Второе дыхание

Случилось, как в той сказке, только наоборот - мало сказка сказывалась, да быстро дело делалось.
 Вдруг, загорелось, приспичило, приперло к стенке, горячее желание и не отпустило,  пока в кассу не было уплачено, а на улице у магазина не был сорван упаковочный скотч.
Свод небес прожженный тревожным солнцем, не родной, но и не чужой город и он… стоит, ласкает глаз и всем своим гибким туловищем, провоцирует.
Красавец велосипед рыл землю покрышкой и мигал спидометром - «а как ты меня домой, за семьдесят километров доставишь? Давай, давай своим ходом…»
Застоялся двухколесный  четырнадцати - скоростной…
Я мог привести его в свой город без проблем, но бес попутал.
Своим ходом? … Вот и аукнулась сидячая работа.
Семьдесят километров? ... Не двадцать лет уже… и даже не тридцать.
Часа за четыре-пять? ...  Легко!

Хорошо знакомыми дворами, пролетел и не заметил туристами до дыр протертый центр.
С изнаночной стороной привокзальной улочки выехал на мост и уже там, в тусклом потоке машин, радостно и не сразу, понял… я, еще могу… я еще о-го-го…
Река бежала под колесами, теплые автомобили обдували голову, и еще бодрым глазам было непривычно, от  синего безграничного неба.
 За спиной осталось великолепие домонгольских храмов, а раскинувшийся впереди  сосновый  горизонт зелено наседал.
Коленки вертелись, спицы шорохом перемалывали воздух, ветер спешил за мной.
Мост пролетел. Остались внизу царапающие  воду ветки и долгожданное рыбацкое счастье.
Загородный парк. Больничный городок. Последний светофор и… свобода!

Разогрелся, разогнался, почувствовал скорость.
 Вперед, чтобы знаки мелькали как в калейдоскопе и километровые столбы.
За поворотом  огромной бабочкой выглянула асфальтовая развязка.
У измятого ограждения первая остановка. Солнце, ветер, облака, велосипед… красота.

Ненасытно, хищно пожираю километры. Спидометр показывает и «двадцать», а с крутой горочки и «тридцать» км/ч. Спокойнее, ехать еще долго.
Первая деревня - «Бараки». Знак на белом фоне, без последней буквы. Жители, не лишенные иронии, подписали ниже  напрашивающееся словечко. Трасса насквозь пронзает деревню выхлопной одурью и гулом ревущих двигателей.
Остановка у магазина.
 Достаю смятую денежку, получаю такую же булку и банку местного разлива. Квас из бочки еще холодный!
 У колес, после ночных трудов, дремлет заслуженно рыжий кот.
 В прохладной тени белой палатки, особенно заметен нескончаемый поток машин, пролетающих по деревне. Перейти этот сумасшедший путепровод и человеку ой - как  нелегко, (в ночь и рядом идти  опасно), а уж кошкам-собакам, совсем не позавидуешь.
Наверное, здесь, из поколения в поколение обитают особые, знающие правила, животные, оставшиеся после естественного дорожного отбора.
Пристроил рядом с рыжим, мятую булку. Съест,  как проснется.
Протер черное седло, не торопясь сел за руль, и замелькала слева прерывистая полоса.

Лес вплотную приблизился к дороге, и потемнело с первыми еловыми ветками.
 Меж колючих вершин, синей полосой чертят дорогу небеса. Обгоняют меня машины и самолеты, а я хмельной от свободы, почти лечу, и хочется лететь - бесконечно…
Трасса делится почкованием, вот и новый поворот. Мне направо.
Еду, весело впитывая окрестности. Просека. Линия электропередач пересекает дорогу. Ровные тени пронеслись под педалями.

