Памятное время

- Завтра уезжаю. Наверное, ты хочешь запомнить это время, ты его и так запомнишь, даже  не стараясь,- сказала она.
   Давно это было, четыре года назад, но помню достаточно хорошо, не так, конечно, как детство, но лучше чем вчерашний день. После этого я начал всё записывать, всё, что она говорила и хотела сказать, всё её движения и взгляды, выражения лица. Первое время многих девушек называл её именем во время разговора, который вёлся ими. Первые два дня я жил на автомате, впрочем, как и всегда, а вот дальше что-то начало меняться. Я уволился, недели две почти не выходил из дома, пил и плакал, изредка ел, похудел. Потом я сам уехал к родителям на время, там было всё спокойно, но не чинно. Ничего не делал, кроме потребления пищи, играл в компьютерные игры, они мне стали невероятно интересны. Ни с кем не виделся, кроме старого друга, которому было всё равно моё состояние, но он меня веселил. После, я приехал к себе, вторая дверь была открыта, и я понял, что она была здесь. Ну и плохо мне тогда было, корил я себя сильно за то, что уехал, не знал куда деться, хотелось даже выпить чего-нибудь, хотя бы таблетки, но я боялся их. Боялся уйти в запой, так как деньги у меня были, боялся звонить знакомым друзьям. Я надеялся на записку, хотя она мне их оставляла два раза только за два года. В первой было написано «Выступаем с хором сегодня в 19:00 за 27-ой», а во второй «Приеду в четверг днём».
   Всё время, которое мы с ней жили, она спала на небольшой кровати у окна рядом с компьютером и шкафом. Чаще она пользовалась шкафом и просила меня отворачиваться, когда ей надобилось переодеваться. Завтрак она мне редко готовила, зато я ей гораздо чаще. Старался раньше неё вставать, чтобы приводить себя в порядок и не выглядеть плохо. Мне было крайне сложно сначала, приходилось делать всё аккуратно, следить за собой в полной мере, как девушка, но я к этому не привык, потому что, когда она уехала, мне опять стало всё в тягость, и я стал запускать порядок в квартире.
   Жить вместе я предложил, но видел прекрасно, что и она об этом думает, хочет этого, правда, когда сказал  это, она с крайним удивлением посмотрела на меня, потом рассмеялась тихонько и сказала: «Я не против этого». Через неделю только она решилась, правда получалось так, что подруга её оставалась жить одна и долго уговаривала не бросать её, но всё решилось, потому что как раз у другой их общей подруги появилось желание жить отдельно от родителей. Так и произошло. Вечером мы в два захода перевезли её вещи, кое-что оставили. Она, как я думаю, не хотела брать много вещей, потому что предполагала случай нашей несовместимости в одной квартире, и мне было крайне обидно, я даже упрекнул её за это. Она только сказала:
- Всё может быть.
- А может и не быть,- обиженно сказал я.
- Может быть и так, что может и не быть, - она улыбнулась и обняла меня.
- Во ещё, путаешь меня.
    Через неделю я заметил, что она нервничает, скорее всего, ей не очень понравилось жить со мной, но сказать это она не хотела, ей было неудобно. Меня это сильно задело, ведь мы не чужые с ней люди, которым неудобно говорить такое. Но, возможно, это и хорошо, ведь спустя ещё некоторое время она обвыкла, и ей стало не в тягость моё присутствие, мы привезли её остальные вещи. По правде, я даже боялся, что она меня бросит, потому что она могла бы терпеть, если ей плохо, но настало бы время, когда бы она дошла до точки, и я стал бы ей противен до тошноты. Но, как мне кажется, всё было нормально первый год. Мы жили, как совсем не близкие люди, но как знакомые. В этом вся прелесть: мы не надоедали друг другу лишними расспросами и разговорами, не позволяли друг другу потерять лицо или учтивость, было даже так, что я не приходил ночью домой, а она мне и не звонила. Это отнюдь не небрежность с её стороны, просто она была такая, и мне это нравилось, я сам стремился к этому в душе своей, хотел, как бы, стать ею. Не знаю, что она чувствовала, когда я не приходил, но она не показывала видом. Бывало только, мы выпьем вина с ней, или в компании с друзьями, и она становится мягкая, нежная, и говорит мне всё, что чувствует, указывает на моё неправильное поведение, и при этом спрашивает: «А ты мною доволен?». Но я сильно её ревновал, хоть она держалась строго, я часто её упрекал даже за то, что она говорила с некоторыми людьми, и это сыграло свою роль, потому что ей были неприятны необоснованные упрёки, но она и тут молчала. Бывало и так, что и она задерживалась где-нибудь, и меня это сильно грызло за грудь, особенно если она предупреждала об этом довольным голосом. Я, стараясь не думать, всё же думал о ней, ничего не мог делать. Бывало, я пил, чтобы заснуть поскорее и не мучаться, но я не мог позволить себе звонить ей, спрашивать, портить ей настроение.
   Время шло, но каждый день был по-своему хорош и прекрасен, или совсем плох и отвратителен, что бывало реже. Меня приятно удивляло то, что она никогда не приглашала своих друзей к нам, только подруг. Я вообще не знал, есть ли у неё друзья мужского пола. По правде говоря, и подруг она редко приглашала, но никогда не спрашивала меня, удобно ли будет, а просто предупреждала. В компании своих подруг она становилась другой, но мне казалось, что она только пытается, фальшивила она, я это точно видел. Однажды, когда мы вдвоём напились, я сказал ей об этом, сказал, что её подруги дурны, и пусть она не пытается быть похожей на них, на что я услышал ответ: «Ты глубоко ошибаешься». Для меня это звучало также как «Ты - глупец», я чуть ли не обиделся на неё, но вспомнил, что права такого не имею.

