1993 Успеть к урне

25 апреля 1993 г. Лютославль

Со вчерашнего допроса Наталья Субботина, ассистент кафедры философии Лютославльского государственного университета, вернулась домой в слезах. Хотя она ни в чем ни призналась, следовательница, тощая мымра в огромных роговых очках немногим старше ее, уверенно вела дело к предъявлению обвинения в получении взятки – именно так та пышно именовала скромные подарки, полученные Наташей за исправление оценок нескольким учащимся. Конечно, настоящие взяточники в городской администрации или городском совете, которые за бесценок приватизируют нужным людям самые прибыльные предприятия, прокуратуре не по зубам, вот для изображения беспощадной борьбы с коррупцией они и вцепились мертвой хваткой в такую беззащитную мелюзгу, как она!
Впрочем, жаловаться при новой власти было также бесполезно, как и при предыдущей; нужно было искать защиту. Подруги с кафедры посоветовали обратиться к проректору Билибееву, тоже философу, влияние которого молва распространяла далеко за пределы университета. Наташа записалась к нему на прием, покорно отсидела в прохладной приемной четыре часа и в итоге лишь проводила взглядом дородного проректора, сопровождаемого водителем к служебной «Волге». Сдаваться девушка не собиралась, но что делать дальше не знала; и тут ей совершенно неожиданно около полуночи позвонил сам Билибеев, извинился, что не смог поговорить с ней в назначенное время, так как спешил на срочное совещание в мэрии, и пригласил ее сегодня, в воскресенье 25 апреля, в университетский профилакторий на Курбском озере..
Билибеев принял молодую преподавательницу в своем отдельном, хорошо натопленном деревянном доме, стоявшем в негустой еловой рощице в стороне от главного корпуса. Одет он был в толстый, немного потертый халат, то ли узбекский, то ли банный, что Наташу одновременно и насторожило, и ободрило.  После короткого уточнения - как давно она работает в университете и какие курсы ведет – девушка принялась излагать свою версию случившегося. Она признавала свою вину, но отнюдь не во взятках или чем-либо еще криминальном, а в излишней доверчивости, в том, что на мгновение поддалась голосу страсти и по просьбе человека, показавшегося любимым, подправила оценки нескольким его друзьям. И кто же мог знать, что якобы влюбленная за это брала со студентов деньги, да и сама тут же испарилась без следа, едва делом занялась прокуратура.
Тут Наташа, специально положившая очень мало туши на ресницы, прослезилась, Билибеев, бесспорно, растроганный, налил ей полстакана из открытой бутылки «Полюстрово»; она уже хотела перейти к своим мольбам, как неожиданно зазвенел спрятанный под газетами беспроводной телефон - и так удачно пойманное сочувственное внимание собеседника было потеряно. Впрочем, разговор, похоже шел о чем-то важном, раз проректор немедленно встал.
- Да, да, непременно. За первое, второе и четвертое общежития ручаюсь – там в комиссиях надежные люди.  А вот за третье нет, там попали горлопаны. Ну вот так, попали. Выбрали. У нас ведь теперь демократия, не так ли? Сколько процентов? По первым трем, думаю, 99, по третьему – надеюсь, вытянем на 80. Да, да, можете доложить, я отвечаю за свои слова. Да, вечером, как начнут считать, я приду лично. Обязательно доложу.
Вернув трубку под газеты, Билибеев опять повернулся к своей молодой гостье.
- Полтора года плевали на народное образование, как хотели, мол, главное – макроэкономическая стабилизация, а вы, всякая мелюзга, выживайте сами, как хотите. А пришел референдум и вспомнили – университет, этот ведь тысячи голосов, и не по квартирам спрятанные, а разом! Теперь от обещаний отбоя нет, главное, что-нибудь потом реально получить Вы сами-то голосовали?
- Нет еще, - только сейчас Наташа вспомнила о том, что сегодня проводился всероссийский референдум о доверии Ельцину и еще кому-то, и тут же и о том, что надо голосовать «да, да, нет, нет» и что от этих трех «да» зависит судьба демократических реформ в России.
- Зря. Президента надо поддержать. Вот вы раньше преподавали исторический материализм и, как я понимаю, Бориса Николаевича не  очень жалуете. А зря. Да, он запретил КПСС. Но самое главное – он не запретил нас, коммунистов, может быть, и не по доброте душевной, а потому что не мог запретить сам себя, но его мотивы сейчас не важны. Главное – члены партии остались на своих местах и членство в КПСС никому в жизни не мешает. А вы посмотрите на Прибалтику или чехословаков. Там бывшим коммунистам даже парикмахерскую приватизировать нельзя. А Ельцин запретил организацию, давно утратившую цель своего существования. Ну кто из нормальных людей за последние 30 лет верил, что у нас построят коммунизм?
Билибеев говорил все громче, кажется, с каждым словом забывая о крайней малочисленности своей аудитории.
- Но самое главное – он освободил нас от всего того уродства, которое талмудисты из ЦК выдоили из лозунга равенства и братства. Раньше если тебе нахамит сантехник, ты не мог поставить его на место – затаскает по парткомам, потому что он тоже член партии и вы вроде равны. А сегодня если кто мне не так улыбнется, то в полчаса вылетит из университета! А моральный облик! Даже развестись невозможно! Бывшая жена поедет в Москву и в министерстве может всем доказывать, какая ты разложившаяся личность. А теперь – что в твоей постели происходит – это твое личное дело. Так что нам есть за что благодарить президента. Кстати, Наталья Николаевна, раньше за внебрачную связь вас с преподавательской должности уволили бы без разговоров, а теперь вы на нее ссылаетесь, как на оправдание.
- Никакой связи не было! – не слишком искренне возмутилась Наташа. – Были дружеские отношения, которые при определенных обстоятельствах могли бы перерасти…
Проректор только махнул рукой. - Для нашего университетского парткома если молодые люди публично взялись за руки, то все остальное считалось доказанным. Но вернемся к вашим проблемам. Не считаю ваше дело таким уж серьезным и готов попросить нашего областного прокурора, Ивана Никифоровича, разобраться с ним повнимательнее. Старому фронтовому товарищу он не откажет, а мы с ним хорошо знакомы еще с войны, вместе были юнгами на Черном море. Более того, готов взять вас на свою кафедру, дать старшего преподавателя, обеспечить условия для подготовки диссертации. Есть только одно «но».
Тут старик неожиданно положил свою пухлую руку на ее ладонь. – Дело в том, что я люблю вас.
Наташа не поверила свои ушам. – Что вы…
- Да, да, да, - толстые пальцы Билибеева начали сжиматься. – Люблю вас. Со всей силой, на которую способен мужчина моих лет.
