10

Анатолий Сергеевич Платов прибыл в Белград утренним рейсом. Он спустился по трапу на теплый бетон после всех пассажиров и экипажа, а в салоне остался только его напарник «сморчок» Василий Кисин. «Сморчками» авиаторы называли техников-электриков, они же были связистами. Сам Платов отвечал за подготовку остальной матчасти лайнера к обратному рейсу и именовался «слоном» на том же авиационном жаргоне.
Экипаж черной стайкой удалялся в сторону отеля, и Анатолий с завистью смотрел на них. Между рейсами весь летный состав всех без исключения авиакомпаний занимается одним и тем же, а именно, устраивает оргии с марочным коньяком и стюардессами в VIP – номерах аэропортовых гостиниц. Всю свою жизнь Платов мечтал принадлежать к авиационной элите, и всю свою жизнь знал, что этого не произойдет никогда. Он добился много: окончил аэроклуб, выучился на техника и даже носил такую же, как у них форму. Для пассажиров он был летчиком, а для летчиков – так, обслуживающий персонал. В такие моменты черная зависть грызла его поедом.
В успешной своей карьере механика Анатолий Платов получил допуски на обслуживание трех самолетов, а именно ИЛ-62, ИЛ-76 и ТУ-154. Не всякий работник его уровня мог похвастаться тем же, а чаще всего один техник имел право обслуживать один борт. ИЛ-62, стоящий у Платова за спиной был дедушкой отечественной авиации. В Аэрофлоте он остался один, и еще один состоял на балансе Чкаловского летного гарнизона. Техников, обслуживающих такой самолет, тоже осталось мало, кто постарше уходили на пенсию, а молодежь активно переучивалась на воздушные иномарки. Старичком ИЛом кампания затыкала дырки в своем парке в тех местах, где это было возможно. Например, в любой другой Балканский город этот самолет не послали бы, так как гористый характер не обещает длинных взлетно-посадочных полос, а пробег ИЛа составлял три километра. В Белграде же полоса имела достаточную длину для такого лайнера.
Анатолий любил этот самолет по-братски. Чаще всего он летал во Владивосток, Магадан и Петропавловск-Камчатский, так как имел беспосадочную дальность в двенадцать тысяч километров. Аналогов по этому показателю ИЛ-62 в мире не было. Немного нелепый для самолета вид придавала компоновка крыла, сильно смещенного назад к четырем попарно спаянным двигателям. Если в баках не было горючего, а в салоне пассажиров, такое смещение массы в заднюю часть опрокидывало самолет на хвост, а чтобы этого не происходило, из киля вниз выдвигалась уродливая подставка. Когда ИЛ-62 рулил по полосе, его трясло как паралитика. Казалось, что того и гляди, отвалится плоскость или консоль с двигателями. Но стоило ИЛу оторваться от земли, а тугому воздушному потоку облизать его формы, как становился он идеальной стальной птицей с великолепной аэродинамикой. Недаром все конструкторы мира признавали ИЛ-62 красивейшей из машин. Самолет был прост в обслуживании и надежен как топор. Достаточно сказать, что все элементы управления хвостовым оперением были механическими. Через весь фюзеляж к килю и стабилизатору были проведены тяги длиной по шестьдесят метров, и только электромоторы помогали пилоту ворочать все это железо. В ТУшках, например, весь этот процесс был гидравлическим, поэтому как любая русская конструкция, она текла, теряла давление и засорялась. В Ильюшине такого не происходило.
Хоть и нравился Анатолию ИЛ, но трудно было подобрать для данного конкретного рейса более неудобный самолет. И дело не только в длине пробега и отсутствии каких-либо запчастей. Лайнер брал на борт девяносто две тонны керосина, а, сжечь их до Белграда было невозможно. Поэтому самолет заправляли наполовину, что не очень хорошо сказывалось на динамике взлета, садиться же самолет должен был обязательно пустым, иначе никакие шасси не выдержали бы посадочного удара. А еще при слове Белград любого летчика или техника бросало в дрожь, так как законы-то были тут европейские, требования и штрафы тоже, а разгильдяйство вполне себе русским, недаром сербы нам братья навек. ИЛ-62 будучи сконструированным полвека назад не имел надлежащих показателей экологичности, шумности и безопасности. Поэтому первейшей задачей экипажа была как можно скорее убраться восвояси, пока не чухнулись надлежащие службы, которые благодаря вышеупомянутому разгильдяйству опоминались обычно только после того, как борт уже улетел.
