и начала вытаскивать оттуда бутылки. Потом появиля Клод. Был это долговязый шатен средних лет с зубами, как у коня. Смеялся тоже как конь, громко заразительно. Сидели втроем на кушетке, а потом стали раздеваться и перешли на большую кровать в каюте. Слышался визг и сапание, потом сапание стихло и раздавались только стоны. Длилось все это вечность и Потапов открыл крышку ящика, прислушивался, чтобы определить когда же это кончится. Потом наступилп тишина. Потапов ждал и подумал уже, что что то там не так. Вылез из ящика и осторожно подошел к дверям каюты. Все трое спали, посередине лежал Клод, широко расставив ноги, совершенно голый. Девицы лежали вразброс, одна в ногах, а другая на Клоде поперек. Потапов прошел мимо них и вышел на палубу. Яхта стала у какого то причала, кругом не было видно ни дороги, ни машины.
День был пасмурный, моросил дождь. Он поежился и посмотрел на часы. Был час дня. Понимал, что если события будут развиваться так дальше, сегодня он точно не попадет в Гавр.
Решение созрело быстро. Он спустился вниз и вытащил из рюкзака шприц и три ампулы сильного снотворного. Наполнил шприц и ввел каждому из этой тройки по пять миллиграммов
препарата. Общество начало храпеть, он аккуратно прикрыл всех одним одеялом, вытащил документы Клода из кармана его пиджака и начал приглядываться себе в зеркале. Решил немного перекрасить волосы и через пол часа был почти похож на Клода на фотографии в пасспорте и в водительских правах.
Смотрел в задумчивости на кровать и решил все таки перенести
двоих девиц, в ящик, предварительно всязав им руки и ноги и закрывая ящик на замок, а Клода перенес в помещение за кухней, длинное и узкое, рядом с баком для топлива. Связал ему ноги и руки и полулежащего привязал к трубе. Закрыл на ключ дверь, прибрал каюту, застелил кровать а все разбросанные вещи сложил в мешок и спрятал в чемодан, который стоял неизвестно для чего под кроватью. Чемодан спрятал в помещение, куда положил Клода. Сидел на палубе и ждал. Чувствовал, что должен чего то ждать. Через минут пятнадцать услышал, как приближается какой то автомобиль.
Около причала машина затормозила. Из нее вышел человек и нерешительно подошел по причалу к яхте. " А где Клод",- спросил нерешительно. " А Вы будете",- Потапов замялся и как бы нерешительно хотел сказать фамилию человека и тут же продолжал, улябаясь. Но человек, не дав ему ничего сказать, произнес:" Меня зовут Бернер". " Ну вот, видите, может быть, именно наше сегодняшнее знакомство поможет и мне избавиться от моих предрассудков и ненужных комплексо",- он закончил фразу совершенно серьезно. " О, да, конечно я могу служить Вам, если Вы захотите. У нас всегда есть что предложить нашим клиентам. Мы вообще то работаем с агентурой в Амстердаме и они очень довольны. До сего времени не было никаких проблем",- смотрел внимательно на Потапова.
" Я могу сказать, что после сегодняшнего сеанса, я просто
чувствую себя как наново рожденным",- произнес Потапов.
" А где Клод и девочки",- спросил внимательно смотря на Потапова Бернер. " Они втроем решили пройтись, а потом мы едем в Гавр и там мы хотели бы вчетвером провести время до
завтрашнего вечера. Вообще то, та блондинка, Лизель, для меня полное откровение",- Потапов начал смущенно рассматривать свои ногти. Потом с каким то неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом, с голосом пересохшим от впечатлений
добавил:" Такая нежная кожа, бедра и эта родинка под пупочком",- покраснел и смотрел с видом провинившегося кота на Бернера. Тот вскочил на палубу и вытащил блокнот из кармана пиджака:" Вы знаете, если Вас интересуют блондинки, я действительно могу Вам предложить что то сногосшибательное, совершенно наивное, преданное и можно сказать даже любящее. Такое создание, как на картинах Тициана",- закончил и уставился на Потапова, ожидая от него ответа. " Вы знаете, я невольник женщин, для меня вообще каждая женщина, что то божественное, что то так таинственное и так прекрасное, что я теряюсь всегда от каждой новой встречи. И если Вы позволите, я хотел бы все таки иметь Лизель, ну конечно не часто, потому как моя зарплата и Вы понимаете, жена, дети и все такое, я не могу позволить себе часто встречаться с такой женщиной. Но Вы прнимаете, я , я из за этого вообще то и живу, если бы этого, Вы понимаете этого не было, я бы давно покончил жизнь самоубийством",- опустил голву и всплакнул. Бернер подошел к нему и подал платок:" О, Вы будете моим новым клиентом",- он решительно посмотрел на Потапова и спросил:" Я хотел бы знать Вашу фамилию и адрес". Потапов нерешительно замотал головой:
" Но жена, дети, Вы понимаете, я не могу, это будет катастрофой для моей экзистенции". " Ну хорошо, я буду общаться с Вами через Клода", - произнес соглашательно.
" Меня зовут Арманд",- Потапов встал и подал слегка приседая руку, сложенную лодочкой Бернеру. Дотронулся до его руки и мизинцем почесал его ладонь. Тот покраснел и внимательно смотря на Потапова, облизал верхнюю губу.
Вытащил руку из ладони Потапова и, вложив блокнот, уверенным голосом закончил: " Ну я не буду мешать и скажите Клоду, я приеду в Гавр, ну скажем послезавтра, в шесть вечера, как всегда и на причале буду ждать девочек. И Вы можете на меня рассчитывать. Я очень, я очень рад был познакомиться с Вами. Привет Клоду",- он повернулся и подняв руку и улябаясь соскочил на пирс. Потапов махал ему рукой и тоже пламенно улыбался. Бернер уехал, а Потапов чертыхаясь пошел в кухню, нашел сковородку и положив на нее носовой платок
Кернера, зажег его зажигалкой. Ждал пока сгорит весь и тщательно умыл сковородку, положил ее обратно в шкаф. Потом вытащил из рюкзака резиновые перчатки, бутылку со спиртом и
найдя полотенце и намочив его алкоголем начал протирать све ручки, дверцы шкафов и сковородку. Заокнчил и вложив перчатки в пласмассовый мешок, положил его в рюкзак. Полотенце помыл под краном горячей водой и повесил сушить на кране. Вышел на палубу и начал смотреть через лорнетку вдаль. Пошел в рулевую кабину и включил мотор.Яхта без парусов неслась посередине реки. Смотрел на разложенную карту и на автоматический навигатор, до Гавра оставалось еще тридцать километров. Он переоделся в одежду Клода и натянув на лоб его фуражку, внимательно смотрел на реку.
Попадались одинокие лодки и через десять километров он причалил к пристани, в месте, где река вдруг стала расширяться. Взял рюкзак и открыв его, начал что то искать.
Вспомнилась ему Светлана, когда, сидя на полу в банке на юге Франции, она вдруг начала ему рассказывать, не то свои
стихи, не то воспоминание. Запомнил это на всю жизнь.
" Положите свой рюкзачек, положите. Стены синие, пол коричневый, все кривое и сикось накость, все торжественно и приглажено. Кресла к полу намертво прикручены, на стене белого полотна экран. Фильм с Изидорой Дункан. Она танцует в немом танце и поет. Прозрачная вуаль извивается вокруг её тела. В зале заключенные Владимирского Централа. Фильм кончился, свет. Все кричат ещё!, ещё!".
Вытащил перочинный швейцарский ножик, открыл отвертку с телескопом и начал откручивать металлическую планку на полу в рулевой кабине. Под ней было отверстие , глубиной пол метра. К сателитному будильнику прикрепил три провода и подсоединил их к пакету со взрывчаткой. Потом к внешней стороны будильника, сняв пластмассовую крышку, прикрепил двумя проводами взрывное устройство и подсоединил его к мобильному телефону. Связал все это и, осторожно положив на дно углубления, прикрутил опять металлическую планку. Вытер старательно ее и присыпал слегка песком, который лежал в ящике на палубе и которого было предостаточно на палубе.
Разделся и прыгнул в воду. Решил выкупаться. Вода обожгла его и он поплынул метров двадцать, потом вернулся и влез на палубу. Вдали увидел приближающуюся яхту. Начал медленно одеваться. Яхта подошла поближе и он поприветствовал человека на ней. Небо прояснилось и умытое синее
предвещало приятный вечер в Гавре. Стал к штурвалу и развернувшись и выведя яхту на середину реки включил опять мотор. Думал, что если все же следят за господином Жилем, он не может рисковать и должен это сам проверить. Думал, что если его опасения действительны, он должен будет заправиться
в Гавре и попробовать доплынуть до Англии. В Англии у него была лучшая возможность помочь ей решить эту проблему с проклятыми поставками нефти, да и ей самой, как он полагал нужна будет его помощь. В порту в Гавр, найдя свободное место в яхтовой пристани, причалил и спустившись вниз проверил своих пассажиров.Открывал каждому по очереди рот и стараясь так, чтобы не задохнулись, напоил каждого водой.
Потом наполнил шприц новой порцией снотворного ввел каждому опять по три миллиграмма. Закрыл ящик и помещение за кухней, потом дверь каюты на ключ и вышел на палубу. Рядом
стояла яхта, довольно респектабельная, на палубе в шезлонге сидела стареющая блондинка и загорала. Кивнул ей приветливо рукой и сообщил, что он вернется через час, идет в город кое что купить. Она махнула ему рукой и он предложил ей, не нужно ли ей что то принести из города. Она мило улыбнулась и скзала:" Жарко, не правда ли". " Да жарко, но что же делать",- ответил он смеясь. " Вы можете принести мне мороженное",- сказала она и добавила,-" Если не забудете".
" О конечно не забуду. Как можно забыть такую женщину",- обидчивым голосом возразил он. Она смеялась и встав, и подтянув слегка свисающий живот, подошла к борту и представилась:" Сесиль". " Пьер ",- сказал он торжественно и наклонясь взял ее руку и поцеловал. " Буду с мороженным и через час, ну может быть через полтора часа",- махнул рукой и соскочил на настил пирса. Без четверти шесть подошел к гостинице, где договорился встретиться с господином Жилем.
Стоял на противоположной стороне улицы спиной к гостинице и внимательно рассматривал обувь разложенную перед магазином, примерял уже вторую пару и внимательно смотрел в окно магазина. Продавщица подошла к нему и он попросил принести ему пару сандалей. Примерил летнюю шляпу и рассматривал носки. Перед гостиницей ничего не происходило, одно за другим подъезжали такси и портьер в ливреи открывал каждому клиенту дверцу автомобиля. Потапов медлил и все время был недоволен цветом сандалей. Попросил принести ему еще сандали коричневого цвета. Было пять минут седьмого.
Вошел в магазин,повернулся в полоборота и сидя на стуле для примерки обуви ждал продавщицу. В магазин вошел какой то господин в светло кремовом костюме в соломенной шляпе и с белоснежным платком в кармане пиджака. Начал рассматривать обувь, но как то невнимательно, все время смотря на входные двери гостиницы. Лицо человека показалось Потапову знакомым и он начал лихорадочно перебирать свои воспоминания. Вспомнил почти молниеносно - это был Дрекер, которого он видел в банке во Фрежюс, куда его привезли, когда встретился со Светланой по просьбе одного из чиновников Министерства хозяйства. До того видел Дрекера два раза и тот казался ему очень порядочным человеком.
Все внимание Дрекера было обращено на входную дверь гостиницы. Потапов смотрел туда же. И вот в дверях появился господин Жиль и стоя на тротуаре разглядывался по сторонам.
Подошел к портьеру и стал его о чем то расспрашивать.
Потом нетерпеливо начал прохаживаться перд входными дверьми.
Потапов подошел к стойке с носками в самом углу магазина и старался не привлекать внимания. Продавщица подошла с коробкой сандалей и он поросил принести ему еще две пары черных носков из сто процентов хлопка по сто франков.
Она ушла а он взяв пару носков со стойки согнулся, чтобы
примерить их. Открыл коробку, и, вытащив краешек оберточной бумаги, написал: "Милый господин Жиль. Прошу прийти сегодня, в крайнем случае завтра вечером в театр оперетты на площади Восстания на последнее представление". Продавщица появилась с носками и он передал ей еще одну пару нсоков, которые держал в руке. Господин Жиль, увидев кого то стремительно начал переходить улицу. Подошел к магазину и начал внимательно смотреть на выставку. Потом вдруг подошел к какому то человеку и обратился к нему. Тот начал ему что то объяснять и они двинулись по мостовой. Дрекер стремительно вышел из магазина и пошел в ту же сторону, что и господин Жиль. Потапов приказал завернуть ему все, что купил как для подарка и перевязать красной, синей и белой ленточкой. Потом мило улыбнувшись спросил продавщицу, не может ли она послать кого то, чтобы вручить этот подарок своему дяде, у которго сегодня день рождения и который мечтал о таких сандалях. Сообщил, что дядя крестьянин из Прованса и что он его племянник и хочет сделать ему что то приятное. Положил сверху на картон сто
франков и спросил, не может ли он попросить у продавщицы стакан воды, так как он от этого выбирания прилично устал. Она пламенно улыбаяясь, спрсила его, не хочет ли он выпить чашечку кофе и сообщила, что все будет сделано так, как он это хочет. Он вышел из магазина и сел за столиком.
Принесли кофе и он с наслаждением отпил глоток. Видел, как одна из молодых продавщиц выходит из дверей магазина с его сандалями и направляется в гостиницу.Пил кофе и внимательно смотрел на двери гостиницы. Появился какой то
дядька, довольно крепкого телосложения и начал кому-то махать рукой. Потапов выпил кофе и внимательно смотрел, что же будет дальше. Появился Дрекер и почти бросился в объятья дядьке. Стояли и о чем-то оживленно разговаривали.
Вошли в гостиницу. Потапов сидел и размышлял. Потом увидел господина Жиля, который шел к гостинице вместе со своим племянником Пьером. Вошли тоже в гостиницу. Тогда Потаплв встал и вошел в магазин. Спросил продавщицу, не может ли он позвонить. Она подвинула ему телефон и спросила:" Ну сегодня, наверно будет празднование дня рождения". " О так, ответил радостным голосом Потапов". В трубке отозвался голос
Господина Жиля. "Я тебя тоже люблю",- услышал он в трубке.
" Вы прочли, то, что я написал Вам в картоне от сандалей",- спросил он. " Ты же знаешь, что у меня нет никаких
женщин",- услышал он в ответ. " Ну тогда я жду Вас через час на пристани номер тридцать пять",- сказал Потапов и положил трубку. Поблагодарил продавщицу и спросил ее, что она делает сегодня после работы. Она сказала, что у нее муж и ребенок и что она не изменяет мужу. " Да кто же говорит о том, чтобы изменять",- сказал он в сердцах,- " Просто я хотел бы с Вами съесть сегодня ужин. Поэтому приглашаю Вас и буду через два часа ждать Вас перед магазином",- закончил категорично и помахав ей рукой пошел прочь. Зашел в кондитерскую и купил целую корзинку мороженного, которую ему запаковали в специальный мешок, сохраняющий
мороженные продукты. Взял такси и через минут двадцать был на пристани. На яхте рядом никого не было. Соскочил на яхту Клода и увидел, что двери в каюту открыты. Стремительно спрыгнул обратно на пирс. " Да куда же Вы спешите" ,- раздался женский голос. В дверях каюты стояла блондинка в длинном плятье и с декольте, обнажающим ее огромные груди. Он вернулся и протянул ей корзинку с мороженным, став перед ней на одно колено. " А как Вы открыли каюту",- спросил Потапов. " Я пошла купаться, потом вернулась, а потом оделась и вот сейчас зашла к Вам. А двери в каюту были открыты" ,- сообщила она улыбаясь.
Потапов вошел в каюту и увидел кровать, всю разворошенную, взломанную дверь помещения за кухней. " Ах я никогда не могу как следует прибрать за собой",- сказал он и начал прибирать каюту. Потом, как будто бы передумав, сказал:
" Знаете, давайте пойдем к Вам, я не люблю убирать.
Они перешли на ее яхту и Потапов сойдя вниз решительно закрыл дверь на ключ и подойдя к стене с касетами выбрал наугад что то и вложив в проигрыватель, включил его на полную мощность. Ему нужно было спешить, понимал это, Клод, наверно пошел за полицией и если они появятся здесь, то могут начать допрашивать всех подряд. Подошел к блондинке и резко взяв ее за талию в такт танго прижал ее со всех сил к себе. Взвизгнула и прижаась к нему, не сопротивлялась вовсе. Он остервенело начал ее целовать в шею и в грудь и раздевать. Она отодвигала его руки и все время повторяла: " Какой же Вы горячий, ах боже мой". Повалил ее на кровать и начал раздевать догола. " Душка",- спросил вдруг,- " А у тебя нет ли электрического пениса".
" Ах, зачем он тебе",- простонала она. " Нужно, так нужно",- проговорил он. " В тумбочке, в ящике",- она лежала расставив ноги и ждала, пока он включит вибрирующий, пластмассовый
пенис с металлической насадкой. Целовал ее в шею, не перставая и остервенело водил этим механическим пенисом по ее телу. Потом решил, что она уже созрела и всадил его в нее. Стонала, а он крутил этой машинкой туда и обратно твк, как будто бы от этого зависела вся его жизнь.
" Еще, еще ",- стонала она. Он вытащил приборчик из нее и сказал:" А сейчас я пойду в ванную и прийду". Пошел в ванную
и вытащил из рюкзака одноразовый шприц. Наполнил его уже опробованным снотворным и раздевшись догола и держа шприц в руке за спиной, вышел из ванной. Блондинка лежала с закрытыми глазами и как в бреду твердила:" Ну еще , ну пожалуйста". Он подошел к ней и стремительно бросившись на нее, вколол иглу в ее бедро. Она наверно не почувствовала укола, потому как твердила все время:" Еще, еще". Через десять минут спала на кровати. Доза снотворного хватала нормально на шесть часов, но он ввел ей двойную порцию.
Оделся и подумал, не переборщил ли он. Вышел на палубу и закурил сигарету из пачки, которую нашел в каюте блондинки.
Увидел приближающегося по настилу Клода с двумя девицами в сопровождении полицейского. Спустился в кабину, разделся и лег рядом с блондинкой. Услышал громкий разговор полицейского и ругань Клода. Полицейский выяснял, откуда девицы и требовал от них пасспортов. Потом кто то постучал по палубе и он, притворившись спящим, не ответил ничего.
В дверях каюты появился жандарм и, увидев Потапова рядом с блондинкой, извинился и прикрыл за собой дверь каюты.
" В соседней яхте муж и жена. Я проверил уже",- говорил полицейский,- " Это же человек из Министерства, мы знаем его и то, что перед носом у такого человека Вы , такое ничтожество занимаетесь просто проституцией",- голос полицейского становился все громче и громче. Потом Потапов услышал щелчок вкладываемых наручников. " Я вынужден до выяснения Вашей личности, забрать Вас всех в участок",- категорически произнес полицейский.
Потапова прошиб пот, когда он услышал, что он лежит в кровати с женой Дрекера. Он оделся и вышел опять на палубу
яхты Дрккера, перескочил на пирс и опять перешел на яхту
Клода. Замок в каюту был опечатан и он взломал его и уселся на стул перед столом. Неизвестно почему, его знобило и он представил себе, что за какое то мгновение тут появится сам Дрекер. Поборол свои впечатления и вышел на палубу яхты Клода. Увидел приближающегося господина Жиля. Встретил его и, радостно улыбыясь начал ему сбивчиво рассказывать о том, что он должен не только помочь одной женщине, но и о том, что за ним по-просту охотятся. Тот смотрел на него открытыми настеж глазами и вдруг перебил:" Я все знаю, я видел Вас в магазине и тогда же решил, что я буду делать. И вообще у меня ведь школа старого легиониста. Это нельзя забывать", - рассмеялся и хлопнул его по плечу. " Мы сейчас переночуем к гостинице, а утром мы уедем в Англию. Там у меня есть друг, который поможет Вам". Шли в город и он рассказал Потапову, что приехал в Гавр с племянником и что нашел своего старого товарища, которого загримировал и он теперь похож на него и что этот товарищ теперь в театре и встретит там человека, похожего на него Потапова. А утром, его племянник, товарищ и этот а ля Потапов поедут в Прованс на машине его Жиля.
" А мы с Вами",- и тут он вытащил пасспорт и расскрыв его прочел:" Анри де Брис, голландский подданый, точь в точь, как Вы",- засмеялся,- " Вы знаете, я думаю, что они устроили слежку за Вами и действуют совсем не профессионально, потому, что они не могут для слежки за Вами брать профессионалов, так как эта слежка вообще то нелегальна. Вы понимаете это, они ведь заботятся про свои собственные интересы, и дело это мы выиграем". В гостинице они прошли в номер господина Жиля, где их уже ждали вроде бы Потапов, племянник господина Жиля и вроде бы господин Жиль.
Через полчаса вся тройка вышла из номера и отправилась к машине, которую они оставили за три квартала дальше.
Потапов спал этой ночи как убитый. В восемь утра господин Жиль разбудил его и сообщил ему, что спит он так, что его не разбудить вовсе. Засмеялся. Спустились вниз и позавтракали. Потом в девять Жиль рассчитался за номер и они с чемоданами вышли из гостиницы. Портьер позвал такси и они поехали в порт. Ждали довольно долго, пока не появился перед воротами человек среднего роста, довольно старый, который обнял Жиля и внимательно посмотрел на Потапова.
"Вы не переживайте, мы не такое делали во время окупации, это же просто тренировка, вспомнил молодость",- подмигнул
Жилю. Он отвел их на рыболовецкое судно и поместил в каюте капитана. "Сейчас еще будет таможенный осмотр и потом отчаливаем. А Вы оденьте мундир капитана и сядьте за письменный стол", - сообщил он решительно. Досмотр прошел быстро и через два часа подошел буксир, чтобы вывести судно из порта.
В Аберден их встречала группа людей, среди которых был только один мужчина, среднего возраста, ничем особенным не отличающийся от толпы ему подобных. Потапов стоял в своей каюте и смотрел на выходящих матросов и на то, как их обнимали по очереди женщины. Господин Жиль сидел на койке и
внимательно смотрел на Потапова. Когда тот повернулся к нему
и заметил, что этот тип не нравится ему, тот спокойно заметил: " Я вызвал его из Франции, он из Министерства Промышленности и занимается разбором всей этой истории. И поверьте лучше так, чем Вас будут всю жизнь преследовать во Франции. И потом я тоже хочу вернуться к своей жене. А так у Вас нет никакого будующего",- он поднялся с кровати и взяв Потапова за руку подтолкнул к выходу,-" А Ваша Светлана, она пропала куда то и никто не знает, где она сейчас. Вообще то эта баба с темной репутацией и Вам лучше всего забыть о ней".
Фронт.
Все, о чем мечтал когда то Арам в детстве, о больших городах, высоких домах, женщинах, как в кино, на которых просто приятно смотреть, независимых и открытых, для которых нет никаких табу, все это было так доступно и почти обыденно. Не хватало ему чего то, что невозможно было описать теперь и что отдалялось в бешенном темпе лононской жизни тысяча девятьсот сорок третьего года. Он имел уже полную легенду, которую мог со всеми мельчайшими деталями повторить в любое время дня и ночи. Он ждал только аказии, чтобы лететь самолетом в Польшу через Африку,Ближний Восток, Турцию. Вообще то самолеты альянтов летали уже во Францию и сбрасывали грузы для отрядов сопротивления. Но полеты в Польшу были довольно рискованными. План был таков.
Он в Польше должен был проверить донесения Армии Краёвой, которые доходили до МИ6 о разветвленной сети концентрационных лагерей, в которых немцы массово убивали и сжигали людей. После этого он должен был ознакомиться с действиями партизанских объединений в Беллоруссии и вернуться обратно в Лондон. Его родители находились в Узбекистане, куда их вывезли в конце тысяча девятьсот сорок второго года правительственным самолетом, одним из последних самолетов, которые могли еще приземляться на окупированной территории Северного Кавказа. Получил всего два письма от них и был рад, что живы и что когда нибуть увидет их. Демин в последнее время как то осунулся и даже похудел, виделись они почти каждый день и он при каждой встрече смотрел на него Арама, как на покойника и все подбадривал его, что если не на этой земле, то в небе они еще встретятся обязательно. Арам научился пить, так чтобы не пьянеть сразу и в этом тоже была его Демина заслуга.
Когда второго февраля сорок третьего года пришло известие о полном разгроме немецких войск под Сталинградом, в советском посольстве устроили прием. Демин пошел на него по обязанности и вернувшись утром завалился к нему, полупьяный и раздасадованный. " Видел там твоего Майкла.
Разговаривал даже с ним. Но почему он сразу же, как только появился полез ко мне, обниматься. Я думаю у нас в посольстве есть какая то свинья, которая здорово доносит",- он сидел в комнате Арама с расстегнутым кителем, широко расставив ноги и икал не переставая. " Ну видимо меня кто то вспоминает",- вдруг сообщил примирительно и продолжал:
" А все таки, кто строчит доносы англичанам, не понимаю, черт побери",- перевел дыхание и громко начальственно приказал Араму: " Ну принеси воды попить, черт побери. Сделай чаю, а то лежишь тут как король английский".
Потом ни с того ни с сего сообщил: " А король подарил меч
средневековый. Ишь ты, ни на что другое у него денег нет поди. Американцы, те вообще ничего не подарили. Все только нас хвалят. Американцы может быть , когда война будет кончаться что то может быть напишут. Вот помяни мое слово",- встал, еле держался на ногах, и вышел в ванную, откуда донеслись невразумительные звуки. Арам встал и отрешенно подумал, что опять его будет ругать уборщица за то, что вся ванная в рвоте. Оделся и спустился вниз в рецепцию. Никого не было в фойе, сирены перестали выть и была полная тишина, как будто бы вовсе не было войны.
Взял ключ и пошел в кухню. Двери туду были открыты и слышались приглушенные голоса служащих гостиницы.
Попросил чайник с чаем и гренок. Медленно поднимался по лестнице и размышлял над словами Демина. Не мог понять, кто же мог доносить англичанам обо всем, что делалось у них в Посольстве. Вдруг ни с того ни с сего пришла ему на ум мысль, что это мог бы сделать сам Демин. Но потом он отбросил такую идею про Демина. Вошел в комнату и ему показалось, что Демин как то неестественно сидит на стуле.
Глаза у него были закрыты. Подошел к нему и тронул его за плечо. Тот качнулся и начал сползать на пол, как кулек с песком. Бил его по щекам, тормошил, ничего не помагало.
Положил его на пол и плеснул ему водой на лицо. Демин лежал мертвенно бледный и не шевелился.Арам начал его бить по щекам и потом как заведенный начал надавливать двумя руками на левую сторону груди. Открыл ему рот и увидел, что язык его запал внутрь. Вспомнил доктора Кидбаляна, который делал всем по очереди промывания желудка и, засунув
два пальца ему в рот вытащил его язык наверх. Положил Демина на бок и со злостью ударил его ногой в ягодицы. Демин шевельнулся и застонал. В комнате стоял запах водочного перегара, рвоты и кала. Демин лежал на полу, на его синих галифе сзади вырисовывалось все увеличиваясь темное пятно. Начал рвать, прямо перед собой, его голова от этой рвоты откидывалась назад. Вся стена напротив покрылась коричнево-зелёными пятнами. Поднял руку и начал вытирать рвоту с лица. Арам обошел его и подойдя к окну, открыл его настеж. " ****ь, ****ь, животное, самое что ни есть животное",- ругался сначала про себя, а потом все громче и громче. В комнату постучали. " Войдите ",- прокричал, держа руки, согнутые в локтях, перед собой. В дверях стояла горничная с подносом. Увидев его и бросив взгляд на Демина, она с ужасом хотела что то сказать, но опомнившись, нерешительно вошла в комнату. " Прошу поставить поднос на стол",- сказал он и тут же подумал, что до стола она не может дойти. Стояла какое то мгновение, а потом поставила поднос прямо на пол и как будто бы проглотив что то, вышла из номера. Арам пошел в ванную и тщательно умыл руки до локтей несколько раз.Пошел обратно в комнату. Демин, лёжп нп полу и скрючившись, храпел, открыв широко рот.
" И опять ничего не будет со сна",- подумал. Одел пиджак и тогда заметил только, что его брюки и ботинки грязные.
Переоделся и, взяв портфель и пальто на руку, вышел из номера, закрыв его на ключ. Спустился вниз и увидев портьера, отдал ему ключ и пять фунтов и попросил его убрать в номере все. Тот посмотрел на него и засмеялся:" Это, Вы знаете, у них у всех болезнь. Но Вы не волнуйтесь, к вечеру номер будет прибран. А вообще то мы можем перенести Вас в другую комнату, потому что, я думаю, Вашу комнату нужно будет красить",- смотрел вопросительно на Арама.
" Я заплачу за все и благодарю",- он посмотрел на портьера, не то улыбаясь, не то сожалея о чем то и надев пальто, вышел из гостиницы.
В посольстве в восемь часов утра официально начинали работу все работники посольства, кроме шифровальщиков, для которых рабочий день длился восемь часов и работали они в три смены. В три смены работала также охрана посольства и территории. На втором этаже у него был его кабинет и числился он теперь заместителем второго секретаря посольства. Начал просмотр газет, ровной стопкой приготовленных для него секретарем. На второй стороне
Дейли Телеграф увидел подвальную статью, подписанную инициалами В.У. Статья довольно дружелюбно относительно честно описывала военные действия на восточном фронте конца сорок второго и начала сорок третьего годов. Статья была обширная и Арам начал внимательно изучать ее. Автор начинал статью с общего описания общего положения об операциях Южного и Закавказского фронтов. Описывались планы общей стратегии взаимодействия этих фронтов с Черноморским флотом
для подготовки освобождения районов Дона, Кубани и Терека.
Вспомнил последнюю сводку, которую вчера роздали им и удивился тому, что некоторые формулировки были как будто бы переписаны из нее:" Готовящаяся операция заключается в том, чтобы согласованными ударами войск этих фронтов с северо- востока, юга и юго-запада разделить, а затем в отдельности разгромить ударные силы группы армий А. Нужно было не допустить выхода этих сил из района Северного Кавказа.
Южным фронтом командует генерал Еременко и он должен будет
нанести главный удар армиями правого крыла - пятой и второй в направлении на Ростов и таким образом отрезать
отход на север группы армий А. Левое крыло войск, куда входит пятьдесят первая и двадцать восьмая армии должны наступать на Сальск и дальше на Тихорецк, прямо навстречу главным силам Закавказского фронта. Предполагается окружить немцов на плацдарме между реками Кубань и Маныч. Войсками Закавказского фронта командует генерал Тюленев. Фронт этот простирается на расстоянии почти тысячи километров от Новороссийска до Ачикулака.
Закавказский фронт должен будет прорвать оборону противника и вести наступление на Краснодар.
Но самое важное задание предполагается возложить на северную группу войск под командованием генерала Масленникова, в которую входят сорок четвертая, пятьдесят восьмая, девятая, тридцать седьмая армии. Эти войска обязаны не допустить отхода противника, гнать в направлении Кавказских гор и ликвидировать". Сидел как онемелый и думал, что вообще то он не верил, что увидет когда нибудь свою Родину. И вот теперь, в этой газете он прочитал то, что действительно готовилось и он уже верил, что немцы будут побиты. Не заметил, как вошла секретарша Леночка и тихо положила ему на стол листок бумаги.
Очнулся и поднял на нее голову. " Товарищ майор, вот ходит такая песня, думала, принесу текст Вам, смешная ведь",- она смотрела на него серьезно и все же он чувствовал, что вот вот рассмеется. " С высоких гор гористых бежали два фашиста, от пуль советских чтобы улизнуть, но вдруг с дороги сбились, они останолвились, они остановились отдохнуть.
Один в рейтузах дамских и розовых подтяжках...., а на ноги одеты сплошные сандалеты, а сам он извеняюсь без штанов",- перевел глаза на Леночку и вдруг ни с того ни с сего выпалил: " Вы Леночка человек молодой, но я говорю Вам, это время войдет в историю человечества и эта дурная песня тоже". " Более миллона людей собрали там",- в голове у него проносились цифры последних сводок о составе советских войск. " Но откуда они берут людей. Там же попросту мясорубка",- вспомнил слова Демина о том, что или мы уцелеем как нация или погибнем. "Но почему, но почему англичане не помагают нам так, как могли бы и почему вообще то Американцы все дают в кредит. А ведь если мы не выдержим, то прорвут немцы фронт и тогда Турция присоединится к фашистской оси, а немцы через Иран займут Арабские страны самые большие на земле запасы нефти окажутся в руках немцев. Они будут иметь выход ко всем морям и тогда исход войны решен. Произойдет раскол арабского мира и Великобритания потерпит крах".
" Мы Леночка воюем не только для себя, мы сохраняем так называемую европейскую культуру, черт ее побери",- он смотрел на нее зло и остервенело закончил:" Но может быть пройдет пятьдесят или сто лет и опять какая нибудь другая, уже не немецкая нация опять захочет того же , что и Гитлер и немцы и тогда, что тгда будет. Опять то же самое. Понимаете Леночка, у нас такие агрессивные соседи-волки. И чтобы с ним жить, нужно нам тоже по-волчьи выть. Пойдет еще двести лет и мы сделаемся такими же как и они",- встал вдруг со стула и тут же сел, как бы что то передумав:" Принесите мне чаю, да покрепче. А вообще то я сегодня ничего не ел".
Она посмотрела на него преданно и охнула:" Ой да я заболталась, конечно , конечно".
Он закончил прсмотр газетной информации в десять и в одиннадцать явился с докладом к первому секретарю посольства. Тот сидел насупленный и хмуро смотрел на Арама.
" Ну рассказывай, что вы там с Деминым неделали",- он грозно встал, упираясь своим выстающим животом о доску стола. " Это происшествие последнее в Вашей, товарищ Крючков дипломатической биографии. Разговор закончен.
Ни я и никто другой не будет заниматься разбирательством кто, да почему, чаша терпения руководства переполнена и поэтому я могу Вам сообщить, что в среду, то есть через ровно пять дней Вы полетите с десантом и будете сброшены на территории Польши". Арам смотрел на него не мигая и тогдп его осенило, что этот нахал и грязная, жирная свинья - Жаров, это он и есть человеком англичан. Рассмеялся и подумал, что с такими людьми у них ничего не выйдет.
Понимал, что теперь все решают минуты. Подошел к дверям кабинета, как будто бы хотел выйти, стал по стойке смирно:
" Разрешите обратиться", он произнес это разрешите обратиться как настоящий салдофон и сделал два шага опять к столу. " Вольно майор",- Жаров сел на стул при столе и смотрел на Арама:" Докладывайте, что Вы хотите".
Арам молниеносно вытащил револьвер и не говоря ни слова, четырьмя выстрелами в голову убил Жарова. Подошел к двери и перекрутив крюч, вернулся к столу, вытащил револьвер Жарова и вложив его ему в руку, выстрелил четыре раза в направлении двери. Револьвер выпал из безвольной руки мертвого Жарова и тогда он подошел к дверям и открыл дверь. Сел на стул под портретом Сталина, держа свой револьвер в руке. Расслабил галстук и ждал. Никто не появлялся. Прошло может быть полчаса, он не чувствовал времени, в конце коридора появилась Леночка, неся ему что то на тарелке. Подошла к нему и подала тарелку, на которой лежала еда, картофель, какие то овощи и кусок мяса.
" Ну ведь еще не обеденный перерыв",- возразил он.
" Вы должны подкрепиться",- она смотрела в сторону и держала тарелку на вытянутой руке. Притянул ее к себе и прямо смотря в глаза приказал: " Леночка, здесь такое явство, прошу Вас скушайте за меня это". Она вырвалась и истерически закричала: " Не буду я этого есть, не буду".
" Ну а почему я должен это есть ",- он встал и взяв тарелке у нее из рук, со всего размаха ударил ею об пол. Она отскочила и побежала по коридору. Он вложил наган в кобуру и затянув галстук пошел прочь по коридору в свой кабинет на втором этаже. Сидел и просматривал дальше сегодняшние газеты. Был спокойный и готовый защищать себя.
В комнату постучали и он ответил:" Войдите". Никто не входил. Он повторил: "войдите" и тогда в дверях появилась и сразу же исчезла голова посла. Встал из за стола и направился к дверям. Открыл их настеж и увидел посла в сопровождении двух детин из охраны. "Я к вашим услугам",- произнес торжественно. Сделал шаг вперед.
Посол остановил его рукой:" Товарищ Крючков, от сегодняшнего дня - эти два человека будут заниматься Вашей личной охраной. Я только это хотел Вам сказать",- он пожал ему руку и удалился по коридору. Арам посмотрел на охранников и приказал отчего то: " Смирно". Потом, когда они стали по стойке он посмотрев каждому прямо в глаза по очереди, повернулся в полоборота и произнес: " Вольно ".
" Представьтесь",- властно сказал он. " Капитан Жаскалыков,
капитан Османов",- представились. " Прошу принять дежурство товарищ Жаксалыков",- сказал он и прищурив один глаз и посмотрев на часы, приказал другому:" Османов отдыхать. Через четыре часа примете дежурство здесь же". Повернулся и прошел обратно в комнату.
Заинтересовался статьёй об итало-немецких отношениях.
Описывались отношения между двумя странами от памятной встречи от восемнадцатого до двадцатого декабря между Гитлером и министром иностранных дел Италии Чиано. Эта встреча была ответным визитом Геринга в Риме. Уже тогда не только Геринг, но и Макензен, посол Германии в Риме, старались убедить Муссолини не вести сепаратных переговоров с Россией о мире. Все упиралось в поражении восьмой итальянской армии на восточном фронте, на Дону. Немцы обвиняли союзников в недостаточной стойкости в обороне и требовали от Муссолини чтобы он обратился к войскам на восточном фронте стоять насмерть. Арам засмеялся и читал дальше.
