Провалы в память

Одно из самых больших наслаждений в моей жизни – вспоминать. Но вот только вспоминаю я совсем «не то, что нужно».


Обычно в кино или в литературе герой вспоминает что-то важное, хорошее или плохое, о своем детстве или о любви. 


Воспоминания преследуют его.


Он начинает открывать в них что-то такое, чего раньше не понимал. Начинает видеть в них «второе дно». Новые смыслы шокируют его.


Или, если взять фильм Никиты Михалкова «Несколько дней из жизни И.И. Обломова», то в нем главный герой часто вспоминает свою мать. При этом за кадром звучит проникновенная музыка и зритель понимает, что эти воспоминания – некие «островки» света и тепла, за которые хватается неудачник Обломов.


Когда я смотрел это кино, я думал о том, что у меня нет таких воспоминаний, связанных с детством и с матерью, за которые я бы мог «ухватиться».


Я люблю вспоминать что-то совсем другое, не то, что обычно вспоминают герои фильмов.


Если бы я был героем фильма и мои воспоминания бы экранизировали, то они бы просто не вписались в сюжетную схему.


Являюсь ли я героем какого-либо фильма?


Вписываюсь ли я сам в какую-либо сюжетную схему?


Я люблю вспоминать, залезать в свою память, словно хакер в чужой компьютер, скачивая оттуда информацию.


Мне нравится вспоминать незначительные события своей жизни, или, по крайней мере, кажущиеся незначительными. Заурядный скучный эпизод – не мать и не любовь – со своими подробностями.


Главное – подробности. Мне интересно одно – сколько подробностей я смогу вспомнить.


Когда я вспомню этот эпизод, насколько смогу, я поселяюсь в нем и живу некоторое время.


Это меня успокаивает.


Например, недавно я вспомнил, как мне меняли паспорт в 2000 году. Почему мне его меняли, это отдельная история.


Дело в том, что паспорт у меня украли. Как у меня его украли, это отдельная история.


Дело в том, что я работал тогда администратором в тренажерном зале. Как так получилось, это тоже отдельная история.


На втором курсе аспирантуры я женился, и мне - вечному бездельнику - нужно было найти работу. Или хотя бы работку.


Родственники жены порекомендовали меня своему знакомому – владельцу тренажерного зала на Васильевском острове, рядом со Смоленским кладбищем.


Владелец был довольно интересный тип - грузин лет под сорок, мелкий бизнесмен, истово православный. Высокий, худощавый, с длинными волосами и бородой, узким выразительным красивым лицом, он был очень энергичным человеком, который постоянно что-то быстро говорил и улыбался. Он был светлым человеком. 


Грузин согласился принять меня на работу, о чем потом сожалел, так как все, на что я годился, – это ставить штампики в абонементы, что я и делал, но давать фитнес-консультации я был не способен.


Классическая сцена из моей работы: клиенты приходят в зал, а я сижу за администраторским столиком и читаю, блин, Бердяева.


На меня жаловались.


Такая это была работа: весь день, четырнадцать часов, сидишь за столиком (или приводишь в порядок тренажеры), радио орет на всю катушку.


Пикантная особенность зала заключалась еще в том, что раздевалка была одна, она была общей. По идее хозяина, девушки и юноши должны были раздеваться в ней поочередно. Так оно и происходило.


Впрочем, иногда, в час пик, когда народу было много, бывало, что юноши, скопившиеся в коридоре, не могли больше ждать, когда выйдут девушки, и врывались в раздевалку. 


Надо, однако, сказать, что юноши руководствовались в своих действиях исключительно соображениями экономии времени.


Девушки жаловались мне на юношей. Но я ничего сделать не мог, так как юноши были в три раза больше меня. О чем я глубоко сожалел.


Зато, когда я заканчивал работу, наступал настоящий рай – я шел домой по ночному Васильевскому острову. Поскольку в то время я верил в бога и был церковным человеком, всю дорогу я молился, читал на память вечернее правило. 


Улицы были пустыми, почему-то, мне вспоминается, мокрыми, светофоры мигали желтыми огнями.


На одном из домов была надпись из больших букв, сделанная, кажется, углем: «Пива, хлеба, беломора». Наверное, в этом доме было общежитие. 


По утрам я шел на работу вдоль речки Смоленки. На одной ее стороне росли деревья, на другой – было кладбище. Особенно красиво там было зимой, когда все было завалено снегом. Людей на моем пути было немного, в основном, это были бегуны.


Как у меня украли паспорт? Да никак не украли.


Дело в том, что я недавно женился и нам на свадьбу подарили много денег. Мы их потратили. Жена купила элегантное зимнее пальто бежевого цвета. А я – кожаную куртку.


Все администраторы, мои сменщики, приходя на работу и раздеваясь, оставляли свою одежду в специальном месте – между двойными дверями черного хода, которые после этого закрывали. А мне, естественно, было лень вешать туда одежду, и я оставлял ее в общей раздевалке. В итоге, куртку однажды украли.


Причем, я заметил это только в конце смены, когда увидел, что вешалки раздевалки были абсолютно пусты.


В куртке был и паспорт. Почему я его там оставил? Этого я не могу вспомнить.   


