Спокойных дней не будет - часть 32

Соня нервно переступала с ноги на ногу и крутила головой, как молодая сова, впервые выпущенная в лес. Но Илья приблизился с подветренной стороны, то есть оказался внезапным и неожиданным, когда тронул ее за плечо.
- Господи, как ты меня напугал!
Она едва не подскочила и в следующее мгновенье убрала нервные пальцы за спину. Оба подошедших с хозяином охранника встали поодаль и принялись изучать зал. Толпы людей за их спинами накатывали и распадались, и она, как ни всматривалась, не заметила Арсения.
- Извини, не хотел. Застрял на совещании, но, похоже, успел, слава Богу, - сказал Илья и буднично поцеловал ее в щеку.
- Спасибо, что выкроил для меня время.
Она сделала легкий реверанс и поджала губы.
- Прекрати обижаться. Я же здесь.
- У нас осталось всего несколько минут. Я думала, мы успеем поговорить.
- Если нет ничего срочного, то можешь просто обнять меня, а поговорим в следующий раз при встрече.
- Обнять-то я могу. Но следующая встреча будет вон когда!
- Через восемь дней. - Он посмотрел в окошко календаря на циферблате часов. - Я тебя навещу.
- Но через восемь дней твой день рождения.
- Да, и ты сможешь поздравить меня лично.
- Подожди. Как же так! У меня же нет никакого подарка, - забеспокоилась она.
- Ты думаешь, что мне нужно что-то другое, кроме тебя? - Он недвусмысленно подался к ней и прикоснулся ладонью к ее щеке. - Без цветов и коньяка я смогу в этот раз обойтись.
- Ты не шутишь? Ты действительно приедешь к нам? - не унималась изумленная Соня.
- К тебе, дорогая. Надеюсь, ты не закрутишь роман на побережье с местным пастухом и дождешься меня. А я заеду на денек.
- На два.
- Не торгуйся со мной, Соня.
- Тогда на три.
- Хочешь меня уморить? Там сейчас настоящее пекло.
- А если мы не будем выходить из дома?
Она скорчила хитрую гримаску и многозначительно подняла брови.
- Ты меня дразнишь?
Илья бесцеремонно потянул ее к себе за талию и, крепко прижав к бедру, вознамерился поцеловать.
- Нет-нет, - тут же заволновалась она, внезапно вспомнив, что где-то в зале может находиться Арсений, и оттолкнула его. - Люди смотрят.
- Они тебе завидуют.
- Самодовольный индюк, это тебе они завидуют.
Соня заправила за ухо прядь волос и с вызывающей улыбкой посмотрела на брата. Он готов был без малейших сомнений согласиться с тем, что такая красавица, оставившая за спиной нежную юность и входящая в самый расцвет молодости, может вызвать острую зависть и у мальчишек, и у его ровесников. Но сказал ровно противоположное.
- Ничего подобного. Посмотри на себя. Никакого шарма. Кожа да кости. И платьице так себе.
- Две тысячи четыреста баксов! - приняв его насмешку за чистую монету, воскликнула Соня.
- Сэконд хэнд, вьетнамский рынок.
Его лицо было слишком невозмутимым, чтобы поверить в серьезность этих слов.
- Что же еще со мной не так?
- Даже добавить нечего. Обыкновенная стриженая болонка.
- Лучше скажи, щипаная норка, - воспользовалась его же методом она, нахмурившись и глядя в пол.
- Ну, предположим. Хотя я не знаю, что это.
- Мех, весьма популярный в этом сезоне.
- Пляжный вариант?
- Ты сын ехидны!
Соня расхохоталась, снова увернувшись от его обнимающей руки, и поймала на себе неодобрительные взгляды охранников.
- Мы говорим о нашей общей маме?
- О твоем папе. Все! Вернемся к норке. Я говорила, что этот мех красивый и модный. Пользуется большим спросом в этом сезоне.
- Выпрашиваешь шубку на мой день рождения?
- По-твоему, я кто?
- Ах, так ты все еще о себе... Тогда насчет спроса... Не рекомендую.
- Да я же ни-ни, братец. Воплощенное воздержание, чистый ангел.
- Лишь бы не падший. Иди ко мне.
Он воспользовался своим силовым преимуществом и все-таки умудрился поцеловать ее, но она тут же вывернулась и поспешно вытерла щеку, по которой скользнули его губы.
- Ох, нет, пожалуйста, не надо. Вдруг кто-нибудь из знакомых окажется рядом. Или журналисты.
Встреча переходила в стадию противостояния. Реплики стали динамичнее и короче, а взгляды более откровенными. На всякий случай Соня отступила назад, и тут же между ними просочился какой-то гражданин с двумя огромными чемоданами. Илья с раздражением посмотрел ему вслед и придвинулся к сестре.
- Я что, не могу поцеловать свою сестру?
- Думаешь, люди не в состоянии отличить кактус от ежа?
- А есть разница? Для задницы - никакой.
- Перестань!
- Что ты ломаешься, как будто мы впервые обнимаемся?
- Мне все время кажется, что за нами наблюдают.
- Я же тебе обещал...
- Да я не о твоих людях.
- Тогда у тебя типичная паранойя.
- Благодаря тебе.
- Я надеялся, что ты, наконец, забудешь.
- Я стараюсь. Но сейчас нам лучше держаться друг от друга подальше.
- Это почему?
- А то ты сам не знаешь!
- Попробую догадаться. Мы думаем об одном и том же?
- Лично я думаю о широкой кровати в комнате с видом на море.
- А я - о тебе на берегу.
- Договорились.
- И никакого купальника.
- Как скажешь.
- И подальше от детей и прислуги.
- Ну, если ты настаиваешь. Хоть это и будет непросто.
- И еще...
- Хватит, Богом прошу. Иначе я начну на мужчин в самолете бросаться.
- Только попробуй! Кажется, заканчивается твоя регистрация.
- Я же говорила, что времени мало.
- Отчего же? Я сказал, что хотел, и все узнал.
- Ты чудовищный эгоист. За что я только люблю тебя?
Она пробежалась взглядом по толпе, сама быстро тронула губами к его щеку и выставила перед собой ладони, удержав его на расстоянии.
- Не говори сейчас. Прибереги эту новость до моего приезда. А то говорить будет не о чем.
- Как будто ты не хочешь, чтобы я на все три дня замолчала как рыба.
- Один день. И про рыбу... это недостижимая мечта.
- Два, так и быть. И я буду говорить, сколько захочу.
- Похоже, придется спать в наушниках.
- Не уверена, что у тебя будет время спать. Все, я опоздаю. До встречи, милый.
Когда она оглянулась от стойки регистрации, Илья в сопровождении двух охранников двигался к выходу. Соня с облегчением вздохнула и обвела глазами бурлящий зал. Мужчина в светлой футболке и хорошо сидящих джинсах спешил к дверям из другого конца зала. Что-то удержало ее взгляд на его фигуре и показалось знакомым в упругой спортивной походке. "Возьмите ваш билет", - вежливо сказала Соне девушка, но она даже не обернулась. Она с возрастающим напряжением следила, как, почти бегом поравнявшись с Ильей, мужчина обернулся и встретился глазами с оцепеневшей Соней. "Боже правый!" - сказала она и закрыла рот рукой.

Если смотреть на дом со стороны апельсинового сада, то белая крыша полностью закрывает береговую линию с кремовой полоской пляжа, зажатой между скал. Над скалами видна рваная синяя полоса, сверху накрытая легкой молочной дымкой, а уже над дымкой прозрачно-голубое небо расстилается в обе стороны, пока хватает взгляда. Среди глянцевой зелени апельсиновых деревьев прячется небольшая каменная беседка, где можно спрятаться от полуденной жары, не слыша ни звуков дома, ни шелеста волн.
Тот, кто выстроил эту виллу почти век назад, стремился к уединению. Он прятал от людских глаз нечто, что представлялось ему величайшей ценностью на свете. Или величайшим злом. Может быть, здесь жил ученый, писавший научные труды, или влюбленная пара, сбежавшая от праздных искушений света, чтобы предаваться любовным утехам. Или преступник, чья душа была черна и пряталась от правосудия и презрения.