В статье писалось:" Чиано стало ясно, что помощи, военной и промышленной от Германии, Италия не получит. Гитлер был взбешен кроме того донесением Канариса о том, что итальянские дипломаты вели сепаратные переговоры с представителями правительства Соединенных Штатов в Лиссабоне о мире". В статье цитировались слова Дуче: " Рискованно продолжать войну против безграничных пространств России, которые никогда нельзя завоевать и удержать". Дуче просил Гитлера, помочь ему удержать позиции в Тунисе.
Задумался и, открыв болкнот, начал что то быстро писать.
Взял трубку телефона и набрав номер телефонной централи, попросил:" Свяжитте меня с послом". Разговаривали они коротко и Арам отвечал отрывочно: да, товрищ посол, нет,
товарищ посол". В три часа дня состоялось собрание членов Партогранизации посольства, на котором посол сообщил всем собравшимся, что сегодня произошло трагическое событие-
первый секретарь посольства, товарищ Жаров, во время чистки личного оружия произвел непреднамеренно два выстрела, в результате которых была убита секретарь посольства
Людмила Прокофьева. Первый секретарь посольства после этого покончил жизнь самоубийством. Посол лаконично отчитал сообщение и добавил, что траурное собрание состоится завтра и что товарищ Жаров, как и товарищ Прокофьева,будут похоронены в Лондоне. Кто то задал вопрос, почему нельзя отвести гробы в Москву. " У нас товарищи очень ограниченный бюджет, и, сегодня, когда тысячи наших сограждан погибают и мало кто из них может рассчитывать на какие то похороны, мы не можем с риском для жизни наших летчиков, везти гробы наших работников в Россию",- объяснил безапеляционно и объявил, что собрание закончено.
Все расходились медленно и Арам, прийдя в столовую, заметил, что сидит совершенно один за столом. Ели все молча. В конце обеда двери столовой распахнулись и вошел Демин, с перевязанной головой и с довольно большим синяком под глазом. Арам не замечал этого синяка у него сегодня утром и удивился его бледности. Демин сел к столу Арама и ждал, пока официант принесет ему обед. Ел молча и исподлобья смотрел на Арама. Тот ждал. " Я не знаю, что произошло сегодня ночью, помню только, как потерял сознание, очнулся, когда эти два бандита из твоей охраны били меня",- посмотрел на него внимательно и проолжал голсом напряженным и нервным:" Ты что думаешь, что если ты с Кавказа, то тебе все дозволено. Я тебя все время защищал. Считал тебя своим другом, понимаешь, близким другом, а ты, ты как последний подлец, шлёшь своих молодчиков, чтобы вытрясти из меня что то, чего я сам не знаю. Мне посол сказал, что сегодня пришла шифровка из Центра и что тебя назначают первым секретарем посольства. Это значит, что ты все время вел двойную игру",- отодвинул тарелку с супом и остаток жидкости выплеснулся на скатерть." Если ты таким образом проверяешь меня, не на того нарвался, я могу доложить Вышинскому и тебя в два мига не то, что снимут, пропадешь в два счета, без вести". Арам смотрел не мигая на Демина и, наверно удивление на его лице было так большим, что Демин перстал говорить и поднял на него изучающий взгяд:" Ты что играешь, как актёр, или сам ничего не знаешь",- прокричал и все кто был ещё в столовой, начали выходить. Демин хлопнул его по руке:" Да я вижу, как только я выбываю из строя, в посольстве начинают происходить какие то удивительные события. Сегодня вдруг застрелился Жаров, перед тем убил секретаршу. Какие то чудеса. Ты сидишь, как чумной. Да Вы здесь все с ума сошли". Он встал со стола, отодвигая второе и взяв официанта за лацкан пиджака и притянув его к себе спросил:
" Гришка, да что тут происходит". Тот легко вывернулся и сделал большие глаза не говоря ни слова, удалился. Сидели вдвоем в столовой посольства, никого кроме них в помещении не было. Арам чувствовал, что каждое его слово отдается у негов висках и что все , что он скажет Демину, скажет не здесь. Он встал и не мигая глядя на демина и слегка ухмыляясь произнес:" Ну я пошел". Демин, подняв голову, смотрел мгновение на него, а потом махнул рукой.
Арам, стоя перед столом и улыбаясь вдуг выпалил:" Знаешь Демин, ты у нас революционер, теоретический, просто напросто ты у нас теоретический революционер", - засмеялся и добавил: " Теория и практика - это две разные вещи".
Во второй половине дня у него была встреча с третьим атташе французского посольства в Лондоне. Месье Кисетт, дядька под метр девяносто с бицепсами и выступающей из под пиджака мускулатурой, говорил по-русски и было ыидно, что у него постоянная языковая практика. Он служил в иностранном легионе, потом вышел довольно молодо в отставку. Работал на французскую разведку. А так как люди такой профессии на пенсию не уходят, профессию свою исполняют до конца своих дней, он в возрасте около пятидесяти пяти лет занимался в принципе той же работой. Ездил и летал от Вашингтона до Сиднея, знал всех политиков, шефов почти всех разведок и встречался со всеми что то решающими на этом свете людьми.
Вошел в кабинет Арама и пожав руку крепким объятьем своей
руки, сообщил:" Я думаю, что с этим новым оружием, о котором так много ****ят немцы, все это чепуха, нет и нет такого оружия, а их так называеые ракеты, или как их там называют, все это пропаганда Геббельса. Если бы у них было что то похожее, они бы все силы на это направили и конечно же выиграли войну. Но почему они этого не делают. Есть только одно объяснение - все это фикция , или там еще непочатый край работы. А пока, я Вам дорогой Арам скажу так, я общаюсь
с самыми главными людьми на этой земле. Они решают сейчас что и как, я руковожу тридцатью тысячами людей, на меня работает весь французский НКВД и вся французская военная разведка, я знаю лично Ванечку Фифина, Ивана Огородникова,
я летаю в месяц двадцать пять дней, я знаю каждый куст в Африке, и я думаю, что все это придумала еврейская международная мафия. Они хотят чтобы война длилась как можно дольше, они препятствуют открытию второго фронта, она вообще то развязали эту войну, если так посмотреть до самого конца, посмотреть откуда фактически идет зло этого мира".
Арам сидел напротив него и молчал. " Ну что вы так молчите, я же полностью прав, ни одно дело по настоящему нельзя решить, если в этом участвуют евреи". Арам вдруг возразил:
" Но помилуйте, у нас нет таких вообще, не берут в наше ведомство". " Значит у Вас их немеренно, они проникают везде, под другими фамилиями, женятся на русских, берут их фамилии, делают пластические операции, поверьте мне. У меня нюх на таких глаз. У вас же в Росиии все ключевые посты заняла еврейская мафия. А в Америке они вообще руководят всем, начиная от промышленности и кончая всей политикой Соединенных Штатов. И вот еще что, я человек серьезный и у меня нет времени заниматься глупостями, если Вы полетите туда и привезете мне доказательства о том, что немцы действительно достигли каких то результатов в запуске этих ракет, я готов доложить своему руководству и у нас найдутся деньги и не маленькие, чтобы помочь русским или нашим научным работникам быстрее создать еще лучшее оружие.
Поверьте, у нас есть очень много одаренных инженеров и техников и научных работников, которые сразу же в течение
пяти минут поймут в чем дело, мы же тоже работаем над новым оружием и у нас, даже когда почти вся Франция окупирована, у нас есть друзья по всему миру, которые содержат наших научных работников и даже создают для них благоприятные условия, для того чтобы они могли и дальше работать для нашего общего дела и для нащей общей победы.
И Вы помяните мое слово, Гитлер это просто напросто укрытый еврей, который решил покорить мир. У них очень часто рождаются идиоты. А то что народ за ним пошел, это оттого, что он прекрасный оратор и конечно же одаренный человек, как все люди , ну или многие из этой нации. Я Вам могу принести прямые доказательства, что они его тайно поддерживают, даже теперь",- закончил и, встав, произнес быстро посмотрев на часы: " Если Вы готовы, прошу позвонить мне и я передам Вам документы, которые Вам стоит прочесть перед поездкой". Вышел из комнаты. Арам сидел и смотрел
в противоположную стену, не мигая, как очумелый.
Перед ним открылась бездна. Но встреча эта отрезвила его и он понял, что его пребывание на окупированных территориях Европы будет требовать от него огромного нервного и морального усилия. До сего момента он не встречался так воочью, прямо с одним из таких чудовищ, но это был человек и он сидел перед ним и говорил языком, который понимал он и выглядел так же как и другие и мир был для него Арама
в порядке, по крайней мере его близкий мир был для него в порядке, пока этот человек не начал говорить. Он хотел понять все таки отчего в таком человеке сидит такая звериная ненависть и представил себе, что ему прийдется общаться с такими людьми каждый день на окупированных землях и он должен привыкнуть к такому мышлению для того, чтобы выполнить свою миссию и вернуться назад.
Закончил работу и опечатав личную печать и сдав ее и все документы сегодняшнего дня в спецотдел, зашел к послу, куда должен был явиться. За ним по пятам следовал охранники он чувствовал себя как арестованный.
Посол ждал его. Сидел за столом и писал что то при свете настольной лампы. " Присядьте",- произнес сухо и лаконично а одновременно слышалось в его голосе какая то усталость.
Поднял голову и посмотрел внимательно на него:" Вам теперь, товарищ Крючков нужно нервы беречь, они Вам пригодятся для выполнения Вашего задания". Продолжал писать. Арам сидел напротив его письменного стола, заложив ногу на ногу и облокотясь на спинку стула. Сегодняшний день для него выдался как назло небывало тяжелым и он хотел просить посла дать ему три дня отпуска, чтобы он мог поехать в Дублин поблагодарить свою спасительницу. Наконец посол захлопнул папку и извеняюще проговорил:" Вот видишь, все дела, дела",- не замечая, как перешел с Арамом на ты.
" Поварищ посол ",- Арам хотел обратиться по форме. Но тот махнул рукой и сказал: " Брось майор, Ваше волевое решение спасло жизни не одному может быть человеку. Я отправил шифровку в ставку, описал по результату расследования нашего спецотдела, как изложено было на партсобрании. Возвращаться к этому не будем. Если хочешь коньяку, могу угостить". Поднялся и, обойдя письменный стол, взял его за руку и подтолкнул в соседнюю комнату. Там стоял накрытый на четверых стол. " Сейчас сюда прийдут Демин и наш второй секретарь Свешников. Отдохнем немного, а потом по домам",- закончил, потирая руки. Вышел обратно в кабинет. Арам сидел и ждал. Прошло почти пятнадцать минут. Вдруг в комнату вошел его охранник Джаксалыков. "А где вообще то посол",-
спросил безцеремонно. Арам встал и решил, что он больше не может ждать, пока все соберутся." Я иду в гостиницу. До завтра",- сообщил он и как будто бы опомнившись добавил:
" Товарищ Жаксалыков прошу следовать за мной". Посла в кабинете не было. Он прошел вместе с охранником почти все здание посольства, пока в конце коридора из за последней двери, секретаря посольства не услышал громкие голоса и смех. Открыл дверь и увидел человек десять, которые сидели за уставленным столом. Закрыл дверь и направился к выходу.
Попрощался с людьми внутренней охраны и вышел на улицу.
Лондон бомбили, прожекторы противовоздушной обороны и залпы орудий сотрясали воздух. Он не собирался идти в бомбоубежище и шел просто по улице. " Товарищ майор, может быть стоит пройти в бомбоубежище",- тихим голосом почти простонал охранник, семенивший за ним. Он не отозвался. Потом, пройдя пару шагов, повернулся и произнес:
" Вольно капитан, можете возвращаться". В три часа утра он пришел в свою гостиницу . В рецепции в деревянном ящике на стене нашел ключ, под которым стояла его фамилия и номер новой комнаты.
Прошло две недели. Никто не знал, когда же наконец будет самолет, которым он мог бы лететь в Польшу. Вся Англия представляла собой полевой лагерь. Почти каждый город или городок были набиты до отказа военными, американскими и английскими. Чувствовалось, что боязнь победы над Германией и возможность этой победы одними только русскими и занятие возможное ими целой Европы, начала беспокоить многих далековзрочных политиков, тех же, которые подготавливали эту войну в надежде, что Гитлер сметёт коммунизм с лица земли и потом можно будет убрать и его. Отношение к Араму во втором отделе английской контрразведки, где до недавна его принимали
как своего и не только понимали надобность его поездки в оккупированную Европу,но и принимали активное участие в его подготовке к этой поездке, начало меняться и чувствовался натянутый тон и недомолвки во время каждодневных обсуждений его миссии. Вообще то события последнего года на фронтах принесли огромные изменения и в самой Англии. Появилось много
новых, действительно одаренных молодых людей, сам климат работы перестал быть костным и чопорным, как прежде.
Его отношения с Майклом отошли на задний план, да и виделись они только иногда, обменивались вежливыми уклонами головы и
проходили мимо. Он узнал, что Майкла перевели в совершенно другой отдел, занимающийся опекой над американскими войсками.
Его отношения с Деминым перестали быть уже такими дружескими,
да и пил Демин теперь, казалось, намного меньше.
Арам побывал в Дублине и встретился со своей спасительницей
Магдаленой. Вся семья О'Маллэй смотрела на него как на какое то чудо и особенно ее мать была так тронута тем, что он вернулся к ним, пусть на три только дня, но все же вернулся.
Он, в первый день, когда приехал в Дублин, решил явиться к ним, не предупреждая о том, что он приедет, просто так прийти к тому дому, где оннашел убежище и посмотреть на него, как чужой человек, посмотреть на людей, на улицу, узнать Магдалену, подойти к ней и только тогда представиться. Он надеялся, что она не узнает его сразу и тогда он сможет сам сказать ей, что вот он приехал и что он видел ее целый день издалека и ходил за ней почти по пятам и что хотел посмотреть на нее со стороны и
вот наконец решился подойти к ней потому как он приехал к ней.
Он боялся, что она не захочет с ним говорить после того. как он в Лондоне не хотел говорить с ней, когда она приехала к нему в гостиницу и закрыл перед ней дверь. Он боялся, что она будет ему чужой и что у него вообще не будет сил подойти к ней.
Он нашел улицу и дом и решил пройтись по этой улице от начала до конца, просто так пройтись, смотря на людей, дома, магазины, пивнушки и представить себе как смотрит на все это она, Магдалена. Он прошел эту улицу четыре раза туда и обратно и все время ему казалось, что это новая улица, совершенно не та, по которой он только что шел. Ему вовсе не было нудно, все время открывал что то новое для себя и люди и дома тоже были все время новые и не те, которых он видел только что.
В булочной на углу, напротив их подъезда он стоял два раза в очереди пропуская людей вперед, пока продавщица не начала смотреть на него как то удивительно и спосила его почти по складам, говорит ли он по английски или на другом языке. Спросила его громко на целый магазин и все повернули головы и смотрели на него подозрительно, а он не говорил ничего.
Она повторила вопрос и казалось была зла оттого, что он неотвечает и тогда он ответил, что ждет друга здесь в булочной и поэтому уступает очередь. Она не успокоилась и твердо повторила вопрос- кто он и откуда. Отвернулся к окну и не ответил ничего. И тогда какя то старушка ни с того ни с сего
как то обыденно выяснила, что он родственник этих О'Маллэй.
Очередь потеряла к нему всякий интерес, а продавщица смотрела на него время от времени с любопытством, подавая людям продукты и принимая от них карточки и деньги и молчала. А он стоял и смотрел из окна этой булочной на улицу, на двери их дома и ждал Магдалену. Она появилась вдруг в дверях булочной, стояла в дверях и невменяемо смотрела на него. Потом бросилась к нему и лстановилась перед ним, как будто ждала, чтобы он первый сделал шаг навстречу. А он смотрел на нее и не двигался.
Он представлял ее совсем другой и ту, которая стояла в дверях его гостиничного номера он совсем забыл, хотя прошло совсем моло времени. Перд ним стояла довольно высокая белобрысая, некрвсивая женщина, худая, почти как настоящая фифела. Она была выше его, это было видно сразу же и никакие признаки родства не были видны вообще. Вся очередб смотрела на них. Все молчали. Она тогда подошла к нему и молча взяв его за руку вывела из булочной. Он шел за ней как во сне и не противился вовсе.
Привела его домой и посадила за стол. Он сидел, а она поставила его чемодан в дверях и только тогда, когда прошло минут пятнадцать спросила его:" Ну и как приехал, все было нормально в дороге". Смотрела на него не мигая и тогда он рассмеялся и она тоже. Смеялись оба. И только тогда он увидел, что когда она смеётся, лицо ее изменяется совсем и вся гримасса лица изменяется и перед ним сидит совсем другой человек.
Коротко время во время войны и каждый старается его использовать для себя, потому что не знает, будет ли он жить через минуту, час, день, месяц, год. Он тоже не знал, что будет с ним и с ними через минуту, день, месяц, год.
Страх делал свое дело и все что казалось может быть не пристойным, не годным, не нужным, все это было и действовало во время войны и было нужным и даже необходимым. Каждый хотел использовать свою последнюю минуту и свой последний шанс.
Они спали эту первую ночь в её кровати, прижавшись вплотную друг к другу, как к какому то спасению. Вообще то эти три дня прошло почти полностью в постели. Они вставали только что то песть и снова, как какие то оголтелые бросались в эту кровать.
Мать Магдалены тихо стучалась в двери и приглашала их на только что то поесть. За столом она смотрела на обоих и ничего не говорила. Сидела в основном молча и смотрела на них. Только один единственный раз сказала, что все же хорошо, что он не забыл их и приехал. На воказе они прошались, как два совершенно чужих человека, им обоим наверно казалось, что весь мир смотрит на них и осуждает их и обсуждает их изподтишка. Стояли радом не держась за руки, смотрели друг на друга молчаи и ничего не говорили. Когда подошел поезд он без слова вошел в вагон и, выглянув потом из окна сказал:"Война когда нибудь кончится, я так думаю". Она смотрела на него и ответила:" Да, кончится". Поезд тронулся и перон вместе с ней пропал и остался только стук вагонных колес.
Через неделю после его приезда в Лондон он получил наконец приказ, которого так ждал и в тот же день выехал на военно- морскую базу в Аберден.
Лаборатория.
Испытательная камера была привезена и двое заключенных распаковывало её, а Cветлана стояла и смотрела за тем, чтобы ничего не было нарушено. Потом двумя кранами её подняли и поставили на грузовик и он медленно тронулся. Она сидела в кабине, рядом с шофером и молилась богу, чтобы по дороге ничего не случилось. Потом во дворе института камеру разгрузили и двумя ватопогрузчиками начали медленно передвигать. Через пять часов камера наконец оказалась на месте в ангаре и на сегодняшний день работа была закончена. Она сняла с себя халат, брюки и обувь в переходной камере и тогда открылась дверь в душевую.
Ужинали они всегда все вместе и за столом обсуждались общие дела на завтрашний день. Никогда никто не говорил о своих исследованиях или проблемах. Сидели все обычно за одним столом и как всегда сидел тоже с ними Демиденко и смеялся и внимательно слушал, кто, что говорит, не отзывался и только внимательно слушаял и смотрел на всех и каждого. Вдруг спросил ее, отчего она такая недовольная и она ответила, что сегодня не выполнена работа, которую запланировала на этот день и оттого все продлиться наверно неизвестно как долго. Он ответил, что завтра он привезет еще троих людей из лагеря, которые будут ей помагать и которые омтанутся уже здесь и в лагерь не вернутся. " Но ведь опять кто нибудь упадет с голода и нужно будет опять ждать, пока привезут новых людей, которых нужно будет опять неделями учить и опять они умрут от недоедания" ,- она вдуг в сердцах произнесмла эту фразу и сама испугалась. Но говорит ведь она правду, - подумала и посмотрела прямо в глаза Демиденко. " Хорошо",- вдруг сообщил он неожиданно,- " Сначала выберем людей, потом проверим состояние их здоровья, если нужно подлечим, если нужно подкормим, ну через недели три привезем сюда. Вы довольны",- спросил и уставился на нее не мигая,-" А пока будет переходной персонал",- засмеялся. Она встала из за стола и не сказав ни слова вышла из столовой. Рядом с лабораторным комплексом стояла тайга, она подступала стеной к домам и хотя все было огорожено и двойным высоким забором с проволочным по верху ограждением и также стояли строжевые вышки и также между двумя заборами прохаживались охранники с собаками, все же размеренные дорожки и цветущие рядами кусты роз и коротко подстриженная трава действовали обманывающе и она иногда представляла себе, что это вовсе не тюрьма, а только настоящая свобода. Но все таки это была свобода. Свобода делать любимое дело, свобода думать об исследованиях, свобода требовать все что хотелось для этих экспериментов и дял всех других, какие только она хотела делать. Ей верили безгранично и держали здесь вместе с двумя тысячами таких же как и она.
Никто не имел тут семьи, все числились заключенными спецлагеря.
Ходила по дорожкам и потом ей надоело и захотелось пойти в тайгу сейчас и немедленно, ночью. Пошла в главное здание Центра и набрала по телефону номер бюро обслуживания. Сообщила свое желанеи и дежурный ответил ей, что через пятнадцать минут к ней в квартиру прийдет кто то, чтобы сопровождать ее на прогулке. Каждый из них имел так называемую комнату. Но эту квартиру трудно было назвать комнатой. Это были все одинаковые, состоящие из четырех комнат, кухни и ванной квартиры, сделанные как на советские условия, очень старательно, везде стояла сравнительно удобная новая мебель. Всю утварь каждой квартиры каждый житель мог выбрать себе сам из каталога, который каждый получил, когда их всех привезли сюда из тюрем, из больших столичных лабораторий, из за границы. Ей не нужно было заниматься ни уборкой, ни стиркой, ни приготовлением еды. Светлана конечно могла все это делать , если бы хотела, и для этого в каждой квартире были возможности. Но у нее не хватало ни на что времени. Здесь все было до невозможности распланировано и штаб людей, исполняющих каждое требование
каждого руководителя каждой отдельной части проекта исполнял все как само собой разумеющееся. Они, научные работники были святыми коровами, как шутил Алексеевич. Алексеевич, также как и она руководил другой частью проекта и они виделись почти каждый день для обмена информацией и для обсуждения всего, о чем они хотели вообще говорить. Удивительно, но еще в самом начале они добились, чтобы никто не прослушивал их бесед в так называемой овальной комнате, как они шутливо называли круглую комнату, которую построили специально по ее просьбе. В этой комнате она чувствовала себя лучше всего и самые лучшие решения приходили ей в голову именно в этой комнате.
В Польше, во время исследований влияния слабых электромагнитных и так называемых температурных полей, на полубиологические субстанции, ей удалось обнаружить в совершенно повседневных процессах охлаждения этих субстанций
совершенно необъяснимое явление, повторяющееся с определенной регулярностью для всех абсолютно субстанций десять раз.
Эти повторения по себе были давно известны, но явление, происходящее во время этих повторений и связанный с ним
феномен одновременного выделения и поглощения энергии и процесс
переноса этой энергии не имел нигде никакого понимаемого объяснения. Пониаемое объяснение было для нее таким, какое существовало во всей на эту тему научной и вообще литературе,
опубликованной до сего времени. Она начала искать объяснения у Планка, потом у Капицы, потом дошла до Вайса. Невозможно было бы предположить, что все исследователи до сего времени не могли заметить этого, но почему то все обходили его молчанием. И только у Планка в его публикации с тысяча девяносто пятнадцатого года она наконец нашла одно предложение в котором он указывал на необходимость исследования этих десято повторений. Он писал далее, что в решении загадки этого явления правдоподобно лежит новая революция использования энергии. Она пробовала объяснить все таки этот феномен при помощи второго закона термодинамики, пробовала пересмотреть объяснение переохлождения в суперкаппилярных системах,- все было напрасно. Кроме того она нашла, что принципиально второй закон термодинамики не подходит вообще для обяснения этого явления. Она назвала его, этот феномен" обеденным перерывом" и решила рассмотреть и повторить совершенно безсознательно все опыты. Для этого она сделала чертежи новой камеры и ее выполнили ей в Перми на спецзаводе. В этой камере, второй по счету она повторила все опыты для всех слабых расстворов и
систем. Явление было и существовало и не пропадало. Она задавала себе по раз тывячный вопрос:" Почему никто до сего дня не обратил на все это никакого внимания" . И напрашивался один ответ:" Это явление было неприятным и обратить на него внимание означало для кажого, кто бы взялся за это- искать объяснение этому явлению". И тогда, если бы кто то не мог найти объяснения, он наверно бы не мог получить чего то существенного - то есть научной степени, повышения в должности, хвалы и славы. Удобно было проходить обок и не замечать его вовсе, потому что объяснение было бы сопряжено с великим неизвестным для каждого и для всей термодинамики.
Для нее все это было закрыто, не имело никакого значения и только успех ее опытов может быть позволил бы выйти ей на свободу, которой она практически уже не хотела. Свобода жить свободно, забрала бы ей время, ограбила бы ее и вся эта "нормальная жизнь" на свободе не дала бы ей возможности вести такие исследования.
После первых тщательных опытов в первой камере, длившихля целых полтора года, кода она похудела на двадцать килограммов и осунулась так, что её поместили в больницу, она все таки решила, что нужно исследовать и дальше и у нее теплилась надежда, что она ошибается. В лаборатории руководителем был один профессор из Москвы, был он руководителем на бумаге и делал так называемую проверку два раза в год. Когда она представила ему свои сомнения и результаты сомнений, он сидел не двигаясь целых полчаса и остолбенело смотрел в противоположную стену. Потом, как бы выйдя из оцепенения сказал:" Я прошу Вас никому, Вы слышите, никому об этом не рассказывать". Встал и как бы опомнившись, подошел к ней и глядя в глаза произнес:" Я попрошу, чтобы все, что Вы будете требовать для этих исследований Вам без пререканий давалось".
Потом, подойдя к дверячм повторил: " Все, что Вы будете требовать. И пошу обо всем докладывать только мне. И завтра Вы получите только для Вас одной телефон для связи со мной, для связи с Москвой". Опятб была выпоненеа еще одна камера и доставлены новые измерительные приборы. Она кроме того решила сконструировать сама новые измерительные датчики и провести суперчеткую их очистку. На это ушло у нее целых пол года. У нее было теперь два лаборанта, которых она нашла сама и которым доверяла и которые четко выполняли ее поручения. Она сконструировала сама новый стенд и провела опять наново исследования той же группы веществ. И тогда у нее возникла идея, от которой она сама ужаснулась и носила ее как что то драгоценное и не могла целую неделю звонить в Москву, пока обеспокоенный ее молчанием профессор сам не прилетел в лагерь.
Она, заикаясь, изложила ему свое объяснение этому явлению и первое предложение по использованию этого феномена. И тогда ей было разрешено по ее чертежам заказать еще одну совершенно новую камеру, а вообще то уже не камеру а целую уже установку
для дальнейшего исследования. И вот первая часть этой установки - спецкамера была привезена в лабораторию. Она чувствовала свою почти победу, победу над чем то, чего она еще не знала. В течение следующих пяти месяцев должны были здесь для нее установить новый компъютер, который для этой цели был приобретен за границей. Вообще здесь для нее строился целый вычислительный центр. Она иногда думала о смерти и боялась, что не успеет сделать то, что задумала. Охранник шел за ней по пятам и она ступала в темноте, почти кромешной, видя только на расстоянии пару метров лагерный забор. Потом он остановился и произнес:" Я уже не могу, может быть пойдем обратно, ночь же, Вам же тоже нужно когда то спать". Она засмеялась и ответила:" Хорошо. Но бояться вообще то не стоит, бояться стоит только людей".
Утро проснулось пасмурное и непонятное и тревожное.Встала и чувствовала, что что то наступит и это что то принесет с собой что то страшное и трагическое. Там, где она находилась, само по себе место, где она находилась, все окружение, в котором она находилась, природа, люди, помещения, работа, которая была как наркотик, постоянное убегание от себя, от я, страх, которого она уже не замечала, все это надрывало конечно же её силы и хотя она не замечала измененний в самой себе, происходящих оттого с ней самой, изменения эти изменяли её саму а её самой я не изменялось и оттого её представления о мире, о себе
все больше и больше отбегали от реальной действительности, которая иногда, но только иногда представала перед ней ярко и наглядно. И тогда она, в ужасе от распознаного в обыденности, ужасалась отчего то от распознпного ею в её исследованиях. В такие минуты она осознавала, что так дальше быть не может и что однажды не она а что то выше её не выдержит этого состояния и не захочет больше этого состояния выдерживать.
Такие моменты приходили тогда, когда её интуиция неосознанно, как и в это утро предвещала что то чрезвычайное.
Она встала с кровати и подойдя к окгу смотрела бессмысленно какое то мгновение на внутренний двор лаборатории и вдруг поняла, что все таки это тюрьма и что ей больше не хочется быть тут и что она будет всеми силами делать все, чтобы как можно скорее не быть тут более. Она, как заговорщик, с маской лица, человека спокойного и рассудительного выполнила весь ритуал гимнастики, мытья, кушанья завтрака, одевания. Вышла из жилого здания и какое то мгновение стояла и смотрела на солнце, которое вдруг совершенно неожиданно появилось и светило как ни в чем не бывало.И вдруг все, что она для себя решила делать, чтобы выйти из этих стен заточения, все это пропало и она почувствовала, что она опять свободна как птица и может перелететь и этот забор и лес и пространство, которое её отделяет от свободы. И она совершенно в этот момент не могла
осознать- что же такое свобода. Двери лаборатории были распахнуты настеж, никого не было на местах и она не стала никого искать, только направилась в ангар и переодевшись решила проверить еще раз оставленные в старой камере пробы.
Камера, стоявшая в перегороженной части, рядом со стендом управления измерений, была отчего то открыта и проб в ней не было. Она возмущенная начала искать Демиденко. Какие то рабочие, появившиеся ниоткуда, которых она вовсе тут не видела, не отвечали ей на вопросы и смотрели на нее как на воздух. Почти бегом она она наконец попала в главное здание управления и подойдя к телефону перед входом в само управление лихорадочно набрала номер. В трубке отозвался неизвестный ей голос и когда она спросила, позвать к телефону Демиденко, голос ответил, что его нет и не будет больше.
Она двинулась к проходной, но два здоровенных детины охранника перегородили ей дорогу. Не теряя самообладания она опять набрала номер Демиденко и попросила соединить ее с начальником лагеря. В трубке отозвался тот же голос и сказл, что он и есть начальником лагеря. Она ответила, что она его не знает и что он точно не начальник лагеря и что уней нет времени и что на сегодняшний день запланированные пробы она не сможет во время выполнить, потому как не пришли обещанные рабочие , а кроие этого пропали пробы из камеры, над апроксимацией которых она работала вот уже две недели. Голос в трубке спросил, кто она и она представилась и ждала. В трубке было молчание. Она повторила - алло, алло . И тогда голос спросил её, где она была целое утро. Она не ответила и опять задала вопрос о пропавших пробах и о неприсланных рабочих. И тогда голос заговорил мягко и вкрадчиво о том, что всем работникам лаборатории нужно было сделать прививки и что для этого всех повезли автобусами в Пермь. Голос сообщил, что потому как её не было, она не получит прививки и это плохо. Оттого прийдется её везти специальным автомобилем в Пермь и немедленно и он просит её остаться в проходной и ждать, пока к ней не подойдут и не повезут на прививку в Пермь. Она товетила механически - хорошо и положила трубку. Осознала немедленно, что что то тут не так и что её дорога в Пермь может кончится сразу же в лесу, после выхода из лагеря. Она помнила как она попала в эту лабораторию, помнила, как однажды она уже бежала, понимала, что побег сам в себе отсюда безнадежен, понимала, что потом всем её исследованиям наступит конец и навсегда. И все же её я неизвестно отчего и неизвестно почему толкнуло её и она поняла. что она должна бежать, потому что если она этого не
попробует, не сделает, не будет ни только исследований, не будет ничего. Она, улыбаясь обратилась к охраннику и сказала ему, чтобы он сообщил человеку, который будет спрашивать про нее, что она находится в своей комнате-квартире и собирает вещи и что прийдет сюда через пятнадцать минут. Вышла,
остнановилась и посмотрела спокойно на солнце. В комнате медленно собирала свои вещи. Ждала, неизвестно чего. Прошло пятнадцать, потом двадцать минут, потом прошел час. Включила радио. Потом выключила его подошла к телевизору. Включила его, как раз шла программа время. В Москве было восемь часов утра.
В середине передачи сообщили, что в Польше на заводах Урсус произошли массовые бесспорядки рабочих по вине контререволюционных, антисоветских, диверсийных организаций.
Сообщение было коротким. Она подумала, что все начинается и что может быть происходит что то большее, но разьве что то скажут! Села к письменному столу и начала описывать на тонкой бумаге от паперосов сегодняшнее событие. Закончив писать, скрутила бумагу и вложила ее в обшивку воротничка рубашки. Встала и подошла к окну. Размеренные дорожки перед домом, посыпанные гравием светились на солнце. Никого не было.
Повернулась и отойдя от окна села в кресло. Её мучала мысль о том, где же пробы и что стало со всеми членами лаборатории.
Алексеича ведь тоже не было сегодня утром,- подумала машинально. Значит они или всех куда то запрятали или вообще разбросали по другим лагерям. Но что же будет тогда с опытами. Как же она сама сможет все тянуть дальше. Если пришлют говых людей, сама их подготовка займет пару месяцев. Телефон зазвонил как гром, звонил назойливо о требовательно.
Сидела в кресле и не двигалась. Прошло еще может быть пять минут и снова позвонил телефон. Встала медленно и подняла трубку-слушаю, произнесла спокойно и обыденно.
" Ну куда же вы делись, мадам Штуффенберг",- произнес голос
который она слышала в трубке, когда звонила из проходной.
" Ах помилуйте, я была через пятнадцать минут опять в проходной и никого там не было, пришла сюда и жду",- она нахально врала. Голс в трубке заговорил:" Ваши исследования имеют государственный характер". Пребила его и спросила:" Как давно эти исследования имеют такой характер". Голос засмеялся: " Вы твердая женщина и мне нравитесь". Молчала и ждала. Голос молчал тоже. " А где мои товарищи",- гневно спросила она. " Прошу не поднимать на меня голос, я может быть более заключенный, чем вы" ,- отозвался. " Да это же смешно, помилуйте, вы что дурака со мной играете",- орала со злости, которую могла теперь всю вывалить. " Я предлагаю вам явиться сегодня после обеда в мой кабинет, нам необходимо с вами поговорить",- произнес начальственным тоном. " Я потеряла сегодня практически целый день и буду вынуждена работать допозна. Поэтому вы можете прийти сами в лабораторию",- ответила твердо. " Вы нравитесь мне. Хорошо, я буду у вас в лаборатории в в восемь вечера, идёт",- закончил и рассмеялся.
Положила трубку. Ей показалось, что этот новый начальник, по крайней мере по голосу, не такой наверно садист, как прежний.
Встала и пошла в столовую на обед. " В двеннадцать встанет и начнет размораживать какую нибудь кость",- вспомнила, как её муж когда то сказал ей эту фразу.Она действительно, когда получила первый в своей жизни отпуск, после года работы на компрессорной станции, решила весь отпуск спать столько сколько захочет и делать только столько сколько необходимо.
И действительно обед они ели в пять, а то и в шесть часов вечера, а завтракали в двеннадцать дня. Шла по дорожке к корпусу , где была столовая и смеялась. " Как у графов Потоцких",- повторял он. Он вообще часто рассказывал про Потоцких. Их семья была в родстве с Потоцкими и не любили одни других страшно. Ветвь тех Потоцких с Украины была очень богатая и на поместьях сидели они все. В Париж или Петербург ездили два раза в год для покупки одежды, модной, ездили в итальянские курорты, сидели там по пол года, всю зиму, а весноы приезжали в поместье были на Украине до августа. Поместья вели на широкую ногу, принимали губернаторов русских из Варшавы, царь у них останавливался, когда ехал в Европу. Но все это было в девятнадцатом столетии. А потом, после революции, все конечно пропало и разоренные поместья постепенно превращались в ничто. Но последний Потоцкий, тот, которого прадед имел несчастный романс с прабабкой её мужа
и от того все Вольские были все на лицо похожи на Потоцких, тот последний еще в тринадцатом году переехал в свой дом во Франции. А вообще то был это замок в Альзации, который он купил еще в тысяча восемьсот восемьдесят первом году. Замок он можно сказать отстроил и перестроил, у него самих ванных комнат в этом замке было двадцать. Был он педантом и чистоплюем. Вспомнила все эти рассказы бабки еще её мужа, которую ей еще довелось увидеть и опять рассмеялась, громко и вспомнила опять эту замороженную кость. Сзади кто то её окликнул, оглянулась. По дорожке шел дядька здоровенного роста и во всю улыбался:" А вот видете, вот мы и увиделись раньше",- он протянул ей руку, радостно и непринужденно.
- Ну какой же должен быть это сукин сын, чтобы так улыбаться и дойти до такого корыта, ведь вот чтобы служить начальником спецлагеря нужно быть преданным сволочью,- посмотрела на него и рассмеялась. " А я иду и слышу кто то смеётся, да у нас тут никто не смеётся, подумал или сумасшедшая или свободный человек, ну свободный в середине",- поправился. " А что же нельзя в лагере быть свободным" ,- прищурила глаз и ядовито посмотрела на него. " Редко, редко, но бывает. Эта свобода в крови должна быть, а такеё не бывает, просто так её не бывает".
Шел рядом и морща губы пристально смотрел на неё.
" Знаете, у вас очень красивый рот и голос",- остановился и протянул ей руку:" Сергей Крук-Гжимбальский",- наклонил голову и взяв ее руку поцеловал. Стояли на дорожке в двух шагах от столовой. Ей сделалось не свое. Опустила голову и подбив камень ногой, подняла голову и посмотрела ему в глаза тоже пристально и без тени чего то, кроме укора. " Да, мне думается что моя лесть вам как женщине идет, даже очень",- он смотрел на нее и его глаза смеялись. " Так что же мы будем делать, то что вы хотите или то, что я хочу",- спросила его насмешливо.
