На льдине

               

До  поры-до  времени  спокойно  дремавшая  в своих  берегах,    Каменка  взбунтовалась  и  взломала  наскучивший  ей  за  долгие  зимние  дни  и  томивший  ее  ледяной  панцирь.
Конечно,   не  обошлось  без  саперов, сделавших  несколько  подрывов  ниже  Большого   моста.
Весть  о столь  значительном  событии  в   жизни  маленького  городка,  как  весенний  ветер  прошлась  по  пыльным  и  душным  школьным комнатам  и  коридорам,  и   едва  прозвенел  заливистый   звонок, добрая половина  учеников  высыпала  на  улицу.
Наша  школа,  самая  крупная  в  городе, находится  как  раз  на  высоком  берегу   реки,  откуда  открывается  величественный  вид  на  ее  заречную  часть – Ильинский    луг,  превращавшийся  в  дни  весеннего  половодья  в  великолепное нерукотворное  озеро.
Надо  отметить,  что  Каменка  довольно  замысловато  петляет  по  городу,  обходя  его  насыпные   валы с воздвигнутыми  на  них  церквушками   и  монастырями,  составляя  с  земляными   сооружениями  единый  рубеж  обороны,  сохранившийся  и  дошедший  до  нас  из  глубины  веков. Вот  и здесь,  в  районе  Кабацкой  горы,  где  стоит  школа,  торговые  ряды  и  далее –  Кремль  с городским  садом,  образующие  плавный  полукруг главных  архитектурных   сооружений  города,  река   делает  петлю,  обходя древний  центр  по  контуру  возведенных  далекими  предками  преград  на пути  врага.
Берег, с  которого  мы  наблюдаем  пиршество  стихии,  высок  и  отвесен.   Вгрызаясь  в его  основание  на  крутом  повороте,  река  своим  течением   вымывала   береговой  грунт,  открывая  изредка  клады  монет  и  скопище  костей  глазу  современного  жителя. И  хотя  становилась  мельче  у  этого  берега,  строптивости  характера  не   утратила  и  проявляла  его  всегда,  когда  предоставлялась  возможность:  во  время  бурного  таяния  снега  или  в  сезон  затяжных  осенних  дождей.
Петляя  по  городу,  она  не спешила  уходить  за  его  пределы,  как бы   любуясь  собой  и  даря  такую   возможность  людям: ну,  как  я  вам?  Как –  моя чистая  и  прохладная  водичка,  кувшинки  и  тростник,  красивы  ли  отражаемые  мной  церквушки,  деревья,  облака?! Однако  мы  отвлеклись…
Внизу  гудела  разбуженная  дыханием  весны  река. По  ней,   громоздясь  друг  на  дружку,  плыли  зеленовато-голубые  и  ноздреватые  льдины,  и   вся  река  являла  собой  живой  организм  с  присущим  ему  движением  и  звуками:  треском, хрустом,  шипением  и  причмокиванием.
Какая-то  невидимая   сила  подхватила  меня  и  швырнула с  высокого  берега   вниз.  Всецело  захваченный  ею, я  не  замечал  ничего  вокруг.  Не слышал  криков:  "Стой!  Куда?",   не  ощущал   ни  царапающих  больно  кустов  и  прошлогоднего  бурьяна,  за  который   судорожно  хватался, чтобы  не  сорваться  в  воду,  ни  разопревшей  на  солнце  глины,  испачкавшей  мне  ботинки  и  брюки.  Я  был  поглощен  одной  безумной  идеей,  невесть  когда  успевшей  оформиться  в  моем  мозгу: "Успеть!  Ухватить  момент!  Во  что  бы  то  ни  стало!  Сейчас!"
Теперь  уж  я  бежал по  отвесной  стене  земляного  вала,  как  раз  под  торговыми  рядами,   на  самом  повороте  реки,  бежал,  почти  цепляясь  боком  всего  туловища  за  раскисшую  землю  берега,  соизмеряя   свою скорость  со  скоростью  льдин,   катившихся  по  всей  ширине  реки.  Я  не  мог   бежать  у самой  кромки  воды,  поскольку  подмытый  течением  берег  был  крут  и  отвесен,  и   я понимал, что   прыгать  отсюда на  льдину  рискованно,  так  как  можно  по  инерции,   не  удержавшись, прокатиться  по  ней  и  слететь  в  воду  или  ударом  тела  с  такой  высоты  запросто  опрокинуть  ее. Нужно  было  подбираться  к самому  урезу  воды, но  на  ближайшем  участке  реки  это  сделать  было  невозможно.
Я   знал,  что  за мной  наблюдают  с Кабацкой  горы  сотни  глаз, и   мне  хотелось  доказать,  на  что  я   способен,  но  досада и  отчаяние   стали   овладевать  мной  по  мере  того,  как  я  все  более  удалялся  от   школьного  бугра,  пока  он  не  скрылся  за  поворотом.
Не  получалось…Не вышло  доказать,  что я   не  трус,  что  я   отчаян  и  смел  и   могу,  не  раздумывая,  броситься,  если  надо,  в  огонь  и  в  воду…
Но  я  все  еще  бежал  по  берегу,  состязаясь  с  бурным  течением  реки,  бежал,  уже  не думая  об  одноклассниках,  давно,  наверное,  ушедших  с горы   по  зову  школьного  звонка,  и  во  мне   снова крепла прежняя  уверенность,   что  задуманное  мною  непременно  свершится.  Я  даже на  мгновенье ощутил  шаткость   льдины  под  ногами,  зримо  представил  бегущие  назад  берега  и  всей  грудью  почувствовал  прилив  небывалого  восторга. Догоню!  Смогу!
