Каравай ржаного хлеба

Александр  Шустиков

КАРАВАЙ   РЖАНОГО   ХЛЕБА.
Рассказ.

Ровно сутки вся небольшая деревенька, расположенная где-то в нечернозёмной зоне российской глубинки, была взбудоражена до самого основания – от шумных первоклашек до семидесятилетних старушек. И причина  для необычного волнения жителей была очень веская: к ним, в деревню, приехала киносъёмочная группа. Да-да, самая настоящая! Из самой Москвы!.
Вскоре выяснилось, что маленькая деревенька Лопухово была выбрана для киносъёмки какого-то эпизода в большом фильме о войне. А именно: про партизан…
Весь предыдущий вечер мальчишки спорили до хрипоты: настоящие или нет автоматы у немцев? И правда ли, что арти-сты, которые будут играть немцев, говорят на чистом немецком языке.
Люди постарше были озабочены другими проблемами: жён-ки рылись в бабушкиных и родительских сундуках, в поисках сарафанов и платьев военной поры, а мужики, смущённо ухмы-ляясь, пытались угадать – сколько будут платить за участие в съёмках.
Ну а старики и старушки сидели группами на  лавочках и вспоминали: кто о том, как трудно жилось в войну; кто о том, сколько односельчан осталось на полях сражений.
Но больше всего волновался Семён Ильин – шофёр школьного автобуса, сухопарый мужичёк небольшого росточка, с рыжеватой шевелюрой вьющихся волос и веснушками на улыбчивом лице. И волноваться было от чего: у него даже будут слова.
И весь вечер, и половину ночи Семён сидел, закрывшись, в горнице и учил текст на листе писчей бумаги, который ему вру-чила бойкая пожилая женщина – помощник режиссёра…

