***

НИКТО НЕ ПРОСИЛ

1

Он подошел к своему дому. Калитка распахнута, хотя раньше такого не допускалось. С приближением ко входной двери дома нарастала тревога. Дверь не заперта, вошел. Внутри все оборвалось.  Жена, вся в слезах, отрешенно глянув в никуда, произнесла:
- Тебя так долго не было…
- Что случилось?
- Был Глухарев.
- Что хотел?
- Что хотел… Не знаю. Впрочем… Что захотел – взял.  Тебя так долго не было… Они меня… А дружки его… сынок все видел и плакал. Он пытался меня защитить, сначала думал, что игра… Они его… Я не знаю, как дальше жить… Я… - она упала навзничь и зарыдала, катаясь по полу.
За диваном, забившись в угол, дрожал сынок. На днях ему исполнялось три годика. Он очень ждал исполнения папиного обещания: в день ангела поехать с мамой, папой и папиными друзьями – дядями в лес, наблюдать за птичками и разводить костер.
Когда они вошли, мальчик с радостью принялся одеваться, подумав, что наступил день рождения и пора ехать в лес. Но прибыли не те дяди…
Их взгляды встретились, взгляд отца, - со взглядом сына. Малыш напоминал волчонка, после удачной охоты на волков.
Он пролепетал:
- Папуня, губки болят… Мне дядя зубки поломал… А зубки еще будут? Меня тошнит. У мамы вава… Папуня, я боюсь дядей. Я боюсь, я хочу к бабушке…
Дальше мальчик начал бессвязно бормотать, закрыв ручками глазки. Таким образом он прятался. Малыш боялся еще и того, что своей кровью, сочившейся из порванного ротика запачкал диван, сервант, ковер и свой любимый джинсовый комбинезончик со множеством карманов и блестящих заклепочек.
Их взгляды снова встретились - взгляд отца со взглядом сына.

2

На центральной площади провинциального городка вечером народа собирается немного. В последнее время мало кто рискует в конце дня гулять по городу.  В глубине площади гордо закрепилось кафе «Бордо», работающее круглосуточно. Дверь со скрипом отворилась и на крыльце, в сопровождении двух крупных парней, вышел полный человек с сигаретой в зубах и мобильным телефоном в левой руке. Все трое направились по узкой тропинке к автомобилю.
- Обожди, Глухарев! Разговор есть, - донеслось из неоткуда.
- А, это ты. А я тебя искал. А ты вдруг и сам пришел.
- Я только из дому. Жена сказала…
Глухарев оборвал:
- А, эта киска еще и говорить может. А я думал, что она только мяукает. А? – раздался громкий смех-гогот в три глотки, - а слышь, дело такого рода, не мешай нам отдыхать после тяжелого рабочего дня. Ладно? Не мешай, братела!
- Ты что творишь, носорог?...
Продолжения речи не последовало по причине обрушившегося града ударов на человека, произнесшего слово «носорог».


