Белый танец ангелOFF

                ...Проклятый город насквозь простужен,
                Томится кашлем, хрипит в бреду:
                "Куда ты, нищий? Ты мне не нужен".
                Куда - не знаю. Иду. Иду.
                Е. Тарасов, 1908г.




              Снег нехотя кружит и опускается на спящий город. Закрывает собой прорехи городских крыш и разбитый асфальт. Вниз-вниз…  У него нет другого выхода.
       У нее тоже.
       Вещи наскоро брошены в сумку. На столе записка: «Больше не могу».
       Последний взгляд в окно – засыпанный белым пеплом, этот город даже красив, но… Бежать! Она знает его настоящее лицо. Ею уже вытерли грязь его темных углов. Но не стоит вспоминать, зачем?.. И так тошно. Еще и эта сегодняшняя встреча – ноет, словно заноза.


       – Женечка, вас теперь не узнать, –  пожилая женщина смешно подслеповато морщится и кутается в дымчатую шаль.
       Да, ее теперь не узнать. Надо было идти другой дорогой, но кто знал.
       – Дорогая моя, как вы? По-прежнему пишете? – Нина Семеновна всегда обожала своих учеников.
       Нина Семеновна?.. Надо же, она помнит, как звали ее любимого преподавателя литературы.
       – Конечно, пишу,  – Женя отворачивает лицо от ветра и жмурится, готовая в любую секунду бежать прочь.
       Да, она пишет. Теперь не по бумаге – по телу. Жирными кляксами чужих прикосновений. Но тело – пыль. А душа? От души уже почти ничего не осталось. А ведь когда-то у нее были крылья… 
       Зачем эта встреча? Зачем!
       – Сегодня неважная погода, – старушка смотрит в небо, ей надо с кем-нибудь поговорить. – Помните, как у Брюсова:
 
                «Снег сетями расстилающимися
                Вьет над днями забывающимися,
                Над последними привязанностями,
                Над святыми недосказанностями!»

      – Да, помню, – она не помнит. Она скоро забудет даже свое имя. Черная тварь безжалостно жрет ее изнутри. Остался один шаг к игле, и тогда – все. – Простите, но я очень спешу…
       – Это вы меня, старуху, простите. Зашли бы как-нибудь, – в глазах даже не просьба – крик.
       – Я обязательно… Как только работы станет поменьше.
       Её работы никогда меньше не станет. Город слишком погряз в своих пороках. Эти дома, улицы… она знает их наизусть. Надо в следующий раз пойти другой дорогой… Хорошо, что следующего не будет.
      

       Итак, последний взгляд в окно. Как точка. Как черное пятно на нетронутом снегу – пора. Прикрыть дверь, тихо, беззвучно, и на трассу, где всегда полно дальнобойщиков – вывезут из этого проклятого города. А там… Что будет дальше – не важно, лишь бы сбежать. От всех, от себя…
       Снег тихо скрипит под ногами. Холод закутывает в белоснежное покрывало танцующих снежинок, и мороз кажется раем. Больше никому ничего не должна – как же легко дышать. Что там у Брюсова? Совсем памяти нет… И машин. Ни одной. Как назло!
       Нет, вон чьи-то фары желтыми клинками прорезают белую морось.
       – Эй!
       Да что он, не видит, что ли? Погода – дрянь. Может снег мешает?
       – Эй! Стой!
       Визг тормозов и глухой удар. Как холодно лежать на снегу…
       – Ты откуда взялась? – прямо над ней испуганное лицо. Не дальнобойщик. Одет прилично, да и машина легковая.
       – Я тут… попутку ловлю, – слова странно царапают гортань и осторожно вылетают белым облачком на выдохе.
       – Встать можешь? – он внимательно осматривает свою «жертву». Крови нет, но лежит, словно сломанная кукла.
       – Н-нет, не могу… Я ничего не чувствую, – она удивленно смотрит в темное небо. – Странно, совсем ничего.
       Он выплевывает грязный сгусток мата. Не в нее, так – в пространство. В его глазах паника и испуг. Такой хороший вечер и такой финал. Но кто знал, что машина станет неуправляема?


       – Саша, вот зря ты за руль, – мамин голос звенит в ушах. – Ты же выпил, и погода…
       – Мам, как я могу за тебя не выпить. День рождения, все-таки. Да и что может случиться? Сейчас никого на дороге нет.
       Оказалось, есть!


