Позвольте мне все исправить

«Наши жизни принадлежат только Богу», - в какой раз проговаривала про себя Арина, просматривая как бы со стороны всю свою  жизнь.

Она, эта жизнь, словно разделилась  на две неравные части. В одной было все, как у большинства ее сверстниц: детство, школа, институт, замужество, работа.

Свою работу художника она любила. В ней было что-то от волшебства детства, когда мир наполнен любовью близких, большими и маленькими открытиями, предощущением новых радостей.
Как и у всех, были потери, обиды, но они как бы остались в детстве, отделившись не только временем, но и благодарностью к этому островку жизни, где почти все было наполнено неосознанной  верой в себя и бескрайность пути.

Вот и в своей взрослой жизни Арина почти забывала обо всем, когда, смешав краски,  ложившиеся только ей доступными мазками  на чистые листы бумаги, она могла рассказать не только о том, что видела, но и что чувствовала. По своим рисункам она безошибочно воспроизводила тот или иной период своей жизни, могла  услышать  мелодию  переживаемых в это время чувств.  Удивлялась, что ей многое удавалось, и ее картины хорошо покупались, хотя расстаться с каждой было трудно, как с ребенком.

Но бывало и так, что подчас, неожиданно для нее самой, на теплые, светлые тона  накладывались  какие-то оттенки, не радующие  ее душу и глаз. Тогда Арина откладывала уже почти законченное  полотно, чтобы потом что-то в нем исправить. Говорила, как всегда,  что она лишь "перышко в Божьих руках".

Другой, совсем другой, ни на что не похожий период в жизни Арины начался, когда в ней зародилась новая жизнь.

После подтверждения беременности она заплакала слезами безмерного счастья. Каждый день был наполнен радостным ожиданием, благодарностью Богу, белому свету, ночным светилам, капелькам росы на траве, ползущему муравью, дуновению ветра. Весь мир был с ней в ладу, и Арина  не предполагала, что можно быть такой счастливой.

Она забросила рисование, и начала что-то шить, вязать для своего сына. Почему-то не сомневалась, что у нее будет сын. Да и муж мечтал о сыне.

На двенадцатой неделе, как  положено всем беременным женщинам, она пошла к врачу. С нетерпением ждала УЗИ, чтобы хотя бы на картине только врачу понятного изображения увидеть быстро качающееся, словно в колыбели, движение новой жизни.

Врач, как показалось Арине, смотрела сына слишком долго, а после УЗИ стала ее  обо всем подробно расспрашивать. Потом отпустила, но очень строго сказала, чтобы через неделю она непременно зашла на очередную консультацию без опоздания.

Что-то в поведении врача насторожило Арину. Она знала, что у некоторых ее знакомых подружек дети были не совсем здоровы.   У кого-то был детский церебральный паралич, и она без труда произносила этот непростой медицинский диагноз.  Самая близкая подружка постоянно  говорила об этом диагнозе, так как им был болен ее сын. Она удивляла Арину присутствием духа и постоянной заботой о сыне, его здоровье, умственном развитии. «А мы с сыном опять делаем массаж, а мы с сыном едем на ванны, на очередную консультацию". Уже 9 лет бесконечных забот, и при этом подруга оставалась веселой, жизнерадостной, по-женски привлекательной, вызывая восхищение Арины и всех знакомых.

Знала она и о других детях, судьба которых складывалась  по-разному. Особенно тревожно мамочки  говорили  о детях с болезнью Дауна.

Но Арише сейчас не хотелось думать об этом. Волнение после консультации улеглось, и она снова стала радоваться всему на свете, рассказывая через поглаживание  животика сыну о том, что видела и слышала, напевая ему перед сном колыбельные песенки. Она чувствовала, что сыну это доставляет радость.