Несколько раз Соня пыталась выразить свои чувства к этому дому с альбомом и карандашом в руке. Она пробовала акварель, пастельные мелки. Она меняла ракурсы и время суток. Вилла не давалась ей на бумаге.
Находясь внутри, она чувствовала душу этого дома, его формы и объем, его светлые залы с окнами почти от самого пола, мраморную лестницу, библиотеку с тысячами томов на разных языках. Но стоило ей спуститься с лестницы и пойти на дорожке, ведущей к морю, или взобраться на ближние скалы, или взглянуть на дом из беседки и взять в руки карандаш или кисть, и она видела себя на уроке рисования в школе, где корзина с фруктами на столе учителя превращалась в уродливое скопление безвкусных кругов и овалов. Она много месяцев боролась с вазами, кубами, корзинами и греческими профилями, прежде чем научила руку повторять то, что видит глаз. Она добилась хорошей техники в карандаше, много занималась акварелью, проводя лето в клинике под Базелем. Но тогда ей было тринадцать. А теперь, спустя много лет, она снова чувствовала, что рука отказывается следовать за взглядом и воображением. И у Сони было всего две недели, чтобы подчинить ее себе.
Лишь к концу четвертого дня, когда первая радость от встречи уже улеглась, а дети перестали висеть на ней, как шары на рождественской елке, Соня вспомнила про фотоаппарат. И сразу же все встало на свои места: горные пейзажи в зыбком мареве, белый дом в обрамлении синего и зеленого, небо с парусами облаков и зигзагами чаек, дымчатая шапка волны, разбившаяся о выступ скалы. Мир в объективе был четкий и выпуклый, как во сне. Рамка не ограничивала воображение, а фокусировала его даже на самых незначительных, но порой изумительно красивых и неожиданных объектах.
Загорелые мордашки детей, их выцветшие макушки, у Кита отливающая белым, а у Беллы - красным золотом, притягивали ее объектив ничуть не больше, чем нахмуренный краб, перебегающий через вал песочной крепости, или колония морских ежей, вросших в скалу.

За неделю из Москвы не было ни одного звонка, но она знала, что если Илья пообещал приехать, то только мировой катаклизм вынудит его изменить свои планы. А поскольку итальянское телевидение ничего не сообщало о глобальных проблемах на европейском континенте, Соня накануне декорировала свою спальню цветами и свечами, налила коньяк в хрустальный графин, подобрала наряды, в которых собиралась провести следующий день. И уснула в десять вечера, пожелав детям спокойной ночи.
Утро на вилле начиналось всегда одинаково. Горничная осторожно скреблась в дверь и сообщала о готовом завтраке. Рахиль честно удерживала Беллу и Кита от желания ворваться в Сонину спальню и произвести там разрушения, достойные целого войска Батыя. Соня спускалась к завтраку, по дороге выслушивая планы детей и няни на ближайшие часы.
Но это утро она хотела провести иначе. Принять ванну, в последний раз окинуть свежим взглядом дом и отправиться в сад дожидаться приезда брата. Будильник был поставлен на семь тридцать, но организм, привыкший за неделю нежиться в мягкой постели, категорически отказался вставать. Соня нащупала рукой кнопку звонка и, промахнувшись, смахнула часы на пол. Оглашая комнату истошными звуками из-под кровати, он бился где-то на ковре в недосягаемости для ее руки. Она сползла вслед за ним с постели и попыталась нащупать его вслепую.
- Черт возьми, на отдыхе я или в казарме!
Соня резко подняла голову, позабыв, что над ней кровать, больно стукнулась затылком и каракатицей выбралась на свет божий.
- Боже, что ты тут делаешь?
- Сплю! Вернее, спал, пока ты не воспользовалась горном.
- Илюша, милый!
Она бросилась к нему на грудь, повалила его обратно на постель и принялась целовать, словно не видела уже несколько лет.
- Когда ты приехал? Почему не разбудил меня? Господи, я тебя даже не заметила! Ты же сказал, что приедешь только сегодня! Я не ждала так рано...
- Мне что, уехать и побродить по окрестностям до обеда? - Он по очереди отрывал от себя ее руки, но она цеплялась за него, как молодая мартышка, и хохотала. - Слушай, есть в доме ружье или пистолет?
- Ружье?
- Я пристрелю твой будильник, если он сейчас же не заткнется.
- Ой, да! Сейчас, сейчас!
Соня слетела обратно на ковер и снова полезла под кровать в поисках голосистого будильника. Наконец, он захлебнулся последним визгом. Она вытащила его, как военный трофей, и победно возгласила.
- Я его, кажется, задушила!
- Отлично, тогда я продолжу спать. Разбуди меня часа через три.
- Ладно, - растерянно сказала она, когда он отвернулся к противоположной стене и подоткнул под себя одеяло. - Я буду лежать тихо-тихо.
- Какой же ты ребенок, Сонька! Тебя даже обманывать стыдно, - сказал он куда-то в подушку.
Она наморщила лоб, вникая в его слова, но он не повернулся, как будто разговаривал вовсе не с ней.
- Обманывать? - наконец переспросила она и потянула ночную рубашку через голову вверх. - Это не пройдет тебе даром.
- Учти, много я не заплачу! - Он обернулся и перехватил протянутые к нему руки. - Сначала мне нужно убедиться в твоей квалификации.
- Убеждайся! - Она рухнула рядом с ним на подушку и обхватила его за шею. - Пока я не передумала.

К завтраку они опоздали, потому что Соня уснула, свернувшись возле него клубком, и даже попытки горничной напомнить о том, что пора вставать, были хозяйкой не услышаны.
Из ее спальни они выходили по очереди. Сначала она вытолкнула Илью, и он был вынужден делать вид, что проспал все это время у себя в комнате. А через десять минут она спустилась в столовую с заспанным видом и вполне натурально радовалась его приезду, как будто видела его впервые за неделю.
- Дедушка! - серьезно и нравоучительно сказала Белла, когда Илья за столом как бы ненароком погладил Сонино запястье. - Она моя мама.
- Да. И что же? - удивился он, посмотрев на ребенка. - Твоя, конечно. Кто же спорит?
- Тогда не трогай ее, - убежденно потребовала Белла и, нахмурившись, посмотрела на его заблудившуюся руку.
- Это почему мне ее не трогать?
- Потому что мне можно, а тебе нельзя.
- Только тебе можно? - усмехнулся "дедушка".
- Нет, еще папе можно. И Рахили.
- Зачем бы это было надо Рахили? - машинально спросил Илья, помрачнев при упоминании о Николае.
- Затем, что мама ее любит.
- Мама и меня любит, - упрямо наклонив голову, заявил он, как будто был не намного старше своей собеседницы, и посмотрел на Соню. - Ну, а ты что молчишь? Скажи ей. Ты ведь любишь меня.
- Милая, - Соня наклонилась над своей чашкой и с терпеливой улыбкой посмотрела на дочь, - я люблю тебя, бельчонок, и папу, и дедушку, и Рахиль.
- А меня? - готовясь заплакать, прошептал Никита, оставленный без внимания.
- И тебя, солнышко. И твою маму. Я вас всех очень люблю.
- Какое большое сердце! - с ехидцей шепнул ей на ухо Илья и с видом победителя поглядел на девочку.
- Так не честно! - вдруг возмутилась Белла и, бросив ложку на пол, откинулась на спинку стула. - Ты моя мама, ты должна любить только меня.
- А как же все родные? Что скажет бабушка? И тетя Марина? И дядя Лева?
- Все равно! - отрезала дочь. - Меня и больше никого!
- Ты же только что говорила про Рахиль.
- Меня!
- Послушай-ка, Изабелла Николаевна! - с тихой угрозой начал Илья, и у ребенка почти сразу приоткрылся от изумления рот. - Я понятия не имею, как тебя воспитывает твоя мать, но в нашей семье детям не позволено повышать голос на старших. Я всегда считал и до сих пор считаю, что подобное поведение заслуживает хорошей порки, если ты знаешь, что это такое.
Но Белла, завороженная его речью и самим тоном, каким она произносилась, только отрицательно покачала головой и еще шире открыла глаза.
