Суета

Панас Панасович Дуборейко работать любил. В смысле в меру. Трудился с утра до вечера.  Поработает утром, потом только вечером, правда вечером реже. Хотя чего греха таить, и не каждое утро работал. Но если вкалывал, то не покладая рук. Не клал он руки на работу. Не клал. Может что другое клал, тоже конечностью можно назвать. Но не руки. Берег руки, Панас.

Остальное время суток лежал на диване, руки под голову, телевизор на глаза. Лежал,  придаваясь фантазиям мирским. Баньку справить надо, калитку починить. От хотелок до дела, как водится, не доходило. Во, житуха была, да грянула беда – перестройка.

Сперва оклад отобрали, в конторе, где он верой и правдой бумажки перебирал за столом. Что там оклад. Стола лишили, контору прикрыли. Никто не заметил. Да и сам Панас не помнить чего они там работали, наработали, но работали же. И платили же.

Дальше, больше. Полетело все кувырком. Беда не приходит одна. Телевизор сгорел, не выдержал рекламных нагрузок, наверное, а спать и вовсе стало не на что. Оказалось, что пустой желудок и сон не совместимые вещи.

И началось. Вместо «Спокойной ночи малыши» – жена в эфире. Руки на бедрах, пародирует передачу «Моя семья», без предоставления слова оппоненту. Причем талантливо ведет, без пауз на рекламу, только по теме. Правда, сказать,  до прямого эфира ей далеко, слишком много слов-паразитов, которые этими, пи-и-и, заменять надо. Точнее сказать если передачу снять, то одно сплошное пи-и-и-и, получится. А еще точнее было б так: – Ты опять на диване пи-и-и-и-и, скотина безрогая. А по времени на три сериала хватит. Хата 2. Экспромтом. Сценарист не нужен.

В результате любимый диван на поверку оказался скрипучим, жестким, тесным, вонючим. Жена не красивой, не любимой, не заботливой и не… Мымра, ни петь, ни свистеть.   

По прошествии трех месяцев, у Дуборейко появились мозги. А как вы думали? Откуда тогда, такие мысли: Так жить нельзя. Что-то надо делать.
И Панасыч начал делать. То есть начал дело. А делать, это не его стиль.

Первое, что пришло на ум, коммерция. В ней, как казалось  Панасычу, много серого вещества не требуется. Купил, загнал и спи сколько душе угодно, около нового телевизора, а то и двух. И  Панас купил, аж на двадцать пять пятьсот, позаимствованных, товару. Кое-как продал на десять с хвостиком. На вырученную отрицательную моржу, продал шубу, лодку и диван. Отдавал свои, навсегда, с процентами. Причем проценты, ссудил у тестя. Риск небывалый. Проколи срок и полный аншлаг. У тестя счетчик свой, кулак величиной с его, Панасову, голову. А как не проколоть, когда инфляция.

Эврика. Да здравствует, самогон - товар ходовой, доходный. Слава Богу, буряк уродился на славу. Дело не хитрое. И Панас  погнал на широкую ногу, т.е. круглосуточно, для чего нанял соседа в ночные и сверхурочные смены. Тот оказался знатоком дела и жуть каким работящим. От аппарата  ни на шаг. Ни уговорами, ни матом не прогнать.

Запасы свеклы таяли, а косорыловки не прибавлялось. Парадокс, считал сам Панас. Ну пробовали, ну дегустировали. Совсем по чуть-чуть, кажется.

Этот период времени  Дуборейко вспоминает, как самое счастливое и беззаботное время  во времена всеобщей смуты. Если еще естественную головную боль, что по утрам случалась, вычеркнуть из воспоминаний, то не время, а просто рай. Не меньше. Если б не головники, которые все смазали. Пришел счет за электроэнергию, а на сырье жена наложила вето и производное от него тоже.         

Следующий этап - предпринимательство. Ничего мудреного. Открыл платную автостоянку, огородив участок земли, около хаты, где сосед, что справа, ставил свой запорожец. Потребовал оплаты, которая обернулась, Панасову лицу, не лицеприятностью. Семь дней не показывал глаз сельчанам, по причине того, что под ними медленно желтели и исчезали синяки.

В результате всех телодвижений в направлении поправки семейного бюджета, получилось только одно, подрыв здоровья. Обострились специфические болезни, чисто предпринимательские.  Депрессия с геморроем, изжога с педикулезом. Печень подалась в  цирроз и почки в камень.

Безысходность жизни толкала на преступную тропу. Попытал себя в рэкете. Надежды не оправдались. У соседа, что слева, потребовал денег за проезд около своего сарая. Моя, мол, улица. Вместо ожидаемого результата, получил тоже, что и от соседа, что справа, с той лишь разницей, что в двойном размере. После трех недель акклиматизации на дому, совершил вылазку в люди.

Покидать хату надлежало через огород и бурьянами, но все одно лучше, чем через парадный выход, мимо соседа, что справа иль что слева. А между ними двумя, еще хуже. Чуял, что хуже, но интуиция подвела.

Бурьяном и крапивными зарослями продирался Панас, где и произошла встреча с тестем. Притопырился за должком процентным. Хитро подкрался. С тылу.  Обложили ироды проклятые.

Побои соседей, что справа и что слева, если их сложить и возвести в третью степень, просто  оказались шорохом орех, в сравнении с тестевыми. Но что отдать должное тестю. Улыбчивый мужик. Получил тесть удовольствие. Неделю рот в улыбке носил. Хохол хохмач, а не тесть.      

Прошел 95. Панас лежал на деревянном щите в рваных, разных носках у дальнего окна. Сарая. Щурился, изучая сотый иль тысячный раз газету, «Работа для всех», за прошлый год. Лежал не просто,  а в ожидании клиентов. Он повесил объявление на дверях сельпо.  «Ремонтирую телеги, подкую запорожец». Ждал, попутно мечтая  отремонтировать телевизор и починить калитку. 

 И что вы думаете, шел клиент. Кому огород вскопать, кому дров нарубить иль стожок сметать. А скоро бульбу копать спрос пойдет.

Стабильность в жизни, говорят тоже результат. У Панаса стабильно было только помечтать и былое повспоминать. Лежа. Что тоже немало важно. А по большому счету, молодец Папас Панасыч. Мечты его не заоблачные. Простые, житейские, в теплых тонах. И не поносил Панас советску и другие власти, не хаил строй и депутатов, не пенял, что родился не в той стране. Вот и плюс ему за это.

А то, что жить хотел в достатке и счастливо, но ничего для этого не делая. Так кто из нас не грешен, на этот счет. 

Ну, живем же.