Центр мира

     ПИЦЦА "РИМ" или ПОВЕРЖЕННЫЙ ДЕМОН


     Все началось с того, что я отравился пиццей «Рим».

     Мой отец отправился со своей молодой женой и моей мачехой в свадебное путешествие, оставив меня одного в квартире с некоторой, по моим понятиям – огромной, суммой денег.

    Первый  день без родителей я провел в эйфории бесцельного блуждания по городу, покупок мороженого, конфет и прочих сладостей. Белоснежные облака летели по ярко-синему небу. Не отставали от них, я думаю, и подземные реки. Я же сам медленной, расслабленной походкой, полизывая мороженное и любуясь взрослыми голоногими девушками, направлялся через старую площадь в пиццерию, где и съел эту злосчастную пиццу запив ее стаканом колы.  Затем я купил бутылку коньяка, порнографический журнал и поспешил домой.

    Дома, задвинув шторы и включив пластинку Далиды, я вскрыл  коньяк и отпил из горлышка. Жидкость показалась мне до того отвратительной, что я тут - же выплюнул ее всю на пол не проглотив ни капли. Весьма разочарованный, я извлек из упаковки порнографический  журнал, и принялся листать его, постепенно раздеваясь догола. Я моментально возбудился от представших предо мною зрелищ. Надо заметить, что ранее я никогда не видел даже изображений женских гениталий. Вид последних меня несколько удивил, но в целом показался достаточно привлекательным  и я, обильно смочив ладонь слюной, принялся мастурбировать. Кончил я очень быстро. Собрав тремя пальцами сперму и отправив ее в рот, я продолжил рассматривать журнал, выискивая своих будущих любимиц, и незаметно заснул.   Проснулся я оттого, что меня трясло. Надо укрыться – подумал я. Действительно, в комнате было холодновато. И отвратительно пахло алкоголем. Я встал. Сходил за теплым одеялом. Укрылся. Но трясти меня не перестало. Вместе с этим накатывала какая-то сладкая истома, словно трясло меня в преддверии  нового, не известного мне еще  вида, оргазма. Так, впадая в бред, я заснул. Проснулся я на следующий день, поздно, около часу дня. Состояние было отвратительным. Члены мои ломило и скручивало, будто я превращался в свастику. Я уже догадался что отравился, но совершенно не помнил, что нужно делать в подобных случаях. Хотя, боюсь, даже если бы и помнил то, вряд ли стал бы предпринимать какие бы то ни было действия. Абсолютно не было ни сил, ни желания двигаться. Мало того. Какая-то чувственная истома не покидала меня, делая происходящее отчасти приятным. Как ни странно, образы из порножурнала,  сгустком холодного света валявшегося рядом, совершенно выветрились из сознания. Вместо этого в мозгу  настойчиво и зримо восставало видение поверженного Демона с картины Врубеля,  репродукция которой висела в кабинете отца. И хотя я никогда  ее особенно и не рассматривал, считая довольно страшной,  неожиданно она встала передо мной как живая. Почему-то сейчас эта серая бугристая плоть казалась мне удивительно привлекательной и, вытягивая из-под одеяла то руку, то ногу, то обнажаясь по чресла, то целиком я любовался своим худым, детским телом и отождествлял его с телом Врубелевского Демона. Изгибая манерно кисть руки, я возбуждался от себя и от Демона одновременно. Тем не менее, член мой был вял. Никаких сил на эрекцию у организма борющегося с ядом не было. Превратившись в поверженного Демона, я был готов умереть. И даже желал этого. Странное сочетание тупого унылого страдания и сладостного чувственного опьянения приводило меня в недоумение. Я словно смотрел на мир  двумя ликами. Один кривился от боли, другой счастливо улыбался. Один видел пепельные долины, другой - залитые солнцем сады. Так я пролежал сутки. На следующий день оба противоположных состояния сменились новым. Нейтральным состоянием спокойной апатии. Объективно, мне стало лучше. Но меня стала мучить скука. С трудом поднявшись, я походил по квартире и решил выйти на улицу.

     Я уже давно мечтал одеваться как панк. По целому ряду причин, догадаться о которых не трудно, я еще ни разу не удовлетворил этого своего желания. Сейчас же, казалось мне, настал подходящий момент.  Я неровно подстриг волосы, покрасил их зелеными чернилами, начесал ладонями, так чтобы они торчали в разные стороны. Надел на ноги, под рваные джинсы, чулки своей мачехи. Разрезал майку над левым соском.

     В таком виде я и вышел наружу. Шатающейся походкой и с лицом смертника.    
 





      КРАСНАЯ КОМНАТА или ЗАКОЛДОВАННЫЙ ПРИНЦ


      Идя по улице, и нагло вглядываясь в лица прохожих, я поражался тому, чего не замечал ранее – как причудливы люди. Стоит только немного сместить точку зрения, и на месте благообразных обывателей мы увидим сказочных персонажей. Не является ли эта некрасивая девушка королевой целой вселенной отчаяния?  А этот старичок? Это же отъявленный пират, перевидавший на своем веку всеразличных противоречивых красот не меньше Синдбада-морехода. Каждая, самая ничтожная жизнь имеет свои чудеса, испытания, превращения. Почему люди, как правило, не замечают своей фантастичности?

