В бой идут опять старики

   Давно известно, если женщина и не сосуд зла, то источник многия печали — уж точно. Сколько иностранных шпионов и советских разведчиков спалились из-за любви к женщине… сколько ответственных работников пострадало из-за слабого пола — даже президента-саксофониста угораздило оконфузиться с представительницей прекрасной половины человечества.

   Но бывает и наоборот. Иногда и законченным мымрам случается влюбиться в подчиненного.
 
   Все еще охочий до женского тела, но робкий и нерешительный, когда дело касалось ухаживания, пенсионер Волозов обладал в то же время таким всесокрушающим обаянием, что заставлял мечтать о себе не одну женщину. Относясь довольно критично к себе, как к объекту сексуального вожделения, пенсионер не замечал теплых женских взглядов, ласково разглаживающих морщины на его лице. Все свое свободное время — а у пенсионера оно теперь свободным было все — Волозов посвящал любимым птичкам и закадычному другу тов.Бататову. В редкие минуты сентиментальности он мог позволить себе помечтать о супруге тов.Бататова — Свенсоншведской.

   Случилось так, что холодное сердце несгибаемого бойца коммунхозного фронта Олюйниковой не выдержало. Пламенный мотор активистки вздрогнул, засбоил и чуть не заклинил. Сердце, как рыхлый снежок в горячей ладони, размякло и потекло. Это было настолько непривычно и неожиданно, что Олюйникова оставила без внимания даже вопиющий поступок Зазвенигородского, который вместо того, чтобы аккуратно потушить окурок и опустить его установленную специально для этого урну, бросил горящую сигарету в песочницу.

   Склонная к трезвомыслию, женщина посвятила полчаса анализу своего непонятного состояния и пришла к выводу, что ей хочется не просто призывать к порядку пенсионера, а и заботиться о нем. Возникшие вопросы Олюйникова никогда не прятала под сукно, она решала их по мере, так сказать, поступления. Вот и сейчас, она подошла широким шагом к шкафу, распахнула дверцы и придирчиво изучила гардероб. Платье с глубоким вырезом, открывающим ключицы, было отвергнуто сразу, как вызывающее — надо заметить, что платье было ненадеванным, хотя и куплено двенадцать лет назад в минуту слабости. Учитывая серьезность, даже судьбоносность предстоящего более тесного знакомства, выбор пал на строгий костюм — жакет и юбка — универсального черного цвета. Олюйникова решила, что в сочетании с белоснежной блузкой — ворот под горлышко — наряд выглядит вполне женственно. В ванной перед зеркалом она распустила дульку и встряхнула головой. Жиденькие волосики заметались по худым плечам. Поморщившись, Олюйникова вновь стянула волосы в пучок, позволив лишь одну вольность — выпустила на лоб челку. С челкой женщина приобрела удивительное сходство со скаковой лошадью.

   Пенсионер Волозов, открыв дверь и увидев на пороге прямой силуэт активистки, был крайне удивлен.

   — Чем обязан, товарищ Олюйникова? — настороженно спросил он, поддергивая сползающее трико.

   — Вы позволите? — вопросила с утвердительной интонацией визитерша и, отодвинув хозяина, прошла в квартиру. — Можете называть меня Алефтиной Петровной.

   Предложение ввергло пенсионера в ступор. Алефтина Петровна изучающе оглядела обстановку.

   — Не ухожено у вас, Григорий Венедиктович. Вас ведь так зовут?

   — Так, но я, знаете, как-то уже привык к Петровичу, — вышел из ступора пенсионер Волозов.

   — Что значит, привыкли? — скривила губы гостья. — Это какая-то дворницкая кличка. Вы что, дворником служили?

   — Нет, я технический специалист.

   — Оно и видно — технический. Уюта не чувствуется. Женской руки нет в квартире. Пшено на полу рассыпано, резинка, вижу, ослабла, — пенсионер Волозов снова поддернул трико. — Уход за вами нужен, Григорий Венедиктович. Ваш дружок Бататов, а точнее — собутыльник, заботы о вас не проявит. Потом вот это ваше увлечение птичками. Вы упускаете из виду, что они являются разносчиками инфекций. Орнитоз, пситаккоз, клещи всякие. Эта облезлая ворона…

   — Каррр-га! — отреагировал Борис.

