Курсант СПМУ

         Симферопольское пулемётно-миномётное училище.
     В январе 1943 года, 31 числа к девяти часам утра по повестке Вольского Райвоенкомата, имея с собой кружку, ложку, вещмешок и кое-что из продуктов на день, я прибыл на призывной пункт. Он располагался у здания Райвоенкомата на улице Революционной. Там уже собрался народ. Это призывники и их родственники, провожающие. Не долго длилась перекличка и проверка по спискам прибывших призывников. Вещмешки, а у некоторых чемоданы, погрузили в сани-розвальни, две или три повозки, и двинулись пешком за санями по льду по Волге вверх до города Балакова.
        Многие  из  провожающих, в том числе и моя мама, некоторое время  шли  с нами по дороге, по льду по Волге  разговаривая, и давая последние наставления. Слез не было, ведь провожали в военное училище, а не на фронт, о чем было известно еще до призыва. Правда, название училища мы узнали лишь по прибытии, когда нас разместили в помещении школы города Балакова. Это   Симферопольское  Пулемёьно-Миномётное  училище, эвакуированное из Крыма, из города Симферополя.   В нем два  факультета.  Мы попали на Пулеметный факультет, личный  состав которого  разместился в помещении школы, а  Минометный факультет размещен в другом здании, на другой улице, хотя не очень далеко  от нас.  Ведь мы ходили в одну столовую, расположенную на территории старого рынка.
    
   Видимо нас здесь уже ждали, так как сразу появились младшие командиры, вернее только  помкомвзводы  - старшие сержанты. Они нам показали уже подготовленные для нас места на нарах.  Нары в два этажа настелены из досок и обтянуты плащ-палатками. Под плащ-палатками настелена  солома или сено не очень толстым слоем. Места для каждого отводилось так мало, что приходилось спать плотно друг к другу. В первый же день нас сводили в баню и переодели во всё казённое  обмундирование, кроме обуви. Обуви не было, сказали, что ботинки получим позже, а пока мы  остались обутыми в свои валенки, в которых мы и пришли из дома. Всё обмундирование б/у, то  есть бывшее в употреблении, и видимо, неоднократно. Нижнее бельё, гимнастёрки и брюки постиранные, но изрядно помятые сразу изменили наш облик. Шинели старые, застиранные,  помятые, «гвардейские обноски», как кто-то их назвал, должны были придать нам вид  красноармейцев. В качестве головного убора - шлем будёновка времен гражданской войны, тоже  старый, с большой красной звездой, полинявшей от стирки. Правда, носили мы их не долго, вскоре выдали новые шапки-ушанки, но пока только нашей роте.
       
   Каким-то ротам поменяли и шинели,  выдали новые шинели из английского сукна. Это шинели желтовато-зеленоватого цвета, резко  отличающиеся от наших серых шинелей.  Мой двоюродный брат, мой одногодок, призванный из  села  Вязовки Куриловского района, что недалеко от города Вольска, тоже оказался на нашем факультете, но в другой роте. Вот их роте выдали такие шинели английского сукна, и он очень радовался, что ему такая шинель досталась. Когда мы встречались, он  хвалился передо мной своей английской шинелью, глядя на мою старую серую солдатскую шинель.
   
   Нас, семнадцатилетних мальчишек, сразу же начали закалять физически. После подъёма, а это   шесть часов утра, зима, февраль, ещё темно, едва светает, а мы бежим на физзарядку. Это бег в  быстром темпе, не отставая от старшего сержанта. Периодически, когда он устаёт, все мы  переходим на быстрый шаг. Он устаёт, а мы, ещё не натренированные, так просто изнемогаем при  таком темпе. За полчаса такой физзарядки мы уставали до изнеможения, нам едва хватало дыхания,  и мы так разогревались, что не ощущали холода, даже  по  пояс  раздетыми, а в сильный мороз  –  в  нательных рубашках. И никто не простудился, никто не заболел. Но в столовой нам явно не хватало  еды, -  полуголодные выходили мы  из  столовой, -  есть всегда хотелось.