     Я отвлекся от людей, чтобы окинуть взглядом пространство, а если удастся и время. Странный город предстал предо мной. Он, этот мой город, лишился конкретности, стал как город из сна воплощением идеи города, на улицах которого можно наткнуться и на Пизанскую башню и на Казанский собор и вообще на все что угодно. Но при этом он был как никогда конкретен, ибо оказался наполнен вечностью, а это такая сила, которая позволяет воспарить, что я незамедлительно и сделал. При этом тело мое, осталось, где и было, но сознание, не покидая его, поднялось вверх, и я увидел город, что называется, с высоты птичьего полета. Огромный, раскинулся он до горизонта, а возможно и далее. Широкие улицы со всех сторон света стремятся к его центру. Но что же в центре этого города? И тут я пришел в неслыханное волнение. Центром города был Я. Мое тело стоящее внизу. В которое я, тут - же и вернулся. И тут – же мне жутко захотелось в туалет. Я огляделся затравлено. И вспомнил. Я же – панк. Я и должен гадить. Я вбегаю в первый попавшийся подъезд и поднимаюсь по лестнице. Благо, лестничные площадки длинные, с мусоропроводом скрытым в укромном уголке. Я, со всей доступной мне сейчас резвостью стягиваю джинсы, приседаю, и струя жидкого кала хлещет на бетонный пол, обрызгивая ботинки и низ джинсов. Тает гнетущая боль в желудке. В блаженстве покачиваюсь я  на корточках, наслаждаясь запахом собственного говна. В этом состоянии я не реагирую даже на приближающиеся мягкие неторопливые шаги. Так я беспечен, что открываю глаза, лишь услышав прямо над собой:
 
    - Ай-я-я-й. Такой милый молодой человек. И безобразничает в подъездах. Тебе что, покакать больше негде? – голос принадлежит женщине лет пятидесяти. Высокая, худая, одной рукой она придерживает полы выцветшего лилового халата, другой поигрывает длинным зеленым мундштуком, в котором дымится сигарета без фильтра. Губы у нее ярко красные, глаза подведены, а рыжие волосы вздыблены еще более анархически, чем у меня. Мадам видимо безумна. Я перевожу взгляд на ее ноги в розовых тупоносых туфлях на низком каблуке. Ноги сильные и мускулистые. – Наездница – почему-то думаю я.

     - Ай-я-я-й. – продолжает женщина и похотливо улыбается. Мундштук в ее руке выписывает сложные фигуры.

      - Тебе что, бедненький, и подтереться совсем нечем? – голос ее полон странных интонаций.

     - Да. – отвечаю я – Не хотите ли помочь ? – и тут я, подчиняясь некому наитию, поднимаюсь, поворачиваюсь и обняв мусоропровод выпячиваю свою задницу и начинаю плавно двигать ею, влево - вправо, вверх – вниз.

      Я слышу, как она довольно мурлычет. Чувствую, как обнимает мои бедра. Чувствую ее нос, скользнувший по моему копчику. И ее язык облизывающий мое нечистое анальное отверстие. Я чувствую разнузданное блаженство. Словно я  гниющий фрукт, в котором копошатся черви…. И вот мы уже в ее квартире. Распахнув полы халата, она лежит поперек большой кровати и призывно улыбается. Вокруг рта ореол размазанной губной помады перемешанной с моим калом. Я впиваюсь в ее губы. Отвисшая грудь, тестообразный живот, и торчащие кости необыкновенно соблазнительны. Я нетерпеливо вхожу в нее и начинаю быстро двигаться. Я дрючу ее и дрючу, но почти ничего не чувствую. Ее влагалище слишком велико. Мне очень хочется кончить. Я вынимаю член из влагалища и пытаюсь засунуть ей в задницу. Она морщится, поворачивается и облизывает член, пуская обильно слюну. Затем пальцем слюнит свое анальное отверстие. Наконец я в нее вхожу. Успеваю совершить  несколько движений и кончаю.

     Мы лежим обнявшись и я глажу, недоуменно, ее дряблую кожу которая недавно казалась мне такой соблазнительной.

     Полежав немного, женщина приподнялась, поцеловала мой вялый член и промурлыкав – Я скоро приду – встала, накинула халат и вышла.

      Я рассматриваю комнату. Стены оклеены темно-красными обоями с пышным барочным рисунком из виноградных лоз и козлоногих существ с похотливыми ухмылками. Над кроватью висит большая картина изображающая похищение Европы в несколько необычной трактовке. Необычность состоит в том, что на спине быка, кроме самой Европы, а точнее - перед ней,  располагается подобие туалетного столика с зеркалом. Столик уставлен всевозможными флакончиками, коробочками и прочими косметическими и парфюмерными штучками которыми бык, видимо, и завлек кокетливую девицу. Однако, сюжет этот, годный для карикатуры в женском журнале, воплощен художником с немалым усердием, если не сказать упоением.
 
     Тем временем вернулась хозяйка. В руке она держала довольно крупную, изукрашенную затейливой резьбой в китайском стиле, шкатулку.  Она поставила ее на туалетный столик, снова вышла и быстро вернулась. На этот раз в руках у нее было блюдце с молоком. Блюдце она разместила перед шкатулкой, затем открыла крышку шкатулки, и хитро посмотрев на меня, улыбнулась. Я молча наблюдал за происходящим.

     Вдруг, в шкатулке что-то зашевелилось и наружу выглянуло некое существо. Обведя комнату неожиданно разумным взглядом, оно уперлось лапками о края шкатулки и выбралось наружу, смешно плюхнувшись на столик. Существо это напоминало жабу, но было в нем столько человеческого, что точнее было бы сравнить его с маленьким борцом сумо. Заметив блюдце, существо неуклюже подскочило к нему и стало лакать. Выпив молоко, существо пристально посмотрело на меня. Улыбнувшись еще шире, оно подняло маленькую четырехпалую лапку и поманило меня пальчиком. Я подошел ближе и склонился над столиком.