- Очень жаль, - продолжил он, - потому что прискорбные результаты отсутствия всякого воспитания видны уже в таком нежном возрасте. Так вот, деточка, порка - это когда плохому ребенку снимают штаны и проходятся по попе ремнем.
- По попе ремнем, - одними губами повторила Белла.
- Больно! - сказал уже подкованный в этом вопросе Никита. - Еще можно тапком, полотенцем и газетой.
- Какой прекрасно образованный ребенок! - пафосно подтвердил его слова Илья, еле сдерживая смех. - Замечательно, Никита! Так ты поняла?
- Поняла! - кивнула она, сморщившись и едва сдерживая слезы.
- Ну, и что ты поняла? - смягчился Илья и торжествующе посмотрел на растерянную Соню.
- Что ты злой, гадкий, противный! Не трогай мою мамочку! Уходи!
Белла обежала стол и бросилась к Соне, спрятала лицо у нее в коленях и принялась рыдать, изредка взглядывая на своего врага. На крик из кухни прибежала Рахиль и, подхватив Беллу на руки, унесла ее в детскую.
- Мне не нравится, когда меня называют дедушкой, - пожав плечами, несколько смущенно сказал Илья и уткнулся в свою тарелку.
- Глупо было говорить все это, - понизив голос, сказала Соня. - Она все равно ничего не поняла.
- Так накажи ее за такие фокусы, и дело с концом. Впредь неповадно будет ложки швырять.
- А меня тоже наказывали?
- Бывало.
- За то, что я любила тебя и требовала к себе внимания?
- Ну, - замялся он, не желая сдавать позиций, - ты никогда не позволяла себе в такой форме...
- Все люди разные, братец. И дети тоже каждый со своим характером. Разве ты этого не знаешь? Ты далеко не всегда так корректен, как сегодня в момент произнесения этого экспромта. И уж точно никогда так, как Роза. Я вижу между вами разницу, но не делаю далеко идущих выводов. А ты?
- Ты взялась перевоспитывать меня, вместо ребенка? - огрызнулся он. - Она растет среди женщин, вы носитесь с ней, как с яйцом. В ее жизни нет настоящего отца. Что хорошего может из нее вырасти?
- А ты хочешь стать ей отцом? Возьмешься воспитывать ее? Дать ей то, чего ей не хватает.
- Я не об этом говорил. Не о себе.
- Отлично. Как всегда - не о себе. Тогда, может, позволишь мне самой выбрать ей отца?
Она сама не поняла, как вырвалась эта фраза. В следующую секунду она прикусила язык и пожелала провалиться сквозь землю до того, как ее поразит молния громовержца. Но Илья уже поднял голову и с пристальным вниманием посмотрел на похолодевшую от страха сестру.
- У тебя уже есть список претендентов? - ледяным тоном спросил он. - В отцы и мужья.
- Я абстрактно... - Она побледнела и отвернулась. - Никакого списка нет.
- Для начала достаточно и одного кандидата. Кто он?
- Нет никакого кандидата. Я не собираюсь замуж и сама в состоянии воспитать своего ребенка.
- Символично, что ты решила рассказать мне об этом именно сегодня.
- О чем?
- О своем любовнике. Давай, раз уж начала.
- Никита, пойди в детскую, - твердо сказала Соня, не глядя на ошарашенного ребенка. - Взрослым надо поговорить.
- Вы ругаться будете, - огорченно сказал он и выскочил из столовой.
- Я не хочу с тобой ругаться, - примирительно сказала Соня брату, пытаясь смягчить ситуацию. - Опять эти подозрения... Так глупо...
- Значит, это просто твои чаяния? Тайные мечты пока без реального воплощения?
- Илья! - Она замолчала, споткнувшись на его имени. - У меня больше нет желания выходить замуж. Институт брака дискредитировал себя, по крайней мере, в той среде, где я общаюсь в последнее время. Мы регулярно встречаемся с тобой, мы занимаемся сексом, едим, разговариваем и снова расходимся по своим домам. Я нахожу этот способ существования очень удобным и естественным для нас обоих. И мне нет необходимости искать каких-то других радостей, тем более, в браке, где я буду связана по рукам и ногам. И к тому же, мой ребенок не нужен даже тебе. Что уж говорить о посторонних мужчинах. Больше того, поскольку других детей у меня уже не будет, то, как жена, я представляю небольшой интерес для биологически здоровых представителей мужского пола. Альфонсов в расчет мы, я надеюсь, вообще не берем?
- Что ты завелась? - Похоже, он уже и сам был не рад, что поднял эту тему. - Все это глупости насчет биологической функции, или что ты там наговорила. Ты красива, умна, образованна, независима и сексуальна. При чем здесь какие-то дети, которых ты не станешь рожать? Полно пар не имеют во втором браке детей и живут себе припеваючи.
- Ты что, не понимаешь? Я не отдам судьбу своего ребенка в чужие руки. Нам не нужен абы какой отец, тем более, отчим. И к тому же в последнее время слишком много примеров, когда новоиспеченные отцы выбирают маленьких девочек предметом своего вожделения.
- Ты сейчас вспоминаешь Лолиту или говоришь обо мне?
- О тебе?.. - не сразу поняла она. - О, нет, конечно, нет!
- Значит, я соблазнил маленькую девочку и обрек ее на многолетние страдания? - Илья скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. - И ей до сих пор приходится исполнять мои грязные желания. Поэтому она не хочет подобной судьбы для своего ребенка.
- Господи, куда мы опять пришли! - Она запустила пальцы в волосы и горестно сложилась пополам на своем стуле. - Я больше этого не вынесу! Как объяснить тебе, что я люблю тебя и всегда любила? Почему я должна доказывать это слезами и скандалами, а не тем, что делаю для тебя? Ты остался недоволен мной утром? Или я плохо выгляжу? Или требую у тебя чего-нибудь запредельного? Я так готовилась к этой встрече, а ты снова заставляешь меня думать о том, что ты мой брат, и я не должна, и все это грех...
Ее слезы и поза кладбищенской плакальщицы вернули его к реальности.
- Ну, подожди, Соня. Я вовсе не об этом говорил. К тому же все началось с ребенка...
- Ты понимаешь, как это чудовищно? Белла приревновала меня к тебе, и ты ревнуешь меня к ней. Но она маленькая, она не понимает, что нельзя безраздельно владеть другим человеком. Ты сам читал ей про это лекцию, но как только разговор зашел о тебе...
- Соня, я готов признать, что перегнул... Но ведь и ты тоже как будто специально дразнишь меня! Наша близость...
- Какая близость?! Что ты называешь близостью? Секс? Разговоры о семейных проблемах, которые и не проблемы вовсе, а так, ерунда. Ты же ни разу не поговорил со мной серьезно. Что я о тебе знаю? Кое-что про твоих девок? Название компании? Номера твоих машин и производителя твоей туалетной воды? Между нами не было и нет настоящей близости!
- Да о чем ты говоришь? - возмутился он. - Чего еще тебе надо? Чтобы я тебе свои сны пересказывал? Или графики прироста продукции рисовал? Или мечтаешь мне носки покупать? Глупость какая-то, честное слово!
- Я скажу тебе, что мне надо. Не шуточек и насмешек, а настоящей близости. Такой, когда после занятий любовью сидишь вдвоем на кровати, куришь одну сигарету и видишь одну и ту же звезду за окном.
- Какую звезду? - не понял Илья. - При чем здесь звезды? И с каких это пор ты куришь?
- Да не курю я! Как ты не понимаешь: это образ, метафора. И звезда может быть какая угодно, Полярная или фонарь за окном. Дело же не в деталях.
- Не морочь мне голову, Соня.
Он вздохнул и подумал о том, как трудно иногда бывает с ней разговаривать, как будто она специально подбирает слова и понятия, которых нет в его реальности, и ему приходится листать словари и справочники чужой жизни, чтобы хоть как-то понять ее.
- Да за примерами далеко ходить не надо! Я даже не знаю, зачем мы ездили в Питер. Для чего тебе эти люди, которым я улыбалась, как парижский манекен, весь вечер? Почему ты меняешь женщин каждую неделю? Кто я для тебя? Кто ты сам, Илья? Чем ты живешь?
