В школу!

  Когда  мне  исполнилось семь лет, отец повел меня в школу, в нулёвку, то есть в нулевой класс. В то время, а это было в 1932 году, существовали такие подготовительные классы, в которые принимали  с семи лет. Они и назывались нулёвками, а в первый класс  принимались дети с восьми лет. Но отец не довёл меня до большой  школы, какой был в ту пору Школьный дворец, школа № 1,  современная  гимназия.  С улицы  Октябрьской,  где был наш дом, ближе  до базара, где  стояла небольшая  школа, которая называлась тогда почему то татарской. Двухэтажное  здание  школы стоит и теперь на  территории  рынка. Вот  в ту школу и  привёл  меня  отец.  Меня  приняли,  но приняли в первый класс, а не в нулёвку, потому  что  не  было  в этой  школе  нулевого  класса.

  В первый день занятий отец принёс мне прямо на урок портфель с тетрадками и с пеналом  для ручки  и  карандашей.  Он  был доволен, что я, его сын,  теперь  будет  ходить в школу.  Я очень хорошо  помню этот день, и не редко вспоминаю  суетливую фигуру отца, с  извинениями зашедшего в класс. Совсем не удивилась этому моя  первая учительница Пелагия Николаевна Маслова, которую я тоже  не редко вспоминаю в этом эпизоде, когда вспоминаю отца,  погибшего на фронте. Отец прошел Сталинградскую битву, но после  Сталинграда  был  ранен  под  Ростовом,  и  умер в  госпитале  в  городе  Морозовск   Ростовской области.  В  этом  городе  он  и  похоронен,  а  на  площади, на  первой  мраморной  доске,  в  числе  других высечено и его имя:  «Аксёнов  Н. Е.».  Аксёнов  Николай  Ефимович,  1899  года  рождения.  Ему  так и не  исполнилось 44 года.
 
  В этой маленькой школе  было мало классов  и то, только  начальные.  Не  было в школе раздевалки, поэтому раздевались в классе, а пальто  обычно клали на сидение.  Это было удобно малышам,  и сидеть повыше, и видеть получше.  Однако,  некоторые девочки на пальто  не  садились, жалели,  а вешали  своё пальто где-то рядом.  Вот и получалась некоторая  обида  у девочек,  которые аккуратно вешали своё пальто, а не клали  его на сиденье,  так,  что  иногда  раздавался  возглас:  «у всех пальто под попой, а у нас нет».  На перемене в классе было шумно. Никто не заставлял выходить из класса даже для проветривания его. Да и дежурная служба не была налажена.  Помню   ученика по фамилии  Дерман,  он  хоть  и  тихий, но драчливый.  Девчонки на него жаловались по этому  поводу. Вот фамилию Дерман  я помню до сих пор,  вернее, после вспомнил, когда  узнал перевод  её  с немецкого.  Немцев в Вольске было немало и среди учеников и среди учителей. Ведь рядом с городом  Вольском, за Волгой, была расположена республика «Немцев Поволжья», а оттуда многие переселялись в другие районы.
 
   В этой маленькой школе у базара мы учились только один год. Но  я помню развалины разрушенной церкви, стоявшей рядом, вернее,  остатки фундамента этой церкви и кирпичи, разбросанные возле двора  нашей школы. А однажды утром, придя в школу, мы узнали, что   здесь, в развалинах  церкви ночью убили человека, труп которого обнаружили  и недавно увезли. После этого жуткого известия мы долго боялись подходить близко к этому месту. А вскоре дворик нашей школы огородили забором. Забор высокий, он сделан из необстроганных  досок, плотно, без щелей, прибитых к поперечным планкам, брускам. Ворота школьного двора выходили в сторону ворот пожарной части.  Пожарная вышка – «каланча» возвышалась рядом.
Вспоминаю и то, как однажды я пришел в школу, а так как  пока никого не было во дворе, решил  подождать, присев здесь на широком брусе забора. Школьный дворник вышел из-за школы, а увидев меня, сидящим у забора с портфелем, спросил: «В школу пришел?  Домой  иди,  нынче  не  учатся,  выходной  нынче». Я  понял свою оплошность, даже стыд почувствовал какой-то, и быстро пошел домой, стараясь не показывать, что приходил с портфелем. Мать тоже поняла, что в выходной день меня в школу проводила, но как-то легко замяла это дело. Ведь тогда выходные дни не только в школах, а и на производстве были не по воскресеньям, а по шестидневкам.  Пять  дней рабочих, шестой – выходной.  Выходные дни были  6-го,  12-го,  18-го,  24-го,  и 30-го  числа каждого месяца.
   
