Капелла Скровеньи

…В 1302 году Энрико Скровеньи, дворянин из Падуи, сделал Джотто заказ на написание на стенах его фамильной капеллы цикла фресок, изображающих жизни Девы Марии, ее родителей, Иоахима и Анны, и Иисуса Христа. Некоторые считают, что возведение капеллы явилось актом искупления грехов ростовщичества, совершенных семьей Скровеньи в процессе прибавления их богатств. Какими бы ни были мотивы ее постройки, Капелла Скровеньи является на сегодняшний день кладезем раннего искусства Ренессанса. Чтобы воспринять ее  фрески как единое повествование, вам следует быть готовыми обойти вокруг маленькой капеллы три раза – или даже четыре, если вы также хотите отдельно изучить изображения Добродетелей и Пороков…


Круг первый

Жертва Иоахима не принимается, потому что он бездетен.

…Конечно, как же мне не понять – ведь это так нелегко, когда у тебя нет детей. Марко я так пока и не видел, хотя он уже один раз приезжал к Леночке. Много она про него историй рассказывала, как вернулась – она ведь тоже к нему ездила, и даже не один раз. Оказывается, один раз ему не разрешили прийти на семейный праздник –по-моему, крестины чьего-то племянника, сейчас уже точно подзабыл. И вот как у них бывает, в Италии – от бездетных родственников подарков не принимали, плохая примета. Леночка вспоминала, что Марко очень переживал по этому поводу. Действительно, странный обычай – просто так взять и унизить человека. Так нельзя, не по-человечески как-то. А с другой стороны, помню у нас в отделе искоса смотрели, если ты был один, без семьи. У нас одиночек не было, а если были, то такие долго не задерживались. Но дети – это другое дело. У нас с Анной Анатольевной тоже долго не было детей – но мы не жаловались, жили как все советские люди. Конечно же, было сложнее и направление на отдых получить, и какие-то продукты – у вас нет детей, значит, вам и не надо, пусть возьмут те, кому троих поднимать надо. Но мы не обижались. Ходили по врачам, надеялись. Пока не появилась у нас Леночка. Ну и страху мы натерпелись перед этим, даже стыдно сейчас вспоминать. Все было не как у людей. А потом, когда уж мы совсем не ожидали, появилась и Оля. Хорошо, что у них с Марко будет ребеночек. Но на каком языке будет говорить мой внук? Мой внук будет итальянец? Пока не укладывается в голове. И не совсем понятно – они решили жить у нас или у него, в Италии? Какой-то город Леночка называла – не Верона ли? Я бы не хотел, чтобы Леночка уезжала, но, наверное, она уже решилась, потому что давно уже стала собирать вещи. Потому-то и приехала к нам – погостить и забрать все необходимое. Здесь уж как скажет муж – что же отцу вмешиваться? В такие делах мужчина самые важные решения должен принимать сам. Но почему-то Леночка пока молчит, ничего об этом подробно не рассказывает – ну, ей виднее. Как они будут жить, где? Надо бы и о ребенке позаботится в ее-то положении, а не разъезжать с места на место. Первого внука я жду с нетерпением….

Ангел является молящейся Анне и уверяет ее в том, что у нее будет ребенок.

…А приехав, Лена рассказала мне, что на самом деле, она уже в самый первый день знала, что у нее будет ребенок. Она была дома – у них дома, где живет ее Джакомо. Это была ночь, поздняя ночь. И ей приснился сон – она стоит на вершине длинной лестницы, ведущей к храму. Все вокруг освещено солнцем, и вокруг расстилается весь город и дальние холмы. Храм на самом верху, но около него никого нет, одна она. Она долго шла к нему по лестнице, спрятанной под коллонадой. А во сне стояла уже на самой вершине – и все-таки хорошо помнила, как она к нему шла и сколько ступенек преодолела. И вдруг вокруг все стало еще светлее, как будто озарилось вторым солнцем – не ярким, но мягким и светлым. И одновременно на небе появилось сразу несколько полукружий радуги – хотя дождя совсем не было. И Лена стала щуриться, так как весь этот блеск мешал ей хорошо видеть перед собой, а когда открыла глаза заново, перед ней стоял ангел, весь в серебряном сиянии. Он стоял так близко, что к нему можно было прикоснуться, и ангел, казалось Лене, будто ждал этого. А когда она взяла его за руку, тогда это и произошло  - от него к ней, как по невидимой серебряной нити, перешло знание о том, что с ней случится. И уже во сне она знала, что же именно это будет, и поэтому засмеялась от радости, и одновременно заплакала. А ангел радовался за нее, и был преисполнен безграничной доброты, которая окутывала его и передавалась всему, что рядом с ним находилось. И тогда стало понятно, откуда исходил тот новый свет, который добавился к полуденному солнцу, освещавшему площадку перед храмом. Лена проснулась – начинало светать. И с того момента она уже все знала, и, конечно же, решила обрадовать этой вестью Джакомо… Дальше она решила мне не рассказывать – ууу, ну и зря. Будто я не понимаю, что дальше у них было. Везет же все-таки некоторым – муж итальянец, живет, по-моему, в Генуе, все время куда-то ездит, и Ленка, наверное, тоже будет ездить. И снов мне таких никогда не снилось – но если надо будет, я тоже могу выдумать. Пусть я не буду такой, у которой даже снов волшебных не бывает. Завтра же придумаю и расскажу папе, что мне приснилось, будто я королева и меня везут в автомобиле с открытым верхом. Вокруг меня целая процессия, и все медленно поднимаются на высокую гору, где находится королевский дворец. По бокам нашей дороги – высокие деревья, и на каждом дереве развеваются флаги моего королевства, розовые с фиолетовой лилией. И я еду, и знаю, что ждет там меня пир, самый вкусный на свете, и всяческие развлечения, и весь мой парк уже украшен разноцветными шариками, и все люди вышли на улицы, чтобы меня приветствовать. А потом будет большой салют, и на ночном небе зажгут мое имя. Это будет иностранное королевство? Тогда надо придумать, как мое имя будет по-иностранному произноситься. Это будет поинтереснее какого-то там ребенка…

Встреча Иоахима и Анны у Золотых Ворот

… Отец еще этого не знает, но, оказывается, Леночка специально еще раз ездила в Брюссель, где работал Джованни, чтобы все ему рассказать. Так уж у них все было организовано – встретиться не у него дома – а живет он в каком-то маленьком городе, вспомнить бы сейчас, может быть Бари или Бриндизи– а в Бельгии. Так, видимо, и ему и Леночке было удобно. Она ездила совсем недавно, да вот наверное, месяц назад, или и того не будет – но из Москвы, не от нас, поэтому отец ничего не узнал. Но так уж получилось, что одна из Леночкиных подруг рассказала мне о ее поездке. Представляю, как обрадовался Джованни, когда узнал о такой важной для нас новости  - о нашей будущей любимой внучке. Надеюсь, он не расстроился, что это будет девочка – южные мужчины, наверное, сначала не понимают своего счасться, но потом, я слышала, любят дочерей больше всего на свете, оберегая их как самый заветный клад. Также как мы с Мишей – наших девочек. Леночкина подруга рассказала мне, что есть в Брюсселе одна большая красивая арка, прямо в центре города, где они и встретились. Называется она как-то сложно, а выстроена в честь освобождения Бельгии. А потом уж пошли они и в ресторан – конечно, там они обошлись без спиртного, ведь Леночке нельзя, а потом к Джованни – он, оказывается, настолько обеспечен, что и там имеет свою квартиру. Очень приятно знать, что и дочь, и моя будущая внучка не будет ни в чем нуждаться. У нас с отцом было все, конечно не так – хотя ребенок был не менее долгожданным. Помню, я попросила его подождать меня у выхода из научно-исследовательского института, где мы вместе работали, и, вместо того, чтобы идти домой, как обычно, мы пошли в парк. Там я все ему и рассказала – как была у врача, и что он мне сказал, и какая надежда будет теперь у нас с ним. Я все боялась, что если расскажу ему, то сама сглажу свое счастье. А оказалось, что Миша и сам предчувствовал – то ли сон какой видел, то ли кто-то нагадал ему, что у него будет ребенок. Ну, гадать-то было совсем необязательно – советскому-то человеку. Но я его не ругала, а задумалась, как же так получилось, что мы с ним вдвоем одновременно узнали о нашей Леночке, и какими разными, совершенно независимыми друг от друга путями…