- Мне лечь на кушетку?
- Ясно. - Она выпрямилась на своем стуле и потерла пальцами разгоряченный лоб. - Я лучше пойду. Встретимся позже в саду.
- Что не так с этим домом, Софья? - вдруг без перехода спросил он, пытаясь ее удержать. - Второй раз я здесь, и снова мы не понимаем друг друга. Гиблое место. Не стоит ли его продать?
- Ни за что! - возмутилась она. - Спроси лучше, что не так с нами. Мы в Москве понимаем друг друга ничуть не больше.
- И что же не так с нами? Ты знаешь ответ?
- Не знаю, в том-то и дело!
В этот момент Рахиль привела из детской зареванную Беллу, у них за спиной неловко топтался Никита, чувствуя себя потерянным и ненужным.
- Белла, ты что-то хотела сделать, - строгим тоном напомнила няня, пока та смотрела в сторону и всячески изображала полнейшее равнодушие. - Что-то сказать маме и дедушке.
Илья снова сморщился и опустил глаза в пол, чтобы скрыть раздражение, а заодно и не смущать ребенка. Белла неохотно приблизилась к матери, с недоверием взглядывая на Илью, и, остановившись в двух шагах, пошевелила губами, собираясь с духом.
- Смелее, малыш, - ободрила ее Соня. - Мы очень хотим услышать.
- Да уж, - хмуро подтвердил Илья. - Очень хотим.
- Прости меня, пожалуйста, мамочка, - на одном дыхании выпалила она. - Я плохо сказала. Я тебя люблю и дедушку.
- Конечно, милая! - Соня протянула к ней руки, заключила ее в объятия и расцеловала в обе щеки. - Но дедушка очень расстроился от твоих слов. Скажи ему сама, что ты его любишь.
Белла помедлила, осмысливая ее предложение, обреченно вздохнула и двинулась к нему.
- Дедушка... - после затянувшейся паузы начала она, и было видно, что даже это слово далось ей с большим трудом.
- Ладно, иди сюда, - снисходительно сказал Илья, снова вздрогнув от этого обращения, и поднял ее к себе на колени. - Я уже простил и не сержусь. Мы оба погорячились, правда?
Белла, нахмурив тоненькие бровки, закивала, обхватила его шею руками и прижалась губами к его уху.
- А мама все равно моя, - громко шепнула маленькая паршивка и тут же разжала объятия.
Илья укоризненно посмотрел на Соню, которая, сделав вид, что ничего не услышала, снова расцеловала дочь, подозвала к себе Никиту, одарив и его необходимой долей ласки, и отправила детей на море вместе с няней.
После их ухода воцарилось неловкое молчание. Илья складывал салфетку возле тарелки, Соня рассеянным взглядом смотрела в окно.
- Ну, и что же теперь будет? - спросил он, пристально глядя на сестру. - Я так и не понял, как мы будем дальше.
- Ты собираешься уехать?
- Если ты думаешь, что лучше уехать...
- Для меня лучше, чтобы ты был со мной. А как для тебя - не знаю... Решай сам.
- У тебя были планы на этот день, да?
Она неопределенно пожала плечами, напомнив о недавней обиде. Он протянул руку и, ухватив ее локоть, потянул к себе. Она в два счета оказалась у него на коленях и, как Белла, обвив руками его шею, уткнулась лицом в его рубашку на плече.
- Я так тебя люблю, - негромко сказал он и погладил ее по спине, - что иногда мне тебя мало. Мало твоей улыбки, твоих рук, твоих бедер. Мало того, как ты говоришь и как наклоняешь голову. Того, что ты рядом, что ты беззащитна, что на тебе нет одежды, что ты плачешь - всего мало. Понимаешь? Я сам не знаю, чего хочу от тебя. Наверное, даже не от тебя, а от себя. Только не знаю, что нужно сделать по-другому, чтобы все изменить. Ты - как наркотик. С тобой мне так хорошо, что невозможно думать о будущем. Но стоит мне оказаться на расстоянии, я знаю, что все это больно, и это искалечит меня, и тебя, наверное, тоже. Но мне нужны эти отношения. Это как с младенцем, когда он родился. Ты знаешь, что он твой, и все-таки он тебе ни капельки не принадлежит. Ты пытаешься воспитывать его, ласкать, наказывать, кормишь, одеваешь. И все равно он просто рядом с тобой до времени. А потом он уйдет, и ты останешься один со своими воспоминаниями. Едва ли ты понимаешь... Все дело в том, что ты не моя, не абсолютно моя даже тогда, когда ты со мной. А я хочу, чтобы ты была моей. Навсегда.
- Ты хочешь быть богом?
Она посмотрела ему в лицо с нежностью и восхищением, но он уложил ее голову себе на плечо, не в силах вынести этого взгляда.
- Так и есть.
- Разве так бывает?
- А у тебя не так?
- Я давно не думала про это, - торопливо сказала она, вспомнив об Арсении. - У меня не было времени подумать, все происходит очень быстро.
- Что происходит быстро?
- Жизнь.
- Она может закончиться в любую минуту, девочка.
- И что же мне делать? - Она снова подняла голову и поискала в его глазах ответ. - Что делаешь ты, чтобы не думать о смерти?
- Звоню тебе.
- Что?
Ее испуг был таким искренним и неподдельным, что он понял, что сказал что-то не то.
- Я разочаровал тебя?
- Но... - Она без особого успеха собирала клочки мыслей. - Значит ли это, что на самом деле ты не любишь меня? Я помогаю тебе забыть об одиночестве. И все дело только в этом?
- Как раз наоборот. - Для него наступил самый тяжелый момент разговора, но ей только предстояло это узнать. - Кто угодно заставляет меня забыть о смерти, но не ты.
- Что же получается: я и смерть - это одно для тебя?
Она слабо улыбнулась, надеясь, что за этими словами последует неизменная шутка, и разговор перейдет совсем в другую плоскость. Но он вздохнул и разжал руки, позволяя ей уйти с его колен, как уходит независимая кошка, получив долю хозяйской ласки. Соня осталась.
- Я не умею говорить про это, Соня. Ты хотела понять меня, но как поймешь ты, если я даже сказать не могу?
- Тебе не надо думать об этом сегодня. - Она милостиво погладила его висок и улыбнулась. - Сегодня праздник...
- Когда же думать человеку о смерти, если не в день рождения?
- Я постараюсь сделать так, чтобы ты забыл о ней. - Он с недоверием качнул головой, но она приложила пальцы к его губам. - И еще. Ты говоришь, что тебе мало того, что я просто рядом. Хочешь побыть сегодня богом? Я стану делать все, что ты захочешь. Может быть, получить в безраздельную собственность другого человека будет совсем и не так интересно, как тебе кажется. Нет, "интересно" - не то слово. Может быть, это не главное.
- Это всего лишь игра.
- Сыграй в нее на полном серьезе.
Она широко распахнула глаза и поискала его взгляд, но он нахмурился и отвернулся.
- Ты даже не понимаешь, что мне предлагаешь.
- Почему? Скажи, что страшного в этой игре? Что не так? Ты ведь всегда был для меня богом и всегда это знал. Если бы не ты, я не была бы такой, как сейчас. Может быть, меня бы вообще не было. И ты построил мою жизнь практически с начала до сегодняшнего дня. Ты не можешь видеть мир моими глазами, но зато я многое вижу твоими глазами. Я ведь отчасти твое подобие. Возьми свое творение, а стану послушной глиной в твоих руках.
- Ты все шутишь, Соня. Но не понимаешь...
Он оборвал сам себя и попытался стряхнуть ее с колен, но она крепче обняла его за шею и поерзала, устраиваясь удобнее.
- Чего не понимаю? Скажи, ну, хотя бы попробуй сказать.
- Если бы я решил, что я бог... Тот, кто дает жизнь и ведет... Тогда я бы не отпустил тебя, - глухо сказал он и в подтверждении своих слов довольно грубо обхватил ее за талию.
- И не отпускай, - наивно согласилась она и прижалась к нему щекой. - Если это исполнит твои мечты. Полнота обладания...
