Фёдор в армии шура дома

Без Фёдора Шуре стало жить тяжелей. Порой она не знала как свести концы с концами. Особенно это чувствовалось ранней весной, когда из еды могла приготовить только щи с кислой капустой на воде и старом сале, немного картофеля и хлеб из отрубей. Такая однообразная и весьма скромная еда тянулась не один месяц – до того, когда в огороде вырастет что-то новое свежее. Купить что-либо в магазине к столу она не могла – денег практически вообще не было, да и в магазине мало что было. На колхозном пайке (один мешок пшеницы, два мешка отходов и совсем немного денег), который выдавали один раз в год, сыто не проживёшь. Деньги берегла для покупки дров на зиму. В холодные и продолжительные зимы дров не хватало. Однажды после одной из таких зим весна пришла поздно. Ещё стояли холода, а дрова уже закончились, топить было нечем. Шура пошла в займище в надежде, принести вязанку дров. Она зашла в займище, где под большими развесистыми тополями, вербами и вязами лежали сухие сучья, успела лишь нагнуться и взять первый сук, как откуда-то появился на коне объездчик-лесник, начал ругать её грязной бранью и стегать кнутом. Шура бросилась бежать, объездчик гнал за ней на коне и продолжал бить кнутом. Она побежала в направлении большого куста терновника и как только добежала, сразу проскочила внутрь него, там была в безопасности.
- Ах, ты шельма, ты, что порядку не знаешь…, ведь знаешь же, что за это посадить тебя могут, – кричал объездчик.
Это была правда: в те годы  за незначительную провинность давали значительное наказание.
- Если бы мой Матвей был бы жив и отстегал твою Нюрку кнутом, ему бы даром это не прошло, я бы на нём коромысла изломала за это. Эх, ты мужик. Справился да? – В ответ кричала Шура.
- Я тебя и из куста вытащу!
Чем может окончиться встреча хитрой Шуры и злого простофили объездчика? Тут и думать не надо - она всё равно обведёт его вокруг пальца. Притаившись в кусте, Шура перевела дух, испуг от неожиданности у неё прошёл. Она порой вела себя подобно кошке, которая сядет недалеко от привязанной собаки и дремлет одним глазом, другим же наблюдает, как та остервенело, бросается на неё и лает так сильно, что истекает пеной изо рта. Вероятно, кошка при этом получает наслаждение. «Поиграть бы у него на нервах, да некогда, того гляди – темнеть начнёт, а без дров мне возвращаться нельзя. Гнать его отседа надо. Сейчас я под него подберу ключи», - думая так, решила Шура.
- Эй, слышь, рябой, шилом бритый? – Шура пошла на провокацию.
- Это ты про кого так?!
- Тут такой красавец только один, наспех сляпанный, из бревна топором вытесанный. – Она старалась его окончательно вывести из терпения.
- Ну, шельма погоди. Не хотел я лезть в куст обдираться, да вижу:  без этого дело не обойдётся. – Объездчик начал слазить с коня, а Шуре того и надо было.
- Это что ж! Ты меня обделать хочешь?!
В займище особенно вблизи водной глади широкой реки даже обычные разговоры слышны далеко, а крики ещё дальше. Хотя в этот момент никого не было видно, но это не означало, что никого нет. Кто-нибудь, гонимый голодом и холодом, в поиске дров или рыбы, на мелководье придавленной, ещё не растаявшим льдом, видя объездчика, мог затаиться в кусту или залечь в овраг. Об этом хорошо знали оба – и Шура, и объездчик. Он понимал, что в случае чего против него могли дать показания, даже ложные, потому что не любили его за усердное служение. Объездчик смутился, уже и не рад был, что связался с ней.
- Да на кой ты мне нужна! А сбрешишь милиции: тебя накажут.
Она, почуяв, что объездчик дал слабину, стала добивать его окончательно.
                ***
 Шура вспомнила, как в прошлом году кто-то наговорил Нюрке будто бы её муж (этот самый объездчик) заезжал к Анне Фоковне и с тяжёлыми сумками заходил к ней в дом. Нюрка крупная сильная красивая женщина, имела ревнивый, вздорный характер. Было такое или нет, она уточнять не стала, впала в ярость и дома устроила скандал, перешедший в драку. Тогда ему здорово досталось и ухватом, и горячей сковородкой. Но этого Нюрке показалось мало.
- Я тебе неделю есть варить не буду. – Таков был её приговор. Провожая на работу, давала ему пригоршню сухарей и бутылку воды.
- Ты чё на меня уставился, больше ничего не получишь. Ступай. – Так она держала его на сухом пайке неделю, амнистии не было.
                ***
- А что мне милиция? Я завтра на базаре при людях твоей Нюрке расскажу, ей доказательства не нужны. Я её так разожгу, что она тебе месяц есть варить не будет. Я тебя посажу на строгий пост. Ты у меня поговеешь. – С этими словами с видом победительницы вылезла из укрытия.
- Надо же, я бы до такого сроду не додумался. – Объезчик был в полной растерянности.
- Потому что у тебя голова не туда затёсана, куда надо.
- Ты первая в станице сплетница и бреховка.
- А ты дурак. – Потом спросила, - у тебя память хорошая?
- Пока не жалуюсь.
 - Так вот запомни – ты дурак. Лучше проваливай отседа по-хорошему и не зли меня. Я ведь не шучу.
- Тьфу ты…, шельма…, анафема. – Зло матерясь, но довольный, что эта встреча окончилась для него благополучно, объездчик закопытил на коне домой.
Шура, не дожидаясь, когда он скроется из виду, стала собирать дрова. Постаралась набрать, как можно больше. Миновало полпути обратной дороги, силы начали покидать её, стемнело, дороги почти не видно. Хотя Шура хорошо знала как и куда идти, однако несколько раз оступалась, в попавшейся под ноги или небольшой овраг, или глубокую колею, или что-нибудь другое, падала. В тёмной ночной степи, на холодном сыром ветру, обессиленная, голодная, придавленная тяжёлой вязанкой дров, в буераке валялась пожилая женщина. От сильной усталости она сразу не могла встать, ей становилось жалко себя и от беспомощности плакала навзрыд и причитала: то взывала к Богу – зачем она на муки родилась; то бранила Матвея, покойного мужа, за то, что он вытянулся в могиле лежит и ему горя мало; то кого-то за то, что Федюшу, единственного помошника, у неё забрали. Однако потом собиралась с силами, вставала и шла дальше.
Возвратилась домой, в хате было холодно, в животе голодно. Может ли быть человек счастлив в таких условиях?
Она затопила печку, разогрела щи, поужинала, поблагодарила  Бога за то, что насытил её земными благами, и попросила, чтобы Он не лишил её Царства Небесного. К этому времени печка прогрелась, в хате стало тепло. Шура разомлела, потянулась, сладко зевнула и почувствовала, что вполне счастлива. Это было счастье человека, которого обстоятельства судьбы вынудили не жить, а выживать.