            Круг второй

Рождение Девы Марии

… День рождения Ленки мы отмечали, по сложившейся традиции, в дорогом кафе. Все, как обычно, втайне от именинницы скидываются на ужин плюс алкоголь – это наш традиционный ей подарок. А дополнительно каждый по желанию может подарить что хочет – так, по мелочи, чтобы не перегружать друг друга взаимными обязательствами. Известно, если подарили тебе, надо потом дарить что-то в ответ. Женщины в этом плане особенно щепетильны – моя Маринка этому замечательный пример. Особенно теперь, когда ее завалили подарками на рождение нашей Машки, она не знает куда себя девать, пока не придумает, что бы и по какому поводу подарить им взамен. Как будто такие, как Машка, рождаются каждый день – придумает тоже. Так вот, о Ленкином дне варенья. Чтобы никаким обидам в нашей компании не было места, мы и решили на дорогие подарки установить запрет. А вот песню спеть, или конфеты принести, или – еще лучше – что-то, что ты сделал собственными руками  - это всегда пожалуйста, только приветствуется. Ленка часто детские фотографии приносит – на этот раз себя совсем крошечную принесла, совсем как моя Машка, не больше. Лежит она на черно-белой карточке вся завернутая в пеленки, а над ней чьи-то руки склонились, и даже не одного человека, а сразу нескольких– так ее в семье любили, нашу Ленку. Замечательный она человечек. Пели мы много - само собой, за вечер уж не раз пешеходы шли неклюже по лужам, и волшебник прилетал в голубом вертолете, и хэппи бесдей скандировали, правда, к концу вечера кто в лес, кто по дрова. И всем уже было так весело, что даже Ленка сама забыла, у кого же сегодня день рождения, и я предложил выпить и за мою Машку, которая, хоть и не в тот день родилась, но все же, можно считать, тоже почти именинница. И все уже стали поднимать бокалы, чокаться и хлопать меня по плечу, как вдруг появился этот самый – то ли Пьетро, то ли Жан-Пьетро, да какая разница. Зашел как ни в чем не бывало, пробрался через другие столики и подошел к нашему столу. Я его сразу заметил, потому что стоял как раз лицом ко входу. Высокий довольно мужик, ухоженный, дорого одетый. Вроде всем правильный, и глаза не бегают, а смотрят на тебя долго и внимательно, оценивающе так, но от этой его аккуратности и подстриженных ногтей, а особенно от взгляда, почти змеиного, меня чуть было рвать не потянуло. Я воспользовался предлогом и вышел – типа, в уборную. Прихожу, а вокруг них с Ленкой все наши девчонки столпились, что-то рассматривают. Да и мужики тоже непрочь увидеть, что же он там такое ей презентовал. Оказалось, изумруд –  огромный такой, без оправы, в бархатном футляре, на специальной подставке. Что с ним делать, непонятно – с собой носить опасно, использовать по назначению нельзя, потому что какое у него, у этого сталагмита, назначение? Дома на полке поставить – тоже как-то смысла нет. На самом деле, можно его только продать, но никто этого Ленке, конечно, говорить не стал – обидится. Но красиво, не спорю – все его в руках повертели, повздыхали, всем понравилось. Девчонки, смотрю, беглыми взглядами этого Паоло или Пьеро оценили – мол, сколько за ним еще может быть таких изумрудов? Зря волнуются – такой без цели тратиться не станет, видно, на Ленку планы у него были. Он из Пизы, что ли был – Ленка называла какой-то город. Мы потом, когда он ушел – без нее, раньше всех – сразу же ее обо всем расспрашивать стали….

Введение Марии во храм

... Когда мы ее спрашивали, что же ей больше всего понравилось в той поездке, Лена всегда говорила: «Конечно же, Капелла Скровеньи». Лена была в Италии в первый раз, ведь до этого Франческо сам ездил к ней в Россию, правда, тоже нечасто. Такие у них были отношения, но мне кажется, это вполне нормально и в современных отношениях часто так бывает. Он ведь живет далеко, в Милане, город большой, забот много, выбраться в Россию он себе не часто может позволить. Оно и к лучшему – за обеспеченным и деловым человеком наша, русская женщина будет как за стеной. У нас сейчас много таких, что наобещают с три короба, а потом ищи их свищи. Думаю, он собирается на ней жениться, здесь сомнений быть не может – мы все так и решили, когда увидели тот рубин, что он ей подарил. Конечно, даже немного завидно, но Лена вполне это заслужила – у нее ведь до него, может быть, никого и не было, а если и были, то еще в детстве и юности, и все это было несерьезно. Не удивлюсь, если тогда у нее дальше поцелуев дело-то и не доходило. Таких девушек сейчас и берут замуж – в наш то развращенный век их днем с огнем не сыщешь. И вот, когда она уже приехала к нему  в Милан, он пригласил ее на выходные выбраться в другой город. И тогда – скорее всего, это было в воскресенье, потому что, как я поняла, в другие дни Франческо допоздна работает – они сели в машину и поехали в Падую, где находится знаменитая Капелла Скровеньи, расписанная художником Джотто. Попасть туда, как объясняла Лена, было не так уж и легко – пришлось бронировать вход заранее по телефону, и приезжать в точно назначенное им время. Я видела книгу, которую привезла оттуда Лена – красота невыразимая. По всем стенам фрески, без перерыва, в три ряда, вообще нет свободного пространства. Даже в книге видно, какая безумная там красота. И все созданы художником еще в четырнадцатом веке – это даже вообразить себе трудно, как давно это было создано, а вот сохранили же люди, и можно даже сегодня приехать в Падую и посмотреть на это чудо. Лена сказала, что она, как вошла, так и остановилась как вкопанная, и не могла оторваться от лиц изображенных на фресках людей – такими близкими, живыми они ей в тот момент показались. Только потом вспомнила, что нужно три раза пройти по кругу, изучая истории на фресках – ведь они все взаимосвязаны, и не связи одной невозможно понять другую. Долго ей ходить не пришлось – через пятнадцать минут уже запускают новую группу, которая предварительно проходит специальную термообработку. Невероятная строгость. Поэтому многие фрески – например, первую половину из жизни Иисуса Христа – как она жаловалась, ей так и не удалось посмотреть. Лена впоследствии очень об этом жалела, но я ее успокоила – нельзя же объять необъятное, да к тому же всегда можно недосмотренное на картинке еще раз увидеть. Лена говорит, что, может быть, только после Капеллы и смогла поверить, что все, о чем рассказывается в Библии, было на самом деле – такое сильное она оставила на нее впечатление. Я бы тоже туда обязательно съездила, но как-то в последние годы совсем не получается никуда выбраться… 