- Есть только одна вещь, которая до конца исполнит мои мечты. - Он разжал ее обнимающие руки и поднялся, поставил ее рядом с собой. - И довольно об этом.
- Моя смерть, да? - Она наконец-то решила, что поняла, схватила его ладонь и прижала к своей груди, заставляя смотреть себе в лицо. - Чтобы безраздельно принадлежать тебе, мне нужно умереть, правильно?
- Пойдем куда-нибудь, - раздраженно сказал Илья и сделал попытку отнять руку.
- Ты бы убил меня и сделался бы богом? И обладал бы мной один всегда?
- Да, черт возьми, да! - Он вдруг схватил ее за плечо, подтянул к себе, потряс, как нашкодившего котенка. - И что же? Стало нам легче, когда мы назвали вещи своими именами? Я сказал о том, что думал. А ты станешь избегать меня... Все твой психоанализ, черт бы его побрал!
- Ты так любишь, что готов убить? - На ее задумчивом лице явственно читалось непонимание. - Я никогда не думала, что это возможно. Если только в книгах... Убивают ведь от ненависти, ревности, злости. Но чтобы так, ради обладания...
- Я догадываюсь, что ты любишь меня по-другому. И не сможешь понять.
Он выпустил ее плечо, почти оттолкнул от себя, отвернулся и принялся сосредоточенно искать в кармане брюк портсигар.
- Я не знаю, как я люблю, - тихо сказала она ему в спину. - Наверное, по-другому. Я могу отдать за тебя жизнь. Но убить, чтобы ты не достался никому, даже мне... Нет, так я не смогу.
- А я думаю, что смогу. - Он раздраженно щелкнул крышкой портсигара и посмотрел на нее через плечо. - Поэтому...
- Не говори! - Она взмахнула рукой, как раненая птица, и опустилась на свой стул. - Я и так знаю. Если ты застанешь меня с другим...
- Я не хочу думать об этом.
- И я не хочу.
- Тогда поклянись, что ты любишь меня, и в твоей жизни нет другого мужчины.
Чего, на самом деле, стоили ее пламенные клятвы и уверения в вечной любви? Чего стоили любые клятвы, когда ревность бредет с тобой рядом, как тень? И даже еще ближе. Она - часть тебя и днем и ночью. Пьет из одной чашки с тобой, спит на одной подушке, запускает когти в твое сердце и копается в твоей голове, как в корзинке для рукоделия.
- Я клянусь, что люблю тебя! - почти выкрикнула Соня, и он посмотрел куда-то поверх ее головы, принимая ее клятву, как солдатскую присягу. - И никто другой никогда не будет владеть моей душой. Ты - единственный.
- Перестань, - отмахнулся он, не поверив ни единому слову. - Я не мальчишка, чтобы...
- И все-таки... - Она перебила его и, сведя в один миг на "нет" всю серьезность предыдущего момента, весело попросила: - Побудь сегодня моим богом, а я стану молиться, чтобы ты даровал мне жизнь рядом с собой. А теперь поедем к морю. Я знаю одно местечко, практически рай. Никого вокруг, только скалы и море. Ты сможешь получить все, что пожелаешь, в рамках означенного пейзажа, разумеется.
Он рассеянно выслушал ее шутливое предложение и кивнул, отметая все сложности, которые морочили ему голову пол-утра.
- Но сначала я хочу получить, что пожелаю, наверху, в твоей спальне. А потом поедем, куда захочешь.
- Но... - по инерции возразила она.
- Кажется, ты обещала, что станешь послушной.
Он взял ее под руку и повел к двери столовой, держа в другой руке зажженную сигарету.
- Ладно, - отбросив упрямство, согласилась она, - если обещала, то не обману. В спальне, значит, в спальне.

Великодушная Соня предложила ему вспомнить навыки вождения, почти утраченные на заднем сидении Мерседеса, и сесть за руль самому. Но он не знал дороги, не хотел осваивать незнакомую машину, просто ленился и потому уступил это почетное место ей. Когда она появилась возле гаража в своем белом простеньком платьице в крупный синий горох с фотоаппаратом через плечо, он был удивлен, но не подал виду. Даже несмотря на джинсы и ультрамодные свитера, в которых он часто видел ее в последнее время, это платьице было уж чересчур девчачьим.
- Садись, - поторопила она. - Багажник уже загружен всем необходимым. Ты не забыл темные очки?
- Может, не стоит опускать у машины крышу? - усомнился Илья. - Ты сгоришь на солнце. Да и я с тобой заодно.
- Не беспокойся, пожалуйста, нам совсем недолго ехать. К тому же, с солнцем у нас полное взаимопонимание.
Что его меньше всего интересовало, так это взаимопонимание с раскаленным островом, с его морем, солнцем, с этой престарелой виллой, которую он по дурости купил несколько лет назад ей в подарок. Ему нужно было появиться дома не с обожженной физиономией, поскольку в этом случае легенда о Скандинавии, где у него нашлись срочные дела именно в день рождения, хотя вся семья ожидала его дома с ежегодным сюрпризом, шла псу под хвост. А все эти красоты и щедроты природы его не волновали нисколько.
Дорога вовсе не была ни красивой, ни даже живописной, хотя и причудливо петляла между скал, накручивая на счетчик лишние километры. Изредка можно было рассмотреть подвижную полоску моря, но в основном - выцветшее от жары небо, пыльные камни, выжженную траву и чахлый кустарник по обочинам. За всю поездку им не встретилась ни одна машина, как будто эта часть острова давно и безнадежно умерла. Через добрых полтора десятка километров дорога вышла к морю. Соня с непонятным ему лихачеством круто вырулила на встречную полосу и рывком остановила машину на небольшой площадке в обманчивой тени пожухлых деревьев. В неведомую бездну под ними из-под пахнущих раскаленной резиной колес брызнули мелкие камешки.
Илью нисколько не обрадовала мысль, что придется оставить транспортное средство, взять в руки пакеты и корзинку и тащиться по довольно крутой тропинке вниз, но другого выхода, как и в прошлый раз, не было. Ворча себе под нос, он шел за белым платьем в синий горох. Ткани дизайнеру почему-то не хватило и, вполне приличное и даже пасторально-целомудренное спереди, на спине оно осталось лишь несколькими тонюсенькими полосками, перекрещенными между собой. При каждом Сонином шаге по естественным ступеням, юбка взлетала и опадала, отчего у него рябило в глазах от перекатывающихся почти под ногами горошин. Легкая, как горная коза, Соня даже и не спускалась, а сбегала вниз. На середине дороги она обрадовала его тем, что обратно на этой стороне уже не будет солнца, тяжелая еда и вода закончатся, и подниматься будет легче. Но он не слишком поверил в эту сказку. Ему, как городскому жителю, привыкшему проводить время в кресле или в машине, и в том и в другом случае с неизменным кондиционером, было одинаково трудно преодолевать экстремальные подъемы и спуски в условиях невыносимой жары. Но, когда они оказались на песке, Илья смог по достоинству оценить Сонин выбор места отдыха.
Небольшой песочный пляж был с трех сторон огорожен горами. Скалы уходили прямо в море, создавая естественный барьер. Часть пляжа находилась на самом солнцепеке, тогда как другая часть, размером с небольшую комнату, была надежно защищена от солнечных лучей нависшей скалой. Именно в тени Соня и разбила лагерь.
Она предложила ему раздеться, но Илья пробормотал что-то невразумительное и отказался снимать липнущую к телу рубашку и брюки, как она ни уговаривала. Она взмахнула покрывалом, расстилая его на песке, а он старался не смотреть в ее сторону и твердил, что в одежде ему привычнее, к тому же, он вовсе не собирается загорать. Устав его разубеждать, что нечего стесняться и сюда никто не придет, Соня махнула рукой на его упрямство и, когда он отвернулся, стянула через голову платье, практически молниеносно заменив его белоснежным купальником.
