А за окном снежинки тают...

http://www.proza.ru/2011/01/20/1150.

Вариантов всегда полно, главное - правильно их оценить. Когда Кит усвоил эту нехитрую истину, он перестал беспокоиться и начал жить.  Потихоньку всё наладилось.
 
Город, который жрал его заживо до тринадцати лет, перетирая гнилыми зубами бетонных коробок; улицы, что раньше казались нитями прочной путины, в которой он запутался, словно жалкая муха; люди, которые всегда были чужими, чёрствыми и злыми, напоминавшими пару законченных алкоголиков, что перестали притворяться родителями года три назад - всё это теперь было его личным карманом, а полное не может быть пустым. Верно? Стоило запустить туда пятерню, немного подождать, полуприкрыв глаза, и — оп-ля! - получить желаемое.  И, конечно, не забыть загодя произнести про себя волшебные слова: «Горшочек, вари!»    

С тех пор Кит почти любил людей.

Все они были для него.

Они носили его норковые шапки и телефоны, кошёлки с продуктами и дорогие блестящие сумочки, шубки, купленные в кредит, и серёжки, подаренные на день рождения или восьмое марта.  Для него они таскали в кошельках кредитные карточки вместе с паролями прямо на банковских бланках, испещренных предупредительными надписями, полтинники для школьных завтраков, и пили они исключительно для него, размягчаясь и добрея до умопомрачения. Разве можно было их не любить? Тайно обожать? За свою не слишком длинную жизнь, Кит прочитал пол-книги, когда валялся в инфекционке с желтухой: первый том «Виконта де Бражелона» Александра Дюма.  То ли из-за синюшной больничной овсянки, то ли из-за того, что и дома его не слишком баловали разнообразной едой, но самое большое и неизгладимое впечатление из прочитанного осталось от потрясающей трапезы Д'Артаньяна и господина дю Валлона, де Брасье, де Пьерфона. Много позже он сообразил, что рассматривает людей, как гурман любовно разглядывает перепелиное крылышко в соусе из белого французского вина, причмокивая повлажневшими от предвкушения губами. И ему это нравилось... 

Главное — правильно оценить варианты.

А ещё у него были волшебные слова.

На улице Кит жил одиночкой. Шестнадцатилетним волчонком с обветренными скулами,  взглядом исподлобья, широкой улыбкой и карманами, в которых помимо полутора-двух тысяч всегда лежали несколько дешёвых авторучек: шариковых, гелиевых - всё равно.  «Кит-авторучка», так его называли. И он знал многих, но держался особняком, не желая сближаться с болтливой и откровенно тупой гопотой.

И надо же было так лажануться?!

Не повезло, так не повезло. Хреново горшочек сварил! Ой, хреново!..
Айфон фирмы «Эппл» он наколол в маршрутке в куриных лапках столетней карги в драной шубе и сразу же сделал стойку. Посомневался, конечно, но долго раздумывать было некогда: или-или.

С делал всё чисто и быстро. Ушёл без пыли...

Следующие несколько часов походили на страшный сон. Телефон из которого он сразу же вынул аккумулятор и сим-карту настойчиво звонил гнусно-знакомой мелодией «трам-па-раам, трам-па-раам» и  принимал смс-ки со словами «Странные праздники. Что-то меня знобит от этого веселья» вместо сигнала. На звонки Кит не отвечал, а в смс-ках было одно и то же: «Верни телефон, верни. Хуже будет» и адрес.

Отмахнуться бы, скинуть по-быстрому нехорошую вещицу за малую толику денег...

Не тут-то было. Кита терзала боль, словно в брюхе поселилась целая стайка ёжиков, которые резвились и распускали иглы, стоило ему махнуть рукой на странности. Несколько раз его тошнило, последний — кровью. Не забалуешь...

На Улице Кит не раз слышал о подобных вещах, хотя никогда особенно не верил.

