Станция

       Поезд в светлое будущее перестал ходить по Стране безо всякого предупреждения. Просто однажды пассажиры, собравшиеся на Центральном вокзале, напрасно прождали его почти сутки, и никак не могли поверить, что в будущее больше не было пути. Поезд раньше никогда не запаздывал ни на секунду, но поначалу пассажиры, ожидавшие его, не особенно волновались. В конце концов, если б все в Стране работало идеально, самого Поезда никогда б не появилось. Люди давно привыкли к тому, что в Стране все время что-то ломалось, опаздывало, менялось, перестраивалось – почему Поезд должен быть исключением из всеобщего правила.
       Правда Поезд не принадлежал Стране, он был родом из того самого Светлого будущего, в которое курсировал еженедельно. Но все же он проходил по землям Страны, поэтому нельзя было исключить вероятность того, что даже такой безупречный механизм, как Поезд, мог заразиться вирусом разложения, поразившим все, что когда-то принадлежало Великой эпохе. А Поезд все не приходил. Задержка на час еще не вызывала паники, народ, жаждущий покинуть Страну, слонялся по перрону или глазел на здание вокзала, роскошное и величественное, оставшееся в наследие Стране после Великой Эпохи, которая канула в лету вместе с создателями Поезда и, как поговаривают, доживает своей век в Светлом будущем. Великая эпоха осталась только в памяти и в учебниках истории, обрастая ежегодно мифами и сказками, так что больше походила на легенду, нежели на действительно когда-то случившиеся события. Единственными свидетельствами того, что она была на самом деле, что у Страны когда-то было имя, гордое и независимое, что люди страны были великими и могущественными, остались причудливые здания с архитектурными излишествами и Поезд. Хотя нет, было еще Предание, хотя правительство Страны давно усердно насаждало среди населения мысли о том, что Предание было не более чем очередной выдумкой про Великую эпоху.
       Тем не менее, в день, когда Поезд в светлое будущее впервые не пришел на Центральный вокзал (собственно, единственный в Стране вокзал, так как обычные поезда и железные дороги закончили свое существование вместе с эпохой их строителей), его ожидали многие из тех, кому опротивела жизнь в Стране. Предание гласило, что любой, кто пожелает покинуть Страну навсегда, более того, покинуть также все известные земли, окружавшие Страну, ибо они были не лучше и не хуже, чем Страна, должен придти в пятницу на Центральный вокзал и сесть на Поезд ровно в полдень. Но, предупреждало Предание, назад дороги нет, кроме того, путь в Светлое будущее был весьма утомительным, так что следовало долго размышлять над смыслом этого путешествия, прежде чем решиться его совершить. Действительно, жизнь в Стране была не такой уж и ужасной. Страна славилась мягким климатом, нежным солнцем, плодородной землей, щедрыми реками и лесами. В ней можно было спокойно заниматься земледелием или скотоводством, охотой или рыбной ловлей, и даже продажей полученных товаров тем, кто по какой-либо причине проявил бы интерес к покупке. Правительство страны состояло из обыкновенных, ничем не примечательных людей, которые, тем не менее, жертвовали спокойствием и постоянством работы на земле во имя процветания и благосостояния Страны. Страной управляли довольно мудро при условии того, что особенных проблем в Стране вообще не возникало. О преступности здесь ничего не знали, ибо еда росла на деревьях и кустарниках, часто даже валялась под ногами, и воровать было бессмысленно, а убивать – не за что. Жители Страны были мирными землепашцами и скотоводами, и их желания не простирались дальше ограды их владений.
