Неприкаянная душа Гл. 31 Оргия Гл. 32 Убийство

ГЛАВА31
ОРГИЯ

Синеватая бледность молодого лица выдавала сластолюбца и развратника. Неправильный череп, шея, обросшая торчащими волосами, тощие голени и огромные ступни делали юношу похожим на помесь обезьяны с цаплей. Он смотрел на меня взглядом хищника, собирающегося поживиться беззащитной добычей. Заметив, что жертва не спит, незваный гость молниеносно оскалил в улыбке желтые зубы:
– Не надо врать, Алиса, про то, что ты из России. Такой страны не существует. Тебя привез молодой Курион, сын старого Гнея, главного врага Тиберия. А это говорит мне о многом.

– О чем? – отмирая, заинтересовалась я.


– Ты – шпионка республиканцев, – торжественно поднял вверх сплющенный указательный палец Калигула.

– Кого, кого? – не поняла я.


– Разведчица, – омерзительно ухмыльнулся Гай. – Но можешь передать им, что я обеспечу патрициям долгожданные законы. Они не будут в обиде.

– А я-то тут при чем? – ахнула я.


– Ты хитра, Алиса, и умна, а мне необходимы умные люди, – стал в эффектную наполеоновскую позу древнеримский провокатор. – Старик скоро умрет, переходи на мою сторону. Завтра я еду в Рим, чтобы дать пир в триклинии, куда будет приглашена вся знать. Поедем со мной, дорогая.

– Хорошо, сударь, – обреченно вздохнула я, – если разрешит цезарь.


Восторг, с которым Рим встретил наследника, граничил с экстатической одержимостью. Римская знать, торговцы, ростовщики и чернь ликовали, мешая мне рассматривать древ-нейший город Земли. Тысячи голов, немытых, взлохмаченных, для которых провести грязными пальцами по волосам, значит, причесаться, орали, свистели и махали руками, приветствуя Калигулу.

Императорский дворец, огороженный чудесным садом, находился возле самого моря, на берегу которого происходило странное зрелище. Человек в просторных белых одеждах, воздев костлявые руки к небу, обходил жертвенный алтарь, возле которого стояла большая мраморная статуя бородатого бога соленых и пресных вод – Нептуна, и славил римских богов. Он орал так, что я, настороженно наблюдая за представлением, пальцами заткнула уши. Четыре помощника суетливо бегали вокруг связанных быков, баранов, козлов, кабанов, размахивая кадильницами, из которых валил густой дым. Но вот взметнулись огромные ножи, и бедные животные, обливаясь кровью, стали падать один за другим, окрашивая в красный цвет светло-желтый песок будущего престижного пляжа. Багровая влага брызнула в лик кровожадного повелителя жидкостей, лицо которого внезапно стало свирепым и недовольным. Обрадованные рабы оттащили трупы животных в сторону, чтобы в последствии приготовить из них жаркое для ритуальных убийц.

– О, боги, боги, – вздохнула я, – разве может сравниться учение нежного Христа с вашими дикими нравами!

Огромный кабан медленно проплыл в триклиний на плечах негров, заставляя облизываться голодных гостей, вальяжно возлежащих на мягких пуховых подушках. Вооруженный до зубов дюжий повар жестом заправского палача разрезал пухлое брюхо дичи, из которого вывалилась изрядная гора всевозможных колбас и устриц. С крыши дворца на валяющихся в разнообразных позах гостей дождем посыпались лепестки роз, разбрасываемые веселящимися рабами. Они попадали и в нетерпеливо раскрытые рты патрициев, кротко ожидающих более сытного лакомства. Невидимые ушлые музыканты внезапно ударили по струнам арф, задули в кларнеты и флейты. Жеманные рабыни в оранжевых хитонах бесплотными тенями заскользили между лож и столов с чашами искристого вина. Откуда-то сверху на мою макушку шлепнулась плетеная корзиночка с флаконом экзотических духов. Я с обидой потерла ушибленное место и возмущенно задрала голову в поисках древнеримского хулигана, но улыбающийся чернокожий мужик в кокетливой набедренной повязке знаками показал оскорбленной гостье, что корзиночка предназначена ей в дар.

