Проклятое дитя

Дай родиться вновь,
отпусти меня...





1.
Никогда не говори неправду,
и всю правду никогда
не говори.


Григорий Петрович внимательно рассматривал вошедшую в его кабинет девушку. Он даже не сразу оценил миловидность её юного лица, первое, что привлекло его внимание – её темно-карие глаза на бледном лице. Маиров видел людей в абсолютно разных состояниях, и болью в глазах его, как бы это цинично не звучало, поразить было нельзя. Девушка же смотела иначе, чем смотрели все неудавшиеся самоубийцы на практике доктора – у неё был абсолютно безразличный, спокойный, холодный взгляд. Но Григорий Петрович жил на земле отнюдь не первый год и сразу понял, что это лишь маска человека, желающего поскорее избавится от будущего собеседника, желательно – даже без разговора.
- Присаживайтесь, - сказал доктор. Девушка села на стул и немного облокотилась на спинку.
Повисла гнетущая тишина. Анфиса молчала, глядя вроде на доктора, но будто видя не его, а отдельно нос, отдельно рот, отдельно брови... А Григорий Петрович в первый раз не знал, что сказать.
- У вас красивые волосы, - сказал он, смотря на длинные каштановые, вьющиеся примерно от середины длины волнами, волосы. – Сами вьются?
- Да, - кивнула девушка, а потом закусила губу и сказала. – Нет. Они только на концах вьются, я просто на ночь косы заплетаю.
Неожиданно девушка закрыла лицо руками:
- Вру. Опять вру. Постоянно вру.
- Анфиса, вы, по-моему, очень критичны, - сказал Маиров. – Ну, так складывается, что всем приходится врать...
- Я знаю, - прервала его девушка. – Но нельзя врать самым близким, иначе зачем вообще кого-то впускать в свою жизнь? Зачем обманывать тех, кому хочешь доверять?
Григорий Петрович опустил глаза.
- А я врала, - сказала Анфиса, ища глазами взгляд доктора. – Лучшей, самой близкой подруге врала. То немногое, за что мне стыдно...
- Может, расскажете? – предложил Григорий Петрович, чувствуя, что девушка сама хочет рассказать.
- Да и рассказывать особо нечего, - пожала плечами Анфиса. Она опустила глаза и заговорила:
- Мне тогда лет 12 было, когда вся эта история началась. Летом я ездила к своей крестной, и в это лето мне встретилась девочка, с которой я ещё в детстве, в младенчестве, скажем так, дружила, Ника.
Анфиса остановилась. Маиров подождал, видя, что она подбирает слова, но это длилось слишком долго, поэтому он решил помочь ей:
- У вас восстановилась дружба?
- Приятельские отношения, - поправила его девушка, переводя взгляд на окно.- Ника... Чтобы вы поняли ситуацию, надо описать её...
- Ну назовите несколько основных черт, - предложил доктор, видя затруднения девушки. Они радовали его, свидетельствуя о искренности и только о ней – косноязычия в Анфисе, он знал, и быть не может.
- У неё первый молодой человек был в 9 лет, - сказала Анфиса. – Думаю, определенное представление о ней у вас сложилось. И всё, что её интересовало – мальчики. Она рассуждала, но на каком-то бытовом, примитивном уровне. Зато она, на тот момент, видимо,  была духовно сильнее меня. В общем, она установила надо мной влияние. Её система ценностей, если это можно так назвать, боролась с моей, и моя отошла, уступила...
