Картина

Почему мне так жарко? Еще утро и жарко быть не может, не должно. Кто так натопил в палате. Да еще летом! Это дед. Я знаю. Его заморочки. Кости у него мерзнут! Это в середине июля то!!!
Нет. Дед не мог. Дед еще вчера умер. А кто тогда? Нет, ну почему так жарко!!! Все!!! Сестра!!! Сестра....

Сейчас ночь? Темно — значит ночь. А если просто задернули занавески? А зачем их задернули? Не могут быть занавески такими плотными. Да и кто бы их задергивал. Кому они нужны. Да и я вместе с ними. Значит ночь. Это хорошо. Не люблю солнце. А почему? Ведь когда-то любил. Почему перестал? Не помню. Давно это было. Что я вообще помню? Себя то хоть помню?... Не помню. Даже как зовут. А оно мне надо? Наверно нет. Главное что ее помню. Это важнее. А где она? Почему ее нет? Я сделал, что то нехорошее и она обиделась? Наверно.... Я вечно делаю что-то нехорошее. Как я мог ее обидеть!!! Дебил, идиот, кретин — так мне и надо. Ну почему я такой кривой. Один раз! Один раз за всю жизнь и.... Придурок!!! Господи, как больно то!!! За что я такой, Господи? Какая боль! Я знаю это от солнца. Оно пришло за мной даже посреди ночи. Дня ему мало! Больно!!! Нет. 

Этот парк я помню. Конечно помню. Почему помню? Я же здесь в первый раз. Сейчас Валерка придет. Новый барыга у него там какой-то — семена высший класс. И не дорого. Посмотрим, посмотрим.
Давай уже честно! Раньше смотреть надо было. Когда первый раз ширнулся. Теперь то уж что. Теперь хоть стрихнин в баян заливай. Теперь уж все равно. Хорошие, плохие — лишь бы в долг дала. Денег и на стакан самогона не хватит, не то что на пакет. Это раньше перебирал. Пока еще писать мог. Какой мы белый после последней выставки взяли!!! Спонсор подсуетился. Не знаю как он и что, но белый у него был! Сдохнуть бы ему ****ине побыстрей.... Со всеми остальными вместе.
Ну вот и Валерка.
Ты что так долго? Час уже здесь маячу!
И еще два маячить будешь. Рот закрой животное. Я тя в садик то быстро налажу вякать будешь.
Да, ладно, Валер. Не ворчит. Договорились же вчера.
А ты бабки принес, как обещал?
Да, блин, там, короче....
Ладно — не мычи. Я за сто метров уже понял, что ты пустой.
Валер, брат, да мне бы только чуть подлечиться.
Сиди уж. Сейчас приду.
Что ж так тошно то, а?!  И от себя, а еще больше от окружающих. И от Валерки, будь он неладен и от все остальных. Вон, например, идет — папочкой помахивает. Все то у него хорошо. В конторке какой занюханой день отсидит, второй отсидит, на корпоративчеке бокальчик за шефа поднимет, хвостиком где надо подвильнет и вся его жизнь в этом. Блин. Интересно — его самого то по утрам в зеркало смотреть не тошнит? А вот этого?
Как там раньше говорили — руки в масле, жопа в мыли — мы работаем на ЗиЛе.  Нет уже ЗиЛа, милок. Только масло и мыло остались. И водка по вечерам, под футбол и нытье благоверной. Хотя, что тебе то еще нужно? Тошно. Слушай, а это вон не твоя драгоценная и обожаемая у хлебного ларька стоит? Вон та, что среднего рода, посреди очереди? Нет, да? Что у нас в городе есть еще один такой, что из женщины может вот это бесполое создание сотворить? Никогда бы не подумал!
Господи, и зачем ты весь этот зоопарк сотворил!? И меня в том числе.
Подожди, а это кто? Она то как здесь оказалась? Может просто померещилось? Не могла она из этих тонированных воротах выйти. Понастроили стеклянных иголок с воротами вместо дверей. Думают красиво. А то что люди в них тоже стеклянными становятся на это наплевать. Нет — не могла она из этого стеклянного гроба появиться. Все  равно, что котенок из системного блока выбрался. Не бывает такого. Да и нет ее уже. На всей улице нет. Точно померещилось. Видно совсем болею. И где же этот Валерка?
Ну слава Богу — идет. Кажется не пустой. Сейчас подваримся.
Ну, что попрошайка, по шли, взял.
Валерочка, я ж знал. Я ж знал. Одни ты братишка. Куда, пойдем?
К тебе, конечно, куда еще. Хоть какая то от тебя польза будет.
Пойдем, Валерочка, пойдем.
Когда-то это было квартирой. Здесь жили люди. И я здесь тоже жил. Теперь люди ушли, а я остался. Не захотели они со мной. Не смогли. И Людка не смогла. И сын. Да и я с собой уже не могу. Так по привычке. Не квартира это больше. Все, что от квартиры осталось — та дальняя запертая комната. Нарочно ключ от нее потерял. Нельзя туда все это пускать. И самому входить нельзя.
Ну, ты и скотина! У тебя ж в прошлый раз диван еще был?!