«Дареному коню в зубы не смотрят», – подумала я, понюхала высококлассные духи и принялась внимательно рассматривать окружающих.

После небольшой паузы на крепкие котелки пирующих полетели цветы и долгожданные сладости. Не обижаясь на недозволенные заигрывания рабов, дамы и господа бросились ловить халяву с жадностью малоимущих.

Калигула лениво возлежал на ложе из красного дерева и слоновой кости. Он смачно целовал плечо родной сестры и искоса поглядывал на меня. Чувствуя неловкость, я робко примостилась рядом с пожилым, толстым патрицием, заглатывающим мясо с аппетитом заключенного концлагеря. Мимо нас, виляя крутыми бедрами, проплыла красивая кучерявая рабыня. Подозвав ее сарделькообразным пальцем, обожравшийся кавалер бесцеремонно запустил обросшую рыжими волосами толстую лапу за ее крикливый хитон. Покраснев до кончиков волос, бедная девушка убежала.

– Гатерий, – внезапно представился мне несостоявшийся соблазнитель. – А как зовут мою очаровательную соседку?

– Алиса, – пробормотала я, с отвращением представляя, как жирные ручищи любителя мясных продуктов цинично залезают мне за пазуху.


– Очень приятно, – показывая лошадиные зубы, просиял шарообразный Гатерий. – Тебе налить вина?

Раздался визгливый звук незнакомого инструмента, и в порыве необузданной страсти подвыпившие олигархи с жадностью набросились друг на друга. Громкий женский стон бесстыдно ворвался в мои несчастные уши, заставив крепко закрыть глаза. Удовлетворенный Калигула, пресытившийся венценосной сестрой, резко встал на гигантские стопы и театрально раскинул руки.

– Ветер любви сорвал венок с моей головы! – фальцетом заорал он. – Кто даст мне другой?

Не заставляя себя долго уговаривать, привилегированные слои общества повскакали со своих мест и стали сдирать с макушек растрепанные веники, чтобы, хихикая, пулять ими в будущего цезаря. Получивший то, что просил, царственный великий блудник низко поклонился, посылая щедрым дарителям слюнявые воздушные поцелуи. И тогда с крыши на голову любителю дармовых головных уборов опустился очаровательный юноша с длинными волосами. В отличие от наших хиппи, светлые кудри его блистали чистотой и восхитительно пахли благовониями:
– Боги посылают тебе венок! – с усердием надевая плетеные цветы на шишковатую башку наследника, радостно завопил пришелец.

Калигула, словно выиграв в лотерею иномарку, громко зарадовался и захлопал в ладоши, а потом крепко обнял прелестного гея и трясущимися руками полез под его одежду.

Вызов нравственности был принят на «ура». Подражая всесильному господину древние бисексуалы тотчас побросали пылких партнерш и набросились на лиц мужеского вида, терпеливо ожидающих своей очереди в распутных игрищах.

Внезапно материализовавшийся старый сладострастник Силен и хоровод его косматых сатиров в исступлении заскакали возле исполинского, выставленного напоказ каменного фаллоса, требуя начать сумасшедшую оргию, призывающую к совокуплению со своим полом.

Словно устыдившись того, что именитые гости остались простоволосыми, царственный учредитель праздника оглушительно свистнул. На звук, вырвавшийся из луженого горла наследника, вбежали оранжевые девицы со свежими изделиями из цветков, которые тут же возложили на макушки каждого гостя.

Чтобы подкрепить силы любовников, на блюдах из золота и оникса рабы внесли лангустов, павлиньи яйца, козлиное жаркое с трюфелями и куриный бульон. Столы ломились от яств: свиное вымя, поджаренное на масле, желтки вкрутую с горчицей и черным перцем, бычьи семенники в вине, мурены, морские угри в остром соусе, жареное мясо и разнообразная рыба. Вина белые, красные, желтые, зеленые, черные лились рекой в безразмерные желудки пирующих, стекая по подбородкам на светлые одежды и окрашивая их в яркие цвета. Через полчаса светские дамы и кавалеры стали походить на издающих хриплые, нечленораздельные звуки задиристых попугаев, время от времени пулей вылетающих в прекрасный сад, дабы оросить его рвотными массами и терпкой, концентрированной мочой.