   Через год нашу школу перевели в другое помещение. Школу  теперь разместили в здании, расположенном на углу улицы Октябрьской и Коммунистической, напротив гостиницы «Цемент». Ходить сюда было удобнее, так как мы жили на улице  Октябрьской, на этой же солнечной стороне.  Та же была и учительница  Пелагея  Николаевна  Маслова, приятная и не молодая уже женщина, которую мы любили.  Там тоже не более года мы учились. Нас перевели в помещение  бывшей Совпартшколы, как тогда оно называлось, расположенное на углу улицы Ленина и  Красногвардейской улицы. Здесь разместилась неполная средняя школа  № 9.
      
   Тогда двери парадного входа не открывались, а в школу мы заходили со двора, и по узкой крутой деревянной лестнице  поднимались на первый этаж. А здесь уже открывался простор  коридоров, высокие потолки и широкая лестница на второй этаж.  Здесь  я учился до седьмого класса, а седьмой класс был тогда, в 1939-м году, выпускным. Выпускники получали «неполное среднее  образование».  А  экзамены  нам  пришлось сдавать по  одиннадцати предметам,  включая конституцию и  две  истории  с  географией.  Но уже на  следующий год, я помню, количество экзаменов в седьмых классах  сократили до восьми. Мне вообще, почему-то «везло» на количество  экзаменов. Представляете, ещё в третьем классе мне пришлось сдавать испытания по четырём предметам.
   
   Испытаниями назывались те экзамены по арифметике и русскому языку письменно и устно,  которые принимала наша учительница в присутствии асиссента.  Я  хорошо запомнил эти испытания, потому, что меня хотели оставить на  второй год в третьем классе, не допустив до этих испытаний.  По  болезни я пропустил всю третью четверть и начало четвёртой.  Учительница, Пелагия Николаевна уговаривала мою мать, что лучше  оставить меня ещё на год в третьем  классе,  пока  я подрасту. Ведь  младше всех в классе, и много пропустил.  Но  я   не согласился, плакал,  да  и  мать объясняла учительнице, что я учил уроки, задания на которые мне приносили ребята. Уговорила мама учительницу, выдержал я испытания и переведён в четвёртый класс. И опять, сразу  после нас эти испытания за третий класс отменили.
 
  В четвёртом классе у нас была уже другая учительница. Не помню  я, как её звали, да и саму её плохо помню, но вот запомнил, что с ней  у меня были конфликты.  Мне показалось, что она придирается ко мне  и постоянно следит за мной.  А всё началось с того, что однажды она  обыскала меня  и  нашла семечки в  кармане  пиджака.  Отругала,  сказав,  что  семечки в школу приносить нельзя. Я  больше и не приносил  семечек, но принёс как-то орешков в кармане. А она, как будто  следила за мной, и снова меня обыскала. Видимо, она ожидала  обнаружить  опять семечки, а за повторное нарушение отругать меня ещё сильнее,  потому, что, найдя орехи, она продолжала проверять другие карманы. Не ругала, но сказала, что и орехи приносить нельзя.
 
  А  ещё как-то  раз она  опрашивала всех или только некоторых  учеников об их родителях. Когда меня спросила о том, где мой отец  работает и сколько получает, то  я  ответил,  что отец  работает  бухгалтером на заводе «Большевик» и получает сто шестьдесят  рублей. Это я знал точно, но она не поверила и с хитрой улыбочкой   спросила: - «а может быть двести шестьдесят рублей». Она посчитала,  что  я  обманываю  её,  специально занижая  заработок  отца.  Надо  бы  мне  сказать, что отец работает бухгалтером одного цеха на заводе «Большевик», цеха «Помол», а не всего завода. Но я и сам, видимо, не понимал этой  большой разницы, а может быть ,  просто не знал. Но она явно  заподозрила  меня  в обмане и как-то пристально на меня  посмотрела.
 
  Классным руководителем в шестом и седьмом классах была у нас Наталья  Ивановна  Ващенко,  стройная пожилая женщина. Она  преподавала химию и физику, рассказывала очень интересно. Мы  любили её предметы, которые она сопровождала показом опытов. На  уроки по теме электричество, она приносила в класс батареи сухих  элементов, составляла электрические цепи,  демонстрировала  электромагниты. На уроках по химии были стойки с пробирками,  колбы на штативах и спиртовки для нагревания растворов. Тогда у нас  не было специальных кабинетов физики и химии, все необходимые для урока приборы и наглядные пособия приносили в класс.  Но мне  запомнилось то, что  мы  на  её  уроках  привыкли  называть формулу  воды «ха-два-о»,  и  не  знали, что надо читать «аш-два-о».  Да  и  во  всех химических формулах, читая водород, она произносила «ха»,  вместо «аш». Так она и нас научила. И только в восьмом классе, в  школе  № 1, мы перестроились, когда над нашим «ха» даже  посмеялись.
 
