Львица

Памяти моей мамы
______________________

Как-то давно, когда я летом отдыхала с дочерью у мамы, нам попалась какая-то книжка с гороскопами – всякими: европейским, восточным, каким-то цветочным, друидическим. Хиромантия, физиогномика… Читая её, мы примеривали прочитанное сначала на себя, потом на родных, знакомых… Всё это – с диким смехом до колик в животе, с характеристиками – не в бровь, а в глаз.
Нам всегда было весело вдвоём – я язвила, а мама… Она была смешливая, весёлая, жизнерадостная… Лёгкая.
Именно тогда мне запомнилось, что она в момент своего рождения собрала самые сильные, красивые, царственные знаки из всех гороскопов – Лев, Дракон, Роза… Всё самое-самое, в превосходных степенях. Может, даже чрезмерное…
И она соответствовала им!

Этот эпизод я практически не помню, была маленькая. Но очень хорошо представляю по маминым рассказам.
Мы с братом – мне года три, ему четыре – были тогда на 5-дневке. Так сложились обстоятельства. И вот пятница. Мама забрала нас и дома, как положено, решила вымыть, обиходить. Вылизать. Засунув меня в ванну, она неожиданно обнаружила у меня на голове среди мягких прядей… Кого? Конечно, их – сытых, довольных, откормленных вшей с небольшой россыпью гнид.
Карамба! Что тут началось! Меня мазали, вычёсывали, мыли… Вражеский десант был уничтожен сразу – в редколесье моих белобрысых волос ему просто негде было скрыться. Но это была бы не мама, если бы она ограничилась только этими примитивными гигиеническими процедурами.
В понедельник, отведя нас в садик, она прямиком направилась к заведующей, попросила вызвать воспитательницу, медсестру, и корректно, но экспрессивно высказала, что она думает об этом дошкольном учреждении, о гигиене, санитарии, о заведующей, воспитательнице, медсестре, их профессионализме и соответствии занимаемым должностям…
Это был вежливый, но – рык! У львицы не может быть блохастых львят! Только попробуйте подсадить своих паразитов – мало вам не покажется!..

Аркалык, Северный Казахстан.
Димка, брат, был трусоват, не мог дать сдачи. Прекрасно помню, как мама, видя, что её чадо бьют, высунувшись по пояс в окно, кричала:
- Дима! Дима!.. Ударь! Дай сдачи!..
И Димка, воспряв, с размазанными по чумазой мордахе слезами и соплями, кидался на своих противников. Как берсёрк, как лев… Он знал: сзади – мама, она с ним. Она не могла вложить в него свою львиную смелость, не могла вмешаться, но давала уверенность: «Сынок, ничего не бойся! Я – здесь, я – с тобой!..»
Окрестные кумушки и бабки у подъезда осуждали: «Нельзя так натравливать ребёнка! Куда это годится – такое кричать?..»
Ага! Надо наблюдать, как бьют твоего ребёнка, в крайнем случае выскочить и сказать «Ай-я-яй! Низ-зя!..»

Джизак. Узбекистан. Это государство тоже раньше входило в состав СССР. Там прошло моё осознанное детство – с 9 до 14 лет. Мало того, что я дралась, ходила с перманентными синяками, постоянно содранными локтями и коленями, считалась лучшим футбольным вратарём во дворе (мальчишки отказывались играть, пока «Ирка в ворота не встанет…»), мы с подругой Ленкой откалывали номера и похлеще.

В Средней Азии очень любят розы. Они там везде – в садах, на клумбах. А уж возле присутственных мест, вроде обкома или облисполкома, сам Бог велел разбивать клумбы. С чего всё началось – не помню, но мы с Ленкой стали эти розы воровать. Спорт у нас такой был. Из дома без ножниц не выходили. Около нашего дома был техникум механизации. Перед ним небольшой сквер с арыками и маленьким хаузом – забетонированной прямоугольной ямой с проточной водой. Сторожили эти угодья два сторожа. Один – толстый флегматичный узбек – всегда дремал на лавочке рядом с хаузом, второй – маленький, худой, желчный – вечно шастал по скверу… Наш главный враг. Сколько раз мы лежали, как разведчики-пластуны,  между рядами роз в черноте южной ночи, уткнувшись носами в землю, когда он, услышав подозрительный шорох, проходил мимо всего в нескольких метрах от нас! Сколько раз отсиживались на чинаре, пока он курсировал прямо под нами, по-узбекски и по-русски с акцентом грозя: «Выходи! Я всё равно тебя найду! Я знаю, что ты здесь…»

Ни фига! Ни разу он нас не поймал, даже ни разу не видел – кто же эти  таинственные тати, бесшумные, но наглые Чингачгуки… Об этих вылазках знали только у нас дома, потому что розы там не переводились – в вазах, вёдрах, тазах, где угодно… Самые отборные – белые, алые, розовые, жёлтые, чайные. Другие мы не срезали, это было бы непрофессионально – дурной тон, плохая работа.
Мама ругалась, грозилась, но ничего не могла поделать – новые свежесрезанные трофеи регулярно появлялись, благоухая и захламляя дом. Но я бы не позавидовала тому,  кто решил бы меня приструнить и наказать. И я знаю почему.