Молитва женихов о получении руки Девы Марии

…Воронина до сих пор пытается убедить меня, что она, мол, познакомилась со своим итальянцем на обычном сайте знакомств. Не на ту напала, чтобы такую откровенную лабуду плести: и кому – мне, которая знает ее как свои пять пальцев. Ну какие ей, тихой мыши, сайты знакомств? У нее все это время и денег-то никогда не было, чтобы даже одеться нормально, а все туда же, а потом – и где научилась-то – опять врать, выкручиваться, чтобы только никто не узнал. Я бы может и сглотнула ваш крючок, многоуважаемая, если бы сама не состояла на пяти таких сайтах – там такие, как ваш Андреа, не водятся. А водятся там все больше придурки и извращенцы, которым нужно только одно, и желательно с наименьшими затратами – чтобы ты сама к нему приехала, и сама же легла под него. А он, так уж и быть, раскошелится на ужин в ресторане – по возможности, не самом дорогом, так, для середнячков. Но, уж простите, весь наив у нас в России уже почти перевелся, так что их мерзкие вопросики и липкие предложения уже никого, кроме самых последних дебилок, не колышут. На таких обычно сразу ставишь крест или отправляешь в черный список, чтобы не зависали на тебе почем зря – пусть пасутся на новых полях, авось какую овцу и подцепят. Кто-то еще периодески цедит про женитьбу, и пакует свою писклявый запрос как приглашение на смотрины, мол, давайте познакомимся да понравимся друг другу, я с самого детства ценю русских женщин. Ага, а еще и украинских, и польских, а заодно и румынских – видели мы, что письмо-то это ты под номером триста двадцать пять отправил, и не постеснялся даже мое имя с ошибкой написать. Ну, вообщем, через всю эту тягомотину мы уже не раз проходили, ученые. А здесь, в случае с Ворониной, что-то другое. На особую любовь не похоже, но то, что он хочет от нее чего-то серьезного, даже дураку понятно. Что это он там держал в руках у нее на дне рождения? На сапфир не тянет, да и побоялся бы он его в кафе-то с собой таскать. То, что перед нами выпендрится хотел – это понятно, ну здесь к нему и претензий нет. А может, она и сама его об этом попросила – чтобы фурор произвести. Ну, своего-то она добилась – сработало, все были в шоке. Девчонки уставились на него, осмотрели с ног до головы и, если честно, не у одной меня, скорее всего, возникла мысль себе его прикарманить. А он себе на уме – посмотреть по сторонам и оценить контингент он вполне успел, но держал дистанцию и целиком сосредоточился на Ворониной. Сдалась она ему. Вот и сказалась в результате продажная ее душонка – подцепил ее на одну стекляшку драгоценную, так она и готова уже бежать за ним в его эту – откуда он там – Сицилию, нет? Шикарный мужчина, но ей его не оприходовать – я бы, может, с таким и справилась, дали бы только попробовать. Да не водятся такие на сайтах знакомств, блин, и не водились никогда… А вот знает ли он, что у нее еще на шее мамаша больная, папаша, которого давно послали куда подальше из его института, да сестра несовершеннолетняя с такими выкрутасами, что еще всех нас за пояс заткнет. Нет, этого она, ему, естественно, не сказала, тихоня наша…

Бракосочетание Девы Марии 

… Венеция, Венеция, призрачный город для настоящих романтиков! Именно здесь, на площади Святого Марка, в золотых лучах заходящего солнца, они и встретились в первый раз. Он собирался перекусить в одном из дорогих ресторанчиков на площади – знаете, где постоянно играет живая музыка – а она просто остановилась, чтобы еще раз посмотреть на ту красоту, что окружала ее, впитать в себя летящую ввысь стрелу кампанеллы и ажурные узоры дворца Дожей. Она не знала, что он приехал в этот город чисто по деловым вопросам, и уже давно перестал замечать его красоту, а он, в свою очередь, не знал, что она к тому моменту уже исходила весь центр, побывала в трех галереях и теперь собрала последние силы для впитывания вечерней красоты сказочного города, так как уже не имела сил съездить на острова Мурано или Сан-Микеле. Они не могли предугадать, что сядут за соседние столики – но, конечно же, их ангелы распорядились именно так, и еще через минуту они обратили внимание друг на друга. Он долго пил кофе, делая вид, что поглощен музыкой оркестра, она же быстро ела принесенный ей легкий ужин, пытаясь расслышать за звуками духовых то пропадающие, будто готовые навсегда исчезнуть в темной лагуне, то снова оживающие звуки площади. Ей хотелось представить себе, что она будет жить здесь вечно – для этого надо было всего лишь раствориться в звуках, вкусах, цветах города хотя бы на минуту, и просто забыть о пределах, устанавливаемых временем. Что она и делала, пытаясь представить себя то голубем, ежеминутно выпрашиваюшим крошки у прохожих, то мрачной балкой у основания дома, без которой тот не выстоял бы и мгновения, то картиной Тинторетто в Скуоле делла Рокка, которой суждено было провести весь век в стенах монашеского содружества, для которого создал ее великий мастер. В ее фантазиях она была нужна городу не меньше, чем он был нужен ей. Голова закружилась, когда она уже взлетала над Венецией – она инстинктивно приложила руку к животу, охраняя себя от ожидающей ее неизвестности. В таком полусознательном состоянии и застал ее Стефано, когда попытался подойти к ней, чтобы познакомиться. Она восприняла его как часть обволакивающего ее пространства –  желание остаться в этом городе перешло, подобно прозрачной чертежной кальке, для которой нет значения, что именно копировать, с города на отдельно стоящего перед ней мужчину. С площади они ушли вместе – уже было очень темно, и проводить ее до гостиницы было для него делом чести, ведь он с детства был воспитан в уважении к женщине, переходящем в поклонение … 

Брачная процессия Девы Марии

… Дорогой мой Катенок, пишу тебе это письмо уже перед отъездом – я чуть-чуть волнуюсь, но я, надеюсь, ты простишь меня за это детское состояние. Трудно контролировать себя, когда впереди тебя ожидает такое важное событие, полностью меняющее твою жизнь. Я знаю, ты раньше укоряла меня, что я позволяю себе ездить к незнакомому человеку без каких-либо гарантий с его стороны, и вот, чтобы ты не сомневалась, я должна обрадовать тебя – он сделал мне предложение. Сразу же по моем приезде в Турин пройдет церемония нашего с ним обручения. Все будет очень скромно – только родственники с его стороны, так предложил Энрико, и я с ним, конечно же, согласилась. Милая моя Катя, а теперь сосредоточься и представь в своем воображении, как это все будет. Ранним утром мы все вместе соберемся в церкви, и я буду принимать поздравления от его родственников – а их так много, и все считают для себя обязательным прийти посмотреть на его русскую избранницу. Я буду ужасно волноваться, ты меня понимаешь. Конечно же, на мне будет очень красивое платье из легкого шелка – подвенечное я приберегу на потом, мы решили, что венчаться будем не где-нибудь, а в самом Риме. Для обручения же я приберегла одно из моих самых заветных платьев – оно было специально сшито для меня еще в Москве. В церкви все пройдет не так торжественно, как при венчании – обычно для обряда обручения согласие священника не обязательно, но Энрико настоял, и я согласилась. Пусть делает так, как он привык – это их традиции, почему бы не соблюсти их. Потом же мы все вместе выйдем из цервки – сначала священник, обручивший нас, потом мы с Энрико, а за нами – родственники с цветами в руках. Конечно же, ни единого признака помпезности, но представь всю эту красоту – голубое туринское небо, плещущееся вдали серебристое море, платаны по краям улиц, по которым мы будем возвращаться домой. Энрико обещал приготовить мне сюрприз  - я думаю, что он уговорил своих друзей-музыкантов исполнить для меня концерт под открытым небом. Я, конечно же, сделаю вид, что все это для меня – совершенный сюрприз, я ведь так хочу, чтобы он был счастлив. И представь, когда мы все будем стоять и слушать музыкантов, на нас с балкона вдруг упадет огромный лист пальмы, растущей там в домашней кадке, по местному обычаю. Все родственники посчитают это счастливым предзнаменованием, ведь в Италии считают, что такой знак может означать только рождение ребенка, и ребенка необычного, особенного… 