  Начались занятия. Их проводили командиры взводов и их помощники. На занятиях нам  показали пулемет системы «Максим», образца 1910 года. Показали, как его заряжать, как из него  стрелять, как он разбирается, какие задержки могут возникнуть при стрельбе, и как их устранить. Даже давали теоретические основы выстрела и полета пули, понятие о баллистической траектории и  влиянии на неё ветра и других внешних факторов. Например, известно, что начальная скорость  полета пули при выстреле равна 810 метров в секунду, дальность полета 5 километров. Давали также понятие о скорострельности и темпе стрельбы  пулемёта, о необходимости учета скорости  ветра на траекторию полета пули.
На практических занятиях нас учили разборке и сборке замка пулемета системы «Максим»,  наиболее сложного и ответственного узла. Разборку и сборку замка пулемета тренировали на  скорость и вслепую, то есть с завязанными глазами. Объясняли, что это необходимо для умения  быстро устранять задержки в пулемётной стрельбе, которые могут возникнуть при стрельбе в боевой обстановке, в темноте. Изучали мы и различные типы наиболее характерных задержек.  Многие задержки могут возникать вследствие перекоса патронов, которые подаются в приёмное  окно пулемёта пулемётной лентой. Пулемётная лента сделана из плотной ткани вроде брезента, и патроны в ней должны быть вставлены строго однообразно во избежание перекосов.
   
   Выдали нам винтовки образца 1898/30 годов. Их мы брали на строевые занятия и на  тактические занятия в полевых условиях. На полевых занятиях по тактике мы учились ставить  задачу взводу, а затем и роте на наступление на заданном участке фронта. Ведь из нас готовили  командиров пулеметных взводов, готовили по ускоренной программе, рассчитанной на четыре месяца. Планировалось, после окончания четырёхмесячного курса обучения, выпустить нас  офицерами, командирами пулемётных взводов. На фронте явно не хватало грамотных офицеров  пулемётчиков, ряды которых мы и должны были пополнить. 
   На тактические занятия мы брали свои винтовки и один пулемёт на взвод. Всё это несли  на себе. Вспоминали  тачанку  Чапаева  с  Петькой из известного кинофильма. А именно такой пулемёт был у них на  тачанке, из такого пулемёта стреляла Анка-пулемётчица. Правда, на взвод мы брали  только один пулемёт, а не три, как положено в боевой обстановке. Тело пулемета, весом 22 кг, нес на плече один наводчик пулемета, а станок, весом в 32 кг, несли, сменяясь, помощник наводчика и  подносчики патронов. Подносчиками патронов в пулемётном расчёте назывались остальные  шестеро солдат пулеметного отделения, сами нагруженные коробками с пулеметными лентами.
 
   На полевых учениях  командир роты ставит боевую задачу командирам взводов, а те – командирам отделений. Командир отделения должен выбрать позицию для пулемета, руководствуясь поставленной задачей, указать основной сектор обстрела  по ориентирам на местности, а также назначить запасную позицию для пулемёта. Смена позиции выполняется по команде «пулемет, вперед!» быстро и, конечно, лёжа, толкая перед собой пулемет ползком в глубоком снегу. Тяжело  на полевых учениях морозной зимой, зато знаешь, что к обеду без опоздания будешь в казарме нашего училища, а потом и в столовой. Ведь мы ещё только учимся воевать, учимся здесь, далеко от линии фронта, в военном училище, в глубоком тылу.
 
   В казарме было не холодно, дневальный сам топил печки под наблюдением дежурного по  роте. Старшина роты не редко заходил и давал указания, за что-то ругая дежурного. Даже ночью не  редко затапливали печку. Ведь дров было достаточно, мы сами обеспечивали себя дровами.  Всей  ротой курсантов водили на Волгу, а по льду по Волге мы шли на остров, там каждый брал бревно двухметровое на плечо и шел обратно уже без строя. Эти дрова в виде брёвен, уложенных в  штабеля, были заготовлены заранее, видимо, ещё с осени. Хотя остров назывался «Пустынным», но  там было достаточно много заготовлено таких бревен на дрова. Толстые бревна несли вдвоем, положив концами на плечи. Возвращались, идя свободно, без строя,  но не отставая от всей группы.
   
  На обед мы ходили в большую столовую, преобразованную из каких-то помещений  городского рынка.  Ходили строем, туда и обратно нас водил старшина роты. Но нам так и не  выдали, обещанные при обмундировании, ботинки. Приехали мы почти все в валенках, а теперь  наступает весна, на дорогах мокрый снег, сыро. А когда начались оттепели, шлёпать по лужам строем было невозможно, а в столовую ходить всё равно надо. Разрешали добираться самостоятельно  по тропинкам, по кочкам и  в столовую, и обратно. Всем предлагали написать письма родным, чтобы  те привезли или прислали обувь, а курсантов, призванных из близлежащих сёл, отпускали домой за обувью. Село Широкий Буерак находилось ближе всех от города Балакова, и туда многих курсантов  опускали за обувью, давая сутки отпуска.
   