     - Жил-был один великий король, – произнесло существо приятным хрипловатым голосом, – и было у него три сына. Перед смертью король разделил королевство между тремя сыновьями. И начали они править. Да так лихо, что зверствам их удивлялись даже много повидавшие на своем веку вороны. В конце концов, когда все трое братьев пировали вместе в замке одного из них  (причем вассалы каждого только и ждали знака чтобы учинить резню) перед столом возник невесть откуда взявшийся здоровенный старикан с посохом и произнеся нравоучительную речь и взмахнув своим посохом три раза превратил молодых королей – одного  в жабу, другого в змею, третьего в паука. И пояснил, что будет заклятие это действенно до тех пор, пока останется в их королевствах хоть одно страдающее существо.  С тех пор прошло много лет. Нет уже давно тех королевств, а братья все влачат жалкую жизнь в телах мерзких гадов, получив в комплекте с проклятием еще и бессмертие, являющееся, по-видимому, немаловажным компонентом проклятия. Ибо бывает бессмертие благостное, увенчавшее чело достойных бессмертия, ну с этими-то все ясно, о них и говорить нечего, и есть бессмертие тягостное, навалившееся на тех, кто к нему не готов, не приспособлен и к тому же превращен в жабу. И охватывает его серая тоска. Такая тяжелая и беспросветная что поневоле начинаешь молиться. Но летят годы, столетия. И уже тоска наполняется свистом времени, становится легкой и парящей. Ты – заколдованный ткнул в меня пальцем – видать что-то понял в тоске, иначе бы мы с тобой и не увиделись. Ты рожденный или еще нет? Не пугайся. Я плохо вижу. Точнее, вижу по-другому. Ведь я жаба. Скоро жизнь со свойственной ей бессмысленной щедростью раскинет перед тобой свой павлиний хвост,  на который будешь ты взирать скучным и пустым взглядом. Но не печалься, когда-нибудь потом, излечившись, вспомнишь все. Получишь свою долю блаженства. Может быть немного отравленного, ну так что - ж делать. Эх, дети-дети… - существо завозилось, повернулось ко мне спиной и стало забираться обратно в коробку. – Не понимаете вы своего счастья. – проворчало оно уже невидимое и тут крышка сама по себе захлопнулась.

     Я продолжал заворожено смотреть на шкатулку. Из транса меня вывела хозяйка, которая все время стояла рядом. - Тебе пора. – сказала она коснувшись моего плеча. Я застеснялся своей наготы и стал торопливо одеваться. Она проводила меня в прихожую и у самой двери обняла, приблизив свое лицо. Я вдруг испугался, дернул дверь и попытался вырваться из ее объятий. – Подожди – ласково улыбнулась она – Встретишь в китайском ресторане мою сестру, передашь ей это – и она, положив что-то в нагрудный карман моей рубашки, ослабила объятия. Я рванулся прочь. На лестнице меня стошнило.


      
 


      СУПЕРГЕНИЙ или ВОСПИТАНИЕ МЛАДШЕГО БРАТА


      Вытерев рот рукой, а руку о стену, я вышел на улицу.

      Не прошел я и квартала как заметил движущуюся мне навстречу  более чем странную, процессию. Впереди шествовал здоровенный детина в ярко зеленом костюме причудливого покроя.  Голову его венчал высокий цилиндр такого же возвышенно дурацкого цвета. Длинные, вьющиеся, рыжие волосы красиво ниспадали на плечи. Лицом юноша был приятен и утончен, но небрит и глазками поблескивал безумно. Рыжая борода  заплетена в две косички. Вокруг шеи розовый шарф.  Помахивая тросточкой, чудаковатый юноша передвигался огромными решительными шагами. За ним, то и дело, отставая, семенил коренастый страшноватый ребенок в красном свитере, шортах с лямкой через плечо, в кедах и в кепке. Впрочем, лицо у  этого ребенка было какое-то старообразное, икры слишком мускулисты, а взгляд зол и неприятен. За этими двумя в дикой суете носились, подпрыгивая, гримасничая и повизгивая с полдюжины каких-то совсем уж невообразимых карликов. И все это карнавальное шествие двигалось мне на встречу.

     Подойдя ближе, нелепый юноша остановился, наставил на  меня тросточку и деланно захохотал.

      -Ха-ха-ха! Да ты я вижу – панк!  Дружище, пойдем с нами и я докажу тебе насколько ты прав в своих заблуждениях - он обнял меня мягко но настойчиво и я не найдя причин сопротивляться влился в эту странную компанию.