       Но находились и недовольные. В основном это были те, кого смущало наследие Великой эпохи. Спокойная, мирная, отвыкшая размышлять о чем-то кроме сельского хозяйства Страна все же иногда производила на свет тех, кому не по душе были привычные уклады и порядки. Смутьяны принимались рассуждать о том, зачем предкам нужно было строить такие роскошные и огромные дома, когда жители Страны прекрасно обходились одноэтажными, реже двухэтажными, сложенными из прекрасного леса и очень редко из природного камня. Доискивались до предназначения таинственных механизмов. Учились читать и писать, разыскивая единицы оставшихся грамотными жителей Страны, ведь у большинства населения ни разу в жизни не возникало необходимости в чтении или письме более изысканном, чем примитивное знание алфавита. Искатели приключений покидали свои деревни и поселки и устремлялись в те места, где стояли строения предков, уже порядком разрушенные временем и стихиями. И там их разум как-то изменялся, так что жители окрестных селений принимались жалеть таких несчастных, как деревенских дурачков. Вернувшиеся из Городов, а все места, где сохранились остатки Великой эпохи, называли во множественном числе Городами, часто выглядели, как настоящие безумцы. Они были оборваны и всклокочены, бормотали об утраченном, о знаниях и силе, о знаках и судьбах. И чаще всего встречались с себе подобными на Центральном вокзале в ожидании Поезда.
       Предание было начертано на большом щите, расположенном на главной площади крупнейшего из Городов, в котором сохранилось больше всего красивых величественных зданий. Потом оно разнеслось из уст в уста, так как щит разобрали на нужды близлежащих подворий. Со времен окончания Великой эпохи прошел не один десяток лет, и Предание потихоньку забывалось, на Центральный вокзал приходило все меньше желающих покинуть Страну в поисках неизведанного, пугающего, никем невиданного счастья. И вот настал тот день, когда Поезд не пришел.
       Когда стальной монстр, бегущий по потускневшим рельсам, не появился спустя два часа после обыкновенного времени прибытия, пассажиры, наконец, заволновались. Пустое здание вокзала наполнилось гулкими голосами, вопрошающими друг друга о том, что же могло задержать Поезд. Правительство никогда не вмешивалось в движение Поезда, справедливо полагая, что те, кому не нравится их процветающая Страна, могут убираться к чертям. Население плодилось и размножалось с охотой и регулярностью, так что отток нежизнеспособных в условиях Страны граждан никак не сказывался на количестве её жителей. Поэтому предполагать диверсию с этой стороны никому бы и в голову не пришло, а кроме правительства никто в Стране не обладал силой, способной остановить Поезд. Беглецы волновались, поглядывая на безупречный горизонт, куда уходили две ровные линии рельсов, но Поезд не показывался. Почти сутки понадобилось им, чтоб понять, что на этой неделе Поезда не будет. Но в следующую пятницу вокзал снова оживился гомоном голосов, на этот раз еще более растревоженных – а вдруг Поезда не будет снова? За эту неделю несостоявшиеся пассажиры выяснили, что правительство действительно было не причем, у него были другие заботы – начиналась пора жатвы. И все счастливые фермеры с упоением занимались своим урожаем, тогда как жалкая горстка отщепенцев ютилась в развалинах, составляющих Города вокруг Центрального вокзала, и молилась неведомым Богам (неведомым, ибо религия покинула Страну так же давно) о том, чтоб следующая пятница их не подвела. Но она подвела, быть может, молитвы страждущих были слишком бессильны. Поезд не пришел ни на вторую неделю, ни на третью. В четвертую пятницу с той памятной, когда Страна впервые оказалась запертой клеткой для тех, кто не любил её мягкого, идиллического нрава, Поезд вдруг показался на горизонте. Многие из тех, кто надеялся уехать четыре недели назад, подались снова в родные деревни, терзаясь болью и надеясь все-таки найти свое место в мире, ставшем для их прозревшего разума прекраснейшей из тюрем. Но были и те, кто остался в тупой надежде на возвращение Поезда. Грязные, голодные, одетые в лохмотья, эти невольные жители развалин Великой эпохи, упорно неделя за неделей приходили на вокзал и дождались своего часа. Поезд пришел не в полдень, как это происходило обычно. Он появился почти в пять вечера, такой же грязный и обшарпанный, как и те, кто его поджидал. Со страшным скрипом он подошел к перрону и распахнул свои двери. У Поезда было много вагонов, но все обитатели развалин вольготно разместились в одном единственном, привлеченные криком того счастливца, который болтался в это время на платформе. Как оказалось позднее, это был последний рейс Поезда в светлое будущее. Больше он никогда не приезжал к вокзалу, да и вообще не появлялся в Стране. Правительство вздохнуло с облегчением, скинув с плеч ненужный груз обязательств, которых они на себя не брали, и оттого еще более обременительных. Нет Поезда – нет проблем, рассудили мудрые правители Страны и вернулись к своему занятию – подготовке Страны к празднику Нарождающегося года.