Девушка едва не прыснула со смеху. – Но ведь мы же едва знаем друг друга!
- Кто вам сказал? Вот, посмотрите, от чего я не могу оторвать глаз последние дни.
Он достал из под той же газеты, «Аргументов и фактов», несколько фотографии и протянул их молодой преподавательнице. Взглянув на них, Наташа невольно покраснела. Это были ее снимки, у моря, в весьма смелом бикини. На первом из них она, улыбаясь, стояла на коленях над невысокими волнами, на втором, смеясь, брызгала водой в сторону объектива, наклонившись вперед, да так энергично, что от резких движений обе груди едва не выскальзывали из-под узких разноцветных треугольничков. Самое пикантное было в том, что у нее самой таких фотографий не было и она не могла сразу сообразить, кто и когда смог бы их сделать.
- Я уже давно любуюсь вами, только со стороны, и все никак не решался признаться в зародившимся чувстве. Надеюсь, вы понимаете, почему. Ведь если вы откажете, то нам обоим будет неудобно встречаться друг с другом, а ведь мы работаем на одном факультете. Но раз уж вы сами пришли ко мне, то, уж извините, я не смог сдержаться и теперь должен просить ответа – а вы меня любите?
Тут Наташа попробовала посмотреть старику в лицо: не издевается ли он? Ну в самом деле, можно ли всерьез думать, что красивая молодая женщина способна не то что полюбить, а хотя бы допустить мысль о себе вместе с этим морщинистым пузачом? Но нет, глаза Билибеева не смеялись, в них поблескивали хищные искорки вожделения, не самые яркие из тех, что ей приходилось видеть, но вполне натуральные.
- Но ведь вы, кажется, женаты, - она освободила свою руку.
- Разве это преграда настоящим чувствам? – не повышая голоса, возразил проректор. - Но о браке можно будет поговорить потом, когда вы ответите на главный вопрос. Так значит …да?!
Наташа потянулась к банке с пивом, что бы выиграть время для оценки ситуации. Хотя она была девушкой опытной и даже однажды отклонила предложение о замужестве, ей, как ни странно, до сих пор никто из ее многочисленных ухажеров этих заветных слов еще не говорил. Может быть, она сама была виновата в том, что позволяла понравившимся ей молодым людям переходить к решительным действиям, минуя излюбленные литературой объяснения, но навыка сводить подобное выяснение отношений к никого не обязывающей шутке у нее не было. И как ей ответить? Очень рада, но сердцу не прикажешь? Тогда он извиниться, проводит ее к выходу и через месяц она сядет на скамью подсудимых.
Выпив чуть ли не половину банке довольно крепкого «Синебрюхоффа» Наташа решилась. - Наверное это будет для вас сюрпризом, Михаил Моисеевич, но я к вам тоже неравнодушна.
Свое радостное удивление, если оно было, Билибеев умело скрыл. – Ну и что же во мне помогло вам полюбить меня? Не помните, когда и как зародилось ваше чувство?
Девушка закашлялась, с трудом пытаясь скрыть улыбку. – Я всегда любовалась вами, когда вы выступали на собраниях, особенно отчетно-перевыборных, а потом, в перерыве, прекрасно отвечали на вопросы, даже самые острые. А как красиво вы вели университетскую колонну на праздничных демонстрациях!
Ну что можно было сказать еще? Но старику этого было мало. – И все-таки при всех своих достоинствах, которые не мне оспаривать, я уже не молод и потому с объяснимым недоверием отношусь к такому неожиданному признанию от совсем юной женщины. Уточните, пожалуйста, что именно во мне, в моем облике, вызвало у вас, такой молодой и красивой, такое глубокое, сильное чувство ко мне?
Наташе вдруг расхотелось хихикать – ну ведь не мог же этот умный, опытный человек, воспринимать всерьез всю эту болтовню про ее любовь! – Меня привлекают ваша воля, ваша энергия, ваш интеллект, которые видны в каждом вашем жесте, каждой черте лица. Такие качества подкупают женщину в любом возрасте.
- Что ж, могу отдать должное вашей наблюдательности, - Билибеев в первый раз улыбнулся. – А теперь прошу в спальню.
- Как?! Зачем!? – от неожиданности Наташа уронила почти пустую банку.
- Как зачем?! – вставший проректор заложил правую ладонь за отворот халата. – Вы уже не подросток и в таких объяснениях не нуждаетесь. Мы взрослые люди, мы объяснились, мы любим друг друга и имеем полное право отдаться своим чувствам.
- Прямо сейчас? – Наташе все еще не верилось, что старичок не шутил.
- А когда еще? Дорог каждый час. Не говоря уже о нашей занятости, которая не всегда позволяет выкроить время для свиданий, не забывайте и о неприятностях со здоровьем. Вы кардиограмму давно делали? На миокард не жалуетесь? Сердечно-сосудистые заболевания очень коварны. Так что прошу. Или вы меня не любите и решили просто посмеяться над пожилым человеком?
Угроза в последних словах г. проректора звучала вполне отчетливо и Наташа, холодея, поняла, что попала в ловушку, которая, похоже, уже не раз была испытана на университетских девушках. Ведь если бы Билибеев, выслушав просьбу молодой аспирантки, говорил бы ей прямо – согласен помочь, если вы переспите со мной, то она могла бы пожаловаться ректору или кому-нибудь еще на циничные домогательства начальника. Но ведь он же признавался в любви – в самом святом чувстве, о котором мечтает вся прекрасная половина человечества с раннего отрочества до поздней зрелости! Никто не мешал жертве ответить Билибееву отказом - правда, это означало и отказ в ее собственной просьбе. И вот, когда у девушки, почти уверенной в том, что все это не более, чем признаки начинающегося маразма, слетало с губ смешливое «я тоже», ей немедленно предлагалось сделать выводы из своего «да» и лечь в постель. И отказ сейчас означал уже не просто невыполнение ее просьбы, он означал и месть со стороны могущественного проректора, теперь уже имевшего основания считать себя жертвой издевательства.
Конечно, Наташа знала, что старик неравнодушен к ее полу и догадывалась, что прием у него может закончиться требованием секса, но понадеялась на русское «авось» и никаких мер предосторожности не предприняла. И вот теперь оставалось решить, что хуже: интим с дедушкой или приговор. Выбор был неприятным, но легким.
Молодая преподавательница встала и попыталась улыбнуться. - Разумеется, вы правы. Я и сама хотела предложить то же самое. Только чуть позже.
Лицо Билибеева посветлело. - Любовь слишком сильное чувство, чтобы переносить ее на более удобное время как лекцию . Нам в эту дверь.
