Продавец снежков

Он стоял, небрежно одетый, на большой широкой улице, расстелив перед собой коврик с тщательно вылепленными, круглыми снежками из бог весть как набранного чистым редкого снега. Ранняя утренняя прохлада забиралась ему за игрушечный, как насмешка, воротничок пальто, щекотала седую бороду, молодецки подёрнутую всё ещё чёрными усами, и не давала расслабиться. Не прошло и четверти часа, как на улице появились пешеходы.


Допустим, его звали Джо. И так начинались добрые три четверти будней его взрослой жизни. Он нередко стоял на одном и том же месте, когда лежал снег, и чем хуже была погода в понимании молчаливого большинства, тем с большими упорством и настойчивостью он приступал к своему занятию. Висел ли в воздухе белый густой туман, или светило скудное ноябрьское солнце, уминающее своё оранжевое тело в линию горизонта, Джо не брезговал оставить все свои, совершенно мирские дела, одеться попроще, и (зачастую даже с запасной одеждой) разложить свои снежки на людной улице. Он продавал их, или отдавал даром, всем, кто не брезговал, и, как ни удивительно, у него были клиенты, и некоторые из них даже платили, видимо считая деньги символической милостыней, благородным жестом доброй воли к отчаявшемуся человеку. Джо же не интересовали деньги, случалось, что он ставил скромную посудинку с монетками и редкими купюрами настоящему нищему, проходя мимо, едва махнув рукой, уходя, едва глядя ему в глаза.

Прохожие чаще всего недоумевали, снег разве что только под рождество имел ценность, да и то, для многих лишь в окружении рождественской атрибутики, или как внезапная мягкая плавная неожиданность, что бывает в начале зимы после тёплой осени. Они подходили как с опасливыми, так заинтересованными выражениями лиц, бывало и так, что молодые люди брезгливо глумились Джо в лицо, выставляя его ещё одним городским дурачком, бывало что сутулые старушки с собачками угощали его конфетами, словно дурачащегося ребёнка, смешно колыхаясь при этом балахонами серых пальто, как абажурами затухающих лампочек своих жизней, при этом ещё и причитая.

— Что вы тут делаете?, — самый частый вопрос. — Продаёте? А почему цен нет? Почему они разного размера?
— Продаю, если изволите заплатить, если нет, берите бесплатно, те, которые нравятся. — Затем Джо отвечал на вопросы, если они были.

Случалось, что озлобленные школьники, окрылённые азартом травли и компанией друг друга, превращали его труды в кашу, нередко цветную, с пёстрыми флажками с переломанными древками из зубочисток. Несмотря на это, как и на очевидную хрупкость и скоротечность жизни своего товара, Джо старался заботиться о его качестве, и с, по мере нарастания лет убывающим энтузиазмом, украшал свои нехитрые поделки из снега, как позволяла фантазия и скромные навыки офисного клерка.

Часто прохожие спрашивали, в своём ли он уме, продавать снег зимой. Джо не мог ответить. Сам часто задавал себе этот вопрос, и тратил на поиски ответа на него столько времени и сил, сколько хватило бы на изучение парочки иностранных языков. Тем не менее, он сдался, так ответа и не найдя, в один прекрасный день в середине жизни, умыв руки, он вместо поиска смысла своих действий удовлетворился объяснением их, как приносящих изредка приятные знакомства, редкую радость, которая, хоть и возникая вследствие его действий, стала объяснением их причины: "чтобы порадовать людей". Все его попытки объяснений, как быки на корриде в загон, загонялись въедливыми прохожими в настолько простые фразы. Конечно, это было слишком абсурдно, утомительно, и уставший от поисков смысла Джо стыдливо отмахивался от дальнейших мыслей о настоящих причинах, и слишком глубоко в нём зарытых мотивов к своей деятельности и манере её подачи.