       Вскоре Поезд тоже стал частью легенды, словно его никогда и не существовало. Руины городов незаметно разрушались все сильнее, природа неуклонно брала верх над чуждым ей творением рук неизвестных мастеров, и улицы Городов зарастали травой, а сквозь фундаменты домов прорастали молодые деревца. Среди жителей Страны тоже перестали рождаться искатели лучшей доли, или, быть может, они просто никак себя не проявляли. Красивая сказка теперь передавалась от стариков маленьким детям, а те, вырастая, начисто забывали о ней, пока в свою очередь не дряхлели до такого состояния, чтоб общаться с младенцами, едва научившимися ходить. Страна залечила те раны, что были нанесены ей уходом Великой эпохи, теперь её населяли совсем другие люди, у которых была совсем другая жизнь.
       А девочку звали Элли. Можно смело сказать, что она родилась и росла в самой необычной семье во всей Стране, быть может потому, что прабабушка и прадедушка этой семьи были из тех, кто когда-то напрасно поджидал не пришедший Поезд. Кое-кто в этой семье умел читать настолько хорошо, чтоб прочесть настоящую книгу целиком. И в этой семье были настоящие книги, бережно хранимые, ветхие, хрупкие как тоненькая корочка льда, покрывшая лужицу в первое утро заморозков. Кроме того, в этой семье у некоторых её членов было развито воображение, что вообще было необычно для жителей Страны, привыкших мыслить в области материального. Маленькую Элли назвали так в честь героини одной из тщательно оберегаемых книг, повествующей о храброй молодой женщине, пережившей массу удивительных приключений в Великую эпоху. Когда Элли была совсем крошкой, ей читали вслух все три книги, хранившиеся в доме. Она мечтала завести себе маленькую собачку и назвать её Тото, как в её любимой книжке, но все собаки в Стране были огромными добродушными уличными псами и звали их глупыми именами вроде Большой, Хрипун, Репей, или Гавкала. Она мечтала о путешествиях и неведомых землях, но когда подросла, отец объяснил ей, что за пределами Страны лежит еще одна такая же страна, мало чем отличающаяся от её родины. А за пределами той страны вообще едва ли кто был, ибо нет ничего глупее, чем отрываться от родной земли, когда она тебя так щедро кормит и поит. Папа Элли был из другого рода, и в его семье не было прадеда и прабабки, которые стали бы ждать Поезда. Они бы сочли это глупостью. Глупость была самым страшным обозначением человеческой деятельности в Стране, потому что она обозначала, что ты не пригоден к работе. Глупость пугала Элли, и девочка старалась постигать все как можно глубже. Она была работящей, смышленой, любопытной, а кроме того умело скрывала не по годам развитый ум и способность фантазировать. Так она из девочки выросла в девушку. Скоро ей предстояло выйти замуж за какого-нибудь хорошего парня и вести хозяйство отдельно от родительского дома. Но все в Элли, которая стала Эллой для всех, кроме бабушки, восставало против этой мысли. Ей не нравились деревенские парни, у которых было мало развлечений, еще меньше учености, но зато много силы и громкости голоса. Элла предпочитала разговаривать тихо, а то и вовсе молчать, предаваясь мечтам. Однажды вечером, когда на Страну обрушилась гроза, Элла сидела с пяльцами у очага и не осознавала, что практически спит с открытыми глазами над рукоделием, так глубоко погрузилась она в свои мечты о мирах, которые почерпнула из своих скудных книжек. Сухой кашляющий смех, больше похожий на лай, нежели на звук, издаваемый человеком, отвлек её от грез, и Элла подняла удивленные глаза на свою древнюю, как само время, бабушку.