Круг третий

Въезд Христа в Иерусалим

… Снизив скорость у Порты Маскареллы и проторчав четверть часа вместо обычных двух минут на на вьяле Мазини – вечерние пробки, надо же было сделать дорогу к вокзалу одновременно и объездной – я наконец-то смог припарковать свою машину около привокзальной площади. Мне не надо было смотреть на часы или ждать того момента, когда я увижу огромное табло поездов в центре вокзала, чтобы понять, что я опоздал как минимум минут на пятьдесят – я и выезжал уже с легким опозданием, надеясь нагнать время по дороге. Порученное мне задание было для меня не новым – ничего сложного в нем не было, но только почему на этот раз без предупреждения? Неужели я не имел права даже доесть антипасто, мой любимый салат из морепродуктов, не говоря уже о том, что примо еще даже не успели принести. Но шеф настоял. Решив, что протиснуться через центральный вход будет наиболее удобно – ведь шеф не обозначил мне места встречи на случай, если я опоздаю на поезд - я стал пробиваться через группы скопившихся у входа туристов. Все эти безжизненные тела стояли без движения, загораживая проход нормальным людям, открыв рты как задыхающиеся рыбы – как будто в тупом и молчаливом ожидании помощи. Им, само собой, никто не помогал – единственное, чего они могли дождаться, это сворованного портмоне или сумки, и в этом случае я был бы не на их стороне – нечего выпучивать глаза как совы и мешать людям двигаться. Короче говоря, здесь я потерял еще минут десять, но тогда еще не волновался. Не стоило портить себе нервы из-за очередного поступления с востока, которое, к тому же, давно использовало на меня весь свой небогатый словарный запас, проклиная меня за опоздание. На этот раз, правда, оказалось, что шеф не предупредил ее, что сам встречать не приедет – но этого я знать не мог. Зная, что поезд из Рима (эта выбрала Рим, хотя дешевле было бы лететь в Милан) обычно приходит на первую платформу, я все же решил на всякий случай свериться с таблом. На нем не оказалось нужного мне поезда – среди мельтешащих названий городов уже давно замелькало все, что угодно, от Фаенцы и Равенны, до Ареццо и Флоренции, но только не Рим. Выйдя на перрон, я увидел, что и на первой платформе уже давно стоял скоростной из Неаполя. Что же оставалось делать? В случае моего провала я мог бы и расстаться со своим местом – шеф не любил, когда его подводили в таких ситуациях, особенно, если учесть, что в детали таких дел он посвяшал немногих и, соответственно, с особой тщательностью отслеживал аккуратность в исполнении поручений каждого из них. Немного струсив, я решил тщательно осмотреть центральный зал, через который только что протискивался, а после него – на всякий случай – пройти в восточное и западное крыло, где тоже были свои небольшие залы ожидания. Так, что я сделал первым делом – конечно, отсек всех представителей мужского пола. Сфокусировал свое сознание так, чтобы глаз зацеплял только женщин, и при этом остальных для него будто и не существовало. Черт бы побрал всех приезжих – в этом узком пространстве, казалось, собрались одни тетки всевозможных возрастов. Я решил вычленить из них на глаз всех, начиная с четырнадцати (это было опасно, но мало ли что на этот раз могло взбрести в голову моему шефу) до тридцати (последнее правда, было почти невероятным, но сумасшедших и на наш век довольно). Таковые, хотя и нашлись, и в немалом количестве, все, как овцы, сгрудились кучами среднего и малого размера, были разодеты, как попугаи, и не имели при себе ни чемоданов, ни больших сумок.  Зато одна из них тащила с собой пальму в кадке, завернутой в фольгу. Чего только не взбредет в голову этим девицам – как же они все меня раздражают. Но весь этот зоопарк не мог содержать в себе ту, которуя я ждал (то есть, вернее, которая ждала меня) – все-таки свои функции встречающего я выполнял, слава богу, многократно. Тогда я, уже начиная волноваться и чертыхаться чуть ли вслух, без разбору выделил все одиноко стоящие фигуры – и тоже не увидел среди них ни одной подходящей. Я был готов уже броситься стремглав в восточные и западные залы – хотя какого черта, по всей логике вещей, она бы там делала – когда вдруг на меня упал выдвинутый далеко вперед огромный чемодан, а сзади кто-то слабым, извиняющимся голосом пробормотал что-то непонятное. Уже не поворачиваясь, я чутьем знал, что это и будет она – как звучит русский, я все-таки научился различать за эти годы…

Иуда получает деньги за свое предательство

… Конечно же, милая моя, еще бы ты узнала, что я тоже была в Брюсселе. Это уж потом, прилетев оттуда на день раньше, но еще не зная, чем там у вас все закончилось, встречала и тебя в аэропорту, с интересом ожидая от тебя подробностей прошедшей встречи. Ты ничего не утаила, святая ты наша душа, попросила только не говорить мамочке, ну да я не удержалась, прости, такое дело. Ничего страшного твоя родительница пока не узнала, не волнуйся. Можно сказать, что она вообще ничего не узнала. Ну это, видимо, у вас наследственное, девиз семьи – ничего не вижу, не слышу, ничего никому скажу. Откуда только такие дуры берутся, скажите мне кто-нибудь ради бога – на таких нашему Пиноккио и камушек-то не стоило разменивать… Впрочем, он тогда только приглядывался, а таким алмазцем броситься, видимо, для него было раз плюнуть. Хотя, если принимать во внимание, на какую широкую ногу поставлено это мероприятие, все-таки странно. Не замышлял ли он с ней чего посерьезнее? Я, конечно, вовремя тогда к нему подкатила – знала, что найдем общий язык. Но, ****ь, и не гадала, на какой именно почве. Хороши же стали эти гады – все им хочется получить на блюдечке с голубой каемочкой, чистеньким и светленьким, без единого пятнышка. Скоты… Еще жмурился, вслепую не давал, все просчитывал, сколько мне дать за проворот этого дельца, и чтобы вышло не слишком много. По рыночным ценам, небось, все прикидывал – на таких, как ты, рынка не напасешься, жираф ты лощеный… А без меня бы она ни за что не согласилась. Это я ему еще тогда, перед Венецией, объяснила. Чтобы не жилил и не жмотился, урод итальянский. Без меня да без сказочек, которыми она к тому времени рассочинялась так, что ее из этого болота уже за шиворот тащи, не вытащишь. Она и теперь все с книжкой ходит, картинки разглядывает, теперь, когда уже давно протюхать надо было бы да тянуть всеми силами одеяло на себя. Не думаю, чтобы он там с ней, в Болонье-то, нюни разводил, так чего же ей еще непонятного-то теперь? С ребенком особенно – можно было и в суд, и гражданство, и бабла немерено просить, все можно было… Но ей ничего не надо, ей – сказку подавай. Так что моей вины особо нет – я ей сразу посоветовала, как с ребенком поступить. Собраться и не зевать. Спустись, говорю, с небес, дорогая, вокруг тебя не ангелы с трубами летают, а живые люди. Орудуй, дело делай, защищайся. А не то одолеют эти кобели проклятые, да еще и иностранные… Брюссель. Тримфальная арка… Триумфатор ты наш. Туда же и ее приволок через несколько дней – воображение у него туго работает, хотя уже небось лет двадцать там в Евросоюзе чего-то копает, перекапывает, все не выкопает. Встретились. Он мне, соответственно, – чек на названную мной сумму, да еще позволил себе глумиться, вспомнил о тридцати серебрениках. Давай, давай, была бы моя воля, ты бы у меня так посмеялся, Евросоюз засраный. И положим, не тридцать, если посчитать, а двадцать – третью часть я честно нашей святой мученице отдаю. Да только теперь придется тебе еще раз раскошелиться – что делать с ребенком, будешь решать тоже с моей помощью. Никуда теперь не уйдешь. Может еще и такой же камушек мне придется выложить, кто знает. А не то полетит вся твоя жизнь, полная жабьего комфорта и наслаждения, сам знаешь в какую вонючую яму. Триумфатора нашего закопают под той самой аркой, где он все свои встречи назначал. А с ребенком, чего греха таить, хорошо вышло – и моя совесть, в принципе, чиста, и дело сделано. Как все повернется, еще не известно, но ясно одно – новая жизнь начинается…