3

Промелькнула красивая иномарка. Из автомобиля его взгляд. Даже не взгляд – просто глаза, наглые, серые с малиновым оттенком. Он храбро и с достоинством смотрел на площадь сквозь лобовое стекло. В зубах, как обычно, козырная сигарета. Он ее и не курит, сигарета только тлеет, но она в его зубах.
У водителя добрый взгляд. Наверное хорошая зарплата и выплачивается своевременно. Наверное, честный семьянин, любит детей и жену, любит семейный уют и способен его создать.
Промелькнула красивая иномарка, начищенная до блеска. Снежно-белый цвет немного желтит холодная луна, но холодность желтизны смягчает теплота малиновых пиджаков.
Одно мгновение: иномарка, луна, малиновые пиджаки, глаза, сигарета в зубах…Еще мгновение: взрыв, дым, скрежет, грохот.
Тело, но особенно лицо, обдало горячим воздухом. Слетела бейсболка. Слабость в теле, нр бодрость в сердце. В голове пронеслось: «Одно подталкивает другое. Все в мире взаимосвязано…»
На площади дымились остатки красивой иномарки. Стонал водитель, вернее то, что он него осталось. Глухарева нет. Появились носилки. На них - обугленная рука, голова с окурком в сцепленных зубах и другие останки, прикрытые пропитавшейся кровью простыней. Того, кто храбро и с достоинством  смотрел,  на площадь сквозь лобовое стекло автомобиля уже не существовало. Мгновение назад был и – нет.
Болело плечо. Прикоснулся рукой - обволокло теплым и липким. Кровь. Бежать, пока не узнали, но от боли закружилась голова. От боли, от стресса, от увиденного дома, от творящегося беспредела…
Проявивших слабость  уничтожают. Не смог собраться с мыслями и с силами. Тронулся, наконец, с места. Бежать! Но поздно. Руки за спиной, а кисти приняли прохладу цепких наручников.
- Зачем ты это сделал?
- Иначе – никак! Других вариантов не было. Таких только так…, - все, запомнившееся от первого допроса в райотделе.
Промелькнули: красивая иномарка, храбрый взгляд Глухарева, сигарета в зубах, слезы жены, глаза сына, кровь сына…

4

Страх от неизвестности будущего быстро прошел, и даже стало интересно. Проверки, прогулки. феня… Разные заключенные, разные судьбы. Особый контраст. Поразила бедность заключенных. Богатые либо на свободе, либо на том свете.
Передачам со свободы радовались, как маленькие детки гостинцам от Деда Мороза. Жена возила передачи исправно, без задержек. На свиданках вела себя, как подобает жене, настоящей жене. Но что-то мелькало неестественное в отношениях. Сокамерник подшучивал:
- Попал в тюрьму - смени жену.
Пока в мыслях пестрели впечатления от суда, гордился и радовался, - ведь отомстил за обиду и унижения любимой жены и родного сына. Отстоял честь семьи.
Со временем, через год-два, стало скучнее и тоскливее. Через три года – печально. Здоровье подкачало. Нервы больно ударили по пояснице и желудку. Внутри все пекло. Баланда упорно не хотела усваиваться. В голове – вата.
Через пять лет осенило, голова просветлела. Мысли и идеи потекли цепочкой, одна за другой. Не успевал записывать афоризмы. Начал писать стихи. Жизнь стала интереснее и разнообразнее. Как оказалось, каждый второй «коллега» тоже пишет стихи. Некоторые намного лучше. Боялся насмешек, но писать продолжал. А из дома, из родного теплого гнездышка насмешек не боялся. Все написанное -  свои мысли, записки, письма, заявления – передавал жене. Надеялся. Нет, был уверен – сохранит. Жену страстно любил, беспощадно ругал и безгранично обожал. Не представлял отсутствия ее на земле. Засыпая, мечтал встретиться с ней во сне. И так ежедневно. Во сне приходила она – любимая, нежная, страстная, преданная, единственная. Читал ей стихи о наболевшем:
«Если допустил себя обидеть,
Значит, слаб, виновен, неумен.
Если не сумел беду предвидеть,
Значит, неудачей заклеймен.
Страх судьбу ломает человеку,
Человек не робот-автомат.
Сильным станешь – пропадешь навеки,
Сильный изначально виноват…»

Над шконкой прикрепил фотографию жены и сыночка. С жадностью всматривался в их лица. К горлу подкатывал ком. Не забыть того дня. Не забыть глаза сына в тот день. Горе. Глаза трудно подчиняются воле. Слезы – предатели. Приходится отворачиваться и прятать лицо в подушку. Показать свою слабость – преступная халатность по отношению к себе в местах не столь отдаленных.