Вот один из наших бессмысленных по своему идиотизму «подвигов». Узбекские семьи, как правило, многодетны: четверо детей – это не исключение, скорее – правило. Может быть пять, шесть, семь… На первом этаже в нашем доме жил семья, где старшая 15-летняя дочь няньчила восьмого по счёту отпрыска.
Перед каждой дверью всегда стояли россыпи разномастных разноразмерных шлёпок, тапок, сандалет, чувяков. Что там сработало в наших хулиганских мозгах, я сейчас не помню и объяснить не могу, но мы стали воровать эти тапки и сандалеты. Просто так, низачем.
После ремонта в нашем подъезде осталась пустая бочка из-под извёстки. Она стояла перед дверью во двор. Туда-то мы и бросали наши трофеи, радуясь её наполнению. Это не осталось незамеченным, по дому поползли слухи, на лавочках на все лады обсуждались пропажи обуви. Звучали вполне конкретные слова «Воры…» А мы – невинно шествовали мимо – хорошие русские девочки пошли погулять…

Тучи сгущались. Воровать становилось всё сложнее, на каждый шорох в подъезде распахивалась дверь, и мы стремглав неслись вниз, к заветной бочке. Адреналин бурлил, мы не могли остановиться.
И вот в один далеко не прекрасный день грянул гром – мы подкрались к двери, цапнули какие-то сандалеты… Дверь распахнулась, на пороге стояла «опа» (старшая сестра, старшая родственница)… Мы выронили свою добычу. Этажом ниже хлопнула ещё одна, подъезд наполнился криком… Дорога вниз была отрезана, оставался единственный путь отступления – наверх…И мы кинулись домой. Вбежали, как загнанные сайгаки, уселись на кровати в моей комнате, сложив на чумазых коленях преступные лапы. Ни дать, ни взять – пай-девочки…

Через 2 минуты раздался звонок в дверь и на пороге нарисовалась толпа разъярённых «опашек». Мама встала в дверях – «Но пасарран!» И на все вопли: «Твой дочка вор…Тапка крадёт!..» ответила: «Моя дочь не воровка. Вы сюда не войдёте. Я сама с ней разберусь.»
Затем она учинила нам с Ленкой форменный допрос. И мы, задушенные стыдом, но не раскаянием, всё рассказали. После этого был коллективный поход на первый этаж, эдакий караван: впереди мы с Ленкой – лоцманы, за нами, отсекая попытки расправы, мама, а за ней – беспорядочная гомонящая толпа мамаш и их босоногих отпрысков. Сняв крышку, обнаружили, что бочка на треть заполнена детской обувью…

Или другой случай. Я была уже постарше – лет 12, наверное. Мы с Ленкой на великах объезжали окрестности, проводили рекогносцировку – куда мы давно не делали набегов? К пединституту, или в сквер около техникума? А может, на клумбы рядом с облисполкомом пора наведаться? За нами увязались двое мальчишек. Мы никак не могли оторваться – обзываясь, они везде следовали за нами на своих велосипедах. Несколько раз мы останавливались, опустив одну ногу на землю, оборачивались… Нет, не отстают. Не гоняться же за ними – такого мы не могли допустить, так себя уронить в их глазах – фи! Ни за что! Они же салаги, младше нас… Измученные бесцельной ездой, мы вернулись в свой двор. Сели на лавочку.
Но этим гадёнышам было мало – выкрикивая всякие мерзости, которые они первыми усваивают из русского языка, они стали кидаться камнями. Ещё одна мерзкая привычка, которую я ненавижу. И вот, вместо того, чтобы уйти домой, мы тоже подняли по камню…

Я уже тогда была близорукой, хотя тщательно это скрывала, но в меткости мне не откажешь – даже сейчас, в очках, я выбиваю неплохие результаты в тире. И надо же, не имея никаких навыков в метании камней, я с первого раза попала одному из них в голову. Он заорал, упал, потекла кровь…

Нас с Ленкой – как ветром сдуло… Мы метнулись через дорогу, к ларьку с мороженным. Трясущимися руками выгребли из карманов свои медяки, и притулившись к великам, стали лихорадочно лизать розовые шарики мороженого, восполняя недостаток глюкозы в мозгах. Что нам делать – мы совершенно не представляли. Это не шуточки с тапками, не воровство роз – это был настоящий криминал. Не прошло и нескольких минут, как на противоположной стороне дороги с перекошенным, белым от злости лицом появился мой отец. Он-то и отконвоировал нас к дому.

А там нас поджидала мать этого мальчишки, здоровенная толстая бабища… «Ты моему сыну голову разбила! Я тебе сейчас глаза выколю!..» - заорала она, и, вытянув вперёд руки, пошла на меня… Отец, взрослый здоровый мужчина, растерялся, но тут грянул глас с небес: «Не смей трогать мою дочь! Только попробуй, я тебе выколю! Не провоцируйте ребёнка!..» Это крикнула с балкона мама. И через мгновение вынеслась из подьезда, как метеор, как фурия, как львица, и встала между мной и этой тёткой. Мама была раза в два меньше, но та, крича и скандаля, отступила, убрала свои раскоряченные лапы от моего лица. Ещё бы – что может сделать баба против львицы…
Никто не мог обидеть, тронуть нас пальцем, если мама была рядом.

И пусть в последние годы она мало чем могла мне помочь, но я всегда знала, что она – есть… Пусть далеко, не рядом, но – есть. Её мягкий живот, к которому она прижимала мою горемычную голову, был тихой гаванью, отдохновением и прощением… Самым близким и родным местом, к которому можно было припасть, выплакать свои слёзы и получить… не защиту, а успокоение и любовь. Я знаю, ради нас с Димкой она сделала бы всё, отдала бы своё последнее дыхание…

Она не дожила до 65-ти… Больное сердце, инфаркт в 95-м, потом мерцательная аритмия…
Только, когда она умерла у меня на руках, я поняла, что это был единственный человек, который любил меня беззаветно, всегда…