       – Ты потерпи... Я сейчас «скорую» вызову, – его пальцы не слушаются от нервов и холода, неловко вздрагивают, словно у марионетки.
       – Не надо. Я не люблю врачей, – снежинки ласково тают на бледных щеках и путаются в темных ресницах.
       Он не может оторвать взгляд от этого лица, от этой счастливой улыбки. Телефон выскальзывает из мерзлых пальцев и с грохотом прыгает по льду.
       – Почему ты улыбаешься? – ему становится страшно.
       – Мне хорошо, даже уже не холодно,  – она смотрит на него и улыбается еще шире. – Мне давно не было так хорошо и спокойно. Кажется, я нашла выход… Ты нашел выход. Спасибо.
       – За что? – его колотит крупная дрожь. Челюсти сводит и трудно говорить.
       – Поцелуй меня, – она смотрит не мигая. – Прошу.
      Он опускается на колени. Саша-Саша, как давно ты не стоял перед женщиной на коленях. Горячие губы мгновенно растапливают снег на опрокинутом в небо лице. Дыхание тонкой нитью обволакивает в её груди остатки забытого счастья.
       – Спасибо. Я и не помню, как это. Таких, как я, не целуют... А теперь уезжай скорей.
       – Нет, я не могу тебя бросить, – он собирает разлетевшиеся детали телефона, налипший снег лезет в корпус и мешает. – Я сейчас…      
       – Не надо. Это он – город – не хочет меня отпускать… Уезжай. Ты пил. Я не хочу портить твою жизнь. Хватит с меня своей.
       – Но…
       – Едь, говорю, – она начинает злиться. – Вызовешь по дороге. Не бойся, все будет окей, и мы с тобой еще обязательно встретимся.
       Вообще-то она права. От ментов не отвертеться, а «скорая» быстро домчит. До города недалеко…
       – Держись. Сейчас за тобой приедут!
       Ныряет в машину. Последний взгляд на обочину – ночь, снег и девушка... словно прилегла отдохнуть.

 
       Рев мотора и вновь вокруг лишь белая пустота танцующего снега. Как красиво! Почему она раньше не смотрела на снег снизу-вверх. Снежинки похожи на крошечных белых ангелов, таких же чистых и нежных... Как же там было?..

                «Холод, тело тайно сковывающий,
                Холод, душу очаровывающий...»
Точно, именно так.


       Трасса летит навстречу монотонной лентой. Телефон молчит, видимо промок-таки в снегу. Черт! Жалость к себе на одну чашу весов, а что на другую?.. Надо же было так вляпаться на ровном месте. И выпил-то всего ничего. Это все погода. Да… Он не виноват, но почему так тошно на душе? А она?.. Как она там лежит одна в темноте. Еще и телефон сдох. Вот черт! Весы перекидывает от скрежета тормозов и резкого поворота руля.
       – Я не могу вот так просто уехать, – хрипит сквозь сцепленные зубы. – Поднимать с земли нельзя, но может, хоть у нее есть телефон. Что за ночь!
       Снег метет все сильней. Он вглядывается в молочную сизость, но вокруг лишь белая стена.  Обочину еле видно и там никого. А вроде недалеко отъехал. Где же она, черт возьми! Надо прижаться ближе к левому краю. Ничего, что по встречной – все равно на дороге ни души. 
       Ослепительный свет… Откуда он взялся? Неужели, впереди поворот? Теперь не успеть! Визг, скрежет и тишина. Такая оглушительная тишина.


       – Что он бормочет? Генка, послушай ты! Ни хрена не понять… Какая-то девушка на дороге.
       Вокруг желтый свет тесного мирка, вдавленного в салон «скорой», белый халат и уставший раздраженный взгляд врача. Рядом сидит недавняя знакомая и улыбается.
       – Ты в порядке? Они тебя все-таки нашли… – Саша пытается привстать, но доктор придавливает его крепкой рукой.
       Как больно. Ну и лапища у этого доктора. Но главное – они успели! Они нашли ее раньше, чем он. Теперь все будет хорошо.
       – Вот видишь, все хорошо, – подмигивает, будто слышит Сашины мысли. – Я ведь говорила, что мы еще встретимся.
      Она протягивает хрупкую теплую ладонь:
      – Держи, я помогу тебе встать. 
      Он улыбается в ответ, вспоминает, как колко таял снег на ее прохладных губах, как сворачивался в круглые блестящие бисерины на ресницах. Интересно, у нее синие глаза? Посмотреть бы поближе, но свет слишком тусклый.
       Её ладошка аккуратно ложится в руке. Немного подтянуться, и он увидит цвет ее глаз.
       – Зря ты поехал за мной, – она улыбается отрешенно и грустно. – Ты разве не знаешь, что по ночам тут полно дальнобойщиков. Вот тебя встречной фурой и зацепило… Хотя, откуда тебе это знать. Но ничего, ты обязательно выкарабкаешься.
       Он садится. Теперь ее глаза совсем рядом.
       Синие. Изумительно васильково-синие.


       – Генка, давай еще ампулу! Не нравится он мне… Так и до города не дотянем, – давешний доктор светит чем-то в глаза и какое-то время ничего не видно, кроме этого противного света.
       Машину трясет на обледеневшей дороге, каждый ухаб отдается болью в груди. Постепенно размытые очертания встают на свои места: над головой изнанка крыши, доктор и звякающая капельница. Больше никого не видно.
       – Где она? – то ли хрип, то ли стон.
       – А? – доктор дышит в лицо дешевым кофе. – Попробуй громче сказать.
       – Девушка здесь была… Где она?
       – Опять за свое… – похоже, разочарован. – Далась ему эта девка. Бредит, что ли?
       – Слышь, Петро! Тут по связи передали, что недалеко на трассе нашли какую-то шалаву сбитую. Может, он об этом?
       – А чего ты молчал? Забрали бы по ходу.
       – Дак, не наш профиль. Мы живых собираем.
       – А...


       За темным окном резво проносятся снежинки. Приседают отдохнуть ненадолго на край стекла и уносятся прочь в жарком танце обледеневшей ночи. Туда, где небо встречается с землей... Туда, где спускаются ангелы. Даже те, которые без крыльев.






( фото  Josef Polasek )