Тайная Вечеря

…Мне бы не запомнилась эта пара, если бы не получилось так, что долгое время не было новых заказов – все столики были заняты еще с раннего вечера и, наконец, настал момент, когда все стали похожи на откупоренные бутылки – говорили без умолку, выливая содержимое своих душ на дубовый, в деревенском стиле вырезанный стол, в то время как стаканы с вином оставались нетронутыми. Поэтому-то мне и пришлось бесцельно стоять за  столиками и всех разглядывать. Наблюдать за клиентами интересно – ведь знаешь, что этих людей, которых ты обслуживаешь, больше никогда не увидишь, а все-таки за вечер они могут стать тебе чем-то близкими. Можно было бы подойти, познакомиться, выпить вместе, если бы не моя работа. На работе нельзя – можно только наблюдать. Шеф говорит, что скоро это мне надоест, но я в этом ресторане недавно. И вообще на этой работе я тоже, надеюсь, временно. Наш ресторан на вершине большой горы, и с нее открывается вид на море. Мало кто про него знает, он – для посвященных, и просто так его не найдешь. Еще час – и доедешь до Римини, а в другую сторону час-полтора – и ты в Болонье. Попробовать кухни нашего шефа люди приезжают даже из более далеких мест – кто в этом толк понимает, тот своего не упустит. Столики разбираются за неделю, многим приходится отказывать. Для той странной пары – я хорошо помню – заказывал мужчина, а девушка (красивая или некрасивая – не могу решить) только молчала и со всем соглашалась, почему-то оглядывая при этом углы нашей боковой залы, где они и сели за крайний столик. Туда я сразу принес корзинку с хлебом и кувшин воды с двумя маленькими стаканами –так полагается. Заказал он для нее салат из зерен пророщенной пщеницы и кролика, а для себя – огромное блюдо из разных видов мяса (оленина, баранина, телятина – все разложено ломтиками, для особых гурманов) под соусом. К этому он взял бутылку одного из самых дорогих вин из нашего погреба – сам выбирал год и выдержку. Я для себя решил – люди недавно познакомились, хотят узнать друг друга поближе. Она – явно иностранка, говорят на английском. Только тихо-тихо она всегда говорила, а к концу вечера уж совсем затихла – почти ничего не слышно было, да потом и дела появились, уже было не до них. Я сначала стоял напротив нее – она держалась скованно, сдержанно, как будто брусок деревянный к ее спине приделали. Иногда вздрагивала и смотрела на него – пристально так, глубоко, отчужденно. Особой радости или там хотя бы дружественной улыбки я на ее лице не заметил. Уже было решил, что это у них деловой разговор, в неудачную сторону для него двигающийся. Что-то она обдумывала, хотела, видимо, ему твердо отказать и поставить на этом точку. Из-за этого все время лоб хмурила. Передвинулся я так, чтобы его видеть –  и с этой стороны не поверил, что он именно с ней разговаривает. Вроде бы то же перед ними обоими вино, так же отламывают по чуть чуть ломтики нашего душистого хлеба из корзинки, но какая разница, если перейти к другой стене. Этот взгляд я сразу понял. Даже не знаю, с чем сравнить – да вот, пожалуйста, смотрел он на нее так, как будто этот самый кролик, что у нее на тарелке был, перед ним сидел и разговаривал. А он все обдумывал, какую бы часть этого обжаренного тельца первую съесть – ножку или мякину из-под живота, а может обгрызть хрустящую спинку? Даже взгляд его метался по ее телу так, как будто выдирал куски этого кролика из ее груди да спины. Чего-то я стоял-стоял, да захотелось подойти да врезать ему – без причины, просто так. Неприятно мне стало, что при мне смотрят на живого человека, как на зверье какое-то. Вдруг и на Лауру какая-нибудь сволочь осмелится так посмотреть? Не все кролики покупаются. А она вдруг задрожала так, что у них приборы на столе зазвенели и вино из ее поднятого стакана ей на платье пролилось. Мне бы помочь ей тогда… Но здесь уж надо было бежать, крутиться, принимать заказы – иначе бы лишили меня этого места, а мне хотя бы лето надо обязательно продержаться, а лучше всего до зимы, до нашей свадьбы…

Поцелуй Иуды

… И он еще будет спорить со мной. Если не верит мне, пусть проявит свои снимки – надеюсь, что он сделал их достаточно для того, чтобы я выиграл этот спор. Там, в саду, у него перед домом, тоже был один неплохой момент – вот только забор наверно помешает да из-за того, что темно было, кадр может нечетким выйти. Но у него камера профессиональная, ночной режим тоже отлично берет, потом вместе посмотрим, что получилось, и если окажется, что я прав, то у нас новая жизнь начнется, без вопросов. На эту чертову машину я даже смотреть больше не захочу. Может, куплю свой ресторан на берегу моря или в горах, а может, заведу виноградники – еще отец хотел, чтобы у меня был свой сад и винный погреб. А его я сразу узнал – у него очень заметная родинка на щеке, ее я в первую очередь заметил, потому что он-то как раз хуже всего мне был виден. А вот девушка, с которой он был – ну никогда не поверю, что такие женщины тоже попадаются среди тех, которые… Если бы не свои собственные глаза, никому бы не поверил. Кожа белая, глаза большущие, серые наверно, в темноте совсем почернели, темными стали, но смотрит так пронзительно, и ведь все видит, что я смотрю, и ни слова, ни движения. Даже на его поцелуй не откликнулась – а только еще пристальнее на меня посмотрела, и все это время – а он долго-долго ее не отпускал – все вглядывалась куда-то через меня, таким невидящим, немигающим взглядом, что мне как-то не по себе стало и я стал смотреть на дорогу. В конце концов, мне то что за дело, сейчас мир стал сумасшедшим и люди в нем все как на подбор сумасшедшие. Поэтому-то и хочется все бросить и заняться своим виноградником, чтобы никого больше не видеть  - никогда. А потом не удержался, искоса в зеркало взглянул – а у нее по щеке слезинка капает. А лицо все так же без движения, как у мраморной мадонны в церкви, а руками – странное дело – за голову его держит, как будто благословляет. Взглядом на него повел – что же он там делает – непонятно. Присосался к ее шее так, что не оторвать его оттуда никакими силами. Вдруг резко отпустил ее – здесь я сразу сосредоточился на дороге, зачем мне лишние проблемы – и откинулся на сиденье рядом с ней. Не обнимает ее, даже не трогает. Так и сидят оба без движения, как истуканы каменные. Оба дышат глубоко, как будто от астмы задыхаются. У той слеза остановилась на полпути и расползлась, а у него все испариной покрылось, щеки вздулись, сидит и пыхтит как паровоз, но ни слова ей не говорит. Ага, думаю, где-то я тебя видел, голубчик, дай как вспомнить где. Всю дорогу вспоминал. Занесло же их на эту гору посреди ночи, когда обратно ехать нужно не куда-нибудь, а в Болонью. Но зато было время подумать. Когда уже через порта Кастильоне проскочил, вспомнил. И он еще будет убеждать меня, что я не прав и это был кто-то другой…