Наступило утро. Только – только солнце успело подняться из-за  далёкой стены леса, как все жители уже высыпали из изб и, возбуждённо переговариваясь, ждали начала съёмки…
Вот со стороны деревенского клуба, куда поселили москви-чей, показался чёрный внедорожник. За ним поднимал пыль небольшой фургон. Машины остановились посреди деревенской площади, около отделенческой конторы местного колхоза.
Из внедорожника вышел полноватый лысый мужчина, за ним бойкая женщина – помощник режиссёра. И ещё два муж-чины. Мужчины  направились к фургону, из которого начали выгружать немецкие мундиры, автоматы, винтовки, немецкие каски, какие-то железные треноги, большие прожектора. И ещё какую-то, непонятную деревенским жителям, аппаратуру.
А полноватый лысый мужчина взял из рук бойкой женщины мегафон и его, чуть писклявый, голос разнёсся над головами возбуждённых селян: - Товарищи… Прошу несколько минут внимания. Я сейчас расскажу вам, что вы будете делать… Про-шу только одного: предельного внимания и точного выполнения всех распоряжений моего помощника: Светланы Васильевны…
А Семён Ильин, красный от волнения, превратившись «в слух», слушал бойкую женщину, эту самую Светлану Васильевну. Рядом с ним, также боясь упустить хоть одно слово, стояли ещё четверо счастливчиков…
- Ваша задача, Семён, будет заключаться в следующем, - чётко выговаривая слова, наставляла его Светлана Васильевна. – Когда немецкий конвоир подойдёт вот к этой женщине (Райка Босоногова на этих словах покрылась краской смущения) и выхватит у неё каравай хлеба и кинет на дорогу, вы должны будете выйти из пешей колонны пленных, наклониться и поднять этот хлеб. Потом конвоир ударит вас по лицу – нет, нет, не по-настоящему – вы должны упасть на дорогу. И упасть лицом вниз. Потом перевернуться на спину и, глядя прямо в глаза конвоиру, выкрикнуть: «Это же хлеб, собака ты фашистская!». После этих слов конвоир пнёт тебя два раза в бок. Ты должен изобразить боль от ударов и встать на четвереньки. А когда конвоир отойдёт, опять прижать каравай хлеба к груди и встать на ноги. Другой конвоир вырвет опять у тебя из рук этот хлеб и бросит на дорогу, а тебя впихнёт в колонну пленных… Вот и всё. Понятно, Семён?
Семён торопливо закивал головой.
- Ну вот и хорошо, - удовлетворённо сказала Светлана Ва-сильевна. – Виктор! Коля! – позвала она двух молодых мужчин (не деревенских, а приехавших с группой), одетых в мундиры немецких солдат и с автоматами в руках. – Я отойду к Леониду Юрьевичу, а вы «погоняйте» с товарищем  этот эпизод…
Около часа Семён поднимал картонную коробку, «изобра-жающую» каравай хлеба, падал в дорожную пыль, кричал свои слова, изображал боль. И как ему казалось, играл он не плохо…
- Ну как, мужики? – в конце репетиции спросил он у «кон-воиров». – Получается у меня?
- Нормально, - один из артистов, Виктор, кажется, хлопнул Семёна по плечу.
- После съёмки прошу ко мне в гости, - предложил Семён. – посидим, поговорим, по «стопочке» выпьем.
- Ладно, - улыбнулся второй «конвоир». – Там видно будет.
- Слушай, - Семён виновато улыбнулся, - покажи автомат. А?... Настоящий или нет?
- На, смотри, - «конвоир» протянул Семёну автомат.
- Да, - протянул Семён, увидев широкий пропил в казённой части ствола, - из этого много не настреляешь… А как же тогда в кино из них стреляют?
- Стреляют из других, - пояснил Виктор. – Да это долго рас-сказывать… Ладно,  пошли: съёмка начинается…
… По деревенской улице шли «пленные». Рядом «немецкие солдаты». На невысокой площадке, за кинокамерой, сидел опе-ратор. Рядом стоял режиссёр.
- Так! Внимание! – командовал он. – Мужики! Идите медленно. Медленно! Волочите ноги. Лица должны быть хмурые. Ну сделайте хмурые лица!... Господи, представьте, что вам три месяца не платят зарплату.
На этих словах половина «пленных» заулыбалась.
- Да что такое-то?! – всплеснул руками режиссёр. – Ну что я такого сказал смешного?
- Да нам уже четыре месяца денег не выдают, - крикнул кто-то из колонны «пленных».
- Ну, всё-всё, успокоились… Так! Внимание! Хмурые лица! Готовность – один» Внимание! Начали! Пошли!
- Эпизод сто шестнадцатый, дубль первый, - быстро прого-ворила девушка с «хлопушкой».
Колонна «пленных», старательно волоча ноги, опустив лица, медленно двинулась вперёд. Рядом зашагали «конвоиры»…
Семён и Райка Босоногова стояли в стороне и, с интересом, наблюдали за кинематографической «кухней».
- Сень, а ты бы хотел быть артистом? – толкнула его локтем Райка. – Во, здорово бы. А?
- Не знаю, - Семён смотрел на режиссёра, на оператора, ар-тистов – «конвоиров» и думал: «А скучно, наверное… Вот так: по несколько раз делать одно и тоже».
- А я бы хотела, - призналась Райка. – У меня бы, наверное, получилось. Помнишь, как я в школе стихи читала?
- Отстань, - Семён смотрел, как колонну «пленных» третий раз заворачивают на исходную позицию.
«И что ему не нравится? Хорошо играют мужики. Даже уже не смеются.»
Потом был перерыв. Потом вдоль улицы построили железную дорогу. На рельсы поставили тележку с кинокамерой. Оператор уселся на маленький стульчик, а Светлана Васильевна быстро выстраивала по обочине женщин, ребят и старушек. В руках некоторые держали узелки, корзиночки с картошкой, краюхи хлеба.
- Вы должны, - объясняла Светлана Васильевна, смотреть в «глазок» кинокамеры. Или на двух ассистентов, которые будут идти за камерой. Смотрите страдальчески, понуро. Очень пе-чально. Поняли? Готовы? Ну, тогда начали…
И опять был перерыв. И пришло время Семёна.
Режиссёр придирчиво осмотрел Райку, приказал поправить ей платок на голове, повернулся к Семёну.
- У гимнастёрки левый рукав оторвите полностью, - распо-рядился он. – И нарисуйте два кровоподтёка на предплечье. Да поторапливайтесь… Володя! – закричал он кому-то из группы. – Свет левее. Видишь: тень на левой щеке… Света, а что в руках держит эта женщина? – спросил режиссёр, ткнув пальцем в сторону Райки.
- Каравай хлеба. Муляж.
- Дайте ей настоящий хлеб. Настоящий!... Виктор, насту-пишь на край каравая. Надо, чтобы крошки были видны. По-нял?... Ну, давайте первый дубль.
«Ну, - Семён выдохнул воздух, - кажется, началось. Сеня, не подведи…»
Он шёл среди небольшой группы «пленных», с самого края. Рядом шагал «конвоир» Виктор. Среди женщин и старушек, стояла Райка. Вот она протянула к «пленным» каравай ржаного хлеба. «Цюрюк», - гаркнул Виктор и ударил Райку по руке. Та послушно выронила хлеб. Каравай упал в дорожную пыль. Виктор наступил сапогом на каравай и сделал два шага вперёд. Семён быстро присел и схватил хлеб. Коля вытянул руку и «ударил» Семёна по лицу. Семён упал, перевернулся на спину и, не выпуская каравай из рук, закричал: - Это же хлеб, собака ты фашистская». Коля «пнул» Семёна в бок два раза, рявкнул:  «Русишь швайн!». Но Семён, изобразив боль, хлеб из рук не выпустил.
- Вырони хлеб, - громко зашептала Светлана Васильевна. – Вырони!
- Но это же хлеб, - Семён, начал подниматься на ноги.
- Ты чего? – удивлённо зашипел прямо Семёну в ухо «конво-ир» Коля.
- Что он там делает?! – заорал режиссёр. – Остановите съёмку!... Что случилось? – спросил он, подходя к Семёну.
- Но это же хлеб, - убеждённо ответил Семён. – Понимаете: хлеб! А вы его – в грязь.
- Это – кино! – рявкнул режиссёр. – Понимаешь: ки-но!
- А это – хлеб! Настоящий! – рявкнул в ответ Семён. – Мы над каждым колоском дрожим… А! – Семён махнул рукой и, прижимая каравай ржаного хлеба к груди, решительно выбрался из толпы.
- Куда вы? – недоумённо закричала Светлана Васильевна.
- Да идите вы все со своим кином, - Семён зашагал в сторо-ну своего дома. – Не хочу быть артистом! - крикнул он, обер-нувшись. – Это же хлеб…
Дома, сняв гимнастёрку, галифе, сказал недоумевающей дочери: - Катерина. На, отнеси этим артистам. И скажи: пусть ищут другого. А я не хочу…
……………………………………………………………………………