   Я всё время спрашивал себя: «Как так получилось, что я с ней, ведь мы далеки были друг от друга, общались интерактивно, хоть и учились вместе, а живого общения у нас не было. Не знаю, то ли я так стеснялся сильно, то ли это было лишним, потому что мы обменивались с ней только краткими репликами и то, только наедине. Я всегда думал, что она недостижима, ведь, как я думаю, она идеальна. Нет, правда, для меня это правда. Когда мы с ней начали активно переписываться, я заметил в себе лёгкое томление, а однажды она написала:
- Брошусь под поезд, как Анна Каренина.
- Зачем это?- спрашиваю.
- Не будет ли это казаться слишком трагичным?
- Ну, так оно и так, но ты этого никогда не сделаешь. И вот только не обижайся
- Ты в этом так уверен...
- Уверен.
- Даже я себя не знаю до конца, что я могу сделать, а что не могу, тем более при таких обстоятельствах.
- Да какие там обстоятельства могут быть та?
- Ну, как Анна Каренина - от несчастливой любви, - здесь у меня заныло в груди.
- Да ладно тебе, - пишу, - правда любишь его?
- Правда, - отвечает, - люблю.
- А он что?
- Ничего, - пишет, - Просто он не догадывается, - здесь мне стало немного смешно,- Он не знает и не узнает никогда, - отвечает. Тут я успокоился, почувствовал облегчение, но, по правде говоря, я был уверен, что чувство это в ней крепко сидит, ведь она бы не написала такого, а может это кратковременное отчаяние, тогда я только мог гадать.
      Да вот такая она была: ни за что не скажет тебе, но мне, почему-то призналась и, как мне кажется, потому, что я вопросами её довёл до кондиции.
    Я два раза звал её гулять, но она отказывалась, и как-то в августе я изъявил желание в третий раз, и она согласилась. Естественно, я спросил, почему, и она ответила: «Ну, ты позвал меня три раза, и я уже не могла отказать». У неё, как я понял, был принцип. Я, по-моему, весь трясся, когда подходил, даже было желание убежать прочь. Вместо этого я подошёл,  еле выдавил из себя знойный «Привет», а дальше не помню, старался заговорить ей зубы, показаться кем-то, а может, старался быть собой. Помню, что долго гуляли, поднялись на крышу какого-то дома, причём предложила это сделать она, чего я совсем не ожидал, и мне показалось, будто она хочет, чтобы я поцеловал её. Мой разум не верил в это, но нутро чувствовало это точно - она этого хотела. Но как бы сильно я не уверял себя, сделать этого не попытался, и нечего теперь говорить. Просто думаешь: «Вот, не поцелуешь её, и будет думать, что ты трус, а поцелуешь (или попытаешься), и будет думать, что ты наглый и пошлый, что тебе только «этого» и надо." Всегда так, но я ещё ничего не знал.
    После, мы с ней ещё встретились пару раз, а спустя месяц она мне призналась, что чувствует, здесь я уже перестал осознавать настоящее, время пошло крайне быстро. Я начал постоянно крутиться вокруг своих проблем, стал крайне пессимистичен, хотел быть похожим на неё, но я ошибался. Всё чаще думал о том, что не смогу удержать её, да, я почти не говорил ей это, но когда говорил, то видел, что эй это крайне противно, она хотела просто жить, быть рядом, вместе, а я отталкивал этим её. Сейчас я думаю, что просто остановился в развитии, стал праздно-унылым, принял смертный грех в свою натуру. Знаете, это как понять, даже не узнать, а понять, сразу много нового, но не найти сил, чтобы всё это воплотить в настоящем. И каждый раз, когда пытаешься это сделать, через время опять возвращаешься к нулю, и, в конце концов, тебя кидает из крайности в крайность каждый день по нескольку раз. И кидают тебя твои же мысли. Так было, когда я оставался один. А когда ходили гулять вместе, то тогда уже я чувствовал себя иначе, можно было развязать язык. Ощущал  я себя комфортно, но мне кажется потому, что говорил в основном я, и говорил, как мне казалось, умные и интересные вещи. Глядя на её заинтересованное и милое, улыбающееся лицо, у меня создавалось впечатление, что ей нравится то, о чём я говорю. Она, как психолог – только слушала меня, но я очень рад был, когда говорила она, я слушал и запоминал даже. Мне было интересно всё, что она скажет, я ведь так мало о ней знал. Она как-то сказала, что я для неё буду загадкой, не знаю, так ли это до сих пор, но для меня она была не просто загадкой, а химерой. Да, хоть мы и жили с ней вместе, а я так и не почувствовал её своей. Возможно, это и хорошо, отношения не должны быть собственническими, она была моей безмолвно, и это её молчание…оно  было.

14.12.2010