Кривляясь в непристойном танце, на арену выбежали полуголые рабыни. Надменные патриции тотчас преобразились в шаловливых деток и стали целиться в танцовщиц неубранными вовремя объедками со столов.

– За славу и величие Рима! – между делом заорала сотня глоток, поднимая вино, чтобы чокнуться хрустальными бокалами, осколки которых бросились подбирать босые невольники, шныряющие между знатными выпивохами.

Ночь светлела. Кора платанов посерела на фоне утренней мглы. Вдали зашумели повозки, которые до восхода солнца должны были привезти на рынок мясо, хлеб и фрукты.

Зазвучали фанфары. Распахнулся занавес главного входа, и в триклиний въехала колесница, влекомая девицами, на которых были только кожаные пояса. На повозке стояла бочка, на краю которой сидел, омывая ноги в вине, бог Дионис. За бочкой, корча отвратительные рожи, лихо скакали косматые сатиры. Пирующие с трудом подняли отяжелевшие от вина головы, стараясь рассмотреть неутомимого Калигулу, мастерски изображающего больного, страдающего грибковым заболеванием ног, который объявил беспощадную войну ненавистным простейшим, сокрушая врагов в дезинфицирующей жидкости. Раздались хлипкие аплодисменты. Колесница остановилась.

Лже-Дионис ловко выхватил у нескольких еще стоявших на своих двоих мужичков пустые чаши, окунул их куда-то между огромных стоп, и наполнил вином, смешанным с великодержавным императорским потом.

– О, божественный, – принимая из рук наследника вожделенную опохмеляющую жидкость, проикали благодарные придворные.

– Мне, мне тоже, о, великий, – раздались дружные голоса, бросая кубки будущему кесарю.


В середине праздника ко мне подошел Квинт, просверлил пьяными глазами и удивленно спросил:
– Как ты сюда попала?

– По приглашению Гая, – ответила я, умышленно называя главного развратника по имени.


– Ты стала его любовницей, – констатировал факт потрясенный патриций. – Странно, но такие женщины не во вкусе цезаря.

– А какие женщины во вкусе будущего императора? – ехидно поинтересовалась я.


– Ты слишком худая, иудейка, – ухмыльнулся доблестный римский воин. – Хотя глаза у тебя необыкновенные, да и грудь хороша.

– Спасибо за комплимент, – преувеличенно ласково улыбнулась я.


На том и разошлись. Но когда я повернулась в сторону Калигулы, то перехватила его торжествующий взгляд.

Утром прибыли носилки, на которых нас с почестями унесли на белый корабль, отправляющийся на Капри, чернокожие рабы. Наследник трона уже протрезвел, но неприятные мысли мучили его шишковатую голову. Возле судна к процессии присоединился Фарий Ставр. Виновато поглядывая на меня, итальянский комедиант принимал всяческие усилия, чтобы обратить на себя внимание подруги внука Тиберия.

– Прости меня, Алиса, за предательство, но другого выхода у бедного актера не было, – улучив момент, заискиваю-ще прошептал негодяй. – Я соскучился по Риму, так как не был в нем несколько лет.

Я оглянулась на Гая, тот почивал мертвым сном. Или притворялся.

Ничего не ответив Ставру, я спустилась в душную крошечную каюту.

И ради такого человечества отдал Всевышний на поругание и казнь нежного Иисуса! Не слишком ли это большая жертва с Его стороны?



ГЛАВА 32

УБИЙСТВО


Вилла Тиберия встретила гуляк тишиной и тягостным предчувствием грядущего несчастья. Калигула, пристально посмотрев в мои глаза, неторопливо поднялся в свою комнату. Я тоже прилегла отдохнуть в уютной спаленке, припоминая малейшие эпизоды из увиденного мной накануне.

– Жаль, что потеряла экзотические духи, – сворачиваясь калачиком, подумала я и с наслаждением сомкнула веки.


– Где ты, мама?– спросила дочка, протягивая мне руки.

– Она далеко, – проявляясь привидением на фоне бледной стены, прошептал Карлос, – она слишком далеко.


– Не дальше Камчатки, – ехидно засмеялась Марго.

– Дальше, – откликнулся Мадим, – и теперь она мне недоступна.