       - Элли, детка, я чувствую, что обязана тебе что-то рассказать прежде, чем отойду в мать-землю. Видит земля, не хотела я, чтоб в твоей прекрасной головке завелся этот вздорный червячок воображения, но что сделано, то сделано. Скажи мне, внучка, ты бы хотела покинуть Страну?
       С замиранием сердца слушала Элла рассказ о бабушке её бабушки, которая со слезами на глазах вглядывалась в горизонт, откуда за ними в первый раз не пришел Поезд. Бабушка и дедушка её бабушки ушли с вокзала после третьей пятницы, проведенной в тщетном ожидании, но поклялись себе, что никогда не потеряют зерно разума, пустившее корни в их юных головах. Однако они не учли того, как сильна деревенская кровь, питающаяся соками матери-земли, которой нет дела до возвышенных мечтаний. Мать-земля стала новым богом и новой религией для жителей Страны, и эти корни оказались гораздо более сильными и глубокими, чем корешки того знания, что обрели в Городах эти двое. Поколение за поколением, род за родом смешивая свою кровь с крестьянами, последние мечтатели теряли в своих детях способность видеть дальше околицы. А потом они умерли, и ничто, казалось бы, не мешало этой семье стать такой же, как и все прочие. Но среди них всегда рождался один или двое, кто упорно учился читать и писать, хранил книги, переданные по наследству, и воображал себе миры, которых не существовало на самом деле. Только так эта способность досталась Элле вместе с той тайной, которую ей поведала бабушка.
       Элла почти расплакалась. Зачем бабушка так бездушно рассказала ей о дверце запертой клетки, от которой нет ключа? Но прежде чем горячая кровь начала протестовать, бабушка подняла руку, призывая внучку к молчанию, и продолжила:
       - Но мало кто знает, что у этой истории есть продолжение. Больше полувека спустя по Стране прокатился слух, что кто-то вернулся из Будущего, что бы это слово ни означало. Незваный гость путешествовал пешком, обходя все деревни и возвещая всем желающим его послушать, что есть еще один путь из Страны туда, где путника будет поджидать Поезд. Так он дошел и до деревни, где жили уже дети тех мечтателей, папа и тетя бабушки Эллы. И тут он также, со спокойным лицом, тихим голосом рассказал зевакам о Станции. А потом ушел и уже никто и никогда больше до этих самых дней не слышал и не вспоминал о пришельце и его глупых речах. Но папа бабушки Эллы их помнил, и рассказал дочери, которая была в молодости также любопытна и остра умом, как сама Элла.
       Станция. Странное слово, отзывавшееся дрожью вдоль позвоночника. Почтительно выспросила Элла у бабушки все, что та знала о Станции, и это было почти ничего, ибо с возрастом старушка ослабела памятью, как и многие старики в Стране. Единственное, что помнила бабушка достоверно, это то, что Станция находилась на закате солнца, откуда когда-то приезжал к вокзалу Поезд. И еще, сказала она, идти нужно по рельсам, тогда точно не собьешься с пути. После этого бабушка совсем ослабела и задремала. Элла на цыпочках прокралась через комнату и понеслась во весь дух на чердак. Чердак был её любимым местом в доме, в детстве она населяла его выдуманными персонажами, а повзрослев – просто продолжала проводить тут много времени, раскладывая для просушки лечебные травы, занимаясь другой мелкой работой или просто слушая, как барабанит по крыше дождь. Но сейчас она не могла бы с уверенностью сказать, откуда шел этот грохот, от ливня ли, хлещущего по крыше, или из её собственной груди, создаваемый биением сердца. Она могла убежать! Она могла вырваться! Её дорожкой из желтого кирпича станут старые ржавые рельсы! Но Элли пришлось еще месяц ждать удобного случая, чтобы удрать из дома. Смерть и похороны бабушки кстати отвадили от Эллы на время женихов, а время сейчас было для неё главным. Она не могла придумать удобного повода, чтоб отправиться к остаткам Городов, находившихся в дне пути из её деревни. Но Элле снова помог случай. Жеребая кобыла её отца подвернула ногу и ужасно страдала, и отец, терзаемый муками не меньше лошади, послал Эллу в соседнюю деревню за лошадиным знахарем. Припустив по дороге во весь дух, Элла уже через три часа ворвалась в деревню, до которой спокойным шагом было полдня пути, и пригласила знахаря. Долг был для неё дороже утраченного времени. Затем, на словах попросив знахаря передать отцу, что она, мол, отправилась искать счастья, Элла развернулась лицом к Тихому лесу и понеслась туда со всей прытью, на какую было способно её юное тело. Однако ночь все равно застала Эллу в пути, и девушка заночевала на дереве, ловко, словно кошка, вскарабкавшись на крепкий дуб. Тихий лес выводил прямо к руинам Городов.