Был, Валерочка, был. Мне и без него хорошо. Зачем мне диван. Я ж сплю только под лекарством. А под ним сам знаешь - диван не нужен. Оно и так пойдет. Главное тепло. А диван мне не нужен.
Стол то хоть не продал?
Не, стол - не. И табуретка там еще есть.... Одна. Валерочка, ты варить сам будешь?
Вот, еще! Я тут бегал ему, копытил, так еще и сварить!? На вот держи. И не дай Бог что накосячишь. Ту же и похороню. Под табуреткой.
Ща я, Валерочка. Ща все в лучшем виде. Вот почти, все. Все — готово. Давай ты первый.
Ну вот и славненько. Теперь я.
Черт венка совсем ушла. Последняя, родная, ну где же ты!? Ну пожалуйста. Иголочка совсем махонькая. Ну, ну..., ну... спасибо... ухххх....

И чего меня опять в этот сквер принесло. Тут с утра копытить надо, а я дурью маюсь. Если к обеду не разломаюсь совсем худо станет. Валерка сегодня уже не подогреет. Говорят, сластали вчера Валерку то. Как от меня ушел, так и сластали. Вроде, там, что со вчерашним барыгой нехорошее. Может и ко мне теперь придут. Господи, хоть бы пронесло то, Господи.
Нет — что я тут забыл? Не было ее, не было. Померещилось. Сам же вчера так решил. А даже если и была? Тебе то что? Ты же к ней и за версту не подойдешь. Нельзя тебе. Раньше было можно, а сейчас нельзя. Раньше мне все было можно, а сейчас все нельзя. Да и не зачем.
Нет, вот скажи — зачем тебе этот день? А этот парк? А солнце и лавочки? Воздух то тебе зачем? Раньше ты знал, что с ними нужно делать. Помнишь как ты выходил рано-рано и ждал первую поливалку? Ту дурацкую машину с водяными усами, что мыла улицы твоего детства. Тебе казалось, что на похожа на старого сома, что вылез из под сгнившей коряги и полощет в протоке улицы свои усы. Ты даже нарисовал эту огромную рыбину и, кажется, ни кто не понял, что на самом деле это всего лишь утренняя поливалка.   
А помнишь, как ты нарисовал аллею городского парка и ту лавочку у фонтана? Ведь ни кто кроме тебя так и не узнал, что, на самом деле, было на той картине. Ни кто, ни кто не увидел ту девочку, что сидела на этой лавочке. Тогда тебе было еще совсем мало лет. Ты еще стеснялся и был рад тому, что все видят только лавочку. Девочка осталась твоей тайной и ты подсмеивался над тему кто восхищался твоей картиной. Они не видели самого главного и это было смешно.
А цветы? Ты помнишь те цветы? Твою дипломную работу? Ведь это был просто запах, который каждый день залетал в твое окно вместе сто стуком маленьких каблучков. Ты так и не увидел ту, что приносила этот запах. Ты просто боялся подойти к окну и обнаружить за ним что-то неправильное. Что-то такое, что уничтожило бы запах. Ты не хотел его терять, и потому просто нарисовал цветы. Работа была принята на ура и долго висела в фойе академии.
Где она сейчас? В запертой комнате? Ты же ее не продал. С тех пор как жизнь закончилась ты не продал ни одну из своих картин. Вынес из дома всю мебель, но ни одно полотно не тронул. Все они там — в запертой комнате. Вместе с мольбертом, кистями и красками.  Ты их запер и специально потерял ключ. Может что-то человеческое в тебе тебе все же осталось? Может я еще смогу?....
Что смогу? Завязать? А зачем? Ничего кроме  у меня не осталось. Если бы я только опять смог писать! Не так как в последние годы. Так как в последние — уж лучше колоться. Так как когда-то давно. Если бы я только смог опять нарисовать лавочку и цветы. И поливалку.  Не те — другие. А еще свой старый дом. Если бы я только смог! Тогда бы конечно стоило. только не будет этого. Никогда. В одну реку дважды не входят.
  Что-то сегодня народа на улице особенно много. Движение, движение. Куда они все так торопятся, несутся. Весь обзор мне загородили. Пропущу ее. Выйдет, а я проморгаю из-за этих вот. Да кто выйдет?! Нет ее! Вышла!!!
Теперь только бы не упустить. Только бы не упустить. Черт — и откуда вас тут столько! Дорогу вообще не перейдешь. Да подожди ты — хорош сигналить. Успеешь, куда там тебе надо!
Вот она. Не упустил. А дальше то что? Не знаю. Просто буду вот так идти и все. Как школьник, право слово. Да и черт с ним. Главное что бы она подольше вот шла и не оглядывалась. Оно и так хорошо. Боже, как хорошо то!
Так, а эти двое они с ней или нет? Сразу и не разберешь. Какие то незаметные. Да и «замечать» их явно не хочется. Кажется с ней, но идут, вроде как, чуть в стороне. Нет — точно с ней. Да какая разница! Пусть себе идут. Нашел на кого смотреть.