– Почему? – удивился домовой.

– Она под защитой Хозяина, – вздохнул бывший Ветров, – и ей грозит опасность.


Громкие голоса заставили меня проснуться. Уже темнело.

– Боже мой, – облизывая пересохшие губы, простонала я, – мраморные стены виллы цезаря напоминают мне красивую гробницу.

– Макрон, – внезапно закричали где-то внизу, – великий император ждет тебя!


Справедливо рассудив, что пора бы и поужинать, я нехотя поднялась со своего ложа. Возможно, доброжелательный владыка не рассердится на гостью за то, что она попросит у кухарки маленький кусочек сыра.

Кстати, где Тиберий? Около зала, в котором обычно цезарь принимает гостей, никого не было, даже телохранители покинули свои наблюдательные посты. Стараясь быть как можно менее навязчивой, я тихонько открыла дверь. Возле кресла, в котором восседал император, примостился его наместник в Риме, которого я видела в триклинии. Он почему-то склонился над старцем и пылко обнял его за горло. Странный хрип донесся до моих ушей.

– Что вы делаете? – закричала я, не соображая, что подписываю себе смертный приговор.

Убийца резко повернулся на мой крик и сверкнул бешеными глазами.

Топот нескольких пар быстрых ног по направлению к месту преступления заставил меня обернуться. Калигула, бледный, но торжествующий, смотрел на мертвого деда, широко раскрытые очи которого с удивлением несмышленого ребенка наблюдали вечность. Сзади внучатого племянника стояли дрожащие от страха рабы.

– Почему ты здесь, Алиса? – неожиданно возмутился наследник, пронзая меня гневным взором, в коем лицемерная скорбь сочеталась с едва прикрытой радостью.

– Божественный цезарь умер от сердечного приступа, – оповестил присутствующих Макрон.




– Неправда, это вы убили его! – медленно оседая на пол, прошептала я.

– Замолчи, грязная иудейка, – брызнул пенистой слюной преступник.


– Ты можешь идти, Серторий, – повелел Калигула. – Я сам поговорю с гостьей деда.

Тяжелой поступью медведя, задравшего охотника, убийца зашагал к двери, а перепуганные рабы рассыпались в разные стороны, освобождая ему дорогу.

– Неужели Квинт не сказал тебе, что Тиберий приговорен? – спросил сообщник убийцы, вгрызаясь в меня чудовищными своими зрачками, неожиданно напомнившими мне зрачки маньяка Экзили.

Я ничего не понимала.
– Не отпирайся, Алиса, – продолжал разглагольствовать преступник, – я прекрасно знаю, что ты появилась у нас не случайно. Ты – шпионка Курионов, а, значит, республиканка. Я против республики, но заговорщики сослужили мне добрую службу, отправив в царство Аида дряхлого, немощного старикашку. А потому я не покараю тех, кто подчинится моей доброй воле.

– Я – не республиканка, – поднимаясь на непослушные ноги, пробормотала я.


– Мы наблюдали за тобой, драгоценная, тогда, когда ты вела с Квинтом любезную беседу, – взял меня за подбородок Калигула.

– Это был ни к чему не обязывающий разговор, – отшатываясь от мерзавца, прошептала я.


– Полно, от моих очей не скроется ничто, – прошипел наглый наследник. – Ступай в свою комнату и забудь об убийстве.

Не помню, как я поднялась наверх, не помню, как легла в постель. Одна только мысль преследовала меня: бежать. Но как выбраться с неприступного острова? Рано или поздно убийца узнает, что странная приживалка не принадлежит к славному семейству заговорщиков. И тогда…

Неожиданно окно спаленки распахнулось и пропустило ко мне в комнату громоздкую темную фигуру.

– Кто здесь? – втягиваясь в постель, пролепетала я.

– Друг, – резво заговорила фигура голосом античного комедианта.


– Ты хочешь продать меня новому хозяину, чтобы выбраться с Капри в Рим, который давно не видел? – съязвила я.

– Тебе угрожает опасность, – игнорируя мое занудство, заявил продажный лицедей. – Завтра на виллу приплывает Квинт, уж он-то точно знает, что ты не республиканка.


– А по какому поводу ты оказался здесь? – обозлилась я.