" Я думаю, что мы оба хотим того же",- он смеялся во всю.
" Но перед тем нужно что то съесть",- она повернулась и легким шагом, через две ступеньки преодолела расстояние до дверей столовой. Сидели за столом рядом и он уже без смеха смотрел на неё, внимательно, предлагая ей все время то соль, то горчицу и все невпопад. Теперь смеялась она и ждала, что же будет дальше. Вдруг почувствовала какой то сквозняк и подняв голову от тарелки заметила, что входные двери открылись и на пороге столовой появился Демиденко. Оглянув столовую, улыбнулся и направился к их столику. " Ну вот, стоит мне оставить женщину одну и на тебе, тут как тут появляется наш Сереженька",- сел за стол напротив её и мгновение молчал.
" А где же вы были с утра! Мы Вас искали. Пропали начисто!".
" Была в кровати, просто лежала в кровати".
Посмотрела на Демиденко и засмеялась.
" Все ясно".
Он встал и хлопнув руками по столу с сожалением произнес:
" Всего не досмотришь".
" Нам теперь сам бог велел",- Крук смотрел на неё с любопытством.
" Что же велел",- она кокетливо переставила соль и подвинула её к нему.
" Вы этой солью как ладьёй на шахматной доске. Но настоящий ход за Вами",- смотрел на неё откровенно и ждал.
" Знаете, самое ценное место у меня это не задница, а голова",-
она встала и поблагодарив его пошла к выходу.
Хотелось просто напросто выть. Была усталая и измученная сегодняшним днем. Пошла в квартиру и перкрутив ключ в дверях, разделась и приняв душ бросилась на кровать и мгновенно почти заснула. Разбудило её радио, которе включалось автоматически, когда нужно было предать важную информацию по лагерю.
Диктор читал что то и она начала слушать:
" За время гиганской битвы, которая длилась двести дней и ночей, фашисткая ось потеряла более четверти всех сил, действующих на советско-германском фронте. Потери врага убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести составляли около полтора миллиона человек солдат и офицеров. Прямые потери немецко-фашистких войск под Сталинградом составили восемьсот тысяч человек,немцы потеряли более двух тысяч танков,
десять тысяч орудий и миноменов, три тысячи самолетов, семьдесят тысяч автомашин. Немецкая Армия полностью лишилась тридцати двух дивизий, шестнадцати дивизиям было нанесено тяжелое поражение".
Голос диктора читал и читал о тысячах убитых, потерянных, взятых в плен, пропавших без вести. Лежала и слушала не двигаясь. Пробовала себе представить все, о чем говорили почти пустые слова и не могла.Закрыла снова глаза и попробовала снова заснуть. Как ножом что то вонзилось в грудь и прошло глубоко до самого позвоночника. Не двигалась и ждала, что же наступит дальше. Страх, огромный страх, страх умереть тут в этой тьмутаракани, посередине огромной страны, умереть так просто и неожиданно подкатился к горлу и давил на сознание и на неё всю так, что она перестала думать и смотрела широко открытыми глазами просто в потолок и даже уже не ждала чего то.
Не знала, сколько прошло времени, но когда до её сознания дошло, что она живет и что эта боль не появилась снова, шевельнула ресницами и закрыв глаза, начала плакать.
В дверь кто то постучал и она встала и открыла эту дверь.
В проеме в падающем из коридора свете стоял Крук.
Шагнул в комнату и она ничего не сказала.
Лежал на кровати, одетый, около и гладил её по голове.
Пел ей песню, по-польски о Монте-Касино, о красных маках, о падающих от пуль солдатах на этой проклятой горе в Италии.
Песня была солдатская и вовсе не колыбельная, но сама мелодия убаюкивала её и хотелось только плакать и плакать.
" А какую нибудь другую ты можешь спеть",- спросила и повернулась на бок.
" Я могу с тобой затанцевать, например танго",- протянул ей руку и потянул с кровати.
Двигались по комнате и он напевал мелодию аргентинского танго, она в пижаме и тапочках, он в пальто.
" Подожди",- вдруг остановился и потянул её к зеркалу,-
" Тебе нужна другая прическа и шляпа. Шляпы у нас нет, а вот прическу мы сейчас сделаем такую, какая была в тридцать девятом году, с такими буклями с висков и все такое".
Сидела спиной к зеркалу, а он причесывал её. Наконец закончил и повернул её лицом к зеркалу.
" А еще нужно накрасить глаза, губы помадой и каблуки, высокие каблуки и тогда может быть даже пижама".
Повернулся и пошел к дверям:" Я прийду через полчаса",-
скрылся в дверях и захлопнул за собой дверь.
Сидела и смотрела на себя в зеркало.
Потом открыла баночку с кремом и начала намазывать лицо толстым слоем белого крема. Стерла часть его полотенцем, а потом напудрила поверху лицо. Красной помадой покрасила губы и подумала, что если закрыть почти глаза и потушить верхний свет, то получается вовсе не плохо. Из белой чертежной бумаги вырезала круг в середине отверстие для головы.
Одела этот круг из твердого ватмана на голову и почувствовала себя на большом балу в белоснежной шляпе с прямыми краями и в
шелковом брючном костюме темно-синем в белые полоски из ординарного сатина.
Пришел Крук. Нес в руках туфли, на каблуках, белые, на два размера больше, чем её.
В носки затолкал ваты и она одела наконец эти туфли.
Включил магнетофон, который принес с собой. Раздалась мелодия аргентинского танго. Он сбросил пальто и пригласил её к танцу.
" Таам, тататататм, таам, татм там там , тататтатм, тататат ам, тататтам, татататтам там, там, там там."
В дверь тарабанили. Она вырвалась, побежала и открыла эту дверь. А Крук пел:" Czerwone maki na Monte Cassino
zamiast rosy pily polska krew
a po tych makach szedl zolnierz i ginal
bo silniejszy od leku byl gniew.
Przemina lata i wieki przemina,
pozostana slady dawnych dni
i tylko maki na Monte Cassino
czerwiensze beda, bo z polkiej zrosly krwi".
Рядом с Демиденко стояло два охранника с оружием, готовые каждую минуту кого-то убить.
" Я ведь вот говорил вам Светлана Арамовна, что вы доиграетесь. Вам все море по колено. Прошу одевайтесь. Наука без вас переживет, а вот карцер не переживет".
Стояли и смотрели, как она снимает с себя пижаму и одевает белье и все остальное.
" Ну не могу же я идти так накрашенная",- она ринулась в
ванную, чтобы умыть лицо, но Демиденко перегородил ей дорогу:
" Нет, не будет никаких умываний, пройдете по всему лагерю, чтобы все видели, чем вы занимаетесь в свободное время.
А что натура у вас ****ская, это я давно уже разглядел. Так и пойдёте по лагерю. В назидание остальным!".
" А вам товарищ Крук должно быть стыдно, я как товарищ ваш говорю вам по-дружески вам должно быть стыдно. И предупреждаю, если еще раз я увижу, что вы развлекаетесь так с заключенными, я доложу об этом начальству".
Его слова были категоричны и звучали нахально и торжествующе.
Крук сидел на стуле и смотрел изподлобья на всех четверых.
Она оделась наконец и, вытерев лицо полотенцем, села на стул:
" Ну присядем перед долгой дорогой, пусть легким нам окажется путь в карцер",- пошутила.
" А все исследования, которые я до сего дня вела закончит вам ваш ординарец Степан",- посмотрела на него и улыбнулась,- " Я здесь не должна ничего, ну н и ч е г о делать, слышите, я буду сидеть с карцере до последнего дня своего срока, слышишь, ты сука",- почувствовала, что начинает заводиться и перестала вдруг, так же как и начала. " Незаменимых людей нет" ,- сообщил Демиденко и толкнул её в спину.
От стояния в углу, опершись о стену болела спина и ноги, но
зато можно было стоять выпрямившись и угол этот был единственным местом где не стояла вода. Она пробовала ходить на месте, перибирая ногами и считая до тысячи. Потом переставала и пробовала в темноте нащупать выступающий кирпич, который вчера нашла. Её все время беспокоил вопрос - отчего в такой без выступов стене вдруг появился выступающий кирпич. Пробовала его скоблить ногтями, пока не почувствовала что то липкое на пальцах и попробовала языком, что же это такое. Это что то было соленое и она начала лизать пальцы и боль постепенно прошла. Сняла с себя куртку и свернув её несколько раз в этакой рулон, положила его на в угол на пол, весь влажный и покрытый чем то липким и села на этот рулон. Закрыла глаза и обхватив колена руками начала качаться из стороны в сторону и петь себе колыбельную песню. Не спалось. Перед ней появилаась столовая дома отдыха в Буско Здруй, где они отдыхали с мужем и дочерью. Было двадцать второе июля тысяча девятьсот семьдесят второго года. В Польше в этот день праздновали день Возрождения, а вернее это был день подписания Люблинского Манифеста. Она сидела в столовой, как и все остальные и ждала, пока официанты начнут разносить обед. И вдруг, неожиданно даже для себя самой, она встала и сказала, громко и отчетливо:" От имени Коммунистической Партии, всего советского народа",- сделала паузу и добавила,- " И от себя лично, я поздравляю Вас с праздником возрождения" ,- и села, еле сдерживаясь от смеха, но с серьёзной миной. Сидела опустив голову, держа руки на на коренях. В столовой, где находилось человек сто, сначала было тихо, потом некоторве начали хлопать, но потом раздался смех и за минуту смеялись все. Начальник дома отдыха, красный, с животиком, проступающим через белую рубашку, встал и начал демонстративно хлопать. Все смеялись. Муж, сидящий рядом тихо прошипел:" Я сегодня же уеду отсюда",- встал и вышел из столовой. Она тоже встала и начала петь гимн Советского Союза. Часть людей встала и начала ей подпевать, остальные смеялись. Её знакомые, с которыми они были тогда в этом доме отдыха, сидели рядом и смеялись со всеми. Она вдруг перестала петь гимн на полуслове и прямым шагом вышла из за стола, на середину столовой и встала на колени. Опустила голову и начала молиться. В столовой наступила тишина. Она не смотрела на людей больше, ушла в себя и молилась. Начальник дома отдыха, начал хлопать в ладоши и сообщил, что сегодня в связи с праздником будет праздничный обед. Подняла голову и увидела, что люди почти все стоят и стоя молятся. Поднялась и молча вышла из столовой. Темнота проступала изо всех углов маленького, мокрого и холодного помещения карцера и она потеряла уже счет дням и ночам, ей хотелось только увидеть свет.
Находилась в каком то бреду и то плакала, то снова успокаивалась и ей казалось, что она спала. Один раз в день ей приносили какую то неопределенного цвета жидкость и два раза в день что то горячее, напоминающее чай. Она пилп только этот чай, сразу же как только его приносили, он был еще горячий. Был он слегка сладкий и она ждала этот чай, он казался ей небывало вкусным. Голод прошел совсем и ей уже не хотелось есть вовсе.
На шестнадцатый день её выпустили из карцера и она стояла, зажмурившись и держась за стену, чтобы не упасть. Охранник толкал её в спину и она поволокла ногами вперед. Поместили её опять в одиночку, но с окном и она не могла нарадоваться свету, который проникал через это окно почти под потолком.
Она не в этой камере перестала вести счет дням и просто радовалась что еще живет. Вечером ела хлеб, который аккуратно складывала с завтрака и обеда, совершенно черствый и черный , долго держала его во рту закрыв глаза и он казался ей чем-то, чего вообще на этой земле нет.
Сразу же после карцера её повели мыться, приказали раздеться
все что она сняла с себя сразу же унесла охранница. В большом помещении на потолке с двух сторон были душевые насадки. Она стояла одна, никого больше в помещении не было.
Смотрела на свои худые ноги, на два свисающих мешочка кожи
между шеей и пупком. Смотрела на свои синие руки, на сантиметровые ногти на ногах и на руках и зажмурила глаза.
Вдруг полилась со всех насадок вода, холодная и противная.
Взяла сосок груди двумя пальцами и подняла. Грудь выгнулась вниз и в углублении начала скапливаться вода. Опустила её и она шлепнулась вниз и прилипла к телу. Держала в руке кусок серого мыла, пробовала его намочить и намылиться. Мыло было как камень и не мылилось вовсе. Потом вода стала теплой и сделалась горячей. Её было плохо и душно и она прислонилась к двери, у которой было место, где горячая вода её не доставала и кое как намылила этим мылом голову. Волосы слипались, были как проволока. Она начала тарабанить в дверь. На пороге стояла опять охранница. На лавке у стены лежала серого цвета простыня.
" Вытирайся",- услышала и машинально шагнула к лавке. Завернулась в простыню и села на лавку, прислонясь к стене.
Сделалось холодно и не было никого. Встала начала стучать в дверь. Появился охранник с одеждой сложенной стопкой.
Стоял в дверях и не уходил. Повернулась лицом к стене, сняла простыню и начала одевать на себя одежду: серого-белого цвета хлопчатобумажную рубашку до колен, потом такого же вида и качества кальсоны. Она поддерживала одной рукой только что надетые штаны, но все и так спадало с неё и устремлялось вниз. Кое как закрутила их наконец вокруг тела и только тогда смогла надеть куртку. Голые ноги завернула в портянки и вложила их в ботинки, здоровые и спадающие с ног. Оторвалась от своих мыслей и начала снова перебирать в голове людей, лица, события и время. Она старалась теперь найти хотя бы малейшую причину, отчего всё таки её отослали опять в лагерь. Вывод, который напрашивался сам по себе был один - кому-то в Москве нужно было самому вести эти исследования, чтобы потом сообщить о своих уже результатах и собирать соответственно свои плоды со своей творческой
работы. И тогда она решила действовать. Она попросила у охранника бумагу и ручку, чтобы написать прошение для рассмотрения жалобы. Сидела в кабинете начальника лагеря и писала письмо профессору из Москвы. " Уважаемый Владимир Михайлович",- написала и задумалась, решила сообщить ему, что эти опыты не принесут никакого результата, если не будет учтён эффект переохлаждения, который возникает самопроизвольно, но который нужно всегда элиминировать. Она писала ему о том, что для этой самой элиминации нужно создать дополнительную ослонку и что она готова заняться этим, если сможет снова работать в лаборатории. Передала письмо начальнику лагеря и вышла молча из его кабинета.
Не прошло и недели и её подняли ночью и привели опять в кабинет начальника лагеря. " Ну видно ты большая птица, если требуют тебя довести до ума и доставить не позднее как через три дня в Пермь",- смотрел на неё с любопытством.
" Начнем сразу же",- встал и вызвал кого то по-телефону.
" У нас тут недалеко есть дом отдыха для партаппарата, в километрах тридцати. Поедете туда сейчас же. Займутся вами наши лучшие врачи. Вы обязаны делать все, что вам будет сказано". Предвинул ей через стол какую-то бумажку и приказывающим голосом сообщил:" Подпишите". Начала читать.
" Я этого не подпишу",- отодвинула бумажку т повернулась, чтобы выйти. " Ну хорошо, так и напишем, заключенная не желает подписывать",- взял бумажку и проговорил громко:
" Прошу заключенную отвести в камеру обратно". Шла по корридору и радовалась, что всё-таки попала в их больное место и что в этом направлении нужно было действовать дальше. Опять лежала к камере на кровати и думала.
Через два дня её опять ночью вызвали к начальнику лагеря.
Стояла перед ним и когда он предложил сесть, ответила, что постоит. Сел в кресло и начал копаться в своих бумажках.
Молчал. Она стояла навытяжку и насмешливо смотрела на него.
" Здесь вам не детский сад и заключение врачей о вашем здоровье не предвещает для вас ничего хорошего",- начал, смотря куда то вбок. Рассмеялась, громко и откровенно, поняла, что хотят её каким угодно способом заставить подписать бумагу о том, что к ней не применялись никакие методы насильственного воздействия. " Я этой вашей бумажки подписывать не буду",- прошу разрешения возвратиться в камеру. Повернулась и пошла к двери.
" Слушай, профессор",- услышала сзади,- " Я могу вообще то написать, что при попытке к бегству, застрелили тебя. И всё, ****ь, перестанешь вообще выкобеливаться. Я тут перед ней понимаешь ли, прошу её, а она как королева английская. Да я тебя ****ь в карцер засажу, навсегда, сука вонючая" ,- орал выходя из себя. Охранник тихо закрыл дверь его кабинета и повел её обратно в камеру.В коридоре, который кончался перед пропускным боксом,вдруг остановился:"Слушай, профессор",- признес вдруг,- " Начальник у нас, Лебедев этот, зверь, он тебя в покое не оставит. Тебе нужно в госпиталь попасть. А оттуда в Усть-Каменогорск. Там у нас есть швейная фабрика, тепло и сухо, одни бабы там. Значит так, я сообщу своему напарнику, что температура у тебя высокая ночью была, и может быть даже туберкулез. Тебя завтра поместят в изолятку. Побудешь неделю, другую, а там напишешь пошение и я помогу тебе в Усть-Каменогорс попасть",- говорил бысто и несвязано. Смотрел по сторонам.
Когда закончил, отдышавшись, сообщил:" Зовут меня Василием.
Отец мой тоже сидел тут еще в пятидесятых годах, тоже был такой и погиб. Вот я для него это делаю". Шли в камеру дальше и уже молчали.
Утром ни свет ни заря камера её открылась и на пороге увидела двух охранников в комбинезонах и масках. Несли с собой два баллона с дезинфекционными средствами, выглядели как космонавты. " Выходите. Ничего с собой брать не положено",- сообщил один сдавленным голосом, протягивая ей что-то наподобие маски. Надела её и вышла в коридор.
Поместили её действительно в изолятку, лежала в чистой постели, одна, в бело покрашенной, пахнущей свежей краской комнате, в окна светило солнце и на подоконнике стояли цветы.
Прошло две недели. Кормили её три раза в день, давали сколько хочешь белого хлеба. Никто её не теребил. Раз в день приходил охранник и мыл пол. Еду подавали через окошечко в стене. Можно было читать, когда попросила бумагу, принесли.
Отоспалась и поправилась. В начале сентября, однажды
в палате появился врач, в белом халате, старенький, с бородкой, как из фильмов. Смотрел на неё внимательно. Выслушал, потом простукивал её пальцем по спине, выслушал опять.
" Ну мне кажется вам еще стоит тут дней десять побыть, под наблюдением", сообщил сухо и задумчиво, замолчал, как будто бы чего-то ждал. Она молчала тоже.
Заговорил вдруг, когда она думала, что он собрался уходить:
" Может быть могу быть Вам чем-то полезен",- смотрел на неё и ждал, безразлично как то.
Поблагодарила и пожала ему руку. Ушёл.
Так прошло еще десять дней. Сутки за сутками шли своей размеренной жизнью и вместе с ними она жила тоже своей
жизнью в больничной палате лагеря.
Ей разрешили слушать радио и оттого была несказано рада.
Утром пока еще не появлялся дежурный лежала и думала, анализировала вчерашние мысли, записи. Потом ела завтрак и шла мыться. Отношение к ней было ненаганным, очень корректным. Дежурный спрашивал также, что ей принести из книг, какие у неё замечания и пожелания и все записывал.
Замечаний и пожеланий у неё не было никаких, кроме одного-как можно дольше оставаться в больнице.
Потом приходила медсестра и меряла температуру, измеряла давление,заставляла плевать в миску, брала мазок и уходила.
На обед два раза в неделю давали кусочек мяса, обычно был неопределенного цвета и вкуса суп, который она не ела и потом второе - каша - рисовая, гречневая или перловая.Давали сухой чай, который можно было заваривать кипятком. Кипяток приносили три раза в день в здоровенном алюминиевом чайнике.Картошки не давали вовсе. За все время один раз была пшеная каша. На ужин был чай и хлеб, раз в неделю давали мед в баночке - сто граммов, который она собирала и потом, когда очень хотелось чего-нибудь сладкого - брала ложкой и долго держала во рту, чтобы сохранить вкус.
Раз в день выводили её на прогулку в малюсенький дворик с решеткой по верху, с кустиками травы вдоль забора. Забор был деревянный и через щели видна была часть территории лагеря, уже без строений, за которой метрах в двадцати было уже главное ограждение, с колючей проволокой и строжевыми вышками. Во время прогулок часто подходила к этому забору и через щелоку смотрела на видневшийся вдалеке лес, весь ёлочный, как в сказке. Снился он ей каждый день и как ходит по лесу и собирает цветы и вдруг появляется болото, которе её засасывает и она не может из него выбраться. Просыпалась тогда вся в поту и лежала ночью и прислушивалась к звукам и думала, что может вот опять откроется дверь и прозвучит:
"Собирайтесь". Чувствовала, что что-то должно произойти и призойдет это что-то очень скоро. И вот через день после этой череды страшных снов, под вечер дверь открылась и на пороге появился, пламенно улыбаясь Крук. Она села на кровати и смотрела на него. Потом выдавила из себя:" Я не буду с вами разговаривать". " Да что ты, я вообще-то только посмотреть пришел, мне что, мне ничего не надо".
" Да, да ничего не надо-это мы знаем",- она съёжилась и обняв руками коленки и положив на них голову, сморела изполобья на него. Сел на стул и начал разглядываться:" Да,
здесь, конечно нет комфорта",- с издевкой и смеясь выдавил и продолжал:" Соскучились по Вас все у нас",- уже даже стихами говорю. Молчала, ждала, что же еще далбше скажет.
Он не мог прийти сюда так просто, что-то было ему нужно.
" Слушай Крук, говори, что нужно и сваливай",- признесла по-блатному и взяла в руки алюминевую миску и поставила её на одеяло. Смеялся:" Ну брат, оружие у тебя никудышнее".
" Если нужно, можно так рубануть по голове, что свечки пойдут",- выпрямилась и начала вставать с кровати.
У неё под матрасом был припрятан нож, который она уберегла после всех шмонов и проверок. Стала около кровати, чтобы в случае чего сопротивляться. Не верила теперь никому совершенно. Человек для неё, как создание с разумом, перестал существовать, был только диким животным со своими нравами, которого нужно было опасаться и который был похож на неё только по виду. " Ну что же я зверь что ли ",- сказал и отодвинул стул ближе к двери. Ну, если у вас нет никаких пожелпний ко мне, я пошел, проиятно было увидеть старую знакомую", - оскалился и встал. Напряглась вся и подумала, что сейчас подойдет прошаться и подаст руку и тогда, если начнет приставать, действительно вытащит нож и ударит его. Но он стоял близко к дверям и как будто бы не собирался приближаться к ней. Не уходил. Она ждала и считала мгновения. Сделал шаг в её сторону и, вложив руку в карман, вытащил из него яблоко. " Вот решил принести яблоко.
Все таки фрукты",- сделал еще шаг в её направлении и тогда она отпрянула и, вытащив из под матраса нож, переложила его из одной руки в другую. Расставила ноги и слегка согнувшись, приготовилась защищать себя. Стоял и смотрел на неё не мигая:" Ты что охуела что ли",- признес и голос его сорвался в крик,-" Да я вызову сейчас охрану и опять, ****ь, пойдешь в карцер". " Я сообщу охраннику, что нож принесли вы",- спокойно, совсем тихо произнесла и повернулась прямо в его направлении. Нож держала попеременно то в одной то в другой руке, перекладывала и ждала. " Ладно, наша советская наука может потерять еще одно открытие и я не могу допустить этого", - произнес примирительно,-" А яблоко ложу на стол". Положил яблоко на стол, но не уходил, стоял, держась обеими руками за спинку стула." Да, кстати, а почему у вас тут вместо табуреток, стулья, ты смотри, какая роскошь, да стараются, вижу, уют создают",- смеялся. " Я ведь не враг тебе",- перешел на ты вдруг и опять сделал шаг в её направлении. Взяла в руки горшок с цветком, а нож зажала во рту, подняла горшок вверх и ждала. Повернулся и сделал два шага к дверям. Взялся за ручку и потом начал стучать в дверь.
Она поставила горшок на место, нож спрятала в рукав. Стояла и ждала, когда же он наконец выйдет из палаты. Дверь открылась и охранник, улыбаясь, спросил:" Ну что, товарищ пополковник, повидались",- потом, спрятав улыбку, тянул:
" Всё в порядке?". " Все в порядке. Вижу, что блюдете службу как нужно",- повернулся к ней и начальственно закончил:" И прошу, в случае, если будут какие нибуть замечания или просьбы, обращаться прямо ко мне. А вы тут внимательно относитесь к просьбам заключенной, она нам еще живая нужна, нужна нашей Родине, понимаешь лейтенант, живая, а не мертвая",- вышел. Дверь захлопнулась, а она стояла и не ложилась, как будто бы ждала еще чего-то. Стояла так, пока не почувствовала, что ноги сводит от холода. Забралась в кровать и свернувшись калачиком, накрылась одеялом. Спать не могла, ждала еще чего-то.
Наконец, уставшая от напряжения и страха, заснула.
Утром выпал первый снег, была вся взбудораженная и ей сделалось тоскливо оттого, что до весны и тем более лета так еще далеко. Вывели её на прогулку и она стояла припав к забору и смотрела на лагерный двор, весь припорошенный нетронутым еще снегом, как пухом. Казалось, никто её не будет более тревожить и никому она не нужна.
В обед пришел Василий и весь пасмурный сообщил:" Плохи дела твои". Смотрела на него и внутори у неё всё оборвалось, хотя знала ведь, что эта райская жизнь когда нибудь закончится.
" Высылают тебя в Павлодар, тоже в лагерь, в мастерскую присторить тебя не удалось, очень уж следит за тобой этот сука Крук.Вчера врачу сообщил, что ты симулянтка и что если врач не напишет, что с тобой всё в порядке, сам загремит в зону. Такие вот дела. Но я тут поговорил с одним моим товарищем, ну с детства мы дружны и вот, что он предложил.
Завтра принесут лестницу, вроде как для ремонта. Будет она стоять во дворе. Во время прогулки никого не будет. Ну перелезть через забор - тьфу ничего. В в зоне завтра карантин и все соберутся в главном корпусе на собрание.
На вышках никого не будет где то пол часа. У самой угловой, той, покрашенной синей краской, на высоте пол метра проволока прорезана. Тебе пробежать только метров сто и потом сразу же в лес. Идти тебе, правда, до Устинской осады, где тебя могут добрые люди пригреть, километров пятнадцать , ну может и более, все лесом. Но сейчас еще не поздно, через неделю другую снег будет глубокий и тогда уже не судьба",- смотрел на неё прямо и ждал. Думала не долго. Кувнула головой:" Хорошо ". Он продолжал:" Вечером принесу кой чего на дорогу и одежки какой, а то замерзнете",- перешел вдруг на вы. Смотрел на неё с сотраданием и надеждой. Целый день не могла успокоиться. Думала, как же она пройдет эти пятнадцать километров, идти нужно будет быстро, через час, может два будет погоня, а вдруг завтра пойдет снег и тогда идти по лесу будет тяжело.
Но желание выйти из лагеря и быть на свободе было так сильным, что отбросила эти свои сомнения и приготавливалась внутренне к завтрашнему дню.
Вечером Василий пришел опять и принес вещевой мешок с сухарями, пакетиком сахара в кусках,чаем, луком, два коробка спичек, котелок. В тряпице было завернуто сало, все покрытое слоем соли, слегка розовое, белое. Вытащила нож, очистила от соли уголок и отрезала кусочек. Попробовала.
" Знаешь, Вася, не знала я, что встречу такого как ты, человека здесь",- смотрела на него. " Вкусное ",- проговорила, смотря на него и чего-то ждала. Он продолжал:
" Принесу еще ночью ватник и брюки теплые и онежки, чтобы в ноги тепло было",- молчал мгновение и добавил:" А вы отдыхайте, завтра у вас день то трудный".
Лежала и все думала о жизни, о детях, о муже.Ей вовсе не было жалко себя, просто смирилась уже с тем, что судьбу себе не выбирать и что, наверно только может бог один и знает, что же суждено быть завтра.
Спала как убитая и не могла знать и видеть, что же готовит ей судьба.
В четыре часа утра её разбудили громкие голоса в коридоре больницы и она, проснувшись села на кровати, ждала.
Двери стремительно открылись и входивший включил свет. Зажмурилась и услышала:" Собирайтесь". Вовсе не удивилась, только встала и машинально начала одеваться. С тоской смотрела на окно с горшком и пеларгонией и пришло ей на ум даже, что может так оно и лучше, оттого, что может иначе её бы поймали со время побега и может быть, кто его знает, может быть даже застрелили. Завтрака не дали и только Василий, которого определили для проверки камеры, суну ей в руку пол буханки хлеба и шепнул:" Охранники наши и не вредные, кореш мой там, личного обыска не будет". Стояла в коридоре, одетая почти во все новое с вещмешком от Василия и ждала. " Ну пошли, профессор",- проговорил кто-то сзади, видно задумалась и не заметила. Шли по колидору и ток кто-то сзади проговорил:" Повезем тебя автобусом, там удобно, я меня чай в термосе, не пужайте. А на лесоповалах, может воздух свежий и поможет вам".
Спросила не оборачиваясь:" Не в Павлодар что ли повезут?".
" Да вы у них в списке каком-то все меняют в последнюю минуту, видно боятся вас. Вот здесь все время одну держали.
Точно боятся вас. Все говорят про какую то лабораторию.
А они, думаю над вами тут лабораторию устроили, мусора.
Я то, что, мне вот службы конец через месяц и лады. Но вы берегите себя",- повернулась и увидела почти пацана с шапкой набекрень. " А откуда",- спросила вдруг.
"Из Череповца меня прислали",- видно было за что присылать, подумала. Во дворе всех их человек семь грузили в автобус.
Автобус был с окнами, но маленькими и покрашен был в зеленую краску, как военный. В середине был разделен на три бокса, с решетками. Но сиденья были нормальные как в каждом автобусе.
Её посадили в первый бокс и охранник закрыл решетку на замок. Прямо с боку было окно. Сидела и смотрела, что же делается во дворе. Ничего особенного не делалось, все входили в автобус и садились, каждый на то место, которое указывал ему охранник в автобусе. Сидела и думала о своей судьбе и о том, что в детстве все таки её мир был полон надежды, не так как теперь. Почемуто вспомнила как она ходила с родителями на выборы. Вообще то выборы были каждый год, то в районный, то в областной, то в Верховный Советы.
Месяц где то до того, заборы и афишные доски красоваться черно-белыми плакатами с лицами кандидатов. Кандидатов было всегда изрядно. Были это фотографии каких то дядек и теток
смотрящих просто на тебя со стены в гарнитурах и галстуках или если женщины в черных строгих платьях, отображали людей до груди. Кандидаты казались все на одно лицо и в одном и том же возрасте. Зависело это то ли от качества снимков, то ли от серьезности мин, которые делали, когда их снимал фотограф.
Отец обычно, неделю где то перед выборами, прийдя домой с полетов, сообщал матери, что сегодня в Жеке будет встреча какого то кандидата с избирателями. Мать тогда всегда вставляла ему, что он мог бы потратить время на что то нужное для дома и семьи и, если уж хочет отдохнуть, то лучше уж идти спать.
Встречи такие были обычно вечером и её приставания к отцу взять её с собой никогда не приносили успеха, потому что она должна была или делать уроки или уже идти спать. Но на собрания отец всегда ходил, несмотря на количество кандидатов. Оттого его выбирали всегда председателем какой то там предвыборной комиссии. Закрыла глаза и рассмеялась, смеялась сама оттого, что вспомнила одни из таких выборов.
Было ей тогда лет восемь. Выборы были в воскресенье и с утра, после завтрака, мать одевалась особенно празднично, чтобы " выглядеть", так как на выборы приходили почти все и можно было встретить многих людей. Отец одевал приготовленный вычищенный парадный военный мундир и обычно ждал, в рубашке, пока мать наконец оденется. Они, дети, крутились по квартире, в надежде, что их возьмут на выборы тоже. Обычно брали с собой её, так как с ней не было хлопот.
Иногда брали собой еще одного брата. Ну уж совсем не брали всех их троих. На выборы лучше всего нужно было идти в часов одиннадцать, так как в это время в буфет привозили продукты. Буфет всегда устраивался в соседних помещениях, рядом с залом, где происходили сами выборы. Выборы были как обычно в школе или в училище, или в кинотеатре, там, где был зал и где можно было разместить кабины для голосующих и где могла сидеть комиссия. Ну и конечно рядом в отдельном помещении устраивался буфет. Выглядело это так. Поперек стоял прилавок, отгораживающий часть комнаты, где в ящиках находились всевозможные продукты, достать которые в обычное время было или очень трудно, или почти невозможно. За прилавком стояли, одетые в накрахмаленых халатах и чепцах,обычно внушающие доверие, продавщицы в теле, в основном румяные как пышки. Вот и тем разом мать, стоя в прихожей поправляла на голове шляпу, прикалывая её блестящей шпилькой к прическе. Потом она, поверх пальто одела на себя лису и застегнула её под воротничком зимнего пальто со стеганной подкладкой из серого в черные цветочки блестящего материала. Отец стоял уже в шинели, с кортиком при поясе при пиджаке и с фуражкой в руках. Мать смотрела на неё и поправляла на ней шапку. Спереди, почти налезая на уши с двух сторон у неё торчали два банта из красного шелка. Потом мать подтянула чулки и одела, как заключительный аккорд сапожки, черные на каблуках из кожи.
Стряхнула невидимые пушинка с шинели отца и вдруг спросила:" А сколько градусов ". Отец посмотрел на неё с пониманием и не медля сообщил:" Около пятнадцати",- а потом добавил:" Тут всего пару шагов пройти". Выборы были в школе, где над входными дверями висел большущий плакат:" Все на выборы в Верховный Совет". По обеим сторонам плаката были портреты - с одной сторны Ленина, а с другой Хрущева.
На дверях висело объявление, где стояло, когда будут выборы и время открытия выборного участка. Через главный вход все поднимались по лестнице, которая тоже была украшена переплетенными красным материалом еловыми ветками, провисающими такими полукругами по всему потолку. Проёмы дверей были тоже украшены такими же всязками веток елей с красным материалом. По коридору стояли дежурные и все, кто входил в школу, которая преобразилась совсем и сделалась какой-то сразу же непривычной и даже страшной до онемения в своей торжественности, шли по этому коридору в зал. В зале по левой стороне за длиннющим столом сидел ряд людей, один при другом, перед которыми лежали выборочные листы и каждый подходивший предъявлял свой пасспорт и каждый проверяющий проверял, есть ли этот гражданин в списке тех, которым дано право выбирать. Каждый выбирающий подходил к определенному члену комиссии, по названию улицы, на которой каждый в этом именно районе жил.
После проверки каждый сразу же получал выборочный талон. На нем стояли какие то фамилии, в два ряда и перед каждой кружочек. Можно было выбрать кого хочешь, но количесто выбираемых не должно было превышать какое-то число.
После этого наступала сама процедура выбора. Все в основном подходили к другому столу, который был намного меньше и на котором стояли чернильницы с торчащими в них ручками.
В дальнем углу зала сиротливо за двумя темно красными занавесками были две кабины для голосующих. В основном, все
почему-то складывали выборный листок пополам, не смотря и подходили сразу же к ящику с узким отверстием сверху, куда этот сложенный листок и вкладывали. Человек десять, для которых хватило места при столе с чернильницами, стояли и что-то писали на выборочных листах. Кабины почти всегда были свободны. Они с братом, сразу же, войдя в зал, вырвалась, наконец из твердых рук матери и отца устремились в эти кабины. Все же было интересно посмотреть, что находится за этими занавесками, падающими до пола. Они решили спрятаться в одной кабине и оттуда, как из стратегического пунка всего зала, наблюдать за событиями. Им удалось вырваться, когда мать, стоя в очереди за выборочным талоном и держа под руку отца,
встретила свою приятельницу, врачиху, которая была без детей, но с мужем, тоже офицером и тоже под руку.Важно было
не прозевать первый очень важный момент, когда каждая женщина оценивает другую, а одновременно старается держаться
непринужденно и конечно же не отходя от мужа, который держит её за локоть. В тот единственный момент, когда подаются руки для приветствия, можно, стоя вблизи начать просить мать или отца о чем-то и когда они не обращают внимания или, что самое лучшее, говорят, чтобы мы стояли спокойно, слегка нервничая от того, что мы им мешаем, в тот же момент, или чуть чуть погодя можно постараться медленно отойти на пару шагов, а потом уже удрать. И вот нам удачно удалось спрятаться в выборочной кабине и мы наблюдали оттуда за развитием событий. Пары разделились, так как каждая жила на другой улице и мать с отцом, взяав талоны, направились к столу. Но вот мама вдруг отделилась от стола и подошла к стене, на которой в ряд висели фотографии выбираемых. Мама внимательно начала рассматривать лица и они увидели, как отец подошел к ней и сообщил тихо, но так, что они услышали:
" Катенька, сейчас место освободится". Мама не поворачивая головы ответила, что она хотела бы приглянуться лицам и сообщила совсем уже не тихо, с еле уловимой улыбкой на лице,
как у монны-лизы, которую показывала учительница на уроке рисования, что этот дядька, с узкими усами
от носа до верхней губы припоминает ей артиста " бензин-керосин" из тогда популярной комедии. Отец вмиг изменился и сказал:" Катя, перестань, ну дома можешь шутить и вообще, где дети". И тогда родители начали огладываться за ними и, не найдя глазами, отец продолжил:" Они никуда не денутся. Давай быстренько проголосуем". Мама поджала губы от негодования, совсем обиженная и, вынимая стремительно свой локоть из его руки и, уже смотря на него в полоборота, ответила:" Лев, я же тебя не держу, иди и голосуй, ну что ты ко мне прицепился. Иди и голосуй, господи ! А если меня стесняешься, можешь со мной не ходить не только на выборы, но и вообще".
Потом она повернулась и совершенно независимо пошла вдоль галерии портретов народных представителей. Отец подошел к столу и стал также, как и все, за этим столом стоящие, что-то рисовать ручкой на листке, макая ею в чернильницу.