       Однако время было более безжалостным, чем Элла могла вообразить. Она не сразу поняла, что уже вошла в город, сначала ей просто показалось, что лес немного поредел и был в этой части значительно моложе остального. Лишь потом, определив по солнцу, что она уже должна была бы дойти до Городов, Элла пригляделась внимательнее. И да, она словно прозрела. Лианы и ползучие растения обвивали остатки стен древних строений. Деревья пробили верхушками крыши и фундаменты, разорвав мощью жизненной силы камень. Сквозь абсолютно бесформенный куст вдруг блеснул на солнце металл и, мучимая любопытством, Элла подошла ближе. Среди переплетения веток что-то отсвечивало серебристым бликом. Разодрав мешанину листьев и коры, Элла протянула к блестяшке руку и та вдруг отломилась, оставшись в её ладони. С немым удивлением разглядывала Элла нелепое творение какого-то безумного кузнеца, ибо понять, для чего нужна была эта штуковинка, даже богатое воображение девушки не было способно. На ладони Эллы лежал здорово поцарапанный и немного погнутый, но еще кое-где полированный металлический круг, похожий на маленькое колесо всего с тремя спицами, симметрично сходящимися в центре круга. В одном месте снаружи круга был выступ с неровными краями, блестевшими свежим сколом, очевидно за этот выступ кружок крепился к чему-то, от чего Элла его оторвала. Взглянув на куст, Элла попыталась прикинуть, что же это было такое, но оно выглядело просто как разросшийся куст, и никак иначе. Положив кругляшок в карман платья, Элла зашагала дальше.
       Она приближалась к вокзалу. Об этом свидетельствовала её интуиция, хотя Элла и не знала, что голос, который она лично всегда называла голосом матери-земли, на самом деле именовался этим словом. Об этом же свидетельствовало неохотное отступление природы перед остатками Городов. Города не произвели на Эллу особенного впечатления, в рассказе бабушки они представлялись величественными, словно река Ревун. Эти же осколки прошлого напоминали ей невысокие холмистые горы в северной части Страны, куда её однажды возил отец. Она почти не поднимала головы вверх, туда, где полуразрушенные, полускрытые птичьими гнездами лепились к остаткам крыш некогда выбеленные ангелы и химеры, арки и пилястры, барельефы и горельефы. Элла стремилась к вокзалу. Кровь истинных жителей Страны, добрая часть которой гуляла по её жилам, сделала способность Эллы к мечтаниям вполне прагматичной, когда дело зашло о том, что у этих мечтаний есть шанс осуществиться. Девушке некогда было разевать рот и дивиться на красоты, которые еще нужно было выискать среди растений и грязи. Элла бежала туда, где должна была найти рельсы.