Наговаривают. Наговаривают на деньги, вещи, еду, воду... Бросают. Если ты нашёл под лавкой на бульваре червонец — вполне возможно, ты нашёл и что-то ещё, не обязательно хорошее. Знакомый шкет, который нёс всю эту лабуду про порчу и сглазы «обзывался», что нашёл однажды золотую цепочку и заболел. Причём ничего особенного у него не болело, но он стремительно худел. Жрал всё подряд, как свинья, и худел. Худел до тех пор, пока не отнёс цепочку на то место, где нашёл. Хорошо ещё толкнуть не успел, а то бы совсем хана... Кит тогда посмеялся, и костистое, обтянутое серой кожей лицо рассказчика с тонкими бесцветными губами, говорило, на его взгляд, только об одном — ширяться надо поменьше. На кой хрен кому-то надо швыряться деньгами и барахлом, как мультяшному злодею, в надежде, что кто-то найдёт, подберёт и как-то там заболеет, а может быть даже умрёт? В чём кайф-то!? Кит не верил в безадресное зло. Это было глупо... Но на своём он тогда не настаивал, жаль было портить «хорошо сидим» пьяной склокой из-за всякой херни. Тем более, тощего всё равно уже несло, и он болтал без умолку. Основной принцип любого знахарства, колдовства: не лечить болезнь, а забирать хворь, выгонять её из организма. А потом куда деть? Не себе же оставлять. Вот и помещает знахарь заразу в предметы, еду, деньги, вещи и пускает по ветру — авось кто найдёт. Говорят ещё, что если колдун сделает что-то хорошее, потом он обязательно должен сделать что-то плохое, не обязательно кому-то конкретно. Нельзя по другому, иначе силы, которые дают ему такую сверхъестественную власть и возможности, сделают плохо ему самому. Пурга, короче, но сейчас смеяться не хотелось. Не смешно было...

Как, драный стоц, теперь из всего этого говна выбираться — не понятно. Кит не верил, что бабка растает, получив назад телефон, и примется кормить заблудшее дитя шанежками, попутно наставляя уму-разуму. Сама ситуация казалась Киту нелепой. Он не чувствовал за собой никакой вины, не умел просить прощения и извиняться. Чего ради-то? М-да, попадалово...

-Э, просыпайся, приехали...

Кит разлепил глаза. Автобус стоял, двери распахнуты, с улицы тянуло холодным влажным воздухом пополам с печным дымком. В окне маячила будка диспетчерской с ярко освещёнными окнами, кто-то внутри размахивал руками и слышалось невнятное «бу-бу-бу» на повышенных тонах.  Шофёр курил за рулём, с шелестом перебирая в заскорузлых промасленных пальцах мятые червонцы, щёлкал остывающий двигатель.

-Это ж конечная, - пробормотал Кит, сглатывая слюну. - Ты чего?...

-Конечная, - легко согласился водила, а кончик сигареты неведомо как выпрыгивал: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, - А Гоголя? Вон она, Гоголя....

Кит посмотрел в треснутое лобовое стекло.  Маршрутка стояла мордой в поле. Точнее с одной стороны прямо по курсу он видел сплошное белое покрывало до смутных, едва видневшихся за косыми росчерками очумелых снежинок, контуров лесопосадки, а с другой — плотную массу домов и домиков с дымящимися печными трубами, самый краешек Кирчановска, от которого до ближайших совхозов и прочих свинячьих хозяйств — рукой подать.

Он перешёл через дорогу, которая вела куда-то наверх, в сторону загадочной башни, чёрным ожиревшим пальцем указующей в невидимое небо. Улица Гоголя начиналась петляющей тропинкой — где шире, где уже, - но и слепой бы понял что машины по ней не ездят. Тропинка напоминала ущелье со стенами около полуметра высотой. Окна углового дома были ярко освещены, плотные занавеси скрывали что происходит внутри. Кит закурил, рассматривая на углу дома две таблички. Одна вполне современная, как тысячи подобных по всему городу, обращена прямо к нему и площади с диспетчерской и двумя маршрутками, потихоньку набирающими пассажиров. Другая походила на идиотский скворечник без дна и передней стенки, под  крышу  которого кому-то взбрело в голову присобачить электрическую лампочку. На обеих было написано одно и тоже: ул. Гоголя, 1.