Мама в это время дошла до конца фотографий, очень красивая, на каблуках, поправляя шляпу и то и дело останавливаясь то перед одним, то перед другим портретом. И тут к ней подошла её приятельница и они стали о чем- то в полголоса разговаривать и тихо смеяться, с минами на лице уже не такими как у монны-лизы, а уже как у Чарли Чаплина, смешными, но совсем без смеха. Тут подошел к ним папа и мама подошла к урне и проголосовала с папой и тетей Нонной.
Потом они направились все втроем в буфет и они дети, чтобы не потеряться, устремились бегом за родителями. В буфете была очередь, длинная, завивающаяся этакой загогулиной, как хвост змеи. Много, для приличия, никто не покупал. В буфете были апельсины, яблоки,лимоны, сосиски, сухая колбаса, в витрине стояли баночки с черной и красной икрой, в вазочках лежали шоколадные конфеты красный мак, мишка на севере, красная шапочка,отдельно раковая шейка и леденцы в бумажках, а кроме этого было разное печенье, шоколад в плитках, стояли в бутылках коньяки, водки и разные вина. Кроме этого можно было купить минеральную воду есентуки, боржоми, было пиво
чешское и лимонад - красного и желтого цвета в бутылках с зеленым стеклом. В тот год продавали еще яйца, потому, что яиц тогда в магазинах почти не было. Они стояли уже рядом с родителями и смотрели на то, как постепенно убывает ассортимент товаров. Отец нашел в очереди спереди своего приятеля, тоже военного и тот поставил его перед собой и очередь ничего не говорила и молчала. Они стояли тоже в очереди, но сзади.Отцу удалось тогда купить килограмм апельсин,килограмм яблок, килограмм лимонов и килограмм сухой колбасы. Когда подошла их очередь, мать купила бутылку лимонада одну на двоих и попросила продавщицу, чтобы та бутылку тут же открыла. Они с братом пили шипучий, холодный лимонад, бутылка переходила из рук в руки,а лимонад ударял этой своей шипучестью просто в нос.Мать расстегнула им пальто и сняла с шапки, они были все вспотевшие, но довольные".Сидела в автобусе и не заметила, что рассказывает все вслух.
Мюнхен.
"Я был в Мюнхене с делегацией Министерства Иностранных дел, когда туда приехал Чемберлен, кажется это было в тысяча девятьсот тридцать восьмом году.
Улицы были запружены, невозможно было пройти или проехать, светило во всю солнце и парадные марши, доносившиеся со всех сторон, распирали людей радостью и приподнятостью.
В чинном порядке, со стен череды домов cвисaли флаги. Флагов было неисчислимое количество. Без них город казалось, потерял бы торжественность и респект. Флаги были необходимы и без них не было бы такого спаянного образа чего-то законченного и традиционного. Флаги делали людей собранными и подчиняющими их всех одной мысли и стремлению и цели. Духового оркестра, гремевшая медью громче всего, музыка военного марша, сотрясала массу людей, воздух, флаги, небо. Сердце города начинало и хотело биться в такт этой музыки. Надежда была уже реальной и близкой. И наверно,в такие минуты в людях пропадает страсть к кому-то или чему-то, а появляется только порыв, как апогеум, как смерч. Постепенно из массы людей начали вырисовываться длинные огромные вереницы, которых ограждали от мостовой, державшиеся один за другого в вычищенных до блеска сапогах,
в новых с иголочки мундирах, все как один серьезно настроенные молодые люди с открытыми англо-саксонскими лицами",- перевел дыхание и замолчал.
Не хотел или не мог дальше рассказывать. Вытащил из кармана коротких штанишек пачку с носовыми бумажными платками и вытащив один и рассправив его, вытер со лба пот. Оттолкнулся ногами о землю и качели понесли его сначала назад, а потом вперед. раскачивался так минуты две и молчал. Видно было, что качание на качелях приносит ему удовольствие. Она стояла перед ним, держась за столб и смотрела на его крашенные, белеющие на висках волосы. " Ну и что же было дальше",- спросила так от нечего делать.
" А дальше вдруг музыка затихла, просто затихла вдруг и в громкоговорителях, развешенных на столбах вдоль улицы все услышали звуки нашего гимна- Германия, Германия превыше всего..... . Потом музыка вдруг оборвалась и голос диктора сообщил- На аллее появилась машина с рейхсканцлером - Адольфом Гитлером. Ну и тогда люди враз с диктором начали орать - зиг хайль. Что делалось. Я вам скажу, что такого воодушевления я не переживал никога больше. Ни вначале войны и ни в конце". Качался на качелях молча. Потом вдруг остановил качели ногами и, соскочив очень резво как на восьмидесятилетнего старикашку, заявил:" Сейчас ко мне приедет моя приятельница, я должен идти. Завтра можем поговорить дальше". Пошел по траве к калитке и, обогнув дом, вышел на улицу. Подъехал гольф и он подскочил к машине, открывая дверцу. Из машины вышла девица, неопределенного возраста в порывах до сорока, накрашенная, в черной юбке, еле закрывающей ягодицы, в розовой облегающей до границы невозможного верхнюю часть тела, с выступающим пупком, на котором торчала сережка с голубым камнем. Бело-крашенные до середины спины, спускающиеся ступенчато от висков волосы поправила небрехным взмахом руки и сняла черные очки. Посмотрела на него и выгнулась как кошка, когда у нее заводятся глисты. Проститутка положила руку ему на плечо, прижимаясь к нему всем телом, движением змеи. Потом отодвинула слегка голову от него и повернув её к нему спросила:" Ты что сегодня загорал, весь вспотел. Я не люблю, когда ты вспотевший". Посмотрела летным взглядом на журналистку и моргнула ей, улыбаясь. " Пока ",- проговорила, обращаясь к ней и входя в дом в обнимку со старикашкой. Журналистка захлопнула блокнот и вышла на улицу. Господин Байер, дипломированный инженер на пенсии, бывший член правления, начальник отдела патентов жил в собственном доме один и очень замкнуто. Его день выглядел одностайно и был заполнен до краев. Утром он просыпался в шесть и делал завтрак. Потом ел этот завтрак и шел качаться на качелях, если была хорошая погода, независимо от времени года, садился на велосипед и ехал до ближайшей деревни семь километров и покупал там для себя в булочной две булочки и четверть черного хлеба. Потом ехал обратно по дороге решая дела, если нужно было заплатить что то в банке или купить что то еще в продуктовом магазине.
Иногда, по праздникам, покупал себе пирожное, одно, долго выбирая и не решаясь, которое он купит, прося при этом продавщицу показать ему каждое, лежащее на витрине. Пирожные вообще то отрезались от тортов, круглых, только что приготовленных. Он начинал всегда от какого то одного торта и просил отрезать ему кусочек. Продавщица, мочя длинный плоский нож в металлическом сосуде с горячей водой, отрезала ему одну восьмую часть торта и клала на бумажную тарелочку и спрашивала, что еще подать ему. Он смотрел на этот кусок трота и почти дотрагиваясь пальцем до него и наклонив голову и проверяя что-то, что для нормального глаза было невозможно заметить, вдруг отказывался от этого куска и говорил, показывая пальцем на другой не начатый торт, что он хочет именно другое пирожное. Та откладывала прежнее на прилавок и процедура откраивания повторялась. Он смотрел живо на следующий кусок и осмотрев его со всех сторон, взяв тарелочку в руку сообщал продавщице, что он хотел бы что-то не такое жирное и со сливками. Она, уже слегка на взводе, брала и эту бумажную тарелку с тортом обратно и стоя с ножом ждала. Наконец он выбирал оптимальный кусок торта и проследив, чтобы он этот кусок был упакован сначала в белую тонкую бумагу, поверху заклеянную прозрачной клейкой лентой, а потом аккуратно вложен в бумажный мешочек по тридцать евро за штуку с плоским двойным дном и двумя солидными кручеными ручками. Утренняя очередь, состоящая из рабочих в синих комбинезонах из поблизкой мастерской по ремонту автомобилей, начинала нетепливо смотреть на часы и тогда из за дверей цеха булочной, где пеклись и делались булочные и кондитерские изделия появлялись два пекаря, в белых до пят халатах, в муке и начинали продавать тоже, впридачу к двум продавщицам, одна из которых была занята обслуживанием господина Байера. Он же, выйдя из булочной, потягивался, но так слегка, чтобы никто не заметил, укреплял свою покупку на багажнике и садился на велосипед. Ехал резво обратно домой, свистя по дороге какую то мелодию. До поздней осени и с рпнней весны он ходил в этих самых коротких штанишках, рубашке с коротким рукавом и шляпе, а ля панама, цвета кофе с молоком. Правда иногда он одевал на голову круглую фуражку, белого цвета, особенно в праздничные дни.
Каждый второй день он, в часов этак одиннадцать утра после поездки в булочную, выводил из гаража машину на керосине для стрижения травы, выкладывал в ряд, вычищенные до блеска от прошлых работ, разного калибра и размера ножницы для подрезания, обрезания, выщипывания травы, веток деревьев, цветов, плющей, дикого винограда и всевозможных кустов, которые все росли на его участке. Трава была всегда так подстрижена,казалось что он её просто бреет. После двух, трех часов работы, он шел домой на обед, который он сам себе готовил.После обеда он отдыхал,не показывался из дому до часов шести. В это время он писал различные письма. Письма были в основном другу, которому он кстати два раза в неделю звонил, и который приезжал к нему в субботу, побеседовать или привезти интерезного молодого человека, предлагающего какой нибудь проект или идею и которому нужно было помочь получить патент. Он конечно помагал и даже не брал денег за помощь. Но, имея замечательные связи в Федеральном патентном бюро еще с пятидесятых годов, когда его однокашник и друг детства тоже как и он пройдя школу последних двух лет войны и капитуляции, а потом, закончив инженерный и юридический факультеты, устроившийся по протекции отца,бывшего председателя товарищества немцев из Судетской области на работу в Мюнхене,он, тоже инженер таким образом помагал и себе, отписывая для себя от каждого такого патента по крайней мере десять процентов участия. Иногда он, не будучи уже в состоянии терпеть безалаберности, непорядочности соседей, и особенно этих поляков или русских, или соседей по забору, которые вообще приехали из Чехии, он писал письма в Финансовое управление, в полицию,
в судебные инстанции, в местное управление, бургомистру. Он писал, конечно не просто так. Видя на каждом шагу,как эти люди не стригут правильно забор, чтобы ветки деревьев не заслоняли фонаря, или ставя в недозволенном месте на целых два дня автомобиль, или доносил о том, что к соседям приехала какая то машина с регистрацией из Франции, или что вообще совсем подозрительно из Польши, или из Словакии. Кроме этого, только написав письмо бургомистру и, прося его принять меры , только так можно было заставить соседей не каждые две недели, а каждую неделю подметать улицу около калитки и следить за тем, чтобы стригли забор до высоты двух метров. Он был очень рад и даже горд оттого, что бургомистр писал ему всегда и сообщал, что он бургомистр не только написал письмо соседям, но и оштрафовал их , что если эти соседи не выполнят его решение и не заплатят дополнительно к тому же деньги за нарушение, они могут быть в административном порядке привлечены быть к судебной ответственности. Кроме этого, после того, было приятно ему смотреть на озабоченные мины этих " ауслендер", как они объяснялись с комиссаром полиции, который приходил с нарядом
полиции, вооруженный, конечно же с тремя другими полицейскими и предлагал такому сукин-сыну или заплатить штраф или быть арестованным и отправленным в тюрьму на три дня в назидание. Он чувствовал, что право на его стороне и он был горд, что все таки бургомистр так же ненавидит этих канак, как и он, являясь патриотом своей страны. Он поэтому всегда выбирал право-экстремистскую парию НПД, которая в их округе имела постоянно сорок два процента.Он конечно признавал, что эти канаки - немцы из России. Но были это не настоящие немцы, так как настоящие выехали в сорок пятом году и были все это потомки предателей. Но где-то в душе, он понимал, что не все могли выехать, и конечно и среди таких попадаются приоичные люди, конечно редко, но попадаются.
Вообще то он уважал сына соседей, высокого, спортивного типа молодого человека с голубыми глазами пшеничного цвета волосами. В нем чувствовалась немецкая кровь и он кроме того был очень вежлив и всегда здоровался первый, хотя он Байер не всегда ему отвечал.А когда кто-то подозрительный приезжал к дому соседей, когда тех не не было, он конечно всегда выходил на крыльцо и смотрел кто приехал и даже спрашивал, что за человек тут стоит, а если машина не останавливалась, он записывал номер автомобиля. Перед ужином, он выходил из дому и, или качался на качелях или запускал самолетики, которые часто залетали на чужие участки, и которые он потом собирал, направляясь на каждый соседний участок и запросто перелезая через забор и забирая, в основном, молча, случайно залетевший летучий предмет. При этом, иногда он начинал оживленную беседу с тем или иным на ту или иную тему. В основном это были темы про войну, про немецкую нацию, про то, как определить, что за человек перед вами, то есть какой рассы человек перед вами и принадлежит ли этот именно человек к немецкой нации. Вариации этих объяснений бывали разные. В основном был он очень молчалив, но когда рядом с его домом проезжала машина соседей, он здоровался, приподнимая панаму или кепку. С соседями в конце улицы, которые приехали в начале восьмидесятых годов из Польши, он не здоровался, ну разьве что редко.
Лизелотта верила, что ей удасться все-таки сделать репортаж со старикашкой и что его рассказ оживит местную газету.
В Mюльбахе она работала вот уже два года. Когда приехала сюда после окончания института, все говорили ей, что не выдержит тут и полгода, но она была полна решимости сделаться хорошим журналистом и стоически переносила подначки и приставания главного редактора. Но потом поняла, что пока не переспит с ним, не сможет продвинуться по служебной лестнице. И тогда она решила сделать это быстро и так, чтобы и ему не хотелось больше. И она однажды предложила ему, что останется и поработает вечером в пятницу и поможет ему, ну если только он заплатит ей сверхурочные. Он согласился, как-то загадочно смотря на неё.
Вечером, где-то в девять, когда номер был уже сверстан, она позвонила ему и сказала, что хочет поговорить с ним и чтобы он пришел в её бюро. Он появился через минут пять с бутылкой шампанского и спросил её, что они будут праздновать. Ответила, что вообще то сначала она предлагает ему выбрать, как он хочет, на столе или в кресле, или стоя, или может быть по-французски, но тогда он должен пойти в туалет и подмыться. А вообще то лучше, чтобы пошел в туалет и точно подмылся. Но если он хочет, она может пойти с ним и помочь ему мыться. Он усмехнулся как то под нос и спросил, что же будет дальше. Она ответила, что ничего и что он может выбирать, как ему хочется, но это будет один единственный раз и что она хочет, чтобы он подписал с ней договор на пять лет с повышением зарплаты каждый год по четыреста марок. А если не хочет, то она уходит. Он перестал улыбаться и поставив бутылку на стол, сел в кресло напротив и заложив ногу на ногу, начал внимательно смотреть на неё. Она спросила его еще раз, согласен ли он на её предложение и если согласен, то она намерена эту оперцию провести сегодня и сейчас. Подсунула ему через стол скрепленные сначала два комплета договора, а потом придвинула два прошения об уволнении и смотрела на него не мигая, просто и нахально. Он вытащил из кармана рубашки паперосы и зажег зажигалку. Она сказала ему, что у нее не курят, и что если хочет курить, то может выйти. Но до того, он должен подписать один из двух вариантов. Встала и подойдя к дверям, закрыла их на ключ, и выкинула ключ через открытое окно десятого этажа. Вернулась к столу и села за широкое кресло и углубилась в читание свежего номера газеты.
Сидел и молчал. Она подняла трубку и набрала номер своей подруги Сильки и начала ей рассказывать, что её шеф пристает к ней, и что и сегодня она уже не может выдержать и
просит её приехать за ней через час, так как у неё нет ключа и попросить портьера редакции, чтобы вызвал слесаря.
Положила трубку и смотря на часы произнесла:" У нас где-то пол часа и мы можем многое успеть". Вышла опять из-за стола и подойдя к нему, села на спинку его стула и расстегнула ему ремень его брюк, потом ширинку , а потом, засунув руку в штаны произнесла:" Ого ",- и поднявшись, пошла в угол комнаты к столику, где стояла минеральная вода и позвала его. Он встал, не говоря ничего, и подошел к ней. Она подвела его к кадке с искусственным цветком, где-то двухметровой высоты, который стоял в углу комнаты, и вытащив маленькое дорожное мыло из сумочки и поливая минеральной водой, начала мыть ему гениталия. Стоял, как истукан и не сопротивлялся. Когда вымыла их и вытерла полотенцем. Медленно сложила полотенце и села опять в кресло за своим письменным столом. Подвинула ему бумаги и ждала. Он взял договор и подписал два экземпляра и подвинул их ей. Взяла их и аккуратно вложила в папку и подойдя к сейфу открыла его, а потом, вложив договора, закрыла опять и подойдя к столу забрала прошения об уволнении и вложила их в машинку для уничтожения бумаг, которая медленно порезала бумагу на мельчайшие кусочки.
Встала и опять посмотрела на часы. Молчала. Он подошел к ней и, стоя так с расстегнутыми штанами, вдруг сел на стол и поманил ее пальцем. Она Встала из-за стола и смотря ему опять просто в глаза, сказала:" Господин Кляйн, вы долго думали и оттого у нас не осталось времени вовсе, кроме того откуда мне знать, знаете сейчас спид и все такое и я не могу так вот беответственно относиться к своему здоровью и поэтому я могу смотреть на вас и делайте, что хотите, могу отвернуться",- добавила и засучила для чего то рукава.
Он выпрямился и подошел к ней. " Вы Ауер, однако, скотина,
но именно такие сделают карьеру, я в этом уверен",- застегнул штаны и подошел к окну. Стоял и смотрел в темную ночь города, потом решительно обошел стол и сел в кресло напротив её стола:" Ну теперь мы можем выпить шампанское за вашу работу в нашей редакции",- открыл бутылку и наполнил два стакана шампанским. Подвинул ей один стакан и подняв свой, встал и произнес отчего-то с воодушевлением:" Молодежь теперь умная, выученная и смелая. За нашу немецкую молодежь". Она тоже подняла стакан и, выпив глоток, и как бы оправдываясь сказала:" Я ведь на машине". По коридору слышались шаги людей и наконец заскрежетал в замке ключ и на пороге предстал слесарь и её подруга Силька.
Оба смотрели на них с каким то не то улыбкой, не то недоверием. Слесарь ушел сразу же, а Силька села на диван в углу и попросила воды. Редактор подскочил к ней и налив в стакан минералки, сел рядом и она отодвинулась от него, поджав губы. " Ну что за мужчины у нас все таки",- с негодованием произнесла фразу, как бы отгораживая его от себя. Лизелотта собралась и все трое вышли из бюро.
Вот и теперь, она понимала,что подойти к старикашке нужно каким-то методом, но каким и когда - она пока не себе представляла. Она знала, что раньше или позже он расскажет ей все про себя и ждала случая. Вообще написать про него репортаж предложил ей редактор, из за того, что поток жалоб
в газету на него от граждан этого района был настолько велик, что он, главный режактор не выдержал однажды и, когда она стояла перед ним в его кабинете, куда он попросил её зайти, ухмыляясь сказал:" Расскусить этого " писателя" не только в нашей редакции, но и вообще сможете только вы".
И этим все было сказано предрешено.
Она села на лавку перед его домом и ждала , пока выйдет проститутка, которая попрощалась с ней, когда входила в дом старикашки. Прошло два часа и вот на пороге появился сначала он , потом девица. Он нежно поцеловал её и подойдя к машине открыл ей дверцу. " Кошечка, ты приедешь, стало быть послезавтра",- не по подтвердил, не то спросил он её.
Она вложила ключ в зажигание и подняв в приветствии руку, нажала на стартер. Машина с ревом тронулась и он подошел к Дизелотте. " В моем возрасте без женщины нельзя. Иначе можно заболеть на рака",- сообщил он назидательно и продолжал:" Если сделать заказ на целый год, в одном таком бюро, то получаешь во-первых одну, в крайнем случае две женщины, во-вторых приходят домой, а в третьих это же намного дешевле. И кроме того я могу выбрать себе женщину молодую, а не какую-то старушку. Ну и что же было бы если бы со старой своей я остался, ну какой прок от такого старья, все нужно делать для нее и никакого удовлетворения. Мужчина должен иметь всегда молодую женщину",- закончил в назидание и сел обок нее на лавке. " Ну и что же вы должны написать обо мне и отчего ваша газете решила писать обо мне репортаж",- уставился на неё и ждал ответа.
Она повернулась к нему в полоборота и сказала:" Это же вовсе не моя газета. Просто это было моим желанием написать о Вас",- перевела дыханье и ждала чего-то, молчала.
" Не понимаю",-он смотрел на нее и потом встал и сказал:" Ну мне некогда, если вы хотите со мной работать, прошу рассказывать без обиняков, а то какие-то загадки. Мне это вовсе не нравится". Она поднялась тоже и сказала, идя к калитке, вовсе не в его сторону:" А мой дед знал Вас". Подошла к машине, не оборачиваясь, но чувствовала, что он остановился и стоит на крыльце и не входит в дом, только ждет исмотрит на неё". Открыла дверцу опеля и тогда услышала:" Ну а почему же вы ничего не сказали мне сразу".
Как будто бы не слышала его. Сидела в машине и, открыв на минуту блокнот читала снова, то что написала. Вовсе не ждала того, что он подойдет. Повернула голову к нему и улыбнувшись попрощалась с ним. " Ну, так вы не можете уезжать",- вдруг он сорвался с крыльца и подбежал к ней.
" Нет у меня сегодня нет больше времени. А если у вас будет желание и время, можете позвонить мне и мы договоримся всегда и я, когда у меня появится свободная минутка смогу к вам подъехать и мы поговорим про старые времена",- подала ему свою карточку и отъехала.
Всю информацию, которую ей удалось собрать о нем, получила от частного детектива, господина Лейка, который работал для газеты уже лет десять. У него была контора в городе, но он там никогда не появлялся и держал там только секретаря, который и представлялся господином Лейкем. Кроме него вместе с ним работало еще шесть человек. Были это люди разного возраста и по разному выглядевшие и вообще то никто не подумал бы, что например всю информацию о жизни на городском вокзале газета получает от шефа службы охраны вокзала. Кроме того на него работал инвалид, всегда стоявший перед входом и просящий милостыню, слепой и без ноги. Лейк имел кроме того бюро в Гамбурге и другое в Берлине, одно под вывеской прачечной, а другое действовало, как химчистка. Полиция не трогала его, так как сама часто пользовалась его услугами, информантами и информацией. В Берлине на него работало восемь человек постоянного персонала, в Гамбурге у него было только три человека, зато круг информантов был намного больше. Возраст господина Лейка трудно было определить, но ему можно было дать не больше пятидесяти лет. В век интернетеа и мобильных телефонов, спутниковых станций прослушивания телефонов, на территории Германии, где действовало по крайней мере с двадцать различных разведок, без компьютеров и связей со службами разных государств не возможно было бы так или иначе работать даже такому как Лейк. Он не рассказывал ей про свои связи с разведками, но она знала от редактора, что когда у них в городке был скандал с убийством финансового инcпектора, и когда результаты работы полиции были безнадежными, дело поручили Лейку и он нашел убийцу, без лишнего трезвона и в течение одной только недели. Потом, конечно писали, что дело расскрыла полиция , но она знала точно, что сделал это Лейк. Он летал раз в месяц в Америку, бывал там коротко и приезжал всегда довольный. Она также знала, что он часто ездит а Швейцарию, по крайней мере раз в неделю, а то и больше, на своем порше и что на граничном перходе, когда он там появляется ему просто напросто пограничники козыряют и его машина никогда не проверяется.
Он возил регулярно различные суммы денег в Лихтенштейн и брал за услугу всегда десять процентов и не больше.
Один раз, месяц назад, когда она хотела выяснить, что нового удалось ему узнать о старикашке, он пригласил её поехать с ним и по дороге рассказал ей всю эту историю о нем. Тогда тоже сообщил, что самое интересное он ожидает через месяц и что готов с ней встретиться. Она ехала и звонила ему по телефону. Никто не отзывался, и она подумала, что он наверно опять уехал куда то за границу.
Она остановилась набрать бензина на автоколонке и зашла в магазинчик купить воды. Услышала сзади голос Лейка, который
появился как из под земли. Стоял за ней в очереди в кассу.
Оглянулась и увидела,старшую женщину в соломенной шляпе. Заплатила и пошла к машине. Женщина куда-то пропала, и она подумала, что она что-то перепутала и что ей может быть показалось, что это был голос Лейка. Въехала на шоссе и тогда увидела, как её догоняет машина с этой теткой и что та машет ей рукой. Задержалась на ближайшем съезде и машина
с теткой задержалась тоже. Действительно это был Лейк. Она не предполагала, что он будет пользоваться таким маскарадом, но по-видимому, он хотел показать ей свои возможности и она от души рассмеялась. Позвонила ему опять, но телефон его опять не работал. Решила, что позвонит ему завтра и постарается втретиться с ним как можно быстрее. Приехала домой, и поставив машину в подземный гараж поднялась на пятый, верхний этаж и открыла дверь своей квартиры.
Это была одна огромная комната, с окнами во все стороны, очень элегантно обставленнная и удобная. Включила климатизацию и раздевшись села на диван и подняла уставшие ноги. " А ваше поведение сегодня с этим старикашкой вы играли вовсе не плохо",- услышала и не понимая, откуда исходит голос обернулась к окну, перед которым никто не стоял минуту тому назад. Лейк стоял за диваном в летнем светлом костюме с бабочкой под шеей в белоснежной рубашке, как какой-то волшебник. Подошел молча и сел перед ней в кресло. " Ну и что же вы тут передо мной как какой-то Джеймс Бонд, как в плохом детективном фильме. И кроме того, я сегодня изрядно устала и мне по-правде хочется спать и что это в самом деле за фокусы",- она была раздражена и говорила ему об этом и не скрывала своего недовольства.
" Если взять каплю грязной воды посмотреть её под микроскопом, там просто кишмя кишит от живых существ. Так вот и у нас в нашей стране везде. Я не ищу ничего, я внимательно смотрю и нахожу то, что мне нужно, вот так-то молодая моя подруга",- сидел и смеялся. Она не двигалась и не поменяла позы. " Я могу сделать вам массаж пяток, это очень помагает для поднятия настроения и кроме того приятно",- сообщил как ни в чем ни бывало. Придвинул кресло и взял её стопу и начал искусстно массировать ей пятку.
Тянул дальше:" Фотографии вашего старикашки будут готовы завтра, но я решил прийти именно сюда и именно с вами поговорить о нем, так как с вашим редактором я как-то, несмотря на наши замечательные отношения, я как-то не могу в последнее время найти общий язык". Смотрел на неё и чего-то ждал. Она слушала его теперь со вниманием.
" Наш старикашка оказывается вовсе не такой простачек и дурачок. Это важная птица. А раньше его папаня был знаменитым деятелем среди перселенцев. Я принесу вам завтра интереснейшую информацию, и вы её прочтете и отдадите мне обратно. Получил я её от моих американских коллег и не спрашивайте от кого, все равно не скажу",- закончил и ждал её одобрения или похвалы. Молчала и закрыла глаза.
" Но вы можете хотя бы в двух словах хотя бы что-то рассказать",- спросила нехотя. Оживился:" Да вы что, вы прочтете, и я не могу и не хочу говорить на эту тему. А сегодня у меня с вами другие планы, милочка",- голос его не терпел, казалось пререканий. " Я вам помою прекрасно спинку после этого массажа, а потом, если хотите сделаю массаж спинки и ножек и мы поедем на один приём и вы познакомитесь с нужным для вашей дальнейшей карьеры человеком. У меня с вами связаны большие планы",- говорил серьезно, без малейшей тени шутки. " Когда я в первый раз увидел вас, подумал вот какая-то дурочка, каких у нас тут полно. Но потом, когда увидел, как вы разделались с вашим редактором, который мне рассказал о вашем договоре на пять лет с ним, рассказал, изрядно выпив, я понял, что вы талант и что такой талант нельзя погубить". Снял пиджак и аккуратно повесил его на стул. " Я уже налил вам в ванную воды",- сообщил как бы ни в чем ни бывало.
" Знаете, вы пойдете вниз и подождете меня, или мы договоримся, что я спущусь , скажем через пол часа",- подала ему руку и подойдя к дверям открыла их.
" Зря вы так,зря",- встал и нехотя забрав пиджак двинулся к выходу,- " Буду у вас через пол часа, ну нечего на меня обижаться, это же моя профессия, ну какой же с меня был бы детектив, если бы я не мог сделать того, что сделал сегодня, хотя хорошо сделать все это - нужно уметь. И не все умеют сегодня все это делать",- кончил фразу уже в дверях.
" Ключ, ключ, пожалуйста",- протянула руку и смотрела на него не мигая, Подал ей ключ и, повернувшись, пошел по коридору к лифту.
Она выпустила всю воду из ванной и сполоснула её водой.
Потом, раздевшись, встала под душ и задумалась над тем, что же хочет от неё этот детектив. Ясно было, что такой ничего просто так не делает и что явно хочет заставить её работать на себя и для этого ему нужны доказательства чего-то, о чем она бы потом сожалела или чего-то, что бы компромитировало её. Но что же могло компромитировать её, молодую незамужнюю женщину, свободных нравов, занимающуюся карате, такую, которая могла каждому, ну или почти кажому мужику скрутить шею. Посмотрела на улицу и вдруг её осенило. Детектив давно казался ей несколько экзальтированным и, мягко говоря, неординарным. Что он в действительности делал и на какие средства содержал все эти бюро, сотрудников, машины - вся его деятельность в действительности начала казаться ей подозрительной. Решила выяснить, кем же в действительности является господин Лейк. Довольная своим решением оделась и спустилась вниз. Сидел в машине и ждал её. Ехали по шоссе в направлении Франкфурта, потом повернули на Базель и она уже начиналас удивлением смотреть сначала на него, потом на часы:" И куда же вы хотите меня заташить",- насмешливо смотрела на него. Сделался серьезным и не отвечал, молчал.
Гнал машину со скоростью больше двухсот. Сжал губы в какой-то гримассе наподобие улыбки. " Эй, вы слышите, я же вас спрашиваю",- чувствовала , что еще немного и её понесет.
"Ну прошу вас,не бойтесь,я ведь не похож на ненормального",-
засмеялся как-то зло и остервенело. Когда они доехали до Висбадена, он съехал с шоссе и тут же остановился.
Вышел из машины и, рывком открыв дверцу, приказал:" Выходи".
Сидела и не двигалась. " Или вы выйдите из машины и вам ничего не будет, или я применю силу",- был непомерно нахален. " Ну хорошо",- сказала и вышла из машины. Не чувствовала больше ничего.
Когда очнулась, почувствовала, что рот её заклеян и руки скручены сзади и, что её трясет. Кое как освободила запястье, сначала одно и потом сразу же другое. Оторвала пластрыь со рта. Искала на ощуп что-нибудь, чем могла бы
открыть багажник. Все было напрасно. Воняло бензином и голова болела нестерпимо. Кто-то должен был её ударить сзади, когда выходила",- мысли были рассеяны и не могла сосредоточиться. Наконец нащупала какую-то сумку и постепенно до нее дошло, что сумка её. Волосы слиплись сзади, на затылке и, прижавшись в стенке машины, старалась заснуть. Вдруг машина остановилась и она больно ударилась опять головой о выступ покрытия от колеса. Багажник открылся и первое, что она увидела - была серость утра. Перед ней были как-будто бы увеличенные лица людей. Стояли два мужика и смотрели на неё, а она начала подниматься и без препятствия вылезла из машины. Поддерживали её под руки, один спросил:"Кто вы?"
Говорили с восточным акцентом. "Наверно руссие",- подумала и не могла понять причем тут русские ко всей истории с Лейком.
Более высокий и мускулистый в черном гарнитуре с галстуком в черных очках держал её твердо за руку и вел вперед. В серости утра не могла точно заметить дороги, шла спотыкаясь о какие то ветки деревьев. Наконец оказались перед каким-то забором, который вдруг начал раздвигаться и они вышли на совершенно чистую асфальтовую дорогу. Впереди был дом из красного кирпича. Вокруг не было и знака жизни. Подумала, что наверно захотят от неё чего-то, может быть выкупа или чтобы выполнила что-то для них. Вовсе не думала о Лейке.
Шли по дороге дальше, дом остался где-то в стороне и оказались перед небольшим домиком тоже из красного кирпича.
Тот поменьше стал перед дверьми и нажал звонок на стене дома. Над входом заметила камеру. В мегафоне раздался мужской голос, который сообщил : " Прошу стать по очереди каждому перед камерой". Толкнул её перед камерой , потом стал сам , а потом тот поменьше. Двери открылись. В маленьком коридорчике кроме двери не было абсолютно ничего.
Дверь дальше была закрыта и тот побольше выругался на непонятном языке. Через минуты две дверь открылась и они начали спускаться по лестнице вниз. Лестница была, казалось без конца, прямая и довольно крутая, как в каких то катакомбах. Остановились на площадке, где эта лестница поворачивала и шла опять вниз. Ей казалось, что через мгновение она начнет задыхаться. " Ну, кажется уже пришли",- произнес за спиной тот поменьше. Стояли опять перед дверьми и ждали. Когда двери открылись, увидела лифт, больше ничего. Толкнул её опять и, когда все трое вошли, услышали в мегафоне тот же голос:" Подождете в зале".
Ехали быстро и через минуту кабина остановилась и двери открылись. Оказались в большом помещении без окон, метров двухсот, а может быть больше. Посередине стоял стол и вокруг стулья. Стол был огромный и стулья, казалось были прикручены к полу. Лифт отъехал и двери за ним закрылись, а потом закрылись следующие двери, отделяющие лифт от помещения. Подошли к столу и увидела, что стулья можно отодвигать.
Сидели все трое молча.Работала климатизация и не чувствовала
ни холода ни жары. Двери где-то спереди, за спиной у неё открылись и услышала сначала женский голос, а потом увидела
маленького роста женщину, с коротко подстриженными волосами,
шатенку в теле в темных очках с черной густой вуалью, до самой шеи в строгом темно-зеленом костюме и в черных перчатках. Подошла и подала каждому из них руку.
Обошла стол и села напротив. " Ну рассказывайте",- сказала и замолчала.Голос её был какой-то ненатуральный,резкий, как будто бы его изменял какой то прибор.
"Лейк хотел слишком много.Решил вообще удрать и сам приехать к вам. У него кроме того есть один такой помощник, но дурак такой. Удирал машиной Лейка, мы думали, что Лейк в багажнике у него, а оказалось, что в багажнике какая-то девица". " А где Лейк",- спросила слегка нетепеливым голосом. "Не знаем",- ответил тот, что побольше.
" Это плохо, это очень плохо",- сообщила та. Разговаривали на немецком языке, чувствовалось, что женщина говорит тоже с акцентом. Лизелотта не понимала, почему они все трое не говорят, например между собой по-русски. Подумала, что хотят ей показать, что не боятся её или хотят показать что-то другое. Сидели молча и потом женщина начала говорить о чем-то с ними на каком-то словянском языке, как ей казалось, время от времени поглядывая на нее. Закончила и встала из-за стола. Двое тоже встали и пошли к двери, из которой женщина вошла в комнату.Вышли. Остались вдвоем. Та заговорила:" Вы не должны знать, кто сидит перед вами и чьи интересы я представляю. Для вас достаточным будет, что вам будет заплачено за неприятности, которые, к сожалению, не всегда удается избежать в таком случае как этот",- замолчала и смотрела на нее пристально.Потом продолжала:" Нас интересуют собранные вами данные о господине Байере.Кроме того, нам известно, что вы еще не собрали всей информации о нем. Мы хотим иметь всю, я повторяю всю информацию об этом человеке, которую вам удасться собрать. Вы можете отказаться и рассказывать о встретившем вас приключении кому угодно и сколько угодно. Мы заплатим вам много и все зависит от вас, захотите ли вы эту информацию продать.Если вы согласны, мы перейдем к делу. Если нет, через час вас отвезут туда, куда вы пожелаете. У вас есть пол часа подумать",- встала и молча вышла из комнаты.
Лизелотта по правде была слегка ошарашена этой встречей больше, чем самим приключением с Лейком. Её разбирало любопытство узнать, что это за люди и как могут они так действовать тут в Германии в это время. Медленно подкрадывалась злость и она чувствовала, что это какие-то бандиты, хорошо организованные и не боящиеся никого и ничего. Решила через сказать этой нахальной бабе все, что она думает и, что она не будет им рассказывать ничего об этом старикашке и плюёт на её деньги. Успокоилась, сидела и смотрела на потолок, где светились лампы дневного света. Подумала, что должно быть на потолке камеры и кто-то наблюдает за ней. Ей казалось, что прошло уже больше, чем тридцать минут, но в комнату никто не входил. Подумала, что наверно у этих людей проблемы и что за такими должно быть давно охотится полиция. Эти размышления убедили её ничего не рассказывать им и не соглашаться с ними работать. Улыбнулась и уселась удобнее в кресле. Ждала, полная решимости защищать себя. Двери открылись и в комнату вошла опять та же баба, как будто бы только что вышла из кабинета восковых фигур. Села к столу напротив и спросила:"Ваше решение". Лизелотта выложила ей всё, что она думает обо всей этой истории.
" Хорошо",- сказала та и продолжала вслух, как бы обращаясь к кому-то третьему:" Прошу принести десять тысяч долларов".
Сидела молча и ждала. Через минут десять в дверях появился тот повыше, неся в руках конверт. Положил его перед Лизелоттой и выпалил:" Пошли". Она не тронула конверт с деньгами и тогда тот насилу вложил его ей в сумочку.Схватил грубо за руку и она оттого поднялась и какое-то мгновение подумала, что наверно она делает ошибку и что теперь уже поздно что-то поправить. Сделала шаг в направлении к лифту и, остановившись обернулась. Баба в вуальке шла к дверям, откуда она вышла.