       У здания вокзала тоже рухнула крыша. Также как и роскошный кованый козырек над платформами, в былые дни защищавший ждущих поездов пассажиров от дождя и ветра. Само здание обветшало настолько, что стало невозможным различить тот цвет, в который окрасили стены его древние строители. Кладка во многих местах разрушилась до странного красного камня почти правильной прямоугольной формы. В многочисленных выбоинах устроили свои гнезда и норы звери, птицы и ящерицы. И все же это место выглядело так, что можно было представить себе, как когда-то его населяли люди. Элла постояла недолго в смятении, оглядывая разрушенный вокзал, а потом поспешила пройти руины до темноты. Внутри было грязно, захламлено и плохо пахло. Элла постаралась проскочить как можно быстрее зал, которым столетия назад любовались как одним из величайших произведений архитектуры. Выйти на перрон ей не удалось – все было погребено под слоем стальных листов, некогда бывших козырьком. Осторожно, чтоб не оступиться и не сломать себе ногу, Элла пробиралась вдоль наружной стены вокзала, с отвращением касаясь иногда мохнатых пауков, и старалась обойти препятствие. Здание вокзала закончилось, и почти сразу за ним Элле удалось пересечь останки железнодорожной платформы. Асфальт, когда-то покрывавший её, о котором Элла ничего не знала и никогда не видела, искрошился в пыль. Спрыгнув с платформы вниз, Элла принялась озираться. Рельсы, они должны были быть здесь. В одной из трех своих книг-сокровищ девушка читала о вокзалах и поездах. Здесь, рядом с платформой, должны быть рельсы. Элла сделала несколько неуверенных шагов вперед, скользя взглядом по морю зеленой травы, скрывавшей ей щиколотки. Когда её ноги, оказавшиеся более зрячими, чем глаза, запнулись о стальной рельс, Элла с криком, распугавшим гнездовавшихся в траве птиц, упала на землю, чудом не разбив себе ноги в кровь или не сломав костей о параллельный рельс. Постанывая и потирая ушибленные бедра, девушка присела на корточки и принялась осторожно шарить руками вокруг. Рельсы заросли травой напрочь, но они были здесь. Влажные, склизкие, покрытые хлопьями ржавчины, оставившей на кончиках пальцев бурые разводы, но рельсы никуда не делись. А значит, они вели к Станции. Элла выпрямилась, невзирая на боль в наливающихся синяках на бедрах, и зашагала туда, где снова клонилось к горизонту солнце. Откуда давным-давно приезжал Поезд, чтобы забрать с собою тех, кто не подрезал крылья своему воображению.
       Элла путешествовала долго. Достаточно долго, чтоб потерять счет дням. Достаточно долго, чтоб синяки сошли с ног, появились новые и снова сошли. Достаточно долго, чтоб пролить все слезы, накопившиеся на душе. Достаточно долго, чтоб понять абсурдность своего предприятия, чтоб отречься от Светлого будущего, а потом отречься от отречения и снова продолжать идти между рельсов. Достаточно долго, чтоб понять ошибочность спонтанного побега, чтоб ощутить, что такое настоящий голод и настоящая жажда. Достаточно долго, чтоб отыскать вдоль железнодорожной насыпи съедобные растения и иногда отклоняться от неё, чтоб поискать ручей. Достаточно долго, чтоб понять, что люди избегали селиться рядом с железной дорогой, и что эти места навеки отданы войне природы со сталью. Достаточно долго, чтоб уверовать в то, что станции не существует, и эти рельсы ведут прямо туда, куда уехали недовольные Страной. И что она, Элла, доберется туда пешком или умрет. Она путешествовала достаточно долго, чтоб смириться с мыслями о смерти от голода или истощения. И, несмотря на то, что она ужасно похудела, это была по-прежнему выносливая и любознательная девушка. Элла пела вслух песни, когда становилось совсем уж тоскливо, и часто, очень часто, разговаривала сама с собой.
       Когда она вдруг увидела перед собой Станцию – она не поверила глазам. Слишком уж это было похоже на видение. Но ноги Эллы продолжали отмерять шаги, а Станция не пропадала, наоборот, все отчетливее вырисовывалась перед девушкой. Элла не знала, где она находилась территориально, но могла поклясться, что это не Страна и даже не земли, лежавшие за пределами Страны. Ибо таких зданий никто из жителей Страны или соседних земель не смог бы выстроить. Станция была прекрасна.