     -Всех их, я имею в виду непарнопалых, одолевает непреодолимая тяга к последствиям. – вещал детина сжимая железной рукой мое плечо. Его спутник смотрел на меня с такою же злобой, как и на все остальное. – Но нужно быть хозяином своей судьбы. Это сказывается и на качестве восприятия. Ты когда-нибудь ездил в автобусе? Замечал, насколько лобовое стекло водителя чище стекол, через которые вынуждены смотреть на мир пассажиры. Другими словами, лучше всего спрятался тот, кого вообще нет. Клянусь всеми звездолобыми принцессами. Ты уже догадался, дружище, кто я такой? – он нагнулся ко мне и проникновенно заглянул в глаза. Я глуповато улыбнулся. – Ну конечно! Уже по моей манере изъясняться ты должен был понять, что имеешь удовольствие общаться с Гением.  Да!  Я – Гений!  Мало того. Я – СуперГений! Ибо, такого напора вдохновения, исступления смысла, глубины осознания и совершенства выражения каких достиг я ты не найдешь ни у наших  самонадеянных предков, ни у, как водится – жалких, современников, ни у, прости господи, потомков. Мне хочется перекреститься! – он остановился и отпустив мое плечо размашисто перекрестился. – Впрочем,- продолжил СуперГений, беря меня под руку – Экстаз человека осознавшего, что Бога нет, сравним только с экстазом человека осознавшего, что Бог есть. Кстати! Позволь представить. Мой младший брат. – он указал тростью на своего неприятного спутника. – Моя полная  противоположность. Абсолютная бездарность.  Низменность помыслов, прямолинейность речи, кабала завистливости и, как следствие, на редкость непривлекательная внешность. Что ему еще остается, как не быть злодеем?  Печальным воплощением мелкочервивого и жидкогнойного зла. Этой прескверной субстанции, которая многим служит пищей, многим кровом, а многим, да простит их Господь, последней надеждой. Мы сейчас направляемся в одно заведение, где я намерен сочетать наслаждение от изысканных яств и напитков с наслаждением преподавания, ибо никакие другие искусства так тесно не связаны между собой как кулинария и педагогика. Хочу дать своему братцу несколько теоретических и практических уроков красоты и добра.  Ты можешь мне сильно помочь. Впрочем, мы уже пришли. – вся наша компания стала спускаться вслед за своим предводителем в мрачный подвал где нас встретил заносчивоподобострастный метрдотель.

     -Любезный – приобнял и его СуперГений – Я уверен, что мы находимся в месте, которое не затронула эта вульгарная мода на nihil. Я человек,  достаточно объективно оценивший в свое время все возможные красоты бытия и все невозможные красоты небытия, хочу в этот особенный день положиться на тебя во всем, что касается удовлетворения тех потребностей, удовлетворять которые к вам сюда и ходят. D’accord ? – вся компания разместилась за огромным вытянутым столом.

      -Ах, mon cher, - обратился СуперГений ко мне – Презрение к другим это не только эффективная самозащита, но и неплохое развлечение.  Впрочем, в сказках грязнуль наказывают так, что мало не покажется. Я не намерен рассказывать причудливые истории ни о простых моряках ставших волею судьбы повелителями сказочно богатых экзотических стран, ни о заморских принцессах прекрасных как орхидеи, но совершенно не умеющих пользоваться унитазом. Расскажу я лучше о себе.  Ведь что может быть поучительней  для простых смертных чем история того кто абсолютно на них непохож и во всех своих проявлениях вплоть до самых низменных настолько их выше, лучше, чище и, вообще, как приятно жить долго – долго -очень долго, и как другие собак, хоронить своих соратников. Впрочем,  я всегда говорил: детей ****ь – только время терять. Поэтому к делу -

      - От природы я не получил ничего кроме гения и большого члена. – СуперГений отпил из только что появившегося перед ним бокала – И с детства я был одержим просто таки испепеляющей жаждой творчества. Пока другие дети, в ничтожестве своем, носились как покусанные бешеными собаками по улицам а, утомившись,  поедали собственные испражнения, да – да  не протестуйте, я собственными глазами это видел, я же всецело отдавался творчеству. Уже в самом нежном возрасте я писал романы, рассказы, драматические произведения и стихи, поражающие тонким проникновением в психологию человека, глубиной смысла, изысканностью выражения, оригинальностью сюжетов и убедительным новаторством. Я рисовал и писал красками, добиваясь в графике выражения тончайших эмоций и смыслов сочетанием черного и белого, а в живописи обрушивал на зрителя  темперамент прирожденного колориста.  Я как рыба в воде чувствовал себя в мире звуков и буквально сразу осваивал каждый новый попадавшийся  мне в руки  музыкальный инструмент. Я в мельчайших подробностях представлял режиссированные мною театральные постановки, кинофильмы и карнавальные шествия. . . Тем не менее, жизнь была ко мне безжалостна. В момент, когда я пребывал в экстазе вдохновения, в комнату входила мать и требовала сходить за хлебом. В выходные, на которые я возлагал надежды поработать над новой картиной, нужно было идти к глупым родственникам на юбилей глупейшей тетки. И тому подобное. . . Но несмотря на все эти досадные препоны чинившиеся мне мудрой судьбой с одной, я думаю, целью – закалить мои волю и характер до нечеловеческой стойкости  я где – то в возрасте шестнадцати лет оглянувшись на пройденный путь поразился всем достигнутым. Я умудрился, не смотря на постоянные походы в магазин, к глупым родственникам и в мерзкую школу, написать десятка два романов, сотни рассказов, множество драм, тысячи стихотворений и великое множество всего остального. А в голове моей кипели миллионы новых замыслов. Но однажды я заметил, что всецело предаваясь творчеству, я как то упустил из виду свое физическое развитие и выглядел на редкость невзрачно, был худ, сутул, бледен и прыщав. Возмутившись этим, я стал применять свой творческий жар к собственному телу. Упорными физическими и духовными упражнениями я постепенно достиг, не побоюсь сказать, прямо таки телесного совершенства. С нескрываемым удовольствием я наблюдал как мои, некогда чахлые ребра покрываются с каждым днем все более толстыми и крепкими латами мышц. Как движения становятся все более точными и уверенными. – Ну что же, - решил я – раз упорной воле отмеченной божественным вдохновением нет преград, то я могу добиться всего чего захочу. С того дня я принялся за переустройство вселенной. И что же ты думаешь, mon cher? Это мне так же удалось. Теперь я живу в мире, полностью удовлетворяющем всем моим потребностям, насущнейшей из которых по-прежнему остается потребность творить. В моем мире все совершенно за исключением одной маленькой детали. – СуперГений замолчал и хитро прищурившись, оглядел сотрапезников. Вся его причудливая свита, до того непрестанно похрюкивавшая, повизгивавшая, почавкивавшая испуганно притихла, тревожно уставившись на своего предводителя. – Вот эта деталь! – возопил СуперГений радостным голосом и концом трости ткнул в направлении светящихся ненавистью глазенок своего, так называемого, младшего брата. – Это смешное существо считает, что в мире самое страшное, гадкое и неприемлемое это не его собственные мысли, поступки и чувства, а эта версия как никакая другая походила бы на правду, но всего лишь акт проникновения чьего-либо полового органа в его прямую кишку. Ха-ха-ха… - СуперГений добродушно рассмеялся. Следом облегченно захихикала  и его свита, успокоенная тем, что претензии  предводителя относятся не к ним. – Но это же явная нелепость. – отсмеявшись, тихо произнес СуперГений. – Многие великие мужи, мыслям и деяниям которых человечество обязано немалой толикой своего величия, находили нечто приятное и забавное в проникновении чьего–либо полового органа в собственную прямую кишку, рот, да мало ли куда еще. И нисколько их это не унижало. И ты, ничтожное создание, не имеющее ничего общего с этими титанами духа кроме, пожалуй, факта наличия прямой кишки упорно игнорируешь единственную, по сути, возможность приобщиться к ним хоть немного. Но ведь просто необходимо чтобы ты, как и многие вышеупомянутые великие люди почувствовал твердый, горячий…ммм… трепещущий *** в своей жопе. – СуперГений взмахнул тростью, и Брат неожиданно взлетел в воздух и завис над столом, яростно суча мускулистыми ручками и ножками.