Покрывало они поделили поровну. Одна его часть оказалась на солнце, другая - в тени. На своей половине она улеглась на живот, вытянулась во всю длину, положила голову на скрещенные руки и замерла, как спрятавшаяся в водорослях рыбешка. Он позавидовал ей, устраиваясь рядом. Долго примерялся, как лечь. Но в рубашке и брюках это было не очень удобно, да и позы, предназначенные для загара, были как-то неуместны. Наконец, он лег на бок, уперся локтем в покрывало, а виском в сложенную лодочкой ладонь. Лежать было все равно неудобно и ясно, что в таком положении он долго не протянет. Но зато так она была видна вся: от розовых пяток до черных пружинок на макушке, схваченных деревянной заколкой.
Почему он сказал ей про такую любовь? Он искал ответ, но не находил. Это было стыдное и неправильное чувство, которое заставляло его ощущать свое внутреннее несовершенство. Недостаток выдержки в его мире чреват большим проигрышем, выставленные напоказ чувства - шантажом. Любовь не делала его сильным или уверенным в себе, как это случалось с нормальными людьми, принадлежащими самим себе. Он себе не принадлежал почти никогда, даже если иногда самодовольно думал, что свободен от всех предрассудков и владеет миром. Мир владел им. Семья, подчиненные, деловые партнеры, шлюхи, машины и самолеты, компьютеры и даже прислуга в отелях - все они вершили его жизнь. Они заставляли его нервничать или испытывать удовлетворение, они создавали ему комфорт или неудобства. Он и шагу не мог ступить, чтобы кто-то из людей или автоматов не оказался рядом. Он думал, что покупает их за деньги, а они высасывали из него деньги, и вместе с ними годы, силы, желания. Никто не стал бы бескорыстно слушать его жалобы на сердце или на усталость. Врачи за такую внимательность получали огромные гонорары, адвокаты - и того больше. Для остальных он был печатным прессом, создающим из обычной бумаги многомиллионные контракты, свободно конвертируемые в любую валюту.
Тихонько заурчав, Соня перевернулась на спину, подставив золотистый живот солнечным лучам, и скрещенными руками прикрыла лицо. Ее белый купальник был каким-то совсем уже ослепительным. Черт его знает, из чего их делают. Илья протянул руку и коснулся ее груди. Подушечки пальцев прошлись по шершавой ткани, напоминающей по структуре кольчугу.
- Что? - глухо спросила она из-под руки, не открывая лица.
Он не стал отвечать. Зачем? Сказать было нечего. Говорить вообще не хотелось, не хотелось думать, шевелиться, даже чувствовать, но он заставил себя вернуться к прерванной цепочке мыслей.
Итак, любовь. Что же это такое, откуда она взялась и почему все время возвращается к нему, как ночной кошмар? Она вообще была ему не нужна в его двадцатичетырехчасовой гонке с краткими перерывами на сон, еду или секс. Ему некогда было тратить на нее свое драгоценное время, расписанное без преувеличения по минутам. Чертовы референты заманили его в проклятую ловушку времени. Недавно он обратил внимание, что его расписание составляется уже даже и не с пятиминутными интервалами. Как вам понравится встреча в 11.48? Или обед в 13.23? Похоже, они издеваются или решили загнать его, испытывая на прочность. А он между этой встречей и обедом даже не находил времени спросить, что это за идиотизм такой, планировать время поминутно. В следующий раз они станут вписывать в его планнинги секунды, и попробуй не уложись. Вся жизнь пойдет кувырком. Получается, он находится на самом верху социальной лестницы не потому, что сам выбрался из темноты и попирает ее ногами, глядя вдаль, а потому что там, в темноте, остались ловкие руки кукловодов, а сам он - марионетка, явленная на потеху публике из-за взметнувшегося занавеса.
Словно почувствовав его раздражение, Сонина рука пересекла границу света и тени, погладила его по бедру и вернулась на прежнее место.
Раздражение уступило место обиде. Он столько лет работал как вол, а теперь им помыкает любая горничная в гостинице, вовремя не сменившая полотенца, отчего встреча в 11.48 летит в тартарары вместе с обедом в 13.23.
Ну, хорошо, черт с ними со всеми! Из-за чего сейчас-то заводиться? Сюда он приехал отдохнуть. Или не отдохнуть, а увидеться со своей возлюбленной. Смешное, старомодное слово. Сейчас говорят "любовница" и ждут от женщины подвигов в сексе и во взаимопонимании. А кто для него Соня? Любовница или возлюбленная? Женщины всегда хотят определить свой статус. А у нее статус особый. Она - Соня.
Приятно смотреть, как она принимает солнечные ванны, как будто его и нет рядом. А он лежит в этом песке беспомощный, как новорожденный черепашонок, которому предстоит самостоятельно добраться до воды. И, к сожалению, знает, что шансы на выживание не так уж велики.
Он освободил затекшую руку и перевернулся на спину.
Лежать так рядом с ней и молчать... Может быть, именно это и следует считать величайшим благом и достижением его жизни? Или все-таки это движение, борьба, липкие паучьи сети наполовину лживых слов, которыми заткана его повседневность? Страшно подумать, что все живут так.
По скале прямо над его головой медленно двигалась серо-зеленая ящерица, замирала, извивалась упругим телом, снова замирала. Наследница гигантского дракона, за тысячелетия выродившегося в насмешку над своей чудовищной сущностью. А какими будут его наследники, которым он оставит все это великолепие, созданное его трудом? Мелкими и ничтожными, как это пресмыкающееся, только и умеющее, что трусливо оставлять в руках противника обрубок хвоста, вместо того, чтобы принять бой. Илья брезгливо поморщился, вгляделся в ящерицу. Артритные старушечьи пальчики крепко цеплялись за шершавую поверхность камня. В чем смысл такой перевернутой жизни? Зачем висеть вниз головой, как будто этим можно изменить угол зрения? Ничего не изменится, как ни старайся. Вот он сказал Соне про свои чувства - и что же? Самому стало не по себе. А она поняла? Почувствовала настоящий животный страх, владеющий им и несущий опасность ей?
Едва ли. Просто будет еще осторожнее. Сто раз подумает, прежде чем сбегать на свидание. Подумает и все равно побежит. Страх, к сожалению, выветривается слишком быстро, как алкоголь. Другой любовник заставит ее забыть о страхе, о звере, который сидит в засаде.
И что парадоксально, нет никакого смысла устранять этих ее любовников, потому что истинная причина не в них. Откупись от одного, запугай другого, уничтожь третьего, но придет десятый, сотый, потому что она сама станет находить их. Он прекрасно понимал, что те шикарные одноразовые дамы, которых он получал в безраздельное пользование, когда хотел получить, находили-то его сами. Ему не приходилось бегать по ресторанам или приемам, не нужно было посылать референтов на поиски подходящей красотки. Эти женщины всегда были на охоте, даже если безмозглая и лопающаяся от самодовольства дичь понимала свою роль совсем иначе.
Еще несколько лет назад он этого не знал. Он со злорадным удовлетворением вдыхал запах страха, исходивший от Бориса, когда тот, вцепившись руками в кожаное сидение его машины, клялся, что больше никогда не подойдет к Соне. Тогда Илья был триумфатором, отвоевавшим свое право на эту женщину. Право, которым он воспользовался значительно позже, и которое было фикцией, миражом, как и любое другое. Устным соглашением, не подкрепленным никакими документами. А какие гарантии могли они предоставить друг другу: клятвенные уверения в пожизненной или даже посмертной верности или брачный контракт, по которому она бы осталась нищей в случае измены? Абсурд!
Накануне поездки сюда он переписал завещание. Соня должна была получить половину всего, что не относилось к бизнесу: дома, имущество, деньги. Бизнес был ей чужд и не нужен. Да и смешно думать, что его партнеры могли бы поделить места в совете директоров, прислушиваясь к мнению какой-то девчонки. Даже Левушке будет непросто договориться с этими хищниками, а уж с ней-то... Они бы в одночасье сожрали ее, как стая почуявших запах крови акул, заставили бы отдать свою долю за бесценок. Ее даже физически не нужно было бы устранять. Брось пару-тройку миллионов на развлечения и шмотки, и довольно.