Кит пожевал фильтр сигареты, добивая её последними длинными затяжками, и сплюнул бычок на обочину с застывшим отпечатком автомобильного протектора. Чего стоять? Идти надо, пока ёжики не проснулись. Трам-па-раам, трам-па-раам...

Улочка оказалась без единого фонарного столба и короткой - в шесть домов. За заборами бесновались собаки, гремя цепями. Кита до смерти перепугал башкастый «кавказец», в исступлении обгрызающий низ деревянной калитки: сухо хрустело, летела щепа; перекусит надвое — не хер делать.

Дом номер тринадцать стоял наособицу в конце тропинки пред плотно утоптанным пятачком метрах в десяти в поперечнике, среди стройных сосёнок, чьи высокие кроны прятали проваленную крышу от тихо падающего снега.  Остатки символической ограды указывали на границы участка, унылый домишко в два тускло освещённых окна, которые в Кирчановске называли «андреевскими» из-за рамы с тремя несоразмерными секциями.

-Эй, - крикнул Кит в сторону дома, остановившись у приоткрытой калитки.

За спиной, на улице погружённой во тьму, взлаяли коротко, но больше для порядка.  Кит обернулся.  Диспетчерская казалась далёкой и нездешней, как космическая станция на околоземной орбите, по дороге проехала машина, шум работающего двигателя быстро утих.  Кит осторожно ступил во дворик. Не похоже чтобы где-то поблизости притаилась собака, но мало ли...  Хотя, зачем такой собака?..  Слева от дома громоздилась шаткая на вид постройка, от которой к крылечку была протоптана дорожка: явно дровник или углярка. Такая же тропинка вела от калитки к тёмному крыльцу в три ступени. В остальном дворик был пуст, гол и засыпан ровным слоем непотревоженного снега. Местами виднелись бугры, от которых в сторону дома тянулись густые синие тени, но что под ними -  перевёрнутое ведро, оставленное с осени, или куча ботвы вперемешку с листьями, - кто бы знал?

Мягкий снег явственно поскрипывал под ногами, как квашеная капустка. Кит морщился на каждом шагу, хотя таиться вроде и не собирался. Окна в доме освещены слабо (телевизор? настольная лампа?) и задёрнуты занавесками в пол-окна. Он пытался уловить малейшее движение, перемещение теней, звуки, но тщетно.

-Эй, - позвал Кит, в горле запершило и голос дал петуха.    

Возглас увяз в ватной тишине без остатка. Кит смотрел на входную дверь, накидная петля   висела вдоль коробки — если и заперто, то изнутри. Воздух стоял неподвижно, как в банке, казалось, Кит слышал ломкий хруст, с которым падающие вертикально снежинки ложились на своих собратьев. Прошелестела ткань куртки, ладонь ухватилась за простую дверную скобу с многолетними наслоениями краски.  Прикосновение вышло неприятным, словно он ухватил змею. Кит рывком потянул дверь на себя, скорее от неожиданности и омерзения, чем решительно. Она открылась легко и беззвучно, и Кит чудом не шлёпнулся на задницу, повиснув на скобе. Уф-ф-ф...

Он постоял несколько секунд, вглядываясь внутрь. Прямо напротив входа в дальней стене виднелось пыльное оконце, слабый свет с улицы сочился навстречу распахнутой двери. Кит поднялся по ступеням, перешагнув порог. Сени были холодные, несерьезные, как летняя веранда, и неподвижный воздух, казалось, впитал себя застарелый смог прошедших морозов, осевший на стенах колючим инеем. В дальних углах угадывалось что-то похожее на ящики, у порога Кит заметил только веник из прутьев, прислонённый к бревенчатой стене. Дверь в дом, обитая дерматином на ватном подкладе, простроченная шляпками обойных гвоздей, походила на драный ватник. Мощные петли для навесного замка смотрели на вошедшего пустым мёртвым глазом.