      -Mon cher, - обернулся ко мне СуперГений – прошу тебя, не в службу а в дружбу, выеби моего брата. – заметив как я напрягся он затараторил – Я бы и сам, mon cher, но ни к чему эти пространства дополнительных смыслов, все-ж таки мы братья, а ты человек случайный, тебе ему потом в глаза смотреть не придется.

      - Да я не смогу! – хрипло прошептал я.

      - Сможешь, сможешь. Ты посмотри, как он хорош. – СуперГений как то щелкнул тростью о воздух и с брата в одно мгновение соскользнули шорты. Сам же брат, развернувшись в воздухе, невольно демонстрировал нам свои гениталии. Увидев его мускулистую задницу, крупный член и темный сморщенный анус я неожиданно испытал возбуждение. Член мой стал тяжелеть, в голове зашумело.

       - Ну же! Вот видишь! Ты хочешь этого! – торжествовал Супергений и, вскочив на стол, затопал ногами.

       - Не – е – е  -ет ! – закричал я во весь голос и потерял сознание.






     ЧЕРНЫЙ ЛЕБЕДЬ или ТАЙНЫЙ ДОГОВОР


     Очнувшись, я обнаружил себя сидящим на скамейке посреди блаженно шелестевшего и упоенно чирикавшего бульвара оба конца, которого терялись в неком призрачном и одновременно очень реальном сиянии. Я же был на удивление беспечен. Да что там. Я был счастлив. Мир вокруг казался полным каких-то сладостных обещаний, каких-то бутонов надежд готовых раскрыться цветами счастья. Легкий ветерок ласкал кожу. То ли теплый, то ли прохладный, но такой уместный. Во всех членах приятная истома. И сижу я на редкость удобно, как мне кажется и невозможно сидеть на скамейке.

     - Бабушка, Бабушка, - на соседней лавочке мальчик теребит конец вязаной шали – А Геркулес  хороший или плохой?

     - Хороший. –  решает Бабушка, подумав мгновение и достает табакерку.

     - А Ахиллес? Бабушка, а Ахиллес?

     - Апчхи!!! – отвечает Бабушка.

     Неторопливо журчит беседа двух старичков на другой лавочке :

     - С чего Вы решили, что Антихрист будет иностранцем?

      Как хорошо в мире.  Как приятны люди. Рассуждают о разных милых, умных предметах. Ахиллес, Антихрист…

     Вскоре наслаждение покоем перешло в желание двигаться. Я легко поднялся. Члены подчинялись мне с радостью. Я огляделся. По правую руку, там, где свечение, - наполовину погруженная в него, наполовину выступающая - желтела бочка с надписью «КВАС».

     Пить. Да. Квас. Хочется пить. Хочется кваса. Я направился к бочке.

     Бочку огибала небольшая очередь. Я стал крайним.

     -Эй, Чувак! Здорово! – с большим стаканом кваса стояла предо мной моя одноклассница Шишмарева. – Ты что, летом в городе? Ездил куда-нибудь?

     -Нет еще. – промямлил я. Эта встреча была неприятна мне.

     -А когда поедешь? Август уже. – Шишмарева отхлебнула из кружки. – А я ездила в «Колосок».

     -Ну, как?

     -Ништяк. В курсе, есть такая группа «Шокин Блю»? Они «Шизгару» поют.

     - Да. Я слышал.

     - Нравится?

     - Нравится.

     -Я вообще торчу. Так чувиха отрывается.

     - Да. Крутая чувиха.

     - А еще писатель такой есть – Набоков. Он «Лолиту» написал. Читал?

     - Нет. Не читал. А ты читала?

     - Нет. Мне Наташка, девчонка одна прикольная в «Колоске» рассказывала. Я думала, может у тебя есть? Взять почитать.

     - Нет, у меня нету.

     -А что с тобой, чувак? Ты какой-то не в себе.

     -Я отравился. Грибами.

     - Круто. У нас в «Колоске» пацаны тоже мухоморы ели. Торч, говорят, нехилый. Ну, давай. Скоро в школу. Пока.