«Речь очень поэтичная, - отметил про себя Григорий Петрович. – Интересно, пишет что-нибьудь?»
- В общем, у меня появилось чувство ущербности, что ли – у меня-то парня не было...
- 12 лет вам было?
- Да, 12.
Анфиса замолкла. Григорий Петрович понял, что спугнул её. Он тихо сказал:
- Так во что это чувство вылилось?
- Однажды, когда мы с Никой купались на речке, ей позвонил её молодой человек и пригласил её погулять. Он был с другом, Тимуром, и Ника взяла меня.
Девушка вновь замолкла. Маиров попытался помочь ей:
- То есть вас свели с этим молодым человеком?
Анфиса кивнула.
- И?
- Тимур... Он был, да почему был – и есть, очень веселым, общительным, с ним было очень интересно, - заговорила девушка и слегка улыбнулась, всё лицо её посветлело. «Вспоминает что-то приятное», - понял доктор. – И я ему, похоже, понравилась, а вот он мне... Я даже понять не могу, почему я так сделала, может, оттого, что чисто внешне он был самым обычным, если не хуже... В общем, я соврала, что у меня есть молодой человек и в этом городе, и дома. Уже сейчас я понимаю, как это было глупо, что он наверняка мне не поверил... Но не важно. Потом мы ещё один раз встретились, на речку вместе ходили, с целой компанией. Я там чуть не утонула, меня Ника вытащила, а Тимур всё порывался искусственное дыхание сделать...
Анфиса снова заулыбалась. Григорий Петрович не стал прерывать её. Наконец девушка продолжила:
- Потом, когда я вернулась домой, через некоторое время я стала врать подругам, что он мне звонил, как будто я ему нужна, будто мы пытались общаться, но я не выдержала его ревности...
Анфиса закрыла лицо руками и будто бы сжалась в комок.
- Анфиса, - сказал Григорий Петрович. – Ну что же вы? Бессмысленно корить себя. Выйдете отсюда и исправите всё, а сожалеть смысла нет...
- Я знаю – «Не плачь, не жалей, не зови...», - тихо сказала Анфиса. – Но для меня это такая тяжесть, особенно иногда.
- Вы исправите, - прошептал Маиров. – Я почему-то верю, что вы исправите. Мне кажется, что ваша подруга поймет, ведь вы были тогда ребенком...
- Но ведь я продолжаю врать, - твердо сказала девушка. – Гузалия простит. Я себе не прощу.
Григорий Петрович стал понемногу понимать причины, по которым девушка прикоснулась к бритве, почему ею она попыталась остановить реки вен... «Блин, начинаю думать подобно ей, - слегка тряхнул головой доктор, - очень поэтичными словами». Одновременно Григорий Петрович понял, что отчего-то он не может продолжать разговор с девушкой, ведь если они выйдут на какую-то ещё более серьезную тему, он не будет знать, что сказать, чтобы не подтвердить убеждения девушки, которые привели её к желанию умереть – а доктор был уверен, что именно они привели её к этому решению.
- Анфиса, - наконец сказал он, - ничего такого в этом нет – соврали и соврали. Вы всё исправите...
Но доктор понял, что сегодня он ни в чем не убедил девушку. Она просто кивнула, словно согласная с ним, но в глазах её читалась абсолютная уверенность в своей вине.
- Я пойду? – спросила Анфиса.
- Идите, идите, - кивнул Маиров. Девушка встала и вышла, тихо закрыв за собой дверь. Доктор отошел к окну и смотрел в него долго, до тех пор, пока в кабинет снова не постучали.