Странно, почему я раньше не знал, что в этот городе живет такая женщина? Как я мог ходить по улицам и не подозревать о ее существовании? Столько времени потеряно напрасно. Считай вся жизнь потеряна. Я бы просто ходил, сидел, был где неподалеку и писал картины. И все бы у меня сложилось. Как же это несправедливо. Нет, нет — прости Боже. Я же ее увидел, а значит все справедливо, все правильно. Теперь я смогу сидеть в том сквере и смотреть, как она выходит из этих чудовищных стеклянных ворот. Не важно, что она делает в этой ужасной «иголке» - главное, что она из нее иногда выходит.
Интересно, что эти — те что вокруг нее? Что они совсем не замечают, какое счастье живет рядом? Ходит по одним с ними улицам, может даже иногда случайно и мимолетно касается их краем одежды? Они не видят, как светиться вокруг нее воздух? Они не чувствуют того запаха весны, что сейчас сводит меня с ума? Они что все слепы?
Да нет — не может быть. Наверняка у нее кто-то есть. Наверняка он бережет свое сокровище, как самую великую драгоценность мира. Ну и пусть. Я то... Мне то много не надо. Я буду просто ходить вот так — чуть в стороне, и мне этого достаточно. Никогда не подойду слишком близко. Не потому что там кто есть, а потому, что мне нельзя. Уже нельзя.
Ой!!! Вот это удар!!! Один из тех двоих. Как он оказался сзади меня? И как умеет бить! Всего один удар, а в глазах уже темно, ноги ватный и кажется весь кислород на планете внезапно оторвался от земли и улетел куда то в космос.
А вот и второй. Куда они меня тащат! Как умело. Со стороны, наверно, кажется, что двое друзей ведут под руки третьего, подвыпившего. Это тебе не менты. Но кто? И что им от меня нужно.
Ты кто, овечело? Что за нами толчешься?
Еще удар!
Я тебе спрашиваю! Что мычишь?
Опять удар!
Да погоди, Володь, дай ему дух перевести. Он же так  ничего сказать не сможет.
Ладно, все — я тебя больше бить не буду. Говори, какого хрена за нами целый час плетешься. Что тебе нужно? От кого ты? 
Вот сейчас будут бить по настоящему. Кто же мне поверит если скажу, что мне в действительности нужно? Интересно — выживу?
Мне нужна Весна.
Блин, блин, блин.... Больно то как! Быстрей бы потухнуть! Я так долго не протяну. Быстрей….
И нахрена мне сейчас это сознание? Зачем оно вернулось. Как хорошо было там, в темноте.
Что теперь? Эти двое еще не ушли. Вот их ботинки — перед самым носом. Но почему они тоже пахнут весной!!! Нет — конечно же это не они. Она здесь! Пришла. Я ее не вижу, но она точно здесь. Как жаль, что я ее не вижу. Даже не слышу. Кажется по ушам хорошо врезали — только звон и больше ничего. Нет, нет — уже немного слышу. Как через вату, но слышу.
Володь, кто это? Опять они?
Нет Елена Андреевна, не думаю. Просто какой то нарк.
Что ему нужно?
Не знаю несет какой то бред. Похоже усаженный.
Ну так, что вы тут с ним копаетесь? Через час у меня самолет, а еще не все документы собраны. Придется в банк возвращаться. Оставьте его в покое и пошли.
Я слышал ее голос! Как мне сегодня повезло! Я самый везучий человек на свете! Я жив и я слышал ее голос. Я бы отдал намного больше за то чтоб его услышать. Подумаешь — пару ребер сломали. Хрен с ним. Раньше, что-ли, никогда не ломали? Можете и еще парочку сломать. Только пусть она что нибудь говорит. Все что угодно говорит, а вы бейте, бейте на здоровье. Ушли — жалко.
Надо как-то встать. Ноги совсем не держат. Очень хочется спать. Кажется где-то слышал, что если хочется спать — значит сотрясение. Ничего отлежусь. Главное до дому добраться, а там отлежусь. Вот все — встал. Теперь проще — теперь дойду.

  Прав был Валерка — зря я диван продал. Плохо сейчас на полу. Когда здоровый — ладно. Да когда лекарство есть. А больному плохо. Больно. Все болит. А больше всего голова. Как же она у меня болит! Одно хорошо — из-за этой боли вроде даже не очень и ломает. Не чувствую. Не пойму просто. А ведь уже два дня без лекарства. Сейчас как раз самое плохое время. Еще бы пару дней перетерпеть. Потом чуток полегче станет. Вот только поесть что-то нужно. Не хочется, а нужно. Нужно, а нету. Это плохо. Сил может и не хватить. Надо к Вальке спуститься. Хоть хлеба, а даст. Она добрая. Другие уже даже хлеба не дают. Валька даст. Интересно — время то сколько сейчас? С работы пришла или нет? Пол седьмого. Конечно пришла. Пойду.
Что ж у нее звонок такой громкий. Как по мозгам лупит то, а!
Валечка, здравствуй, солнышко. Ты прости меня дурака непутевого, но очень очень кушать хочется....
Господи!!! Ты откуда такой! Да ты же.... Заходи давай. Что с тобой случилось?!
Да я ничего Валек. Ты не беспокойся. Мне бы только хлебушка. А?