Почти все соседнюю комнату занимала невысокая двуспальная кровать, аккуратно застеленная бледно-оранжевым бельем, а край одеяла был уже гостеприимно откинут. То, что она не первая девушка, оказавшаяся здесь, и, Бог даст, не последняя, немного приободрило Наташу. Как обычно в подобном положении, она остановилась у изножья и, не скрывая смущения, обернулась к своему спутнику. Но тот, вместо того, чтобы броситься на нее, сбить с ног, ухватить за ягодицы или другие восхищающие его места, вдруг томно закатил глаза.
- Разденьте меня, пожалуйста.
Немного удивленная – обычно ей не приходилось беспокоиться об избавлении от одежды не только своего избранника, но и себя самой. Наташа не слишком ловко сняла с проректора его тяжелый халат. Под ним, как и следовало ожидать, оказалось противное стариковское тело, жирное и морщинистое, покрытое густыми полуседыми, полурыжими кудряшками.
С закрытыми глазами Билибеев сел на край кровати и прошептал:
- А теперь ласкайте мои груди!
Еще более удивленная, девушка наклонилась над проректором и нерешительно погладила левую из них, немногим меньшую, чем у нее самой.
- Энергичнее, энергичнее! – по-прежнему шепотом потребовал Билибеев. – Больше чувства!
Наташа, вспомнив, что позволяли себе вытворять с ее бюстом молодые люди, когда у нее уже не было сил сопротивляться, попробовала повторить их движения. Билибеев тут же сладострастно застонал, повалился на пододеяльник, раскинул ноги и вдруг, открыв глаза, распрямился с такой стремительностью, что девушка в испуге отшатнулась.
- Как ?! Вы еще одеты?
- Вы же не сказали… - промямлила Наташа.
- Будто вы сами не знаете, в каком виде любимые отдаются друг другу! Немедленно снимайте все!
Наташа все еще немного стеснялась, раздеваясь перед мужчиной, даже любимым, то есть казавшимся любимым. И сейчас она отошла в тень, но Билибеев зорко следил за каждым ее движением, и когда девушка заколебалась – оставлять чулки или нет? – громко подсказал:
- И их, и их!
 Едва дождавшись, пока на молодой преподавательнице не останется ничего, кроме сережек, проректор протянул руку к своему халату, который она бросила на другую половину кровати, выудил из кармана продолговатый сверток и протянул его ей. – А теперь наденьте это.
Наташа с недоумением развернула темно-зеленый бархат и поняв, что именно держит в руках, не смогла удержаться от улыбки несмотря на всю мерзость происходящего. Это был сделанный из гибкого пластика мужской член, натуральной окраски, натуральной длины, правильно воспроизводящий и головку, и вены, и мошонку, но очень тонкий, тоньше, чем у семилетнего мальчика, если у него уже встает. Увидев такой у самого прекрасного, самого богатого мужчины, она, без сомнения, от души расхохоталась бы и никогда больше с ним не встречалась бы.
- Ну что вы его щупаете? Неужели никогда не держали в руках? Одевайте его, одевайте! – Билибеев начал поторапливать возлюбленную уже и жестами.
Член держался на двух резиночках, тоже телесного цвета; одна шла вдоль талии, а вторая – через промежность и соединялась с первой где-то у копчика. После двух попыток приладив это устройство на себе, Наташа случайно глянула в висевшее в изголовье кровати зеркало и опять чуть не рассмеялась – красивая молодая женщина, с широким бедрами, с не виснущей и без лифчика грудью, длинными распущенными волосами – и этот тонкий крючок, торчащий из ее лона под прямым углом.
Тем временем проректор с оханьем опустился на четвереньки, широко расставив колени. – А теперь суйте его, суйте!
«Куда?!» - чуть не спросила девушка и вдруг догадалась, отчего выданный ей заместитель был так тонок. Ее отчего-то замутило, но она, взяв упругий пластик в руку, решительно поднесла его к отвислым ягодицам проректора. Женщина остается женщиной в любом положении и она не могла не покоситься на то коротенькое и толстенькое, что, не обращая внимания на всю ее наготу, безвольно болталось за волосатой мошной.
После первого же толчка Билибеев застонал.
- Быстрее! Еще быстрее!
Наташа, на ходу приобретая нужную сноровку, энергичнее заработала тазом и уже очень скоро пузатенький коротышка начал стремительно прибавлять в росте.
- Прижмись ко мне грудями, - измождено прошептал проректор, схвативший себя за пах.
Наташа, не уменьшая частоты тычков, дисциплинированно вдавила затвердевавшие соски в прикрывавшие стариковские ребра жир. Почти тут же он вскрикнул, как поросенок, и повалился вместе с молодой преподавательницей на левый бок, оставляя под собой небольшую лужицу.
Несколько минут они молчали, восстанавливая дыхание и успокаиваясь. Наконец, Билибеев, посчитав свой пульс, сказал:
- Признаюсь, сначала я не слишком поверил вашим словам, но сейчас вы делом доказали силу вашего чувства ко мне.
- Очень рада, - коротко ответила Наташа. Она действительно была довольна – если не считать слегка натертой резинкой промежности утолить проректорскую страсть оказалось не слишком тяжело.
- А теперь расскажите поподробнее, что у вас было с этой Мариной. Она кто, доцент?
Наташа поежилась – пришло время возвращаться на землю. - Ну что вы! Лаборантка кафедры марксистско-ленинской этики.
- Да, помню ее – невысокая, с остреньким носиком, пухленькая. Как она могла соблазнить вас, такую красивую девушку?
Разумеется, Марина выглядела совсем по-другому, но разубеждать пожилого человека молодая преподавательница не стала. - Любовь слепа. Я горько за нее поплатилась.
- Но как вам вообще пришло в голову вступать в связь с другой женщиной? Это же противоестественно.
Наташе захотелось сострить, но она сдержалась. – И сама не могу сказать, как это получилось. Это было какое-то наваждение, полное ослепление. Я делала все, что она хотела, я даже не понимала, какие оценки кому ставлю.
- Зато у нас все по-другому. – Билибеев лег на спину, подальше от своей лужицы, не глядя положил руку на ее живот, нашел пальцем неглубокий пупок. Сдерживаясь, девушка крепко сжала в кулачки обе руки, жалея, что не может зажать себе нос.