Христос перед Кайафой

… Несмотря на мою выработанную годами профессиональную терпимость и нежелание выходить за определенные прошедшими годами рамками отношения, еще один такой случай может поставить точку в существующем между нами контракте. Во-первых, я, мне кажется, с самого начала нашего сотрудничества четко оговорил необходимость предупреждать меня о требуемом выполнении оговоренной нами функции как минимум за шесть месяцев до конкретного дня, или, в крайнем случае, за два месяца или месяц, но никак не позднее. Во-вторых, я подчеркивал, что необходимые условия секретности предпологаемого предприятия должны быть выполнены до малейших мелочей так, чтобы не осталось ни малейшего риска для моей безопасности и профессионального и общественного имени в случае открытия деталей привычного для него процесса. В этой связи я настаивал на том, чтобы местом для выполнения, по крайней мере, той части процесса, для которой было было необходимо мое присутствие, ни в коем случае не становился его дом или любое другое место, связанное с его привычным местонахождением. Это было третьим условием, не менее важным, чем первые два, и, с моей точки зрения, в такой же степени выполнимым при достаточной доле рассудительности и осторожности. В-четвертых, я категорически заявил о невозможности выехать для выполнения требуемого процесса в ночные часы, так как это вызвало бы вопросы со стороны моих домашних и выглядело бы, как минимум, странным, если не сказать, подозрительным. Мне кажется, что мы пришли к взаимному согласию по поводу того, что это должны быть только дневные часы, в которые новый визит в несколько удаленное место можно было всегда вписать в обычный рабочий график, который предполагает выезд к клиентам на дом. Он не выполнил ни одно из вышеперечисленных условий, нарушив при этом и последнее, которое даже не было оговорено так подробно, как предыдущие, так как, казалось, естественно вытекало из его позиции в обществе. Моя просьба заключалась лишь в том, чтобы звонки с его личного мобильного телефона по этим вопросам были исключены как невозможные. Он же позволил себе позвонить мне из общественного места, судя по отдаленному шуму голосов и звону кухонной утвари на заднем плане, из какого-то закутка ресторана, попросив выполнить его очередную просьбу не далее, как через четыре часа. Учитывая то, что он мог находиться лишь на заверщающей стадии обычного процесса, включавшей совместное поглощение изысканных блюд и вин в весьма дорогом ресторане, выделенный мне относительно длительный (в несколько часов) срок мог предполагать только то, что находился он на значительном расстоянии от Болоньи. На его пожелание, чтобы я приехал к нему домой, я ответил самыми нелицеприятными выражениями, так как эта ситуация давала мне на них право. Знание о том, с кем я в этот момент разговариваю, делало мои грубости еще более приятными для собственной самооценки. Без повышения обычной суммы, оговоренной нами для подобных случаев, в несколько раз, о моем приезде, естественно, не могло быть и речи. Но тем не менее, несмотря на нескрываемое недовольство его своеволием, предложенная им сумма, в несколько раз превышавшая даже мои самые большие ожидания, а также его связи и власть, слишком обширные для слишком затянутого отказа, были внушительными стимулами к тому, чтобы я все-таки приехал, несмотря на чрезвычайно поздний час. Припарковав машину у порта Сан-Витале, я потратил полчаса, чтобы дойти пешком до его дома, этим обеспечив для себя дополнительные условия безопасности. Принятая еще в начале нашего сотрудничества дистанцированность от сути требуемой от меня услуги оградила его от объяснений, а меня от излишних расспросов. Предварительная беседа между нами касалась исключительно практических моментов. К тому же, ни ему, ни мне не хотелось терять лишнего времени, по вполне понятным, хотя и различным причинам. Как опытный врач, я не мог не заметить его сильную возбужденность, смешанную со страхом перед неудачным завершением предприятия, видимо, стоившего ему значительных усилий. На доли секунды мне стало жаль в его лице всех тех, кто подвержен определенным страстям, губительно действующим как на такие основополагающие жизненные моменты, как здоровье, финансовое состояние и профессиональный статус. Своей незавидной настойчивостью в выбранном поведении он каждый раз безрассудно рисковал всем, что могло и должно было составить для него прочную жизненную основу. Но, впрочем, это, действительно, не должно было меня касаться, ведь мой личный внутренний баланс и психологическая устойчивость были и остаются для меня определяющиими ценностями. Он мельком упомянул о том, что успел сделать ее беглый осмотр еще во время их предыдущей встречи в Венеции, обставив этот процесс как романтическое свидание и проявив при этом достаточно осторожности для того, чтобы она ни о чем не могла догадаться. Я всегда замечал у него стремление усложнить поставленную перед собой задачу некоторыми элементами экзальтированного поведения с ложно принимаемыми ролями. Я осведомился, где я могу провести надлежащий в этом случае профессиональный осмотр, и вошел в указанную им комнату. Не могу сказать, чтобы меня это очень волновало, но хотелось бы думать, что самой девушке им в этом случае была предложена сумма, по крайней мере равная той, которая была переведена на мой счет. Все-таки, ее функция в этом процессе была гораздо более длительной и, в связи с ее к тому моменту ненарушенным состоянием – а здесь все было в порядке – гораздо более болезненной…

Бичевание Иисуса Христа

… Я не люблю никого ни к чему принуждать, и еще не было случая в моей жизни, чтобы я сталкивался с такой необходимостью. И, надеюсь, не будет впредь. Самое простая причина заложена в том, что это противоречит основным заповедям, которым научил нас господь. Также, надо заметить, что ограничение чьей-то свободы действий противоречит действующим законам современного европейского общества. Все в этом мире должно свершаться естественно и по обоюдному согласию, так как каждый обладает свободной волей, разумом и сознанием, чтобы принимать те или иные решения. Таким принципом я придерживаюсь всегда при выполнении своих служебных обязанностей, и думаю, что именно это стало причиной моей нынешней позиции, связанной с выработкой решений, от которых будут зависить судьбы миллионов людей. Этот же подход доказал свою силу в договоренностях в других сферами моей деятельности, связанных с поддержкой нескольких бизнес-начинаний в странах восточной Европы. И в-третьих, он раскрыл свои поистине неограниченные возможности в области моей частной жизни – той единственной области, где я считаю сохранение должной приватности подобающим моему статусу. Еще раз повторюсь, что каждый из нас имеет право на свободный выбор – что любить или не любить, к чему стремиться или чего избегать, какие ценности и жизненные ориентиры выбирать за определяющие. Позволяющий свободу другим и сам имеет право на нее, и, соответственно, мои личные маленькие слабости и вытекающие из них интересы не могут касаться никого, кроме меня одного. К сожалению, практическая сторона одного из моих самых сильных увлечений, сила которого подтверждается моим неизменным наслаждением при каждой новой его реализации, предполагает привлечение еще нескольких людей к его осуществлению. Мне, право, даже неловко перед ними за те неудобства, которые я им причиняю. Но, повторяюсь, я не имею права требовать от кого-либо помощи вопреки их желаниям, поэтому я всегда исхожу из того предположения, что, выполнив их ответную просьбу, я всегда могу взамен рассчитывать на их услуги. Благодарю Бога, что он даровал мне позицию и положение, достаточные для наделения людей, оказавших мне помощь, всем необходимым. Я доволен, что наши отношения остаются обоюдо выгодными и приятными. Что касается основной участницы того процесса, в котором я нахожу так много радости, мне кажется, что она получает в случае нашего сотрудничества неизмеримо больше того, что теряет. Оценить ценность потерянного ею  в современном мире по достоинству не может уже никто, а приобретает она самое важное для дальнейшей жизни – средства к достойному, безбедному и независимому существованию. И я рад, что нет необходимости никого заставлять или подчинять себе, ибо в момент сильнейшей радости мне было бы очень неприятно наблюдать в глазах другого существа боль и страдания. Обычно я даже помогаю своей избраннице достичь состояния, в котором весь процесс доставил бы ей наибольшее удовольствие и принес наименьший дискомфорт. С не меньшим вниманием к деталям все было проделано и на этот раз. Повторяюсь – и тогда я менее всего хотел принуждать кого-либо к чему-либо. Но в процессе, кроме меня, участвовало еще несколько людей, от исхода встречи зависели и их судьбы, и все они, я хорошо это понимал, требовали только одного – завершения процесса, оформившегося еще несколько месяцев назад. Начало же непосредственно завершающего акта, несмотря на все соблюденные мной прелюдии, получилось очень скомканным. Меня откровенно коробит от необходимости кого-то к чему-то принуждать, и не приведи господи, прибегать к насилию. Я умываю руки от подобных посягательств на свободу человека. Но ведь было же предварительное согласие и с ее стороны – откуда же взялась в последний момент такая непоследовательность? Я не мог себе позволить довести эту ситуацию до срыва – это могло плохо отразиться не только на ее судьбе, но и на судьбах многих других, предшествовавших ей или последующих за ней. Я долго пытался убедить ее отказаться от выбранной маски страдальчества и настойчивого упорства в отказе от своих же собственных обещаний. Только когда слова не принесли достойного результата, я позволил себе применить по отношению к ней силу… Допускаю, где-то в конце процесса я несколько сорвался и выместил накопившееся раздражение, подстегиваемое непривычным для моего возраста запасом проявленного терпения, которому, как и всему, в этом мире, приходит конец. Но видит бог, я не собирался делать ничего подобного, но был, скорее, откровенно спровоцирован на это… 