       Её стены были сложены из темного камня правильной прямоугольной формы, островерхая крыша украшена затейливыми перилами и башенками, а рельсы, поблизости от Станции избавившиеся от растительности и ржавчины, блестящие как новенькие монеты, уходили в арочный проем с идеальными, ласкающими взгляд пропорциями. Элла и не заметила, как катились по её щекам слезы счастья. Сойдя, наконец, с железной дороги, она начала обходить Станцию слева и увидела высокие двойные деревянные двери. Поверх них было написано что-то на незнакомом ей языке. Элла ощущала всеми фибрами души, что попала в сказку. Волшебство и умиротворение Станции окутывали её, словно ласки матери. Элла вошла под своды Станции. Если бы она видела Центральный вокзал в его былом великолепии, Станция не показалась бы ей такой потрясающей. Но вокзал в мире Эллы был лишь грудой обломков, тогда как Станция, словно живое существо, казалось, дышала красотой и могуществом. С открытым ртом Элла бродила по залу ожидания, разглядывая фрески, росписи на стенах и потолке, мозаичный пол. Когда её глаза оторвались от архитектуры, Элла узрела стеклянные киоски со всякой всячиной, в том числе легкими закусками. Со звериным стоном кинулась голодная девушка к еде, и после трапезы склонна была считать Станцию своим домом. Но тут ей удалось вспомнить, для чего предназначалась Станция. Поезд. Он должен был быть где-то здесь.
       Элла выбежала из анфилады залов наружу, под крытую платформу. И только тут она увидела женщину в черных просторных одеяниях, внимательно вглядывавшуюся в сторону, противоположную той, откуда пришла Элла. Девушка оробела от неожиданности, а потом от смущения – ужасно неприлично не поздороваться со страшим. Тихо подойдя, Элла позвала:
       - Госпожа?
       Женщина вздрогнула и обернулась.
       - Чего тебе?
       Элле было неприятно, что к ней обращаются таким резким тоном, но она сдержалась и деликатно сообщила:
       - Вы тоже ждете Поезда? Я пришла, чтоб сесть на Поезд.
       Женщина вдруг расхохоталась, и из-под черного капюшона разлетелись во все стороны темные с сединой волосы.
       - Ты пришла? Откуда ты пришла, дитя? Какой глупец сказал тебе про Поезд?
       У Эллы задрожали губы, но она стойко отчиталась суровой женщине о том, откуда она и зачем пришла сюда. По мере её рассказа лицо женщины немного смягчалось. Потом она поманила Эллу крючковатым пальцем и заковыляла к изящной скамейке, что стояла под навесом. Элла присела на край скамейки рядом, готовая в любую секунду сорваться и убежать. Но женщина больше не ворчала. Глядя на Эллу ясными голубыми глазами, она сказала:
       - Деточка, я – Смотритель Станции. Можно сказать, я дух Станции, поскольку живу тут всю сознательную жизнь. И ни разу за это время Поезд не пришел сюда, дитя мое. Но, с другой стороны, ни разу за всю мою жизнь сюда не пришел ни один пассажир.
       Элла опустила глаза и увидела, что сжимает в руке кружок с тремя лучами, сходящимися в центре. Это был странный символ её мечты, разбившейся от слов женщины на тысячи осколков. Слеза поползла по щеке девушки, но она почти не отдавала себе в этом отчета.
       - Какая жалость, что я так и не узнаю, что же это такое…
       Смотритель с удивлением взглянула на кругляшок в руке девушки и вдруг захохотала снова так, что капюшон окончательно слетел с её головы. Седых волос на ней оказалось значительно больше, чем поначалу показалось Элле. Но не успела девушка испугаться, как женщина утерла слезы на глазах рукой и улыбнулась.
       - Не расстраивайся, детка, тебе еще многое предстоит узнать о том месте, куда ты вскоре отправишься. А Поезд придет. Я это чувствую, не будь я Смотритель Станции Баллихара!
       Словно в ответ на её слова издалека донесся тихий, но отчетливый гудок Поезда.


Рецензии