Далеко на улице просигналила машина, Кит вздрогнул, испытав мгновенное, почти непреодолимое желание опрометью броситься прочь.  Ёжики тоже что-то такое почувствовали, в животе заворочались тугие комки — шалишь, парниша. Кит выдохнул несколько облачков пара, особенно заметных в косом столбе жиденького света из оконца и ткнул пару раз кулаком дерматиновую дверь — постучал, вроде. «Зачем?» - мелькнуло в голове. - «Меня здесь и так ждут». Угол рта опустился в кривенькой ухмылке, Кит не стал ждать приглашения, старуха могла быть глухой, как осиновая колода, зря что ли  в трубку так орала...

-Эй, хозяйка, - позвал Кит, переступая порог, - Можно?

Не было у него никаких ожиданий. Какие ожидания, если тебя попросту поставили раком и дерут несколько часов, прозрачно намекая, мол, будешь трепыхаться — выблюешь собственные кишки? А всё же торкнуло...

Сперва Кит зажмурился и перестал дышать. Потом вытаращил глаза, рот открылся сам по себе, руки безвольно повисли, словно приставленные к телу посторонние предметы, что-то вроде шарфа повязанного вокруг шеи.  Лёгкие запылали, и Кит таки вдохнул тёплый, но свежий воздух с ароматом дорогих сигарет. Глаза увлажнились от напряжения, о заморгал часто-часто, как будто надеялся смахнуть наваждение движениями век.

Перегородок внутри дома не было, совсем.  В центре комнаты пылал открытый огонь в квадратном поддоне, выложенным облицовочным камнем. Раструб вытяжки жадно нависал над языками оранжевого пламени, труба квадратного сечения врезалась в потолок. Кит «поплыл», словно жёстко получил в бубен. В ушах тонко звенело, взгляд невозможно сфокусировать на чём либо. Череда деталей обстановки никак не складывалась в голове в цельную картинку: пластины дорогого ламината и  угол длинноворсного бежевого ковра;  плазменная панель на стене и музыкальный комплекс в стойке, мигающий разноцветными огоньками, как торпедо в дорогом автомобиле; угловая тахта в дальнем углу с разбросанными подушками и подушечками, вид которых вызвал в мозгу одно единственное слово — татарский, и кресла замысловатой формы, напоминающие спеленатые облака; кухонная зона, отделённая от остального пространства высокой стойкой, нашпигованная техникой как космический корабль в фантастическом фильме; большие панорамные окна, в одно из которых была видна голая холмистая равнина до самого горизонта, с тремя лунами в дымчатом фиолетовом небе, другое же — плотно зашторено.

Кит сглотнул, в ушах щёлкнуло, слуха коснулись тихие заунывные звуки, изредка прерываемые неритмичным бух-бубум, от которого вибрировали зубы и выворачивало суставы, как при гриппе.

-Пришёл, - знакомый скрипучий голос проткнул Кита насквозь, словно вязальной спицей.

Он завертел головой, но никак не мог определить откуда пришёл звук и потёр глаза совершенно детским жестом. Когда черные мухи и цветные круги истончились до прозрачности и разлетелись к периферии зрения, он увидел её.

Старуха сидела за кухонной стойкой на высоком табурете со сверкающими в отсветах пламени хромированными ножками. В окружающем её великолепии она казалось не уместнее печного ухвата  в роли пульта дистанционного управления плазменной панелью на стене. Грязно-седые космы обрамляли морщинистое лицо с пигментными пятнами, которых раньше Кит не заметил. Губы ещё сохранили немного розового блеска в сухих трещинах, а вот голубые тени с век почти осыпались.  Глаза с желтоватыми влажными белками были почти чёрными, Кит не мог различить зрачки.