5

Прошло десять лет. Вновь нахлынувшие воспоминания лишили сна. Жена и сынок то появлялись из мрака, то исчезали. Они неестественно переливались, искрились, словно северное сияние. То вдруг превращались в радугу, состоящую из трех разноцветных жен и трех разноцветных сыночков. Только красный цвет почему-то заменяла пустота.
Врач прописал бром. Но бром не помог. Заметил откровенные насмешки. Вспомнил: «Позволяй над собой смеяться – и будет много друзей». Позволил, но друзей много не стало, а лишь наоборот. Остался один…
Одиночная камера. Фотография родных, как всегда, рядом. Любовался ею все свободное время. Понимал, что из-за нее сходит с ума, пытался куда-нибудь запрятать. Прятал не очень тщательно, чтобы найти без особых трудностей.
Много ходил по камере, три шага - туда, три – обратно. Считал, сколько прошел шагов, но всегда сбивался со счета. Чтение невзлюбил, но много писал. Писал, писал, писал. Думал, думал, думал. Аппетит – забыл, что это такое. Ел мало и чувствовал себя животным. Успокаивал себя мудростью: «В мозгу – разум, в сердце – страсть, а в печени – потребность»
Печень нужно сохранить.

6

Прошло тринадцать лет. Оглянулся – тринадцать лет прошло! Все было, как вчера. Годы не прошли даром. Изучил языки. Стихи писать перестал, но занялся переводами. Увлекательное занятие – переводы. Больше всего понравился самый первый перевод (с английского)

«Мы упорно не верим в потери,
Потеряем – ничем не заменим.
Запереть постесняемся двери,
А потом же глазам не поверим…»

Фотография поблекла. Начал философствовать. Философия помогала постичь ранее недоступное. На вещи смотрел, как на вещи. На день – как на день. На ночь – как на ночь. Но не переставал мечтать, хотя и понимал – правда лучше мечты.
Что такое жизнь? Это – будущее. Но инструмент будущего – прошлое. Без прошлого нет будущего. Он вспомнил прошлое. Жалел о неудачной попытке скрыться. Больше уже ни о чем не жалел. Но было нескончаемо больно от мысли, что сын рос и растет сиротой при живом отце. Сам вырос без отца. Как ни странно, но от сиротской безотцовщины запомнился лишь отпечаток страданий от сковывающей стыдливости в общении с женщинами. Не допускал вынесение интима на всеобщее обсуждение. А тот, Глухарев, как он посмел? Его дети тоже сироты. Дети. Наши дети страдают за грехи своих родителей.
Мысли. Они набрасываются ураганом. Мысли давили. От них можно впасть в истерику. Но он по жизни флегматик, следовательно – истерия исключена. Мысли давили всякие сомнения. Тогда не мог поступить иначе. Людские судьбы веками влияют друг на друга. Тогда глазами ничего не видел – смотрел только сердцем. Оно подсказало. Все случилось так, как должно было случиться. Закон действия и противодействия неумолим.
Мысли. Мысли каждый день, каждый вечер, каждую ночь.
Не верилось, что где-то есть другая жизнь. Разве можно жить по другому? Разве за стеной другая жизнь? Да нет, там – сон. Жизнь здесь. А прекрасная иномарка, взрыв, сигарета в зубах – это ступеньки. Поднялся и здесь, в жизни. Тихо, спокойно, однообразно, сытно. Да, сытно. Хотя что такое еда? Зло, враг печени. А печень нужно сохранить.

7

Прошло пятнадцать лет. Кашель. Сплюнул кровь, но печень в порядке.  Как это? Что теперь будет? Снова кашель, кровь. Он отвлекал себя стихами:
«Характер можно сломить,
Но изменить невозможно.
Слепой пусть случай простить,
Коль глупо, неосторожно,
Случайно случай возник.
Но зло, ползущее ровно
Нельзя прощать, безусловно.
Зло – грязь и подлый враг, шпик».
Отчего же кровь? Исчезнет ли она? Стало страшно. Страшно и жалко. Жалко надежду, - она не покидала, она жила. Надежда на встречу с любимыми человеками. Как они сейчас выглядят? Как живут? Не вернуть прошлые годы. Жутко. Сердце покрылось колпаком свинца и боли. Сердце млеет и печет, словно посыпано красным перцем. Жалко. Обидно. Печально. Хочется посадить к себе на колени сыночка и рассказывать, рассказывать, рассказывать. Как много нужно рассказать сыну! О том, как прекрасно и счастливо они жили. О том, каким он был славным малышом. Он должен помнить тот день, тот взгляд. Он должен знать, что не всегда нужно подставлять левую щеку после полученного удара по правой. Но он должен знать и о страданиях заключенных, их потерях, лишениях, безвозвратности и беспределе. Он обязан уметь думать и спешить не поспешая. Проиграй в споре, не уступи в бою и не попадись, коль решился на действие, противоречащее закону, но не сделать которое невозможно из-за принципов. Человек принципа – великий человек. Человек, как известно, должен оставаться самим собой в любых жизненных ситуациях и ни при каких обстоятельствах не становиться в позу трусливого шакала. Иначе он – животное.
Как много нужно рассказать сыну. И он расскажет.