- Я давно мечтал встретить такое бескорыстное, такое чистое и нежное любящее сердце, как твое. И если бы не следствие, неизвестно сколько мы бы скрывали еще наши чувства…
Тяжелые, может быть, и неуклюжие шаги в соседней комнате прервали проректора на полуслове. Он поднял голову, прислушался и вдруг с неожиданной для его возраста резвостью спрыгнул с кровати и, одевая на ходу халат, вышел. Наташа встала тоже, не зная - одеваться ей или нет, ведь пока что кроме неопределенных обещаний и заверений в чистой любви от дедушки она ничего не получила. Поразмыслив, она завернулась в одно из висевших на стене больших полотенец.
Хотя молодая преподавательница не пыталась подслушивать, не слышать то, что происходило в соседней комнате она не могла. Говорил только Билибеев и, казалось, что он в чем-то оправдывался.
- Будут, непременно будут, хоть три, хоть семь, но после голосования. Сейчас все самые лучшие разосланы агитировать, но уже завтра  я вплотную займусь. Ведь Ельцин нужен и вам, может быть, даже еще нужнее, чем нам, так что мы для всех стараемся. И с буферами у них будет все в полном порядке, и с успеваемостью.
Наташа не удержалась, чтобы не посмотреть украдкой, кому всемогущий проректор так подобострастно обещал полногрудых отличниц, но гость уселся к ней спиной и она смогла разглядеть лишь обсыпанный перхотью малиновый пиджак и седые, стриженные бобриком волосы над высоким воротником. Не дожидаясь, пока Билибеев замолчит, он приподнял руку с несколькими крупными перстнями и что-то невнятно, но очень внушительно прохрипел.
Лицо проректора выразило испуг, который она и не подумала отнести на свой счет. – Как, одну прямо сейчас?!
Малиновый пиджак хрипнул в ответ что-то короткое, Билибеев чуть ли не подбежал к двери в спальню и рывком распахнул ее. Обнаружив прямо перед собой смутившуюся Наташу, он и не подумал укорять ее, а взял за руку и потащил за собой. Гость всем телом повернулся к молодой преподавательнице, и не давая ей возможности получше разглядеть толстые очки в роговой оправе, узкие усики под приплюснутым носом, две толстые золотые цепочки, выглядывавшие из-под расстегнутого малинового пиджака, ухватил ее полотенце за верхний край и одним ловким движением сорвал его.
Наташа буквально задохнулся от негодования и, без сомнения, ударила бы хама в морду, если бы он, одним цепким взглядом оценив самое главное – от сосков до проглядывавшего из-под члена лобка, не перевел бы глаза на Билибеева и весьма выразительно кивнул. Проректор, сам наклонившись и подав девушке полотенце, ласково обнял ее за плечи.
- Наталья Николаевна, одевайтесь и поезжайте с господином Битюговым. Это крайне необходимо. Заверяю вас, клянусь, что завтра же утром я поговорю с областным прокурором и ваше дурацкое дело будет закрыто к концу недели.
Хотя это опять-таки были лишь слова, но они были произнесены так проникновенно, так искренне, что Наташа немедленно поверила им и от радости позабыла спросить – а кто этот г. Битюгов и куда, а, главное, зачем она должна была с ним ехать?
У порога Билибеев крепко, по мужски пожал ей руку, еще раз повторил свое обещание про разговор с Иваном Никифоровичем, а потом сам открыл ей заднюю дверцу черного «Мерседеса» Битюгова, который при помощи молодого парня в таком же малиновым пиджаке, но с серебряными пуговицами, уже устроился на переднем сиденье.
Ехали они недолго, около получаса, хотя Наташа в первый раз сидела в таком удобном автомобиле и не отказалась бы покататься еще. Покружив по северным окраинам Лютославля, «Мерседес» и джип сопровождения остановились у одной из выстроившихся в ряд пятиэтажных хрущевок. Вслед за Битюговым и его адъютантом, она поднялась на третий этаж и правая дверь на площадке бесшумно открылась при их приближении. Они, не снимая обуви, прошли через прихожую и убого обставленную гостиную с двумя раскладушками, с которых, встречая их, вскочили двое парней, в дальнюю комнатку, где Наташе немедленно ударил в нос густой запах от стоявшего в дальнем углу цинкового ведра.  Здесь тоже работал телевизор, правда, цветной, но смотревший его долговязый юноша вставать перед ними не стал.
Битюгов остановился напротив него и, глядя куда вбок, спросил:
- Ну что, Константин, жалобы есть?
- Никак нет, Борис Николаевич! – как солдат на разводе, только бодрее доложил парень.
- Ну вот, я свое слово держу, привез тебе что просил. Устраивает?
Тут Константин перевел глаза на молодую женщину, невольно поморщившуюся от такого бесцеремонного рассматривания.
- Еще как, Борис Николаевич!
- Двух часов хватит. Тут не санаторий. Понятно?
- Понятно, - ответил из-за их спин один из качков.
- Тогда по коням, - Битюгов развернулся и, сопровождаемый бритоголовыми, быстрым шагом вышел из комнаты.
Наташа на высоких каблуках посеменила следом и очень удивилась, когда дверь вдруг захлопнулась перед самым ее носом. Услышав звук задвигаемого с той стороны засова, она недоуменно обернулась.
- Что это значит?
Парень, неслышно шедший за ней, широко улыбнулся. – Очень рад, что это оказались именно вы, Наталья Николаевна.
- Разве мы знакомы? – молодая преподавательница повнимательнее всмотрелась в небритую физиономию.
- Как же! – два года назад мы вам сдавали зачет по какому-то материализму. Лозгачев моя фамилия.
Хотя Наташа не смогла его вспомнить, не верить парню оснований не было – действительно, два тому назад, весной 91 года, она вела семинарские занятия по истмату и принимала у студентов зачет – как оказалось, в последний раз по этой дисциплине.
- И чем ты тут занимаешься? – молодая женщина не без брезгливости оглядела небольшую, прокуренную комнату, обставленную очень убого – просиженный диван с неубранным, сбившимся постельным бельем, кухонный стол с двумя грязными тарелками, открытой банкой шпрот и початыми бутылками портвейна и спирта «Рояль», работавший с выключенным звуком телевизор у единственного, плотно занавешенного окна.
- Жду, - Костя застенчиво улыбнулся. – Я тут вроде заложника. Батя сильно задолжал Битюгу, вот он и забрал меня в залог, что все свое получит.
- А если не получит? – рассеяно поинтересовалась Наташа.
- Тогда мне каждый день будут отрубать по пальцу и посылать отцу, а через десять дней порешат совсем.
Не готовая к такому ответу, молодая женщина поежилась. Конечно, из прессы она знала об особенностях крупного российского бизнеса, но в первый раз увидела их, так сказать, во плоти.
- Что-то ты очень весел для смертника.