А теперь у нее будет все, и не будет проблем с бизнесом. И плевать, что скажут родные, когда адвокат огласит завещание, потому что она имеет право на все, что он захочет ей дать. Он внезапно вспомнил, как Марина упрекнула его за бриллиантовое колье, купленное на аукционе "Кристи", которое он подарил Соне накануне Левушкиной свадьбы. Она сказала, что неприлично делать молодой замужней женщине такие подарки, даже если она твоя сестра. Почему неприлично, он понять не мог. Тогда, не задумываясь над этими словами, он ответил дочери что-то резкое, и она оставила это тему. Почему он не может оставить сестре половину всего, чем владеет? Ведь не станут же они судиться с Соней после его смерти. Нет, не станут.
- Ты все время думаешь.
Он не заметил, как она повернула к нему лицо и, прикрывшись ладонью, смотрела на его неподвижный профиль.
- Да, кажется, выключатель заклинило, - сказал он, пытаясь снова отыскать силуэт миниатюрного дракона на скале.
- Помочь переключить?
- Ты даже это умеешь? - усмехнулся он.
- Конечно, но тебе придется раздеться, чтобы я его нашла, - игриво проворковала она.
- Не придется, - отрезал Илья.
Игрушечный дракон со скалы исчез, словно сгинул. Тень на покрывале дотянулась до Сони и уютно улеглась на ее бедре.
- Ты умрешь от теплового удара, если не снимешь одежду.
- А ты от солнечного, - равнодушно констатировал он. - Умрем вместе.
- Нет, не хочу. - Она помотала головой и поползла к нему, как ящерица, извиваясь гибким телом с белыми чешуйками на купальнике. - Хочу жить с тобой. Помнишь, я уже говорила? Жить.
- Уверена, что именно со мной?
Ее раскаленная щека впечаталась в его рубашку на плече, губы защекотали шею.
- Да. Да. Да.
- Почему?
- Почему уверена или почему с тобой?
- Ты все равно не ответишь, - отмахнулся он и потер то место, которое она только что целовала. - Перестань щекотаться!
- Нет, я отвечу. Потому что ты - лучший.
Она положила колено ему на бедро и протолкнула горячие пальцы между пуговицами рубашки.
- Ты этого не можешь знать, - усмехнулся он, уверенный, что это всего лишь отговорка, и поймал ее руку. - Пришлось бы перепробовать слишком многих. Уж поверь моему опыту. Или ты уже?
- Твой опыт ничего не значит, - убежденным тоном сказала она и снова поцеловала. - Для меня все будет по-другому. Если я говорю, что ты лучший, то знаю, о чем речь.
- Ну, и ладно! - вдруг разозлился он. - Знай себе на здоровье!
Она настаивала на этой дурацкой формулировке, которая в действительности ничего не значила. Он не любил пустой болтовни, особенно, когда ею прикрывали отсутствие мыслей. Ему снова расхотелось говорить. Соня подивилась его напряженному молчанию, не понимая, на что можно было обидеться в ее словах, снова запустила руку между пуговицами и потрогала мокрую от пота кожу.
- Пойдем в воду.
- Я же сказал, не хочу.
Раздраженный голос, нетерпеливое движение, которым он попытался снять ее с плеча. На что он мог обидеться?
- У тебя был когда-нибудь секс в море?
Это было что-то новенькое. Он удивился ее откровенному вопросу, пока она, пользуясь временным замешательством в рядах противника, расстегивала пуговицы одну за другой.
- И у меня не было, - не дождавшись ответа, проворковала она, добравшись до последней пуговицы. - Хочу попробовать...
- Это твои проблемы, - разгадав ее тактику, отмахнулся он и попробовал запахнуть на себе рубашку. - Я не пойду на солнце.
- Хорошо, я дождусь, когда солнце сядет, - согласилась она и прижалась к его голой груди горячим сухим телом. - Только пообещай, что тогда...
- Тебе мало утра?
- Мало. Ты обещал быть моим господином сегодня весь день.
Она обиженно нахмурилась и заглянула ему в лицо, читая с него странную обиду, как с листа.
- Твоим Богом, - деловито исправил неточность он. - А Бог не трахает свои творения. Или у тебя есть другие сведения? Ты же среди нас самая образованная.
И, тем не менее, подумал, что именно Бог и трахает свои творения по полной программе. Пусть не в прямом, конечно, смысле, но уж в переносном точно.
- Вот и чудесно! - Она пропустила его едкую иронию, думая только о приятном. - Ты будешь ласкать меня и любить, пока я не умру от счастья.
- От счастья не умирают, чтобы ты знала. Его вообще не бывает. Только обиды, боль, разочарование и глупейшая эйфория, которая быстро проходит.
- Тогда почему она не прошла у меня?
Соня снова взобралась к нему на грудь и уставилась прищуренными глазами на его губы, явно зная ответ на этот вопрос.
- Еще как прошла. Тогда, в посленовогоднюю ночь, ты презирала и ненавидела меня.
Он тут же пожалел, что вспомнил о той безобразной сцене, когда, пытаясь что-то доказать самому себе, опустился до самых глубин ада. Перекошенное Колино лицо еще долго стояло у него перед глазами.
- И ты меня, так что мы квиты. - Она не разозлилась и не отвела взгляда, и Илья с благодарностью подумал, что Соня проявила несвойственное большинству женщин благородство, не поддержав тему. - Оказывается, мы так любим друг друга, что можем и презирать и ненавидеть, и все равно ничего не меняется. У меня нет ни гордости, ни обиды, только ты. И ты лучший!
- Однако ты передумала хотеть за меня замуж.
- Вот ведь мужчины! - нарочито обиженно вздохнула она. - Сначала сопротивлялся, а теперь... Неужели ты думаешь, что я серьезно поверила в твои обещания? - Она перекатилась на спину и легла рядом, не касаясь его больше. - Я смирилась с мыслью, что ты станешь навещать нашу квартиру раз в неделю и два раза в неделю мне звонить.
- Все-то ты знаешь, - проворчал он, не имея, что возразить. - А что ты будешь делать в остальное время? Забавляться с любовником или носить чадру?
- Думаешь, есть только такая альтернатива?
- Думаю, да.
- И мое честное слово тебя не разубедит, разумеется?
Он не стал отвечать на этот вопрос. Обоим и так было ясно, что он никогда не перестанет ревновать, даже если будет держать ее в золотой клетке на столе своего кабинета, куда вход будет по единственному спецпропуску со сложным кодовым замком и системой сигнализаций.
- У меня есть одна идея, хотя раньше тебе она и не нравилась. Но, может быть, ты уже повзрослела. Мы могли бы решить множество проблем со встречами.
- Перейти к тебе на работу? - догадалась Соня и рассмеялась, заставив его почувствовать себя глупцом. - И ты уволишь все мужское население своего офиса. Или кастрируешь? С моей стороны это было бы негуманно, подтолкнуть тебя к такому шагу.
- Скажи, чем бы ты хотела заниматься? - Ему хотелось настоять на серьезном разговоре, а не сводить все к шутке. - У меня нет такой должности, на которой ты сейчас работаешь. Над снабжением офиса трудится целый отдел. Если хочешь, я могу сделать тебя заместителем начальника на первых порах. Или иди в департамент по развитию бизнеса. У тебя хорошо работает голова, ты умеешь ладить с людьми, и у тебя подвешен язык. Думаю, что ты справишься с любой работой.
Это было не так просто, взять и оптом признать кучу ее достоинств, когда он все еще помнил ее несмышленой девчонкой в бантиках и студенткой, трясущейся над первой сессией. Но Соня не смогла оценить его благородный шаг, пожала голыми плечами и закинула руку ему на грудь.
- Я подумаю.
- Нет, ты скажи, - потребовал немедленного ответа он, - чем бы ты хотела заниматься?
- Сидеть в твоем кабинете и смотреть на тебя - Она водила пальцем по его груди и следила глазами за плывущим по небу облаком. - Подавать тебе чистые рубашки и галстуки. Улыбаться твоим партнерам. Держать твою руку в машине. Соблазнять тебя. Не могла бы я возглавить отдел любовниц? Буду писать служебные записки и отчеты. И планировать твой секс. Он станет фантастическим, правда!
Пока она говорила, он так натурально представлял себе каждую сцену, что к концу ее речи готов был учредить такой отдел прямо сейчас. А когда очнулся, поймал ее заблудившуюся руку там, где ей совсем не положено было находиться.