Блин, что ж так голова кружиться. Вот, как грохнусь сейчас, Вальку перепугаю. Кажись уже перепугал. Неужели так плохо выгляжу?
Я сказала заходи. И без разговоров. Иди в ванную помойся. Сможешь? Сейчас супа тебе налью. Ой!!!
Вырубился все таки. Но как же хорошо под одеялом! А простыня! А кровать! Это что ж — Валька меня у себя уложила? Вот святая женщина! Я бы сам себя на порог не пустил, а она....
Сколько я уже здесь? Не может быть чтобы очень много? Или может? Похоже все-же может. Есть очень хочется. Уже хочется, а это значит почти перекумарил. А это в свою очередь значит, что я тут как минимум три дня. Есть только на пятый день хочется. Пять минус два дома получается три. Три!!! Не может быть. Ничего не помню.
Валентина то хоть дома. На кухне. Точно. Готовит что-то.
Валечка, Валечка, Солнышко.
Очнулся, горе мое. 
   Какая-то она сегодня домашняя. Никогда ее такой не видел. Она же красивая женщина. Нет — уютная женщина. Так точнее. Такая вся мягкая и ласковая. Как-то я этого раньше не замечал.
Валечка, долго я тут у тебя?
Пятый день уже. Ты, что совсем ничего не помнишь? Ты же иногда в себя приходил. Как врач приходил помнишь?
Не, совсем ничего. Прости меня, ладно. Сейчас я вот только оденусь и домой пойду. Столько у тебя хлопот из-за меня.
Лежи, уж. Куда ты пойдешь. Врач вообще сказал, что тебя срочно в больницу надо. Побили тебя сильно. Кто это был то? Дружки? Милиция?
Да нет. В этот раз нет. Так - случайно получилось. Может потом как-то расскажу. Хотя и не интересно это совсем.
Ну как заешь. Не интересно, так не интересно. Я в твои дела не лезу. Сейчас вот каша доварится и кушать будем. Пойду посмотрю, как там она.
Каша. Я уже и забыл что это такое. Это какой-то синоним слову детство. Каша и детство. Почему я их забыл? Ведь это так просто — приготовить себе кашу. Наверно потому, что кашу тебе должен готовить кто-то другой. Сварить, налить в тарелки прийти, дать одну тарелку тебе, взять другую себе, сесть рядом на кровать и есть кашу. Так всегда делала мама.
Ну вот и готово. Тарелка тебе, тарелка мне. Ты не возражаешь если я к тебе на краешек присяду?
Она что мысли подслушала? Опасная у меня соседка. А какая теплая! Присела на самый краешек дивана, а меня как-будто в пуховую перину окунули. Никогда на перине не лежал, но теперь знаю как это. И есть с ней вместе так тепло, так вкусно и просто. Жалко, что это все скоро закончится. Уходить надо. Вот сейчас поем..., нет еще немножко посплю и пойду. Спасибо ей за все. Очень, очень спасибо, но мне нужно будет уйти. Не нужен я ей. Так — жалость. Не хочу чтобы она меня жалела. Капелька прежнего меня во мне еще осталась. Пусть маленькая, но есть. Вот сейчас отдам ей тарелку, засну, а когда проснусь пойду в свою нору. Хорошо бы ее в это время дома не было. Трусость конечно, но что делать — я и есть трус. Кстати, поэтому тоже нужно уйти.
Валечка, спасибо тебе большое. Каша просто замечательная. Можно я еще посплю капельку?

Нора. Это не квартира и не жилище. Это нора. Может спалить ее нафиг? Был бы частный дом, точно спалил. Разве это кухня? Разве это место где люди готовят еду, собираются по вечерам и разговаривают о политике? Разве это то место где русский человек проводит половину своей жизни? Даже страшно подумать, что в этой гадости вообще можно находиться. И дышать этим воздухом тоже нельзя. Он ядовит. Пахнет как в малярном цеху автомобильной мастерской. Нет - хуже. Один этот воздух может убить.
А стены? Наверно в тюрьме такие же. На них уже нет обоев — только серая бугристая штукатурка. Но не она главное. Главное, что они видели. Ведь это только кажется, что стенам все равно. Они все впитывают. Все все. Что впитали эти? Боль, страх, подлость смерть и опять боль.
Да, да — видели они уже и смерть. Страшную смерть. Смерть не старика от тяжелой болезни, а молодой девушки — почти ребенка. Как-то плохо я ее уже помню. С кем она тогда пришла? Вот черт.... Да не важно. Пришла постояла у окна, укололась и села в уголок. Тот миг когда ее не стало, мы просто пропустили. Только Серега.... Да, да — с ним она и пришла. Только Серега, часа через два, спохватился. Попробовал ее поднять, а уже все. Такого синего лица я не видел больше никогда. Ни у живых, ни у мертвых.
Стены видели, как она умирала. Она сидела вот здесь и значит вот эта стена в прихожей чувствовала, как постепенно холодеет ее тело. Может даже перед самым концом она вздрогнула и стена запомнила то последнее движение уходящей жизни. 
Надо эти стены снести. Слишком ядовиты.