  Мне мать принесла резиновые сапоги, причем пришла она пешком по льду по Волге.  Она и  раньше, еще зимой приходила ко мне из Вольска в Балаково по льду, по Волге и приносила что-то  из еды, проделав путь в двадцать километров. А в этот раз она пришла, вызвала меня и обратилась к командиру роты, который здесь, у здания школы проходил. Она попросила его, чтобы он разрешил мне пройти с ней на квартиру здесь, недалеко, в районе рынка.   Он  побеседовал с ней, а потом спрашивает меня, изучил ли я пулемет. Я утвердительно ответил. Тогда он спрашивает улыбаясь: «А сколько спиц в колесе у пулемета?» Я никогда раньше не задавался  таким вопросом и спиц в колесе у пулемета не пересчитывал. «Шесть», - отвечаю. «А вот и не знаешь». Тут моя мама вступила и говорит, обращаясь ко мне:- «Вася, если  это просто колесо, то,  наверно, восемь». «Вот видишь, мать и то знает». Он посмеялся  и отпустил всё же меня.
   
   Мать была довольна, привела меня на квартиру к хозяйке, у которой оставила принесенные вещи. Накормила меня, расспрашивала, как и чем нас кормят, смотрела на меня и говорила, что я похудел. Об отце сказала,  что получила от него письмо с фронта, адрес его полевой почты дала, сказала, чтобы я ему написал  ему. А вот сапоги резиновые, которые она принесла, мне не понадобились, так как нам недавно выдали ботинки с обмотками, а она об этом ещё не знала. Она так и оставила резиновые сапоги на квартире у этой хозяйки, сказав, что может быть, они мне понадобятся, а обратно с собой не взяла. Но я так и не сходил потом на эту квартиру, не было возможности, да и сапоги резиновые мне действительно не понадобились.
 
   Я уже говорил, что нашей роте вместо выданных раньше шлемов-будёновок, выдали новые  шапки-ушанки. Выделялись мы новыми серого цвета шапками среди других солдат, которым сразу были выданы старые шапки-ушанки, хотя и б/у (бывшие в употреблении), но чистые, очевидно, постиранные. И вот однажды вечером нас повели в  кино. Городской кинотеатр располагался недалеко от нашей казармы. После кино, когда мы выходили толпой из дверей кинозала, в темноте кто-то сзади сорвал шапку у меня с головы. Обернулся я, осмотрелся, покричал, напрасно. Все проходят мимо, все спешат на построение к своим ротам.
 
   Когда вернулись в казарму, меня вызвали к старшине роты. Старшина отругал меня,  обозвал разиней, сказал, что у него шапок нет, и что мне надо самому найти шапку.  На другой день  мне  помкомвзвод,  старший сержант передал от старшины очень старую шапку и дал ценный совет,  пойти в баню, где нетрудно шапки поменять. Он  проинструктировал  меня  и  отпустил  в баню одного, освободив от каких-то  занятий. Я воспользовался этим инструктажем и пришел из бани в новой шапке. Операция прошла успешно. Приказание выполнил. О том, как я это сделал, меня  никто не расспрашивал, да и старшине роты я не докладывал, очевидно, доложил старший сержант.
   
   На политзанятиях нам рассказывали о том, какую победу одержала наша армия под  Сталинградом.   Занятия проводил командир взвода лейтенант Пшеничный. Он не только  рассказывал нам о победе наших войск в районе Сталинграда, он зачитывал выдержки из газеты и  требовал, чтобы мы запоминали число окруженных там немецких дивизий, количество войск, оказавшихся в кольце и разгромленных нашими войсками. Он называл фамилии наших  командующих фронтами, которые участвовали в окружении и разгроме немецкой группировки в  Сталинградском котле. А нам так хотелось спать в этом теплом помещении, но все равно врезались  в память эти 30 окруженных дивизий и 300 тысяч окруженных солдат и офицеров. Тогда эти цифры не вызывали особых эмоций, просто ощущался какой-то успех наших войск на фронте. Это позднее  мы почувствовали, что с этим связаны некоторые изменения в нашей дальнейшей службе и учебе.
   