- Сними-ка купальник! - внезапно потребовал он, потакая своим мыслям, бредущим в направлении перечисленных обязанностей.
Она высоко подняла брови, намереваясь что-то сказать, но, вспомнив об утреннем соглашении, не стала возражать и, устроившись на коленях, завела руки за спину. Илья не отрываясь следил за медленными, ленивыми движениями ее плеч и ключиц. Ослепительно белая кольчужка упала на покрывало. Соня, уперев ладони в бока, выжидающе смотрела на мужчину.
- И что?..
- Дальше, - скомандовал он.
- Ты хочешь стриптиз? - церемонно спросила она и тут же хихикнула. - Хоть музыку обеспечь, что ли.
Но музыки не было, кроме шелеста волн и гудения ветра в скалах. Он так хотел потрогать ее, что едва сдержал нетерпеливые руки, стиснул в пальцах горсть песка, приказал ей лечь на солнечной стороне покрывала и просто смотреть на море.
- Играем в живые картинки, - догадалась она и подперла подбородок рукой. - Тебе нравится мое тело? Оно тебя возбуждает?
- Когда-то, - начал он с предисловия, отвечая на ее вопрос, - я впервые ехал сюда к тебе. Ты помнишь тот злосчастный день, когда мы едва не... Ладно, не в этом дело. Так вот, я ехал по дороге к вилле и представлял тебя на пляже. Без одежды на песке с капельками воды и прилипшими песчинками. Тогда я знал, как у нас все будет, и придумывал твое тело.
- Ты застал меня в спальне, - подхватила она, как будто писала субтитры к любительской видеосъемке. - Я спала и не сразу поняла, что ты приехал. И все сразу пошло не так. Или не так из-за того, что я была не твоей? Кстати, Антон все время следил за мной, и я никогда не была раздетой на песке. По-твоему, в спальне я смотрелась хуже? Не тогда, а потом?
- Ты очень красивая, - вздохнул он. - Но я всегда хотел увидеть тебя возле моря.
- Голой и беззащитной? И я оправдала твои ожидания? Правда, тогда еще не было этого.
Она перевернулась на спину и потрогала пальцем неровную ниточку шрама, притягивая его взгляд. Он дотянулся до нее и властным движением положил тяжелую руку ей на живот. От неожиданности она сжалась и замерла. Почему-то ей представился жадный султан из мультфильма, который с вожделением накрывал растопыренной пятерней рассыпанные перед ним сокровища. "Мое!" Она отогнала навязчивый образ и, прикрывшись от солнца ладонью, взглянула на мужчину. Илья нависал над ней и смотрел как-то странно, с угрозой и вожделением, и его рука, оставаясь внешне неподвижной, все сильнее вдавливала ее тело в песок. Соня почти перестала дышать. "Надо посмотреть ему прямо в глаза!" - сказала она себе, покрываясь холодным потом на раскаленном пляже. "Если смотреть ему в глаза, он ничего со мной не сделает. Кажется, так советуют психологи". Она с трудом выдержала его тяжелый взгляд и все-таки первой отвела глаза. Его приоткрытые в полуусмешке губы были совсем близко.
- Если ты боишься, то зачем решила уехать со мной в такую глушь? - с внезапной обидой спросил Илья и, убрав руку с ее живота, лег рядом на свою теневую половину покрывала.
Переведя дух, Соня постаралась унять бешено скачущее сердце, удивившись тому, что он прочел ее мысли.
- Может, потому и решила...
- Ходишь по краю?
- Зачем тебе убивать меня сейчас? - вопросом на вопрос отозвалась она. - Я целиком принадлежу тебе. Я ничего не знаю и ничем не наношу тебе вреда. Я впускаю тебя в себя, и ты каждый раз можешь видеть мое умирание и воскрешение. Ты и так мой Бог и господин. Ты заставляешь меня плакать и радоваться. Ты даешь мне боль, блаженство и защищаешь меня лучше любых крепостных стен. Кем еще ты можешь так владеть? Кому еще я стану так подчиняться?
- Сладкоголосая птица! - Он закинул руки за голову и снова поискал ящерицу на скале. - Сказочно красивая и сказочно лживая. Яд капает с твоего языка.
- Не яд! - Она так неожиданно оказалась сверху, что он не успел сообразить, что произойдет дальше. - Убедись в этом сам.
Губы были горячие и сухие, а язык быстрый и дразнящий. Никогда раньше она не целовала его так пугающе яростно, не владела им, заставляя отталкиваться от внешнего мира, от звуков и картинок. И все-таки в ее поцелуях, в ее коже, в каждом прикосновении чувствовалась сладкая отрава. Он знал, что долго не вынесет этой пытки, пока она освобождала его от остатков одежды, трогала, гладила, опять целовала. А, может быть, это был яд медленного действия. Потому что он, призванный владеть сам, был целиком в ее колдовской власти. Он умирал в ее объятиях и все никак не мог умереть. Его кровь словно свернулась в миллионы маленьких раскаленных шариков и толкалась в венах, стучала в голове, разрывала грудь. И он не знал больше, где заканчивается ее тело и начинается он сам.
- Все! - прошептала она и, освободив его, сползла на покрывало. - Кажется, я сейчас все-таки умру. Ты будешь за меня молиться хотя бы иногда?
- Змея, укусившая себя за хвост, - выдохнул он, чувствуя, что мир возвращается, и его собственная смерть откладывается до лучших времен. - У пресмыкающихся нет души.
- Так вдохни в меня душу, о величайший! Ты же можешь все! Дай мне другую жизнь рядом с тобой!
- Тебе она не понравится, детка, - ворчливо сказал он и подтянул к себе смятые брюки. - Рядом со мной скучно. Я все время занят, раздражен. Я должен успеть сто дел одновременно, и если успеваю меньше девяноста девяти, то ко мне лучше не подходить. И еще я катастрофически старею, и вовсе не готов к ежедневным любовным подвигам, как сегодня.
- Да ладно?! - не поверила она. - Что за приступ ипохондрии? Тебе было плохо со мной?
- Я не тот человек, Соня, за которого себя выдаю. - Он почувствовал настоятельную необходимость сказать ей то, о чем чаще всего предпочитал даже не думать. - Я устал. Ты поймешь это очень скоро и не станешь любить меня таким.
- Ну, до чего же ты упрямый слепец! - Она села на солнечной стороне в недосягаемости от его прикосновений и всплеснула руками, как готовая взлететь чайка. - Я ведь и люблю тебя именно такого. Настоящего. А не какого-то неутомимого бизнес-монстра, чью маску ты носишь для других.
- Это не маска. Это я сам.
Он не понимал, почему после близости им владело столь мрачное настроение. Но она не стала слушать его возражений и поднялась с покрывала.
- Все, я иду в воду, иначе расплавлюсь, как свечной огарок. А ты как знаешь, ленивец!
И, соблазнительно покачивая бедрами, пошла к воде. Он посмотрел ей вслед и снова подивился, как не умер от счастья, которого в жизни нет, когда она покоряла его с легкостью амазонки.
За то время, пока она плескалась в воде, как молодой тюлень, серая тень захватила всю территорию покрывала. Илья воспользовался тем, что Соня уплыла далеко, окунулся возле берега и тут же вернулся на берег, едва Соня повернула, чтобы плыть к нему. Наскоро вытеревшись полотенцем, он снова натянул брюки и почувствовал себя увереннее. А она все ныряла или покачивалась на волнах, и он никак не мог дозваться ее из воды.
После объятий и купания ему страшно хотелось есть и пить, и, махнув на упрямицу рукой, он принялся разорять корзинку с едой, не дождавшись возвращения наяды. На дне корзинки оказались даже коньяк и вино, но коньяк - это уже был перебор. Он пил вино прямо из бутылки, чего не делал много лет, ел руками теплую курицу с ароматной корочкой, усыпанной пряностями, и смотрел на белесую линию горизонта. Вино было разливное, похоже, из того ресторанчика на горе, куда они карабкались много лет назад.
- Иди сюда, выпей со мной! - крикнул он, когда она подплыла близко к берегу, и помахал бутылкой в воздухе. - Я хочу, чтобы ты была здесь.
- Слушаюсь, мой господин!