Досадно, что ты не можешь вспомнить всего.


Нет, не могу.


А, может быть, там и не было никакого паспорта, может быть, его украли по-другому?


Не знаю.


Все это произошло в конце 1999 г., то есть в разгар кампании по обмену паспортов советского образца на российского.


Мой хозяин разозлился на меня за то, что у меня украли куртку.


А впоследствии ему пришлось вытерпеть разговор по этому поводу – по поводу кражи – с моей матерью, которая никогда не оставляла меня своей заботой.


Мне же пришлось получать новый паспорт. А для этого – ехать в Зеленогорск. Дело в том, что я всю жизнь жил в Петербурге, но прописан был – по стратегическим соображениям – у бабушки, в Ленинградской области.


Естественно, я должен был ехать туда два раза. Сначала заполнить заявление и подать документы, потом – получать. Мне кажется, что я помню фрагменты обеих поездок.


Помню, что в первую поездку я заполнял заявление о старом паспорте. Я стоял возле стола в коридоре и писал. Там был такой выбор: если написать, что паспорт украли, то возвращать его будут долго, а, если написать, что ты его просто потерял – то быстро.


Я некоторое время мучился, принимая решение. Дело в том, что мой духовный отец всегда говорил мне, что христианин ни при каких обстоятельствах не должен врать. Думаю, что и сейчас, когда я стал атеистом, эти слова (как и многие другие) все еще работают у меня в мозгу.


Наконец, врожденная греховность взяла свое, и я написал, что паспорт потерян.    


Смутно вспоминаю, что в тот же первый приезд я ходил в Сбербанк и оплачивал квитанцию. Ясно, что что-то такое должно было быть.


Помню, что Сбербанк находился у них в том же большом здании, где и милиция, но в другом крыле, однако идти к нему нужно было через улицу.


Ну – а что там, в Сбербанке?


Не помню. Боюсь ошибиться. Вся моя жизнь прошла в Сбербанке и в квитанциях. Боюсь, что воспоминания о Сбербанке в Зеленогорске перекрыты более поздними воспоминаниями, например, о Сбербанке в Колтушах или о Сбербанке у станции метро «Елизаровская» или – на проспекте Ветеранов. Или – на проспекте Наставников.


Так ли уж это важно, в конце концов.


Это очень очень важно.


Не важно, что ты за всю свою жизнь написал. Не важно, с кем ты жил и кого ты родил. Важно только одно – твое пребывание в отделениях Сбербанка.


Ну ладно. Квитанцию я оплатил.


Вот, что я вспомнил, – по дороге в электричке я читал Л.Н. Тихомирова «Монархическая государственность». Я тогда кайфовал от таких тем.


Прошло какое-то время. Наконец, 18 января 2000 года я приехал за паспортом в отделение милиции. Помню, день был солнечный, светлый (а в первый приезд – кажется, наоборот, пасмурный).


Не помню очереди (может быть, ее и не было?). Вхожу в кабинет, где выдают паспорта.


Кабинет – маленький, продольный, с одним окном, с плохим освещением. Передо мной – стол, компьютер и женщина-милиционер за ним.


Женщина… Женщина…


Да, женщина. Средних лет, красивая, кажется, с овальным лицом. (Ну уж, врешь – этого спустя девять лет ты явно не мог вспомнить. - Да, наверное, вру.)


Сажусь, говорю ей свои данные, она что-то смотрит в компьютере.


И тут... замечаю, что слева от меня на стене висят картины. Штуки три-четыре.


Что там на них было написано – убей бог, не помню. Но что-то такое оранжевое и желтое, коричневое и неопределенное.


Картины мне понравились. Но дело даже было не в этом – я удивился, что в отделении милиции, в таком захолустье, висят картины.


Я не удержался и сказал ей об этом – мол, красивые у вас здесь картины.


Она улыбнулась (вот точно помню – губы у нее были накрашены яркой бардовой помадой, пошло так, дешево, но мне было все равно) и ответила, что да, хорошие картины и что их подарил отделению художник такой-то.


Фамилию художника – не помню.    


Кажется, она сказала еще что-то. А, может быть, – и нет.


Одним словом, между нами установился контакт, произошло общение.    


Вот и всё.


Я получил паспорт и, радостный, уехал в Петербург.


Больше я никогда в этом отделении милиции не был. И не буду – я сменил прописку.


В тренажерном зале я продержался недолго – весной того же года ушел (и остался без работы).    


Сам этот тренажерный зал через несколько лет закрылся.


Его владельца-грузина, своего бывшего начальника, я встречал потом неоднократно, он вел молодежные православные кружки.


В последний раз я видел его по телевизору, показывали службу в храме апостола Андрея на Васильевском острове, и в толпе стоял он, я его узнал.


Я отлично помню, как мне выдавали загранпаспорт.


Я хорошо помню, как мне выдавали страховое свидетельство.


Я очень отчетливо помню, как получал ИНН.


Но вспоминаю я почему-то только те картины на стене слева от меня.


Все-таки, что же на них было написано?




Санкт-Петербург,
осень 2008 – 31 марта 2009 года