А вы были в Гаграх?

            

        - Лина, ты только посмотри,что эти сорванцы опять натворили - весь шифер, засранцы, продырявили! Опять куры зимой будут мокнуть... - Коля сокрушенно смотрит на разбросанную груду дырявого шифера, который он буквально два дня назад аккуратно - лист к листу, сложил возле почерневшего деревянного  сарайчика.
         
          Коля - худощавый белорус шестидесяти пяти лет, с остатком и в молодости-то небогатой шевелюры, уже сорок лет, как жил в Абхазии, женившись на красивой девушке из города Гагры. Приехав однажды с молодой женой из Ленинграда  в Грузию, в чей состав входила тогда Абхазия, и навсегда влюбившись в неё, он так и остался здесь. Здесь и застала их война, разрушившая не только их прекрасный цветущий край, но и многолетнюю любовь и дружбу людей самых разных национальностей.
       
        - Да, где же там куры - две облезлые курицы, да один ощипанный петух! Тоже мне куры... - отозвалась Лина - любовь всей его, Колиной жизни.

          Лине было шестьдесят. Она была маленького роста, но, ни в пример Коле, волос у неё было, в прямом смысле, невпроворот. Пышная, иссиня-чёрная с проседью копна необычайно крупных завитков-пружин торчала в разные стороны, не поддаваясь ни гребню, ни пятерне. Коля всегда сам очень аккуратно и сосредоточенно подравнивал их. Сначала смачивал прямо из шланга во дворе, а затем подстригал большими портняжными ножницами, непрестанно приглаживая к ушам. Но как только волосы подсыхали, они поднимались наперекор всему - туману, старости, войне... 
      
        - Вот если им башку продырявят, тогда будет беда - добавила Лина. - А шифер твой и так дырявый весь был - и без них есть кому дырявить. Иди лучше помоги мацони (сноска - кислое, специально приготовленное  молоко) перелить - к вечеру должно быть всё готово, нужно ещё людям разнести.

Коля стряхнул опилки с выпуклых коленей пижамных штанов и, твёрдо решив вечером серьёзно поговорить с «засранцами», направился к жене.

За бошки тех, кого Коля называл «засранцами», действительно стоило побеспокоиться. Вот и вчера ребята собрались, как обычно, на берегу моря, предварительно натаскав туда того самого Колиного шифера, чтобы «бомбить» оставшиеся на дороге мины. Камней у них было предостаточно, а шифер нужен был для того, чтобы прятаться за него от осколков.

        Шестеро пацанов и одна девчонка устроились за каменным парапетом, отделявшим берег от набережной, и стали бросать камни по круглым зелёным железякам.

        Ба-ах! - Гулкое раскатистое эхо испугало только морских чаек, мирно патрулировавших на берегу. Куски асфальта и чернозёма гулко застучали по шиферу.
      
Вечером «засранцы» с честными глазами клятвенно заверили Колю и всех остальных взрослых, оставшихся в этой части города, что этого больше не повториться.


        Вертолёты появились, как всегда, где-то между десятью и одиннадцатью утра. Их ждали. Сначала всегда появлялся один, за это его прозвали «выскочкой». У него и рокот был какой-то ехидный, с издёвкой. Лина с Колей часто пытались представить, какой он - этот вертолётчик. Наверное, молодой и наглый. А может пожилой и злой. Может, у него тоже кого-нибудь убили, и теперь он мстит... В общем, их появление было делом привычным. Но сегодня было всё иначе. Как-то ни ко времени зашла Руза - соседка, жившая неподалёку, и Коля растерялся. Конечно, у него была задача первым делом укрыть, спрятать, закрыть собой жену. Он метнулся в ту сторону, где они обычно укрывались вдвоём, в голове мелькнуло: «А Руза?...». Нет, втроём им там не спрятаться. Местом их с Линой укрытия служила старая чугунная ванна, которая находилась в той части сада, где росли мандариновые деревья. Сверху ванна была накрыта маскировочной сеткой, а снизу была приподнята с двух сторон и закреплена стопками кирпичей и земляным валом ровно на столько, чтобы под неё можно было в любой момент «занырнуть». Обычно, только заслышав отдалённый рокот, первой в «бомбоубежище» заныривала Лина, а следом нырял Коля, и так они лежали, крепко прижавшись друг к другу, в позе обнявшихся эмбрионов до тех пор, пока вертолёты, вдоволь настрелявшись, не улетали. Потом они неспешно вылазили из своего укрытия и шли смотреть, какой ущерб на сей день нанёс  винтокрылый агрессор. Как дождевые черви после дождя  вылазили из своих убежищ соседи - в основном старики, женщины и дети, и шли к своим уже достаточно разгромленным для того, чтобы не называть их домами, домам, чтобы считать свои потери. А потом они собирались все вместе и подводили общий итог. Бывало, что не досчитывались людей...
         
          Труднее всего приходилось Толику - абхазу лет семидесяти, который остался один, но у которого была большая белая корова -  всеобщая кормилица и любимица. Её труднее всего было спрятать. Дважды Мона, так звали корову, была ранена. Выхаживали её всем миром.
         
          Коля только потом узнал, почему и зачем так не вовремя пришла Руза - ночью из Леселидзе в Гантиади, туда, где собирались вооруженные ополченцы, приходил их младший (старший погиб) сын Тимур. Он встретил там сына Рузы и попросил его передать Коле с Линой, что он жив и с ним всё в порядке.
         
          А сейчас он растерялся. Рокот нарастал. Он снова метнулся теперь уже от чугунной ванны к женщинам, в сумятице схватил одну из них за руку, в надежде, что другая догадается не отстать от них, и что эта другая - Руза, и побежал к цистерне от молоковоза, которая стояла в другой части сада, там, где росли яблоневые деревья. Когда-то они хранили в ней вино, а теперь она стояла вся побитая осколками от снарядов, глубоко утопая в земле ржавыми распорками. Он упал на колени, затем навзничь и начал заползать под неё, для чего ему пришлось выпустить из своей руки руку женщины. Когда он повернул голову и вместо лица Лины увидел рядом с собой испуганное лицо Рузы, послышались выстрелы. Коля оторопел. Седой пушок, обрамляющий его лысую голову, моментально взмок, голубые глазки помутнели, и он прошептал: «Лина...». Руза виновато смотрела на него своими большими чёрными глазами. Где-то сбоку он услышал голос жены: «Ники!..». Он повернул голову и увидел её фиолетовую юбку, промелькнувшую между деревьями. Выстрелы послышались совсем рядом. Коля попытался протиснуться вперёд и выползти, но его зад, несмотря на всю свою худосочность, не дал ему сделать это. Тогда он начал пятиться назад, и вдруг почувствовал, как что-то резкое обожгло ногу. Он замер, затем уткнулся в сцепленные руки и тихо завыл.
         
          В это время «выскочка» вёл прицельный огонь по Лине. Он как будто играл с ней в кошки-мышки. Она перебегала от одной яблони к другой, ветки хлестали её по лицу, сучья обламывались от выстрелов, яблоки сыпались ей на голову, плечи, под ноги, она спотыкалась, поскальзывалась, падала, вставала и снова бежала. Когда она обессиленная опустилась на колени возле одной из них, «выскочка» опустился так низко, что Лина смогла разглядеть его лицо. С неба донеслось:
       
        -  Карги, ицоцхлэ... (сноска - «Ладно, живи» - груз.).
 
        -  Мадлоба... (сноска - «Спасибо» - груз.) - тихо ответила она ему и закрыла глаза.