Те что в комнате тоже ядовиты. В моей, не в той, запертой. Смерть они не видели, но унижений предостаточно. Неизвестно, что хуже - когда человека убивают или когда его унижают. Когда он сам позволяет себя унижать. Убивая разрушают плоть, а унижая уничтожают человека. Ненавижу эту комнату, это постоянное напоминание о том, что я уже мертв.
Единственное, что в ней есть — это ключ. Да, хватит врать! Давно ты его потерял! Нет не потерял. Он там — у окна за плинтусом. Ты всегда знал где он лежит. Сам его туда положил и не смог забыть место. Очень старался, но так и не смог. Этот ключ, от той второй комнаты,  сколько раз он тебе снился? Сколько раз ты заставлял себя не видеть эти сны, говорил себе что простой железкой старую жизнь не откроешь? А может попробовать? Если есть хоть маленький шанс, то он есть именно сейчас. Ты это чувствуешь и знаешь, что потом его уже не будет никогда. Решайся. Но ради Бога, не впусти туда все то, что сейчас стоит у тебя за спиной.
Не думал, что будет так больно сюда зайти. Они тут все прежние. Шкаф и книги. Маленькая тахта и мой мольберт. Стол и скрипучий бабушкин стул. А вон в том ящике краски. Наверно они все высохли. Не может же время полностью остановиться. Нет, не высохли. И сам ящик поскрипывает точно так же, как когда ты закрывал его в последний раз. 
 Что-то мне нехорошо. Надо присесть. Не на стул. И не на тахту. Просто на пол. Вот так. Что-то воздуха маловато. Или наоборот слишком много. Или он здесь просто другой. Такой как раньше. Совсем не похожий на то, к чему я привык за последние годы. Надо с ним поаккуратней.... по чуть-чуть.
Самое главное сразу не отдергивать ту занавеску у дальней стены. За ней главное. Сразу я его не вынесу. За ней моя прошлая жизнь. Там и цветы, и лавочка, и дом и. Как же много всего за той занавеской! Сначала нужно немножко посидеть, отдохнуть, а потом уж  здороваться.
Ну, здравствуйте мои дорогие. Я вернулся. Я думают, я очень хочу чтобы я вернулся.

Странно, как меняется улица в зависимости от того, что у нас в руках. Опять тот-же сквер, опять же тот-же людской поток и опять те-же стеклянные ворота. Все тоже, но в руках у меня кисти и улица стала другой. Она звучит по другому, она пахнет по другому, она живет по другому. Это как в сказке. Все знакомо, привычно и обманчиво. Лягушка на самом деле принцесса, а чудище — принц. Почему я раньше не знал, что это бывает и в жизни? Или знал, но забыл?
Я здесь уже два дня. Уже два дня я пишу. Этого не могло случиться, но кто-то смилостивился и сказка пришла на улицу. На долго ли?
Весну за эти два дня я видел всего один раз. Но это не важно. Достаточно того мига в который она промелькнула в стеклянных воротах. Она была точно такая же, как в первый день. Как тень, как фантазия — настолько чудесная и нереальная, что у меня опять захватило дух. Кажется даже прохожие улыбались ей на встречу.
Обязательно напишу и их улыбки тоже. Я напишу ее быстрые движения, ее походку, ее настроение и эти улыбки. Напишу ее такой какой она есть, а потом подарю ее ей.
Пока не знаю, как это сделать. После того, что случилось подойти к ней у меня, конечно, не получиться. Теперь дело даже не во мне. Те двое не подпустят. Сегодня я их не видел, но они точно где-то рядом. Их не может не быть. У них такая работа.
Да вон же они. Вышли из ворот и стоят, как два столбика. Жду. Чего? Или кого? Неужели ее? Неужели я ее сегодня опять увижу!
Она. Вышла и стоит чуть позади столбиков. Наконец я смогу рассмотреть лицо. Мне очень нужно его рассмотреть. В нем ее настроение, ее жизнь, ее чувства. Какое у нее лицо!
Высокие скулы и черные, глубокие глаза. Их взгляд нельзя забыть. В нем сила и нежность. И еще что-то. Ожидание? Да. Она кого-то ждет. Кого-то, очень для себя важного. Именно его она вышла встречать.    
  Вот он. Подъехал. Странно — машина хорошая, но все я грязи. Понял. Номера другой области, значит ехал из далека ехал. Я даже не знаю, что это за регион. Странно — сам за рулем. Да и одет как-то непонятно. Не дешево, но как то по мальчишечьи, что-ли. Кто он. Хотя какая мне разница. Сейчас она заберет его за стеклянные ворота и больше я его никогда не увижу. Слава Богу не увижу. Неприятно.
Не забрала. Машину куда-то отогнал один из столбиков, а они идут сюда. Зачем? Не надо. Пожалуйста не надо. Не приводи его в этот сквер. Я не могу тебя ни о чем простить, но пожалуйста не приводи. Ну что ж — ладно.
Только бы она теперь меня не узнала. Вряд ли конечно. Разве можно запомнить какого нарка, которого раздавили твои столбики? Да и за мольбертом меня не очень видно. Только бы не подошли посмотреть.