 Однажды, при задушевном разговоре с коллегой, он рассказал, наверное, притчу, про Идеальную лыжню. Она была проложена вдоль леса и шла невероятно ровно на многие километры. Атеисты - лыжники изумлялись феномену и веровали в ее непорочное зачатие. Коллега хитро улыбался и не спешил меня в этом разуверить.
 Только после третьей рюмки и признания в честной мужской дружбе, он сознался, что  в один солнечно-прекрасный день, на девственном снегу, увидел ровную тень от линии электропередач, и захватила его эта идея, точно по ней, методично и целенаправленно проложить Идеальную лыжню…
Когда я рассказал эту историю тринадцатилетнему сыну, тот уточнил, что лыжня, из-за движения солнца, пройдет не по прямой, а по параболе, а я ответил ему, что идеальная лыжня - литературная гипербола.

Утомился немного.  Оттопыренный карман с банкой пива, мешает аэродинамике.
У кафе «Березка», очередной привал. Остановка автобуса.
 Из кармана, на свет божий извлекаю творение местных пивоваров, и не спеша, чувствуя, как в тело попадает янтарное благорасположение, тяну пенный напиток.
К остановке подтягиваются будущие пассажиры. Рядом деревня Ефимовская, вон она, спряталась за полем, где трава шуршит  колокольчиками.
 На газетке, в тени остановки, расположились два старика.
- Моя тоже… еле отговорил…
- А я не взял с собой …
- Каникулы ...    внучка хотела…
- А мои… к морю…
- Где… брал…
- На рынке… у входа…
- Прибавка…
- Хрен... редьки…
- Слышал… по телевизору…
- Самолет…
- Да…  упал …
Подъехал автобус, и опустели старые газетки.
 Жарко. Немного болит место встречи с сиденьем, оно привыкло к креслу, а не к приключениям.

После отдыха, мир замер и время тоже. Еду чувством с толком, не спеша, в горку переключаюсь на пониженные  передачи.
 За поворотом, поля деревни Веригино, утыкаются в петляющую речку Сойма.
Дивные названия - Сойма, Ирма, Войнинга - эхо давно исчезнувшей финно-угорской цивилизации.
Дорога круто забирает вверх и там, на пыльном холме вцепилась фундаментом в землю, маленькая  деревенька - Кощеево. Живописное название. Вот здесь у резной остановки, можно устроить волшебный праздник и собрать денежки не на одну избушку на курьих ножках. Ягоды,  в банках у обочины, при них бомжеватые продавцы режутся в карты.

Вниз, вверх. Это изматывает…
Ничего, после холмистого поселка Ильино дорога пойдет глаже и солнце уже не в зените.
Деревня Побойки, Арсамаки- дальние свидетели монгольских лихих времен. Есть легенда, что у Побоек, партизаны тринадцатого века, не дали алчным баскакам спокойно собрать свои налоги.

Останавливаюсь чаще, разминаю ноги, тру бесовскую коленку, заболела в самый ненужный момент. Еду совсем медленно, второе дыхание еще не пришло, а первое закончилось.
Да еще небо заволакивает сизыми тучами.
Отсчитываю секунды, отвлекает от усталости.
Сто двадцать, сто тридцать, скоро поселок Вашутино, пальцы немеют, сто сорок, сто пятьдесят, ног уже не чувствую. Двести, триста.
 Все больше не могу, нужно сделать большой привал…

Присел на дырявую камазовскую покрышку и понял, устал больше чем сильно.
Далеко, у заброшенной церкви, не спеша и осторожно доносились раскаты грома.
Утомление, свинцовыми волнами заливало тело, опустошало голову.
Я вытащил мобильный и начал листать телефонную книгу.
Так, Виктор.
Один звонок и старый товарищ бросит все и примчится.
 Нажать на кнопку, позвонить? И уже через тридцать минут, мы будем радоваться встрече, хлопая по рукам, бодро грузить в серую «Газель» мой уставший велосипед и жаловаться в пути на дороги и  дорогой бензин.
Нажать или нет? Я нажал на кнопку.
-  Привет, как дела… - У меня? Хорошо…  Как машина, в порядке? … Да нет, ничего не надо…   Дождь?...  Нет, пока нет….Передавай…   Всем… Пока!