Дорога на Голгофу

… Я люблю вставать на утреннюю пробежку с первыми лучами солнца. Это правило я выработала для себя не потому, что у меня сильная воля. Просто без этого теряется весь смысл пробежки – оказаться на площадке перед храмом Сан-Лука раньше всех, когда там еще никого нет. Есть и маленькая практическая сторона – если я встаю позже, я не успеваю купить в овощной лавке самые сладкие артишоки, которые так вкусно потом есть обжаренными в масле. Многие местные хозяйки знают о лавочке, где они вкуснее прочих, и мне кажется, специально тащутся туда ни свет ни заря, чтобы опередить меня. Артишоки фермерские, гладкие, хорошо очищенные, с твердым соцветием на конце стебля, выращенные с любовью, а не поставленные на поток, как все у нас делается сегодня. Именно поэтому они очень быстро заканчиваются. Так что хочешь не хочешь, а чтобы убить двух своих любимых зайцев, приходится вставать вместе с солнцем. Стоит только чуточку преодолеть себя, чтобы подняться утром с кровати и быстро надеть легкий беговой костюм – но зато какое же это непрерывное наслаждение, начиная уже с того момента, когда бежишь по давно выработанному маршруту в сторону порты Сарагоццы. Все улицы Болоньи пусты, город еще только-только начинает оживать – если это будний день, то лавочники еще только начинают разгружать свои товары, готовясь открыться только через час, а мусорщики  - убирать бутылки и окурки, оставленные студентами, которыми переполнен наш город. Я никогда не видела, как просыпается город в воскресенье – это божий праздник, и Господь велел всем христианам отдыхать, и поэтому в этот день я отсыпаюсь, чтобы около полудня купить монастырской выпечки у Санто-Стефано, или «сетте кьезе», как его у нас называют, а вечером пойти на службу в наш величественный Сан-Доменико – я предпочитаю ходить туда, а не в Сан-Петронио, в который набивается слишком много туристов, на настоящих католиков в нем днем с огнем не сыщешь. Обычно я бегу по виа Замбони прямо до площади порты Равеньяны. Я пробегаю мимо торре Азинелли, которая будто протыкает то место, где стоит, насквозь, уходя далеко под землю на расстояние, в несколько раз превыщающее видимый нам огромный каменный стержень. В этот час я не избегаю и пьяццы Маджоре, красоту которой можно оценить только в этот единственный момент, когда она девственно чиста от брызгающих вспышками бестолковых туристов, а по стенам Сан-Петронио только начинают ползти, как будто подкрадываясь к нему, первые солнечные лучи. Отсюда нельзя и не заметить извечного стража площади – торре дель Оролоджио – который, как и я, хорошо помня о важности времени, первый стремится искупаться в свете влекущего его к себе солнца, чтобы потом весь день быть погруженным в его жидко-плавящуюся массу. Еще минуты две я бегу по виа Порта Нова, сворачиваю на виа Нозаделла, и вот уже я оказываюсь на виа Сарагоцца, которая выводит меня к заветной порте Сарагоцца, сразу за которой и начинается колоннада, ведущей к главной моей цели – огромной горе, на которой построен храм Сан-Лука. С этого момента и начинается мое самое большое наслаждение – взбегать незаметно для себя на очередную ступень, приближающую меня к моей цели, ловить блики солнца, трепетно пробивающегося ко мне через сменяющие друг друга арки коллонады, и знать, что впереди никого, кроме меня, нет. Только я и солнце, которое через час уже начнет греть по-настоящему, я и божественный храм, лучшего места которому и нельзя было найти, я и череда равнин и садов, который раскинутся передо мной как на ладони, предлагая себя взорам и ничего не прося взамен. Но в ту пятницу мое соитие с зарождавшимся днем было неожиданным образом осквернено – по самым последним ступеням медленно и неуклюже, как будто придавленная непосильной ношей, двигалась вверх чья-то фигура, и как бы я ни старалась ускорить свой бег, мне поразительным образом было ее никак не нагнать. Что означало, что в тот день кто-то чужой придет на вершину раньше меня и первым подставит свои плечи и разгоряченное лицо стремительно достаюшим до поверхности земли лучам, создавая первое препятствие на их пути и тем самым разрешая солнце от его утренней, еженочно обновляющейся непорочности. Только в свою очередь достигнув вершины и уже безнадежно опоздав, я смогла присмотреться и увидеть, что фигура принадлежала молодой женщине, за спиной которой был огромный рюкзак, выглядевший издалека уродливым горбом на ее теле…

Распятие Христа

… Я грязна, страшна, порочна, уродлива. Я обезображена, и восстановление невозможно. Мое дальнейшее существование на этой земле бессмысленно, а возможно ли другое за ее пределами – я не знаю. После того, что со мной произошло, я отказываюсь верить в возможность жизни после смерти, царствия небесного, ада и рая. Все это теперь не для меня, я буду вечно мыкаться неприкаянной, прохожие будут бросать в меня камни и все будут чураться меня, как прокаженную. О возвращении не может быть и речи – и куда мне возвращаться теперь? Возможно, меня сегодня же и убьют, когда узнают о моем местонахождении – ведь им захочется скрыть следы своего преступления. Думаю, что меня убьют прямо здесь, им незачем будет дольше оттягивать мою смерть. Они придут за мной – все те, кто был его сообщниками, и их будут массы, их будут несметные полчища, им им – легион. И мне никто не сможет помочь – потому что все, кто еще мог любить меня, далеко отсюда, им не пробраться через полчища врагов моих, так умело оттеснивших от меня моих близких. Ни отец, ни мать, ни сестра не узнают о моей смерти здесь и еще долго будут ждать моего возвращения, от которого ожидали они вечного, непрерывного счастья. Я встала до восхода солнца, выбравшись из того страшного места, где была проведена эта ужасная ночь, успев собрать только немного одежды и взять свой паспорт. Я хотела острочить свою смерть, выкроить себе еще несколько часов – может быть, думала я, мне хватит их, чтобы хоть немного очиститься. Но это ложная надежда на спасение, мне ничего уже не поможет. И даже будет лучше, если меня найдут и убьют здесь, на этой высокой горе, где открывается вид на близлежащие сады и деревни, потому что может быть только тогда, через насильственную смерть я смогу избавиться от той грязи и зловония, которыми они смогли меня наполнить за такое короткое время. Сейчас мне кажется, что унижение было доведено до предела еще задолго до того, как произошло то основное, что приминает меня теперь к земле уродливым, страшным горбом. Его-то я как раз меньше всего помню, потому что душевные силы мои, способность чувствовать унижение и сознательно покрываться наносимой на меня грязью были доведены до крайней точки еще задолго до этого. Возможно, это случилось еще в ресторане, когда я почувствовала, что уже нет исхода, а, может, позже, в машине, когда устраивать скандал и пробовать вырваться уже было бессмысленно, так как продуманность сплетенной надо мной сети стала очевидной. Я не помню точно – скорее всего, я переполнилась грязью до самого избытка в комнате, в которой я оказалась еще до того, как меня направили к последнему, самому страшному месту, где находился уже только он, и где мне было уже все равно, но инстинктивно, без участия сознания, я еще продолжала сопротивляться. Восстановление мира, каким я знала его еще вчера утром, невозможно, так же, как и возвращение к тому, что я знала когда-то, было мной. Поэтому смерть все-таки лучше, и я бы хотела, чтобы меня убили, то есть совершили надо мной то последнее насилие, после которого, может быть – тайно я все-таки еще продолжаю надеяться где-то в сохранившемся уголке души – еще будет возможным искупление…

Воскресение (Noli me tangere)