Раньше мне нравилось, когда люди смотрели, как я работаю. Наверно я был тщеславен. Они мне даже помогали. Настроение от них шло хорошее. Лучше с ним писалось. Сейчас — дело другое. Только бы она не подошла. Пусть луче, как сейчас — сидит на лавочке и разговаривает с этим. Мне их даже слышно немножко.
Когда ты сам гонять перестанешь? Ведь бился уже. Если выходили.
Наверно никогда. Ты же знаешь, я без этого не могу.
Как мальчик, право слово. Адреналина не хватает? Мало тебе армии было?
Мало милая, мало.
Чего задержался? Я тебя вчера ждала?
Так - небольшое приключение. Остановился на ночь в одном маленьком городишке, услышал интересную местную легенду. А может и не услышал, а сам себе придумал. Странный я последнее время стал.
Расскажешь?
Как-нибудь - обязательно. Не сейчас.
Последнее время.... Последнее время ты всегда со мной так - «Как нибудь». Что произошло, милый? Что с тобой случилось? Или дело во мне. Ты скажи, я пойму. Ты же знаешь — я все пойму. Я сильная.
Даже не знаю, что тебе сказать. Пока не знаю. Наверно, дело все же во мне. Как сам пойму — обязательно скажу. Обещаю. А может и говорить ничего не надо будет.
Как он может так с ней разговаривать? Он, что не понимает кто перед ним? Глупец! Нет я не могу этого вынести. Сейчас встану и разобью ему рожу.
Не встану и не разобью. Кого я обманываю? Раньше да. Раньше я бы уже здесь не сидел. И не важно, что он на много сильнее меня. Не важно, что где-то здесь околачиваются ее столбики. Раньше все это для меня не имело бы никакого значения. Сейчас по другому. Хорошо, что они встали с лавочки. Хорошо, что закончил разговор и направляются к ее стеклянным воротам.
 Какое же я все таки ничтожество! Думал, снова взял кисть и сразу все вернул? Нет дорогой. Не обольщайся. Вот завтра допишу, подарю ее полотно и все — никогда больше ее не увижу. Этот мир уже не для меня. Вернусь в свою квартирку, сяду....
У меня же теперь есть квартира. Не нора, а почти жилище. Спасибо Валентине. Каждый день приходит, добрая теплая женщина. Все отмыла, отчистила. Еду готовит. Даже этот запах из стен почти выгнала. Как у нее только получилось? Конечно на дом еще похоже мало  — так голые стены, но это пока не важно. В них уже тепло, а остальное будет. Кроме того у нас с ней есть та вторая комната. Она теперь не заперта. Она теперь наша. Моя и ее. С ней приятно делиться.
Валентина. Как она вчера на тахте уснула! С эскизами завозился и смотрю уже спит. Свернулась так и спит. Не думал, что она такая маленькая и хрупкая. Прямо как котенок. Почему то раньше она мне все время большой казалась. Неправильное у меня зрение.  Постоянно  обманывает. Как я вообще писать умудрялся с таким-то зрением.

Какое забытое чувство. Первый раз за много последних лет мне сегодня  не хотелось быстрей вскочить с кровати и быстрей убежать от этих стен. Дело даже не в том, что спал не один. В том, что просто спал и мне было просто хорошо. Тепло, тепло. Как это много когда рядом кто-то теплый. Не просто тело, температурой тридцать шесть и шесть десятых градуса, а именно теплый. Кажется так хорошо мне не было даже в юности, когда все случилось в первый раз и когда я был так безнадежно счастлив. Сегодня произошло что-то другое. Такое хорошее. Когда нибудь я, наверно, это нарисую. А может и нет. Пока не знаю. Как-то это все хорошо, но как-то не для холста. Все таки нет в этом чего-то, такого.... Крыльев, что ли....
А как она готовила завтрак на кухне. Это ж просто надо было видеть. Там же раньше никогда не было такого солнца! Оно просто текло по ее рукам. Даже обычные макароны у нее получилось какие-то солнечные. Вроде как лучиков в тарелку положила. Соседка Валентина.... Удивительная все таки штука — жизнь.
Сегодня удивительный день. Я написал Весну. Я закончил. Это мой последний день в этом  сквере. Странное чувство. Раньше, когда клал последний мазок чувствовал усталость и  истому. Такую приятную-приятную. Вроде как потянулся после доброго сна. Иногда даже старался быстрее дописать чтобы скорей это почувствовать. Сейчас по другому. Пока не знаю лучше или хуже, но ощущение совершенно необычное. Не могу придумать ему название. Самое главное, что оно усиливается с каждым мазком. Раньше сразу возникало и через некоторое время сразу пропадало. Сейчас по другому.
Все, - знаю, как оно называется. Ожидание. Точно ожидание. Оно не такое как у нее вчера. Оно из моего детства. Я его помню. 
Каждый год, пока был совсем мал, родители уезжали в отпуск без меня. А мне так хотелось поехать с ними! И, сколько же мне тогда было....? Лет десять наверно. Я случайно подслушал их разговор. Говорила мать и отец с ней соглашался. Выходило, что я уже достаточно взрослый и в этом году они возьмут меня с собой.