- Ну, я уверен, что папаня как-нибудь выкрутиться. А здесь мне жаловаться нечего, кормят, как на убой, травки дают сколько хочешь, девушек привозят.   
- Ну, желаю тебе удачи, Лозгачев, - Наташа, улыбнувшись, повернулась к двери, не спроста, как она вдруг заметила, обитой стальным листом, и постучала.
Никто не отозвался и она постучала снова, сильнее и решительней.
- Вы кому стучите, Наталья Николаевна?
- Хочу выйти, - через плечо ответила Наташа.
- Вас не выпустят. Вас привезли ко мне на два часа.
- Что?!! – Только тут Наташа поняла, почему проректор с таким чувством жал ей руку и чуть ли не заискивающе заглядывал в глаза при прощании.
Опершись спиной о филенку, она  в первый раз посмотрела на молодого человека как женщина – тощий, прыщавый, узкий в плечах, почти без мускулов даже на ногах, крошки в небритой щетине – одним словом, противный. И к тому же ее бывший студент, о чем он не замедлил напомнить.
- знаете, я очень рад , что это оказались именно вы. Мы с пацанами часто обсуждали вас, особенно перед зачетом – любите ли вы спереди или сзади, кладете ли ноги на плечи. Громко ли кричите. Так что если я отсюда выберусь, то мне будет о чем рассказать. Раздевайтесь, пожалуйста, начнем.
Уже слушать подобное было мерзко, но разве он поверит, что она не знала, зачем ее сюда привезли и к тому же ничего не заплатили?
- Послушай, Константин, я не могу этого сделать. Ты студент, я твой преподаватель, и мы должны относиться друг к другу с уважением. Если бы на моем месте оказалась бы… - тут она запнулась, подбирая другое слово вместо первого пришедшего на ум –«мать», - жена твоего брата, неужели бы ты стал требовать от нее такое?
- Еще бы! Да я сплю и вижу как эта стерва берет у меня в рот! Наталья Николаевна, если выбираешь такой бизнес, то от условностей надо отказываться.
Наташа возмутилась. – Весь мой бизнес – в университете! Здесь я оказалась по чистой случайности!
Костя криво улыбнулся. – Я еще не встречал ни одной девушки, у которой это было не в первый раз. Вы просто не хотите трахаться со мной, потому что раньше вы командовали мной как ребенком, а теперь считаете унизительным подчиниться мне как клиенту. Будь на моем месте какой-нибудь чучмек с рынка, вы немедленно обслужили бы его по первому классу.
- Никаких чучмеков я не обслуживаю! – Наташа не закричала только потому, что вдруг почувствовала острую боль в горле и испугалась- а как она завтра будет провдить занятия? – А делать то, что ты хочешь, конечно, унизительно для любой женщины, а не только для преподавателей.
Костя выключил телевизор, неторопливо подошел к столу и остановился. – Знаете, я уже устал. Сейчас я позову охрану и спрошу, кого мне привезли – шалаву или профессора. Они разберутся быстро, но прежде чем вернуть вас мне, они сначала вас немного повоспитывают. Это значит каждый и не один раз. Выбирайте.
Наташе пришла в Глову неожиданная мысль. – Слушай, а если я тебе заплачу? За то, чтобы ты отпустил меня?
В глазах молодого человека мигом что-то переменилось. – Сколько?
Денег у Наташи, разумеется, не было, да и вряд ли кто-либо из ее друзей мог дать ей взаймы даже тысячу долларов, так что в ответ она вместо решительного – «весь долг твоего отца» - лишь промямлила:
- А сколько ты хочешь?
Костя, очевидно, не новичок в бизнесе, тут же понял цену такому предложению.
- Наталья Николаевна, мне, может быть, осталось жить меньше недели, а вы про деньги. Мне нужно ваше тело. Так звать?
Молодая женщина почувствовала, как чувствуют подкатывающую к горлу рвоту, что готова процедить сквозь зубы «нет, я сама», но, к несчастью или счастью, случайно взглянула в его лицо и чуть не подавилась  - нет, по своей воле обниматься с такой глистой… А как она успела подметить, братки из соседней комнаты по крайней мере регулярно качались.
Не дождавшись ответа, заложник вместо двери пошел к своему дивану. – Наталья Николаевна, а может мы с вами сыграем? На раздевание?
Молодая преподавательница, только что считавшая себя решившейся не сдаваться до самого конца, то есть до визжания, царапанья и группового изнасилования, вдруг не нашла в себе сил высокомерно не заметить эту спасительную лазейку.
- А во что играть будем? В очко? У тебя вся колода крапленая.
Костя, чувствуя, что молодая женщина заглотнула приманку, снисходительно улыбнулся.
– Ну что вы, Наталья Николаевна, я вас слишком уважаю. Очко – это для девочек попроще. Вот смотрите, я беру книгу. – тут он достал из под подушки потрепанный голубой томик, - вы называете номер страницы и я прошу вас назвать, сколько раз на этой странице встречается определенное слово, например, секс. Если вы скажете два, а окажется пять, то три вещички вам нужно будет с себя снять. Но если вы будете отвечать точно, клянусь, что я вас не трону.
- А что за текст? – спросила Наташа, уже понимая, что не устоит перед таким искушением.
Костя молча показал ей корешок – это был том из собрания сочинений Горбачева. От удивления молодая женщина на мгновение даже забыла о собственных страхах.
– Ты читаешь такое?
Костя немного покраснел. – Мне было скучно с одним телеком и я попросил охрану принести мне книжек. Под рукой у них оказалось только это. Я теперь иногда читаю его браткам вслух. Они люди кавказские, по-русски понимают не очень, но Михаила Сергеевича все уважают, говорят, он дал нам свободу.
Намек – ненамеренный?! – на то, что насиловать ее предстоит горцам, заставил окончательно умолкнуть негромкий голос ее гордости.
- А если угадаю точно, то я могу что-нибудь на себя одеть.
- Только один предмет, но зато я плачу вам пятьдесят долларов, - заложник небрежно достал из рукава ненужного уже козырного туза. – Называйте страницу. Всего их 588.
Наташа села за стол; намереваясь тянуть время, где только можно, задумалась и, дождавшись его повторного раздраженного откашливания, назвала первые три цифры номера телефона московского мальчика, с которым она в год своего совершеннолетия познакомилась в Гурзуфе.
- 449.
Костя, усевшийся прямо напротив нее, раскрыл нужную страницу, пробежал ее глазами, удовлетворенно хмыкнул.
- Очень удачный выбор. Итак, Наталья Николаевна, сколько раз здесь использовано слово «Ленин»?
- А что это за статья?