Спешка была кругом. Экипаж спешил развлекаться, диспетчеры спешили избавиться он неудобного лайнера, а механиков все время торопили. И всем было понятно, что ломаться тут нечему и можно ничего не проверять, но регламент требовал обязательного осмотра борта перед вылетом, а осмотрщиков-то было всего двое, и в случае не дай Бог летного происшествия отвечать эти двое и будут, если, конечно, будет кому отвечать после этого самого происшествия.
Один раз Анатолий видел, как обслуживают свои самолеты «PanAm». На Боинге требовалось заменить электрический кран подачи жидкости в гидравлику шасси. Пришел один негр с дефектной ведомостью, открутил четыре винтика лючка, сделал пометку ручкой и ушел. Пришел второй с той же бумагой, снял контровочные печати и тоже расписался. Третий открутил старую и поставил новую запчасть. Вернулся второй, все законтрил и опечатал, а первый прикрутил на место лючок обшивки. Если у них на каждый кран по три негра, подумал Анатолий, то не мудрено, что «Пан Америкэн» в конце концов разорилась. Но понимал он также, что за один день двум специалистам ни за что не успеть выполнить все регламентные работы, значит, следовало выполнить наиважнейшие, а за остальные просто расписаться в журнале. Это на жаргоне называлось «темнить». То есть довериться в темную выпавшему раскладу и понадеяться на авось.
Политика авиакомпании Аэрофлот бесила не одного Анатолия Сергеевича Платова, и не только его напарника «сморчка» Васю. Этот дурдом достал уже всех. Руководство не думало ни об увеличении количества новых линий, ни об покупке современных самолетов, ни об безопасности пожарной и террористической. Запчасти на вылетающий рейс срочным порядком снимались с борта, который должен был улететь завтра, а на тот ставились с послезавтрашнего, если их не обнаруживалось на складе. А обнаружь неисправность в Белграде, так и снимать неоткуда, что хочешь то и делай.
Дождавшись, когда Василий спуститься по трапу, Анатолий, не оборачиваясь плюнул на рулежку и направился к отелю, чтобы переодеться.
Отель «Белград» представлял собой замкнутый шести этажный форт, в центре которого под прозрачным куполом располагалась зона отдыха. Балконы из жилых номеров выходили как на улицу, так и внутрь пассажа, а лифты с прозрачными кабинками по мере подъема на высоту открывали вид на всю площадку зоны отдыха. Тут стояли мягкие кожаные диваны, росли огромные фикусы и пальмы в деревянных кадках, а также плетеные столики для желающих перекусить. Вдоль западной стены был сервирован «Шведский стол», где за двадцать долларов можно было взять тарелку и не отходить от еды в течение всего дня.
Платов и Кисин сообразив, что после переодевания в рабочие комбинезоны здесь они будут выглядеть по меньшей мере нелепо -  решили перекусить немедленно, тем более черная аэрофлотовская форма давно уже тут примелькалась. Позже, основательно подкрепившись и впав в более благостное расположение духа, они переоделись и вернулись обратно к самолету.
Если оборудование Кисина умещалось в портативном кейсе, то Платову, помимо отверток и пассатижей, требовалось, по меньшей мере, две стремянки разного размера и лом. Анатолий Сергеевич задрал голову и с тоской посмотрел на стабилизатор. Хвостовое оперение, расположенное на верхушке киля располагалось от земли метрах в пятнадцати, и чтобы залезть на эту высоту пятого этажа, требовалась большая четырех опорная лестница на колесах. Укатить ее могли только четверо, а топать за ней надо было до ближайшего ангара. Обойдя лайнер с кормы и не найдя видимых изъянов, техник решил на этом закончить визуальное обследование обшивки и за большой стремянкой не ходить.