Это случилось зимой и с этого момента месяцы потекли для меня мучительно медленно. Январь, февраль.... Они тянулись и тянулись как размякшая ириска. Потом была не менее липкая весна. Когда же наконец наступило лето, в самом начале июля появилось это чувство. Точно такое же как сейчас. Точно так же как сейчас с каждым завершающим мазком, с каждым прошедшим днем оно усиливалось все больше и больше.  Интересно, почему прошлое когда нибудь к нам возвращается?
Вот я и закончил. Сейчас еще немного посижу и пойду. Жалко, что сегодня она так и не вышла. Наверно с этим там - со своим. Ну и ладно. По идеи мне сейчас должно быть грустно. От того, что не вышла, от того, что завтра сюда уже не приду. Должно, не грустно. Не знаю почему. Немножко тревожно - до сих пор не знаю как отдать ей ее полотно, но не грустно. Да и тревога эта - всего лишь моя трусливая душонка. Та какой ее сделали за эти последние годы. Я ее уговорю, уломаю не бояться.
Это пройдет. Теперь знаю, что пройдет. Завтра приду к тем дурацким стеклянным воротам встану и буду ждать. Как выйдет подойду и скажу: «Простите, но Вы самая прекрасная женщина на свете. Вы, сами того не зная, Вы  наверно этого и не хотели, но спасли мою жизнь. Возьмите — это Вам». Скажу и плевать мне на эти столбики. Плевать, даже на этого приезжего. Все равно он ее не достоин. Да и, что они мне могут сделать. Главное я успею ей сказать, отдать холст, а там будь, что будет. Не убьют же в конце концов. Хотя могут конечно. Бить они умеют. Да и фиг с ним.
Все собираюсь, ухожу. До завтра, родная.
Какое здесь, все таки, движение. Не перейдешь. Ты еще. Прям перед носом затормозил. Не видишь, что здесь пешеходный переход. Привила не....
Гражданин, садитесь в машину.
Подождите, руку отпустите, вы кто?
Уголовный розыск. Садись тебе говорят.
Подождите, подождите, я же просто рисовал. Вот мольберт у меня. Куда же я его. Я же сюда с ним не помещусь.
Поместишься. Тебе сейчас вообще на о своей мазне думать надо. Проблемы у тебя.
Да, что случилось, хоть, скажите.
Вот сейчас приедем и все узнаешь.
Господи, только бы они холст не смяли. Господи, только бы не испортили. Зажали как уголовника какого. Что им надо. За что? И летят, как на пожар.
Все приехали, выходи.
Слав, давай его к нам в отдел, а я пойду оформлюсь.
Вот это кабинет. Тут же стены, как в моей бывшей квартире. Точнее такие, как они были в ней две недели назад. Нет они конечно чистые, но такие же больные. Если даже не более больные. Здесь они уже не очистятся никогда. То, что в них уже даже Валентине не по силам.
Садись и рассказывай.
Простите, что?
Ты не слышал? Тебе слух поправить? Так я дантист.
 Дантист это зубы. Я вас конечно слышал. Просто я не знаю, что мне рассказывать. Что вы хотите от меня услышать?
Да, ладно тебе прикинуться. Ты, что решил, что в сказку попал? Рассказывай, как с гражданином Валерием Титовым убили гражданку Самохину.
Постойте, постойте, здесь какая-то ошибка. Ни Самохину, ни Титова.... Подождите.... Титов это Валерка что-ли?
Вот видишь — признание смягчает наказание. Давай не останавливайся.
Да я же ничего не сказал. Да Валерку, то есть гражданина Титова я знаю, но ни о какой Самохиной ни слухом ни духом. Поверьте - это правда.
Ну вот. Так хорошо начал, а теперь в отказ. Хорошо, я тебе напомню.
Четырнадцатого июля этого года вы с Титовым пришли к дому Самохиной, с целью хищения у нее наркосодержащего средства, в вашей среде именуемого «семечки». Ты остался на улице, в сквере, рядом с которым мы тебя задержали, на стреме, а Титов зашел в квартиру. В ходе его преступных действия Самохина оказала Титову сопротивление и он дважды ударил ее ножом, который взял со стола на кухне. От полученных ран Самохина скончалась. Вот видишь — мы все и так знаем. Сам Титов нам и рассказал. У нас даже его письменные показания есть.
Да нет же, нет! Все не так было!
Как мне их убедить? Ни как. Я знаю, что ни как. Слышал. И знаю, что сейчас будет. Только ничего у них не выйдет. Надоело. Не могу я больше вот так, падалью. Не смогу тогда ей свою работу отдать. Закончили с этим.
Извините, но вы ошибаетесь. Да - с Титовым мы тогда встречались. Да - я действительно ждал его в сквере. Но ни о какой Самохиной я слыхом не слыхивал. К кому он ходил я не знал. И о том, что у него там что-то получилось услышал только от знакомых, когда его уже арестовали.
У ты как заговорил! Нарк занюханный! Ты тут ничего не попутал. На лови для начала!
Столбики били больнее. Профессиональней что-ли. Эти еще молодые и неопытные. Уже пол часа вдвоем пыхтят, а я еще в сознании. Больно конечно, но терпеть можно. Думал хуже будет. Выдержу. Только бы пальцы не переломали. А хоть и переломают! Зубами писать буду.