   Так, например, уже  заканчивался  срок  нашего  обучения  по четырехмесячной  программе, а  о  выпуске  нас  командирами взводов, офицерами, никто не напоминает. Даже вскоре стало известно,  что нам продлили срок обучения, и мы учимся теперь по шестимесячной программе. Выпуск  откладывается. На тактических занятиях нас опять учат ставить боевую задачу взводу, хотя уже  проходили постановку боевой задачи роте и даже батальону. Значит, нас хотят ещё  лучше обучить,  значит, появилась такая возможность. Значит, наша армия  может обойтись без таких вот краткосрочных офицеров, а  вернее  офицеров-недоучек,  к тому же малолеток. Ведь нам еще не было  и восемнадцати лет. Всё это стало понятно значительно позже, а пока продолжались будни  повседневной службы и учебы.
   
   Мы очень быстро привыкли к новым воинским званиям, и только недавно введенным погонам.  Нас уже не шокируют воинские звания «генерал» и «офицер», с которыми у нас раньше связывались  понятия о белой царской армии и белогвардейцах. Мы сами готовились стать офицерами. Хотя мы, глядя на наших офицеров, не завидовали им.  Не  легко  офицерам  держаться в тылу, когда  там  идёт  война. Но ведь держатся, хотя говорят, что просились на фронт, а их не отпускают. На строевых  занятиях они стремятся всё выжать из нас, чтобы мы прошли на строевом смотре лучше других,  чтобы нашу роту отметили и выделили её командира.
   
   Капитан по фамилии Мандрыка был  командиром нашей роты. Это он, бегая вдоль строя роты, кричал: «равнение, тверже ногу, крепче  шаг», и мы, заражаясь его неистовым криком и стремлением, тоже старались изо всех сил, и нам  тоже хотелось быть лучше других. Да, на строевых смотрах наша рота выделялась в лучшую  сторону, и в этом действительно была заслуга командира роты капитана Мандрыка.
   
   Занятия по матчасти, то есть по изучению устройства пулемета проводил с нами командир  взвода лейтенант Пшеничный. Он же проводил полевые занятия по тактике, выводя нас за город в  поле, или на берег Волги. А его помощник - помкомвзвода старший сержант больше всех трепал  нам нервы требованиями дисциплины, придирался, недовольный чисткой оружия, а под его  нажимом и командиры отделений лютовали. Командиры отделений назначались из нас, из числа  курсантов. Они же являлись командирами пулемётных расчётов. А  помкомвзводы,  старшины рот и  офицеры, это постоянный состав училища. Они всячески стремятся оправдать доверенные им должности, отличаются высокой требовательностью и вовсе не стремятся на фронт, как о том говорят.
   
   После отбоя, едва успели курсанты заснуть, поднимают тех, чьи винтовки плохо почищены с  точки зрения помкомвзвода,  который инструктирует командиров отделений и сам показывает, как  проверять винтовки, на что обращать внимание. Командиры отделений в его присутствии сами  проверяют винтовки своих подчиненных, просматривая на свет канал ствола, на предмет чистоты и  смазки. Командиры отделений, назначенные из числа курсантов, сами не спят, выполняя приказание  помкомвзвода, и нередко просто придираются, а если находят повод, то тем более озлобляются. Поднятым таким образом курсантам приказывают немедленно почистить оружие, устранить  указанные замечания. Канал ствола винтовки чистится шомполом с протиркой, на которую  намотана чистая ветошь, белая тряпочка. А потом таким же образом канал ствола протирается  промасляной  ветошью, - смазывается. Чистится и смазывается затвор и все металлические части  снаружи. После проверки командир отделения разрешает поставить оружие в пирамиду и тогда  можно идти спать.
 
    Проводились и практические стрельбы из пулемета. Сами мы снаряжали пулеметные ленты,  вставляя в них винтовочные патроны так, как нам показывали инструкторы. Сами наматывали  сальники ствола пулемета, чтобы не протекала налитая в кожух вода. На стрельбище надо было  поразить расставленные ростовые мишени одной очередью с рассеиванием по фронту. А в другом  упражнении такие же мишени надо было поразить короткими очередями. Количество патронов  вполне определенное и заранее снаряжалось в свою ленту каждым пулеметным расчетом.  Выполняли и другие упражнения по стрельбе, но патроны все-таки экономили. Не очень много  было практических стрельб, но каждому курсанту доставалось выполнять упражнение в качестве наводчика пулемета, то есть быть первым номером, самому наводить и стрелять. Каждый получал  оценку за стрельбу в зависимости от количества пораженных мишеней. Ведь мы готовились  воевать, готовились на фронт, ждали окончания учёбы и выпуска. Но уже прошел слух, что нам  дали десятимесячную программу обучения, то есть ещё больше продлили срок нашего обучения. Мы на это уже почти не реагировали, так как было много и других разных слухов. В действительности оказалось совсем не так. Выпуска не было.  Пришел приказ  о  расформировании  училища.
   
