Нездоровый красный

                Приходящего ко Мне не изгоняю вон


1994г.
 
Поздним вечером, в середине первого неестественно холодного летнего месяца на одной из небольших улиц в центре города прорвало трубу. Во мгновение ока столбы пара вырвались в небесную высь. Потоки воды наполнили всю проезжую часть. И улочка уподобилась внезапно размороженному катку.
 На горизонте показалась темная фигура, появившаяся будто из ниоткуда, а будто и из-за поворота.
 Это был мужчина средних лет, горбоносый и с мрачным выражением лица на худом изможденном лице. На нем было темное помятое двубортное пальто и полястая шляпа в тон. Ботинки при каждом шаге неприятно шаркали об асфальт. Этого мужчину звали Циммер. Он производил впечатление человека поджарого, но не спавшего несколько дней. Голубые глаза его были мутны, белки покрыты красной сеточкой, но все же смотрел Циммер упрямо вперед.
 Он очутился здесь, потому что дом номер 16 на этой улице был отмечен знаком вопроса на ксерокопии городской карты. Циммеру всучил ее один из бродяг в переходе метрополитена. Их было двое, этих бродяг, в руках у них были толстые пачки распечаток, которые они раздавали всем проходящим мимо людям. Циммер принял такую распечатку чисто машинально, практически полностью находясь в своих думах.
 В первый момент он даже не мог сообразить, что это, вертя лист бумаги так и эдак. Но вскоре Циммер понял, что это черно-белая ксерокопия местности, лежащей к югу от центра, в этой части города два парка и немного строений, образующих каких-то пару дюжин миниатюрных улиц.
 Циммер осторожно вышаркивал, глядя на клубящийся над улицей пар. Остановившись у арки дома 16  он огляделся – напротив через дорогу стоял дом номер 6. Циммер прищурился, пытаясь лучше разглядеть цифру. Сомнений не было – однозначно номер 6!
 “Странно” – пронеслось в тяжелой голове Циммера. Поворачиваясь обратно к шестнадцатому, он доставал из кармана уже мятый лист, развернул его и ещё раз сверился с ним. Все верно, вот она – улица  Генрикуса Инститориуса, нужный дом; Циммер ещё раз оглядел пустую залитую водой улицу, на которую уже спускались летние сумерки, и шагнул в арку.
 Пройдя её насквозь он очутился в небольшом дворе-колодце. По углам его уже залегли глубокие тени, но света летнего вечера ещё хватало, чтобы разглядеть хаотичные надписи, красовавшиеся на всех четырех стенах двора на высоте человеческого роста.
 Циммер чувствовал себя ужасно, до того момента, когда он совсем перестал спать (Когда это было? Пять дней назад? Шесть?) у него были почти годовые проблемы со сном, он спал по три-четыре часа за двое суток. Работа санитаром в реанимации здесь была не причем, просто в организме что-то щелкнуло, и весь механизм встал.
 Знакомый доктор, к которому Циммер обратился некоторое время назад, назвал эти нарушения – “депривация сна”.
 Циммер о таком никогда не слышал, хотя был в этом не совсем уверен, память в последнее время катастрофически ухудшилась.
 Ему было невыносимо сложно вспомнить имя своей матушки, количество цветов в радуге и порядок цифр, в дате своего рождения.
 Но потемневшие от времени медные числа, на единственной двери во всем дворе, сразу врезались в сознание Циммера – 213.
Он отвел взгляд от двери: дворик был грязный, незаасфальтированный; напротив арки была ещё одна дверь, но проход был полностью забит гнилыми досками; окна, в изобилии выходившие в слепой двор, почему-то брали свое начало только в районе третьего этажа и кое-где не имели стекол в рамах.
 Стены же были сплошь исписаны непонятными и трудночитаемыми фразами. Зачастую неизвестный автор поверх одной записи делал другую, но Циммер все же много где приметил имя ‘Лайонел’. Вдоль одной из стен тянулись небольшим строем тройка больших двухсот шестидесяти литровых бочек. Над ними на стене вполне ясно читалась криво написанная странная надпись: “Зубы Христа”.
 
