем с тобой вдвоём. Будь я человеком и узнай, что такое возможно, я бы, мягко говоря, очень удивился…»

А что тебя удивляет, Ангел? Я был таким же, как ты.
Я был…
Я…

Свет заливает всё вокруг.

— Я не должен быть здесь…
— Но ты мечтал об этом, Вретиил. Великий Дракон исполнил твою мечту.
— Я… Я больше не Вретиил. Моё имя Вертиго. Я предал… Престол. Моё место там, в Преисподней.
— Подойди, — голос сильный, звучный. И удивительно красивый.

Он не видел, кем был его визави, потому что его слепил Сияющий Свет. Но он знал. Он сделал шаг вперёд и опустился на колени.

Тонкие пальцы коснулись его головы. Он чувствовал эти прикосновения, и ему казалось, что он падает, совсем как тогда, низвергнутый, но нет в нём той ненависти, той обиды, злости.

— Вретиил… Ты прощён. Мы наблюдали за тобой. Ты сделал много хорошего. Твоя вина искуплена. Ты прощён. Ты можешь вернуться, если захочешь. Твоё имя отныне снова принадлежит тебе.
— Господи…

Он не мог до конца поверить в то, что всё это правда. Но внезапно он почувствовал странную лёгкость. Словно избавился от страшного груза, который многие тысячелетия тянул его вниз. Он чувствовал, что снова стал свободен.

«Вот что, наверное, чувствуют те, кто покидает Ад…»

— Ты вернёшься?
— Я…

Вернусь? Я могу вернуться… Но что будет потом? Я могу…

— Решать тебе. Если хочешь оставить всё как есть — мы не станем убеждать тебя. Но отныне, где бы ты не находился, для тебя всё будет не так, как прежде. Ты можешь остаться там, где привык жить. Мы не осудим тебя. Ты очень ответственный, мы гордимся тобой. Мы любим тебя, Вретиил.

«Любим…»

— Спасибо… Тебе… — прошептал прощённый Ангел, — Но я… не вернусь… Моё место там. Кто станет заботиться об умерших, если я уйду? Прости меня…
— Это твоё решение. И мы понимаем тебя, не волнуйся. Ты всё делаешь правильно. Просто помни о том, кто ты есть на самом деле, Вретиил.

И Свет померк — вокруг него. Но внутри, в нём самом он никогда не померкнет.

Никогда.

…

Кастальский улыбнулся.

«Я знал, что ты уготовил мне, Луу-Ван. Жаль, что я не смог поблагодарить тебя лично».

Изумрудная трава растёт здесь в полуметре от земли. У неё нет корней. Безбрежные поля её напоминают море.

А там, где кончается это море, он видит реку. Это самая удивительная река из всех, что он когда-либо видел. Она несёт свои воды по ветру. На что это было похоже? Так трудно подобрать слова. Она словно течёт в невидимом русле из хрусталя, высоко над землёй. Её воды прозрачны, как росы. Невиданные крылатые золотые рыбы парят над её полотном, выныривая под ней, сверкая сияющими боками в свете трех разновеликих солнц.

Я был во множестве Миров Радуги, но Миры Спирали, эти старые Миры по-прежнему кажутся мне куда совершеннее. И теперь я знаю, почему.

— Ты так изменился, Гермес… Если бы я не знала, что ты — это ты, то, наверное, не узнала бы тебя.
— Узнала бы, К'ири'нн, — он улыбался. — Я счастлив видеть тебя вновь. Я знал, что мы ещё увидимся с тобой. Не с твоими детьми, а именно с тобой. Не знаю, почему — просто знал. Чувствовал.

Они лежали в воздухе, среди травы. Её удивительные волосы с разноцветными прядями разметались по ветру.

— Так… Много времени прошло. Я часто думал, жаль, что всё именно так. Я бы хотел вечно быть с тобой в твоём Мире, Жрица Ветра.
— Но даже если бы это было так, я ведь всё равно не всегда была бы такой.
— Да, я помню. Но поверь, меня бы это не остановило. Я всегда был бы рядом с тобой. Где бы ты ни была, кем бы ты ни была. Я всегда любил только тебя.
— Я знаю.
— Джин — такой славный мальчишка. Глядя на него, я не могу не думать о тебе. И знаешь, иногда мне кажется будто он — наш с тобой сын. Ведь ты была частью меня. А он — это ты.
— Не только. Он — это все мы.
— Да, я знаю. И всё же. Он так трогательно обижается на меня, когда я не воспринимаю его всерьёз. Он не может понять, почему я так к нему отношусь.
— Почему бы тебе не рассказать ему обо всём?
— А зачем, К'ири'нн? — Гермес вздохнул. — Зачем… Пусть всё будет так, как есть. Поверь, мне так будет легче… И ему тоже.
— Ты стал таким мудрым, Гермес-аффар, — она смеялась, и три солнца отражались в её глазах.
— Ты можешь гордиться мной, Жрица Ветра К'ири'нн, — он улыбался.

«Так хорошо. Мне так хорошо. Зачем ты дал мне это, Луу-Ван? Ведь это не навсегда. Твой Дар — не навечно. И все мы, все трое, пережив самые, быть может, важные, самые трогательные, самые лучшие моменты наших жизней, вернёмся обратно, в нашу обычную жизнь. Чему мы будем радоваться тогда? Что будет согревать нас, если ничто не сравнится с тем, что мы переживаем сейчас?»

И травы плыли, как диковинные водоросли, в струях Ветра, который почитали жители этого Мира.

А потом…

…

А потом они очнулись.

Каждый увидел — стены своего кабинета, вот что.

Онемевший от пережитого Архангел Джин.

Вдруг обретший голубые, как небо, глаза Вертиго, Дьявол-младший.

Впавший в глубокую задумчивость Кастальский Герман Сергеевич, Генеральный Директор Потусторонней Компании.


…Потусторонней Компании, которая помогает вашим мечтам стать реальностью…


…У вас всегда есть выбор: читать или не читать, слушать или не слушать, быть или не быть, жить серой скучной жизнью, в ожидании чего-то, или же отбросить предубеждения и признать, что в жизни каждого должна быть мечта. И ведь она у вас есть, не правда ли?..


…Любая мечта имеет право на осуществление. Поэтому, если у вас есть мечта, которую вы считаете несбыточной, про которую вы редко вспоминаете, а если и вспоминаете, то с лёгкой досадой, то вам ничего не остаётся, кроме как обратиться к нам. А мы уже ждём вас — как обычно, совсем рядом с вами…


…И помните: несбыточных мечтаний не бывает, бывают неуверенные мечтатели…

…

А в третьем кабинете, под табличкой ''ЗАО «Мелочи жизни». Отдел по борьбе с персоналом'', Алексей Алексеевич Репьёв, более известный как Алистер Рипли, вертел в руках кохиноровский карандаш.

«И почему любое счастье вечно обходит меня стороной? А, Великий Дракон?»

Карандаш хрустнул в сильных, словно стальных пальцах, и сломался пополам.

«Ну да ничего. Моё время ещё придёт. Вот увидишь».

…



Дружба, 06.02.2011