   Это было примерно в июне  1943 года. Нас из города Балакова привезли в город Вольск каким-то водным транспортом, и  высадили на берегу реки Волги у железнодорожной станции. Там мы недолго ожидали погрузки в поданный для нас состав из товарных вагонов. Но за это время некоторые из нас встретили здесь  родных, которые каким-то образом узнали о нашей отправке. Сюда же пришли моя мать и моя  сестра. Мы посидели здесь прямо на краю насыпи железной дороги и, по сути дела, прощались, так  как никто не знал, куда нас повезут. Но мы всё своё оружие сдали в училище в городе  Балаково, уехали без оружия, и поэтому вроде бы не на фронт, хотя не были в этом уверены.
    
   Мать мне рассказала, что пишет в письмах отец с фронта, но что давно уже не было писем. Да  и я получил от него только два письма уже здесь в училище. Письма бодрые, оптимистичные, с  явной целью меня поддержать в это трудное время, тем более в начале моей военной службы. Как  потом оказалось, это были его последние письма, и не только мне. Позже мать получила письмо из госпиталя, написанное товарищем по палате под диктовку отца. Отец сообщал, что он ранен,  ранение в правое плечо тяжелое, весь загипсован, будет проситься о переводе в госпиталь города  Вольска. Из какого госпиталя он писал, тогда не было известно, только адрес полевой почты. Но  несколько позже мать получила письмо от сотрудника госпиталя из города Морозовска, Ростовской  области.   Он сообщил, что отец лежал у них в госпитале  с тяжелым  ранением  и  умер  2 июня 1943 года.  Он похоронен здесь в городе Морозовске, - писал сотрудник госпиталя,  Тесленко, как значилось в письме. Письмо носило частный характер, хотя и от  сотрудника госпиталя, и он сообщил, что умер отец не столь от раны, а оттого, что в госпитале заболел воспалением легких.  Ранен он был 2 апреля 1943 года под Ростовом, ранение тяжелое  осколочное, а до этого он прошел Сталинградскую битву и там не был ранен. Медаль «За оборону  Сталинграда» передали матери через Вольский Райвоенкомат.
    
   Всё это я узнал значительно позже, а пока мы сидели с матерью и сестрой у вокзала  железнодорожной станции «Вольск» в ожидании посадки в вагоны. Состав с вагонами для нас был  уже подан. Вагоны товарные, но в них оборудованы нары и справа и слева от двери. В составе был  вагон с походной кухней, очевидно, что ехать нам предстояло не одни сутки. Это было в июне 1943 года, в тёплый солнечный день.  Небольшое здание вокзала железнодорожной станции «Вольск» находилось тогда  на берегу реки Волги, там, где начинается улица Водопьянова. Это была железнодорожная станция для  пассажирских поездов и для грузовых составов. Для пассажирских поездов была отдельная ветка,  где был построен перрон из деревянного настила для удобства посадки в вагоны. Для погрузки и  разгрузки грузовых составов были построены склады и лабазы вдоль ветки дороги товарных  составов.
   
   С другой стороны к этим складам и лабазам подходила шоссейная дорога, по которой  подъезжали грузовые автомашины. Ветка железной дороги продолжалась и дальше по берегу Волга  до Мельницы и далее до цементного завода «Большевик». Но была железная дорога и в другую  сторону, вниз по Волге до цементного завода «Красный Октябрь». Раньше до этих цементных заводов ходил небольшой поезд «кукушка», перевозивший рабочих этих заводов и на работу, и с  работы. На этой же «кукушке» ездили на завод «Красный Октябрь» и студенты «Индустриального  техникума», который тогда там размещался. Теперь этой станции нет, и вокзал снесли, хотя железнодорожная ветка со станции «Привольская», в обход города Вольска  и вдоль   берега реки  Волги  до  Мельницы, осталась. И лишь недавно разобрали её продолжение по берегу Волги до завода  «Большевик». Это сделано в связи со строительством и оборудованием на этом месте набережной  реки Волги, и именно потому, что железнодорожная ветка на завод «Большевик» оказалась не у дел  и стала не нужной. К заводу «Большевик» подвели ветку железной дороги с другой стороны, с  дороги, идущей в город Балаково, со станции «Клёны».