" Эй, вы, а если я соглашусь",- произнесла громко. Та не обернулась и Лизелотта разозлилась на саму себя. Шли к лифту с этим громилой и она начала с ним разговаривать, решив отыграться на нем и может быть даже удрать от него. Думала, что сейчас войдут в лифт и тогда она сможет с ним справиться. Он слушал все, что она говорила ему и улыбался. Подумала, что ей удасться выбраться отсюда и потом написать следующий репортаж об этих бандитах. Подошли к тому месту, где должна была быть дверь лифта. Остановились, чего-то ждали. Открылась дверь и появился медленно подъезжающий лифт. Почувствовала резкий удар в бок, согнувшись поняла, что с ней что-то не так. Видела открывающуюся дверь и пустую кабину лифта. Потом поняла, что она сама в этом проклятом лифте и что он едет вниз.Ей сделалось как-то приятно она представила, что взбирается на большую гору.
Проснулась в своей кровати и подумала о страшном сне, который приснился ей этой ночью. Повернулась на другой бок и почувствовала резкую боль в спине. Отбросила одеяло и увидела здоровенный синяк на талии. Голова начала нестерпимо болеть, только теперь заметила, что уже день и что через занавешенные окна пробивается солнце. Первой мыслью, было сознание о том, что все виденное во сне произошло с ней в наяву. Встала, боль прошла, как будто бы её и не было. Пошла в ванную и, встав перед зеркалом начала рассматривать себя. Синяк был огромный от половины спины, до талии. " Наверно отбили почку, сволочи",- подумала какое-то мгновение. Вернулась в комнату, отодвинула занавески, взяла телефон и набрала номер Лейка. Автоответчик сообщал голосом Лейка, что его сейчас нет и, что она может оставить для него информацию. Есть не хотелось и она решила позвонить в редакцию. Секретарша сообщила ей, что главного редактора сегодня и завтра не будет. Оделась и поехала к врачу.
В премной господина Эрмана как всегда было полно пациентов, она записалась у регистраторши, села в приемной комнате и стала читать газету. Думала о том, что же она в конце концов должна сделать со всей этой историей. Её беспокоил этот синяк и боль в почке, то появляющаяся, то вдруг пропадающая. В кабинете врача она сообщила ему, что позавчера во время тренировки её партнер во время оборонительного удара здорово её задел и что просит проверить, не нарушена ли правая почка.Осмотрев синяк он сказал, что она должна сдать мочу и что результаты анализа будут завтра а пока она должна принимать три раза в день лекарство, которое он ей выпишет сейчас и в конце сообщил, что она должна завтра же прийти еще раз к нему. Улыбнулся и, похлопав по плечу, добавил:" Ну и как долго вы хотите еще заниматься карате. Вообще-то опасный вид спорта для женщины". Вышла от него вся прибитая. Ей хотелось поговорить с кем-то по душам. Позвонила к Сильке. У неё тоже работал автоответчик. Решила поехать домой и выспаться.
Дома набрала телефон родителей и услышала тоже автоответчик. Наиграла им сообщение о том, что хочет срочно поговорить с ними. Есть не хотелось, Приняла лекарство, которое выписал Ерман и легла в кровать. Заснула сразу же. Проснулась от чего то, от чего - сама не понимала. Была ночь. Зажгла свет
при кровати и увидела сидящего в кресле Лейка. Вовсе не удивилась. Он тоже молчал. " Ну и что же вы решили",- голос его был без какого то следа эмоций.
" Я сообщу о вас и ваших русских друзьях на полицию и тогда посмотрим"-, выливала на него весь свой гнев последних суток. " Моя дорогая",- тянул дальше,-" Правильно, я бы тоже на вашем месте позвонил, а лучше бы сам поехал на полицию и все как есть рассказал. Наши ребята в два мига разгонят всю эту мафию. Они только и ждут, пока вы явитесь к ним и расскажете. А кроме того вы должны будете рассказать и о старикашке и обо мне, тут уже нечего таить. Но я хочу вам сказать, что я уже был на полиции и рассказал моему другу комиссару из крипо о том, что мы с вами здорово выпили и что вы, именно вы побили меня и что я защищаясь тоже ударил вас конечно же и даже показал ему вас, когда вы приспокойно спали в моей машине",- смотрел на неё и смеялся.
"Хорошо, один-ноль, я работаю с вами",- встала и села напротив его:" Но при одном условии. Вс, вы должны мне рассказать все, что это за люди и кто вы".
"Вы наверно не поняли все таки",- возразил он мягко и внушительно-"Условия здесь будут мои, а не ваши, чтобы все между нами с самого начала было понятно".
Прошла неделя. Время от веремени у неё возникало чувство гнева и унижения оттого, что она не может поступать так, как хотела бы, но в то же самое время появилось чувсто уверенности и даже безнаказанности. Лейк часто звонил ей и своим уверенным голосом сообщал какую-то часто чепуху на первый взгляд, но потом, его слова преобретали совсем другое значение. Не замечала, как меняется её ощущение действительности. Не чувствовала уже потребности разговаривать с Силькой и общение с ней казалось чем вовсе ненужным, а может быть даже наивным. Старикашка куда-то исчез и на телефоны её не отвечал. Решила поехать к нему и проверить, что же с ним происходит. Вход в дом показался каким-то запущенным, цветы в горшке около дверей совсем завяли, как будто бы обитателя дома ничего не интересовало.
Нажала на кнопку звонка и ждала, почему-то знала, что он дома. Дверь действительно открылась, старикашка стоял одетый как на какой-то прием, к костюме, рубашке с иголочки и в галстуке. На ногах были тапочки. " Жду, должны приехать за мной, телевидение, понимаете, телевидение, и платят как следует, не то, что ваша газета",- смотрел с высока, стоял в дверях и не приглашал войти. " Ну ладно, поздравляю, удалось вам, будете телевизионной звездой",- сказала с издевкой и повернулась, чтобы идти. " Ну вот вы всегда так, гордые молодые люди, никакого терпения, а журналисты должны иметь терпение. Если хотите, приезжайте завтра с утра, у меня будет два часа свободного времени",- закрыл дверь и она осталась стоять от удивления какое-то мгновение, а потом, соскочив по-мальчишески через три ступеньки крыльца,
уверенно пошла к машине. Вечером её пригласили на заседание философского общества в Штуттгарте, где должен был выступать профессор из Шенк из университета в Нью Йорке, который как раз гостил в Германии и ездил с серией докладов. Профессор специализировался в области искусственной интеллигенции и его приходили толпами слушать, как сообщил Лейк, и что ей хорошо было бы тоже послушать хотя бы одну лекцию и если бы она заинтересовалась темой, он мог бы помочь ей решить вопрос со стипендией на год для, как он выражался, расширения кругозора мышления.
Как всегда опоздала и когда вошла в зал, увидела посередине зала сиротливо сидящих человек десять, что то записывающих, а спереди на импровизованной трибуне стол за пультом худой и длинный дядька и что то бубнил, то затухающим, то переходящим в форте голосом.Никто не обратил на неё внимания и она села спереди, чтобы слышать по крайней мере, о чем он говорит. " ..и тогда, когда я вошел бар "Везувий", а нужно себе представить, что в пятидесятые годы был этот бар в Сан-Франциско, где собиралась так сказать вся альтеннативная молодежь и не только",- он не читал с бумажки, только говорил сам, очень быстро и довольно интересно. Слушала его и постепенно перестала замечать все остальное." Я не могу себе сегодня представить, хотя конечно, может быть моя чрезмерная смелость удивит не одного мыслящего слушателя, но сегодня, повторяю сегодня почти нет уже таких скажем просто старомодних и несколько юмористически представленных профессоров, как например
палеонтолог и директор музея естествознания в Лиссабоне - Антонио Хосе Кукук из романа Томаса Манна "Bekenntnisse des Hochstaplers Feli[ Krull". И вот тут я хотел бы вам представить совершенно короткую цитату из этого же романа, когда он едет поездом из Парижа в Лиссабон с нашим героем, который играет тут Маркиза Веносту и которому этот профессор говорит, представляя ему свою теорию мира, в которой мы видим очевидный след подшучивания над всем стилем мышления Хайдеггера:" Sein sei nicht Wohlsein; es sei Lust und Last,und alles raumzeitliche Sein, alle Materie habe teil, sei es auch im tiefsten Schlummer nur, an dieser Lust, dieserLast, an der Empfindung, welche den Menschen, den Traeger der wachsenden Empfindung, zur Allsympathie lade"., который то как мыслитель и философ в то уже время был настолько нетипичен и настолько однако свеж и настолько моден, что он, Томас Манн не удержался от искушения и вставил устами своего героя это изречение.Хотя, конечно отцом этого течения был Гуссерль и вы видете до чего дошел его ученик Хайдеггер". Перевел как бы дыхание попил воды из стакана. Посмотрел на неё внимательно и вдруг спросил:
" Наша гостья, кажется, посещала курс господина Хоффмана во Фрайбурге, не так ли",- смотрел на неё поверх очков, слегка спущенных на нос. Она какое то мгновение смотрела на него как завороженная, а потом вспомнила свои первые два года во Фрайбурге, когда она выбрала философию и посещала эти лекции, ничего почти не понимая и что самое противное, когда большая почти часть студентов сидела и так же как
и она ничего не понимала из того, что говорил профессор, но именно эта часть людей, сидящих в основном спереди уже в довольно мужественном возрасте, старых, таких, как будто бы им не хватало только диплома по философии,этя часть вечных студентов начинала перебивать этого профессора Хоффмана и оттого она часто теряла нить, еле пробивающегося сознания понимания того, о чем он читал лекцию и нить её размышлений рвалась и все это, наверно происходило и с остальными, которые ходили на эти лекции. Она оешила бросить философию и может быть даже жалела этого своего решения, но было поздно возвращаться, и когда она уже кончала германистику в Тюбинген, она приехала на одну из лекций по теме дела Хайдеггера " Sein und Zeit" и увидела тогда там в конце аудитории человека, который несмотря на свой возраст, не препринимал проб понравиться профессору, а только слушал, казалось будто бы погруженным в самого себя. И вообще на лекциях было теперь совершенно тихо и только голос лектора как будто бы вещал с логизмом и последовательностью, а в действительности нес к студентам волю и мировозрение умершего Хайдеггера. Все это вспомнила вмиг и тоже этого Шенка. Покраснела и, поднявшись, подошла к нему и подала через стол руку. Вернулась на место без слова и легко кивнула головой. Он, не взирая, казалось, на остальных,и смотря на неё продолжил:" Коллега разрешает, и, так как следовало, мы продолжаем и тут хотел бы я еще раз в совершенно невообразимо кастрированной форме, но все же, даже такое представление необходимо, обратить внимание на понятие циркуля мышления, сознания и бытия отдельного индивидуума". Через может быть час, предложил сделать перерыв и все устремились к нему, двери открылись и в зал вошло человек может быть тридцать, а может быть все пятьдесят и казалось, что попасть на эту лекцию для всех этих людей было намного важнее, чем понять о чем здесь была речь. Её отперли просто напросто от Шенка и кто-то уже фотографировался с ним в обнимку и даже положив руку ему на плечо и оттого его мина представлялась ей похожей на мину ребенка, которого заставили улыбнуться для снимка, и если бы он того не сделал, не получил бы по крайней мере мороженное после обеда, а в худшем шлепка или нравоучение воспитательницы. Вспомнила свое детство, когда её в десять лет отдали в школу-интернат для детей, родители которых имеют деньги, но не имеют времени заниматься детьми. Интернат был местом, где она научилсь всему, что она сегодня умела в жизни,но не всегда и не обязательно эти навыки сейчас воодушевляли её и именно сейчас ей сделалось нестерпимо жалко от так тогда, как же часто безтолково потерянного там времени, на приобщение к каким-то заколдованным ритуальным навыкам поведения и даже самой науки, от которых всех, как ей казалось теперь, она так рано сделалась взрослой, потерявшей вовсе способность оглядываться не только вспять, но и на саму себя и сейчас.
От этих мыслей ей сделалось страшно и она села на стул и сидела так отделенная от Шенка толпой почитателей. Страх, который она не могла себе даже объяснить, заполнил её всю и не могла даже встать или сделать движения рукой, онемевшая попробовала сказать себе хоть слово, тихо, тихонечко, одно слово, может даже шопотом, но не могла выдавить из себя ничего. Находилась в таком состоянии оцепенения какое то время, пока не почувствовала на плече чье-то прикосновение и увидела Шенка. Стоял перд ней ис мотрел на неё с сочувствием :" Вы непременно должны поехать со мной в Нью Йорк. Так субтельного и так чувствительного человека, я еще не видел", - сел рядом с ней,- " Не каждому и даже вовсе почти никому не удается найти себе душу подобную и даже не то, чтобы эта душа могла понять, силой воображения другого человека, того другого человека воочью, нет вовсе не того мы ожидаем от жизни, вовсе не того. Для большинства
страшна та последняя минута, которую каждый переживает не обязательно в последнюю минуту своей жизни. Иногда эта последняя минута наступает в разгар самой жизни, только в конце жизни мы вспоминаем именно эту минуту. И тогда, казалось бы можно было бы знать, не когда, а что мы могли бы вспоминать в последнюю минуту, но она эта минута уходит безвозвратно не только от того, кто уходит, но что самое трагическое от того, кто остается. А бывают такие моменты, когда такие минуты бывают два раза в жизни, а уж совсем невероятно три раза. И когда этот третий раз происходит с человеком, не тогда, когда он видит свой конец, а когда он видит другого того единственного человека, который может быть и есть судьба его, тогда сила, неведомая
нам, но которая направляет нас, толкает нас в сторону этого человека, как последний сигнал и как конец может быть нас самих как единицы ",- замолчал и смотрел на нее не отрываясь и почти панически, ожидая, как приговор суда, её слово, последнее слово. " Я поеду с вами, конечно",- сказала так обыденно и просто, как если бы говорила что то похожее тысячу раз этому человеку, с которым будто бы не расставалась никогда.
На другой день утром она поехала к старикашке и провела с ним как он и обещал два часа. Рассказывал ей о событиях, почти шестидесятилетней давности. Сначала пригласил её войти в комнату, обставленную во вкусе, который она и ожидала от такого как он. Сидела в массивном кресле напротив столика, а он сидел чуть поодаль и смотрел сначала на неё как бы оценивая, можно ли довериться ей так, чтобы она не продала его, не поняв перед тем не только то, о чем он ей собирался рассказать, но и его как человека.
" Видете ли меня последнее время терзает одна вещь, которая не дает мне покоя. А не дает мне покоя оттого, что я теперь только понял, что я не приложил всех своих сил для того, чтобы отгородить себя от всей мерзости войны. Был видете ли молод и не имел столько фантазии, чтобы до того, понимаете до того понять, что война - занятие для сильных и стойких людей, а не для таких, как я. Тут не только нужна вера в то, что ты делаешь, тут нужна еще стойкость для того, чтобы объяснить себе и понять, что то, что мы делаем, жизненно нам необходимо, или они нас или мы их",- перестал говорить и посмотрел на неё, стараясь как будто бы определить, понимает ли она, о чем он ей теперь будет рассказывать.
" Вы ведь должны понимать, что я как каждый нормальный человек даже если бы даже мне нужно было бы убить хоть какое животное,я бы просто не мог этого сделать, вот например убить собаку, или кошку, мне кажется это безчеловечно, потому, что они ведь можно ведь так сказать, они ведь мои друзья, без них я, как человек чувствую себя одиноко. Но вот если рядом с тобой живутсущества, которые регулярно, я повторяю ну вот регулярно делают что то против тебя, против всех, ну обманывают, воруют,и кроме того выглядят не так как все остальные, пренебрегают твоими законами, не хотят и вообще не могут даже понять нашего мышления, наших обычаев, и, повторяю, оттого являются угрозой твоему существованию, тогда, конечно же их нужно проучить. Но вопрос тогда возникает такой - как, как их проучить. Их ведь пробовали и учить и проучивать, а они все свое, веки, веки - ничего не удавалось, многие нации это делали, ничего не удавалось. И поверьте, это представление - ненависть,- этого у меня даже не было, не было и у моих товарищей, перед нами стояло задание - пространство, которое населяли эти люди нужно было освободить для нашего народа, повторяю, освободить, потому что они туда тоже пришли и заняли эти земли, прекрасные земли, плодородные, но что они с этой землей сделали, ну посмотрите, грязь, никакой я скажу вам цивилизации. Ну вот мы сразу же начали на освобожденных землях мелиорационные работы, и какие! Или вот например регуляция рек, ведь вот должен же быть какой то порядок!
А сторительство, а канализационные работы, а чистая вода!
Все это мы на этих землях начали воплощать в жизнь. Для себя конечно, для народа, для каждого немца. Ну никто в мире не будет делать что то для другого, ну это же абсурд! А тем, которые нордического типа люди, имели, конечно же имели и какие еще шансы сделать карьеру, и какую, все это поощрялось и многие из этих народов нас понимали и с нами сотрудничали, писали письма, сообщали - там какой то еврей прячется, или коммунист, или цигане, или кто но против нас просто напросто работает. А вот самому убивть, это для меня лично неприемлемо, а вот когда это массово делается и быстро и в каком нибудь месте, где никто не видит и повторяю для тех даже особей как можно безболезннее, вот такой метод нужно было найти и быстро найти. Но война, это война, там все законы на голову поставлены. Не было времени найти повторяю более гуманитарных методов и это , конечно же было нашей ошибкой".
Лизелотта сидела затаив дыхание и забыв переключить касету.
" Интересно, правда же, интересно. Вам никто так популярно не объяснит всего, а я хочу и желаю обяснить вам, как молодому человеку, что мы хотели и что мы сделали и чего мы не успели. И кстати перключите касету",- показал пальцем на впустую работавший магнетофон.
" Да, конечно",- произнесла она, выйдя из оцепенения.
Ждал. Потом продолжил:" Я всегда старался и это было моим правилом, никогда самому никого не убивать, присниться понимаете ли ночью и зачем. Но людям, которые хотели быть с нами и для того чтобы они доказали нам свою верность и свою, да отвагу против себе же подобных идти, таким людям мы конечно же доверяли и такие люди делали всю эту грязную работу, если так можно выразиться. Ну вот не будете же вы сами чистить канализацию, для этого есть определенные люди и они по роду своей профессии сделают это лучьше вас. А тогда мы просто объявляли населению, что так то и так и что записывают в полицию молодых необременненных прошлым молодых людей для определенной службы и мы платили им конечно же, кто хотел выжить тот шел, поверьте тот шел к нам и работал с нами и работал честно и преданно и примеров тому есть множество и такие люди живут сейчас в Германии и их дети уже немцы и когда мы отходили, эти люди шли с нами, уже как немцы и мы их ценили и спасали как немцев. У меня два товарища, замечательные люди, я таких среди немцев даже не знаю! Все эти антисемитизмы -это все придумали еще в средние века сами же евреи, для того чтобы сплотить их же, ну преследуют, подзуживают специально других, чтобы своих же так преследовали, а тогда им ничего не остается, чтобы к своим же евреям и идти. Но повторяю, я никого не ненавижу, все это глупость, что теперь говорят про все это время.
А когда наши команды чистили на Волыни один там город, я вам потом и название дам и все прочее, то конечно же дети разбежались по всей окрестности, ну из за недосмотрения. Дети были маленькие, ну до десяти лет, но разбежались, не боялись убегать, вовсе не держались родителей, как это обычные дети. Наше командование тогда поручило мне собрать отряд местных полицейских и объяснить им, повторяю, объяснит им задание - выловить. Ну даже зверя, когда ловишь, может же укусить или там поранить тебя, он же за жизнь свою борется. И тут конечно же и безболезненнее и проще было отстрелять. Последняя группа спряталась во ржи, тихо, ничего не слышно, а нужно было закончить это, приказ был и его нужно было выполнить. Поставил я всех в цепь и дал приказ прочесать и очистить поле. Потом всех вытащили на дорогу и положили на землю, трупы, конечно уже. Всего было точно помню пятьдесят два трупа. Приказал погрузить в машину и отвезти, потому что рядом селение, крестьяне вот вот должны косить рожь эту и конечно же непорядок все это. Но запомнилась мне такая маленькая девочка, прелестный ребенок, такая блондиночка, настоящий арийский ребенок, жалко!",- перестал говорить. " Но вот теперь разные дискуссии - почему все так было, а не иначе. А как должно быть, спрашивается теперь. Конечно нужно было сначала навести порядок с Францией и Англией, а потом боаться за все остальное.И что самое важное, нужно было людей объединять, а не разъединять. Но тогда не было бы идеи освобождения и не было бы такого патриотизма, а без него и без силы воли Его, конечно же не было бы вообще ничего.
А теперь все это пена и не те люди. Работать нужно органически и по-другому. Вот американцы начинают нас бояться, потому что мы с французами как мотор для объединенной Европы, но деньги же мы даем, и мы от того терпим, без войны конечно, но война идет, такая подпольная на верху ничего, а внизу во всю",- вдруг втрепенулся и посмотрев на неё спросил:" Вы, конечно все так напишете как я говорю!". Она посмотрела на него просто не мигая и проговорила медленно и с расстановкой:" Это не мне решать, окончательно решает главный редактор, не я к сожалению".
" Вот что я предлагаю, мы сегодня закончим и вы све проанализуете и если у вас будут вопросы, то прошу позвонить мне в ближайшие дни и я к вашим услугам. Все то, что я вам говорю, вы нигде не найдете теперь в газетах или книгах, это все пережитое и продуманное. И даже, я ведь понимаю, что если даже ничего из того не напечатают, то и так что то у вас в памяти отложилось ведь уже и это самое важное". Встал и пожал ей руку, торжественно, полный уверенности выполнения своей миссии.
Она попрощалась и выйдя из его дома и уже сидя в машине думала о безграничности всего того, о чем он ей рассказал.
" Ну какого черта все как один, когда слышат, что ты немец, все как один начинают тебе припоминать, а то войну, а то лагеря, а то евреев",- фраза крутилась не переставая в голове и она начала представлять себе этих доморощенных исследователей причин ужасов второй мировой войны. Она была довольна, очень довольна сегодняшним днем и этим интервью. Полная решимости она вошла в кабинет редактора и поставив магнетофон на стол включила его и уселась в кресло, скоторго её теперь не мог бы стянуть никто.
Редактор сидел и слушал сначала молча, что заканчивая писать на компъютере. Потом, когда старикашка перешёл к объяснению причин и описанию охоты на детей, он повернулся и стал как то пристально смотреть на неё, совершенно серьёзно без своей обычной легко презрительной мины. "А вы продолжайте к нему ходить, из него нужно все вытянуть, обязательно",- произнес он и добавил:" Это самая лучшая из ваших работ, Лизелотте и вы даже не представляете себе, какой поднимется крик, когда мы опубликуем этот репортаж полностью".
Скрутила кабель и взяла магнетофон со стола. Положила его в сумку и улыбнувшись махнула рукой рекактору: " Я рада , я очень рада, что мы начинаем находить с вами общий язык. Если так дальше пойдет, я сделаюсь самым знаменитым корреспондентом Германии",- загадочно посмотрела на него, но он по-видимому не понял ничего, был задумчив и попрощался с ней.
Её роман с Шенком представлялся ей, несмотря на казалось бы ординарность самого занакомства и признания Шенка и его предложения ехать с ним в Нью Йорк,чем то совершенно необычным и каждая встреча с ним была для него торжеством, которое она чувствовала в нем и оттого не в состоянии понять, что же он все таки нашел в ней, начинала присматриваться к себе и пробовала деже определять наперед сбудется или нет вечером то, о чем например, она утром только подумала, или вдруг идя по улице останавливалась и присматривалась себе в окнах магазинов, или по утрам становилась голая перед зеркалом в ванной и втягивая живот до невозможности, смотрела на себя в профиль, поднимая двумя руками груди и вытягивая шею вперед. Она не находила в себе, в своей фигуре в пропорциях ног и туловища, в лице, в стиле одеваться, держаться, идти, говорить, ставить ноги, поворачивать голову, садиться, окончательно во всем ничего необычного, а может быть даже все в ней казалось ей настолько ординарным и неинтересным, что что она наконец подумала, что из за этой ординарности может быть Шенк и выбрал её. ОН никогда не касался её работы никогда не спрашивал ни о ком. Он просто рассказывал ей о своем открытии и о своей работе в Америке и о том, что у него была жена, с которой он развелся и от которой у него осталось двое детей. Он никогда не рассказывал ей о своей семье больше. Однажды, когда они шли по городу, она как всегда смотрела на отбивющиеся в витринах в свете солнца людей, машины, деревья и вдруг увидела совсем как бы не отсюда лицо человека, трагически смотрящего в никуда. Тогда она обернулась и увидела Шенка. Это был он, он который шел с ней, рядом. Длилось это событие какое то может быть мгновение и вот лицо его изменилось и на нее смотрел мило улыбаясь опять Шенк, которого она знала. Она решила как можно быстрее закончить этот репортаж и попросить отпуск на две недели.Она решила предложить ему поехать с ним в Америку, оттого что она чувствовала, она догадывалась, что там в Америке, только там, она сможет узнать о нем больше.
Лизелотта ехала домой, так размышляя и когда машина остановилась наконец перед подъездом её дома, она была так далеко мыслями отсюда, что с удивлением посмотрела на свой дом, не узнавая его. Дом действительно было не узнать, с самого утра рабочие возвели сетку из лесов вокруг всего фасада дома и притом только этого одного дома на всей улице. Она с удивлением смотрела на это сооружение, возникшее в течение всего восьми часов. События последних недель сделали её подозрительной и она решила для себя с утра выяснить, для чего вся эта покраска фасада дома.
Вечером приехал Шенк, какой то измученный и усталый как никогда. Серия его докладов в Германии кончалась на следующей неделе. Они пошли в ресторан поужинать и вернулись
довольно поздно. Она подойдя к дверям, заметила, что они открыты и с удивлением посмотрела на него. " Знаешь, мне кажется, что я всегда закрываю двери и конечно же и сегодня закрыл их",- он смотрел на неё с удивлением. В квртире, казалось ничего не было тронуто. Леса находились прямо перед окном и можно было без труда попасть в квартиру через окно, если того кто то бы хотел. Её насторожило однако это событие и она решила завтра же поменять замок в дверях.
На другой день, утром Шенк уехал в Берлин, а она отправилась в специалистический магазин с замками. Войдя туду, заметила, что буквально через две минуты появился там тоже какой то человек, который казалось попал туда случайно, стоял за ней и рассматривал на стелажах всевозможные скобяные изделия, как если бы искал среди всего, что лежало на полках что то очень жизненно важное. Она попросила ключ и вставку для замка и начала смотреть содержимое картонной коробки. На каждой стоял номер замка и определенный код. Продавец начал объяснять, что они могут прислать кого то и что монтаж нового замка стоит совсем не дорого. Она слушала рассеяно и потом поблагодарила и вернув коробку с содержимым вышла из магазина. Решила поехать в большой тороговый дом, чтобы посмотреть, ходит ли за ней еще кто то, или этот любознательный посетитель - только случайное явление. В подземном гараже ей показалось, что машина , которая остановилась прямо рядом с её машиной чем то знакома. Поднялась на лифте на второй этаж и оказалась в отделе с домашними приборами и машинами. Ходила по рядам машинально и наблюдала, не ходит ли кто то за ней. Два типа показались ей подозрительными, но она подумала, что это могут быть магазинные детективы и уже собиралась подойти к лифту , чтобы ехать на самый нижний этаж, где был магазин с замками, когда почувствовала, что кто то касается её руки и больно сжимает локоть, вывернула руку и рванув сумочку, устремилась перепрыгивая по лестнице вниз. Выскочила на улицу и побежала. Взяв первое же такси, поехала в аэропорт. Через полтора часа сидела уже в самолете, летящем в Берлин. Летела в Шенку, чтобы выяснить окончательно и навсегда, какие же теперь люди опять охотятся за ней. Шенка нашла в гостинице почти ночью, усталого после целого дня работы. Сидели друг против друга и она начала ему выливать всю свою горечь последних событий. Сидел устало наклонив голову и молчал.
Вышла в туалет и включила магнетофон. Опять вошла в комнату и поизнесла не терпящим никаких извинений голосом: " Рссказывай!". Молчал. Встала и наклонившись просто над ним произнесла:" Все мои проблемы, я теперь точно уверена , все мои проблемы, кроме, конечно некоторых связаны с тобой, и это правда.Я только хочу услышать это от тебя!".
" Да, наверно",- ответил и добавил:" А тепреь я хочу спать".
" О нет, никакого сна не будет, не будет никакого сна , пока я не услышу от тебя в чем дело и отчего какие то типы охотятся за мной и отчего кто то открывает мою квартиру , ничего не беря из неё и почему в магазине за мной ходят по пятам, черт побери!".
" Видишь ли все это оттого, что ты делаешь этот репортаж. Многие заинтересованиы в том, чтобы он вовсе не появился в вашей газете. А другие наоборот хотят скандала и это все, что могу сказать. Когда мы окажемся в Америке, смогу показать и рассказать тебе намного больше, но не тут",- закончил категорично и она поняла, что больше не вытянет из него ничего. Встала и не говоря ни слова и не прощаясь вышла из номера.
Выбирая себе профессию корреспондента, она знала и понимала, что никогда не может быть на стороне кого то или чего то. Утром, сидя в самолете, летящем обратно во Франкфурт, думала о извечной трагедии тех, для которых выбор профессии стоит в прямом противоречии с логикой жизни и её проявлением- счастьем. Когда самолет приземлился, вышла из него уже успокоенная и полная надежды на то, что ничего такого больше с ней не произойдет. Идеализм, идеализм - крутилось в голове слово из другого света, по ту сторону сознания. Действовала и думала теперь как Лейк и казался он ей тоже человеком понятным и даже каким то людским.
Столики кафе выливающиеся на тротуар как извержение и явление временное по сути и в действительности не мешали прохожим, наоборот, они обходили их стороной, а порой тот или другой садился и заказывал себе что то, может быть даже бессмысленно, только оттого, что другие тоже сидели уже тут же и пили и ели что то там, даже непонятно что и почему тут, а не внутри ресторана, где было прохладнее. Улица шумела автомобилями, домами,пахнула запахами которые вдруг появлялись ниоткуда и тут же исчезали то ли от того, что к ним каждый привыкал, то ли оттого, что вновь и вновь появлялись. Под зонтиком солнце все равно жгло и духота только иногда временно уносилась с появляющимися дуновениями воздуха. Смотреть по сторонам у нее не было сил и она, поставив сумку на стул рядом, села тоже на стул, как и другие и уставилась бессмысленно в прозрачно вибрирующую, всю из слоев призрачную пустоту ясности жаркого солнечного дня. Оффициант, который появился как приведение, ниоткуда смотрел на неё с усмешкой под носом, как мастер своего дела и ждал. Она вытащила из сумки литровую бутылку минеральной воды и открутив пластмассовую пробку пила запрокинув голову прямо из бутылки воду, струящуюся по шее в декольте рубашки, аж появилось пятно на брюках. " Мороженное пистациевое, шоколадное и винильное с малинами, соком из яблок и еще чего там, что у вас там сегодня за мороженное",- сказала с недоумением смотря на человека рядом с ней, терпеливо ждущего, пока она наконец напьется. Ушел. Сидела чстало опустив руки на колени с согнутой спиной, как тяжело отработавший свою смену человек.
Думать и делать ничего не хотелось. Лизелотта дала тоже, неизвестно чего. Мороженное появилось на столе а рядом с ним лежал счет и она посмотрела машинально и выложила деньги из кошелька.
Официант взял деньги без слова и удалился, появился снова, неся сдачу. Посмотрела на него и сказала, чтобы забрал себе. Съела мороженное как резину и, встав, взяла сумку с магнетофоном и двинулась к машине. Приехала к старикашке немного раньше и ждала, сидя в машине перед его домом. В искусственном маленьком как для детей резиновом бассейне перед дверьми его дома квакала живая лягушка, рядом с ней в том же бассейне плавала из пластмассы расскрашенная утка и явно своим присутствием мешала лягушке, та все время пробовала взобраться утке на хребет и сползала в воду. Прямо перед бассейном столо два гномика каждый сантиметров по двадцать, врытые в землю, с красными шапочками и носами, слегка выцветшие на солце. Трава была подстрижена гладко без морщин и была ярко зеленой от легкого тумана бъющей струями воды из крутящегося шланга. Вода обдавала угол дома и оттого казалось, что на это место как бы падает тень.
Лизелотта ждала и ровно в одиннадцать вышла из машины и направилась к дверям. Нажала на звонок и ждала опять.Старикашка появился в дверях, с легко согнутой шеей и не говоря ни слова поманил её пальцем.
Вошла и пожала ему руку. Он шел спереди, семеня ногами,
аж вошли в комнату и он пригласил её сесть на диван.
Посмотрел внимательно и тихим голосом сообщил:" Они везде, они все прослушивают, я вам говорю, они все прослушивают и даже сегодня ночью здесь были",- замолчал и смотрел на нее, ожидая как будто бы реакции.
" Himmelausschus",- спросила она без тени улыбки на лице, еле сдерживаясь от того чтобы не рассмеяться.
" Вы не понимаете все таки, это вовсе не шуточки, мне не до шуток, и вообще что делает у нас полиция, что же это такое , если так дальше пойдет, потом, когда государство когда нибудь позовет, кто же тогда пойдет за тем, который будет защищать нашу родину, землю, ну кто я вас спрашиваю, и тут же отвечаю, никто не пойдет, потому что кто же пойдет складывать голову за то, чтобы потом его же по голове и били те же кто его посылал на эту войну. И потом все сначала , ну ведь вот все же хотели получить все что было прибрано к рукам этими жидами, а потом почему они должны иметь больше, чем каждый настоящий немец, которого эта земля. Ну пусть себе едут хоть куда, и там конечно пусть живут. А здесь",- замолчал, как будто бы очнулся и сложил губы в трубочку,- " Я прошу прощения, вот разговорился не к месту может быть, но поймите, у меня в душе все просто кипит, ведь вот не далее как вчера смотрю по телевизору, ведь вот в Америке партия национал- социалистов существует и даже нас они финансируют и нас ведь вот они любят! Это я вам говорю, все это ложь! Чистая ложь!
Это все ложь о том, что они нас ненавидят! Они нас любят и может быть даже нам слегка завидуют оттого, что мы вот так смогли, а они нет! У них там всякого хлама полно, в той Америке, всякие там черные, желтые, цветные. И оттого они, чтобы функционировать, они должны всю эту массу держать в узде! Им нужна какая то объединяющая идея! Они её искали и ищут все время, но лучшей не придумали! Лучшая идея была наша! Нация! Белая нация!".
Лизелотта смотрела на него опять не мигая, стараясь высмотреть в его лице, какое то изменение, по сравнению с прошлым разом, когда она была у него. Заметила, что цвет его лица принял какой то серый оттенок, волосы он перестал красить и из под темно коричневых волос появились совершенно седые пряди на висках, без тени каккого то цвете, кроме этого белого. Волосы на макушке от постоянной краски для волос сделались редкими и между темными прядями волос просвечивала кожа, слегка блестя от света, который пробивался через окно из огорода.
" Вот Вы все белый, да белый, а ведь вот если так все белые да белые, может дойти до исчезновения нации, потому что нет приплыва свежей крови, наступит деградация. Она уже сегодня видна - не хотят иметь детей, живут как хотят, сегодня с одним, или одной, а завтра с другим, или другой",- начала, пробуя его хоть как то задеть. Оживился :" Это правильно, что Вы говорите, но Вы видете только внешние проявления, только внешние, это уже последствия многовекового мешания, не забывайте, мешания нас с этими... жидами!",- встал и как будто бы успокоившись, спросил:
" А я не предложил Вам ни воды, ни кофе, как то забыл, старею!".
" Да, пожалуйста",- она повернулась, оттого, что ей показалось, что какая то тень мелькнула за окном. Ничего не было. Встала и вышла в огород через открытую дверь. Смотрела на деревья и траву и подстриженный палисадник из мирты как
очарованная чем то или кем то, ничего вдруг не хотелось, ни говорить, ни писать, ни спрашивать его больше. Подумала, что она устала от всей этой истории. Вошла опять в комнату. Старикашки в комнате не было. Села в кресло опять и стала ждать. Прошло минут пять, в кухне не было слышно ничего.
Встала и открыла дверь в коридор. Никого не было, Пошла в кухню, старикашки и там не было. Обошла весь дом - он как будто бы испарился. Позвала его, думая, что может быть в туалете. Услышала его голос:" Я сейчас". Вернулась в комнату.
Вошел, улыбаясь:" Видите, вы не смогли меня найти, и никто не сможет найти, если, кто то захочет, я ведь инженер! Могут искать, хоть сколько хотят! Я Вам тоже не расскажу. Нужно же иметь. А вообще, скажу Вам это все чепуха, я конечно же не буду туда прятаться. И с какой стати! Пусть, если хотят стреляют, да у них руки коротки и прятаться должны они, а не я! А у нас такая сильная власть и структура и у меня очень сильные друзья. У нас не будет ничего такого, как в Америке! Не позволим! Ну пусть приезжают сюда! Пусть! Наступит момент и мы их всех одним замахом! Нужно же знать, сколько осталось их, нужно знать! А они, люди очень работящие и все, что заработают, все останется здесь, у нас!".
Вышла от него, довольная оттого что ей удалось наконец вытянуть из него всю его теорию.
Вечером того же дня была приглашена на встречу в культурно-просветительном обществе поляков в Бадении- Вюртембергии.
Ехала на встречу, потому что там должна была выступать российская писательница с доклатом на тему:" Ситуация российской интеллигенции в 1918- 1924 годах".
Предупреждали её, что там будет много людей и Лизелотта хотела обязательно посмотреть сама на этих людей и вообще то послушать доклад.
Приехала в это общество, которое находилось в полуподвальном помещении здания бывшей фабрики в Штуттгарте -Ост.
Еле нашла здание.Опоздала и думала, что наверно не будет места. В довольно большом помещении было светло, рядами стояли стулья. Спереди стояла при столе какая то женщина и что то бубнила под нос. Спереди сидело три других и что то записывали в блокноты. Подошла и хотела уже сесть, когда одна из женщин подскочила к ней и представила себя и всех остальных.