– Чтобы прославлять Гая Цезаря, которого ненавижу, – поморщился Фарий Ставр.


– Ты знал о готовящемся покушении на Тиберия? – чувствуя приближающуюся к горлу тошноту, ужаснулась я.

– Догадывался, – присел на кушетку возле моей постели бесстыжий актеришка. – Молодой Курион, польстившись на посулы внука, предал сенаторов, а потому, не выдержав позора, от болезни сердца скончался его бедный отец. Лишившись своего идеолога, патриции преклонили колени перед наследником, надеясь, что только Калигула даст народу Рима то, в чем так упорно отказывал ему старый император.


– Чего хочет народ Рима? – устало осведомилась я.

– Хлеба и зрелищ, – сладко потянулся комедиант.– А также свободных выборов.


– Так почему тебе не пойти навстречу Квинту и не заложить «грязную иудейку»? – зло прищурилась я. – Во имя народа, например.

– Постоянные преследования обострили мои чувства, – покачал головой итальянец, – а потому я считаю, что из меня хотят сделать жертвенного ягненка.


– За что тебя преследовали? – смело поинтересовалась я.

– В своих пьесах я нападал не только на сенаторское сословие, но и на цезаря, – тяжело вздохнул лицедей. – Кстати, рабы, видевшие совершенное убийство, уже мертвы.


Мороз пробежал по моей коже. Да, надо бежать, Но как?

– Небольшое судно стоит на причале у берегов Капри, ожидая приказа, чтобы покинуть императорский остров, – будто прочитал мои мысли циркач.

– Не твоего же командирского приказа они ждут,– с горечью усмехнулась я.


– Надлежащий свиток у меня в руках, Алиса, – осветился улыбкой Фарий. – Едем?

– Считаешь, что у меня есть возможность выбраться с виллы? – всплеснула руками я.


– Пока тебя не сторожат, да, а потому не стоит прятаться, – вскочил с места Ставр. – Поторапливайся.

Охрана спокойно пропустила нас к кораблю, безмятежно покачивающемуся на ультрамариновых волнах причала. Комедиант передал капитану маленький свиток, тот согласно кивнул и жестом указал беглецам на крохотную каютку в темном и мрачном трюме. И мы, как не странно, тотчас отчалили от места, где завтра спохватившийся младой распутник должен приговорить к смерти мнимую республиканку.

– Как ты узнал о надвигающемся убийстве «грязной иудейки», Фарий? – укладываясь на жесткую корабельную постель, спросила я. – И что за бумажку ты показал капитану?

– Рабы предупредили меня. А приказ, – горько засмеялся артист, – приказ я везу о том, чтобы народ Рима узнал об освобождении его от ненавистного диктатора. Я обязан состряпать зрелище, достойное Калигулы.


– Но охрана видела, что мы бежали вместе! – ахнула я.

– Видела, – машинально подтвердил циркач, – а потому спектакль придется готовить кому-нибудь другому.

Под утро мы были в Вечном Городе. Знаменитые Капенские ворота, несмотря на раннее время распахнутые настежь, оказались запружены заспанными людьми и повозками, гружеными разнокалиберными узлами. Творения Божии, одетые в серые одинаковые плащи, с суконными шапочками на головах, деловито пробивались через плотное кольцо стражников, придирчиво осматривающих плебеев. Благополучно миновав охрану, мы зашагали по главной улице Рима вдоль склона знаменитого Авентина. Позади остался Большой цирк, Палантин, храм бога Портуна, а мы все шли и шли. Ненадолго задержал нас потрясающий вид на Капитолий и на форум внизу, стоящие недалеко от прекрасного здания, где заседал сенат, но только ненадолго, так как трещавший без умолку комедиант потащил меня к реке, где отвратительная вонь заставила беглянку закрыть ноздри носовым платком.

– Здесь обитают кожевенники, шерстомойщики и шерстобиты, – объяснил причину дурного запаха не в меру разговорчивый попутчик.