Однако был один элемент, который нужно было проверить обязательно. В районе центроплана под нижней обшивкой фюзеляжа располагался компенсирующий клапан топливных баков, который отвечал за равномерное распределение горючего из обоих консолей крыла на все четыре двигателя. Двухконтурные реактивные силовые установки на ИЛ-62 могли по-разному расходовать топливо или из-за прихоти экипажа, или из-за условий полета, а топливо в обоих крыльях должно было расходоваться равномерно, чтобы не нарушилась центровка лайнера во время полета. В случае неполной заправки, как это было на данном рейсе, топливо в баках при взлете имело большое горизонтальное зеркало поверхности, и не смотря на рассечки и перегородки в баках сильно колыхалось, тем самым «обманывая» клапан наплывами и провалами давления.
Сложность обследования клапана состояла в том, что нужно было подлезть к нему и снизу и сверху. Анатолий зашел под фюзеляж и посмотрел на лючок, закрытый четырьмя десятками маленьких винтиков. Если бы клапан потек, то даже сквозь плотное прилегание обшивки видны бы были потеки или разводы. На этот раз краска оказалась не тронутой. Платов подумал, стоит ли открывать люк и сколько из сорока винтов, удерживающих его на месте - настоящие. Винты имели способность теряться, закатываться в щели бетонных плит рулежки, западать за внутренние перегородки, вываливаться сквозь дырявые карманы одежды, и если ты однажды открутил этот люк и все винты были на месте, то когда ты ставишь его на место, со сто процентной уверенностью можно сказать, что винтика-то ты не досчитаешься и хорошо если одного или двух. В этом случае надо было поступать так: разжевать жвачку «Орбит» до мягкого состояния, прилепить ее на место требуемого винта и придать ей округлую форму шляпки, затем отверткой выдавить шлиц для полного сходства, а когда жвачка подсохнет - покрасить краской в цвет фюзеляжа. Последний из пунктов – требование инструкции. На внешней обшивке самолета можно насчитать сотню разных лючков, но если ты открыл, то изволь закрасить.
Анатолий Сергеевич Платов не помнил сколько из винтов на данном люке бутафорских, а сколько настоящих, поэтому, пошарив по карманам и не найдя требуемой запчасти, а именно, жвачки «Орбит», решил люк не открывать, тем более за маленькой стремянкой идти стало лень. «Затемнив», таким образом, еще одно техническое условие, техник поднялся на борт по приставному трапу.
Этот же самый клапан можно было обследовать сверху, то есть открыть в полу салона ближайший к нему люк, влезть в подполье, очутившись в закромах багажного отделения и пошарить лучом электрического фонарика между сорок пятым и сорок шестым шпангоутом. Анатолий поднялся на борт, откинул ковровую дорожку второго салона, и начал вскрывать изрядно потертый прямоугольный люк. Здесь все винты были в порядке, так как их было мало, они были большими, и теряться им было негде. Потрудившись над люком около пяти минут, техник проник в темное пространство багажного отделения. Сейчас здесь было пусто, но неживой запах вещевого склада висел здесь постоянно. Перемещаться можно было только на коленках или ползком, и Платов поминал добрым словом толстопузые двухуровневые аэробусы, где таких проблем не было и в помине.
Над клапаном находился еще один люк, чтобы вещи пассажиров не могли провалиться вниз, где располагались все элементы управления, то есть длиннющие тяги стабилизатора, трубопроводы всевозможных жидкостей и электрические провода, как слаботочные так и силовые. Видимость на чертов клапан загораживала одна из тяг. Платов не помнил навскидку, чем эта тяга управляет, рулем ли высоты, или рулем поворота, но ее нужно было отодвинуть. Как раз в люке располагалось промежуточное коромысло, играющее роль такого своеобразного компенсатора. Дело в том, что любой лайнер испытывает на себе большие перепады температур, и если бы тяга была цельная от кабины до хвоста, то ее изменение длины из-за нагрева или охлаждения могло оказаться существенным, поэтому всю длину разбивали на несколько частей и соединяли посредством специальных качалок.