8

Свершилось! Последний день. Первый день на свободе после стольких лет. Вышел, а в глаза стрельнуло солнце. Слезы. Не то от резкого яркого света, не  то от счастья. Никто не приехал встречать. Может, не знают?
Домой, скорее домой! К родным, к моим милым человечкам! Неужели все позади? Как хорошо! Вся жизнь еще впереди! Вокруг вроде ничто сильно и не изменилось.
Вот и родной дом. Почему-то распахнута калитка. Прошел во двор, подошел ко входной двери. В доме громко работала стиральная машинка. Вошел.
- Здравствуй, родная!
- Здравствуйте, - она машинально вытерла свои прекрасные руки о фартук. Приподнялась. Села, нет – рухнула.
- Это..Это,ты? Здравствуй… Как ты? – узнала наконец.
Все. В душе все оборвалось. Это действительно сон. А не жизнь…
Стоя с рюкзаком в руке, осмотрелся. Она сесть не предложила, да и не до этого. На видном месте фотография: она, паренек лет шестнадцати и … Его охватил ужас, сердце резануло, в висках застучало, а в глазах закружились снежинки. До чего же знакомо лицо этого полного мужчины на фото!
- Кто это? Знакомое лицо.
- Глухарев, - еле выдавила она.
- Как?
- Брат того Глухарева… Мне было очень трудно. Сынок болел и звал папу. Ребенку нужен был отец… Он много помогал… Он любил и… любит.
- А ты? Как?
- Тебе не нужно было приезжать.
- Я только сегодня освободился.
- Прости, я …, - она очередной раз запнулась.
- А сын?
- Тебе лучше с ним не видеться. Для него… Короче, он по паспорту – Глухарев.
- Ну как ты могла? – он стоял словно приклеенный к полу.
Далее, ничего не соображая, он долго машинально что-то ей говорил и одновременно тешил себя мыслью: «Это сон. Это не жизнь. Это снится. Я скоро проснусь».
Но все происходило наяву. Это – не сон.
- Прости. Уходи. Дай подумать. Прости, давай позже встретимся и все обсудим. Я виновата. Я не знаю, я ничего не знаю!
Она пыталась пустить слезу, но слез не было. Говорила, как по сценарию со сцены.
Он попытался было не сдаваться:
- А сын?
- Зачем ему отец – преступник?
- Но я же, я же… - теперь запнулся он, - вас же обидели, унизили! Ты что? Да как же это?
- Тебя никто не просил убивать.
- Что-о?
- Тебя никто не просил убивать. Ты сидел, а я тут… Думаешь мне пришлось легко? Уходи, не ломай сыну жизнь. Прости…
Он вышел. Он пошел. Куда? В никуда.
Мысли. Ясно и стремительно пронеслись мысли. Он шел и думал. Будто вчера видел рыдающую, униженную и оскорбленную жену, окровавленного сыночка, его взгляд, его слезы и страх. Будто вчера промелькнула красивая иномарка, взрыв…
Минута малодушия, обернувшаяся длительным сроком…
А в голове все громче и громче; «Тебя никто не просил убивать!»
А перед глазами – глаза плачущего сына….

Ноябрь 1996 года.