Выяснив, в чём заключается предложение, люди начинали необычайно разнообразно объяснять, почему такого предлагать не стоит, и можно сказать, что никто из них не считал, что стоит раздавать снег зимой, за исключением, пожалуй, озорных мальчишек, которые, не спрашивая что да зачем, хватали снежки и устраивали перестрелку (Джо присоединялся). Какие только доводы они ни приводили! Поставив ногу на выступ здания, вздёрнув курносый носик, тыча зонтиком и разваливая снежки они убеждали, что снега и так навалом, что каждый может сам себе слепить если захочет, что "ну кому это надо, сами подумайте", и "да и что с этим делать, какой толк?".

— Вы мешаете прохожим... — С задумчивой грустинкой внушали ему полицейские, переглядываясь и оглядываясь, но незачто было его гнать, часто он просто менял место, если они настаивали.

Раньше Джо старался учиться различать прохожих в толпе, по внешнему виду. Это было чертовски непросто. Вечно спешащие, корчащие мимические гримасы и держащие телефон плечом на ходу пешеходы были не самым удобным объектом для анализа, но у Джо было достаточно времени, и он пытался выхватывать из толпы самых интересных, внешне одухотворённых, или каким-то иным образом ему привлекательных людей. Он ловил их взгляды, улыбался, делал красноречивые приглашающие жесты, делал вид, что интересуется который час, шутил. Редкие, те, которые позволяли взять верх своему любопытству над своими планами или же праздно шатающиеся, они подходили к импровизированной снежной лавке, и в подавляющем большинстве вели себя так же, как и остальные. Но из них некоторые шли дальше, обнаружив за абсурдным и необъяснимым поведением Джо его душевные качества, они дружили семьями, ходили друг к другу в гости, пили чай, и вино, и беседовали. Правда, иногда просили посидеть с детьми, пусть и в шутку, но как-будто ему больше нечего делать! Картинно возмущаясь, Джо надувал щёки и корчил рожицы, следил за реакцией на свою реакцию и вспоминал, как впервые заприметил этого человека в толпе, в потоке быстро сменяющихся людей, полном спешки, запахов, звуков и возможных фантастических развязок событий, с таким-то эпатажным занятием как продажа снега! И саркастически сжимались губы Джо, когда за быстро и легко теряющимися контурами лиц, он осознавал чудовищность виденного их количества.

Проходившие барьер, выставленный абсурдностью, или же непониманием, люди, находили Джо восприимчивым, чутким. Он мог выслушать, подсказать, почитывал книги, но, в свою очередь, был черезвычайно избирателен в выборе друзей. Следуя в своём выборе скорее интуитивным симпатиям, чем здравому смыслу, он, порой болезненно, заканчивал всякие контакты, так или иначе избавившись от очередного нежелательного приятеля.

Джо уже три недели знал, что умирает. Рак, такая смерть одинаково звонко щёлкает диагнозом и по пожилым чудакам, и по щекастым удальцам. Он, пошатываясь, собрал свои приспособления, беззлобно смял снег, и оставил всё на куче окурков под мусорным бачком, висящем на фонаре. Перестав раздавать снег, Джо ощутил в полной мере тщетность во всей многогранности её проявлений. Он ждал её. Позвонил детям, найдя переулочек потише, присев на ледяной, со свисающими сосульками, ступеньке, сказал что одумался, решил провести остаток жизни на юге, в достаточно неспокойном, но с дешёвым жильём регионе, и уезжает послезавтра вечером. Сказал, неловко хихикая, чтобы не беспокоили его некоторое время, и не думали продолжать его дело и повторять его поступки. Извинился за сумбурность, встал, опёрся одной рукой на стену.

На этом история Джо заканчивается. Кажется, он заперся в каком-то бунгало, медитировал, что-то читал про восточную культуру или религию, сумбурно бормотал про то, что всё вокруг нас — Бог, и что надо всего-то понять это, и выпорхнуть из тела в него, Бога, как бабочке из куколки, в любой момент, когда только захочешь.