2.
Попасть в стойло всё страшилась.
Но Богу – богово, а кесарю – кесарево,
и годы кусками отбирали своё

- Здравствуйте, Анфиса! – улыбнулся Григорий Петрович входящей в кабинет девушке.
- Добрый день, - кивнула Анфиса. Она замерла около двери, а потом тихо спросила:
- Моя мама приходила?
- Да, - Григорий Петрович не стал врать. – А как вы поняли?
- Запах её духов, - кратко объяснила девушка, не сдвигаясь с места.
- Анфиса, да вы проходите, - пригласил доктор.
Девушка вошла и села на стул. Маиров сел напротив и спросил:
- А вы против, чтоб она сюда приходила?
- Просто я же знаю, что вы говорили о причинах моей попытки самоубийства. Она делала предположения, да? Да можете не отвечать, я знаю, что права, - махнула она ладонью слегка. – И, конечно же, она считает, что я сделала это из-за безответной любви.
- Анфиса, извините, мне очень неудобно лезть вам в душу...
- Да что уж, лезьте. Работа у вас такая – в чужие души лезть, - махнула устало рукой девушка. – Только уличную обувь снимите, а то у меня в душе и так грязи много...
Вдруг Анфиса быстро, как-то порывисто встала, отошла к окну и прошептала:
- Извините. Я знаю, театрально, ужасно театрально, но ничего не могу с собой поделать, не могу. Знаете, у меня часто такое ощущение, что я не живу, а книгу пишу. И всегда успею переписать, до сдачи в печать ещё много времени...
- А переписать не получается...
- Не получается, - кивнула девушка. – Но мы отвлеклись. Вы хотели залезть мне в душу.
- Анфиса, не говорите так, - попросил доктор. Ему показалось, что они с девушкой поменялись местами.
- Да давайте уж называть вещи своими именами, Григорий Петрович, - сказала Анфиса, поворачиваясь к мужчине. – Вы хотите спросить меня о Руслане, а для меня это сложная тема. так что вы лезете мне в душу, разве не так?
- Ну, может, расскажете о том, о чем говорить легче? – предложил доктор. – Надо же с чего-то начинать...
- Видите, что я готова идти на контакт? – улыбнулась девушка.
- Хотите честно? Да, - кивнул мужчина. – Вам ведь это тоже нужно.
- Вы не поймете, - с ноткой упряминки, будто заученную фразу, сказала девушка. В этот момент она стала как и большинство оказывающихся в этом кабинете подростков. В ней больше не было той необычности, уникальности, непонятности, которая вгоняла доктора в ступор и не давала возможности управлять ситуацией.
Теперь же он был в своей стихии, но радости от этого он не испытывал, напротив, разочарование и расстройства оттого, что разговор перестал быть таким захватывающим, хоть и сложным и, в определенной степени, опасным.
- Хотя, - неожиданно сказала Анфиса, буквально на пару секунд опередив мужчину, собиравшегося сказать одну из банальнейших фраз, которые говорят в таких ситуациях, - это же ваша работа, так? Выслушивать нас. Выслушивать. Понимать уже не обязательно.
- Анфиса... – Григорий Петрович хотел как-то опровергнуть сказанное девушкой, но она не дала ему это сделать:
- Так что слушайте. А мне полезно высказаться. Поможет привести мысли в порядок.
И доктор подчинился. Девушка вновь отвернулась к окну, у которого она стояла, и тихо заговорила:
- Рассказать о том, о чем говорить легче? Обо всем... Столько было боли... В моей жизни было счастье, было, но за всё надо платить, вот я и платила...
Девушка замолчала, пристально глядя в окно. Маиров тоже молчал, вглядываясь в её ничем не примечательную, неплохую фигуру, в лежащие на плечах, собранные в хвост темно-каштановые волосы, длинные, вьющиеся на концах, в ссутуленные плечи...
- Я очень часто ошибалась, - тихо сказала она, - часто ставила не на то, рушила самое дорогое, что у меня есть...
Анфиса вновь замолчала, но на этот раз повернулась к доктору и пристально посмотрела на него:
- Хотите пример?
Григорий Петрович кивнул, не только потому, что видел, что она хочет высказаться, но и потому, что ему было очень интересно, почему же эта девушка занимается таким самоедством.
- Помните, я говорила вам о своей лучшей подруге, Гузалие?
Григорий Петрович кивнул.
- У неё случилось с год назад увлечение. Серьезное, как всегда, у неё всегда всё серьезно. А вот он... То ли перегорел, то ли не было у него ничего. В общем, не сложилось.
Анфиса замолчала, а потом продолжила:
- Я совсем запуталась... Не знаю, зачем Кир был мне нужен, но, когда он начал проявлять ко мне знаки внимания...
- Она знала?
- Да. Просила не делать – а я делала. В конечном итоге она сказала, что не может со мной общаться, пока мы с ним. И ненавидела Его. Его, а не меня...
- Но зачем он тебе?
- Не знаю. Самолюбию льстило...
Маиров смотрел на девушку с непониманием.
- Презираете?
- За что? Многие делают ещё худшее. Вы не святая, и не надо требовать от себя только правильных дел...
Анфиса молчала.
- Идите, Анфиса, - сказал Григорий Петрович. – Идите и подумайте над тем, что я сказал, Анфиса. Вы не святая, вы – человек.