-Пришёл, - повторила бабка и заулыбалась, большие уши поехали вверх, губы растянулись как два дождевых червя, обнажая ослепительную белизну искусственных зубов. Редкая щетина топорщилась на подбородке, в другое время Кит рассмеялся бы. Четыре низких светильника роняли свет на стойку, как в баре,  в пепельнице дымилась длинная чёрная сигарета, перед бабкой стояла бутылка «Гиннеса», а в высоком стакане, над столбом дегтярного цвета шипела мелкая пена. Кит слышал как лопается каждый крохотный пузырёк.

-Ну, - сказала хозяйка и глотнула из стакана. С донышка сорвалась капля, бабка утёрла пену с верхней губы, мокрые усы сделались заметнее.

Кит выпрыгнул из ботинок, словно в них насыпали угольев, и  подошёл к стойке на негнущихся ногах, оставляя на ламинате влажные отпечатки.

-Вот, - пробормотал он, выкладывая на стойку айфон, аккумулятор и новый пакет подключения от «Мегафона». - Я...

-Что?..

-Я,.. - повторил Кит, рассматривая замысловатый узор искусственного камня столешницы. - Я больше не буду. Извините...

Его бросило в жар. Бум-бубух стало повторяться чаще, и у Кита появилось ощущение, что его череп стал пластилиновым, а заунывные звуки формуют кости заново, пот мелкими капельками выступил на верхней губе, во рту пересохло.

-И?

-И, - Кит сунул руки в карманы, правая нащупала одну из шариковых ручек и принялась тискать пластик подрагивающими пальцами. - И ёжиков уберите, пожалуйста...

-Ёжиков? - бабка вздёрнула облезшие брови, а потом захихикала. - А-а-а, ёжиков...

-Пожалуйста, - попросил Кит, и неожиданно для себя выпалил. - С наступающим вас...

На секунду все, абсолютно все звуки замерли, словно сам воздух застыл янтарной жижей, а потом тишина лопнула, разбитая вдребезги утробным кастрюльным звоном. Кит вскинул взгляд, Старая ведьма звонко смеялась, вздрагивая плечами в плюшевой жилетке, сигарета дёргалась в артритных пальцах, дымок выплясывал, как обдолбанные укурыши в ночном клубе. Звенящий смех напоминал частое биение ложки о стенки тонкостенной, треснувшей кастрюли, из глаз брызнули слёзы, почти как у клоуна в цирке.

Краем глаза Кит заметил неясное движение в окне, что-то изменилось в пейзаже, двинулось, дрогнуло и пошло рябью.  Бум-бубух,  Бум-бубух...

-Уберу,.. - выкрикнула бабка сквозь смех и слёзы. - Ох, уберу, милай!.. Вона у меня в подполе скляница с красной крышечкой, а в ей настоечка. Как рукой сымет...

В подполе?! Кита затрясло. Какой в жопу подпол?!    

-Ты уж сам... прости старую. Колени не гнуться лезть, а скляница одна такая там — не спутаешь... хи-хи-хи-хи... слева, в углу настоечка...

Кит почувствовал запах её дыхания: вонь мусорной кучи пропитанной «Гиннесом». В животе закрутило.

-Пожалуйста, - прошептал он почти беззвучно. - Я же вернул вам те...

Слова застряли в горле, столпившись в панике. Кит забыл обо всём: об окне, старухе, ёжиках и своей пульсирующей голове. Зелёная коробочка с сим-картой и инструкциями по подключению всё так же лежала там, где он оставил её минуту назад, а рядом — ржаной, заплесневелый сухарь размером с ладонь.  Угол сухаря обломан, но осколок лежал рядышком. Несмотря на сумбур в голове, Кит видел, что края вполне себе подходят друг к другу. А где?...

Он поднял глаза, заметив, что в доме вновь наступила строгая тишина.

-А за окном снежинки тают,.. - пропела старуха без тени улыбки дребезжащим старческим контральто. Кит мгновенно узнал мотив и всё понял...

-А и правильно, - осклабилась старуха. - А и верно... На сладенькое вас токмо и приманишь, но откуда бы у меня такому телефону взяться?