- Добрый вечер. – внезапно раздался голос у Циммера за спиной.
 Циммер развернулся со всей быстротой, которую позволяла несчастная “депривация сна”. Перед ним предстал мужчина, приятной наружности, светловолосый, с нежными чертами лица. Он был широкоплеч и высок, мускулистые руки, видневшиеся из-под закатанных рукавов болотно-зеленого свитера, в который был облачен неожиданный пришелец. Но была в нем одна ужасающая особенность: он, вероятно, был невротиком, и все его тело сотрясала крупная дрожь, а задеревенелая улыбка не сходила с его уст.
- Добрый вечер. – вновь повторил пришелец, едва двигая мышцами лица, но тем не менее внятно.
 Циммер долго не отвечал, пытаясь сосредоточиться на порывистых движениях головой, обращавшегося к нему незнакомца, и пытаясь уловить в них какую-нибудь закономерность. Но все же в итоге его измученное тело исторгло:
- Добрый.

- Что вы здесь делаете? – все с той же мертвой улыбкой продолжал незнакомец, будто и не было почти двухминутной паузы в их общении.
- Не знаю. – после некоторых раздумий проговорил Циммер.
- Как вам мои ботинки? – наконец спросил незнакомец.
 Циммер не удивился подобному вопросу, ему больше было досадно, что придется сейчас рассматривать обувь этого незнакомца, а это было крайне затруднительно в его положении. Но Циммер все же перевел глаза на трясущиеся ноги. Ботинки были очень странные, сшитые будто из дубленой свиной кожи, они были некрасивого грязно-розового цвета, с более красными следами на очень грубых швах.
 Циммер поднял взор.
- Прекрасные!

Ему было очень плохо, голову наполнял липкий туман усталости, Циммер уже жалел, что решил прогуляться именно в этот двор, отмеченный на картах бродяг. Циммер был так же очень раздражен, но сил на проявление агрессии не было, и вновь прозвучавший вопрос трясущегося человека неприятным эхом раскатился в усталой голове Циммера.

- Ты голубой? – спрашивал незнакомец.
Циммер не заметил его перехода на ‘ты’, но что-то все рано шевельнулось в нем.
- В каком смысле? – выдавил он.
- Ты гей? – как-то настойчиво произнес дрожащий человек с мертвой улыбкой.
 Циммер слишком устал, что бы вдумываться в природу столь странных вопросов своего собеседника.
- Нет. – устало и не думая ни о чем ответил Циммер.

Трясущийся человек сразу скис, в его чертах появилось что-то странное, такое выражение наверняка было у всех “красных карликов”, когда приходило их время.
- Ты мне не нравишься! Ты очень невежливый! Я дрожу, может мне холодно.. холодный вечер! – отрывисто пролаял Лайонел. – Если тебе не хватает гипнотической инъекции, то пора положить конец этой бессмысленности. – уже мягче продолжал Лайонел -  Мой бедный, бедный мальчик, я буду здесь твоей человеческой игрушкой.
 С этими словами он отворил все двери. Из темного проема полыхнуло отвратительным смрадом, у Циммера даже глаза заслезились.
 “Проглотил ли я Библию?” – пронеслось в голове у него. Дрожащий Лайонел взял Циммера за руку.
 Небеса не разверзлись, земля не треснула, извергнув из своего тленного чрева сонмы разложившихся тел, в зубах у демонов природы.
 Лайонел говорил что-то вроде, что он хочет всегда быть рядом, что какие-то реки слились в один поток. Циммер не слушал, завороженный черным провалом, открывшемся за дверьми; он понял, что стоя на противоположном краю, осознание так и не посетило его. Оно предпочло наблюдать со стороны.
 И это было ужасно.
 И над всем, уже над бездной, повисли слова Лайонела:
“Бог сказал мне сделать это.”



                … - 05.02.2011