3.
Солнечный луч – моя пирамида,
я – фараон династии Посвященных

- Здравствуйте, - тихо сказала Анфиса, появившись в дверях кабинета Григория Петровича.
- Добрый день, - сказал врач, вставая. – Не откажетесь составить мне компанию?
Девушка молчала, глядя на врача и ожидая объяснений, что именно он планирует делать.
- Я хочу прогуляться по нашему садику, - объяснил мужчина. – Пойдемте?
- С удовольствием, - кивнула Анфиса, и на её губах мелькнула слабая, осторожная улыбка.
На улице доктор и пациентка долго прогуливались молча, а затем присели на скамеечку в тени изящной березки.
- Хотите расскажу вам сказку? – тихо спросила Анфиса, с каким-то особенным, но в то же время спокойным вниманием наблюдая за ходившими у их ног голубями.
- Хочу, - сказал Григорий Петрович. За то время, что он общался с девушкой, он понял, чьл все подобные задаваемые ею вопросы – риторические, просто украшающие её речь, и если уж думаешь ответить, то ответ может быть только один.
- Жили-были на свете 2 друга. Близких, настоящих друга. И ничто не могло, казалось, встать на пути их дружбы. И вот однажды один из друзей встретил девушку. Она была отнюдь не глупа и хороша собой, и он обратил на неё внимание, а потом и познакомил со своим другом. Но серьёзных чувств у него к неё не было, как она, наивная, подумала.
- Она расстались? – после долгой паузы Анфисы спросил мужчина.
- Так случилось, что совсем не видеть друг друга они не могли, и чуть ли не враждовать начали, не от чувств, нет – от несхожести характеров.
- А что же второй друг?
- А второй друг очень быстро стал для девушки самым близким, наверно, другом. Хотя другом ли... Влюбилась она в него, увлеклась. Сначала гнала от себя эти мысли, верила, что это дружба, а потом... Да и когда вокруг все твердят, что не бывает такой дружбы... Но в один прекрасный день второй друг исчез из жизни девушки. Он ни словом её не обидел и всё берег, не ставя точек над i...
Маиров задумался.
- Мораль сей басни? – тихо проговорил он.
- Мораль? Мораль в том, что между друзьяит не должно встать ничего. До этой девушки была ещё одна, которая была очень дорога первому другу, но он, ни слова не сказав, дал ей уйти ко второму, и это не встало между ними... Но вы нетерпеливый, Григорий Петрович, - улыбнулась Анфиса. – Мораль говорят в конце, а сказка ещё не закончена.
Доктор удивленно посмотрел на пациентку, а она продолжала:
- Я не буду рассказывать, как девушка переживала исчезновение второго друга. Думаю, вы и так всё знаете...
- Да, я знаю, что уход Руслана...
- Не называйте имен, - попросила Анфиса. – Просто слушайте.
Судьба свела девушку с первым другом ещё раз. Так случилось, что девушка осталось в городе, в своей квартире совсем одна. И когда до конца этого времени одиночества оставалось 3 дня, первый друг приехал к ней по делу. То, что вспыхнуло между ними... Видимо, это и называется страсть, влечение... Он провел у неё все 3 ночи и почти 2 дня, уехав от неё лишь на учебу. Это было безумие, и они оба это осознавали...
Анфиса замолчала и молчала очень долго. Наконец Григорий Петрович решился спросить:
- И что было дальше?
- В последнее утро, провожая его, уже на пороге, она сказала ему, что все это было лишь мимолетным безумством...
Доктор молчал. От Маргариты, матери Анфисы, он знал и о Руслане, и о Егоре, и в общих чертах об их взаимоотношениях с Анфисой, но последнее, что сообщила девушка...
Анфиса встала и, откинув волосы назад, потянулась, словно стремясь дотянуться до солнца и собрать энергию его лучиков в себя.
- Вам наверно надоело сидеть в этом замкнутом пространстве, Анфиса?
Девушка лишь кивнула.
- Я собирался сказать, что выписываю вас, - сказал Маиров.
В глазах Анфисы мелькнул ужас.
- Всё будет хорошо, Анфиса, - успокаивал девушку врач. – Вы не больны, а зализывать душевные раны вам надо дома.
Девушка молчала, а Григорий Петрович продолжал:
- Не беспокойтесь, о вас я ничего никуда не сообщу...
Доктор вглядывался в глаза пациентки, но взгляд её изменился. и по нему ничего нельзя было понять.
- Я тогда пойду собираться, - сказала девушка и, не дожидаясь разрешения, последовала к зданию.
Глядя вслед её фигурке, которая отчего-то стала казаться невообразимо хрупкой, Григорий Петрович почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Он поднял руку и осторожно, словно боясь сделать что-то неправильное, перекрестил её.