Улыбка сошла на нет. Она смотрела на Кита неподвижным взглядом, лицо казалось вылепленным из глины. Таких лиц он видал тысячи. Он был для неё никем. Куском мяса, премудрым пескарём, выуженным на банальную наживку — не больше.

-Уж ты мне теперь послужишь,.. - пообещала ведьма. - Послужишь...

Кит кивнул, в голове всё пылало. Он представил, как тискал этот сухарь в троллейбусе, ломал его, воображая что вытаскивает аккумулятор, скребёт ногтем неподатливую корку «вынимая симку», а на деле лишь загоняя под ноготь жёсткие как наждак крошки. Потом он живо вообразил, как толкается на широком крыльце политеха, между массивных колонн и тыча сухарём в мажоров важно произносит: «Эппл надо? Возьми, недорого отдам». Но это было бы лучше, чем заявиться к Ахмеду...

Кит прикрыл глаза, вынул правую руку из кармана, большим пальцем скинул колпачок и воткнул авторучку под тонкое веко с осыпавшимися голубыми тенями.

-Ох, - сказала бабка, рот её разом ослаб, распустился в плаксивую гримасу, а целый глаз смешно съехал к переносью. Кит смотрел очень внимательно и даже разглядел зрачок.  Сильным толчком ладони он загнал авторучку глубже. Что-то хрупнуло, как раздавленная яичная скорлупа. Тело опрокинулось навзничь, грохнуло об пол, словно скинули с табурета, промёрзший насквозь, суповой набор.

Боль в голове усилилась, собираясь в маленький шар над правой бровью, ёжики в животе мстительно заворочались. Пипец, подумал Кит, странные праздники...  Голова закружилась, Кит плотнее сомкнул веки, а когда открыл, то обнаружил, что стоит привалившись к здоровенной белёной известью холодной печи. Ну, так и должно быть: какие телефоны — такие и избы. На грубо сколоченном столе горела оплывшая свеча, алюминиевая кружка с тёмным пойлом соседствовала с неуместной коробочкой, логотип «Мегафона» смотрелся странно, словно кто-то блевал крошками гнилого сухаря, что лежал тут же, рядышком: «Будущее зависит от тебя».  Это верно, решил Кит рассматривая кучу тряпья на полу: плюшевая жилетка, задранные ситцевые юбки, грубые чулки раздувшиеся на коленях, колченогий табурет между бесстыдно раскинутых ног, войлочные ботики на резиновом ходу, с замочком,  модель - «прощай молодость». Остальное погружено в густой полумрак, чернильные углы, заскорузлые от пыли занавески на «андреевских» окнах... Кит ещё раз посмотрел на тело. Убил?! Нет?! Плевать, в сущности. С ним что будет?

Ага, понятно. Ёжики проснулись.

Кит оттолкнулся от печи и побрёл к выходу, но через два шага запнулся. Коротко брякнуло железо, большой палец заломило так, что Кит на мгновение позабыл об остальном. Боль была яростно белой и...

Кольцо.

Металлическое кольцо в полу. Поперёк половиц немалая щель.

Мысли ворочались тяжело и больно, пока не столкнулись с оглушительной вспышкой.

Подпол!

...«Вона у меня в подполе скляница с красной крышечкой, а в ей настоечка. Как рукой сымет»...

Кит стоял на крышке люка, покачиваясь, как дряблая водоросль в тихой воде. Брехала всё старая, нет там ничего, ни с красной крышечкой, ни с зелёной. Вари, горшочек, вари!  Да? А как она интересно хотела, что бы ты ей послужил? с ёжиками в пузе, а?!  Кит взял со стола кружку со свечой, пламя затрепетало, слабые хлопки звучали словно щелчки пальцами. Нет, замануха это. Очередной сухарик, как в пакетике с «Кириешками». Нельзя туда.  Да?! А чё делать?! Сдохнуть, как шелудивый пёс?!

Надо посмотреть, решил Кит, хуже не будет. Чтоб ты, горшочек, треснул!