     Шишмарева пошла прочь, но вдруг обернулась:

      - Кстати, чувак, чуть не забыла. Я буквально полчаса назад встретила Глебову. Она просила передать, что ждет тебя сегодня в парке у карусели с лебедями. Ну, пока.

      После этих слов Шишмаревой я застыл как вкопанный. Лида Глебова была моей одноклассницей и самой красивой девушкой… которую я когда-либо видел. Высокая, стройная, с прямой спиной и легкой походкой, с тонким одухотворенным лицом и длинными золотистыми волосами. Она казалась настоящей сказочной принцессой среди моих более-менее заурядных одноклассников и одноклассниц. Она была настолько другая, что ее словно не замечали.  Да, это странно, но это так. Общение ее с окружающими было сведено к вызывающему удивление минимуму. Вообще, я часто сталкивался с тем, как люди не воспринимают что-то лежащее слишком вне их понимания. Я, кажется, единственный догадывался о том, кто такая Лидия. И я, кажется, ловил на себе ее взгляд, в котором светилось… Что же светилось в ее взгляде? Не трудно догадаться, чего желал, что бы светилось в ее взгляде, я. Но это один край шкалы. Там могли быть и другие, менее желанные мне деления. Более того - убившие   меня деления, растоптавшие меня деления. Именно поэтому, да, именно поэтому, Лидия была человеком, которого я  боялся в жизни более всего. Я боялся, что взгляд ее скажет в ответ, на мой взгляд, в котором я осмелюсь, наконец, сформулировать вопрос, не спрашивайте меня какой. Что взгляд ее скажет: - Нет. Ты не достоин меня. – О Боже! Как я хочу быть достойным Лидии. Но… ведь я действительно ее не достоин. Ведь она так прекрасна. А я… Мне еще столько всего предстоит, прежде чем я стану достоин Лидии. Ведь она не из тех, кто может любить всяких ослов. Рядом с ней может быть только такой же совершенный человек как она. Теперь Вы понимаете, какое впечатление произвели на меня слова Шишмаревой.

      Не надеясь ни на что, боясь на что-либо надеяться, я направился в парк. Так и не выпив кваса.

      Карусель с лебедями располагалась под сенью колеса обозрения.
Войдя в его тень, я сразу же увидел ее. Надо заметить, что лебеди на этой карусели были белыми. Кроме одного. Именно на этом черном лебеде и сидела Лидия. Она помахала мне рукой.

      - Здравствуй. – просто сказал я, подходя.

      -Здравствуй. Присаживайся. – она беззвучно хлопнула по белому крылу лебедя составлявшего пару черному. – Или может быть, ты хочешь оседлать эту адскую птицу?

      -Нет. Это - твой, по праву. – я тут же испугался, что сказал какую-то бессмысленную глупость. Что за право? Почему? Даже обидный смысл можно найти в этих моих словах. Но Лидия никак ни акцентировала этого момента. Она казалось, думала о чем-то, видимо о том, о чем хотела мне сказать. Она молчала, пока я взбирался, слава Богу, довольно ловко, на своего лебедя. И мы еще немного помолчали. Я понимал, что неплохо было бы мне как-нибудь легко и остроумно начать беседу, но в голове стоял пульсирующий шум, совершенно заглушавший эти суетные мысли.

      -Еще немного, и мы закончим школу. – сказала Лидия глядя прямо перед собой. – Ты не боишься этого? – она повернулась лицом ко мне.

      -Я знаю, что в детстве, у многих формируется в сознании комплекс неких, порой даже разнородных, опасений, вырастающих в тревогу, постоянно присутствующую, стоящую за всем, что совершается в обыденной жизни ребенка. Суть этой загадки всегда одна. В мире таится какой-то обман. Варианты могут быть разными. Есть что-то, о чем знают все кроме меня. Или, все вокруг – люди, а я – робот, которого учат быть человеком. Или, я один – человек, а вокруг – роботы, созданные чтобы воспитывать меня. Или, я один человек на этой планете и привычный мне  мир это гипнотическое видение, созданное некими существами с целью моего воспитания. И существует вероятность того, что однажды это видение исчезнет, и я окажусь в настоящем мире, совершенно не похожем на привычный, лицом к лицу со своими наставниками, которые могут оказаться, и наверняка окажутся омерзительными монстрами. Варианты могут быть разными, в зависимости от фантазии, уровня развития и жизненного опыта ребенка. Многие достаточно подробно описаны в литературе для детей и юношества. Если подумать, не так то все это и наивно. Думаю, что эти мысли, затаившись, сопровождают человека и в дальнейшей жизни.  Я бы назвал все это боязнью встречи с чудовищем. Меня в детстве постоянно мучил страх встречи с чудовищем. Я был уверен, что в мире существуют чудовища, и они скрыты от людей, но каждый человек, хотя бы раз, должен увидеть чудовище. И зрелище это, несомненно, налагает зловещий отпечаток на всю его последующую жизнь. Встреча с чудовищем представлялась мне необходимой инициацией во взрослую жизнь. Взрослые-то все видели чудовищ -  уверен был я. С особым интересом смотрел я на подростков. Видели они уже чудовище или нет? В каком возрасте обычно происходит встреча с чудовищем? Сколько она длится? Должно ли чудовище причинить боль или достаточно ужаса от созерцания его? Может ли чудовищ быть несколько? Будут ли при этом присутствовать родители? Или учителя? Может это будет массовая встреча с чудовищем? Всем классом. Ну и, наконец, можно ли встречи с чудовищем избежать? – улыбнулся я и замолчал.