Однажды она даже взяла в руки краски и кисти, чтобы через видимые только ею образы  рассказать сыну, как хороша жизнь. Рисовала долго, увлеченно, но, отодвинув холст от себя, она невольно вздрогнула, увидев мрачную пелену расплывающейся паутины вокруг ее картины. 

Незаметно подошел очередной срок явки к врачу. На этот раз Арину смотрели два врача, и из их разговора она поняла, что у ее сына складочка на шее  на несколько миллиметров больше, чем  надо.  «Ну и что, - как-то облегченно подумала Арина, - будет у него более толстая шея, подумаешь, какая беда».

Но для врачей это утолщение было сигналом большой тревоги. «Вам надо прервать беременность», - вынесли они свой приговор.
 
«Зачем, почему»?» - захлебываясь слезами, спрашивала Арина.   

Сквозь слезы она слышала, как говорила врач о том, что  измерение толщины воротникового пространства плода является чрезвычайно важным показателем, так как при толщине этого пространства 3 мм и более обнаруживаются хромосомные аномалии, в том числе связанные с болезнью Дауна. Врач говорила что-то еще о других необходимых консультациях, в том числе у врача-генетика.

Из всего сложного описания картины Арина поняла только то, что  ее сыну грозит опасность и надо немедленно что-то делать. Наступившая неделя прошла в непрестанном проведении, как говорили врачи, пренатальной диагностики, включая какие-то  биохимические скрининги, результаты которых  подтвердили  первоначальный диагноз.

Арина стояла перед страшным выбором: сохранить жизнь сыну или убить его в чреве своем. Жизнь – это чудо, но имеет ли она право обрекать своего сына на  жизнь с таким диагнозом?  От непрерывных тягостных мыслей о выборе  Арина не могла отойти ни днем, ни ночью.  Не будучи сильно набожной, она начала непрестанно молиться, прося Бога за сына.

Почти решившись делать то, что советовали врачи, она проснулась ночью в липком поту, ища и не находя почему-то, как ей показалось,  уже родившегося сына. Страх, ледяной, нечеловеческий, непереносимый пронизал все ее существо. У нее только хватило сил сотворить молитву и просить позволения все исправить. 

С этой ночи решение не расставаться с сыном пришло как-то сразу и окончательно. Ей стало спокойнее, хотя она поняла, что ее и сына  ждет другая жизнь,  социально неустроенная, безденежная, часто осуждаемая людьми, мужем, полная тревог, безнадежного отчаяния. Жизнь с поисками надежды, той, чему научила ее близкая подруга,и другой надежды, когда она видела, что немало  удается сделать в развитии таких детей в других странах.

Надежда гасла, и становилось страшно, когда она посмотрела на жизнь  малышей в одном из приютов для нервнобольных детей в ее стране, приют, где растут дети, когда родители отказываются от больного ребенка.
 
Но лучик надежды временами возвращался, радовали такие фильмы, как «Человек дождя», поставленный американским режиссером Барри Левинсоном. Арина стала больше понимать, как важно в жизни милосердие, сострадание, и что больной ребенок может научить этому здорового человека. Понимала и то, что в обществе нужна какая-то социальная альтернатива прерыванию беременности, но осознавала, что до этого еще далеко.

В этом напряженном поиске вопросов-ответов Арине все чаще хотелось рисовать. Однажды взяла в руки картину, недавно испугавшую ее чем-то зловещим, и удивилась, что окутавшая картину паутина куда-то исчезла, а само полотно пронизано аурой света. «Перышко в Божьих руках», -  впервые за последнее время улыбнулась Арина.

«Бог милостлив!», - говорили Арине, но она только еще начала понимать, что
Божью милость надо заслужить, вымолить, выстрадать, искупить. 

Она почти не сомневалась, что сделала правильный  выбор. С верой в себя  и пониманием бескрайности и всех тягот пути от земли до неба. Но она точно знала, что на этом пути ее сын всегда будет с нею, даже если она никогда не услышит от него слова «мама».