4.
Я верю тебе,
я целую твой след,
я светлый, усталый,
невзрачный...

- Григорий Петрович, к вам девушка, - сказала заглянувшая в кабинет доктора медсестра, но она была отодвинута, и на пороге появилась Анфиса. В её глазах было столько измученности, желания найти хоть какой-то приют и полного безразличия к своей судьбе, что доктору, уже поверившему, что она встанет на ноги, стало страшно.
- Я один большой комок ненависти, - прошептала девушка. – Я ненавижу, ненавижу свою жизнь!
Григорий Петрович встал и, подойдя к девушке, обнял её за плечи, хотя понимал, что это, наверно, делать неэтично. но понимал он и то, что сделать так – правильно.
- Анфиса...
- Я ненавижу их. ненавижу мать, Максима, Гузалию – всех. А себя, несмотря на всё свое бичевание, люблю. Люблю!...
Маиров прижимал к себе девушку и не знал, что сказать. Его расчеты не оправдались, и он не знал, радоваться ему или огорчаться произошедшим в ней переменам. Да, он разбудил, растолкал её, снял с её души закаменевшую оболочку болезненного спокойствия, но теперь перед ним была девушка, измученная этими своими чувствами.
- Я пришла сюда навсегда, - твердо сказала Анфиса, отстранившись от врача. – Я знаю, по закону вы имеете право накачивать меня любыми лекарствами. Я даю вам на подобное нравственное право.
У Григория Петровича мурашки по спине побежали от того, что, фактически, девушка сама сознает себя сумасшедшей, что ярко говорило о том, что таковой она не является.
Врач понял, что Анфиса сейчас бессмысленно говорить о том, что такое нравственное право он себе не даст никогда. Он просто участливо посмотрел на неё, отчего-то даже не решаясь взять её за руку, и спросил:
- Пойдете в палату?
Анфиса кивнула.
Григорий Петрович позвал в свой кабинет медсестру и тихо сказал ей:
- Отведите девушку в какую-нибудь палату. Желательно в одиночную, если есть свободные.
Медсестра кивнула и, взяв Анфису под руку, мягко, как маленькому ребенку, сказала ей:
- Пойдемте со мной.
Анфиса последовала за медработницей, и девушки покинули кабинет.
Маиров подошел к окну и задумался. Сначала даже образ будующих действий оставался для него непонятным, но постепенно решение пришло. Только Григорий Петрович задумался о том, кого именно взять в соратники, что ли, как у доктора зазвонил мобильный. Это был Максим, жених девушки.
- Добрый день, Максим, - сказал врач, но практически сразу был перебит моолодым человеком:
- Анфиса у вас?
- Да, - спокойно прогорил доктор, и их с Максимом голоса представляли ярчайший контраст. – Я как раз хотел звонить вам и просить, чтоб вы приехали.
- Что значит «просить»? Я сейчас же приеду и заберу её!
- Нет, забирать её не нужно, - остановил одной интонацией парня Григорий Петрович. – Мне нужно поговорить с вами.
- Я еду, - уже спокойнее сказал Максим.
Он приехал через полчаса, и врач сам вышел встретить его к воротам.
- Давайте не пойдем в кабинет, - предложил Маиров, - а поговорим здесь.
Он отвел молодого человека за ворота и преложил ему сесть на лавочку. Максим сел, но было видно, что он не замечает ничего вокруг, что все его внимание сосредоточенно на Григории Петровиче, словно он – единственный ключ для спасения его любимой.
- Я совсем не знаю, что делать, - вдруг как-то потерянно, слабым голосом сказал Максим, - чтоб она чувствовала себя счастливой. Чтоб она ничего больше с собой не делала, не считала себя сумасшедшей, улыбалась.
Григорий Петрович молчал. У него, уже много повидавшего человека, слов не было.
- Я ведь всё сделал, как вы сказали. Я не оставлял её ни на минуту, я без стеснения выражал всё, что чувствую к ней, - а поверьте, мои чувства...
- Не нужно, Максим, - остановил его движением руки Маиров, - я понимаю, что вы к неё испытываете.