Небо с громовым ворчанием собирало в стада потемневшие облака.
Я выключил телефон, опустил голову и закрыл глаза.
Я сидел на старой покрышке у черта на куличках и все больше не понимал, зачем я очутился здесь, не понимал, почему собирается дождь, почему хочется ругаться, почему дорога, зеленоватые осины, пластиковая бутылка, на кой хрен и куда я еду.
Первые, осторожные капли упали на спину.
И вдруг, весь мир, так гармонично меня окружавший, треснул и как упавшее зеркало, с грохотом разбился.
 Осколки, раскатом грома, упали к моим нелепым ногам.
 Что в них, в этих осколках?

Почему так тревожно мне?
Почему в последнее время все чаще снится сон, где я, изнемогая от усталости, бреду вдоль бесконечной стены, стены овитой колючей проволокой, и  знаю я, что здесь свобода, здесь по эту сторону забора, но пустынно вокруг и голое поле.
Почему не спится в тихую ночь. Почему выпив в кругу друзей, думаю о своем.
 Почему не могу проехать какие-то дурацкие семьдесят километров, когда на границе ходили по полсотни. 
Дождь набирал силу и больно шлепал по пыльной дороге.

Где детское смешное любопытство, куда делся пионерско-комсомольский максимализм, где армейский, второго беспечного года пофигизм, где готовность, отключив без сожаления чертов разум….и  влю-би-ть-ся!
Недавно, прогуливаясь по интернету, я набрал свою фамилию в поисковике и, не обнаружив про себя ни килобайта, расстроился.
Я все-таки живу не первый день, хожу на работу, постепенно, но строю дом, как-то воспитываю сына и даже яблоня, ни смотря, ни на что – растет.
Что же останется после меня  - фотографии, справки, памятник?
В детстве, под аккомпанемент «пионерской зорьки», сонно повязывая непокорный галстук и слушая бодрую передачу про пионеров- героев, думал, есть еще время. Гайдар командовал полком в пятнадцать, успею, утешал себя.
 Собчак в двадцать пять уже вела «Дом 2». Калашников сочинил автомат в тридцать. А Пушкин, в тридцать семь уже ехал на Черную речку!
Совсем рядом ударила молния, да так, что даже в закрытые глаза, проник страшный свет.

                ******

А когда  Толстой написал "Войну и мир"? В пятьдесят?   А Суворов покорил свои Альпы? Есть еще время?
А у меня уже сын-дом-дерево... Любимая жена... Заочное, но все-таки высшее образование... Друзья, работа, путешествия…  Велосипед!

Я открыл глаза.
Дождь лил на всю катушку, без церемоний, без башни и здоровущие капли, как виноград сыпали на красную футболку, били по шортам и бурными реками стекали по волосам.
Шел прекрасный, теплый, сильный дождь.
 Я был один на пустой дороге, и этот дождь бушевал только для меня.

Я оставил сырую покрышку и, поплевав на руки, оседлал велосипед.
Весь мокрый, я не прятался и желал только не забыть, не расплескать, не спугнуть и довести через дождь, то благое спокойствие, которое наступило вдруг, только здесь, только сейчас.
Вода пресным штормом с небесной энергией, смывала усталость, поила, питала  изнеженный, непослушный организм.
Ручьи бежали по венам, а ноги, все быстрее крутившие педали, работали водяной мельницей. Море расступалось перед моим кораблем, оставляя  длинный кильватерный след.
Потоком летели километры, и наступивший мокрый вечер был свеж и чист…

Незаметно наступившая  ночь, запахом свежести, шорохом листьев завладела, отняла от забот, мягкой зыбью теплых луж, охватила блесткую дорогу и замерла у перекрестка.
Еще шумели ручьи, еще с деревьев летели вниз спелые капли, когда последние   горсти уходящего дождя упали на парящие в звездах крыши.
Ароматом мытые окна,  блестели  свежим светом серебристых тополей. Дремучие тени былых видений в страхе расступились, напугавшись сочной грозы, и очищенный лес сверкал ближним светом.

Луна у обочины  серебрила морщины- трещины, а я  усталый, довольный подъезжал к родному городу и... улыбался.