Анатолий Сергеевич Платов расконтрил гайку, освободил тягу от качалки и отодвинул ее в сторону. В свете фонарика «MAG», перепускной клапан топливной системы выглядел вполне прилично. Для верности техник достал из кармана носовой платок и, обмотав им указательный палец, вытер места присоединения к нему топливных штуцеров. На платке оказалась только пыль, и ни одного пятнышка керосина или масла. Под тем же лучиком в ведомости осмотра появилась твердая (не «темная») закорючка подписи Анатолия. Удовлетворенно хмыкнув, «слон» Платов присоединил тягу на место, закрыл люк и вернулся в салон. Нужно было спешить, так как проверить еще оставалось много чего, а до вылета считанные часы.
«Сморчок» и «Слон» не могли обойтись друг без друга на борту самолета, в то время, как в живой природе не встречались ни разу. Электрик не мог одновременно удерживать кнопки и смотреть при этом работают ли активированные ими системы, а техник не имел возможности стравливая где-нибудь давление увидеть, реагирует ли на это манометр, расположенный в кабине.
Работа едва закончилась, когда к самолету уже подвезли багаж и оператор погрузки недовольно пялился на своих русских коллег. Совершенно взмыленные братья по несчастью отправились переодеваться. Им надлежало вернуться перед самым вылетом и занять в салоне свободные места. Если таких не находилось, то предстояло провести весь полет в теснейшем отсеке стюардесс на приставных стульчиках, а то и вообще в туалете.
В этот день желающих посетить Москву оказалось не много, но парных кресел все равно не было, поэтому Платов и Кисин расположились в разных концах первого салона. По инструкции надлежало заполнить сначала первый салон целиком, а уже потом второй, так чтобы уравновесить расположенные в хвостовой части двигатели.
Впервые за целый день Анатолий позволил себе расслабиться. Он даже задремал, чтобы пережить скучнейшую процедуру руления и очнулся только тогда, когда лайнер задрожал от сумасшедшей тяги четырех реактивных струй, выведенных на взлетный режим. Еще миг и командир даст команду растормозить шасси и каждая клетка каждого организма испытает на себе перегрузку взлета. Вот это и произошло. Самолет побежал, пересчитывая колесами швы взлетной полосы, а потом вдруг стало легко.
Платов отстегнул ремень и устроился поудобнее. Мимо, плавно покачивая бедрами, проплыла Светочка. Он притворился, что спит, а сам сквозь сетку не до конца сомкнутых ресниц следил за ее движениями. Как-то он оказался с ней на Камчатке, куда тот же Аэрофлот на том же ИЛ-62 летает раз в неделю. Экипаж отправился на промысел красной икры, да что-то задержался в артели на всю неделю. Светочке сделалось скучно и она провела эту неделю с ним, с Анатолием Сергеевичем Платовым. Он был не первый раз в Петропавловске и охотно показывал ей местные достопримечательности. А потом они летали на вертолете с попутной экскурсией купаться в гейзерах. Между всем этим были ночи, и неважно, что на противоположном конце земли есть муж и может быть есть и дети, небо отделяет тот мир от этого своей бесконечной свободой. Конечно, Светочка, тут же забыла о Платове при появлении второго пилота, и Анатолий окрестил ее Светочка – Стервочка. Так мужская часть Аэрофлота и звала ее между собой.
Она прошла мимо, даже не обратив на него внимания, но на обратном ее пути, Анатолий коснулся руки стюардессы и попросил принести коньяку. Светочка дежурно улыбнулась и принесла в непрозрачном бумажном пакете целую бутылку. «Полезно, иногда, доставлять удовольствие даже обслуге», - удовлетворенно подумал Платов. Он полез в карман за платком, чтобы обтереть пыльное горлышко и обнаружил, что платок-то уже не свежий. Он машинально переложил его из рабочего комбинезона в карман форменного кителя вместо того, чтобы взять чистый из кейса. Тем не менее, пыль им уже вытирали, значит можно сделать это и еще раз.