- Так что же мне делать?
- Я позвонил именно вам, Максим, потому что видел, в каком потрясении от произошедшего находится Маргарита. Она нам не помощница.
Григорий Петрович встал и стал медленно ходить около лавочки.
- Я долго думал, - заговорил он, - что же мы сделали неправильно, и понял. Моя вина в этом. Я не дал ей «зализать раны» и сразу отправил её в привычную среду, которая во многом и спровоцировала её поступок. Но и здесь ей оставаться нельзя...
- А может мне её увезти куда-нибудь? – вдруг предложил Максим.
- И я об этом подумал. У вас ещё долго отпуск?
- Я позвонил на работу и продлил на 2 недели за свой счет.
- А с деньгами?
- Зимой кое-что подкопил.
- Знаете, это так удивительно... На таком расстрояни...
- Нас свел интернет, - заговорил Максим, и его лицо просветлело. – Мне всегда так хорошо было с ней... И есть... Помню, когда мы встретились... а на тот момент мы уже в любви друг другу признались, вместе были больше полугода, пережили 2 попытки расстаться... Один раз из-за мелочи, она неожиданно сказала, что хочет расстаться. Всё твердила о том, что это не любовь, обман... Я помешал ей уйти, а потом понял, что измотан и сам решил уйти. Я никогда не забуду, как она написала, что очень хочет, чтоб я остался... Я смог без неё вечер. Уже на ночь написал, пожелал спокойной ночи. Она ответила утром, и, знаете, я был самым счастливым, что она со мной, что я ей дорог...
Максим замолк, смотря вперед каким-то просветленным, полным надеждой и нежностью взглядом.
- А второй? – осторожно спросил доктор.
- Она призналась мне, уже когда у нас всё было хорошо, что ещё очень долго, даже когда мы уже строили планы о совместной жизни, о браке, она всё не могла забыть Руслана...
- Вы знали о Руслане? – поразился Григорий Петрович.
- Я и о Егоре знаю, - сказал Максим вмиг уставшим голосом.
Маиров пораженно смотрел на Максима.
- И вы смогли простить?
- Я даже не знаю, почему, но я прощаю. Я всегда считал, что не смогу простить подобное ни одной девушке, но Анфисе...
- Она ведь в этом ещё и не раскаивается... Пожалуй, это единственное...
- Нет, не только, - покачал головой Максим. – За ситуацию с Киром она не переживает.
- Но мне она говорила с таким раскаянием об этом, с таким самобичеванием, - задумался Григорий Петрович. Максим молчал.
- Может, желание эпатировать, оттолкнуть от себя? – выдвинул версию врач. – Да уж, сложную девушку вам довелось полюбить... Вы уверены, что вам нужна такая?
Максим лишь кивнул, а потом добавил:
- А что, если у неё трудности, я должен оставить её на произвол судьбы?
- А если она порочная? Лживая, неверная? А всё это – закономерное наказание? Не выдержала грешница груза грехов?
- Грешница бы выдержала. А она не грешница, - сказал Максим, и в его глазах светилась огромная уверенность. – Порочные не выставляют свои пороки напоказ, как это периодически делает она. Анфиса ещё получше многих нас...
- Поразительная девушка, - прошептал Григорий Петрович. – Ну ладно вы, можно списать на чувства. Но я... Я думаю также.
Доктор ободряюще улыбнулся Максиму и сказал:
- Тогда придумайте что-нибудь...
- Уже придумал. Куплю путевки в какой-нибудь санаторий за городом и уеду с ней.
- Тогда покупайте, готовьте всё и, как будете готовы, сообщите. Мы усыпим её чем-нибудь безвредным, а проснется она уже на природе, рядом с вами, - поделился своими планами Маиров.
Максим встал и сжал руку врача. Молча, не произнося ни слова, словно какая-то неведомая сила сжала ему горло.
- Не за что, - тихо сказал Григорий Петрович. – Дай Бог вам сил, Максим. Анфису надо вытащить, а это будет непросто.
Максим ещё крепче сжал руку доктора, а потом резко отпустил её и быстро зашагал прочь.