  Я очень любил и физику, и химию,  которые  преподавала Наталья Ивановна, и считался у неё вполне успевающим учеником, если не  отличником. Но она увидела однажды  в  журнале  тройку, выставленную мне по географии. Она не поверила, что у меня может быть тройка, и, не предупредив меня, пришла на урок по географии и попросила  преподавательницу вызвать меня. А я опять дома не прочитал  географию, считая, что меня теперь не скоро спросят. Поэтому, выйдя  к доске, начал что-то  мямлить про экономику какой-то страны,  кажется,  Индии.  Ведь это была «экономическая  география капиталистических стран». Мне было настолько  стыдно,  что  я  рассердился на нашу классную руководительницу, да и на себя  самого. Мне тройку поставила преподавательница географии, хотя я и тройки не заслуживал, так как отвечал не думая,а сердясь на всех,а прежде всего, на классную руководительницу. Это потом мне  объясняли ребята, что можно и не читая учебник, рассказывать об экономике страны, если знаешь её природные условия. Тем более об экономике Индии с её индийским чаем. Но это могут люди с  гуманитарным складом ума, люди  многословные,  умеющие  витать  в  облаках,  вокруг,  да  около.  Тогда  я не мог так импровизировать, да и вообще недооценивал гуманитарные науки.
 
   Математику нам преподавал Бекетов Иван Матвеевич. Высокий стройный, довольно молодой человек, он стремился увлечь нас своим предметом,  демонстрируя строгость выражений  при доказательстве  теорем. Он и от нас требовал соблюдения пунктуальности, и не только  при доказательстве теорем, но и при объяснении математических выкладок. Понимал шутки и не ругался,  когда  кто-то выпустил в классе на его уроке воробья.  Хорошо, что скоро прозвенел звонок. Хорошая память у нас осталась об уроках  Ивана Матвеевича Бекетова.
 
  Как то на уроке по геометрии, рассказывая о треугольниках и доказывая их подобие,  Иван Матвеевич обратился к классу, как бы с вопросом: «А  помните,  была у нас такая теорема…».  Так как  я внимательно следил за ходом его доказательства, и за ходом его мысли, то я догадался,  какую  из пройденных теорем он имеет в виду и, подняв руку,  быстро сказал:  «Я знаю».  Остановился Иван Матвеевич и, показав на меня рукой, произнёс: «А, ну».  «Наклонные равны, если равны их проекции», - сформулировал я.  Даже по одобрительным  взглядам некоторых учеников, особенно, учениц, я понял, что удивил их знанием предмета. Откуда он всё это помнит, - читалось в их глазах, - ведь это когда  было. Но  Иван Матвеевич, даже не похвалив меня, стал  формулировать полное наименование этой теоремы: «Наклонные, поведённые из одной точки, лежащей вне прямой, на эту прямую, равны, если равны их проекции». Но я был доволен тем, что  так  хорошо  у меня получилась эта  «выскочка с места»,  причём  своевременно, и вполне «к месту».  Я до сих пор помню подробности.
   
  Биологию  у  нас  читала  Чумакова  Ольга Александровна.  Помню,  как старательно  она объясняла нам строение ядра клетки растения,  начиная урок словами: «Ядро имеет сложное строение...». Она  очень четко выговаривала каждое  слово, акцентировала звук «о», произнося  его похожим на звук  «у», что создавало  впечатление  иностранного  акцента.  Она не отходила в выражениях далеко от формулировок  учебника,  да  и  от самого учебника, лежащего на столе. А учебники по ботанике тогда были у нас у всех, так, что повторить пройденный материал не составляло труда, но я, почему то,  редко открывал его.
 
  А вот муж Ольги Александровны, Чумаков  Владимир Максимович, слыл  виртуозом  в преподавании математики.  Не  у нас  он  читал  математику, но  о нем  я  много  слышал  хороших  отзывов.  Его я  часто встречал, потому что он жил некоторое время в соседнем  доме  на квартире, где они  тогда и поженились и некоторое время  жили  с  Ольгой Александровной.  Потом  они  перешли  на  другую квартиру  в доме,  расположенном  недалеко  от  школы  № 9.  О дальнейшей их судьбе я  ничего не знаю, но слышал о том, что сын их пошел не по их стопам, как я узнал значительно позже.