      - А не кажется ли тебе, что взрослая жизнь сама по себе является чудовищем? – Лидия покраснела – Знаешь, как я  боюсь ее, эту взрослую жизнь? Ведь придется работать. Причем не для каких-то высоких целей, а лишь ради куска хлеба. Я смотрю на свою сестру. Двоюродную. Была интересная девушка. Теперь работает. Что с ней стало? Еще хуже, искать богатого жениха. Со всех сторон сплошное проклятие.

      Я молчал. Вдруг Лидия светло улыбнулась:

      -Тем не менее, у меня есть надежда. Я верю, что человек может изменить мир. Иногда входишь в такое состояние, когда грезишь и бодрствуешь одновременно. И в этот самый момент происходит сцепление и перемещение. И можно менять реальность. Я думаю, люди живут в таком уродливом мире, потому что сами такие. А если очиститься внутренне, можно попасть в совсем другой мир. Что ты об этом думаешь? Я дура? – она тронула меня за руку. Я вздрогнул.

      -Нет. Я думаю, ты права. Я хорошо понимаю, о чем ты говоришь. Я ведь пытаюсь научиться летать. Я вспоминаю, как взлетаю во сне и пытаюсь повторить. Это сложно. Нужно перестроить сознание. Одновременно, мне кажется, должен меняться и мир. Становиться таким, в котором можно летать.

      -Да! Точно! – Лидия схватила меня за руку. – Это-то же самое. Я так рада, что не ошиблась в тебе. Я хочу изменить мир. Но я думаю, что если буду работать не одна, все будет и быстрей и проще. Если свои воли соединят несколько людей. Я давно наблюдаю за тобой. Ты первый кому я доверяю эти свои глупые мысли. Тебе не кажется все это смешным?

      -Нет. – Совершенно искренне ответил я. – Наоборот. Я думаю точно так же.

      -Я так рада. Знаешь, давай вместе менять мир. Я чувствую, ты тоже стремишься к чистоте. Давай сольем свои воли. У нас еще есть время. Господи, как я рада. – Она заплакала. Ее лицо лучилось светом. Мне было так хорошо.  Наши пальцы переплелись. Так мы сидели и плакали. Плакали от счастья.

      Не знаю, сколько прошло времени. Наконец, посмотрев на меня нежно, она сказала:

      -Дорогой мой. Я так счастлива, но мне пора идти. Мы скоро увидимся. Знай - это был не сон. Все на самом деле. – она легко соскользнула со своего лебедя, на мгновение сжала мою руку и кинулась прочь из парка.

      Я просидел еще какое-то время на карусели. О таком разговоре с Лидией я не мог и мечтать. Я был счастлив. С нежностью поглаживал шею черного лебедя.
 
      Наконец я устал сидеть, спрыгнул на землю и в том же восторженном состоянии покинул парк.

     Я шел по сверкающим улицам переполненный светлой силой. Скоро мы с Лидией превратим этот проклятый мир в обитель счастья. Господи! Я уже чувствую, как он меняется. Наполняется теплой сияющей вибрацией. Еще немного и я полечу. Вдруг, взгляд мой натыкается на вывеску «ЧЕРНЫЙ ДРАКОН» «Китайская кухня». В памяти всплывают далекие, сказанные кем-то давным-давно слова. – «Встретишь в китайском ресторане мою сестру, передашь ей это.» – Я достаю из кармана некую плоскую картонку смотрю на нее и земля уходит у меня из под ног, а сияющее небо разверзается черной бездной как глоткой,  от смеха которой мой мозг взрывается. Картонка оказывается фотографией. Фотографией Лидии, которая, закрыв глаза, упоенно сосет чей-то огромный половой член.






      КИТАЙСКИЙ РЕСТОРАН или ВСТРЕЧА С ЧУДОВИЩЕМ


      Кажется, я вновь потерял сознание, потому что совершенно не помню, как оказался в полутемном зале ресторанчика.  Я полулежал на стоящем у стены диване, а передо мной расплывались столики, за одним из которых сидел причудливо одетый пожилой человек величественного вида.  Он неторопливо что-то ел, причем, не склоняясь к столу а, сохраняя спину прямой, аккуратно подносил еду ко рту и, как я заметил, сфокусировав взгляд, внимательно меня рассматривал. 
 
     -Наш гость пришел в себя, Бурданаф. Дай ему выпить.
     Слева, из полумрака появилась высокая, также величественная женщина. Она поднесла мне красивый бокал с какой-то прозрачной жидкостью.

    -Выпейте, молодой человек. Не опасайтесь. Это очень полезный напиток. Я называю его Вином Апполона. – голос пожилого господина был очень приятен и вполне соответствовал внешности.

     Принимая бокал из рук женщины, я заметил, как она внешне похожа на недавнюю похотливую старуху из подъезда. Но никакого  хитрого безумия во взгляде. Напротив - мудрость и достоинство. Вспомнив ту старуху, я вспомнил и об обнаруженной мной фотографии, и внутри у меня все запылало. Машинально, поднес я бокал к губам и отпил содержимое. Напиток  действительно напоминал вино, но был совершенно не похож на те вина, что я уже успел попробовать в своей жизни. Скорее, таким я представлял себе вкус вина в детстве, читая о нем в книгах.

      - Вы можете считать себя счастливцем, мой дорогой друг. Далеко не каждому удается попробовать вино Диониса. А вино Апполона еще большая редкость.

     Буквально сразу я почувствовал эффект этого редкого вина. Нахлынувшее состояние можно было назвать опьянением, но это было опьянение абсолютно противоположное опьянению обычным вином. Это было опьянение ясностью. Внезапно я увидел все ЯСНО. И я захотел отныне всегда быть в этом состоянии.
 
     - И что, это опьянение тоже проходит? - спросил я.