5.
Сколько масок должен одеть человек,
чтобы не чувствовать ударов в лицо?

- Здравствуйте, Анфиса, - улыбнулся Григорий Петрович, заходя в палату девушки.
- Доброе утро, Григорий Петрович, - сказала она.
У доктора при виде этой своей пациентки сжалось сердце. Девушка сидела на кровати, забившись в уголок, и, наверно, зайди кто-то другой, она смотрела бы на посетителя с видом затравленного зверька. Но Маирову она верила, и поэтому даже несколько подалась из своего уголка, и доктор сел рядом.
- Как чувствуете себя?
- А как чувствуют себя сумасшедшие? – пожала плечами Анфиса. – Я совсем не чувствую себя безумной.
- Честно? Я вообще не понял, почему вы пришли, - признался доктор.
«Безумная» встала и, подойдя к небольшому зарешеченному окошку, заговорила:
- Я, видимо, не приспособлена жить с людьми. Не то что бы я мизантроп, но...
Она замолчала и молчала очень долго, но Григорий Петрович не нарушил молчания. Наконец раздался её голос:
- И мама, и Максим. и Гузалия – они любят меня и хотят добра, я знаю, но... Мне от их заботы на второй день на стенку лезть хотелось! Поэтому я и раньше пошла в академию, а там...

- О, Анфиса, привет! – услышала девушка, заходя в аудиторию и бросая рюкзачок на стол.
Кто-то из девчонок полез к ней обниматься, и девушка сухо, нехотя обнимала их.
- Ну как, выздоровела? Чем болела-то?
- Да желудок опять подвел, - ответила девушка.
Тут ей пришла смс-ка, и она с телефоном отошла. Но, отвечая на обеспокоенное смс Кира. чуткое ухо Анфисы ловило слова шептавшихся девчонок:
- Да врет она всё!
- Говорят, она с собой покончить пыталась!
- Даже в психушке лежала!
- В последнее время она и правда какая-то странная была...
- Да она всегда ненормальная была!
Звонок Максима. Анфиса, стараясь сохранить спокойствие, сняла трубку.
- Привет, солнышко!
- Привет.
- Ты как?
- А что со мной могло случиться за 10 минут?
Максим на минуту замер, не зная, что отвечать на такой вопрос, да ещё и заданный таким вроде спокойным тоном, на амом дне которого было скрыто раздражение. Наконец парень сказал:
- Я просто хотел услышать твой голос. Я люблю тебя.
- Услышал? – жестко начала Анфиса, но, услышав последние 3 слова, будто пристыдилась и уже мягче сказала:
- У меня пара начинается.
- Ладно, пока. Я ещё позвоню.
Стоило ей только поговорить с Максимом, как снова раздался звонок – Гузалия. «Сумасшедшая» сняла трубку и грубо заговорила:
- Нет, вы сговорились, что ли, все? Может хватит мне звонить?
- Мы беспокоимся за тебя...
- Да вы достали со своей опекой! В порядке всё со мной, в по-ряд-ке! Всё!
Анфиса бросила трубку, но в тот же миг ею овладело чувство вины. Она уже хотела написать лучшей подруге что-то примирительное, но до неё вновь донеслись шепчущиеся голоса:
- Точно сумасшедшая!
- Ну вот чего она на этого своего Максима орет? Он приехал, с утра в Академию провожает...
- А на подругу, на Гузалию? Ну позвонила вслед за кем-то...
- Псих...
- Привет, - раздался над ухом голос, который Анфиса сразу узнала.
- Привет, Егор, - слабо улыбнулась она.
- Достал он тебя своей заботой? – несколько участливо, но как-то покровительственно спросил Егор, кивая на телефон.
- Он любит меня, - словно ощетинившись, ответила девушка.
- И что? Ты-то его нет.
- Откуда тебе знать? Я просто нервная сегодня...
- Да не в этом дело. Ты его не любишь и никогда не любила, я же вижу.
- Чтобы видеть, надо смотреть, - огрызнулась Анфиса.
- А я и смотрю. Ты же не чужой мне человек...
И тут вновь стали слышаться проклятые голоса:
- Как думаешь, у них с Егором что-то есть?
- Да нет конечно, зачем ему псих нужна?
- Псих...
- Ненормальная...
- Сумасшедшая...
- Сумасшедшая...
- Сумасшедшая...
Казалось, это слово доносилось отовсюду. Анфиса схватила свой рюкзачок и выбежала из аудитории. Егор сначала кинулся за ней, но в дверях остановился, понимая, что догонять её бессмысленно.