В момент этой операции что-то больно кольнуло его в руку, и он с удивлением обнаружил в складке своего носового платка скрюченную тонкую контровочную проволоку. Последовательно отследив логику появления инородного предмета в своем туалете, Платов понял, что погиб. Оценил что погиб и он, и самолет, и экипаж, и пассажиры и все эти улыбающиеся жопастые стервочки. Уже не обращая внимания на пыль, он зубами сорвал пробку и выпил залпом несколько глотков. Коньяк был хреновеньким, но Анатолий этого не заметил. Может ли быть хреновеньким последнее впечатление в жизни. На курсах подготовки техников Валентин Петрович специально останавливался на важности законтривания гаек тяг управления. Даже будучи сильно затянутой, такая гайка открутится в девяноста пяти случаях из ста. Сначала на нее действует вибрация раскручивающихся турбин, потом вибрация руления и разбега, потом вибрация лонжеронов и центроплана при наборе высоты. И во время всех этих вибраций пилоты активно пользуются тягами, дергают их как кукловоды, чтобы лайнер занял свое надлежащее в пространстве положение. Нужно всего лишь просунуть маленькую сталистую проволочку в дырочку на гайке и шпильке.
Анатолий всегда обращал на это особое внимание. Он никогда не отходил от агрегата пока не проверит всех карманов на наличие лишних предметов в них. Как же он не заметил проволоку? Или она так сильно зарылась в носовой платок, что даже не выпала при его неоднократном вытаскивании. Платов осмотрелся. Его окружали покойники, которые еще не знают о том, что они уже мертвы.
Анатолий всегда хотел быть героем. В детстве виделись ему сцены, где он был пожарником, разведчиком или солдатом, спасающим из под обломков разбомбленных зданий мирных граждан в порванной одежде. Он видел свою грудь в наградах, а свою фотографию на доске почета. Этилово-коньячное зелье, ворвавшись в кровь, притупило страх перед смертью, а повергло техника в полуобморочное уныние. Всю свою жизнь Платов хотел быть правильным, всегда стремился к этому, и это у него получалось. А теперь, что? Он перечеркнул все свои старания одним маленьким штрихом. Он будет повинен в смерти полутора сотен людей. Не всякий фашист мог похвастаться тем же перед дьяволом. 
Каждый человек, выбирая себе опасную профессию должен понимать, что вероятность умереть в собственной постели от старости тем меньше, чем опаснее данная профессия. История знает мало летчиков-испытателей на пенсии, пожилых альпинистов или состарившихся матадоров. И даже если фортуна благосклонна к избраннику, но нагрузки на мышцы и психику от разного рода экстремальных занятий так велики, что к полувековому возрасту превращают скелет костный в ржавые уключины, а скелет нервный в грязную ветошь, на этих уключинах развешенную. Ранние инфаркты, инсульты артриты, скалеозы и ревматизмы в итоге добивают уже дома носителей бесценного опыта.
Анатолий тоже хотел так. Как пилот Пиркс из повестей Станислава Лемма, как Гагарин, как капитан Блад или Френсис Дрейк. Детская мечта о подвиге стоит слишком далеко от смерти, а падающие летчики или тонущие пираты умирают как-то понарошку. В эту самую «понарошку» он и играет с Игорем в Гелиограде. Он каждую ночь, болтается на шатле между Луной и городом, и эта игра так правдоподобна, что его собственную работу уже делает каким-то никчемным приложение к жизни. Ведь надо как-то добывать себе пропитание. Платов сделал еще один приличный глоток из бутылки, после которого пришла очень мотивированная жалость к самому себе. Лучше ведь не знать, что умрешь очень скоро. Те, кто его окружают сейчас, находятся в благом неведении, а он один знает, как знает онкологический больной, что смерть неотвратима, но даже и у того больного гораздо больше времени на совершение последних достойных шагов по этому миру. А что может сделать он? Пойти к пилотам, с их помощью вскрыть полы, потом багажное отделение и исправить ошибку? Бред. Все сочтут его пьяным, пассажиры запаникуют, а в багажном отделении уже полно вещей и очень темно.