     - Ну-у-у… - рассмеялся мой собеседник – принято считать, что все проходит. - Я промолчал. А потом вдруг спросил:

     - А ревность тоже проходит?

     - Ну, ревность-то уж точно проходит. По крайней мере, движется. Как животное она подыскивает себе новые угодья, истощив предыдущие. Так, Бурданаф?

     - Так, Климент, но утешительного в этом мало.

     - Я и не собирался никого утешать. У меня нет на это никакого морального права. Я же ничего не знаю о страдании.

     - Кто Вы? – спросил я, чрезвычайно удивившись.

     - Я плод Вашего воображения – трафаретный мудрец - существо не знающее страданий. – Он рассмеялся, но на этот раз, как мне показалось несколько похабно. Сказанное же им привело меня в полное недоумение.

     - Вас что-то смущает мой друг?

     - Да. Многое. В особенности то, что вы назвали себя плодом моего воображения. Это как-то не согласовывается с тем пониманием восприятия, которому меня учили.

     - Все мы друг другу плоды воображения. Слишком мало у нас сведений о людях, даже самых ближайших, поэтому постоянно приходится придумывать. По большей части, мы имеем дело с фантомами. Вы не согласны?

     - Да, пожалуй, это так…. На самом деле меня интересовало другое. За последнее время со мной произошло столько всего странного, что я даже не знаю, как к этому относится.
     - Может Вы просто-напросто умерли? – я опешил. Меня поразила не столько сама
высказанная версия, сколько то - что она показалась мне наиболее простой и убедительной. Внутренне я, похоже, уже принял ее.

     - Вы знаете, я очень люблю стихи. – что-то внутри меня хотело выговориться – Меня всегда удивляло, почему люди в обыденной жизни не говорят стихами и не поют, как в опере. Ведь это так естественно и просто. У меня всегда была потребность выражаться стихами. Не мудрено, что я умер.

     - Да уж. Поэзия – очень взбалмошная девица. Она обладает в высшей степени коварным нравом. У нее вполне женская природа. Она любит притворяться, дурачиться, капризничать и мучить. Поэзия – это душа мира. Любить поэзию, значит любить жизнь. Если Вы любите поэзию, зачем Вы умерли?

     - Но я же существую. Значит, я не так уж и умер.

     - Значит, да. Все дело в силе. Знаете, что дает самую большую силу? Любовь. А знаете что такое любовь? Любовь – это способ видеть. Видеть сердцем. Хотите увидеть чудовище?

     -Да. – внутри у меня похолодело.

     - Лидочка! Твой выход. – старик хлопнул в ладоши. И не успел я ничего сообразить, как к столику откуда-то из полумрака подошла Лидия. Она была в одном нижнем белье. Красного цвета.

     -Здравствуйте мои малыши. – произнесла она неожиданно громко (гораздо громче чем разговаривали мы со стариком) и развязно. Я с удивлением вгляделся в ее лицо покрытое горячечным румянцем. Она смотрела куда-то поверх нас.

     -Ну, как настроение, красавица моя? – наигранно веселым голосом обратился к ней старик. Лидия, виляя задом, подошла к нему и уселась на колени.

     -Помнишь этого молодого человека? – старик стал поглаживать ее грудь. Лидия прищурившись, свысока смотрела на меня и ничего не отвечала. Возникало ощущение, что она под гипнозом. – Хочешь у него отсосать? – я напрягся. Лидия же, словно восприняв этот вопрос как приказ, встала и направилась ко мне. Я похолодел. Меньше всего я мечтал о начале наших отношений при таких обстоятельствах. Лидия встала передо мной на колени и стала расстегивать мне джинсы. Я взял ее за подбородок и поднял лицо. Глаза ее были стеклянными. Она достала мой член и механически наклонилась к нему. Я был готов разрыдаться.

      Прошло минуты три. Она сосала и сосала. Я смотрел на нее взглядом полным тоски и отчаяния. Об эрекции не было и речи. Мой разум целиком погрузился в осознание страданий испытываемых живыми существами в этом мире. А живым является абсолютно все – Сердце мое разрывалось. Я чувствовал, что весь этот мир - фабрика боли. Неужели эта боль залог блаженства небожителей? Я еще не был готов принять подобное положение вещей как естественное. Я плакал.

      Временами я переводил взгляд на старика. Сначала он хитро улыбался, потом вздохнул, взял ложечку и стал ковыряться в какой-то еде перед собой. Я взял Лидию за плечи и попытался оторвать ее от себя. Она же продолжала тянуться к моему члену. Вдруг, в голове у нее словно щелкнуло, руки ее упали на колени, она посмотрела мне в лицо все тем же пустым взглядом, рухнула вся вниз, и уже на полу обняв колени, затихла в позе эмбриона.

     -Что с ней? – спросил я старика.

    Он пожал плечами:
    -Может быть, она устала?



               
                *   *   *


     Я вспомнил свой старый сон.

     Я летел над каким-то городом и увидел внизу огромный готический собор. Заинтересовавшись, я стал спускаться вниз. Собор казалось, был заброшен и словно затонувший корабль  покрыт какими-то наростами. Спустившись ниже,  я увидел, что он весь оплетен паутиной. Спустившись еще ниже, я заметил кишевших в паутине омерзительных серых пауков с толстыми круглыми брюшками. Я был заворожен этим жутким зрелищем. И вдруг брюшко одного паука словно лопнуло и как цветочный бутон раскрылось большим ярким цветком. Тут же еще один паук превратился в цветок. За ним еще один….  И вот уже один за другим, пауки превращались в цветы, пока весь собор не стал  огромным садом.