- И прямо оттуда я приехала к вам, - закончила свой рассказ Анфиса.
Григорий Петрович молчал.
- А что это за шприц? – заметив в руках доктора, спросила девушка.
- Это снотворное, - объяснил Маиров. – Мне рассказали, что вы не спите...
- Я думаю.
- Надо поспать, Анфиса. Давайте сделаем укольчик. Вы мне верите?
- Я вам абсолютно верю, - сказала Анфиса, садясь на кровать и протягивая доктору руку. Он сделал укол, а потом стал укладывать её, как маленькую, накрыв одеялом и подоткнув его; а девушка легла и тут же закрыла глаза, положив руки под голову. В этот момент она была так похожа на ребенка, что Григорий Петрович даже прослезился. Он сел рядом и сидел минут 10 до тех пор, пока её дыхание не стало ровным, как у спящих. Тогда врач встал и пошел к выходу, но у двери замер, обернулся и пооднял руку, чтоб перекрестить спящую, но тут же опустил её, чувствуя, что это не тот жест, и вышел в коридор, где его ждал Максим.



6.
Есть что-то больше, чем любовь,
выше, сильнее...

Мелькнувшее в толпе лицо показалось Григорию Петровичу знакомым, и он тут же вспомнил её, хотя с их последней встречи, когда он появился в её палате, чтобы вколоть снотворное и отдать спящую на попечение жениха, прошел год. Но доктор не переставал думать о своей пациентке.
- Анфиса! – крикнул он, и девушка остановилась, подняла на доктора взгляд своих карих глаз и искренне, лучисто улыбнулась.
Григорий Петрович буквально подбежал к девушке, но обнять не решился, только взял её за руки. Она крепко сжала их.
- Ну как вы?
- Давайте присядем хотя бы...
Доктор и пациентка огляделись и, заметив вдалеке скамеечку, поспешили к ней.
- Так как у вас дела, Анфиса?
Девушка только улыбнулась, сдержанно, но глаза её были настолько ясными, что Маирову становилось с каждой секундой лучше и лучше.
- У вас, наверно, есть предположения, как сложилась моя жизнь? – сказала Анфиса. – Я угадала? Поделитесь.
- Судя по тому, что я вижу, у вас всё хорошо. Учитесь... Наверно, последние деньки-недели в городе, к свадьбе готовитесь...
Анфиса вдруг изменилась в лице, в её глубоких глазах отразилась вина.
- Анфиса, что с вами? – Григорий Петрович сжал руку девушки, не сводя с неё глаз.
- Мы расстались с Максимом.
- Давно?
- Через пару дней после того, как мы оказались в санатории.
Доктор задумался. Анфиса же продолжила рассказ:
- Знаете, там мне постоянно хотелось остаться одной, разобраться в себе... И я сказала ему. Он вроде бы перестал постоянно быть рядом, но я чувствовала, что он постоянно, неотступно следует за мной...
- Он заботился о вас, - робко подал голос Григорий Петрович.
- Я знаю, - кивнула девушка и на какое-то время замолкла, а потом продолжила:
- А однажды мне приснился сон, как когда-то я ездила в поезде и познакомилась с бабушкой, и она мне всё говорила, чтоб я не выходила замуж за нелюбимого...
Анфиса встала.
- И у меня будто всё на места встало... Было нелегко, но Максим, видимо, понял...
Девушка замерла и долго стояла, вглядываясь вдаль.
- А как же вы тогда...?
- Сама. Я поняла: сила – во мне. Я просто стала, не смотря ни на кого, строить жизнь заново.
Доктор внимательно смотрел на девушку, думая: «Вот я и ошибься, да ещё как ошибься...»
- Вы и сейчас одна?
- Да. Смысл не в каких-то отношениях, и здесь, - Анфиса положила руку на грудь, - в моей душе, в моей сущности.
- Я преклоняюсь, - прошептал Маиров, а потом добавил:
- И что, никто тебя не ждет?
- Ждет.
- Максим?
- Нет, он все понял. Егор.
Григорий Петрович изумленно посмотрел на девушку.
- Мне ещё очень и очень рано думать о каких-то отношениях, - покачала головой Анфиса, - я ещё возрождаюсь. Так что я ничего не знаю...
Какое-то время они с Анфисой молчали, а потом у доктора зазвонил телефон. Поговорив, он не увидел девушку рядом с собой.
- Ну что ж... Счастья тебе, - только и сумел прошептать он.