Анатолий начал вспоминать аналогичные случаи, а их было не мало. Вот Сеня Воронов забыл зацепить силовой кабель на ТУ-154. Дело было прошлым летом. В последний день перед отпуском молодой техник полез менять лампу килевой сигнализации. На «Тушке», как и на «Ильюшине» расположение горизонтального хвостового оперения верхнее. На самой «сигаре», которая венчает собой хвост лайнера, расположен световой маяк, а к нему, естественно, идет питающий электрический кабель. Вот этот кабель Сеня и забыл прикрепить к стенке внутри «сигары» специальным хомутом. Кабель провис и лег на тягу управления стабилизатором. Самолет летал себе и летал. Тяга по изоляции терла и терла. А когда протерла, замкнуло так, что провода припаялись к тяге намертво и заклинили рули высоты в положении «вниз». Лайнер в этот момент совершал взлет и уже оторвался от земли. В то время командир корабля решил сократить угол атаки и отжал от себя штурвал, и штурвал обратно не вернулся. Опытный экипаж оценил ситуацию сразу. Они мгновенно снизили тягу, слили горючее, и посредством других механизаций крыла самолета сумели развернуться и сесть на соседнюю полосу. Посадка была жесткой, но никто не пострадал. Тем более заклинивший руль высоты больше способствовал посадке, нежели другим эволюциям самолета. Воронов к тому времени уже вернулся из отпуска, но наказания избежал. Так как с тех пор уже несколько техников «затемнили» осмотр хвостового оперения. В своей среде они, конечно, нашили виноватого, а службисты сильно не копали. Есть в инструкциях по воздушному транспорту разделение на категории летных происшествий. Если есть хоть одна жертва, пусть даже случилась смерть от инфаркта какого-нибудь столетнего деда во время обычной посадки – то такое дело считается катастрофой, и расследование проводится тщательнейшее, с допросами экспертизами и виноватыми соответственно. Если самолет сел на пузо, развалился и сгорел со всеми потрохами, а спасатели подсуетились и всех извлекли на воздух живыми, то это обычное летное происшествие, как ложное загорание табло «пожар в двигателе», и никакого расследования не проводиться, а только дознание и выговор какому-нибудь крайнему технику. Между тем табло «пожар в двигателе» загорается каждый второй вылет, и лечится прямым ударом тыльной стороной отвертки в само табло. Иногда «клинит» температурный датчик в самом двигателе, это уже исправляется его заменой.
Под грузом навалившейся ответственности и пол литра  хмельной отравы, Анатолий Сергеевич Платов задремал под мерный звук четырех двигателей с риском проснуться и увидеть перед собой Святого Петра с ключами от Рая.
Он не проснулся даже, когда самолет коснулся шасси полосы родного Шереметьева, и только когда Светочка-Стервочка вполне себе живая растолкала его, Анатолий как укушенный слетел по трапу и бросился через все рулежки и стоянки в здание ангара авиационно-технической базы аэропорта. Он отыскал параллельную бригаду, которая будет готовить ИЛ к новому вылету и рассказал про тягу, которую нужно законтрить.
Когда он уходил с мыслью, что непременно разобьет дома компьютер, общество «сморчков» и «слонов» с жалостью смотрели на его потрепанный пьяный вид. Не часто приходится чувствовать себя заново родившимся. А Толик чувствовал, словно он окровавленный и лысый извлечен из утробы матери жесткими руками акушера и поднят к потолку на всеобщее обозрение. Еще секунда и врач ударит его по жопе, чтобы он заорал, и заработали легкие. Легкие у Платова работали и так, качая в две затяжки одну сигарету за другой, а вот заорать неистово хотелось…