   — Не нужен за мной уход. Я сам привык ухаживать. За птичками.

   — Птички не способны подарить вам радость общения, восторг единения душ. Я же, в отличие от этой вороны, сделать это в состоянии. Вы будете накормлены и обстираны. Вам не придется стесняться своих носков. Более того, я подарю вам самое сокровенное. Самое ценное, что может быть у девушки, что берегла все эти годы. Я убеждена, что берегла это для вас, Гри… ша.

   — Мне это не нужно! — в панике вскричал пенсионер Волозов.

   — Мужчины — что маленькие дети, — снисходительно отозвалась Алефтина Петровна, — сами они ничего не знают. Их нужно вести за руку к счастью. Вы просто не в состоянии этого понять. Это знак. И вы, и я всю жизнь прожили одиночками, судьба вела нас навстречу. Я понимаю, Гриша, трудно вот так сразу в полной мере осознать и прочувствовать прекрасную возможность изменить свою жизнь. Требуется время. Мы вернемся к этой теме дня через три — считаю, этого срока достаточно.

   И Олюйникова, раздвинув губы в неумелой улыбке, покинула квартиру счастливчика.

   Все вышеописанное произошло два дня назад. А сейчас пенсионер Волозов и тов.Бататов сидели на плоской крыше дома. Тов,Бататов, пренебрегая риском вызвать обострение геморроя, — на корточках, а пенсионер — прислонившись спиной к вентиляционному колодцу и вытянув ноги. Крышки пианино не было, и друзья расстелили газету прямо на рубероиде. На газете стояла бутылка водки, два стакана, поломанный крупными ломтями батон и неизменная селедка пряного посола.

   Передислокация была вынужденной. Подвал дома, куда вчера сунулись друзья, оказался засыпан вонючим порошком и залит дезинфицирующим раствором. Разъяренному тов.Бататову товарищ Олюйникова невозмутимо сообщила, что это она вызвала санэпидстанцию, чтобы протравить блох, тараканов и мышей. На протест председателя, что в их доме этой гадости не было никогда, активистка ответила, что профилактические меры не вредили еще никому. Ну, разве что, любителям выпить.

   — Я сожалею, что ваша каптерка, тов.Бататов, была закрыта — возможно, основная зараза кроется там, — но при следующем вызове мы взломаем замок.

   Отдыхать в атмосфере химических паров не было никакой возможности и парочка вынужденно перебралась на крышу.

   Под водку пенсионер Волозов и рассказал другу о визите невесты-свахи.

   — Ну, что ж, Петрович, — сказал, поразмыслив, тов.Бататов, — я так думаю, надо сдаваться. Хуже, чем сейчас, не будет. По крайней мере — нам. А то, глядишь, отмякнет баба твоими стараниями, да и угомонится.

   — Какими стараниями, тов.Бататов? Я совершенно не чувствую к этому чекисту в юбке физического влечения. Глядя на нее, мой половой инстинкт пребывает в глубокой спячке. Ладно, по молодости — куда ни шло, там физиология могла сработать. А сейчас мне чувство нужно. Симпатию хотя бы испытывать, а я только страх испытываю. Боюсь я ее, тов.Бататов.

   — Мы все ее боимся, — заверил председатель домкома. — Но пойми ж ты, Петрович, лучше подвергнуть риску себя одного, чем пострадают от этого красного террора все жильцы. Ты посмотри, люди во двор лишний раз выходить боятся.

   Тов.Бататов выпрямился, взял за горлышко бутылку, на манер противотанковой гранаты, изображая из себя сразу всех, придуманных журналистом, 28 героев-панфиловцев и сказал:

   — Ты просто обязан повторить подвиг Александра Матросова и лечь на Олюйникову, как на амбразуру. Во имя счастья жильцов нашего дома. Если что, мы всем домом на памятник тебе сбросимся. Из мраморной крошки. И я тебя лишний раз помяну.

   Против такого аргумента устоять было сложно, и пенсионер Волозов пообещал подумать, но сначала предложил допить бутылку.