За Тибром Рим преобразился. Крохотные косые домишки из древнего прогнившего дерева и глины прижимались друг к другу, стараясь удержать равновесие. Грязные, оборванные дети, вставшие ни свет ни заря, запрыгали вокруг нас, сияя от радости: видимо, Фария здесь знали и любили. Невдалеке высокий, худой старик чинил сети. Увидев толпу, состоящую из местных отпрысков непобедимой нации и двух взрослых людей, он пошел им навстречу, широко раскинув длинные руки.

– Это мой отец, – невежливо показывая пальцем на рыбака, сказал актер.

Папочка встретил наследника с распростертыми объятиями и пригласил в родительский дом. «Хижина дяди Тома» стояла возле самого берега, не боясь опрокинуться в реку, чтобы превратиться в гордое судно или камнем пойти ко дну. Согнувшись в три погибели, чуть ли не на четвереньках, мы проникли в маленькую комнатку, напыщенно именуемую залом. Вдоль «зала» стояли дряхлые скамейки, а посередине возвышался стол из потемневшего от времени дерева. Посадив меня обдумывать происшедшее на замызганную скамью, отец и сын выползли на несвежий воздух, чтобы обсудить планы на будущее. Я прислонилась к обросшей плесенью стене и задремала, так как обдумывание необычайных приключений, выпавших на долю обыкновенной домохозяйки из российского города двадцать первого века показалось мне в данной ситуации бессмысленным. Надоело все: страх за свою никому не нужную жизнь, вечные изнуряющие перемещения из страны в страну, из одного времени в другое.

Громкий хохот разбудил «спящую красавицу».

– Подкрепляйся, Алиса, – прогремел артист, протягивая мне кусок черствого хлеба.

С омерзением покосившись на угощение, я оттолкнула от себя милостивую руку дающего.

– Сейчас сюда подъедет повозка, которая следует в Неаполь, – сообщил мне свое решение комедиант. – Там мы можем спокойно провести остатки дней, пока боги не призовут нас в царство Аида.

– Но Неаполь недалеко от Везувия! – ужаснулась я, ибо репродукция «Последний день Помпеи», висевшая над постелью Жанночки, постоянно напоминала мне о бренности бытия. Да и по моему авторитетному мнению выпученные от ужаса глаза несчастных не предрасполагали к вожделенному отдыху.

В верхнем городе, где проживал народ побогаче, праздновали смерть Тиберия. Римская знать, сенаторы, всадники, торговцы, ростовщики, высыпав на улицы Вечного Города, ликовали столь шумно, что я закрыла уши. Так в России не приветствовали ни одного секретаря или президента. Даже самого Сталина. Повозки, доверху груженные копченым мясом, вяленой рыбой, солониной, мукой, крупами, овощами и фруктами, бесконечной вереницей тянулись по здешним проспектам, раздаривая свое содержимое желающим. Каждому, кто протягивал ладонь, помощники квесторов отсчитывали по сотне сестерциев. Там и сям пьяные образчики великой нации орали веселые песни и призывали на голову Калигулы благорасположение многочисленных богов всесильного Олимпа. Наша небольшая повозка, благополучно миновав торжествующий Рим, выехала на южную дорогу. Благоухающие поля и живописные холмы поразили меня своей необыкновенной красотой, но на минуту закрыв глаза, я все же погрузилась в сладкую дрему.

Уткнувшись носом в душистое сено, в изобилии наваленное на античное транспортное средство, я проспала, наверное, сутки. В сумерках мы подошли к месту, где сделали останов-ку на ночь. Фарий заботливо накормил меня лепешкой с овечьим сыром, напоил молоком, раздобытым у местных крестьян. Третий член небольшого отряда беглецов, переправлявший нас в Неаполь, немолодой, лысый мужичок, молча смолотил суточную дозу харча, и также молча залез под повозку. Артист лег рядом со мной, повздыхал, поворочался, но тут же отбыл в царство Морфея. Страннице не спалось. Ясные звезды, которые я знала ближе, чем простые смертные, безразлично помаргивали путникам, аккуратное небесное светило, прозываемое в народе Луной, равнодушно освещало темные холмы, которые милостиво спрятали путников от возможной погони.

Под утро веки отяжелели, и глубокий сон унес жительницу двадцать первого века в загадочную, нереальную страну, оберегая от потрясений, которые преследовали несчастную изгнанницу в последнее время; то время, как появился на ее пути дух, мечтающий стать бессмертным.