Он потянул за кольцо, превозмогая тошноту и боль. Из чёрного проёма дохнуло сырым холодом. Кит посветил вниз, разглядывая не слишком пологую лестницу и часть полок с пыльными банками, за которыми смутно проглядывали краснощёкие помидоры и пупырчатые огурчики, заплесневелые грибочки и ещё какая-то гадость — не разглядеть. Кит немного подумал и надел ботинки, потом присел на край, свесив ноги вниз. Ёжики затеяли игривую возню с вялыми покусываниями, пришлось немного обождать, Кит сплёвывал кисло-горькую слюну вниз между коленей. Пора...

Спускался осторожно, как старик, задом, проверяя каждую перекладину на прочность, прислушиваясь к малейшему треску. Бегло осматривался по пути и, кажется, заприметил на стене электрический выключатель метрах в двух от подножия лестницы, впрочем, света могло и не быть.  Подпол оказался неожиданно большим,  дальние углы и полки не просматривались. Справа или слева? Что карга говорила? Быстрее, некогда уже думать! Кит стоял на предпоследней ступени лестницы, водя свечным огарком из стороны в сторону, воск стекал на пальцы...

Крышка люка с грохотом закрылась.

Кит вскрикнул и выронил импровизированный светильник. Свеча погасла.

-Эй, - сказал Кит громким шепотом — Эй!..

На большее — не осмелился.

Темнота прильнула к нему холодным телом, коснулась лица. Кит задрожал, лестница под ним опасно зашаталась. Он не знал на что решиться: лезть наверх или сначала найти и зажечь свечу, попробовать выключатель и...  не двинулся с места, обратившись в слух. Всё в нём клокотало: кровь, сердце, дыхание. Воздух с присвистом сочился сквозь зубы, как он не сдерживался.  Ни единого звука над головой. Сама что ль свалилась? Нет, погоди... Он открывал люк направо, стоял лицом к двери, отчётливо слышал деревянный стук — значит крышка упёрлась в ножку стола, почти вертикально, но... Как ни старался, он не мог припомнить насколько велик или мал был угол наклона. Вот гадство! Свет, решил Кит несколько томительных секунд спустя, свет.  Не паникуй...

Он стал нащупывать ногой последнюю перекладину. Куртка шелестела оглушительно. Ага, вот она! Кит встал на земляной пол, одна рука выпустила лестницу и опустилась. Он перевёл дыхание. Так, не забыть: справа полки, слева стена — до угла с выключателем не больше полутора метров...

Зажигалка, идиот!

Кит едва не рассмеялся и тут же расслышал в темноте впереди неясный шорох. Ё-моё! Некоторое время он не шевелился, да и не смог бы. Горло перехватило спазмом, но ничего не происходило, темнота по-прежнему нежно целовала в щёки, глаза, губы. Ёжики трепыхались... Показалось, тебе, показалось! Шорох вдруг повторился, ближе или нет, Кит не понял. Свободная рука медленно — что бы не шелестела говорливая пропитка, - потянулась в карман, пальцы нащупали зажигалку, дешёвую китайскую поделку с почти выкрошенным кремнем. Через секунду, а может быть, пять минут, Кит осмелился вытащить руку и даже протянуть её вперёд-вверх. Палец лёг на колёсико, напрягся...

Слабое частое постукивание, словно сухими деревянными палочками легонько касались стекла, прозвучало как автоматная очередь. Кит крутанул колёсико, вспыхнуло пламя, темнота на секунду-две отшатнулась прочь. В двух метрах от себя Кит увидел...

Огонёк погас, мозг его ещё пытался сложить из затейливого переплетения непонятных палочек и мохрящегося тряпья какой-нибудь знакомый образ, а палец живущий отдельной жизнью чиркал и чиркал колёсиком, рассыпавшим бесполезные искры. В темноте зашевелилось, как пауки. Теперь ближе...

-А за окном собаки лают, - пропели вдруг над головой и ненадолго подавились скрипучим смешком. - А за окном кого-то... Трам-па-раам! Трам-па-раам! Трам-па-раам!...

Впервые Кит-авторучка пожалел о том, что его никто не будет искать.