- Речь в Вавельском замке Кракова на митинге дружбы польской и советской молодежи 12 июля 1988 года
Вопрос не показался молодой преподавательнице трудным. Ну сколько раз Горбачев, выступая в Польше, меньше чем за год до прихода к власти «Солидарности», мог сослаться на Владимира Ильича? Один раз, чтобы соблюсти приличия, может быть, два. Помолчав еще пару минут, Наташа ответила:
- Два.
- Восемь, - не скрывая своего восторга объявил Костя.
У молодой женщины перехватило дыхание. – Не может быть!
Он протянул ей книгу.
- Особенно клёво звучит такая фраза – «Мы возвращаемся к Ленину, совершая свою перестройку». Вы нам об этом не рассказывали.
Не реагируя на эту колкость, Наташа дважды пересчитала все упоминания вождя мирового пролетариата на 449 странице – и каждый раз получалось восемь. Значит, сколько не ругай Горбачева, лицемерившего до самого конца, но надо было раздеваться.  И куда труднее, чем снять плащ, шарф, жакет и сапожки, оказалось решить – пристойнее ли ей остаться перед студентом без блузки или без юбки. После недолгих колебаний она предпочла юбку, утешая себя надеждой на выигрыш следующего кона.
Костя внимательно и с явным удовольствием рассмотрев то, что теперь позволял видеть ее неширокий бюстгальтер и, надо надеяться, не заметив еще не заштопанную дырочку под левой грудью, продолжил игру.
- Называйте страницу, Наталья Николаевна.
Торопясь отыграться, молодая женщина не стала мешкать.
- 189. – В квартиру с таким номером она приходила каждую субботу два года подряд.
Костя внимательно прочитал всю эту страницу, потом, как будто чем-то заинтересовавшись, следующую и наконец объявил:
- Не буду оригинальничать - слово «партия». Кстати, вы были коммунисткой?
О самом сокровенном она не стала бы рассказывать и более симпатичному юноше, тем более что сейчас ее голова была занята совсем другими мыслями.
- А как называется?
- Это выступление в ЦК Компартии Узбекистана перед руководящими работниками республики 8 апреля 1988 года. Называется «Успех перестройки в руках народа». – Похоже, поняв всю бестактность своего дополнительного вопроса, повторять его он не стал.
«Кажется, КПСС запретил Ельцин, а не Горбачев. Значит, он в 88 году, да еще перед аппаратчиками должен был поминать партию через слово. Но сколько раз – 10, 20, 30?»
Услышав шелест бумаги, она перевела глаза на молодого заложника и даже слегка обиделась; тот, вместо того, чтобы пялиться на нее, можно сказать, почти полуголую, с видимым увлечением читал излияния бывшего генерального секретаря. Впрочем, переворачивая лист, Костя, как и полагается, напомнил:
- Так я вас слушаю, Наталья Николаевна.
Она чувствовала, что молодой человек слишком захвачен текстом и готов подождать ее ответа еще, хотя каждая минута приближает ее освобождение от его циничных домогательств, но какая-то странная досада – уж не ревность ли к красноречию отставного президента? – заставила ее без промедления сказать:
- Пятнадцать. Пятнадцать раз.
Костя вздрогнул, видимо, вспомнив, какие ставки были в этой игре, вернулся к нужной странице, пальцем посчитал заветное слова и с почти левитановской интонацией объявил:
- Десять!
Наташа похолодела, хотя в комнатке было не просто тепло – жарко. Такая разница означала, что игра закончилась и дальше все будет уже всерьез.
- Дай! – стараясь совладать с трясущимися пальцами, она выхватила голубой томик из его рук и через минуту облегченно выдохнула. Партию Горби и впрямь помянул только десять раз, но тут же он сказал еще и про КПСС как генератора идей перестройки и политики обновления.
Заложник спорить с преподавательницей не стал, видимо, довольный и тем, что уже выиграл. Она же, на мгновение обрадовавшись этой маленькой уступке, тут же поняла, что победа эта пиррова и что она не только как педагог, но и как порядочная девушка не имеет нравственного права оголять свой бюст, оставаясь наедине с молодым мужчиной, к тому же ее бывшим студентом. Но что оставалось делать? Самой позвать к себе насильников
Пытаясь успокоить себя надеждой отыграться и напоминая себе, в каком виде не стесняются сейчас фотографироваться очень известные актрисы и певицы, даже члены ЦК ВЛКСМ, Наташа, отойдя к стене, стянула с себя юбку и чулки, потом, отвернувшись и поморщившись, отстегнула лифчик и, прикрывая груди обеими руками, опять села за стол.
Теперь молодой заложник уже не сводил с нее глаз. – Так приятно, что вы все еще смущаетесь, когда раздеваетесь. Это заводит куда сильнее, чем безразличная откровенность.
Углядев в этих словах скорее сочувствие, чем насмешку, Наташа попробовала напомнить своему хозяину и о другой естественной потребности.
- Слушай, я с самого утра ничего не ела. Ты меня не угостишь?
- А я не е…ся целую неделю, - по-прежнему снисходительно улыбаясь ответил Костя. – После гарантирую роскошный обед.
Наташа покраснела еще сильнее. – Не очень-то ты вежлив со своими гостями.
Заложник помрачнел. – Да хватит ломаться, Наталья Николаевна! Свое человеческое достоинство вы уже показали, теперь пора и за работу.
- Какую работу?! – повысила тон и молодая преподавательница. – Мы ведь, кажется, играем.
-Да, да, играем! – Костя, ловко изогнувшись, схватил ее бюстгальтер, который она беззаботно оставила поверх прочей одежды на стоявшем между ними стуле, и разложил его перед собой. – Но игра-то практически кончена. Вы проиграете и в следующий раз. Ведь ясно, что вы не знаете, что и какими словами хотел сказать Горбачев, и не понимаете это, а ведь это ваш предмет.
Это было правдой и ассистентка, пусть и в прошлом, университетской кафедры научного коммунизма, могла лишь пробурчать:
- Да его вся страна не понимала, да и он сам себя, наверное, тоже.
- Не обобщайте! – Тут Костя неожиданно протянул ей книгу. – Ва-банк! На тех же условиях! Если я называю неправильное число, вы одеваетесь и уходите, если правильное – вы делаете то, что обещали.
Наташа никому ничего не обещала, но пререкаться не стала, ослепленная вдруг ставшей вполне реальной надеждой вырваться на свободу из этого вонючего схрона. Ну в самом деле, как этот недоросль, без специальной подготовки по марксизму-ленинизму, сможет угадать, сколько раз говорливый генеральный секретарь в трехминутной речи щегольнул оборотом вроде «механизмы торможения перестройки»?