"Schildkroete Ilse - zajadla polonistka,
Pani Genowefa Ogier von Kaessbach - wdowa po doradzy podatkowym
( Steuerberater ),
Pani Iwona Schmidt-Szyszko - kobieta z przeszloscia",- произнесла загадочно женщина и продолжала: " Прошу сесть, доклад читает госпожа Агафена Лысавкина-Ключковска",- закончила одним дыханием фразу. Лизелотта села. Все молчали. Она кивнула головой и писательница заговорила. Говорила по-польски и Лизелотта ничего не понимала, слышала только отдельные фамилии, но сидела и прислушивалась к мелодии языка. Три дамы время от времени просили повторить какую то фразу и тогда та, стоящая спереди, заглядывала в свой конспект и сначала искала какое там место, а потом громким голосом повторяла. Никто не обращал на нее внимания. Магнетофон был включен у нее с самого входа в помещение общества и она думала над тем, кого она попросит сделать перевод этого доклада. Вспомнила, как года два назад познакомилась совершенно случайно с одним поляком, которого встретила в ресторане, где ужинала. Он сидел сам, был какой то смутный и видно было, что день его не совсем ему удался. Она решила подсесть к нему, увлеченная его тоскливым взглядом в никуда. Подошла и спросила его, свободно ли место и он ответил, что свободно и что просит её сесть, при этом подскочил довольно живо и сначала отодвинул стул, и когда она села подвинул стул к столу. Потом, стоя перед ней шаркнул ногой и произнес громко, так, что за столиками кое кто начал оглядываться:
" Жоломбовский, Адальберт".
Она подала ему руку и он наклонился и поцеловал её в руку.
Обошел стол и сел снова на свое место. Обратился к ней , спрашивая, что бы она хотела пить. Она извенилась и несколько озадаченная его необычным поведением сообщила ему, что она просто хотела бы узнать для чего у него такое смутное выражение лица. Он отпарировал, что у него с детства смутные глаза и что сегодня особенный день, так как сегодня он развелся со своей женой, с которой прожил вместе вот уже десять лет. Она начала приносить ему свои сочуственные соболезнующие фразы, а он ответил, что вообще то сегодняшний день,должен быть самым радостным в его жизни, так как от приезда в Германию, жена его изменяла ему без конца он, уже не в состоянии выдержать, подал на развод и вот после двух лет хождения по-мукам, как он выражался, наконец, в судебном порядке его развод был подтвержен в районном суде Штуттгарт-Митте. И вот именно оттого, что что все таки день сегодняшний, что там говорить для него знаменует собой можно сказать определенную эпоху в его жизни, решил пойти в ресторан и отметить это событие. И оттого, что она как раз подошла к нему, может быть оттого он очень рад этой встрече и хотел бы заказать для нее что нибудь. Она в конце концов согласилась и выпила с ним бокал рислинга. Смотрел на нее и ей сделалось его жаль и она сказала ему почему то то, чего она ни до того, ни после никогда уже не делала:" А может быть мы бы пошли ко мне".
Он посмотрел на неё глазами полными ужаса, но она спокойно повторила фразу и он ответил: " Я только заплачу ".
Они поехали его машиной к ней, а свою она оставила на стоянке в центре города. Не помнила уже что было ночью, только утром, когда проснулась, он сидел на стуле, уже одетый, при столе и читал газету. Она встала с кровати, извинившись и надевая на голое тело халат и пошла делать завтрак. Он поблпгодарил ее и сказл, что он должен идти и что если она захочет его еще раз увидеть, то может позвонить ему и оставил свою визитную карточку, на которой стояло:" Дипромированный инженер Жоломбовский, Адальберт, руководитель проектной группы, конструкторское бюро- Рюкер". Дальше шел адрес и телефоны, рабочие , домашний и мобильный.
Она потом ни разу не звонила ему, но сейчас вспомнила, что он мог бы перевести ей этот доклад.
Досидела до конца и вместе с тремя дамами хлопала докладчице. Потом ей вручили букет цветов и она расстроганная поблагодарила и видно было, что все уже хотят, чтобы эта импреза наконец закончилась и делают вежливые мины.
Писательница вся в слезах, то ли от досады, то ли от цветов, наконец ушла и она осталась один на один с председательницей общества госпожой Ильзе Шильдкрёте, преподавательницей польского языка в Польше, а здесь в Германии - кассиршей в магазине Лидль. Та, обрадованная посещением их общества журналисткой одной из местных газет, начала объяснять ей, что вообще то приходит много людей и что и сегодня должно было быть много людей, но так вышло, потому что писательница, особа очень капризная и как все русские не знающая чего сама хочет и вообще то говорящая по польски довольно коряво и приглашенная делать доклад только оттого, что её знает их председатель - ксендз Бровский, только оттого, она согласилась на этот доклад, который по сути своей не был вовсе интересен и вот только никто не пришел, так как известно, что люди не хотят чтобы еще тут в Германии им в обществе читал доклады какой то русский. " Понимаете, люди у нас в своей массе устали от коммунистической власти и тут наконец хотели бы быть среди своих и не видеть наконец этих русских-коммуняков, красных пауков". Смотрела на Лизелотте и ожидала если не согласия то хотя бы знака какого то понимания. Не найдя на лице
её ничего такого, продолжала:" У нас в Польше везде были коммунисты и конечно же русские, ну просто везде. Во всех учреждениях, они контролировали в Польше все. Мы выехали сюда, правда давно, но мы не могли уже терпеть этой коммунистической власти и конечно же русских. Она конечно, писательница и даже, кажется была основателем нашего объединения, потому что у ней связи. Ну и хорошо! Наверно делала это для того, что я вам скажу у нее рыло может быть в пуху. Наверно делала что то очень такое против и тут, понимаете ли, хочет сделать что то для поляков. Правда ей дали политичесое убежище, но да всем русским дают политичесое убежище и ничего такого в этом нет. А Там в Польше или в России, неизвесто, что она там делала и все это нужно было бы проверить",- замолчала и вопросительно посмотрела на Лизелотту, как будто бы ожидая от нее проявления желания помощи ей.
"А что вы имеете в виду"-спросила Лизелотта, почти зная ответ.
" Ну я думала, что если у вас, как у каждого журналиста есть связи в разных организациях, то можно было бы проверить наконец, кто вообще такая эта Агафена Лысавкина-Ключковска и
что самое главное, что она делала в Польше и что делает здесь в Германии",- выразительно смотрела на неё,- " Вы же понимаете здесь в Германии полно всяких российских, я не боюсь говорить шпионов, и даже коммунистических, даже если в этой России коммунизма нет,то так по-правде все русские остались коммунистами и то, что она выехала из России в то время, когда оттуда никого не выпускали, сам хотя бы только этот факт заслуживает внимания. Она говорит, что выехала из России вот уже двадцать лет тому назад, но мне кажется, что она врет и я как председательница общества хотела бы просить вас все же проверить эту особу",- закончила и смотрела опять вопросительно на Лизелотту.
" Конечно, я сделаю все , что в моих силах" ,- сказала она быстро и встав, пожала руку председательнице и тут же вышла из
зала.
Дома сидела перед компьютером и безмысленно стотрела на экран.
Из магнетофона доходил до неё голос старикашки:" У них там всякого хлама полно, в той Америке, всякие там черные, желтые, цветные. И оттого они, чтобы функционировать, они должны всю эту массу держать в узде! Им нужна какая то объединяющая идея! Они её искали и ищут все время, но лучшей не придумали! Лучшая идея была наша! Нация! Белая нац.....".
Выключила магнетофон на половине слова и пошла в кухню.
Хотелось есть и, открыв холодильник, увидела в нем сиротливо стоящий на верхней полке ёгурт. Взяла бутылку пива, которое держала для знакомых и открыв, отпила глоток. Сделалось как то все все равно. Подошла к компьютеру опять и выключила его тоже. Ей нужно было все увиденное и услышанное последних дней, недель, месяцев переварить, писать сейчас она не могла.
Жара донимала даже вечером, открытое окно не помагало и, она
выключила свет, чтобы не налетело еще больше мушек, неизвестно откуда взявшихся.
Одела короткие штаны и футболку, спортивные туфли и, закрыв дверь, выбежала из дому. Бежала вдоль реки, сначала по набережной, а потом по лугу туда, где река падала с десятиметровой высоты вниз. Стояла и слушала шум воды, который успокаивал и убаюкивал её. Вернулась домой и вдруг ей сделалось совершенно ясно, что с этой русской писательницей было что то не так. Кроме того ей отчего то показалось, что она должна была где то видеть эту женщину. Старалась припомнить себе все свои встречи с разными людьми и не могла вспомнить что либо связанное с этой особой. Спала ночью неспокойно и все время просыпалась и не могла долгое время снова заснуть. Её всерьёз мучило выяснение загадки писательницы.
Наконец под утро, встала и неизвестно отчего опять включила магнетофон этой встречи в польском клубе. Говорила докладчица с пафосом и нужно было совершенно объективно сказать, что сам стиль разговора писательницы захватывал. Лизелотта оделась и вышла за булками в магазин. Было уже светло и не так жарко, приятно. Улицы были пусты, она шла в булочную и все думала над тем, как же она возьмется за разгадку - кто же эта писательница в самом деле.
Еле дождалась восьми часов утра и позвонила в фирму Рюкер, где работал Жоломбовский. Оказалось, что его еще нет на работе и что обычно приходит в девять. Решила ехать прямо к нему на работу. Когда приехала в конструкторское бюро, которое было в Штуттгарте, было уже почти одиннадцать.Секретарь фирмы сообщила, что господин инженер занят и предложила ей подождать. Сидела в фойе фирмы и рассматривала макеты машин, расставленные в вытринах за стеклом, которые фирма в течение последних десяти лет сконструировала. Под каждым проектом стояла фамилия главного конструктора. Под двумя стояла фамилия её знакомого. Сидела и ждала. Наконец в час дня он появился, и с места поприветствовав её, предложил пойти пообедать с ним. Согласилась и они направились в поблизкий
итальянский ресторанчик. Сидела и смотрела на него, наконец рассказала ему о том, что требуется его помощь и что от этого зависит многое. Конечно же преувеличивала, но сказала так, сама даже не понимая, почему вдруг ей показалось, что от разгадки биографии этой писательницы многое в её жизни зависит.
Договорилась с ним, что после работы он приедет к ней и прослушает касету. Попрощалась и довольная поехала в редакцию.
Вечером после работы, накупила целую сумку продуктов, решила сварить сама что нибудь экстра. Ждала его до девяти, потом, до десяти и в одиннадцать начала волноваться. Позвонила к нему домой, там отвечал автоответчик. На работе его телефон не отвечал вовсе. Убрала еду в холодильник и пошла спать.
Провела вторую ночь почти без сна. Чувствовала, что вся эта история с ней и её работой набирает какой-то оборот, который припоминает события из дешёвого криминального романа.
Утром опять звонила на работу и ей сообщили что его еще нет.
Было десять утра, она включила телевизор и стала смотреть известия, не досмотрев выключила его и снова начала звонить на работу поляка. На работе он не появился и она решила ехать к нему домой. Стояла перед входными дверьми его дома и вот уже десять минут безполезно нажимала и нажимала на звонок. Наконец с первого этажа выглянула какая то баба и сообщила её, что он со вчерашнего дня дома не появлялся.
Весь день она звонила по отделениям полиции всего Штутгарта_ все было безполезно, никаких донесений о убийствах вообще не было, а в числе погибших в авариях его фамилия не фигурировала. Металась так целый следующий день и наконец позвонила Лейку, прося его помоши. Приехал быстро, как будто бы ждал её звонка, довольный и даже надменный.
" Вот видите, голубушка",- сказал сразу входя в роль избавителя,- " Я ведь не напрашивался. Вас жизнь ко мне привела". Слушал её без улыбки и нахмурившись в конце сообщил:
" Не нравится мне вся эта история, не нравится. Мне думается ваш инженер уже может быть не живет. Или, или , или кто то захочет за него какие то деньги и вовсе не маленькие , это говорит мне мой нюх ищейки",- закончил оптимистически:" Но мы не такое расскрывали и сейчас, я думаю, мне удасться все же его найти". Попрощался с ней и ушел. Она легла в кровать и мгновенно заснула, успокоенная его визитом и обнадеживающими словами. Проснулась около шести и, сидя на кровати, старалась припомнить, что она не рассказала еще Лейку из всего того, что его могло еще интересовать во всей истории с пропажей полака.
Ждала его звонка, как он обещал. Но телефон молчал. Позвонила Лейку сама - у него работал автоответчик. Заварила себе крепкого кофе и включила магнетофон с награнием речи писательницы. Начала слушать опять и опять и вдруг представила себе, просто представила себе, что писательница чем то, совершенно неизвестно чем, похожа на ту русскую, с которой так фатально познакомил её Лейк. Эта идея с русской казалась ей совершенно нереальной и глупой, но, несмотря на это, все время не давала ей покоя. Стала вспоминать среди отрывков памяти, как выглядела эта русская и та другая. Ничего не делало одну похожей на другую. Рост, фигура, цвет волос, глаз, голос - все было совершенно другим и все же чем-то эти две были похожи одна на другую. "Ну может быть дочь",- подумала, но тут какое- то беспокойство возникло вдруг и не проходило и она не знала что сделать с собой. Пробовала анализировать фразы, стиль разговора, ничего не сходилось - она не помнила уже точно, например её голос и время вытерло многое из памяти.
Позвонила на работу и заявила шефу, что больна и что ей нужен обязательно отпуск на неделю. Согласился и она легла опять в кровать и заснула.
На другой день утром её разбудил звонящий оголтело телефон. Чувствовала, что новости которые принесёт этот день будут страшными. Так и произошло. В девять явился Лейк, весь посеревший и потухший. С порога заговорил о том, что он не понимает сегодняшнего времени и что вовсе не в состоянии понять этого убийства. Смотрела на него и не спрашивала кого убили - понимала что этого поляка уже нет в живых и что может быть следующая будет она. Лейк тяжело уселся в кресло и, расстегнув нагрудный карман своей куртки вытащил бумажку и передал её ей. Прочла там адрес в Нью Йорке. Смотрела на него и ждала.
" Вам нужно немедленно, я повторяю немедленно покинуть Германию. Я не могу больше ничего сказать, да и то, что я Вам это говорю - уже много",- помолчал, как бы собираясь с мыслями и опять порывшись в другом нагрудном кармане вытащил из него пасспорт, подал ей. Пасспорт был на имя
какой то польки, не похожей на нее со светлыми короткими волосами. Повторил ту же фразу и, положив на стол билет на самолет, встал и направился к дверям. " Может быть я Вас уже не увижу, а может быть мне удасться выяснить всю эту историю и я скажу Вам сейчас уже открыто, мне прийдется может быть даже убить не одного сукинсына, потому что или я их, или они меня. И другого не может теперь уже быть".
Не подал ей руки, только улыбнулся подбадривающе и вышел, закрывая за собой дверь.
Была в неописуемом состоянии, только представила себе, что вот например может же быть , например сейчас война и она должна, в действительности должна для того, чтобы сохранить свою жизнь удирать. Никогда до сего дня и момента не могла представить себе, что с ней что-то такое может случиться и когда - сейчас, когда никого никто не преследует, когда нет войны и когда каждый нормальный человек ходит спокойно по крайней мере на работу, не боясь, что по дороге его кто-нибудь вот так просто, подойдя, или вдруг с какого то расстояния, сможет убить. Но почему её, что ж она такого сделала и кому? Кому нужна была смерть этого поляка? Его то зачем убили? Заплакала и плакала долго, пока,казалось все слезы, которые имела вылились из зерниц. Глаза сделались сухими и она, не понимая сама, отчего у неё взялась такая решительность вдруг теперь, а не два часа назад, оделась как оголтелая в бреду и, загодя решив, что никуда она не поедет, ни в какой Нью Йорк, взяв свою сумку с магнетофоном, вышла из дому. Твердо решила, что сегодня она сделает что то самое важное в её жизни, но не представляла еще, что же это самое важное будет. Ехала по шоссе в направлении Фрайбурга.
Доехав до местности Кель, повернула на запад и вдруг оказалась перед воротами старых французских казарм, на территории которых находился лагерь для переселенцев из России и других стран. Ворота были закрыты и в проходной не было никого.
Нажала на звонок и ждала. Появился человек и спросил её с явным акцентом, к кому она приехала. Стояла и не знала в сущности, что ответить. Потом, неожиданно для себя, назвала первую попавшуюся русскую фамилию :" Иванов ". Человек посмотрел на неё с сомнением и сказал, что Ивановых у них несколько и спросил, с каким именно она хотела бы говорить.
Она не знала, что скажет она дальше, но вдруг, опять неожиданно для себя она произнесла:" Иван". Тот смотрел на неё с явным непониманием, оторопело. " Иван",- повторила она как можно спокойнее и уверенно. " Айн момент",- сказал тот и скрылся. Через некоторое время появился вместе с каким то человеком и произнес, как ей казалось, смеясь где-то в душе: " Вот Иванов Иван". Она подошла к воротам, все еще закрытым и поманила его пальцем. Подошли оба и смотрели на неё с еще большим недоверием. Тогда сказала, показывая пальцем на себя и называя свое имя и фамилию, корявя язык.
Смотрели на неё и молчали. Тот первый пошел в проходную и ворота начали постепенно разъезжаться, оставляя для неё узкий проход. Вошла во двор и взяв того другого за руку начала ему объясять, что она хочет от него. Тот слушал, вывернув руку из её кисти, повернувшись в полоборота,смотря
как на умалишенную. Но она настойчиво и без всяких лишних слов, все более громко и повторяя все те же слова, просила его помочь ей достать револьвер. Тот первый, вернувшись из проходной смотрел недоуменно на второго, уже не улыбаясь.
Они отошли в сторону, оставляя её одну, и начали о чем-то разговаривать между собой, тихо, так, что она не могла ничего слышать. Время от времени то один, то другой поглядывали на неё, как-то украдкой, боясь может быть того, чтобы она заметила эти их взгляды. Потом, тот другой подошел к ней и проигласил её идти вперед, показывая рукой дорогу. В здании, до невозможности облезлом, построенном во время последней войны как лазарет для раненных летчиков, огромной подковой на огромной территории, с большим парком, в конце находилось кладбище, с моргом и крематорием. Все это
наводило на удручающие мысли даже теперь, пятьдесят лет после войны. Вошли в главное здание, и поднявшись по широкой лестнице, оказались на втором этаже с широкими коридорами во все четыре стороны, по обеим сторнам которых шли чередом двери. Шли прямо, наконец, почти в самом конце,
остановились перед дверьми, железными, шире всех, мимо которых она сейчас шла. " Здесь",- сказал первый и кивнул ей головой. Постучала. Раздался голос:" Войдите". Она взялась за ручку двери и потянула на себя. Дверь не поддавалась и тогда второй засмеялся как то дико и ненатурально. Потянул сам за ручку и дверь поддалась и открылась. Стояла на пороге комнаты, покрытой полностью от пола до потолка кафельными плитками. Кафельные плитки лежали и на полу. Потолок был тоже кафельный. Комната казалась ей огромной. В дальнем углу стояла кровать а на ней лежал человек. Кровать была совершенно простой, металлической, с постелью в синюю клеточку, как в немецких тюрьмах. Человек повторил голосом довольно тусклым еще раз, чтобы она подошла. Двое остались на пороге и тогда тот на кровати сказал, чтобы закрыли дверь. Дверь закрылась и только тогда она оглянулась и увидела, что она одна с этим, лежащим на кровати. Подошла к кровати и не видя хоть какого то стула, вдруг села на пол, скрестив ноги. " Я хочу купить русский револьвер" ,- произнесла просто, но с напряжением в голосе и твердо. Смотрел на ней искоса, не поворачивая головы. Повторила всю фразу два раза и ждала. Человек сел на кровати, свесив вниз ноги и почесываясь. " Да чего сидишь то на полу, садись ко мне, не укушу, пол то холодный, простынешь",- поерзал по кровати и хлопнул еще раз рукой по одеялу. Встала с пола и села к нему. " Ну и зачем тебе нужен русский револьвер",- спросил он без тени язвительности.
" Мне нужен русский револьвер",- снова повторила она как заученную фразу и совершенно уже механически.
" Ну хорошо " ,- вдруг примирительно сказал он и опустил ноги и вовсе на пол. Пошарил под кроватью и, вытащив тапочки, которые появились неожиданно из под кровати, надел их осмотрительно на ноги, без носков. Встал и предложил ей идти за ним. Подошли опять к двери и он потянул с усилием за ручку. За дверью стояло тех двое, как будто бы не двигались с места. "Дама в порядке" ,- произнес наконец все время смотря на неё внимательно. " Дима, а ты бы посоветовался,а то чего бы не вышло",- сказал первый и опять посмотрел с сомнением на неё."Под мою ответственность",- сказал тот третий. " Ну как знаешь",- не понять, то ли возражая, то ли соглашаясь, произнес первый. " Ну коли так, коли начальник не возражает, то пойдем",- пригласил её идти впереди. Шли опять в обратном направлении. Когда оказались посередине сходяшихся коридоров, второй куда то исчез, а первый стоял рядом с ней и от нечего делать насвистывал. Не говорил ничего.Наконец появился второй, неся в руках что-то, завернутое в тряпицу. Протянул ей и сказал по-немецки:
"битте", а затем добавил:" Две тысячи марок, окей?". Вытащил из сначала одного, а потом другого карманов брюк две довольно увесистые коробки с патронами.
Держал их на вытянутых руках, протягивая их ей. Она вместо того, чтобы взять то, что заказывала, вдруг, сейчас осознав, что револьвер перед ней и стоит только протянуть руку, стояла и не двигалась, смотря просто в глаза на протягивающего руки и даже и не думая в тот момент ни о чем другом, как только о том, что же она сделала и что должна теперь может быть изменить, потому что через мгновение будет
уже поздно. Первый легко толкнул её в бок, пробуя вывести из оцепенения или думая, что она находится может быть в каком то шоке. Она резко повернула голову, только голову, не поворачивая вовсе никакой части тела, как заводная кукла и начала смотреть таким же никаким взглядом теперь уже на первого. "Ты, да она или ненормальная или в первый раз что ли бронь видит, а?",- то ли спрашивая то ли утверждая какой то факт, который вовсе неуловим и даже не факт а только предположение, произнес второй и спрятал сначала одну, а потом вторую коробку с патронами в карманы брюк.
Жест его как бы остался незамеченным для неё, но неожиданно она протянула руку и взяла револьвер и положила сумку на пол, небрежно, почти бросив и не замечая её вовсе, как что то ненужное. Развернула тряпку и держала на ладони блестящий, вычищенный маленький инструмент, точно и целенаправленно служащий для того, чтобы из него стрелять.
Взяла его легко в руки и тряпка упала на пол.
" Ты, она что то не того и вообще люди с ужина возвращаться начнут через минут десять",- первый толкнул второго и тогда оба подхватили её сумку и её под руки и она не сопротивлялась вовсе и пошли они все трое обратно в направлении комнаты третьего. Лежал на кровати в той же позиции и казалось, что вообще не живет. Стояли трое перед его кроватью и она вдруг ни с того ни с сего начала плакать.
Молчали. Перестала вдруг и стала смотреть как и двое её попутчиков на третьего. Лежал без движения. Револьвер в тряпке держал первый. Протянул его к лежащему на кровати и спросил:" Ну чего делать то с ней, ненормальная и все тут.
Ей давать его не стоит, это я тебе Ваня, говорю".
Медленно, медленно, как в немом фильме крик, повернул он голову на них и резко сел на кровати:" Ну и что, ****ь, решила нас разыграть, что ли, сука полицейская!",- заорал ни с того ни с сего. Она отпрянула, не понимая, о чем он дальше кричит. Стены комнаты в кафеле глушили крик и он отбивался и врезывался в голову ножом и полосовал все клетки вмиг.
" Нейн, нейн, их бин кейн полицайбеамтер",- она стала почему то на колени и начала опять плакать, но так, как будто бы просила её помиловать. Перестал кричать вдруг и хлопнул опять по кровати рукой:" Ну иди ****ь сюда и расказывай. Да приведите сюда еврея этого, чтобы переводил и побыстрей",- голосом , не тепрящим пререканий проговорил и уставился на неё, сидящую уже подле него на кровати.
" Вань, а Вань, эт какого?",- спросил первый. " Ну с третьей комнаты",- проговорил с раздражением тот на кровати.
" Да он не еврей, а татарин",- объяснил первый.
" Ну бля не приёбывайся, бля, все равно он еврей, коли говорит по немецки, ну ****ь чего стоишь, чтобы одна нога здесь, а другая там,****ь и быстро, ну чего стоишь сука, ох ****а немытая",- закончил ругань, почти ласкательно произнося последние слова тирады и качая головой.
Смотрел на неё с удивлением. Дрожала и смотрела себе на руки, не поднимая головы. Взял её рукой за подбородок и повернул голову к себе:" Ну рассказывай, говори, говори, поди никогда не стреляла, а?",- спросил спокойным голосом.
Смотрела на него и молчала. Положил ей руку на колено и держал её все время. Дрожь у неё унялась и начала говорить, безсвязно и все подряд. В двери постучали и на пороге появился маленький и худой, лысоватый господин, испуганный и бледный:"Звали что ли меня, Иван Иванович?",- спросил заискивающе. " Как тебя там, Исхак что ли зовут, а?",- спросил Иван Иванович. "Исхак Ахметович",- поправил тот.
" Ну это все равно, пусть будет Исак, Исак так Исак",- примирительно согласился и приказывающим голосом приказал:
" Степ, а Степ, ну чего стоишь как намыленный, ****ь, ну принеси стул Исаку, а то не то переведет, и мигом".
Все молчали, татарин стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Появился стул. Татарин сел на него и Иван Иванович толкнул её рукой в бок:" Ну говори и медленно, я то тоже из немцев, кажется, и понимаю маленько, но вот в письме не силен". Хлопнул двумя руками по коленкам:" Значит убить хочешь кого там". Она кивнула. " Да, дела",- тянул мирным голосом.
"А стоит убить то?",- спросил и повернул голову к ней.
"Да, стоит",- она смотрела теперь на него не мигая и почувствовала себя смело.
" Ну если стоит, да сама не можешь, то мы можем помочь, только это денег стоит",- закончил совершенно спокойно.
" Я заплачу, заплачу",- проговорила опять слегка повышая голос.
" Да ты не волнуйся, дело это не хитрое, только вот все одно знать нужно, он тебе кем приходится?",- спросил и посмотрел внимательно на неё.
" Он мне не родственник, он мне никто, он просто очень нехороший человек",- с ударением объясняла она.
" Ну люди все не хорошие, вот ты убъешь и тоже будешь нехорошим человеком",- это не факт.
" Ты мне лучше скажи, он что кого то убил что ли, может родственника твоего, а",- спросил и смотрел на неё внимательно.
" Да, да убил, родственника",- произнесла вдруг не мигая.
" Ну тогда другое дело",- произнес, подумав какое то время.
" Тогда, дело чистое",- встал и полез под кровать.
Вытащил оттуда чемодан и открыл его. В чемодане лежало штук
двадцать разного рода револьверов.
Выбрал один и, закрыв чемодан, задвинул его опять под кровать.
Потом поднял матрас и вытащил из под него коробку с патронами. Положил все это на кровать и обратился к татарину: " Ты Исак, наш человек, знаешь все как есть, повторять более не буду и времени нет. Иди и живи".
Тот вскочил, испуганный и весь еще более согнувшийся и почти бегом выскочил из комнаты. Первый закрыл дверь за ним.
"Ну теперь ты мне адрес дашь и фотку того суки и принесешь сюда завтра двадцать. Я тебе фотку тоже принесу и тогда остаток принесешь, стало быть тоже двадцать. Когда я готов буду, позвоню. А теперь иди и, коли завтра тебя не будет тут, то я сам к тебе прийду, потому как платить нужно, это дело святое, слово то,- сказал - значит сделал",- добавил с расстановкой.
Вышла из ворот лагеря и пошла просто перед собой, аж в конце
в конце дороги заметила, что не туда вовсе идет. Искала свой
автомобиль и не могла его найти. Вернулась к воротам и опять позвонила. Ждала долго, появился опять какой то человек и она начала спрашивать Ивана Ивановича. Человек ответил, что такого здесь нет и чтобы она шла себе отсюда. Не занал, что же делать дальше и пощла к главной дороге. Вышла на широкую улицу, ведущую к местности. Шла к остановке автобуса, чтобы как то доехать обратно домой. Увидела на обочине тут же перед остановкой свой автомобиль. Подошла и дернула за ручку, машина была закрыта. Вытащила ключ и открыла машину.
Боялась сесть в неё и завести мотор. Превозмогая страх все же включила зажигание и мотор заработал размеренно.
Ехала как во сне, не понимая ничего и не хотела даже искать обяснения всем сегодняшним событиям.
Вечером сидя в комнате и смотря телевизор забылась вовсе и заснула на кушетке. Программа кончилась, каша на экране шуршала не переставая, а ей снился сон, в котором она живет в каком то городе с большой улицой и рекой посередине. Она может летать и летает над головами идущих людей и они вовсе не замечают её, а она садится то на дерево, по опускается на дорогу и никогда не разбивается.Потом был какой то грохот и волна воды начала наступать и все побежали, а она взлетела в воздух и когда оглянулась, увидела, что нет уже ни улицы, ни реки, а только куда не глянь огромное море и вокруг только одна вода и некуда ни сесь, ни присесть, ни приземлиться. А она не может уже больше лететь и должна все таки приземлиться и начинает падать вниз. Проснулась отужаса и встав в дивана, выключила телевизор. Шея от неудобного лежания болела и она пошла в ваннную умыться, чтобы идти дальше спать уже в кровати. Чувствовала какое то беспокойство, которое не могла себе объяснить и которое не могла выгнать из головы. Начала петь, моясь под душем, громко, чтобы забыться или заглушить страх. Выключила кран и потянулась за полотенцем, чтобы вытереться.
Увидела перед собой просто человека, всего в черном , с маской на лице. Хотела что то спросить, но не успела. Так и застыла с открытым ртом и с удивлением на лице. Лежала на кафельном полу ванной, а из под неё расползалось кровавое пятно все шире и шире.
На другой день в обед перед дверьми её квартиры стояло двое, звонили без предышки, аж соседка,увидевшая в глазок
чужих людей вышла и сообщила им, что Лизелотта наверное спит или ушла на работу, а потом добавила, что вообще то сегодня кажется она не выходила из дому. Один из них поблагодарил её и оба нпчали спускаться по лестнице вниз.
Стояли перед домом какое то время, а потом сели в машину, стоящую на другой стороне улицы, Сидели и ждали чего то.
Наконец через часа два в подъезде появилась соседка, которую оба видели сегодня. Когда та отошла, оба вышли из автомобиля и вошли опять в подъезд. Один из них суетился все время, а другой одергивал его, Говорили между собой по-русски. Нашли Лизелотту в ванной и стояли и смотрели на неё. Тот, который все время молчал, перекрестился почему то, а потом дернул другого за руку и произнес:" Ты , влипли мы, кажется, и вообще не нравится мне эта история. Уебывать нужно". Вышли из дома,все время смотря за тем, чтобы их никто не увидел. Когда ехали в машине тот молчавший начал чертыхаться:" Ну бля, видела нас та старая и как пить дать, все наплетет в полиции".
Ехали обратно в лагерь, по шоссе, не останавливаясь.Молчали.
" Я вот думаю",- произнес один. Другой прервал ему на полуслове:" Ты бля не думай околесь, а то от думанья, бля твоего, нехотя ****ец прийдет".
" Да Иван Иванович! Ведь вот суки, а, бабу убили, а баба была какая то ненормальная",- заискивающе начал дальше.
" Скажи ка мне лучше, где живут у нашего татарина родственники, а?",- перестал тот матюкаться и покосился на
Лешку.
" Кажется в Штуттгарте , или, или,э...., вот ..., в Мюнхене, знаю, в Мюнхене!",- воспрянул Лешка оттого, что может пригодиться.
" Значит так, едем мы в Мюнхен, а ты на первой бензоколонке позвонишь и попросишь адрес у нашего татарина. Да скажи ему, что в случае чего, если полиция или чего в лагере шмон
сделает и если он чего ****еть начнет, хоть что там, то родственничкам его не того будет. Будем у них сидеть. И еще того, скажи Степе, чтобы вместе с татариным все делал и глаз с него не спускал, а то, я ведь наперед думаю вот, думаю десять шагов вперед и вот что мы и так уже как бы под слежкой, это только время мы выигрываем покуда что и как полиция на след пойдет. Оттого пока что мы машину поставим на какой там прогулочной площадке и поедем машиной то родственников из Мюнхена. Чтобы значит мы как родственники из России были, я говорю для соседей чтобы".
Лешка поговорил с татарином по телефону и тот нехотя, но испугавшись все же телефон дал и сам тоже позвонил в Мюнхен.
Оказалось, что у него там живет сын с женой и ребенком.
Иван Иванович выглядел очень довольным. Они встретились с сыном татарина на на вокзале в Нюрнберге, куда сын этот приехал чтобы встретить их. Купили себе они по чемодану и кое что из вещей и усевшись в машину поехали в Мюнхен.
Приехали туда ночью и Иван Иванович, прежде чем пойти спать, перелеожил всех по своему усмотрению, как он говорил, чтобы проблем потом не было. Ребенка с женой караулил Лешка , а сына - он сам, даже с ним спать лег. Ему вообще не было ничего известно об этой немке и ему нужно было срочно знать о ней что то больше, чем она сообщила вообще ему о себе. Ну убить какого то там немца, и к тому же старого
убийцу, с этим он был согласен, но ведь и плачено должно же быть, а так просто так без оплаты он , конечно работать не хотел. Но что то ему не нравилось вообще в этой истории и он решил ждать. И поэтому выбрал именно квартиру семьи татарина потому как никто практически пока не стал бы его с Лешкой там искать. Но все до поры и до времени, потому как если кто то следил за журналисткой, а следил за ней кто то точно, то и за ними кто то следил. Иван Иванович был в этом уверен и не привык он быть под лупой. Сидели они в Мюнхене вот уже второй день и постепенно у него родился план действий. Он послал Лешку на машине Файзуллы, так звали сына татарина в Берлин к своему старому корешу Гене, который на еврейских бумагах жил вот уже лет пятнадцать в Берлине и работал в технических городских службах города Берлина, работал электриком. Лешка не доехал до Берлина, только кореш, которого звали Валерой приехал за ним в Подсдам и оттуда забрал его на своей машине в Берлин. Машину Файзуллы Лешка оставил в Подсдаме. И вот Лешка на машине техничеких служб города на выписанных командировочных, конечно же липовых поехал в городок, где жила Лизелотта. Приехал туда под вечер и решил дождаться утра. Поставил машину на стоянке перед отделением милиции и лег спать. Утром, в семь поехал еще по шоссе километров десять потом съехал около Карлсруе и поехал обратно. В одиннадцать утра стал перед домом Лизелотты.
Одетый в рабочий комбинезон с чемоданчиком для ремонта канализации позвонил при входных дверях и ждал. Наконец сосоедка Лизелотты открыла входные двери и он поднялся по лестнице. Поздоровался с соседкой, женщиной лет этак под пятьдесят и представившисьмонтером из технических служб города, сообщил, что ему кто у него ордер на ремонт канализации и что он должен посмотреть квартиру. Соседка впустила его и он, осмотрев трубы в туалете и в кухне, сообщил ей, что у ней все в порядке и, что наверно авария у соседей. У соседей все тоже было в порядке. Начали звонить в квартиру Лизелотты и там никто не открывал. Монтер посмотрел на часы и сообщил стоявшим соседям, что времени у него нет ждать и что приедет завтра, потому как заказов полно. Договорился, что приедет завтра в десять утра и что соседка должна к этому времени позвать кого то из домоуправления, чтобы если в квартире никого нет, открыли двери. Вышел из подъезда куда то звонил и уехал. Вечером приехал в Берлин обратно и отдал машину Гене. Сам остался у Гены. Ждал следующего дня. На другой день без пятнадцати десять утра позвонил к соседке Лизелотты и сообщил ей, что опаздывает, так как очень много работы и приедет через пол часа и чтобы она сказала людям из домоуправления, когда прийдут, чтобы открыли квартиру, а он как только будет выезжать позвонит ей опять. Ждал еще пол часа и потом позвонил соседке опять. Она сообщила ему, что домоуправ уже пришел, а он сказал ему, чтобы то открыл квартиру, а ключ оставил соседке или подождал его, так как приедет он через буквально десять минут. Домоуправ согласился и Лешка повесил трубку. Через полчаса Лешка ехал вместе с Геной в Подсдам. В это время перед домом Лизелотты стояла с утра белого цвета полугрузовая машина с надписью фирмы Сименс. В машине сидел Степан с фотоапаратами и ждал.