… Я могу позволить себе прогулки только по воскресеньям. Да и то потому, что я настояла на своем праве на отдых – по закону в этот день полагается отдыхать, а когда я вспоминаю про закон, они сразу пугаются, потому что и я, и они знают, как так получилось, что я нахожусь у них. Если бы не я, они бы тратили гораздо больше, а мне выдал семьсот евро в месяц, накормил-напоил как придется, и я довольна. Потому что деваться мне особо некуда – на нелегалку я перешла по своей воле, но, если честно, тогда еще не знала, что все это выйдет мне боком. Денег за эти годы толком не скопила, Италию не увидела, нигде не побывала, а все пахала, пахала и пахала без продыху. Один старичок был у меня довольно долго, и платили за него неплохо, я уж было начала поднимать голову, а он возьми и умри. Плеваться можно было, какая незадача вышла. Я опять через знакомых стала искать, вот еще одна старушка объявилась, ей тоже ежедневный уход был нужен, правда платили хуже, зато обещали насчет паспорта подсуетиться, и я сразу согласилась. Так она неделю не протянула – как же мне не повезло. Не из-за меня конечно, я все делала, как полагается, да только вот видно судьба моя такая, что не успеешь пожить нормально, как все быстро и заканчивается. Это место искала я долго, но все же опять повезло. Жена одного из сыновей моей предыдущей старушки, оказывается, имела много родни по всей Эмилии-Романе, и жили они по маленьким деревням, а тут вдруг ни с того ни с сего стали перебираться в город. Вот уж действительно, сумасшедшие дни настали. И вот, перебравшись, прикупили они жилплощадь, и перетащили сюда же и еще одну дальнюю родственницу, загородный дом которой было решено на семейном совете продать – что ему зря простаивать. Разумное решение, которое обеспечило мне стабильную работу – ибо старушка не в своем уме, но помирать не собирается, а меня перетащили к ней в ее новую квартиру, и теперь я живу в самом центре Болоньи, и зарплата у меня теперь тысяча евро, так что я даже прикупила себе шмоток на распродаже и дочери с сыном хочу послать посылку – до Украины, думаю, как раз недели через три дойдет. Пашу я теперь, правда, совсем как лошадь, и иногда трудно удержаться, чтобы не проклясть всю эту разросшуюся семейку, которой я себя продаю без устали, гробя тем самым свою жизнь. Но зато выхлопотала себе хотя бы эти воскресенья – не обошлось, правда, без давления с моей стороны – я упирала на закон – и с их – они мне напомнили, что ссылаться на закон я давно не имею никакого права, так как сама же его и нарушила. Поскандалили, а все же я осталась при своем – после обеда, покормив старушку с ложечки и вынеся из-под нее утку, я отправляюсь гулять в парк с розами. Мне он нравится, потому что, во-первых, он за городом, от каменных стен которого меня за неделю начинает тошнить, а во-вторых, оттуда открывается замечательный вид на храм Святого Луки. Я еще никогда туда не поднималась, но очень люблю смотреть на него снизу, из парка, и представлять, как однажды там побываю. Был уже вечер, на некоторых скамейках сидели парочки – сонные, как сурки, они сваливались друг другу на плечи, да больше и не вставали из этих ленивых поз. Всем было лень двигаться, все отдыхали. Позвонив дочке – у меня здесь очень выгодная карточка для звонков – я тоже слегка прикрыла глаза и стала дышать свежим воздухом, и приятно и полезно. Поэтому-то я и не заметила, как мне на скамейку подсела эта странная девушка. Первым делом она меня спросила: «Вы говорите по-русски? Можно я здесь присяду?». А я присмотрелась (ведь уже начинало быстро смеркаться) и отвечаю: «Слушайте, это не вас тут три дня уже разыскивают?». А дело все в том, что я мельком посмотрела в новостях о какой-то пропавшей девушке, итальянского я не знаю, но показывали несколько раз ее фотокарточку, значит, думаю, она пропала. А потом еще одного известного политика – его часто показывают – он живее всех принялся за это расследование, молодец, думаю, во все вникает, до всему ему есть дело. Да скорее всего, это была не она, а просто похожа, а я возьми да и ляпни. А она встрепенулась, дернулась, говорит, я, мол, только что приехала. А сама какая-то грязная, неумытая, с рюкзаком за плечами. Может, и правда, туристка, только уж очень странная какая-то. Я было хотела ее усадить обратно, пирожка предложить – у меня с собой было несколько штук припасено – поговорить может о том, о сем, нечасто ведь встретишь здесь своего человека. Но она грубо так вскрикнула: «Не трогайте меня», рванулась вперед, и пошла через парк к выходу, а оттуда, видимо, в город, больше на меня даже не оборачиваясь. А мне так хотелось рассказать ей про себя, да про свою жизнь здесь, как мне здесь тяжело и что никому я здесь не нужна…
 
Вознесение

… Еще не успели выключить знак, оповещающий пассажиров о том, что можно отстегнуть ремни, как она уже уснула. Хотя, казалось бы, устраивалась в кресле поудобнее, приготавливаясь к внимательному чтению, и сама попросила меня достать из сумки, которую я укладывал в отделение для ручного багажа, толстый путеводитель по Италии и иллюстрированную книжку о Капелле Скровеньи в Падуе, которой она особенно дорожила. Путеводитель по Италии она полистала, пока демонстрировали правила безопасности, и тут же с усталой улыбкой отдала мне обратно, а вот книгу о капелле Джотто стала читать внимательно. Чуть позже я присмотрелся через ее плечо – оказывается, она выбирала отдельные фрески и читала истории тех библейских сюжетов, которые были там изображены. Я не знаю, читала ли она уже эту красивую книгу целиком, или сейчас открыла ее в первый раз. Лена – удивительный человек, таких, как она, никогда не было и не будет на свете, в ней так много загадочного, и это влечет меня к ней еще больше. Когда мы обручились, я подарил ей нитку самого дорогого жемчуга, который только мог найти, сказав при этом, что за каждой из этих жемчужин пловцы опускались на глубокое дно, не жалея своих сил, но самая красивая из них, по счастью, все-таки досталась мне. Она посмотрела меня с какой-то тайной грустью и улыбнулась, обнимая меня и принимая этот подарок. Я, правда, еще ни разу не видел, чтобы она его надела. Я очень люблю ее и буду заботиться о ней всегда, чего бы мне это не стоило. Мне хочется знать все, что знает она, и даже больше этого, чтобы и от меня, а не только из книг она могла узнавать что-то новое. Вот сейчас она почти уронила книгу, которую читала, а мне уже не терпится вынуть из ее рук это сокровище и попытаться угадать, остались ли в нем кусочки, непрочитанные ей, которые я мог бы восполнить, пока она спит, чтобы, не упуская деталей, пересказать ей потом. Если даже я что-то упущу или дополню от себя, я постараюсь, чтобы мой рассказ от этого стал еще более интересным, еще правдивее уводящим нас с ней к той далекой библейской истории, которая могла произойти или нет, здесь все зависит от веры. Я дорожу редкими минутами ее внимания, когда она смотрит на меня своим долгим, пристальным взглядом, не сводя с меня в глаз, как будто изучая. В такие мгновенья мне кажется, что она любит меня так же сильно, как и я ее. Но эта книга – почему она ей так дорога? Когда мы с ней познакомились, она сидела дома с ребенком  - да, у Лены есть ребенок, и я надеюсь стать ему таким же хорошим отцом, как мог бы быть настоящий – только по воскресеньям выбираясь на службу в Высоко-Петровский монастырь. Там мы с ней и познакомились. Я не хочу признаваться Лене, что я до сих пор сомневаюсь в существовании Бога – ведь для нее, очевидно, таких сомнений быть не может… Итак, у нас впереди Италия! Говорят, что в этой стране нельзя побывать впервые и ее невозможно покинуть, туда можно только вернуться. Как жаль, что придется разбудить ее, когда мы начнем снижаться и опять зажжется знак «Пристегните ремни». А пока у меня есть время внимательно изучить ее книгу – ее сон дает мне час или два, за которые я попытаюсь если не предупредить ее, то хотя бы приблизиться к тому знанию, которым обладает она…

…В 1302 году Энрико Скровеньи, дворянин из Падуи, сделал Джотто заказ на написание на стенах его фамильной капеллы цикла фресок, изображающих жизни Девы Марии, ее родителей, Иоахима и Анны, и Иисуса Христа. Некоторые считают, что возведение капеллы явилось актом искупления грехов ростовщичества, совершенных семьей Скровеньи в процессе прибавления их богатств. Какими бы ни были мотивы ее постройки, Капелла Скровеньи является на сегодняшний день кладезем раннего искусства Ренессанса. Чтобы воспринять ее  фрески как единое повествование, вам следует быть готовыми обойти вокруг маленькой капеллы три раза – или даже четыре, если вы также хотите отдельно изучить изображения Добродетелей и Пороков…

5-23 сентября 2010