По-прежнему, хотя, может быть, и не так плотно прикрывая груди левой рукой, молодая женщина принялась лихорадочно листать засаленные страницы. Какое словечко выбрать? На странице 209 глаз зацепился за выражение «авторитарно-бюрократические извращения». Студент их факультета наверняка должен был знать о существовании извращений, но только половых, и наверняка учился не настолько плохо, чтобы не понимать, что Горбачев о них ни при каких обстоятельствах вслух говорить не будет, чтобы не вытворяли отпрыски членов Политбюро – но полной уверенности в этом не было.
Тут Костя поднялся и она, понимая, что уже слишком долго не задает свой вопрос, испугалась – вот сейчас он объявит, что время вышло и что он от своего предложения оправдывается. Но молодой человек заговорил о другом.
- Знаете, Наталья Николаевна, я, пожалуй, тоже разоблачусь. А то неудобно как-то, вы, доцент, сидите в одних стрингах, а я одетый.
И опять Наташа не стала его поправлять, хотя, не имея степени не могла быть доцентом, и хотя ее трусики, да, узенькие, да, кокетливые, никак нельзя было назвать аморальными стрингами. Краем глаза она видела, как Костя отошел в угол комнаты между окном и табуреткой, на которой стоял телевизор. Усилием воли она опять попробовала сосредоточиться на тексте, но с женским любопытством совладать не смогла и через несколько секунд покосилась в его сторону. Без одежды молодой заложник выглядел еще менее привлекательным – худущий, сутулый, почти без мускулов, что на руках, что на ногах, с большим фурункулом под мышкой, и при этом с не по фигуре крупным, уже круто загнутым вверх орудием пытки.
Раздевшись, Костя не стал возвращаться за стол, а присел на стовший тут же у стены небольший ящичек. – Так я слушаю.
Наташа решилась. – Сколько раз упоминается перестройка на странице 550? Это было выступление на встрече с представителями трудящихся Красноярского края под названием «Время действий, время практической работы».
Эту страницу она выбрала потому, что тут Горбачев взывал к своему любимому детищу всего четыре раза, хотя в представлении каждого советского человека более любимого слова, которым он объяснял всё и вся, у бывшего вождя не было.
Не сомневаясь в успехе, молодая преподавательница подтянула к себе оставшийся на столе лифчик, прикидывая как ей незаметнее всего зашить небольшую прореху на левой чашечке, и уже готовая немедленно одеть его, когда Костя буднично, как будто отвечая на семинаре о нарастании общего кризиса капитализма, сказал:
- Четыре.
- Что четыре? – не сразу поняла Наташа.
- Слово «перестройка» напечатано на 550 странице четыре раза, - заложник одним рывком поднялся на ноги.
Наверное, то, что не слишком умный с виду парень смог дать такой точный ответ, обескуражило молодую женщину куда сильнее, чем отвращение к тому, что за этим ответом должно было последовать. Впрочем, попытаться понять то, как ему это удалось, времени уже не было – совершенно голый Костя уже стоял прямо над ней, гадливо ухмыляясь.
- Пришла пора отдаться, Наталья Николаевна. Как начнем – спереди или сзади?
Уже не думая о том, что она делает, Наташа вскочила, отталкивая протянутые к ее телу руки.
- Пошел вон!
Костя попробовал схватить ее, но молодая преподавательница, изловчившись, ударила его кулачком в подбородок и отбежала в сторону. Заложник, явно обозленный таким сопротивлением, стал наступать на нее, широко раскинув руки в стороны, и, когда она уперлась спиною в стену, с руганью бросился на нее. Наташа поймала его руки, после короткой борьбы отбросила его от себя один раз, а потом и второй и не смогла удержаться от смешка – несмотря на то, что Костя был выше ее на голову и бесспорно относился к мужскому полу, он был слабее, чем она, и не смог бы уложить ее под себя насильно.
Кажется, это понял и Костя, потому что не стал делать новой попытки, а, тяжело дыша, вернулся к столу и налил водки в металлическую кружку.
- Вот вы, Наталья Николаевна, мой преподаватель, так сказать педагог. И чему же вы меня учите? Вы приехали сюда, чтобы меня обслуживать – и отказывайтесь. Уважая ваши чувства, я предлагаю вам сыграть. Вы соглашаетесь, проигрываете и опять отказываетесь дать то, на что играли. Вы же непрерывно обманываете, потому что хотите, прикидываясь порядочной, прикарманить то, что вам заплатили.
Тут Наташа, присевшая у стены, чуть не завопила:
- Я уже говорила – мне никто ничего не платил!
Костя устало махнул рукой. – Ну что за параша?! Вы же приехали сюда вместе с Битюгом. Ну какая  порядочная девушка будет иметь с ним дело за так? Вы как с ним познакомились? На дискотеке?
Молодая преподавательница опустила глаза. Может быть, драться почти голой со студентом было не так стыдно, как ответить на такой вопрос.
- Вот видите. Но вы все равно очень красивая. - Костя взял ее бюстгальтер, обмакнул правую половинку в водку и принялся обсасывать ее.
Чувствуя себя куда увереннее – ведь ей оставалось провести в этом вонючем логове уже меньше получаса – Наташа протянула руку к оставшейся у табуретки с телевизором Костиной одежде, надеясь выбрать из нее нечто не слишком грязное и прикрыться этим. Брезгливо отбросив в сторону рваные спортивные штаны с нечистыми трусами, она не без удивления обнаружила под ними толстую книгу с оторванной обложкой. Раскрыв ее и сразу же увидев длинную фразу с парой консенсусов в ней, молодая женщина нашла 550 страницу и чуть не задохнулась от гнева – это тоже был шестой том горбачевских сочинений. Значит, пока она, наивно предвкушая победу, разглядывала свой лифчик, эта мразь, намеренно ушедший в сторону, попросту взял другой экземпляр той же книги и как первоклассник посчитал требуемое словечко на нужной странице. Правда, откуда и зачем у него было так много одинаковых текстов отставного вождя? Впрочем, сейчас это было неважно.
- Так действительно знаешь всего Горбачева наизусть?
Заложник, заметивший ее находку, но продолжавший подливать себе какого-то вина, лишь усмехнулся.
- Кто и когда отменял шпоры? Неужели вы думаете, что мы как-то по-другому сдали вам зачет?
Без размаха молодая преподавательница швырнула в негодяя книгу; он, уворачиваясь, поднялся, чтобы выплеснуть на разъяренную женщину содержимое кружки и вдруг замер, как будто кто-то положил ему на плечо руку, медленно поставил посуду на стол и пошел к двери. Там он так же медленно поднял свою парашу и круто развернулся к ней.