Через около полчаса после звонка Лешки к соседке, к дому подъехало на сигналах две машины полиции и машина скорой помощи. Полицейские количеством в пять человек живо вбежали в подъезд а за ним следовали санитары из скорой помощи. Степан начал все это снимать. Потом через минут пятнадцать подъехалл еще две машины полиции из которых вышло человек десят полицейских и огородили улицу вместе с подъездом, перед дверьми поставили полицейского. Перед домом начал собираться народ. Потом приехаали две машины с какими то репортерами и это было видно по тому с каким остервенением они снимали подезд и бегали за полицейскими, которые отбивались от них. Степка снимал толпу, подряд всех людей. В основном это были зеваки, по-видимому соседи и еще какие то прохожие. Наконец в пластмассовом темно сером гробу вынесли труп и погрузили его в подъехавшую машину городского предприятия по организации похорон. Толпа не расходилась, все чего то ждали и рапортеры бегали вокруг как очумелые. Степан снимал вот уже восьмую касету фотоаппарата. Когда толпа начала расходиться и осталось несколько человек, он зарядил последнюю пленку и сделал еще пару снимков для порядка. Спрятал все хозяйство в ящик под сиденьем и лег спать. В восемь проснулся и посмотрел в окно машины. На улице не было никого и он, причесавшись и протерев лицо мокрым полотенцем, вышел из машины и, сев в
кабину завел мотор и отъехал. Проехал километров двести, потом съехал с шоссе, ехал еще километров десять по районной дороге,потом свернул в проселочную дорогу и через километров пять съехал на лесную дорогу, поставил машину на обочину, вытащил все свои принадлежности и канистр с керосином. Разлил керосин внутри машины и закрыл двери. Потом вырубил зажигание мотора и подключив его к двум динамитным шашкам, включил часы и счетчик а потом закрыл капот. Стоял и ждал чего то. Потом накинул на плечо сумку и пошел по лесной тропинке на северо-восток. Отойдя километра два, вытащил мобильный телефон и позвонил Валере в Берлин. Договорился с ним, что тот приедет за ним ночью во Франкфурт и будет ждать на одной из улочек, ведущих к вокзалу, где у Валеры была его дама сердца Люся, работавшая проституткой вот уже пятнадцать лет. Была она из России и даже кончила институт иностранных языков, но, попав случайно в Германию в возрасте двадцати шести лет и, не найдя никакой работы для себя, чтобы не помереть с голоду, сначала нашла работу стриптизёрки, а потом перешла на постянный этат к Гюнтеру, который имел сеть домов терпимости именно в привокзальном районе Франкфурта. Район этот граничил с деловыми и банковскиими кварталами и место было самое доходное, потому как народ вежливый и торопится, ну а что самое важное денежный и нервный, а оттого постоянно нуждающийся в расслаблении. У Люси там же была маленькая приятная квартирка, где она жила с двеннадцатилетней дочерью. Валера часто бывал у неё и заботился о дочери Люси. Лешка Люси не знал сам, но наслышался о ней от Валеры и даже представлял её себе по его рассказам. Шел до часу ночи по лесу, аж просека начала проясняться и он вышел на поле. Вдали виднелось шоссе полное светящихся машин. Шел быстрым шагом и вскоре дошел до разветвления на шоссе. Остановился перед дорогой и в кустах снял грязные ботинки и надел новые мокасины. Вытащил зеркальце и посмотрел на себя в свете фонарика. Стряхнул с шапки поутину и сосновые иголки, снял куртку и вытряхнул её тоже основательно. Насвистывая, остановился на обочине дороги и поднял руку. Ждал долго,машины проносились мимо и никто не останавливался. Наконец какая то машина в свете своих фар, осветляя его затормозила в метрах этак пятидесяти. Подбежал и остановился перед машиной. Стекло в дверце опустилось и шофер, молодой парень спросил его:"Куда". Он ответил, стоял перед машиной и ждал. Тот махнул ему рукой и
открыл дверь машины. Поблагодарил и сел на переднее сиденье.
Ехали молча. Шофер спросил его к кому он едет. Лешка ответил, что к тёте и что должен приехать срочно, так как та очень больна. Молчали и тот ничего не говорил. Когда подъехали к Фракфурту, тот спросил его на какую улицу завезти его и Лешка ответил на первую, пришедшую в голову. Тот сказал окей и съехав с шоссе и проехал километров пять по параллельной шоссе дороге и проехав через мост повернул на первую узкую улочку и остановил машину." Приехали ",- сообщил и ждал когда Лешка выйдет из машины. Тот вытащил сто марок и положил около переключателя скоростей. Вышел из машины и помахал шоферу. Шел быстро по пустым улицам, аж дошел до привокзального квартала и нажал кнопку звонка перед дверьми дома Люси. Никто не отвечал. Лешка ждал. Через несколько минут раздался заспанный женский голос и двери открылись. Он взбежал по лестнице и на втором этаже вошел в открытые двери. Люся в японском халате до пят с распущенными волосами стояла в коридоре. " Валера не приедет, я завтра смогу наверно тебе помочь произнесла и пошла вперед, показывая ему куда идти.
В комнате была расстелена кровать и он быстро раздевшись заснул тут же. Утром Люся сообщила ему, что она должна посетить одного старого клиента и вернется через три часа и тогда сможет заняться его делами. Сообщила ему, что по дороге заберет дочь из школы и он в это время может помочь ей убрать в квартире.
Посмотрел на неё с удивлением, но та не реагировала и показала ему только где лежит пылесос и все другое для уборки.
"У меня женский дом, а это значит, что я руковожу домом и меня должны слушаться, понятно",- сообщила беззаговоричным голосом и добавила:" А если не нравится, то валяй и подальше".
" Нет нет , что Вы",- вдруг оробев наал, почти заикаясь Лешка.
" Ну вот ты приезжаешь, спищь на чистой постели, я что ли все это так просто получаю. А тут еще кривится",- махнула рукой и вышла, закрывая дверь за собой. Потом вернулась и добавила:" И не думай куда то улизнуть, сегодня уборку сделаешь ты и мы все остьальное обсудим, когда я прийду домой". Вышла.
Лешка сидел на ясно коричневой кожи диване и звонил Ивану Ивановичу. Сообщил ему, что завтра будет с фотографиями
у него, а сегодня проводит день у своей знакомой и занимается общественной работой. Иван Иванович чертыхнулся и спросил его не выпил ли он." Ну баба у меня, понимаешь, и не могу и все
тут. И понимаешь не могу с ней спорить",- объяснялся. Смеялись вместе. Лешка принялся за уборку. Пылесосил ковер в большой комнате и насвистывал какую то мелодию. В дверь звонили и он,
не выключая пылесоса и оставив его в комнате,подошел к дверям и заглянул в глазок. Просто перед дверьми стоял какой то дядька, одетый как Шерлок Холмс, пожилой. Лешка отошел от дверей и ждал, в дверь намольно звонили. Подумал сначала , что нужно бы открыть все же дверь и спросить не ошибся ли номером, но потом решил вообще не открывать и не отвечать. Ждал тоже. Дядька звонил все настойчивее. Лешка пошел в комнату и принялся за уборку дальше. Вспотел изрядно, но через три часа , когда закончил все пылесосить и протирать, как приказала Люся, остался почему то доволен собой. Принял душ и сег на диване в большой комнате. Потом решил проверить, оставил ли что то перед дверьми этот удивительный дядька. Открыл дверь и увидел прилепленный к дверям листок бумаги. Забрал его и снова закрыл дверь. В комнате развернул его и прочел, написанное по-русски:
" Я знаю, что вас зовут Леша и что вы к квартире. Мне нужно с вами поговорить. Прийду в шесть вечера". Внизу не было никакой подписи. Лешка почесал затылок и задумался. Конечно же он хотел бы узнать, что за человек этот тип и откуда он занет, что именно Лешка здесь у подруги Валеры. Все выглядело так, что кто то очень опытный ходит за наим по пятам и не только за ним, но и за другими, потому что о том, что именно он поедет делать снимки занал только Иван Иванович, который никогда бы не болтал кому угодно о своих делах. Позвонил к нему, посоветоваться. Тот, выслушав его, неожиданно сказал, что вообще то это хорошо, что наконец какой то тип объявился, но ни встречаться, ни разговаривать с ним Лешке не стоит и что он пошлет еще кого то, чтобы за типом понаблюдать. Лешка успокоился и включил телевизор.Вот вот должна была прийти Люся и он почему то начал волноваться, как будто бы ждал её.
Наконец в дверях заскрипел ключ и в коридор ворвалась дочь Люси, с торнистром, просто в ботинках и с кроиком:" Ура!, Валерка!",- вбежала в комнату. " А почему нет Валеры?",- спросила, явно недовольная видом Лешки. "Это брат Валеры,
старший. Зовут его дядя Коля",- сказала назидательно Люся и добавила: " Сними ботинки немедленно и рюкзак отнеси в свою комнату, переоденься и тогда можешь поиграться с дядей Колей".
Пошли в кухню и Люся вопросительно посмотрела на Лешку:" Ну чего ты какой то испуганный, случилось что или устал от уборки?". Рассказал ей все о посещении какого то типа и Люся задумалась.Он вынимал продукты из сумки, а она в задумчивости сидела на кухонном стуле и смотрела как бы в никуда. Встала и молча вышла из кухни. Вернулась через минут пять и бросила на стол альбом сфотографиями:" Посмотри, может быть найдешь его там",- сказала и села рядом. Лешка пересмотрел весь альбом, но того дядьки там не нашел. " Это мои клиенты. И вообще мне это все не нравится",- задумчиво произнесла и вышла с альбомом.
Звонила куда то и Лешка слышал только обрывки какого разговора по-немецки и смех Люси. Верналась минут через двадцать и сообщила ему:" Давай твои пленки и сиди тут пока мы не вернемся с Гюнтером. Виолетту забираю с собой поедем на прогулку. Нас может не быть до девяти вечера. Дверь никому не онкрывай и вообще мне действительно не нравится вся эта история".
Через некоторое время приехал Гюнтер, мужик под пятьдесят двухметрового роста, выглядел как какой то чиновник из министерства в отлично сшитом дорогом костюме. Виолетта, бросилась ему на руки и он вытащил из кармана плюшевого серого зайца:" Это для тебя произнес он торжественно. Заяц приглашает на прогулку в лес",- засмеялся и подмигнул Лешке. Все трое ушли и Лешка от нечего делать принялся за приготовление обеда.
В дверь никто не звонил и ничего существенно перед подъездом не происходило. Он томился сидеть вот так в чужой квартире и не зная вообще что же в действительности происходит. Услышал вдруг, как кто то открывает дверь и выскочил в коридор. Думал, что вернулась Люся. Тот, кто пробовал открыть дверь, вероятно имел трудности и дверь не поддавалась. Лешка ринулся в комнату и вытащив из под подушек рвольвер вернулся к дверям. Стоял за углом норидора, ведущего в комнату и ждал. Неожиданно тот кто то перестал пробовать открыть дверь и Лешка услышал шаги человека, удаляющегося от дверей. Взохнул с облегчением и решил, что настало время уйти из этой квартиры. Оделся и спрятав револьвер и просмотрев внимательно всю улицу перед подъездом, наконец вышел из дому. Шел быстро, потом остановился и начал внимательно рассматривать какую то рекламу на столбе объявлений. Повернул обратно и вернулся к подъезду Люсиного дома. Стоял в тени деревьев на противоположной стороне, оперевшись на решетку мостика через какую то речушку.Увидел, как к дому подъезжает машина и из неё выходит Люся с Виолеттой и Гюнтером. Люся с этим немцем представляла неплохую пару. Вошли в дом, а он ждал, ждал чего то. Наконец появилась еще одна машина и остановилась тоже перед домом. Из неё вышел тот же тип, которго он видел сегодня утром. Устремился к дверям, не звонил, тольк открыл дверь своим ключом и вошел в подъезд. Не было его где то пол часа, потом вышел и уехал. Лешка перешел улицу и позвонил, дверь открыла Люся и он, войдя, слегка испуганный спросил:" Ну и что хотел этот тип?"
" Какой тип ?",- удивленно спросила Люся. Лешка описал типа, а Люся смотрела на Гюнтера, а тот на неё. " Знаешь, здесь никого не было. И можешь спросить даже Виолетту, ведь ребеноквсегда говорит правду". Лешка ринулся в комнату и увидел дочь Люси, играющуюся спокойно на ковре с куклами. " Был у вас здесь какой то дядя",- он сел на корточки перед ней и взял одну из кукол в руки. " У меня сейчас перерыв на обед",- резолютно сообщила та,-" Вы можете прийти через пятнадцать минут".
Лешка озверел, но вдруг ни с того ни с сего рассмеялся.
Вышел из комнаты и пошел опять в столовую, где были Гюнтер и Люся. " Ну и как",- Люся смеялась,- " Дочь моя очень резолютный человек и не врет кстати, как многие",- добавила уже совсем серьезно. Выташила из сумочки, лежавшей рядом толстенный пакет с фотографиями, бросила его Лешке.
Сделала все и что было, пленка лежит там же, порезана, как хотел",- смотрела на него с издевкой. Да зря ты волнуешься все таки, или тебе везде снятся какие то темные типы, здесь ведь не Россия,Лешка",- добавила вставая. Лешка рассматривал в соседней комнате фотографии, наконец заметил на трех из них типа, похожего на сегодняшнего за дверьми. Встал и собрав все, вышел опять в столовую. " Ты поедешь машиной Гюнтера и оденешь его по крайней мере пиджак, и вообще я тебя должна немного подкрасить",- сообщила Люся. Пошла с ним в ванную. Вышел он оттуда через час, почти похожий на Гюнтера. Тот сидел в белом халате и домашних тапочках на диване и смотрел телевизор.
" Ну едь и нечего тебе волноваться. Ну украл машину , если поймают вообще то, а так я тебе расскажу как ехать и где оставить машину",- смотрела на него все время с усмешкой на лице. Перед домом, когда выходил, не заметил никого. Машина, темно серый мерседес класса С, с автоматической коробкой скоростей рванулся просто и плавно. В два часа ночи доехал до Мюнхена и позвонил Ивану Ивановичу. Тот чертыхался и обозвал его мудаком. И действительно, он не должен был ехать просто в Мюнхен. Сел в машину и поехал в направлении на Ульм.
На первой же бензоколонке остановил машину и поставил её в дальнем углу стоянки. Закрыл машину, оставляя в середине ключи.
Вышел на шоссе и начал опять ловить попутную машину.
Приехал в Мюнхен в пять часов утра,весь помятый и испуганный.
По дороге, еле поймал попутную машину и когда наконец машина остановилась, чтобы его забрать, оказалось, что ехало там четверо молодых мужчин, одетых как женщины. Очень вежливо разговаривали с ним и даже предложили поехать с ними. Отказался, очень вежливо и сказал, что когда нибудь потом.
Оживились и начали убеждать его, что потом может и не быть и что они ничего плохого ему не сделают и повезли его в центр в свой клуб.Лешка сидел там в углу и пил воду. Подсел к нему какой то тип, слегка под газом и полез обниматься. Лешка не хотел затевать драку и легко его отталкивал. Наконец решил уйти. Встал, и тогда подошли двое из тех четверых. Лешка сообщил, что сегодня у него плохой день и обещал клятвенно завтра же прийти сюда вечером. Попрощались, все трое облабызав его, прижимая к себе. Вышел наконец на улицу и вздохнул с облегчением. И тут вдруг оказался при нем тот третий и схватив его за талию как клещами, начал целовать в шею. Лешка не мог уже выдержать и предложил пройти чуть дальше, чтобы не стоять при самом входе в кафе. Шли, а тип обнимал его и слюнявил шею.
Вошли в узенькую улочку и тип неожиданно сказал, что у него тут в гараже машина и можно пойти и посидеть в машине. Лешка попробовал вырваться, да не тут то было.Шли дальше, аж подошли ко входу в подземный гараж и тип, начал ключом открывать двери в гараж. Лешке удалось вырваться и он убежал. Бежал как очумелый боясь, чтобы случайно не попасть опять ко входу в это кафе. Иван Иванович смеялся до слез, от этого рассказа Лешки, потом произнес с расстановкой, что от нехватки разума, нужно иметь крепкие ноги. Спал Лешка неспокойно и все снилось ему, как кто то пробует добраться до него. Утром Иван Иванович сообщил, что вечером Лешка поедет в Штуттгарт, на поезде и что билет он ему уже заказал. В одиннадцать часов вечера Лешка, с двумя пересадками наконец приехал в Штуттгарт. Вышел из вокзала и направился прямо по длинной улице полной магазинов с обувью.
Дошел до довольно большой улицы с движением в два ряда и тут же повернул налево. Потом шел где то минут десять и оказался на небольшой площади с движением в четыре стороны. Перешел улицу и опять повернул налево. Шел около каких то магазинов, потом появилась церьков и он повернул направо и пошел узкой улочкой, идущей слегка под гору. Оказался наконец на довольно широкой улице и повернув направо шел еще минут пять. Перед ним был довольно большой, шести или семиэтажный дом, свысокой в пик черепичной красного цвета крышей, с антресолями по верху украшенными фигурами людей и головами животных, постройки девятнадцатого столетия, покрытый плитами песчанника, с высоким партером, с палисадником и литым двухметровой высоты чугунным ограждением, чередующимся тоже из песчанника столбами с какими то помпезными башенками, с воротами тоже чугунными. Стоял перед воротами, выходящими прямо на тротуар и от чего-то раздумывал. Потом позвонил. Жал долго. Замок в воротах выдал какой то щелчок и Лешка толкнул их. Стол перед палисадником метров в двадцать, засаженном кустами роз в регулярных грядках, проложенными мраморными плитками с чугунными огрождениями. Пошел прямо ко входным дверям. Толкнул их и они открылись. В большом вестибюле царил полумрак, с правой стороны горела бра на стене с деревянной темной буазерией, над маленьким столиком с длинными выгнутыми ножками. На нем, продолговатом с овальными углами и ступенчато сходящей тоже деревянной плитой, застеленном белой мережковой салфеткой в растительные узоры, накрахмаленной и торчащей, стоял телефон, допотопного вида, как будто бы вытащенный из прошлого столетия.
Двери медленно захлопнулись и Лешка поежился. Подошел к телефону и набрал какой то номер. Услышал в трубке женский голос, неопределенного возраста,очень конкретный. Он назвал свою фамилию и потом сообщил, что хотел бы переговорить с сестрой Люцией. Услышал ответ и положил трубку. Стоял, держа в руках портфель. Нигде не было стула или какой то другой мебели. Вестибюль,заканчивающийся высокими массивными дверьми, деревянными,с матово-резными стеклами, представлял собой
почти квадрат с мозаикой, очень высоким резным деревянным потолком в квадраты, с мужскими бородатыми головами посередине
каждого квадрата. Ждал долго, переминаясь с ноги на ногу. Наконец поставил портфель на пол и прислонился к стене, тут же около столика. Послышался скрежет ключа в замке и в проеме дверей показался облик женщины, держащейся довольно прямо, но уже в преклонном возрасте в темно-синем одеянии почти до пят
похожем на халат,с волосами, убранными за белого цвета платком, повязанным просто, глубоко на лоб и сходящимся сзади. На ногах были у нее домашние, без пяток тапочки, надетые на высокие носки тоже белого цвета. " Христос воскрес",- произнесла скорее обыденно, чем торжественно, но все равно с той долей патетики, которая присуща служителям католического костела, вошедшей в кровь и кость, от которой любого, субтельного душой,
живущего жизнью светской, далекой от веры, охватывает всегда робость и невера в то, что можно жить иначе. Лешка сделал шаг вперед и отчего то припал на колено и поцеловал руку женщины. Она держала две руки спереди, скрещенные, одну, заходящую за другую. Посмотрела на него и только тогда, оторвав одну руку от другой произнесла:" Карашо, карашо, Льёшенка".
Повернулась и шагнула обратно в темноту коридора, в котором блестели в отдалении ступени лестницы. Лешка шагнул за ней без слова. Она подождала, пока он войдет и закрыла дверь на ключ.
Шла впереди ничего не говоря. Поднялись на второй этаж и она подошла ко второй двери с правой стороны коридора и, поискав ключ в связке, висящей при поясе, открыла её и зажгла свет.
Лешка вошел в комнату, совершенно просто обставленную с застеленной узкой кроватью и распятием над ней на белой беленной стене. Комната была довольно узкая,с высоким непомерне потолком и таким же окном, выходящим на улицу. Сестра подошла к окну и заслонила его тяжелой шторой, потом опустила жалюзи, оставляя просветы между тонкими деревянными рейками и открыла на остеж окно." Пусть немного проветрится",- сказала как будто бы извинялась. Лешка стоял и не двигался с места.
" Может быть хочешь чаю или чего нибудь съесть. Кухня уже закрыта, но я оставила для тебя холодный ужин в столовой. Оставь портфель и идем",- сообщила совершенно просто и шагнула к выходу. Лешка держал портфель твердо в руках, не выпуская. Закрыла дверь и протянула ему ключ. Сошли на первый этаж и пройдя почти весь длинный коридор очутились перед дверьми столовой, которую она тоже открыла ключом из связки.
Прошли от двери вперд и, подойдя к окошку в стене, сестра открыла его и взяла поднос, с чайником-термосом и тарелкой, прикрытой салфеткой. Поставила поднос на столик при стене и предложила Лешке сесть. Села сама тоже и вдруг, подперев руками подбородок произнсла:"А ты ведь постарел сынок".
Лешка сел напротив и подняв салфетку увидел на тарелке четыре бутерброда с сыром и ветчиной, рядом помидор и пару ломтиков огурца и перца. Налил себе чаю и насыпал довольно сахару, помешал ложечкой и все время смотрел на законницу. " Это сколько же я тебя не видел, мама",- спросил, все мешая давно размешанный в стакане сахар. " Вот весной будет как пятнадцать лет",- произнесла просто, как будто бы вместо слова пятнадцать
хотела сказать - год, два, три. " Я вот решил все таки приехать в Германию, что уж, меня там в России никто уже не
ждет. Знаешь, что никого у меня уж не осталось, вот и подумал, что хоть тебя смогу навещать",- говорил и вдруг заплакал, как маленький, всхлипывая и сморкаясь, совсем по-бабьи. Она, через стол, наклонясь, начала его гладить по голове и все приговаривала:" Ну что ты, ну будьет, карашо, карашо",- корявя слова на немецкий лад. Лешка вытер слезы платком и начал есть ужин.Молчали. Она смотрела на него, наклонив на бок голову и подперев рукой подбородок. " Завтра расскажешь мне все, а теперь иди спать",- сказала просто и добавила:" Оставь на столе все, только прикрой салфеткой, завтра уберу".
Вышли и она закрыла опять столовую, проводила его к комнате.
Не ждала, пока он откроет дверь ключом, пошла по коридору в обратном направлении, а потом Лешка услышал как поднимается по лестнице наверх. Открыл тогда дверь и, включив свет, закрыл опять на ключ. Сел на кровать и заплакал. Потом перестал вдруг и встав, снял пиджак, повесил его на спинку стула, отодвинул стул от стола и поставил на него портфель, сам сел на другой стул тут же. Сидел, сложа руки на столе,слегка открыв рот, с миной человека как будто ненормального, смотрел просто на зеленую портьеру на окне. Утром следующего дня его разбудил свет пробивающийся из за портьеры. Вскочил как ужаленный, не помня где он находится. Посмотрел на часы - было семь утра.
Сидел на кровати и хотелось ему спать и вообще не вставать с кровати. Поднялся, и взяв плотенце пошел по коридору в душевую
комнату. Ни одной живой души не было слышно и казалось все вымерло. Умылся и, когда шел по коридору услышал вдали пение.
Доносилось откуда то снизу, издалека. Пели псалмы сестры в каплице. Оделся и сидел на кровати, обдумывая, что же он должен сегодня сделать в этом Штуттгарте. Спустился вниз со своим портфелем и уже хотел незаметно проскользнуть из дому, как его задержал какой то глубокий женский голос: " Без завтрака не стоит выходить на улицу". Обернулся. В двух шагах сзади стояла сестра в хабите и улыбаясь сказала:" Добро пожаловать в Германии". Ответил:"Спасибо",- по светски и невпопад. Она шла впереди и показывала ему дорогу в столовую. Там никого не было.
В дальнем углу стоял на столе поднос с едой. " Мы кончаем завтракать в семь утра. Это только наши гости завтракают позже",- объяснила и показала ему на стол,-" Пожалуйста ".
Был несколько обескуражен и, сев, перекрестился. Сестра стояла поодаль и, помолившись, тихо вышла из столовой.
Съел завтрак и отнес поднос к окошку в стене. Взял опять портфель и направился к выходу. Было как раз начало девятого и чиновники и служащие спешили на работу, машины неслись на главной улице с какой то спешкой, как будто бы не верили, что успеют все же куда то. Шел как будто бы отрешенно. Нашел наконец общественную телефонную будку и, войдя, набрал номер телефона. Никто не отвечал и он от нечего делать пошел в близлежащий парк и сел на лавку. Поежился, утренняя свежесть отрезвляла и он опять встал и прошел еще метров сто к памятнику посередине площади. Стоял и смотрел на цокол и читал:
"Героям двух последних воен",- стояло на постаменте. Повернулся и пошел обратно к будке. Была занята каким то молодым парнем. Стоял и ждал. Наконец будка освободилась и набрал номер опять.
Раздался голос и он обрадованно спросил фамилию человека на немецком языке и ждал, пока тот подойдет к телефону.
Начал объяснять и кривился на себя оттого, что все время бэкает и не может как следует объяснить в чем дело. Наконец его собеседник по-видимомку наконец понял его и начал диктовать адрес. Лешка лихорадочно начал искать что то в портфеле. Нашел клочек белой бумаги и писал каккой то адрес. Вышел из будки слегка вспотевший от разговора и оглянувшись по стороная зашагал в обратном направлении. Перешел площадь опять и очутился перед зданием, простиравшимся на целый квартал. Пошел прямо и, наконец, обойдя его почти, очутился перед входом, над которым стояло:"Управление по делам переселенцев".
Толкнул дверь и пройдя коридор очутился перед лифтом. Доехал на пятый этаж и подошел к рецепции.Назвал себя и дядька в мундире внутренней охраны начал куда то звонить. Стоял и ждал. Наконец тот махнул ему рукой и, нажав кнопку микрофона, чтобы было слышно, сообщил ему, что его ждут в комнате 516. Лешка разглядывался и все не мог найти номера комнаты. Вернулся обратно и спросил опять портьера, как туда попасть. Тот объяснил ему, что сначала нужно съехать вниз лифтом и только потом подняться наверх пешком. Весь вспотевший через минут патнадцать наконец нашел нужный номер комнаты и постучал в дверь. Никто не отзывался. Стоял и ждал. Постучал опять. Потом решил толкнуть дверь. Поддалась сразу и очутился в довольно большой комнате, уставленной стульями вдоль стен, как у врача.
С одной стороны было две двери, а напротив располагались стекляные закрытые двери, ведущие в какой то коридор. Толкнул их, не поддавались. Подошел в другой двери и очутился перед девушкой за столом. Спросила его, кого он ищет и тогда он сообщил фамилию человека. " Можете подождать в коридоре",-
сказала, смотря на него как то подозрительно. Ждала, пока выйдет из комнаты и закроет за собой дверь. Сидел на стуле и ждал. Ждал долго, аж начало ему казаться, что засыпает и от желтоватых ковровых полов исходил какой то запах, от которого ему сделалось почти плохо. Ждал. Было тихо, ни один звук не доносился до него. Наконец двери открылись и перед ним предстал довольно молодой мужчина, лет этак под тридцать пять. " Вы Алексей Крюгер",- спросил, смотря просто в глаза Лешке. Тот встал и протянул почему то ему руку.Тот пропустил его вперед и прошел к стеклянным дверям. Вставил пластмассовую карточку в паз около дверей, они открылись. Мужик пропустил его вперед и двери автоматически закрылись. Шли молча.Коридору казалось не видно было конца. Лешка весь вспотел и не подавал виду, что боится. Наконец за поворотом, который появился вдруг, дядька стремительно взялся за ручку дверей и открыл их. Спереди сидела по-видимому секретарша. Тот кивнул ей молча и прошел в следующую комнату. Лешка озираясь вошел и стоял. Тот прошел вперед и сел к столу в крутящееся кресло. "Садитесь",- пригласил тот. Лешка не знал куда. " Ах сейчас принесут стул",- произнес тот совсем не извиняющимся тоном. Тот начал, не ждал, когда принесут стул. " Так вот, я все же не могу понять, почему вам не выдали всех документов во Фпидланде",- смотрел на Лешку и ждал его ответа, нетерпеливо тарабаня по столу сжатой ладонью. Лешка, не поняв всути вопроса, попросил повторить его. Тот повторил и вдруг спросил:" Вы выглядете уставшим.
Где ночевали?". " Да тут у родственника",- нерешительно произнес Лешка. " А что это за родственник",- начал допрашивающим голосом тот. " Ну одна женщина, близкий родственник",- выдавил Лешка. " Бывшая жена?",- оживился тот.
Лешка молчал. Тот продолжал:" Вы совершенно неправильно
думаете, что оттого, что у Вас бывшая жена немка, Вы сможете получить немецкий пасспорт". Смотрел на Лешку с видом победителя. Лешка молчал и поддался вперед. Тот нажал кнопку при телефоне и сказал:" Принесите стул. Да.Я же сказал, сделаю". " Да, так кем же является для Вас эта женщина, у которой Вы ночевали?",- продолжал уже с явным неиерпением.
" Ну близкая родственница и сейчас",- выдавил тот.
" Если Вы не хотите говорить, или то, что Вы сказали окажется ложью, Вас выдалят из Германии в течение двадцати четырех часов",- произнес тот категорически. Лешка переминался с ноги на ногу, портфель держал в руках. Отодвинулся к стене и хотел к ней прислониться, заметил, что перед стеной стоит какой-то маленький столик с папками на нем. Оперся о него рукой.
" А у Вас не будет ли для меня воды попить",- спросил засохшим голосом. " Мы закончим с Вами очень скоро разговор",- произнес тот. Лешка вдруг ни с того ни с сего присел на корточки. Тот встал из за стола и посмотрел на Лешку:" Вам что, плохо?",- не то спросил тот. " Это пройдет у меня, просто в горле засохло",- Лешка старался встать и, потеряв равновесие, качнулся и сделал шаг, а потом другой в направлении к стене обок. Тот выкатил из за стола кресло и усадил Лешку в него. Стоял перед Лешкой и положив руки на талию смотрел с сочувтвием на него. "Вы успокойтесь, может Вам здесь жарко, сейчас принесут воды".
Двери открылись и появилась секретарша со стаканом воды в руках. Лешка махнул рукой и от воды отказался. " Да вы выпейте, а то еще потеряете сознание",- тот взял стакан и поднес его почти к самому рту Лешки.
Отпил глоток и вдруг почувствовал, что в голове зашумело, ка будто бы был пьяный. " А что в воде то",- спросил.
" Обычная вода, минеральная",- произнес тот.
Вошел какой то другой дядька и с интересом смотря на на Лешку поставил стул, такой же вертящийся. Дядька сел за столом опять. " Ну отдохнули",- спросил сочувственно,-" А то у меня следующий посетитель через десять минут и мы должны будем закончить сегодняшний визит у нас. Но так как Вы не можете или не хотите сказать, кем приходится Вам женщина, у которой Вы ночевали, Вам предстоит выехать из Германии в течение суток",- встал из за стола. Лешка поднялся, на согнутых коленях и сказал:" Мать она мне".
" Продолжим нашу беседу завтра",- сообщил тот,- " А Вы успокойтесь, Вам ведь нечего волноваться",- закончил чиновник.
" Все это ведь в документах моих",- тянул Лешка, уже окрепшим голосом,- " Я ехал сюда, долго, сидел в России, во Фридлянде держали два месяца и все то же самое спрашивали, у Вас там все документы есть и что Вам от меня нужно еще?".
Тот сел на стул и пригласил сесть Лешку тоже.
" Дело в том, что у нас тут мног появляется в последнее время всяких лиц, не немецкой нации, с подложными документами и мы, конечно должны проверить в действительности, правдв ли то, о чем нам рассказывают",- произнес примирительно. Сидел в кресле спокойно и никуда не торопился. Лешка начал:" Я родился в тысяча девятьсот сорок шестом году в январе". Тотперебил его:" Это все в Ваших документах, дальше, дальше".
" Ну вот, это было в Берлине. Моя мать, тогда тоже была монашенкой и её , ну , там, ну, как это во время войны, ну сами понимаете....". Замолчал.
" Дальше, дальше, побыстрее, я же Вам сказал, что у меня нет совсем времени и слушаю Вас только оттого, что Вам сделалось плохо",- произнес с нетерпением.
" А отец , ну мой отец, ну признался один офицер,ну советский,
хотя он вовсе и не был виноват",- Лешка конфузливо перестал говорить и опустил голову.
Слова текли рекой, не переставая, он не мог ни остановиться, ни первести дыхания, вытирал платком пот с лица, не замечая того, что делает. Замолчал наконец.
" Скажите, почему Вы не приехали к матери Вашей раньше и почему только сегодня приехали вообщек ней. Она, что не хочет Вас видеть?",- выжидающе, совершенно серьезно смотрел на Лешку и ждал. Лешка не выдержал и вскочил:" Вы, вы что не верите мне или что тут Советский Союз, там меня допрашивали по десять часов, аж сознание терял. Думал тут наконец поймут меня. Да у меня все умерли, никого не осталось, вот решил приехать к матери, а то умрет и не увижу её вообще. Уроды",- закончил по-русски. " Вы что то сказали по-русски",- решительно спросил тот. " Да я так про себя",- Лешка смотрел просительнов глаза служащего. " А что Вы сказали по-русски, Вы можете перевести",- спросил тот голосом, не терпящим пререкания.
" Да это такое слово, лагерное,ну ругательство",- Лешка опять посмотрел просительно на того. " Ну, а все таки, что это обозначает?",- тянул тот дальше. " Ну это как по немецки - ну дурак",- выдавил тот. " А кто по Вашему дурак",- спросил тот и поддался вперед. " Да я о себе вообще то говорю",- Лешка сидел весь красный, готовый через какую то долю секунды сделать что то неописуемое. Тот посмотрел на край стола и облизнув языком верхнюю губу и скривив рот спросил:" А письма, письма мать Вам писала?". Лешка радостно полез в портфель и вытащил из него пачку писем слегка потрепанных и перевязанных серым шнурком.
Протянул их. Тот с миной как будто бы может быть омерзения , но точно нетерпеливости сделал жест рукой , как бы огараживая себя от этих самых писем. Лешка положил их обратно в портфель.
Молчал. Тот выдвинул из письменного стола ящик и вытащил папкус бумагами. Начал её листать. Потом поднял взгляд от бумаг и начал говорить:" Вы не должны волноваться, если Вы уверены в своем деле, Вы всегда добъетесь своего. Но понимаете, Конституция Федеративной Республики Германии говорит о том, что каждый, каждый немец, то есть немец по крови хотя бы одной части родителей имеет право жить в Германии. Но это нужно очень точно проверить. А на это требуется время и никто нехочет брать на себя ответственность, если вопрос не выяснен до конца",- молча и смотрел на Лешку. " Я вообще то шофер",- произнес
тот, - " И с Германии мог бы найти работу по профессии".
Лешка смотрел уже не мигая на чиновника. Вытащил водительское удостоверение и перевод с него и нострификацию. Тот взял документы и начал их рассматривать. Закрыл папку и отложил поданые Лешкой бумаги на столе в сторону, Лешке их не отдавал.
" Вы прийдете к нам завтра и тогда мы сообщим Вам наше решение",- встал из за стола и сам подал руку Лешке,-
" А водительские права останутся пока у нас",- закончил категорически.
Вышел Лешка из здания и стоял в поблизком скверике, согнувшись в пол, как будто бы после марафона. Достал из портфеля пачку паперос и закурил.Солнце светило прямо в лицо. Вдруг почувствовал голод, как будто бы не ел несколько дней ничего.
Пошел в монастырь, к матери. После обеда лежал в комнате и думал.Вытащил из портфеля мобильный телефон и начал отчитывать сообщения. Звонил Иван Иванович и интересовался, как у него идут дела, потом был какой то непонятный звонок, потом опять пустой звонок , а потом звонил татарин. Лешка включил телефон и набрал номер татарина. Услышал его голос и спросил, может ли он разговаривать с Галей. В телефоне ответили, что здесь Гали нет и что он перепутал номер. Потом услышал мужской голос и тот голос спросил, с кем он хочет говорить. Ответил, что хотел бы говорить с Галей и если ошибся номером, то нужно просто сказать, что ошибся номером, а не спрашивать таким голосом.
Человек спросил набранный Лешкой номер и тот повторил все цифры, как есть. В трубке было молчание и потом раздались гудки. Лешка позвонил сразу же Ивану Ивановичу и тот очень возбудившись, сказал ему, что завтра он должен из Штуттгарта уехать и что сегодня же должен поменять телефон.
В пять часов вечера вышел из дому и направился в центр города. Подошел к магазину Ц и А и, войдя, поднялся на первый этаж, оказался в отделе мужскогй одежды и начал искать брюки для себя. Зашел в кабину для примерки с четырьмя парами брюк и
начал их примерять. Прошло минут десять, все ему не подходило и он опять взял три новые пары брюк и вернулся в ту же кабину.
Наконец нашел пару, котрая подходила ему и подойдя к кассе стал в очередь, чтобы уплатить за них. Сзади стоял какой то тип с трусами в руке, видно было, что взял их случайно. Лешка заплатил и с мешком в руке начал спускаться эскалатором вниз.
При входе опять наткнулся на того же типа, тот стоял обок, от нечего делать перебирая дамские кофточки на крутящейся вешалке
Вышел из магазина и направился к остановке трамвая. Сел в трамвай и поехал в восточный район города. Ему казалось, что кто то все время за ним наблюдает, но отбросил эти дурные мысли и для того,чтобы все таки проверить свои опасения, вышел стремительно из трамвая, когда тот уже трогался. Какой то тип рванулся тоже за ним, но трамвай уже тронулся. Перешел удицу и прошел квартал к остановке метро. Теперь ехал на север города.
На тихой улочке, карабкающейся в гору, остановился перед одной из вилл и позвонил. Мужской голос спросил, кто там и Лешка назвал себя. Калитка открылась и на пороге дома стоял улыбаясь
его старый друг, который выехал из Алма Аты лет двадцать назад, инженер Вилли Копп. Постарел, конечно, но все так же улыбался, почти в прямом смысле до ушей. Работал он в фирме в Штуттгарте,
которая производила зажигательные свечи и поршевые системы для автомобилей, имел жену и двоих детей, уже взрослых. Домик купил в рассрочку и адрес его Лешке давно был известен, писали друг другу. Вилли и он начинали почти вместе работать на Павлодарском тракторном заводе. Только Лешка, уж так вышло, сидел и потом потерял жену, детей у него не было.
Принимали его как родственника, все были дома, жена хлопотала на кухне, а Вилли, гордый показывал ему свой дом, библиотеку.