Я  сразу  и  не  заметил,  что  бежать  стало  легче,  крутизна  отступила,  и  я  выскочил   на  площадку  искусственного  оврага,  пробитого   в  земляном  валу  для  подъезда  к  воде.  Этих  несколько  метров плоского  берега  мне  хватило, чтобы  осуществить  задуманное.
Река  еще  не  вышла  из  поворота, поэтому  льдины  в  этом месте  также,  как слепые котята,   тыкались  в  берег,  а некоторые из них,  потяжелее, даже  застревали  краем  на песчаном  плоскогорье.
Вот  я  увидел  плывущую  вдоль  берега  льдину, соразмерную  с  моим весом,  и,  умоляя  ее  и  завораживая  взглядом, как  бы  прибивал  к берегу:  "Ну,  давай,  родная,  миленькая!  Еще  чуть-чуть!  Так!  Есть!"  Легонько  оттолкнувшись  от  берега, когда  до  льдины  было  не  больше  метра,   я,  слегка  покачнув  ее,  закрепился на  плывущем  ледяном  островке.
Широко  расставив  ноги  и  разведя  в  стороны  руки,  я   по-хозяйски  стоял  на  своей "посудине",  словно  капитан   разбойничьего  брига,  душа  моя  ликовала,  и  счастье,  казалось,  переполняло  всего  меня.
Закончился  поворот,  и  льдина,  увлекаемая  быстрым  течением,  плавно  вышла на  середину  реки.   Я  плыл  мимо  Кремля  и  городского  сада,  снова  входя в  зону  видимости  с площадки  нашей  школы.  Но  меня  это  обстоятельство  уже не волновало. Я  был  во  власти  другого  чувства:  уже не азарт  состязательности  и  превосходства  давали   пищу  моему  самолюбию   и  тщеславию, нет,  они  были  удовлетворены!  Мной  овладело  другое желание – совершить  что-то  доброе, хорошее,  смелое. Ведь  я  смогу!  У  меня  получится!
Льдина  шла,  не  отставая  от   других  и  не  обгоняя  их,  изредка  соприкасаясь  с  близ  идущими  глыбами, и  это  малейшее касание  очень  чутко  ощущалось  в  моих  ногах,  тревожным  подрагиванием  передавалось  по  всему  телу,  и  в  душе рождалось  ликующее  чувство  победы!  Плыву!  Гордо,  открыто,   смело –  по  середине  реки!  Плыву!
Миг  волнения  и  счастья  короток,  это  потом  мы  о  нем  вспоминаем  всю  жизнь!  За  городским  садом  река  входила  в  новый  крутой  поворот  вокруг  Кремля, и  моя  льдина  стала  резко  смещаться  к  противоположному   берегу, но  ударившись  о  впереди  идущие  глыбы, прочно  вошла  в ледяной  затор,  какие  нередко  образуются  в  таких   местах.
Льдина – одна,   другая,  соскок  –  и  я  на  берегу,  как ни  в  чем  не бывало.
– Ты  что  же   это,   поганец,  делаешь?  Мало  у твоей  матери  седых  волос  прежде  времени  из-за  вас, обормотов?  А ежели  бы   ты  в воду  провалился  и  утонул?  Думаешь  ли  ты  хоть  когда-нибудь  своей  головой  непутевой,  прежде  чем  что-нито  сделать?  Так-то  ты  жалеешь  свою  больную  мать…– продолжала  распекать  меня  тетя  Зоя,  старшая  мамина  сестра,  пред  ясные очи  которой  меня  вынесла  льдина.
– Смотрю   в  окно –  смельчак  какой-то  нашелся,  плывет!  Уж  никак  не думала,  что  ты  на  такое способен.  Учти,  все  матери  твоей  расскажу,  все, как  есть –  ничего  не скрою! –  продолжала  она стыдить  меня  до тех  пор,  пока  ее  запал  постепенно  не иссяк. –  Ладно  уж,  пойдем,  покормлю,– более  миролюбиво позвала она  меня.– Володька  дома,  поиграете…
– Мне  домой  надо…
– Обиделся  что  ли?  Нечего  на  правду  обижаться…
Я  не ответил. Попасть  домой,  или  на  другую  сторону  реки,  как  тетя  Зоя  говорит – в город, –  в  весеннюю  распутицу,  когда   зимние  лавы  разобраны, можно  только  по какому-либо  одному  из  двух  мостов: Покровскому  или  Большому.   Первый  находится  значительно  дальше,  да и  пройти  к нему  через  залитый  водой  Ильинский  луг  невозможно,  и  я  направляюсь  по  мощеной  булыжником  дороге  в  сторону  Большого   моста.
Итожу  достигнутое:  урок прогулял,  учебники  и  тетрадки  остались  в школе,  тетя  Зоя  матери  расскажет – попадет  от нее  –  чего  я  добился?  Чего  доказал?  Кому?… 
И  все  же  я  чувствую  в  душе  своей  осязаемую  только  одним  мною  тихую  музыку,  заполняющую  все  пространство,  поднимающую  меня  над  мостовой,  над  тихой  улочкой,  как  будто  бы  незримые  крылья  в  этот  миг  расправляются  за  моей  спиной.  Взмах,  еще  и  еще, и  вот  я  уже  парю  в  невесомости  над  широкой  речкой  с  затаенным  дыханием  и  с  норовящим  выскочить  из  груди  сердцем – точь-в-точь  как  несколько  минут  назад,  когда  синевато-белесая  льдина  мчала  меня  по  стремнине…