Слав, давай на лом его. Надоело. Руки болят.
А вот это уже по-настоящем больно. Аж в глазах темнеет. Да и понятно — это не они придумали. Старый трюк. Еще НКВД его практиковало. Дед рассказывал. Он это проходил. А если он проходил, то и я выдержу. Ничего, ничего - выдержу.
Ну что он там? Четыре часа уже болтается. Мне домой пора. Танюха ждет. Всю трубу оборвала. Давай его сюда. Продолжим наш разговор.
Дурачки, я же уже ничего не чувству. Я же даже уже не слышу, о чем вы меня спрашиваете. Зря стараетесь нелюди. Только стены больше загаживаете. Не жалко вам их. Вы же в них каждый день сидите. Не давят они вам? Придурки. Вот вам....

 Глав врач маленькой районной больнице устало посмотрел в окно. Листья парка начинали окрашиваться мягкими вечерними тонами и пора было собираться домой.
Домой идти не хотелось. В больнице, впрочем, оставаться тоже не хотелось и доктор знал куда он направиться минут  через пятнадцать. По совести говоря, именно туда ему идти было совсем не нужно, но перебороть себя он не мог. Это место, эта женщина были для него как наркотик и долго не видеть ее рыжую пушистую гриву непослушных волос он не мог.
В дверь несмело поскреблись. На пороге появилась молоденькая сестричка. Одна из тех двух, что пришли на работу на прошлой неделе.
Андрей Владимирович, там к Вам какая-то женщина.
Что ей нужно?
Точно не знаю. Она как-то путано объясняет. Вроде как родственника разыскивает. Художника. Вот я и подумала — может это тот, которого позавчера привезли. У него же вроде краски там были и это, как его, ну доска на которой рисуют.
Доска.... Чему вас только в школе учат. Мольберт эта доска называется. Зови.
Как только посетительница вошла в кабинет, доктора охватило странное чувство. Он был уверен, что уже где то видел эту женщину. Нет не знает, а именно видел. Может мимолетно сталкивались в супермаркете, может где-то еще. Попытавшись вспомнить, он на секунду задумался. Потом решил, что вот таких, совсем обычных, не красивых и не страшных, одетых не богато и не бедно, ежедневно встречается ему не один десяток, оставил свои попытки и поздоровался. 
Здравствуйте. Сестра сказала, что вы ищите своего родственника и, что он художник?
Да, - женщина виновато улыбнулась и доктор в очередной раз удивился. Простоватое лицо женщины было настолько выразительно, что ненужно было быть профессором психологии, чтобы понять как дорог ей тот кого она разыскивает и как боится она услышать беду.
Да, вы не волнуйтесь. Есть у нас один больной. Его привезли позавчера с довольно неприятной черепно-мозговой травмой. Кроме нее там еще целы букет всяческих трав и травмочек, но они никакой угрозы для жизни не представляют. Вот с головой дело серьезное. Не хочу сказать, что плачевное, но серьезное.
Впрочем, что я вам все это рассказываю. Возможно это и не Ваш родственник. Подобрали его тут поблизости от городской черты, в посадке. Никаких документов у него с собой не было. Сам он нам тоже ничего вразумительного о себе не рассказал. Амнезия, видите ли. При таких травмах случается. Одним словом - если хотите, пойдемте я Вам его покажу, а там уж видно будет. Только сразу предупреждаю — он пока в сознание приходит лишь эпизодически, да и утомлять его ни в коем случае нельзя. Так-что если что, Вы уж держите себя в руках. Пойдемте.
Подойдя к палате, доктор приоткрыл дверь, заглянул вовнутрь и чуть отстранившись дал возможность женщине увидеть больного. Голова пострадавшего полностью утонула в бинтрах, лица видно практически не было, но женщина его сразу узнала. И без того большие ее глаза стали еще больше еще бездонее, а  их синий цвет приобрел оттенок июньского неба. Они как-бы впитали в себя всю боль того кто лежал в палате и одновременно, избавившись от груза неизвестности,  сделались немного теплее.
Женщина заплакала. Молча не всхлипывая она растирала по щекам дождинки слез и доктор не мог понять от чего она плачет — от горя и боли за своего любимого, или от радости, что наконец то его нашла.
Простите, - рядом с доктором стояла та самая новенькая сестричка. В руках у нее было что-то свернутое в рулон. - Это ведь Ваше.
Сестричка протянула рулон женщине, та не глядя протянула руку неудачно взяла лишь за верхний край и с тихим шелестящим звуком рулон развернулся.
Эта была картина. Та самая, которую привезли вместе с пациентом. Именно ее он, находясь практически без сознания, ничего не понимая, прижимал к груди и ни как не хотел отдавать врачам.
Доктор присутствовал при этой сцене, но тогда ему было некогда. Состояние поступившего было крайне тяжелое и время интересоваться живописью у него не было. Он только подумал, что картина кажется ценная, и приказал закрыть ее в сейф старшей сестры. Увидев же ее сейчас в более спокойной для себя обстановке Андрей Владимирович сразу  понял почему ему знакома та женщина, что сейчас плакала у дверей палаты.