Лешка сидел в столовой, слегка ошарашенный и растроганный.
Потом, после ужина,когда жена подала кофе, Вилли мигнул ему и они направились наверх в кабинет, как тот его называл.
" Ну рассказывай, что тебе нужно",- спросил то без обиняков.
" Ну вот привез я кучу фотокарточек, на трех, кажется из них виден какой то тип. Ты не спрашивай, зачем он мне нужен, я по суте и сам не знаю, но нужно узнать, что это за тип. Вот и подумал я, что если бы сын твой мог бы выяснить, по тому, как он наверно может все такое выяснить",- Лешка выпалил все, и замолчав, стал смотреть прямо и не мигая на Вилли.
" Ну сына я не хотел бы в наши дела втягивать",- Вилли встал и
сделал размеренный шаг к стене,-" Я, конечно помню, что если бы не ты и не взял бы на себя вину за аварию, то сидеть бы мне пришлось. Я конечно это понимаю, и только оттого сделаю для тебя это одолжение". Вышел и через некоторое время вернулся вместе с сыном, лет около тридцати-тридцати пяти. Тот улыбался так же как и отец, только похож был на жену Вилли.
Смотрел на фотографии, потом выбрал уже не три, только четыре и смотря просто на Лешку сказал:" Вы , наверно останетесь у нас ночевать. Я вернусь с дежурства в восемь утра и тогда скажу, что успел узнать".
Сидели они с Коппом до поздна, смотрели старый альбом, вспоминали, ну и выпили маленько, конечно. Постелили ему в такой специальной комнатке для гостей и Лешка то ли с пьяну, то ли с вопоминаний, всплакнул как маленький и так и уснул.
Утром разбудил его сын Вилли. Дома хозяев уже не было, встали в шесть, чтобы успеть на работу в восемь. В кухне был накрыт завтрак, стол был весь в салфеточках, со скатертью, вообще кухня блистала вся чистотой.
" Вот этот тип, которого Вы по-видимому не заметили, это так называемый местный писарь, пишет доносы на всех, а вот тот, который Вас интересует - это интересная личность - это детектив, у которого очень старое и известное детективное бюро, зовут его Лейк. Я тут принес Вам адреса и телефоны обоих",- смотрел с любопытством на Лешку, но ничего не спрашивал.
Лешка молчал тоже. Сидели так минут пять, а потом Лешка вдруг спросил его:" Ну и вообще, как эта твоя работа, трудная?".
Тот оживился и, кивнув в сторону головой, точь в точь, как Вилли ответил:" Да не очень, но конечно ответственная и иногда, можно сказать опасная". Лешка хлопнул его по плечу и встал:
" Ну брат, спасибо тебе огромное, я в долгу у тебя".Попрощался с ним. В центре города зашел в магазин и купил мобильный телефон с картой. Позвонил Ивану Ивановичу и сообщил ему телефоны и адреса а потом пошел к матери. Когда подошел к дому, где жили сестры, заметил еще издали, полицейскую машину перед главным входом. Повернул стремительно и, решив не забирать свой портфель, в котором лежали только его пижама, паста и щетка для зубов, направился опять в управление по делам переселенцев. Поспел туда прямо перед обедом и поднявшись на пятый этаж и сообщив секретарше, что уже пришел, сел и принялся ждать чиновника. Появился тот довольно скоро и пригласил его в соседнюю комнату. Пришел уже с папкой . Сидел торжественно напротив Лешки за круглым довольно большим столом.
" Несмотря на противоречивые Ваши доказательства Вашеего происхождения",- начал и тут же остановился и посмотрел на часы,- " Но, ввиду Вашей трудной жизненной ситуации, все же решено Вашу просьбу о признании Вам гражданства Федеративной Республики Германии удовлетворить",- закончил и помотрел на Лешку дружески улыбаясь.
Лешка сидел, опустил голову и отчего то почти плакал. Тот встал и протянул ему пасспорт - вишневого цвета - заграничный пасспорт его новой Родины. Стоял и пожимал ему Лешке руку.
Тот вытащил одной рукой из кармана носовой платок, а другой пожал чиновнику руку. Взял пасспорт и открыл его. На фотографии смотрел на него он Лешка, в белой рубашке и при галстуке, в темно-синем пиджаке. " А вот аусвейс Вы получите по месту Вашего проживания",- сообщил тот, в потом спросил:" А Вы уже знаете, где будете жить?". Лешка принялся рассказывать, что может быть ему помогут найти работу знакомые, а может быть сам найдет по объявлению. Вышел на улицу и направился на вокзал.
До отправления поезда оставалось еще почти полтора часа и он зашел в привокзальный буфет что то съесть. Стоял у стойки ел жаренную сосиску с горцицей и булкой. Был отчего то довольный собой и не чувствовал вовсе никакой опасности. Подумал только, что вообще то хорошо было бы выбросить и этот телефон, который купил только что. Кончил есть и пошел в туалет. Порвал бумажку с адресами и телефонными номерами и спустил воду в туалете. Потом пошел на перон и, пройдя в его начало, туда,где вокзальная крыша уже не прикрывает железнодорожного полотна, остановился и принялся курить, потом прошел еще дальше и спустился на железодорожное полотно. Сидел на лестнице и курил. Вытащил мобильный телефон, набрал какой то номер и не ожидая звонка, взял камень с полотна и несколько раз стукнул по телефону, разбивая его вдребезги. Засунул внутренности телефона в щель между полотном и кирпичной кладкой и, стряхнув пепел с паперосы и гася её, встал и пошел обратно на вокзал. На почте купил большой конверт и почтовые марки, вложил в конверт все фотографии и, написав адрес Вилли, бросил конверт в почтовый ящик. Оставалось еще пол часа с лихвой и он опять пошел на перон ждать поезд. В вагоне сидел и всю дорогу читал газету, которую купил на вокзале. Приехал в лагерь в одиннадцать вечера. Прошел в свою комнату, в которой кроме него жило еще
четверо молодых мужчин. Подошел к своей кровати и увидел на подушке письмо, адресованное ему из Штуттгарта, со вчерашней датой. Парней еще не было и он, усевшись на кровать расскрыл конверт и принялся читать. Письмо было из министерства внутренних дел и в нем писалось, что его приглашают сегодня в одиннадцать часов утра явиться для выяснения некоторых подробностей, связанных с его пребыванием в советском исправительно-трудовом лагере. Взял письмо и аккуратно порвав его на маленькие кусочки,сжег в стеклянной пепельнице на столе. Разделся и лег в кровать. Лежал и не мог заснуть, думал
о себе, о том, что все его надежды, жить как все нормальные люди никогда наверно не сбудутся. Заснул и снилась ему река Урал, где он был в лагере, широкая и не глубокая в половодье,
с другим берегом, которого не видно.
Утром следующего дня явился в управление лагеря и показал свой новый пасспорт. Сидел с теткой-социологом и разговаривал относительно работы. Она протянула ему на прощание адрес фирмы в Людвигсбурге, где требовались шофера. Он решил ехать сегодня же и попросил выписать ему командировочные, которые причитались всем, при поисках первой работы. В комнате, куда вернулся, сидел на противоположной кровати его сосед по комнате и курил паперосу, смотрел на него с насмешкой. " Где был вчера, тебя тут все искали",- произнес с расстановкой но без лишнего любопытства. Лешка поморщился и открыл окно:" да ты вчера вообще то пьяный был и был я тут все время, вот спроси нашего психолога, сама со мной вчера разговаривала, а потом ходил по городу, что сидеть то в комнате, от сиденья, знаешь, появляются геморои, вот и тебе советую,не сидеть, а двигаться больше, а то ходить будешь потом, этак согнувшись". Вытащил из шкафа чистое бельё и пошел мыться. Когда вернулся, соседа не было уже в комнате. Собрался быстро и тут же пошел на вокзал, ждать следующего дня в лагере ему вовсе не хотелось, чувствовал, что должен все теперь делать быстрее и лучше. Приехал к Ивану Ивановичу в Мюнхен ночью. Сидели на кухне, как в штабе и думали, что же делать дальше. Иван Иванович решил отправить Лешку с сыном татарина, ребенком и женой на юг в Италию, на дней десять, а сам намеревался заняться плотно Лейком и другим типом. Степан из лагеря звонил и сообщил, что полиция искала что то по всему лагерю, но ничего конкретного никому не говорили и что татарина оставили в покое, но возили куда то, самого и, что вернулся он какой то испуганный. Поэтому Степан должен был теперь быть обязательно в лагере, чтобы постараться вытащить из татарина все же - что он там наговорил людям и вообще что это за люди, которые так рыскали по всему лагерю.
Это было очень важно для их дальнейших шагов. Но все равно, решено было, что выедут они в эту Италию утром, на машине сына татарина, да и Лешке причитался отпуск. Иван Иванович решил тоже уехать пока из Мюнхена в Берлин, чтобы оттуда руководить всей операцией. Обговорили все детали, как связываться и что делать при экстренных ситуациях и так сидели на кухне у сына татарина. Иван Иванович вышел, чтобы еще раз проверить, спят ли хозяева и хорошо ли привязаны. Вернулся какой то воодушевленный. " Знаешь, я тут пока тебя не было, ну тут с эти пацаном, ну вот и написал стихи",- проговорил и не делая остановки, начал читать с бумажки:" Вот первое стихотворение называется "пчела".
Что то там в углу жужжит.
Залетела к нам с утра пчела.
Над вареньем пролетает,
пируэты вытворяет.
Все жужжит, жужжит, жужжит,
и ужалить норовит", - посмотрел на Лешку и спросил:" Ну и как?". Лешка сидел совершенно отрезвевший и думал над тем, что наверно с Иваном Ивановичем от такого сиденья тут произошло что то и оттого всего он может быть вляпался в совсем паскудную историю. Сидел смутный и подавленный.
" Ну скажи, нравятся тебе, или нет?",- напирал тот.
" Ну вообще то неплохо",- выдавил из себя Лешка.
" Ну, если неплохо, то прочту тебе еще одно",- с радостью в голосе сообщил Иван Иванович.
" Вот слушай:
Маленькое зернышко в ровик положили,
землёю прикрыли,
лейкой стали поливать.
День прошел, второй и третий.
На четвертый в выходной, мы устали наблюдать,
время по часам считать.
Наконец, когда забыли,
что куда мы посадили,
ниоткуда, не возмись
вылез вдруг зелёный лист
маленький, маленький,
но совсем удаленький.
Рос он рос, крепчал, крепчал,
аж большой морковью стал.
Но об этом мы узнали, когда её сорвали.
Водою обливали,
щеткой оттирали.
Нет уже морковки,
она во рту у Вовки!",- закончил торжественно и почти громко.
Лешка пригнул почти к столу голову, испугавшись его почти крика. " Ну что ты так согнулся, боишься чего или заболел",- спросил Иван Иванович с опасением в голосе.
" Если не нравятся тебе, то так и скажи- не нравятся и все тут, а если нравятся, то скажи- нравятся и не стесняйся своих чувств",- он почти рассвирепел и оттого встал со стола.
" Я, понимаешь ли не силен в литературе",- произнес Лешка, как можно спокойным голосом,- " Но чтобы вообще понять всё, я должен вчитаться, понимаешь, а то так с первого разу не разберу. Ты бы мне дал что ли это в письменном виде, а?,- спросил, глядя Ивану Ивановичу просто в глаза.
Тот бросил ему лист бумаги." С двух сторон тут все написано,
и все пробы, конечно, потому как сразу же рифм не подходит.
Надо слова выгибать, чтоб подошли, понимаешь",- произнес со знанием дела. Лешка взял лист бумаги и встал." Я вообще то устал и вообще то уже хотел спать идти, а то не встану во время, возьму, почитаю на ночь, может скорее усну",- произнес как можно примирительнее. " Э нет, если понравились тебе, как говоришь, если, конечно не врешь, то научись наизусть, а то знаешь, нам нельзя тут своих автографов оставлять, мало ли чего, и вообще, если хорошая вещь, то стоит на память заучить , чтоб потом было о чем вспомнить. Чего уж тебе там, если пацан ихний тут в пять минут научился",- Иван Иванович сидел расслабленный и довольный собой. " И вообще, вот когда на пенсию пойду, только стихи писать буду",- закончил мечтательно.
Мина на его лице из мечтательной переменилась в сумрачную:
" Повторишь, когда выучишь, если не нравиться, то говорить нужно сразу,не нравится и все тут и тогда отчего не нравится,
но а коли нравятся, то...., ну вот я подожду, а то ведь вот врать научились".Лешка, испуганный его приступом бешенства сидел рядом и старался выучить наизусть его стихи. А тот тянул дальше:" Слово, оно ведь вот у него действие огромное, слова то, оно жить помагает и на подвиги зовет",- выдавил вдруг и замолчал, не зная, что сказать дальше. Лешка поднял голову от читанья и произнес:" Коли выучить должен стихи твои, то не бубни хоть, а то не могу сосредоточиться". Тот посмотрел на него с удивлением. " И поэзия тоже",- закончил ни с того ни с сего. Потом, когда снова мысли овладели им, заговорил:" Вот не будет нас, а мальчонок то татарина, глядишь и стихи помнить будет,- это раз, а другое еще что тебе скажу, это то, что я себя после того уважать стал и силу в себе тоже чувствую, что я тоже могу, а не то там какой другой только может, поэты... там, художники".
Сицилия.
Утром следующего дня, когда все багажи погружены были в машину сына татарина, Лешка вернулся в квартиру и, обняв Ивана Ивановича, всплакнул. Попрощались и условились, что как только
можно будет,он вернется обратно в Германию. Жена татарина несла ребенка на руках, спящего и была сама невеселая вовсе.
Сын татарина шел рядом и Лешке показалось, что тут во дворе они могут удрать. Он толкнул его для порядку кулаком по спине, чтобы чувствовал, что все его мысли должны принять правильный оборот. Тот обернулся и, отмахнувшись от Лешки произнес:" Да чего ты, я что, дурак что ли убегать, ребенок ведь, хоть к морю поедем". Ехали молча до самой границы и Лешка чувствовал, что именно на границе может призойти что то непредвиденное.
Жена сына татарина сидела с ребенком на заднем сиденьи, а он с сыном этого татарина- спереди. Подал ему свой немецкий пасспорт и приказывающим голосом произнес:" Если спрашивать станут, скажешь, дядя я тебе, понял. А если чего ****еть начнешь, просто тут же и пристрелю, так что подумай сначала то".
Когда подъехали почти в полдень к австрийской границе, на переходе стоял один полицейский и махал рукой,некоторым чтобы
ехать дальше, а другим приказывал съехать в сторону. Документов у тех, которые ехали дальше, не проверял. Лешка вел машину на скорости километров в десять и смотрел внимательно по сторонам и в переднее зеркало за женой татарина. Наконец полицейский махнул и им рукой, чтобы ехали дальше. Вздохнул с облегчением и надавил на газ. Настроение у него поднялось и он вдруг предложил татарину:" Можешь меня называть просто Лешкой. А я тебя просто Ильдусом. А пасспорт отдай, а то и забуду забрать.
Вещь это для меня очень уж ценная". Ребенок сзади начал плакать и Лешка решил остановить машину при первой же бензоколонке. " Чтобы не повадно было бежать",- сообщил с расстановкой, обращаясь к жене Ильдуса,- " Я приготовил в машине наклейку такую - транспорт психически больных - а дальше адрес клиники в Германии, чтобы выглядело серьезно. И когда выходить буду, я тебя наручниками к сиденью прикреплять буду, чтобы чего лихо не произошло. Так что, если вздумаешь, чего, то люди мне сообщат. А ребенка возьмем с собой, погулять ему надо, а то при таких родителях, совсем сдуреет".
С несколькими остановками, они наконец под вечер доехали до побережья и остановились в маленькой гостинице в городке Линьяно Сабьядоро. Пошли на пляж и тут Лешка решил, что все втроем должны выкупаться, несмотря на темень непроглядную.
Надел наручники себе и им на руки и так втроем вошли они в воду, теплую как суп. Ребенок сидел на берегу, на одеяле.
Когда вышли из воды, Лешка ресстегнул наручники и сообщил:
" Мне вообще то уже все равно, от сейчас, от сегодня вы свободные люди, и, если хотите, можете идти прямо сейчас на полицию и донести на меня". Смотрели оба на него и тогда жена Ильдуса сообщила ему:" А кто нам здесь поверит во все эти истории, все это чепуха, вообще то я не так себе представляла
бандитов". Засмеялся тогда зло:" Ну, ну, ты девка вообще не знаешь, что такое бандиты".
На другой день поехали дальше. Еще через двадцать четыре часа остановились наконец в районе Палермо, на Сицилии.
Виллу по адресу, который он получил от Ивана Ивановича, нашли с трудом. Ключ лежал над дверьми и когда открыли двери в нос ударил запах давно не проветриваемого помещения.
Салима, жена Ильдуса начала прибирать все вокруг, покрытое легким слоем пыли. Вилла эта принадлежала одному торговцу
автомобилями из Германии, итальянского происхождения, которого хорошо знал однин из кумплей Ивана Ивановича. Были здесь совершенно одни, море совсем под боком. На другой день поехали в городок поблизости, купить еды и воду. Ехали обратно и Лешке сделалось почему то совершенно все равно, что завтра с ним будет. Смотрел на дорогу и ему казалось, что жара дня распекает его изнутри. Завел порядок, что в день все должны спать или по крайней мере отдыхать. Погода стояла безоблачная и какая то не по-человечески жаркая. Термометр показывал в тени сорок и кроме как лежать, изнывая от жары и пота, нечего здесь было делать. На расстоянии пары километров в обе стороны на пляже не видно было ни одной живой души. Через три дня решил связаться с Германией и набрал Ивана Ивановича.
Телефон того не отзывался и Лешка позвонил Люсе во Франкфурт, чтобы проверить, дошли ли уже до нее. Телефон взяла её дочь и сообщила, что матери нет дома и что вернется через пятнадцать минут. Решил подождать. Через пятнадцать минут позвонил снова и Люся обрадовалась и сообщила, что машину уже забрали и что никто к ним не звонит и что все его страхи напрасны, обещала связаться с Валерой, чтобы тот позвонил ему. Спросила номер его телефона и Лешка сообщил номер телефона, который разбил на вокзале. Попрощались и Лешка с каким то облегчением положил телефон в карман. Чувствовал, несмотря на такое спокойствие, что вовсе все не так спокойно и, что правдоподобно, скоро нужно будет все же ехать в Германию обратно.Сидел на крыльце дома и смотрел в никуда. Услышал шум автомобиля, появившийся как будто бы ниоткуда. Вскочил и быстро вошел в дом, закрывая за собой дверь и ставни дома спереди. Стоял перед закрытыми ставнями и смотрел на происходящее перед домом. Машина карабиньери остановилась прямо перед входом и полицейский, выйдя из машины постучал в двери.
Лешка подошел сразу же к выходу и открыл двери. Поздоровался и тот спросил, кто он. Ответил ему по-немецки, что он приятель господина Паланти и что отдыхает тут с племянником и его семьей. Вошли разглядываясь, зашли в кухню. Сняли фуражки и Лешка налил воды и предложил пива. Один посмотрел на другого, потом оба рассмеялись и вдруг один из них на совершенно чистом немецком скзал:" А вообще то у вас какой то словянский акцент".
Лешка тоже улыбнулся и сообщитл, что акцент русский.
Согласились выпить по пол стакана пива и похвалили, что холодное. Рассматривали все вокруг, будто бы не верили тому, что Лешка рассказывал. Наконец, когда вышла жена сына татарина, с ребенком, извинились и, козырнув, вышли и как то сразу отъехали.
Наконец под вечер раздался звонок Ивана Ивановича, который сообщал, что он познакомился с этим детективом с фотографии
и, что завтра будет знакомиться с одной немкой, которая вообще то вроде из России и тогда точно можно будет выполнить просьбу той журналистки, потому как немка эта богатая и может заплатить.
Лешка ничего не мог понять, отчего какая то немка должна была платить за услуги Ивана Ивановича и какое отношение ко всему
этому имеет детектив. Спрашивать не стал, только сообщил, что были у них местные менты. Договорились, что тот перезвонит через два дня, когда выяснится точно, кто будет платить за услуги, заказанные журналисткой. На следующий день совсем ни свет ни заря поехали все вчетвером опять в город и тогда Лешка решил купить какую-нибудь газету, пусть хоть на немецком языке, все равно какую.
Были только две газеты - одна - франкфуртер алльгемайне цайтунг, а другая - ди вельт - и то недельной давности и Лешка купил обе. Накупили еды и он решил, что сегодня он будет готовить сам. Безделье начало его уже порядочно мучить.
На следующий день с самого утра погода испортилась и продул ветер нагоняя волны, которые выносили на берег водоросли и кучу медуз. Лешка возился в кухне и это порядком ему надоело, засадил всех ему помагать, но все равно настроение испортилось и он все время выглядывыал в окно, как бы ожилая кого - то. Вечером раздался долгожданный звонок от Ивана Ивановича, который загадочно сообщил, что Лешка должен немедленно ехать домой и что как от выразился "соглашение достигнуто". С кем соглашение и какое такое соглашение - все это было Лешке непонятно. Радостно сообщил, что едут домой, но
остальные восприняли сообщение с недовольством. Лешка решил все же дождаться утра и тогда только ехать. Утром в семь, закрыв дом господина Паланти,отъехали. Всю дорогу молчали в основном,только Лешка от внутреннего какого то беспокойства все время ругался. Когда приехали в Мюнхен, Иван Иванович встретил его в дверях, весь какой то возбужденный и сразу же потащил в соседнюю комнату. " Ты даже себе не представляешь, чего удалось мне достичь в течение этих нескольких дней",- сообщил тоном заговорщика. Лешка отмахивался от него, уставший от почти полторы тысячи километров езды в течение одного дня:
" Утром, утром все расскажешь",- произнес махнув рукой,-
" Ну честно, не могу сегодня ничего, хоть убей. Спать хочу, только спать",- закончил отрешенно.
" Нет, ты должен меня выслушать ",- Иван Иванович посадил его на стул напротив себя и закрыл дверь в комнату,-
" Мы стоим на пороге величайших изменений в нашей жизни",- произнес торжественно. Лешка почти спал, сидя.
" Первое, что мы должны сделать - это создать структуру.
Структура-это ключ к успеху. А потом мы создадим империю.
Ну зачем мы приехали сюда, ну зачем спрашиваю я тебя?",- он дернул Лешку неожиданно за рукав, так, что тот почти не упал со стула,- "Мы приехали сюда, чтобы сделаться капиталистами. Здесь все капиталисты, если не действительные, то уж точно потенциальные.Поэтому, в первоначальном этапе организации, этапе накопления, заметь, накопления потенциала, мы должны накопить, заметь не деньги, только что то другое - мы должны создать структуру. От структуры мы вырвемся вперед. Меня даже не интересуют деньги - меня интересует власть",- закончил он торжественно. Лешка открыл глаза. " А откуда вообще то у тебя деньги, а если их нет, то как ты создашь структуру",- спросил глядя на Ивана Ивановича сонными глазами.
" Вооот, это правильный вопрос, это самый важный вопрос",- сказадл он почти переходя на шепот. Схватил его за воротник бобочки и притянул к себе:" Баба есть, которая имеет деньги и которая даст заработать",- оттолкнул его от себя и сказал:
" Ну ладно на сегодня достаточно, а то не поймешь всего. Тебе нужно все по маленьку давать, а то видишь, сдуреешь и вообще ничего делать не будешь". Лешка закрыл глаза и опять погрузился в дремоту. " И последнее",- прокричал Иван Иванович почти над ухом,-" Все это при одном , единственном условии - я руковожу всем, я так сказать фюрер. Мы построим империю по типу пирамиды - вверху я потом ты, а потом все остальные. И этот принцип позволит нам контролировать всю систему и структуру",-
встал довольный собой со стула и хлопнул Лешку по плечу.
Тот вскочил. " Ну , как я сказал на сегодня хватит, а завтра продолжим. Завтра я должен с тобой обсудить схему структуры",-
засунул руки в карманы и шагнул в угол. Лешка встал и, не раздеваясь, рухнул на кровать и захрапел. На другой день, утром
Лешка не мог сразу сообразить, где же он находится и когда увидел перед собой Ивана Ивановича, с досады повернулся к стене. Тот засмеялся и сел на кровать рядом с ним.
" Ээээ, да ты вижу обиделся на меня",- похлопал его по дружески по плечу,-" Все намного проще, хотя, по правде я вчера был в паскудном состоянии и обязательно хотел с кем то поговорить.
Я даже не мог понять отчего это у меня такое состояние, ведь вот вроде бы все в порядке, а что то в середине меня гложет и даже не то чтобы что то конкретное, а даже сам не знаю что такое. Не боюсь я чего то там. Я ведь сам понимаешь кого хочешь прибить могу и не философ я вовсе, чтобы у меня какие тосомнения были если что то нужно сделать. Мне ведь как, если кто то платит, то я угрохать, пожалуйста. Дело есть дело.
Я тут ничего не имею против. Кому то человек мешает, так его же и так убьют, раньше или позже, и другой заработает, просто
я быстрее это делаю и лучше других и поэтому мне платят. И конечно, так чтобы все шить крыто было, это тоже факт очень важный, потому как убить по-глупому, каждый дурак может. Я ведь эту работу делаю как художник, мастер я своего дела и с чувством все обставляю". Закончил и сидел опустив голову, довольный собой, ждал, что ответит Лешка. Руки держал на колненях, со сплетенными пальцами, решительно настроенный.
Лешка не поворачивался, лежал спиной, лицом к стене.
" Да чего ты из себя то дамочку какую корчишь или что
нервы не в ладах. Ты чего в самом то деле, не хочешь больше со мной держаться. Поздно уже, я тебя вначале тогда прибью, если почувствую, что мякостный ты стал",- встал и вышел из комнаты.
Лешка повернулся на другой бок и почувствовал, что тот и вправду может что то сделать. Ему Лешке не хотелось так по правде влезать во все эти дела, но то, что Иван Иванович все же имел силу и волю, ясно было и дураку. Лешка, когда приехал в Германию и попал в лагерь для преселенцев, ходил как неприкаянный. Все там ехали к семье и держались тоже все вместе. Лешка тоже как бы не говорить ехал к семье, то бишь к матери. Но мать его в лагере не посетила ни разу. Писала письма и радовалась в них тому, что приехал. И вот однажды во время обеда, когда все сидели в столовой и как обычто ждали, когда начнется раздача обеда, в залу вошел дядька, совершенно лысый, костлявый и оттого казавшийся небольшого роста. Окинул тогда в одно мгновение всё помещение и просто направился к его Лешки столу.За каждым столом обычно сидело всегда четыре человека, семьям побольше разрешалось сдвигать столы. В тот день Лешкины соседи не присутствовали за обедом, сидел сам. Подошел тот дядька и спросил, свободно ли здесь место. Лешка ответил, что вообще усаживает всех администраторша, но теперь и так никто больше не прийдет и поэтому место свободное.Дядька сел рядом
и вытянул ноги под столом.Потом вдруг встал и протянув руку Лешке представился:"Иван Иванович". Лешка тоже встал и сказал:
" Просто Лешка". Тот засмеялся и произнес:" Вечный Лешка".
Ели обед и тот все время поглядывал на Лешку, ничего не говоря. В конце обеда то ли для себя, то ли так, заметил:
" А кисель будет?",- и пропел,- "Граммов сто киселю".
Смеялись оба и тот рассказал ему о себе, что тоже сидел, что никого у него нет и что приехал на немецких бумагах и что вовсе не немец он, только от немца. Мать его давно умерла и воспитывался он в детском доме. Приглядывался к Лешке долго, аж когда они уже приехали в другой лагерь, после того как всем выдали пасспорта, наконец рассказал ему. что вообще то он по профессии - убийца. Говорил так просто и без эмоций, что Лешка, не успел себе представить что же за профессия у того.
Он научил Лешку стрелять, научил его ценить себя и быть дисциплинированным. Иван Иванович не пил вовсе, занимался каждый день по два часа минимум,как он говорил, поодержанием формы. Заключалось это в силовой тренировке и часе бега.
Лешка, конечно, не был в состоянии дойти до такой кондиции, как тот, но благодаря ему, начал тоже тренироваться и даже избавился от вечной своей простуды, перестал курить, но иногда конечно закуривал, когда что то его донимало. Иван Иванович имел светлые, почти белесые волосы, но отпускал их редко и в основном ходил лысый. Одевался просто, носил джинсы и рубашки, которые стирал и гладил сам.Целый год ходил в одной спортивной куртке черного цвета, которую купил себе сразу же как только приехали в лагерь. Куртка была дорогая и видно, что ему нравилась.Туфли тоже купил себе прочные за целых триста марок.
Вообще его манера и одеваться и вести себя действовала и на других и скоро у них образовалась такая группа, которой руководил Иван Иванович. Самым приближенным был Лешка, а остальные так шестерки.Лешка понимал, что вся эта ситуация не будет длиться вечно и ждал аказии, когда же он наконец смог бы выйти из лагеря и забыть Ивана Ивановича. Но было не просто отделаться ему от этого человека. Скоро откуда то он получил заказ и выполнил его. Принес и положил перд Лешкой на кровати пять тысяч марок и произнес:" Твои". Лешка категорически отказался брать деньги, а тот, совершенно спокойно, спросил:
" Это отчего же не хочешь, брезгуешь?". Лешка принялся объяснять, что он вовсе не причем и что он не хочет больше ему помагать. Тот сузил в щелочку глаза и сообщил Лешке, что тогда
следующую "работу" Лешка будет вести сам, для "порядка".
В следующий раз нужно было убрать одного торговца автомобилями, который затеял процесс против другого торговца.Этот торговец, не с состоянии доказать что его обманули, решил убрать своего конкурента. Нужно было придумать что то новое и совершенно недоказуемое. Тут Иван Иванович был мастером. Он провел "исследование", которое длилось три месяца и решил торговца не убивать, только подстроить ему аварию. Она и произошла на шоссе в северной Германии и погибло тогда пять человек. Лешка помогал ему в "расследовании".Заплатили им очень хорошо и Иван Иванович для того, чтобы заказчик не возникал, или чего хуже не донес на него, убрал и его. Тогда же заставил Лешку участвовать в "заключительном акте". Когда после этой "работы" поехали они на неделю отдохнуть в Испанию, Иван Иванович, видя, как Лешке тяжело, похлопал его по плечу и примирительно сказал:" Я тебя понимаю, всем сначала тяжело, всем, я вот даже и имя поменял и фамилию, все поменял, а вообще то меня звали Димкой. Но от себя не убежать и поэтому и тебе советую, лучше всего втянуться в работу и тогда забудешь все".
Лешка встал и пошел в соседнюю комнату. Там сидел Иван Иванович и смотрел телевизор. Сидeл спокойный и казалось расслабленный. Сын татарина и жена с ребенком были в кухне.
Сел рядом с Иваном Ивановичем на диван. Молчал, смотрел в телевизор ничего не видя. Наконец Иван Иванович заговорил:
" Вот я вчера прочитал в газете " Франкфуртер Алльгемейне
Цейтунг" в передовице на первой странице одну вещь и считаю, что написано замечательно". Замолчал и посмотрел на Лешку. Тот сидел и делал вид, что смотрит телевизор. " Так ты не хочешь знать, что же там было написано",- спросил совершенно спокойно.
" Нет, хочу, конечно же хочу",- Лешка вдруг встрепенулся.
" Ну коли хочешь, то я тебе скажу. А написано там было так:
" ... репрезентабельная демократия лучше прямой демократии, потому, что репрезентабельная демократия защищает народ от самого себя",- точка, все. Это же самое главное. И это точь в точь и у нас с тобой Лешка. У нас не может быть прямой демократии в нашем деле, а может быть только репрезентабельная, так как ты Лешка не можешь и не сможешь защищать сабя от себя самого и поэтому я, как ведущий член, ну можно бы сказть по немецки - фюрер я и только я в состоянии защитить тебя от тебя же самого. А постольку я и только я смогу и могу это делать, я и являюсь тем ведущим звеном, которое руководит и между прочим и тобой, а значит ты, если ты, конечно в здравом смысле, ты должен, если не хочешь зла самому себе, уважать и слушаться меня. Я, конечно не гарантирую тебе ничего, но одно я могу обещать, я буду твоим так сказать руководителем, потому что выхода у тебя нет. Ты, в силу своего происхождения, привычек, твоей психики и в тебе заложенного генофонда, ты не в состоянии
вообще быть лидером, а вот я в состоянии. И эту извечную истину ты наконец должен принять и не артачиться,потому что иначе я не захочу с тобой работать, я сам не захочу, даже если ты захочешь. Я принадлежу к людям высшего сознания, а ты к низшего сознания. Заметь, я не какой изверг, чтобы тебя убивать тут же, оттого, что ты менее полноценный, чем я, я тебя оставлю и дам тебе испытательный срок, но повторяю, я ничего не гарантирую в отношении тебя. Ведь я, даже, если и не захочу,
то могу не удержаться просто и однажды пристрелю тебя. Это выше меня, понимаешь. Это "что-то", это моя воля и мое "я", которое неподвластно мне, в силу того, что я тебе уже сказал.
И поэтому я не обещаю тебе ничего, я только разрешаю тебе работать со мной, подчеркиваю, пока работать, а потом посмотрим", - сидел выпрямившись и смотрел просто в стену, не мигая. Потом поднялся и глядя просто Лешке в глаза закончил:
" Ты вот сначала решился со мной работать, а как только понял что за работу я делаю, решил для себя - назад- э..., брат так не пойдет, или ты не начинаешь вовсе и я тебя уважаю тоже, или коли уже начал, так объясни мне, ****ая твоя мать, зачем же ты начал что-то такое делать, не было у тебя сил что ли самому себе сказать, не делаю я ничего такого,или мякотный ты весь в середине. И поэтому, теперь ты как коза на поводу. Ты, ****ь,
слюнтяй. Но, конечно, каждый може измениться, но на моем горбу, не на моем, ****ь!". Закончил говорить и все ругаясь про себя, оделся и вышел из дому. Лешка сидел как пришибленный и думал о том, что когда нибудь прийдет такой момент, когда он сможет дать в морду Ивану Ивановичу, но не сейчас!.
Вечером, когда домочадцы уже спали, Лешка сидел на диване и смотрел в телевизоре криминал. Вдруг раздался звонок в дверь и Лешка мгновенно выключил голос и притаился. Звонили упорно. Сидел и ждал чего то. Потом услышал скрежет ключа с замке. Какое то мгновение оставался без движения, а потом рывком бросился к балконной двери и рванул ее на себя. Не открывалась вовсе. Ключа тоже не было в дверях. Начал лихорадочно вспоминать, где же они положили ключ от этой проклятой балконной двери и наконец вспомнил, что ключ лежит в тайнике, под умывальником в ванной. Времени у него не было и он локтем, завернутым в одеяло разбил стекло балконной двери. Ринулся было вперед, но острые осколки стекла мешали и он начал их разбивать, не заботясь, что от этого возникает шум.
На какое-то мгновение приостановился и от чего то стоял выпрямившись. Почувствовал, что кто-то стоит напротив него сзади. Когда обернулся, успел только открыть рот, то ли от удивления, то ли от изумления. Выстрел прошил его просто в сердце и он начал сползать по двери на балкон, аж наконец остался сидеть в каком-то неестественном положении, как ватная кукла.
Дорога в ад.
В последние дни перед отлетом специальный офицер связи между
английского Специал Оператионс Экзекутиве капитан К.Р.Барт , отдела работающего со штабом Главного командования польской армии в Польше и отвечающего за связь с Польшей, передал Араму окончательные детали его путешествия. Ему были выданы билеты на право перелета из Лондона до Каира. Путешествие состояло из нескольких перелетов, но билет был выдан просто для всей трассы. В Каире ему нужно было встретиться со специальным офицером связи польской базы для организации дальнейшей дороги. Его пребывание в Польше было обязательным для того, чтобы дополнительно, как казалось французам, необходимым , определить во первых ситуацию с концентрационными лагреями, во вторых выяснить ситуацию с нацистскими исследованиями в области ракетостроения и наконец по заданию советского спецотдела прощупать возможность организации встречи между представителями АК и спецотдела заграничных связей при ставке. Отношение АК к русским было абсолютно негативным.
Вся эта паршивая история связанная убийством польских военных и полицейских по прямому указанию свыше разведывательным отделом НКВД, после занятия советскими войсками части Польши в 1939 году после раздела Польши вместе
с немцами, имела теперь неприятные последствия для русских и поэтому именно сейчас нужен был кто то, кто первый мог бы прозондировать вообще возможность, пусть не реальную теперь, но в будующем каких то совместных действий на окупированных территориях. Все партизанское советское движение на территории Западной Украины , Белларуссии и коммунистическая польская армия, все эти разрозненые и вовсе слаженно не
функционирующие части, если их так можно было назвать, нуждались в поддержке населения окупированных территорий.
Население же окупированных территорий вовсе их не поддерживало и зачастую эти группы занимались просто напросто грабежом местного населения, в большинстве своем враждебно, или по крайней мере отрицательно относящегося к этим группам.
Связь с Большой Землей, как все тогда говорили с Москвой существовала тогда еще не всегда и не налаженно. Были однако уже пробы организации посадок самолетов из Москвы с оружием на партизанской территории в Западной Белларуссии, по образу
Восточной Беларуссии, но однако были они одиночными и не приносили ожидаемых результатов. Поэтому одним из заданий Арама как раз и было проверить, возможно ли все таки,принципиально, несмотря на официальное отрицание Москвой убийства почти пятнадцати тысяч поляков, найти пока какие то общие пункты с руководством АК, для общей координации действий на окупированных территориях. Арам и сам понимал,что не время и не место наверно сейчас для такого типа диалогов, но посол, ссылаясь на шифровку из Москвы, в течение последних двух месяцев настаивал на том
Сербская ель. Часть пятая
© Copyright: Тамара Петрова, 2011
Свидетельство о публикации №211020600290
Свидетельство о публикации №211020600290
Рецензии