- Наталья Николаевна, вы хотите одеться или облить вас прямо так?
Поняв, что он может с ней сделать, Наташа завизжала. – Ты что, …!?!
Но Костю было уже не остановить – приподняв пахучее ведро, он приближался к ней.
Когда их разделяло лишь два шага, Наташа, запинаясь, спросила:
- Чего ты хочешь?
- Лицом к стене! Ну!
Не чувствуя под собой ног, молодая женщина отвернулась; тут же заложник ухватил кисти ее рук, крепко завязал их чем-то мокрым и гладким, а потом одним движением сдернул с нее трусы.
- А теперь на диван! Живо!
Рухнув на скомканную простыню и чуть не порезавшись о вылезавшую пружину, Наташа заплакала. Костя подсел рядом.
– Ну что вы, Наталья Николаевна! Разве в первый раз? – Он поцеловал ее в щеку, потом в губы, и принялся нежно гладить ее груди. – Неужели я такой страшный?
Она ответила самым скверным ругательством, которое смогла вспомнить.
Костя сдвинул брови, вытянул руку куду-то ей за спину и вдруг щелкнул зажигалкой прямо под ее левым соском. – Не теряйте своего достоинства, Наталья Николаевна, а то я могу еще и сильно попортить вашу внешность. Это очень больно, да и работать вы не сможете достаточно долго. – Ясно?
Захлебываясь в слезах, Наташа кивнула.
- Тогда разведите ноги и пошире.
Помогая молодой женщине выполнить этот приказ, Костя встал перед ней на колени и почти окунул лицо в ее потное лоно. Вдоволь нализавшись, он опять поднялся на ноги.
- И что вы так долго пытались от меня скрыть? То, что у студентки и у учительницы тут одно и тоже?
Помня о зажигалке, Наташа, сжав зубы, смотрела в сторону.
- Кстати, грудки у вас меньше, чем у большинства девочек в нашей группе, но торчат они жутко сексуально, не то что их плоские дыньки.
Дверь в комнату приоткрылась, в проеме появилась  усатая мужская голова в узких очках, которая объявила:
- Костян, закругляйся. Звонил Битюг, мы все едем голосовать, там голосов не хватает.
- Ты, что Робинзон? У меня же еще 25 минут! – чуть не подавился от негодования заложник.
- Знаю, но отделение, то есть участок, закроется через полчаса. Кстати, голосовать будешь «да, да, нет, да», но я еще повторю. Через пять минут выходим.
Едва дождавшись, пока Робинзон скроется, Костя кинулся на голую преподавательницу, но она, ловко пнув его по яйцам, сумела подбежать к двери и начала бить в нее пяткой. 
_Эй, ребята, он не собирается одеваться!!
Костя, расслюнявившись от ярости, но с трудом справляясь с болью, поковылял к ней. Наташа, зажмурившись, чтобы не видеть эти прожигающие ее насквозь зрачки, опустилась на колени и начала быстро-быстро молиться неизвестно кому, уже ощущая, как свирепо он будет рвать ее волосы, кусать ее груди, расцарапывать в кровь живот и ниже, – и тут снова распахнувшаяся дверь чуть не ударила заложника в лицо. На этот раз Робинзон переступил через порог.
- Ты что, Костян, плохо понимать стал? Тебе говорят, что мы идем голосовать – значит мы идем голосовать. И чего ты такой ненасытный стал?
- Тогда пусть она подождет нас, - Костя показал на молодую женщину, уже поднявшуюся на ноги.
Усатый с добродушной усмешкой, как пионервожатый, осмотрел ее. – А сверхурочные кто ей платить будет?! Ельцин? Давай, давай, одевайся, а то мы тебя прямо таким понесем.
Прячась за покатую бандитскую спину, Наташа бочком попыталась пробраться к выходу, но тут ее ухватили за руку мозолистые пальцы:
- Ты что, и по городу собираешься ходить в таком аппетитном виде?
Молодая женщина молча повернулась к нему спиной, приподняв связанные руки.
- Крепкая у вас любовь была, ничего не скажешь, - Робинзон не без труда справился с хитрыми узлами и, галантно улыбаясь, вручил ей ее собственный бюстгальтер.
Наташа, вспомнив, что перед посторонним мужчиной обнаженные груди нужно прикрывать хотя бы рукой, кокетливо улыбнулась и показала пальчиком на прочую ее одежду, оставшуюся в опасной близости от голого заложника, который судя по дико мечущимся глазам, еще не отказался от своего сегодняшнего кусочка счастья.
- Вы не подадите и это?
Поправив очки, Робинзон одним движением собрал все ее пожитки в одну охапку и, подмигнув, вручил их владелице. – Тебе тачку поймать?
В другом месте молодая преподавательница постыдилась бы говорить об этом вслух, но не здесь. – Не надо. Мне нечем будет расплатиться.
Широкоскулое лицо бандита выразило удивление. - Вы вроде неплохо получаете. Или у тебя субботник?
Не очень понимая, о чем идет речь, Наташа пожала голыми плечами, уже с некоторым беспокойством думая о том, как она в соседней комнате будет одеваться с нуля перед прочими охранниками.
- Наталья Николаевна! – не выдержал заложник. Не забирайте, по крайней мере, свои трусики!
- Сто баксов из твоей кормежки, - ответил Робинзон, прежде чем Наташа успела сообразить, что наиинтимнейшее ее одеяние так и остались валяться на полу.
- Идет! – фальцетом выкрикнул Костя.
Бандит поднял из-под ее ног нежную тряпицу, левой рукой, демонстративно отставив в сторону мизинчик с толстым золотым кольцом, подал его заложнику, а левой показал ему бюстгальтер.
- А этот не возьмешь? Тоже сто.
- Пятьдесят! – Костя уже вовсю обнюхивал свою новую покупку.
- Согласна? – бандит заглянул Наташе в глаза и она безвольно кивнула.
Пока молодая женщина напяливала узкую юбку на голое тело и застегивала блузку, Робинзон вызвал такси, а потом спустился вместе с ней к машине, где и всунул в ее нагрудный карман две зеленоватые купюры. Почувствовав его пальцы на себе, молодая женщина отчего-то подумала, что если бы он проводил ее до дому, то она, возможно, предложила бы ему подняться к себе. Но бросать свой пост Робинзон не стал, да, наверняка, и не думал об этом и Наташа укатила одна.
Развалившись на заднем сиденье подержанной «Тойоты» она заметила часы на приборном щитке и поняв, что через десять минут будет дома и, значит, еще может успеть на избирательный участок, задумалась – а может сходить и проголосовать за свободу?