***

А. Рауф
       Профилактика  (из цикла “Байки хирурга”)


  В условиях мирного времени профессиональное совершенствование  врача, личный опыт нарабатываются на дежурствах, где он вынужден принимать самостоятельные решения, порою в жестком цейтноте, когда минуты решают исход поединка со смертью.
Я мирно дописывал историю болезни. Скрежет тормозов, громкий хлопок  входной двери  и в приемную врывается доктор Левичек, доцент детской соматической больницы с ребенком на руках.
- Скорей!  Малыш задыхается! - кричит он.
Мальчик четырех-пяти лет на его руках бьется в конвульсиях. Глаза закатились, кожа землисто-голубоватого оттенка. Широко раскрытый рот хватает воздух. Мышцы конечностей беспорядочно сокращаются.
  - Тащи в перевязочную! – ору в ответ – Срочно анестезиолога со всеми причиндалами!- шепчу медсестре.
  - Что с ним? – обращаюсь  к  Левичеку.
- Не знаю! Пятнадцать минут назад его привезла к нам скорая. Я тут же прыгнул в машину и к вам. По дороге сделал пару инъекций из того, что было под рукой.
 Ребенок продолжает биться в конвульсиях. Он задыхается, синева усиливается.
  - Может, он вдохнул инородное тело? – спрашиваю я, осматривая полость рта и глотку.
  - Нет. Мать говорит, что он несколько дней высоко лихорадит, кашляет, поносит.
 Анестезиолога все нет. Набрасываю марлевую салфетку на рот ребенка и начинаю дышать в него. Сестра торопливо набирает шприцы под диктовку Левичека.  Он, в свою очередь, готовит внутрисердечную инъекцию. Пытаюсь самостоятельно ввести  трубку в трахею, но лампа  ларингоскопа не хочет загораться. Очищаю ротовую полость от кровянистой слизи и вновь дышу.
 - Девочки, быстро  комплект для  трахеостомии! – чуть не молю.
 Операционная сестра срывается исполнять команду. Я продолжаю дышать, когда ребенок вдруг бурно выблевывает мне в рот какую-то бурую смесь и затихает. Пока я, трясясь от отвращения и отплевываясь, бегу к раковине, появляется анестезиолог. Меня рвет.
 Тем временем  больной   заинтубирован, переведен на искусственную вентиляцию, получил внутрисердечную инъекцию. Тем не менее, через двадцать минут анестезиолог констатирует смерть.
 Никак не могу избавиться от тошноты и отвратительного ощущения во рту. Что это было? Что за непонятная клиника? Что за внезапная жуткая смерть? Мы беспомощно смотрим друг на друга. Получить какую-либо вразумительную информацию от рыдающей над трупом матери не удается. Продолжая поминутно бегать к раковине, я вдруг отчетливо понимаю весь ужас своего положения.
- Может ничего страшного? – с сомнением в голосе виновато произносит Левичек, сам себе не веря.
- Срочно промыть желудок и начать большие дозы антибиотиков внутривенно - советует анестезиолог.
 Я чувствую слабость в ногах и нарастающий мандраж. Во взорах, обращенных на себя, читаю сочувствие и тревогу.
- Дурак,  блин! Вечно тебе надо влезть в какое-нибудь говно! Левичек привез – вот он пускай бы и дышал. – это примкнувший к взволнованной группе ответственный дежурант. – Что теперь будем делать?!
 Кто-то властно берет меня за руку и выводит из перевязочной. Это – старшая сестра операционного блока Валентина Михайловна, пожилая, всеми уважаемая женщина с огромным опытом. Иду, как сомнамбула. Она приводит меня в верхнюю операционную, усаживает на топчан и выходит. Через минуту возвращается с большой чайной кружкой.
 - Пей! – протягивает она мне посудину.
 - Что это?
 - Пей, говорю тебе! Только сначала выдохни.
Беру кружку, резкий запах спирта бьет в нос. Отстраняюсь от  пойла. Мне раньше никогда не приходилось пить чистого спирта. Водку – пожалуйста, но чтобы кружку спирта?!
- Пей, говорю, дурачок сердобольный. Не помрешь. - подбадривает меня Валентина Михайловна, держа в другой руке стакан с водой.
 На мгновение в памяти ярко оживает происшедший эпизод, поднимая новую волну тошноты. «А, была  не  была» - принимаю решение. Выдохнув, опрокидываю в себя воздушно-легкую жидкость. Сделать вдох оказывается невозможным. Губы, отекая, выворачиваются, языку становится тесно во рту. С выступившими на глазах слезами беспомощно машу руками и, вырвав у Михайловны стакан с водой, делаю огромный глоток после чего, слава Богу, вдыхаю,  как утопленник. Внутри меня, будто печка разгорается, слабнут конечности, по всему телу разливается приятная истома, клонит в сон. Михайловна укладывает меня на топчан, заботливо укрывает простыней и ласково треплет по щеке:
- Теперь поспи, герой, и ничего не бойся. Это лучшая профилактика от любой гадости.
 Утром я узнаю, что труп ребенка со скандалом забрали родители, не дав его на патологоанатомическое вскрытие. Снедаемый тревогой, неделю глотаю антибиотики, не контактирую с семьей, опасаясь принести в дом с грудным младенцем какую-нибудь заразу. Но ничего, слава Богу, не случается.
- Видишь силу профилактики? – смеется Михайловна – Это фронтовая наука. Запомни.
- Что и говорить, - отвечаю – сильная штука. – и  благодарно  целую ее в сухую морщинистую щеку.
               


                Баку     2007г.