Глава 96. Слёзы благодарности

               

         Так чем лучше всё – таки поступиться: принципом, убеждением или совестью? Вот какой вопрос встал предо мною и терзал он меня постоянно и перед сном и после сна, и на дежурстве в р/ц , или когда я стоял дневальным. Он преследовал меня постоянно и всюду и не покидал надолго. Заставлял снова всё вспоминать, анализировать,  ворошить в памяти прежние пережитые события и плохие и хорошие. Я просто потерял себя, и череп мой был заполнен думами и раздумьями и до такой степени, что  я уже начинал чуть не сам с собой разговаривать и стали появляться предо мной  глюки в образе полковника Аскерко и с его пронизывающим взглядом и вопросом – Ты, почему матери не пишешь?
        Период этого времени для меня, начитанному, уже способному к какому – то анализу происходящего и к мысленному программированию будущих,  возможно возникших  ситуаций, и событий – признаюсь,  не давал мне покоя.  Суетливость  мыслей, предположений и всяких  непредвиденных обстоятельств – всё это крепко держало меня в каких – то  цепких руках тех обстоятельств, которые вдруг сложились с получением этого письма от «мамочки». Наверно, я в то время был иногда похож на отрешённого человека или на сомнабулу и это было трудно иногда скрыть от окружающих моих друзей- солдат. Но я держался, и никому ничего не рассказывал, я знал, что мне нужно принимать решение без влияния из вне кого – либо  или чего – либо, потому что это моё личное.
        Ну, это же «они»,  а не я буду виноват, если снова возобновлю переписку с Ленинградом?  Это «они» меня подтолкнули своей такой сумбурной и не стабильной жизнью, в конце концов, доведших  самих до развода. Я – то тут причём? Что, может обратиться снова к Аскерко, попросить отпуск, что маловероятно, ехать за 9000 км.  и  мирить моих родителей, т.е. родителя с моей неродной мамой? Многое чего нелепого лезло тогда в мою голову. Неоднократно я порывался сесть и написать письмо родной маме. Потом всё же сел и написал, но сразу не стал отсылать, а положил его в тумбочку – пусть вылежится, может всё образуется, а я поспешил его отослать?
       Прошло уже больше месяца, а примирительных вестей из дома не поступало.  Супруги охотно извещают своих близких друзей о ссорах между собой, но не всегда спешат сообщать им о своём примирении и это я давно уже заметил, вероятно, стесняются?  Писать и наставлять своих воспитателей,  было бы смешно и неуместно.  Подождём ещё, время  же – доктор! А пока служим!  Скоро мой День рождения,  Ильин обещал мне предоставить увольнение в Хабаровск, и я был весь в вожделении этого события и старался отключиться от преследуемых меня мыслей. Но и это событие чуть было не сорвалось, а я обещал рассказать читателю о стычке, которая опять произошла у меня с  Ильиным – начальником нашей смены,  с капитаном Ильиным. Ситуация была почти похожая с прежним случаем, но с другим ракурсом.
        Так же,  приняв дежурство, я был опять отправлен в ОП с очередным «донесением».  Сдав «донесение» и получив роспись у оперативного дежурного, я зашёл в помещение р/ц магистральщиков, в котором в это время работал мой земляк – Юра Фукалов.  Десять или двенадцать ондуляторов работали непрерывно, и Юра крутился как белка в колесе. Все ленты надо просмотреть и не замотать нужный текст иначе это ЧП. Работа просто адская, но он ещё успевал и со мной разговаривать и мы поболтали о том,  о сём и я пробыл у него на посту что-то около часа, зная,  что мой сеанс с моими подопечными ещё не скоро и мне время позволяет поболтать.  Но меня спохватился Ильин.  Пост пустой, без радиста, который куда-то запропал, да ещё с секретными документами. Ильин начал паниковать, связи со мной никакой.  Когда я нарисовался и переступил порог центра, Ильин прямо набросился на меня с негодованием и вопросом – где я был в течение часа с секретными документами?   Я начал выдумывать, что шёл медленно и вот на два километра (туда и обратно) мне понадобилось такое время. Ильин, брызжа слюной и с не умещающимся языком во рту, рвал и метал. Ты где был в течение часа с секретными документами – орал он на меня.  Так! После дежурства я Вас (перешёл на официальный тон), рядовой Смирнов передаю в контрразведку – категорично объявил мне Ильин. От этих слов меня бросило в холодный пот, и что самое важное – он же прав, если и сделает это. Ну,  тут я,  конечно, сразу стал колоться, и рассказал с кем и где я был и приношу мол, свои извинения и т.д. и т.п.
Сержант, Демидов! Объявите Смирнову три наряда вне очереди, приказал Ильин.
Хорошо, что ещё не гауптвахту, подумал я, хотя на гауптвахту нас посадить трудно – пост остаётся без специалиста-радиста, а этого никак нельзя допустить командованию. Всё! Плакало моё увольнение и даже в казарме эти три наряда это полмесяца без сна и отдыха. Сел за свой пост в полной прострации, приплюсовав их,  ещё и к прежним событиям.  Во! Полоса пошла,  удрученно размышлял я, а до дня рождения оставалось чуть больше недели и оно совпадало с переходным периодом, когда мы полторы суток свободны.  Ничего не поделаешь – служба!  Хорошо, что ещё меня в контрразведку не сдал капитан,  и чем бы закончилось следствие и наказание одному Богу только известно.
         Подошло время  последнего дежурства перед моим Днём рождения, а мы оканчивали, как и начинали цикл в 02.00 ночи. Смирнов, подойдите ко мне – приказал капитан Ильин. Я подошёл, не зная, что он ещё может придумать и как наказать.  У тебя завтра День рождения? Да – отвечаю,  и мне исполняется  двадцать один год!   Хорошая  дата - говорит Ильин.  Ну, что ж, завтра едешь в увольнение, наказание я с тебя снимаю. Такого великодушия я не ожидал, и на мои глаза навернулись слёзы. Слёзы благодарности! ( Продолжение следуетhttp://www.proza.ru/2011/02/14/1305